Ахмеров Тимур. Красота без смысла

I. Шестнадцать мгновений наемника

Нас встретили у выезда из Сарепты. Два десятка хмурых северян, улыбчивый старик и высокий парень лет двадцати пяти.

- Барон Лафорт? - мягко спросил молодой воин.

- С кем имею честь? - бросил наш начальник.

- Стивен Новарт, командир спецбатальона Второго Северного баронства.

- Почему здесь? До вашего баронства еще куча миль.

Нас было десять: девять воинов и барон. Против северных бандитов, представившихся спецбатальоном, ни единого шанса. Если ж они не бандиты, то... с какого перепуга так далеко от границы?

- Ради вашей безопасности, ваша светлость, - по-прежнему мягко говорил воин. - Велено доставить вас невредимым, граница близко, бывают разные случаи.

Если это близко, то что тогда далеко? Похоже, наниматель это понимал:

- Нужны подтверждения, Новарт. Так кто угодно может представиться нашей охраной.

- Да, конечно, ваша светлость, - северянин быстрым движением вынул сложенный лист бумаги и протянул барону.

Тот взял, развернул, прочел, посмотрел на свет и, вернув бумагу, кивнул:

- Хорошо, Новарт, едем.

- Я тебе так скажу, парень, Стиви свое дело знает, - почти шепотом вещал старик-северянин. - Ты не смотри на его возраст, мягкость и все такое. Нет, парень, ты смотри на другое: спецбатальон, опытные воины, ну и я в придачу, а кто во главе, а? Правильно, парень: он!

Как-то так вышло, что старик поехал рядом со мной. Барон раскачивался в карете с кучером во главе, шесть личных воинов - вокруг, а впереди и сзади этой процессии - северяне. Глубоко в хвосте остался первый наемник из Сарепты, а в самом авангарде вслед за Новартом ехал я. Все воины были, ясное дело, на конях.

Собственно, старик завел свою шарманку о достоинствах командира после стычки того с бароном. Командир настаивал на обходной дороге, но барон уперся и сказал, что только по прямой и никак иначе. То ли обычаев местных барон не знал, то ли мнит себя неизвестно кем, но северянин, как ни странно, все слова в свой адрес проглотил и молча поехал, как велела "баронская светлость".

Видно, старик увидел удивление и сомнение на моем лице и принялся защищать своего командира. Только говорил тихо, чтобы Новарт не услышал.

Я-то старику, конечно, кивал, однако прекрасно знал норов местных солдат - и ох, как это не стыковалось с тем, что я увидел. Ведут нас в засаду? Или Новарт - чей-то сынок, поставленный по блату? Блат он и на Севере блат. Тогда беда. С таким командиром ловить нечего.

- Нет, парень, ты мне, похоже, не веришь, - говорил старик. - Ну, скажи правду, чего думаешь?

А ты, старик, похоже, нашел себе развлечение. Со своими суровыми молчунами не поговоришь, с воинами барона и подавно, остался один лишь я, с кем можно языком трепать. И мне приходилось поддерживать беседу:

- У нас говорят: скажи северянину, что о нем думаешь, и досчитай до одного.

- Почему до одного? - усмехнулся старик.

- А больше не успеешь.

Старик рассмеялся:

- Да нет, парень, ну ты что, стал бы я тебя на такое раскручивать. Мы ж все в одной лодке. Впереди, небось, разбойники всякие, а мы тут с тобой бок о бок едем. Ты, главное, все в приличной форме выражай, и никто тебя не обидит. Да и нестрашные ж мы, вон посмотри хоть на... э, Стиви. Ну еще на меня.

В ответ я обвел взглядом едущий позади нас десяток мрачных северян. Старик с улыбкой повторил мой маневр и снова рассмеялся:

- Они на самом деле веселые ребята, просто ты их пока мало знаешь.

- Засада, командир! - доложил худощавый воин, прискакавший нам навстречу.

- Кто и сколько?

- Банда Робера. Насчитал десяток: два лучника, двое с арбалетами, остальные с мечами. Еще двух-трех мог не увидеть.

- Хорошо, Кевин.

Новарт развернулся и поскакал к карете.

- Эх, парень, - принялся комментировать ситуацию старик, - а ведь командир говорил твоему господину: не езжай ты этой дорогой, дорого, дорогой ты наш, за это заплатишь. И что? Заупрямился твой господин - и вот тебе результат.

- Ага, а тот, как истинный северянин, его и послушал, - хмуро буркнул я.

- Ну наконец, парень, расшевелился, а то все: досчитай до одного, северяне такие страшные. Видишь: сказал гадость, а жив.

- Не гадость, а правду.

- Во! Теперь еще и огрызаться начал. - Старик откровенно надо мной издевался. - Думаешь, эти разбойники такие страшные, что ль? Да раз плюнуть не то что для Стиви, а даже для меня. Я б их раскатал как детей, а у нас всего пара раненых была б, и то самых дурных, которые вперед лезут без спроса, то есть совсем не северян, а вот... вроде этого типа, - старик с ухмылкой стрельнул глазами в бок.

Там ехал барон.

- Ваша светлость, это опасно, - пытался уговорить барона молодой командир.

- Я вам уже все сказал. И это приказ, Новарт! - свирепствовал барон. - Больше никаких обсуждений. Вы - моя охрана. Ничего более. Понятно?

- Вас понял, ваша светлость.

Старик прошептал мне:

- Ты уж, парень, прости, но твой господин - дура-ак.

На переговоры с разбойниками мы ехали впятером. Новарт хотел взять лишь Кевина и десятника Верта - того самого, кто продолжал меня мучать своим словоблудием, - но тут увязался барон, и я счел неправильным оставить его одного. То, что барон - дурак, я и сам понял, но меня наняли, а деньги свои я собираюсь отработать как положено.

- Двойной, - мрачно добавил я.

Старик глянул на меня с наигранным уважительным удивлением:

- Не ожидал!

Две глупости дворянина за раз - это было слишком для моего терпения: самому пойти к разбойникам да еще нагрубить северянам, землякам того Робера, а может и вовсе не таким уж далеким его родичам. Никогда ни за что не грубите северянину, не смотрите на него косо, не переходите ему дорогу, будьте предельно вежливы и уважительны - истины, известные даже ребенку, но никак не моему нанимателю.

Нас встретили на лесной тропе, где мы остановились, после того как Кевин дунул в охотничий рог. Их было, как и нас, пятеро: четверо мрачных разбойников и их ухмыляющийся рыжеволосый главарь.

- Сти-иви, какая встреча! - громко поприветствовал он.

- Приветствую, Робер, - спокойно ответил Новарт. - У тебя ровно десять минут, чтобы все твои люди покинули это место. Кевин проследит. Через час все вы должны быть в Коробе.

Было ощущение, что разбойник не слушал Новарта. Увидев барона, он уставился на него и не сводил глаз:

- Дичь идет к охотнику, я такого ни разу не видел.

Далее он внимательно осмотрел нашу делегацию, но тут вмешался Верт:

- Не получится, Робер, сам понимаешь. Удача и все такое, но вас лишь пятеро.

Рыжеволосый молчал еще секунд десять, после чего повернулся к Новарту:

- Дичь на блюдечке. Такого не ожидал даже от тебя, Стиви. А жаль, что не ожидал, как же жаль...

- Осталось девять минут, - снова заговорил командир.

Барону явно не нравились взгляды разбойников, но он помалкивал. И правильно делал. Для полного счастья только еще одной глупости не хватало.

- Знаешь, Стиви, раз уж ничего не вышло, я тебе сделаю подарок. Просто так. От чистого сердца, - ухмыльнулся рыжеволосый. - Ну и чтоб мне не так обидно было. А то мне не досталось, а другим достанется, не порядок. Правда, Стив?

- Я знаю, что есть еще засады.

Робер округлил глаза:

- Я ничего не понимаю, Стиви. Тебя ж зарежут и прикопают. Ты думаешь, все банды будут такие добрые, как я? Нет, Стив, я взял меньше людей, чтобы успеть раньше всех. Ты переиграл меня. Кто ж знал, что ты пятьдесят миль отмахаешь в обход? Молодец. Но вот там, - разбойник махнул рукой назад, - уже будут готовы не только к дичи, но и к твоему отряду.

- По-моему, уже восемь минут осталось, ага? - ввернул Верт.

- Идиоты, - Робер сплюнул, и разбойники ускакали назад.

- Ваша светлость, Робер сказал правду, - заговорил командир после отъезда разбойников. - Вперед продвинуться не сможем, нужно ехать объездной дорогой.

Но барон был упрям:

- Значит, с разбойниками вежливо да по имени? Их меньше вас, а вы в кусты? А мой приказ, значит, по боку? Едем прямо, я сказал, и ни с кем больше не церемониться!

На лице Новарта промелькнула явная досада, он покачал головой, взглянул на Верта и сказал:

- Только мягко, Верт. Предельно мягко.

Новарт кивнул - и кулак Верта врезался в висок барона.

От неожиданности я впал в секундный ступор, а Верт тем временем легко перекинул тело дворянина через его коня. Только тогда моя рука дернулась к эфесу. Верт поймал мой взгляд и без тени улыбки медленно сказал:

- Не глупи.

Я развернул коня и широким взмахом выставил меч в сторону. Северяне даже не шелохнулись.

- Серж, - спокойно обратился ко мне Новарт, - мы не причиним вреда его светлости. Даю слово. Впереди действительно засады. Там может быть до двухсот воинов. Нужно срочно ехать в обход, пока Робер не рассказал о нашем местоположении. Это, - Новарт кивнул на барона, - вынужденная мера. У нас просто нет времени. Клянусь не совершать больше подобных действий.

Мы простояли так секунд десять, а потом я медленно вложил меч в ножны.

Воинам барона Верт наплел что-то про солнечный удар. Нанимателя аккуратно положили в карету, а саму карету куда менее аккуратно погнали на запад, в горы. Верт чертыхался и проклинал тех, кто придумал кареты, строил кареты и ездит в каретах. Справедливости ради, карета действительно замедляла наш ход, а северяне явно торопились. Когда мы, наконец, добрались до горной долины, наша процессия развернулась к северу. На развилке Новарт скомандовал взять влево. Это озадачило Верта:

- Но грот же с правой стороны, командир.

Стивен лишь покачал головой:

- Там нас и будут ждать.

- Но слева негде укрыться, все просматривается.

- Есть там одна пещера, Верт, должны до ночи успеть.

Пещера действительно была. Когда дорога зашла за валун, Новарт уверенно показал на небольшое отверстие и северяне, вооружившись походными лопатами, стали расширять проход. В итоге в пещере разместили и людей, и лошадей. Лишь карета осталась снаружи. Хотя валун худо-бедно прикрывал ее и разбойники навряд ли смогли бы ее увидеть, северяне сняли на всякий случай с нее колеса, уменьшив размер кареты до минимума.

Вот тогда и очнулся барон. Затуманенным взором он осмотрел пещеру. Некоторое время, видимо, соображал, где находится и что вообще происходит, а потом подозвал меня. Мой рассказ его явно не обрадовал. Ни мною, ни тем более северянами он доволен не был и теперь решал, как ему быть.

Помимо глупости, барон, как я понял, отличался еще и трусостью. Теперь эти два благородных качества боролись в нем. Глупость требовала накричать на Новарта и попытаться уйти со своими воинами от северной охраны. Трусость же повелевала сидеть тихо. В качестве компромисса трусость милостиво позволила барону сделать важную, оскорбленную мину, которая и озарила в итоге лик моего нанимателя.

Новарт временами бросал взгляд в сторону барона, но, видя, что в отчаянной схватке двух возвышенных характеристик побеждает та, которая выгодна северянам, тревожить нанимателя не стал.

Ситуация была сложной. Я не понимал, каковы реальные планы спецбатальона. Совершенно не знал и того, ждать ли нам ночного нападения разбойников. В итоге постарался расположиться на ночь как можно ближе к барону и притворился спящим.

Встать пришлось лишь под утро, когда почувствовал приближающиеся шаги. Открыв глаза, увидел подступающего к нам Новарта. На него с подозрением смотрел барон, которому, похоже, тоже не спалось.

- Ваша светлость, сейчас ожидается битва между бандами у грота напротив. Если желаете, можете взглянуть.

Барон задумался, потом осмотрел пещеру. Из личных его воинов бодрствовал лишь один. Но, как ни странно, он кивнул не ему, а мне. У входа мы разделились: Новарт с дворянином заняли позицию слева от валуна, я же присоединился к Верту справа. Я было дернулся идти с нанимателем, но командир северян пояснил, что на троих нигде места нет, и барон нехотя кивнул.

- Держи, дружище, - Верт передал мне подзорную трубу и негромким голосом, который доносился, наверное, и до барона с Новартом, стал рассказывать: - Пока ты там дрых, тут такие дела творятся. Вон, смотри. Да не туда, а вон туда. Узнаешь? Ага, тот самый Робер. А рядом еще одна банда.

Со стороны барона голосов не раздавалось. Видно, Новарт решил уступить роль гида Верту.

- Я ж тебе говорил: Стиви свое дело знает. Мы должны были остановиться именно там. В том гроте. А теперь видишь: Робер и свою банду пригнал, и другую, и еще горючую смесь раздобыл. Да вон же в бочке, не видишь, что ли? Вот сейчас им сюрприз будет.

Разбойники аккуратно ползком во тьме стали заглядывать в грот. Ничего не увидев, они встали на ноги и с факелами вошли внутрь. Выйдя наружу, они некоторое время просто стояли, а потом, видно, стали пререкаться друг с другом.

- Вот и разборки, - с удовольствием прокомментировал Верт. - На кого ставишь: на Робера или тех волосатиков?

Робер был в меньшинстве. Вероятно, надеялся на долю за наводку и не беспокоился о численности.

- Небось, на волосатиков, верно? Ну что молчишь? Ну скажи.

- Ну да, они ж в большинстве.

Разбойники, чьи волосы свисали ниже плеч, постепенно окружали людей Робера. До нас крики не доносились, но было видно: дойдет до драки, а то и вовсе до резни.

- Вот ты и проиграл, - усмехнулся Верт. - Поверни-ка свою трубку влево. Ага. И вот ровно на севере увидишь кое-что интересное.

Тут до меня дошло. Долину обложили с обеих сторон. С юга две банды привел Робер, а с севера нас ждал кто-то поумнее. И эти умные негодяи сейчас наблюдают за Робером. Но вот понимают ли они, что он - это не мы?

- А еще, - самодовольно продолжал Верт, - они направили пятерку лучников, которые теперь ждут команды.

Неожиданно с северной стороны вспыхнул столп огня.

- Началось! - с восторгом заявил Верт. - Трубку на грот, быстрее!

Я повернул подзорную трубу и успел: действительно началось. Бочка с горючим вспыхнула, и огонь рванул во все стороны. Страшное зрелище, я даже закрыл глаза. На такое не хотелось смотреть, а Верт с упоением продолжал:

- Вот это представление, а?! Фиу и бах! Бах-бах-бах! Но продолжение впереди. И оцени, парень, мы - зрители, а не участники! А кому спасибо должен ты сказать, а? Не слышу.

Спасибо я никому говорить не собирался. Меня начало мутить. Остальное запомнилось смутно: восторженный Верт, быстрое приближение северных умников и засада на них со стороны чудом уцелевшего Робера. Трупы, трупы, трупы. Мне было совершенно не интересно, кто в итоге победит, Верт же тем временем продолжал со смехом комментировать:

- А ведь это все Стиви! Оцени, парень. Добрый Стиви, не проливший ни капли крови, - и такая кровавая баня. Бойся Стиви, - Верт стал давиться смешками, - если выйдет он против всей имперской армии, беги, парень. Потому что выйдет Стиви, скажет: "Друзья мои!" - и вы все перережете друг друга.

Смех Верта перешел на истерический, и тогда слева раздался резкий оклик:

- Верт!

Десятник буквально подавился. Он стал тяжело дышать, а спустя секунд десять проговорил:

- Извини, командир.

Первую половину дня я отсыпался, а потом объявили быстрый сбор. Моим соседом по дороге снова оказался Верт. Он был непривычно хмур. Я не удержался и спросил, о чем тот задумался. Сначала он лишь мельком глянул на меня и лишь спустя пару минут, когда я уж и забыл о нем, заговорил:

- Да вот думаю, как бы я поступил на месте Стиви, - медленно произнес десятник и после паузы продолжил: - Я б, конечно, вас поближе к границе встречал, а не в такую глушь ехал. А это значит: барон - труп, - Верт поежился, немного помолчал и снова заговорил: - Ну ладно, допустим, меня б одолели подозрения, и я б дошел аж до Сарепты. Но я пошел бы прямиком, а не в обход. Результат? Не только б барона прикопали, но еще меня в пути, - Верт снова сделал паузу. - Ладно, допустим, я каким-то чудом взял да пошел в обход. Тут я, конечно, с бароном церемониться б не стал: тушку его через коня перекинуть и вперед, карету - в овраг, охрану, если та не поймет что к чему, порезать... Прости, парень, правда жизни такая. Так вот, поехали бы мы потом в объезд, а толку-то?..

Мне стало не по себе. И не только от того, как спокойно рассуждает десятник о моем убийстве. Страшно было то, что Верт прав: моя жизнь должна была окончиться чуть ли не сразу после выезда из Сарепты. И это просто чудо - и не одно чудо, а много-много чудес, - что я до сих пор жив. Как-то иначе мне представлялась наемная служба...

- ...Да еще дозорного заранее у севера долины оставил, чтоб сигнал дал, - мрачно продолжал Верт. - Как до этого всего додумался Стиви? Ты мне скажи: как? Как?

Последнее слово он прокричал. На нас стали оглядываться другие солдаты, а Верт, как прежде, молчаливо и хмуро уставился вперед.

Нас встретили на подходе к столице северного баронства. Небольшой пограничный отряд быстро пропустил нас - и вот мы уже по ту сторону крепостной стены. Странное чувство - оказаться там, где имперские воины если и бывают, то лишь как пленные.

Барон Булл Новарт - да, Стивен оказался сыном местного начальника - не стал встречаться с нашим нанимателем сразу, а отложил все на вторую половину следующего дня. Лафорт возражать не стал. Вот на этой встрече я теперь и находился, стоя за спиной нанимателя с еще одним воином.

- ...Завтра сможете выехать. Выделю усиленный отряд, чтоб больше не было неожиданностей, - мощным басом вещал Новарт-старший.

- Мне бы хотелось, чтобы во главе был Стивен, - вклинился Лафорт.

Местный барон коротко мотнул головой:

- Он мне нужен здесь. Те, что на вас напали... хотели напасть, сегодня стали поступать в наши лазареты да кладбища, - Булл усмехнулся. - В ближайшие дни подъедут их сюзерены, будем с ними разбираться. Займет неделю, пока Стивен освободится.

- Я готов подождать.

- Стивен произвел такое впечатление? - похоже, Новарту-старшему было приятно слышать хорошее о сыне.

- Он справился в сложной ситуации, - осторожно сказал Лафорт.

Ага, а еще он заверил, что больше не будет бить тебя кулаком в висок. Зато другие северные командиры такого не обещали. Тут не то что неделю, месяц подождешь.

- Хорошо, пусть будет так, - отец Стивена кивнул и встал, заканчивая встречу.

Мы покидали северную крепость уже в ином составе. К нам прибавился отряд из десятка человек, подчиненных Новарту. Кроме кинжалов, никакого оружия у них не было, и я не понимал, что это за люди, воины они или нет. Процессию дополнял также большой таран, из-за которого продвижение существенно замедлилось. На его фоне даже карета казалась быстроходной машиной.

Неторопливость, видно, настроила Верта на философский лад, и он, привычно поравнявшись со мной, негромко затянул незнакомую песню:

Солнце закрылось за темными тучами,

Мраком укрылась от неба земля,

Завтра раскроется мертвыми кучами,

Скатерть накроет для грифов она -

Война, война, война, война.

Здравствуй, родимая, долго не виделись,

Дай-ка налью тебе в кубок вина,

Миру с любовью не будет обители,

Люди хлебнут с нами лиха сполна,

Война, война, война, война!

Смерть, мародерство, кровь и насилие

Щедро прольются, не будет им дна.

Вдов да сиротушек болью осилим мы,

Ими пополнится наша казна,

Война, война, война, война!

Выиграем мы - и напишем историю:

Зло оправдаем, добро очерним,

Будем с тобою отныне героями,

Лик наш украсит на зависть святым

Нимб, нимб, нимб, нимб.

- Война - это грязь, - уверенно заявил Верт, и я невольно вздрогнул от неожиданного обращения ко мне. - Убийства, насилие, мародерство, болезни, страх - вот что такое война. Я этого повидал по самое горлышко. Если видишь вояк, гордящихся своим опытом, знай: это мерзавцы. Бренчат своими железками на груди, кичатся какой-то ерундой. Мы, мол, хорошие, а враги - злодеи. А ведь выиграй "враги" - и все бы поменялось. Эти идиоты стали бы злодеями, а "враги" бренчали б орденами.

Я уж и забыл, как мне надоели нотации Верта. Казалось, он специально подбирал темы, которые задевали меня, хотел вызвать во мне эмоции и насладиться ими. Так обычно подростки невольно выбирают своей жертвой ранимого сверстника, получая какое-то странное удовольствие от его неадекватной, на их взгляд, реакции. Вот уж не думал, что и мне придется стать таким подопытным. Неужто я настолько раним? Я мельком глянул на пару северян слева от меня и мрачно подумал, что на их фоне я, похоже, действительно, эмоциональный, ранимый юноша.

- А ты, парень, совсем меня не слушаешь, - оторвал меня от раздумий Верт. - А ведь я тут тебе такую правду говорю, которую ты в своей империи ни от кого не услышишь.

Мне пришлось изобразить на лице удивление, и Верт удовлетворенно пояснил:

- Да-да, вот у вас там все восхищаются мясорубкой, которую по недоразумению Священной войной зовут. Вот, мол, наши предки такие-растакие, а враги у них были такие-сякие. И старики важно рассказывают о своих геройствах. Ведь так, парень?

- Я в курсе о Священной войне, - ответил я, стараясь не вдаваться в подробности.

- И прекрасно, что в курсе. Только вот курс он разный бывает. Бывает такой, как в империи, а бывает правдивый.

- И у вас он, конечно, правдивый? - не удержался я. Вот сам же не хотел роли ранимого юнца и сам же не могу сдержаться.

- Конечно. Северяне, как ты знаешь, были тогда наемниками, и, что творили имперцы, они видели собственными глазами. У нас не принято лгать. Коль человек - свинья, так он прямо и скажет: да, убивал, насильничал и все такое прочее. А вот у имперцев иначе. Мне ветераны рассказывали о "геройствах" ваших вояк. Те сейчас говорят, что они были добровольцами, однако их призвали насильно. Они говорят о храбрости, но были трусами, которые без спирта и шага вперед сделать не могли. Они говорят о благородстве, а сами насиловали девушек направо и налево. Когда они "освобождали" город, семьи прятали своих молодух как могли, но мерзавцам все было нипочем: никто ведь не расскажет, а на родине можно сказать о благородстве, ага?

- Вы это к чему? - стараясь говорить спокойно, спросил я.

- К тому, парень, что вы в империи живете во лжи. Вот что у вас говорят о том, что до войны вы с королевством два года были союзниками, а? Вы ж захватывали с ними чужие земли, нарушая все возможные законы, плюнув на все договоренности, выкручивали руки слабым, казни, аресты, ссылки и все такое, а?

- Вы о чем?

- Ты не знаешь? Серьезно не знаешь? Ха! То есть империя просто стерла все это? Вот это они молодцы!

- Верт, вы, наверное, понимаете, что у нас несколько иной взгляд на прошлое, - постарался максимально дипломатично, чтобы не сорваться, ответить я. - Давайте закончим на этом. Есть темы, на которые мне бы не хотелось говорить. Это дело прошлых лет.

- Прошлых, говоришь? А почему ж тогда парады каждый год у вас проводятся? Вот, мол, мы какие. Да у вас война - это религия. Чуть ли не каждый день - годовщина какой-то вашей резни: пятьсот лет назад порезали тех, триста - тех, семьдесят пять - вон тех, а вот тут промашка вышла, нас порезали, поэтому скорбим, ах ироды наши враги окаянные. Ваша империя только и делает, что воюет. Всем несет "добро" железными руками.

- Странно слышать такое от северянина. Хотите сказать: у вас на Севере все мирные да добрые? - я начал закипать. Все-таки Верт вывел меня из себя.

- Не мирные и не добрые, но у нас не лгут. Свинью принято называть свиньей, а не белым пушистым лебедем.

- То есть все для вас - свиньи. Даже северяне - и те, оказывается, свиньи. Но вы лично, значит, белый и пушистый.

Все же я не сдержался в своих словах, и это доставило Верту удовольствие. Он рассмеялся и ответил:

- Нет, парень. Я свинья. Убийца, насильник, мародер. Все это обо мне. Но я не лицемер.

- Если признаете себя таковым, то что ж не меняетесь? - глухо поинтересовался я.

- А вот знаешь, когда я был твоего возраста, ну может чуть постарше, оглянулся тогда на себя и подумал: Верт, ты чего такой весь неблагородный? И я даже стал немножко меняться, пока не понял простую истину: живешь со свиньями - будь свиньей!

- Это вы серьезно? - если раньше я думал, что десятник говорит, как думает, то теперь засомневался: может, весь этот разговор - его дурная шутка?

- Не шучу.

- То есть вот живете вы с такими, как Новарт, и вынуждены быть свиньей? - мне невольно хотелось задеть Верта словами, упомянув командира, которого тот сам же хвалил.

- Новарт... - задумчиво произнес он. - Большинство Новартов мало чем отличаются от меня. Если ж ты о Стивене... что ж, считай его лебедем. Но вот только его случай лишь подтверждает, что так нельзя. Вот смотри, парень: Стиви родился, считай, с золотой ложкой во рту. Сын барона. Старший сын. Наследный. Еще и не дурак: поумнее меня, наверное. К тому же образован: институты там всякие заканчивал. Силой особой, может, не отличается, но ловок - этого не отнять. Отрядом умеет управлять. В общем, прям, идеал, верно? Да вот только его и в грош на Севере не ставят. Даже придурок Робер пытается на него сверху вниз смотреть. А вот будь Стивен свиньей, быть ему легендой Севера. Вот возьми он тогда свой меч да отруби головушку Роберу, тогда б его зауважали. Потому что вокруг не благородные лебеди, а грязные свиньи, парень. Не понимают они по-лебединому. Для них лебедь - мохнатая гадина с кривой шеей.

- Сти-иви! Кто к нам пришел! - раздался язвительный голос со стороны охранного поста.

Мы стояли у гарнизона Горного виконтства, за которым находился Перешеек - последнее препятствие на пути к Оазису, нашему конечному пункту назначения. Маленькое княжество так боялось своих грозных соседей, что отгородилось от них крепостными стенами у всех доступных выходов из гор. Мы как раз находились у одних из них.

- Откройте ворота, страж, - спокойно произнес Новарт.

- Ворота, говоришь? Дай-ка подумать. Знаешь, тут что-то заклинило. Погоди-ка тут недельку-другую, авось починим.

Со стороны охранного поста раздался смех.

- Это нарушение договора.

- Договора, говоришь? А там этот, как его, форс-мажор - во! - прописан был. Так что, Стиви, никак не получится.

- Эй, придурок! - громко крикнул Верт. - Ты что, головой ударился? Ничего, у старины Верта волшебный меч имеется - мигом от головной боли тебя избавит.

Воин пригляделся и, похоже, узнал десятника.

- Все равно не открою, - хмуро буркнул он.

- Да ты, парень, глаза разуй, - ответил ему Верт. - Помимо волшебного меча, мы еще и волшебный ключ привезли, вон там, видишь, стоит. Таран зовется.

Только тут до меня дошло, зачем мы так долго тащили сюда этот медленный таран. Страж присмотрелся и, похоже, проникся угрозой:

- В-вы н-не посмеете, - с легким заиканием произнес он. Никогда не видел, чтобы с человека так быстро сбивали спесь.

- Вас никто не тронет, воин, - вмешался Новарт, быстро поняв причину страха, - если откроете ворота за пять минут.

На некоторое время повисло молчание, затем страж спросил:

- Слово?

- Слово.

На посте нас проверили на наличие луков и арбалетов, которые, оказывается, запрещено здесь иметь всем иностранцам. После досмотра мы могли спокойно ехать дальше, однако Верту такой вариант был явно не по душе:

- Командир, я убью ровно одного человека, ровно одного.

- Нет, - тихо ответил Новарт, и Верт нехотя отошел.

Рядом стояли несколько тех северян, что присоединились к нам недавно. Один из них прокомментировал:

- Дурно командир поступил, не по-северному.

Верт уже на середине фразы развернулся и, резко приблизившись к солдату, сильно ударил его в лицо.

- Щ-щенок! - прорычал десятник.

Голова воина мотнулась в сторону, он еле удержался на ногах.

- Верт! - крикнул Новарт и очень вовремя - кулак десятника замер в считанных сантиметрах от лица противника.

- Я защищал вашу честь, командир!

Новарт только покачал головой, и Верт сник:

- Понял. Глупость сказал. Извини, командир.

Воин ошалело помотал головой и сплюнул кровью. Вместе с ней, как мне показалось, выпал зуб. Тем временем к нему обратился Новарт:

- Дарт, действия командующего обсуждаются лишь с его разрешения. На первый раз - просто предупреждение, на второй наем будет расторгнут, после этого в нашем баронстве воином тебе не быть.

Мы отъехали от охранного поста километра на три, когда Новарт отдал новый приказ, смысл которого я понял не сразу. Солдаты приблизились к тарану и... разобрали его. Таран оказался пустышкой. Внутри были длинные луки и стрелы.

- Что, удивлен? - я обернулся и увидел Кевина, впервые на моей памяти улыбающегося. - Вот так-то!

Десяток недавно присоединившихся воинов быстро вооружился, и мы проследовали дальше.

Узкая долина словно была создана для засад лучников. Отсутствие дальнобойного оружия не давало ни единого шанса даже северным солдатам против стрелков, которые, как выяснилось, и поджидали нас: дозорные дали знак, и мы начали занимать позиции в соответствии с приказами Новарта. Наши лучники, не торопясь, нашли себе цели и дали первый залп. Послышался вскрик, и Новарт поморщился:

- Сказал же: мимо.

Один из стрелков виновато пожал плечами: мол, не хотел, вышло так. А с той стороны так и не последовало ни единого выстрела - луки противников оказались рассчитаны на меньшие расстояния! Северяне и тут предусмотрели все - две белых тряпки развевались с обоих окружавших нас склонов.

Мы неторопливо следовали по долине - таран, пусть и пустой, все равно замедлял наш ход. Я вдыхал горный воздух и думал, что наконец-то первая и ключевая половина пути будет пройдена. Осталось лишь прибыть в Оазис - графство, которое, несмотря на свое северное расположение, славилось теплом. Говорят, его омывают теплые воды океана, оттого на Дальнем Севере и расцвело цивилизованное место с мягкими нравами, отделенное от свирепых северных баронств Перешейком, по которому мы, собственно, и ехали.

Позади выезд из Сарепты, встреча с разбойниками, ночевка в пещере, неделя в крепости, въезд в Перешеек. Позади и бой с лучниками - самый нелепый бой, который только можно представить: один залп, попадание в ногу одному из противников, белые флаги. Новарт тогда о чем-то посовещался с моим нанимателем, и в итоге "врагов", если их можно так назвать, после дознания просто отпустили, раненого даже подлечили.

Теперь барон с северным командиром ехали впереди меня, о чем-то переговариваясь, а я размышлял обо всем случившемся со мной за последнее время.

Неожиданно рядом мелькнула тень, я повернулся - и увидел справа Верта. Тот, подмигнув мне, твердой рукой схватил за узду моего коня и уверенно прибавил ход - мы приблизились к барону и Новарту. Я с непониманием посмотрел на десятника, а тот, хитро улыбаясь, лишь приставил палец к губам.

- ...Вы были правы, Стивен, а я - нет, - донесся голос нанимателя.

- Простите, ваша светлость, мои действия. Это был абсолютно неприемлемый ход с моей стороны...

- Нет-нет, Стивен, виноват я. Возвращаюсь все к тому моменту и понимаю, что обидно, но виноват все же я...

- Ого, - прошептал рядом Верт, - а мой кулак-то волшебный: мозги, оказывается, вправляет. А я, дурак, мечом все махал.

- ...Мне нужен ваш совет, - продолжал тем временем Лафорт. - Для начала: вы догадываетесь, кто я?

- Полагаю, мне следует называть вас вашим высочеством.

- Откуда? - удивленно произнес наниматель.

- Цельный принц! - не менее удивленно прошептал Верт. - Черт побери, принцев я еще никогда не убивал.

Из-за последних его слов я недоуменно посмотрел на десятника, но тот, похоже, полностью сосредоточился на беседе, ничего не замечая вокруг.

- Во-первых, сам наем был необычным. Бывает, дворяне желают проехать в северные баронства, но добираться до Оазиса почти все предпочитают морем. Сухопутную поездку может выбрать разве что император, который должен показать: это его территория. Есть, конечно, вариант с дворянином, страдающим морской болезнью...

- Достаточно. Я верю вам.

- Вот дурак! - пробурчал Верт. - Сильней мне нужно было его бить: глядишь, молчал бы, когда умные говорят.

- Я оказался в трудном положении, Стивен. Отец... выбирает наследника. Старшего брата он направил на мятежный остров. Брат одержал победу, но отец был недоволен. Оказывается, он надеялся, что тот сможет решить все мирно, а брат поступил... несколько кровожадно, да и войск потерял немало. Реджи, другого моего брата, отец тоже проверил. Подробностей не знаю, но Реджи я с тех пор не видел. Теперь вот мой черед. Он направил меня решить проблему Севера, договориться с Оазисом...

- Елки-палки, не думал, что принцы такие кретины! - шепотом возмутился Верт. - Говорить северянину, что с Севером решили разобраться! Это мы сейчас с тобой разберемся, дебил.

Я подумал, что с меня хватит. И бесед, которых мне явно не положено слушать, и Верта с его дурными замашками. Я остановился, но десятник мгновенно среагировал, снова взяв коня за узду и уверенно потянув его вперед. Мне он лишь хмуро покачал головой. Пока я думал, как лучше поступить, разговор продолжался:

- ...и после всех этих засад я даже не знаю, что думать. Вышел на легкую прогулку, а получилось, что меня чуть не убили. Стивен, вы разумный человек, поэтому я не прочь был бы услышать вашу оценку.

- Ваше высочество...

- Называйте меня Луис, - неожиданно поправил принц.

- Черт побери, Стиви, я начинаю тебя бояться, - прошептал Верт. - За всю жизнь только отца боялся, а теперь еще и тебя.

- ...Луис, боюсь, что за засадами стоит как раз Оазис, - донесся до меня конец фразы Новарта.

- Но ведь я же сам еду к ним?

- Прежде чем продолжить, если позволите, решу один момент.

Принц кивнул, и Новарт неожиданно развернул коня:

- Верт, Серж, вам нужно дать клятву о неразглашении.

Я почувствовал себя ребенком, которого поймали на постыдном поступке. Уши начали гореть. Но Верт, похоже, никакой вины за собой не чувствовал:

- Командир, интересы Севера прежде всего, а это, уж простите, выходит за рамки.

- Если для Сержа мои слова лишь просьба - я не командую им, - то для тебя, Верт, это приказ.

Десятник недовольно замер, уставившись на Новарта, и лишь секунд через десять прошипел:

- Клянусь высшим из сущего...

Массивные ворота на выезде из Перешейка были открыты настежь. Похоже, виконтство вполне ладит с Оазисом. Вся наша процессия постепенно проходила мимо скучающего стражника, пока нас не осталось трое. Тут страж встрепенулся:

- Ого! Кого я вижу! Кровавый Верт! Славный конец карьеры вышел, не так ли?

- Заткни свою пасть, - хмуро ответил ему десятник.

- Да ладно тебе, ты ж теперь собачонка при Стиви, кого ты тронешь?

Верт остановился, повернулся к стражу и сделал плавный шаг в его сторону.

- Эй, здесь тебе не Север! - стражник осторожно отступил, хватаясь за эфес.

- Север там, где я, - ответил Верт, делая еще один плавный шаг. Его рука потянулась к мечу.

- Верт! - окликнул его Новарт.

Десятник медленно повернул лицо к своему командиру, но тот уже отвернулся, посчитав, что дальнейшие указания не требуются. Верт резко, но бесшумно вынул меч. Страж замер, однако десятника интересовал не он. Плавными, но быстрыми движениями Верт преодолел пять метров, отделявших его от Новарта, и наискось рубанул мечом, засвистевшим в воздухе.

Новарт успел упасть на землю. Верт рубанул еще, но командир, перекатившись, подставил под удар свой меч. Еще удар - Новарт парирует и его, поднявшись на колено. Еще - сын северного барона встречает его в полный рост.

Верт замер. Новарт на какой-то момент тоже, а потом медленно вложил меч в ножны. Он внимательно посмотрел на своего подчиненного и сказал:

- Ты Верт Кровавый, легенда Севера. А этого всего, считай, не было. Верт, легенда Севера. А этого, считай, не было. Легенда Севера.

- Легенда Севера, - медленно повторил десятник.

Новарт кивнул и повернулся ко мне:

- Ты же ничего, считай, не видел, Серж?

Верт посмотрел на меня, и я аккуратно покачал головой.

- И ты, страж, тоже?

Тот с испугом и шоком на лице - интересно, я так же выгляжу? - тоже покачал головой:

- Клянусь высшим из сущего, - для верности добавил он.

Я ехал в легкой прострации, раз за разом прокручивая в голове увиденный бой. Это была не медленная дуэль с паузами, игрой на публику, а считанные секунды сумасшедшей мощи и запредельной реакции. "...но ловок - этого не отнять", - невольно вспомнились слова Верта. Да, теперь я знаю, что такое ловкость.

Ни у отца, ни даже у мастеров-мечников, которых я знал, не было ни единого шанса ни против Верта, ни против Новарта. Конечно, шокировал и сам факт стычки между ними, но все застилало впечатление о собственной никчемности. Хотел быть наемником? Вот, получи: встретишь таких людей - и успеешь досчитать только до одного.

Вдруг кто-то поравнялся со мной. Я повернулся, ожидая увидеть Верта, однако это был Стивен Новарт. Перехватив мой удивленный взгляд, он произнес:

- Серж, я должен предупредить вас: Верт безумен, - Новарт задумчиво повернул лицо в сторону дороги и продолжил: - Возможно, вы знаете: на Севере Кровавым прозывают того, кто собственноручно убил не менее ста человек. В каждом поколении такие люди - редкость, и сейчас в живых только один - Верт. Может, убийства как-то на людей действуют, может, те сами предрасположены к этому, но многие из Кровавых к концу жизни были опасны даже для друзей и родственников.

Новарт сделал паузу и затем продолжил:

- Два месяца назад Верт убил двоих. Любого другого на его месте казнили б, но он легенда, его в наказание просто сделали подчиненным неопытного командира в маленьком отряде... Две недели назад он стал меняться, как перед тем двойным убийством: сначала стал чрезмерно активным, потом - агрессивным, а в итоге то, что видели. Вроде этот пик, если так можно выразиться, прошел, но я боюсь, что вас он будет считать свидетелем позора, а такое он не прощал и в нормальном состоянии. Поэтому, Серж, будьте осторожны.

Я не знал, что сказать в ответ, поэтому просто молчал. Спустя минуту Новарт обратился ко мне:

- Серж, не хотите поработать у нас? Сейчас не хватает воинов, нужны новые люди, оплата не меньше той, что получаете вы в настоящее время.

Я удивленно посмотрел на Новарта:

- Вы же понимаете, что я и близко не сравнюсь ни с кем из северян. Почему я?

Командир спецбатальона улыбнулся:

- Во-первых, это наживное. Года через три станете настоящим воином Севера. Во-вторых, навыки боя один на один слабо востребованы в отряде - каждый задействован со своей сильной стороны. В-третьих, вы умны, у вас есть понятие чести, а это редкие качества на Севере - уже через два года можете стать десятником, а затем и командиром своего отряда. И наконец, нам сейчас очень нужны люди. Намечается локальная война, каждый наемник будет на вес золота.

Я словно оказался в сказке. Моя детская мечта - стать грозным воином Севера - мне поднесена на блюдечке. Интересные перспективы, хороший командир, что еще нужно? И все же...

- Вы знаете, я, когда шел сюда, наверное, не понимал, что значит быть воином. Боюсь, не мое это, хочется иного.

- А какой путь вы видите своим?

- Хочу стать торговцем. Есть одна идея, чем торговать. И вот, думаю: поеду в университет, поучусь год, а потом займусь этим. Как закончится наем, денег как раз на все должно хватить.

Новарт кивнул:

- Торговое ремесло куда лучше военного: война - грязное дело. Могу только пожелать вам успеха. Если позволите непрошеный совет, в вашем случае Восточный университет, вероятно, лучше Имперского.

- Почему? - удивленно спросил я. Собирался-то поступать я как раз в столицу.

- В Имперском вас просто зачислят на первый курс - и вы получите лишь отрывочные сведения, рассчитанные на то, что проучитесь еще несколько лет. Восточный же подберет обучение ровно под вас: хотите год - будет год. В итоге цельное, хорошее понимание предмета. К тому же Восточный свободнее по нравам - будет легче. Ученые тоже выбирают свободу и тянутся туда. Как ни странно, там больше науки, чем в столице.

Я посмотрел на Новарта совершенно другими глазами. "...институты там всякие заканчивал", - вспомнилась фраза Верта, на которую я тогда не обратил внимание. И я решился на вопрос, который меня интересовал и прежде:

- А почему вы выбрали быть воином?

Мой собеседник на миг задумался и ответил:

- Иной раз смысл подталкивает к не совсем логичным поступкам, которые в итоге приносят результат.

- А в чем смысл? - спросил я, и Новарт, помолчав секунд пять, тихо ответил:

- Нет бога, кроме Бога.

Все-таки Новарт странный парень.

II. Дюжина уроков студента

Я сидел в приемном зале Восточного университета перед ректором и деканами четырех факультетов.

- Купеческое дело за один год? - задумчиво произнес глава торгового факультета. - Что ж, счетоводство тогда отметаем, его проходят три года, да не так уж оно и нужно, если честно: здравого смысла часто вполне достаточно, а на остальное, коль торговля разрастется, просто наймете специалиста.

Декан кивнул своим мыслям и продолжил:

- Экономическую теорию, пожалуй, включим, но только самое начало: первый курс или даже его половину, остальное уже не так важно. Так... теперь реклама, сбыт и все такое прочее. К сожалению, не успеем. Тут я бы порекомендовал самостоятельно почитать учебники. Ну и, к счастью для вас, основы всего этого включены в "Лавку на практике", главный предмет четвертого курса. Собственно, на последнем курсе студенты уже организуют свое дело под контролем преподавателя. Даже если у вас нет идей о собственной лавке, станете чьим-нибудь младшим партнером, это нормально.

Декан задумчиво постучал пером по столу и добавил:

- Вот, собственно, и все, как ни странно. Торговля все же не астрономия какая-нибудь. Хватит и этого. Итак: первый год экономической теории, "Лавка на практике" и самостоятельное чтение учебников по рекламе и сбыту.

- Господин Норин, - обратился к декану ректор, - сколько предметов можно вместить в оставшуюся часть программы?

- Один или два коротких. Я бы рекомендовал один. "Лавка на практике" нередко вообще все время занимает, это ж свое дело, работа фактически. Может, из-за этого даже экономтеорию до полугода стоит в итоге сократить.

- Хорошо. Серж, вы согласны с выбором господина Норина? Если у вас есть собственные идеи, скажите: окончательный выбор только за вами, мы можем лишь предлагать.

- Нет, я доверяю вашему выбору.

Ректор кивнул:

- Теперь ваше мнение, господин Сорт. Один короткий предмет с военного факультета?

- Нет, - с легкой ухмылкой ответил глава военных.

- Можете пояснить? И молодому человеку, и нам, думаю, полезно было бы услышать логику ваших умозаключений.

- Да вы на его комплекцию гляньте. У меня не каждый выпускник такой... мускулистый. Оружием владеешь?

- Мечом немного.

Воин хмыкнул:

- Будешь самым мощным торговцем во всей империи. Может, айда к нам? Сдалась тебе эта торговля.

- Прошу прощения, но я уже сделал выбор, - вежливо ответил я.

- Хорошо, - подытожил ректор. - Что скажет факультет лекарей?

- Боюсь, что тоже нечего предложить, - ответил седовласый толстячок. - Торговцу обычно проще нанять лекаря, чем стать ему заменой.

- Научный факультет? - обратился ректор к последнему декану.

- Тут подойдут два коротких предмета, - неспешно сказал господин Крегус, если я правильно запомнил его фамилию. - Оба, правда, несколько экспериментального характера: "Смысл жизни" и "Суть математики". Поскольку требуется лишь один предмет, то, господин Лерв, выбирать вам.

- А можно поподробнее о них? - попросил я.

- В "Смысле жизни" будут рассмотрены различные взгляды на то, зачем вообще жить, в чем цель жизни. При этом преподаватель не будет отстаивать какую-то одну точку зрения, то есть не будет покушаться на личный выбор человека. Он постарается как можно более отстраненно рассмотреть все взгляды, рассказав об их зарождении, доводах и так далее. Что касается "Сути математики", фактически здесь говорится о сути науки. Часто люди изучают предметы, в том числе экономическую теорию, "зубря" их, - каждая наука кажется полубессмысленным набором разрозненных фактов. Наш же предмет старается раскрыть перед студентом красоту и смысл знаний. Мне кажется, изучив предмет, человек смотрит на мир совершенно иначе.

- Тогда, пожалуй, "Суть математики", - после паузы ответил я.

Это вызвало улыбку ректора:

- Господин Крегус, никого не интересует смысл жизни?

- Увы, - развел тот руками.

- С другой стороны, в молодом возрасте разве кто интересуется смыслом жизни? - смягчил свои слова ректор.

- Как раз в молодом возрасте о нем и задумываются. Потом же все упорно роют свои жизненные траншеи, считая, что усталость, грязь да тьма - это и есть жизнь, а для формального ответа о смысле ограничиваются "мнением всех ученых", убеждениями предков и прочей ерундой, - печально ответил декан.

- Если вы считаете... - попытался вклиниться я.

- Нет-нет, - поднял ладони декан. - Выбор только за вами. Это ваш выбор и ничей иной.

Первым уроком была "Экономическая теория". Подвижный лектор с энтузиазмом говорил:

- С чего, казалось бы, стоит начать первую лекцию о предмете? С его определения, с того, что вообще такое экономическая наука. Но давайте отложим данный момент на недельку-другую и просто поговорим о том, с какими базовыми фактами сталкиваются экономисты. Таких фактов два: безграничность потребностей и ограниченность ресурсов.

Преподаватель обвел аудиторию взглядом и продолжил:

- Итак, первое - безграничность потребностей. Человек - интересное существо. Ему всегда всего мало. Дайте ему десяток золотых, он захочет сотню. Дайте сотню - захочет тысячу. Дайте тысячу - захочет десять тысяч. И так далее до бесконечности.

- А мне б десяти тысяч хватило, - послышался тихий голос с последней парты.

- Представьтесь, молодой человек, - как оказалось, лектор тоже услышал студента.

- Джон Голд.

- Голд, - улыбнулся преподаватель, - говорящая фамилия. Что ж, господин Голд, давайте заключим пари: когда - и я думаю, что именно когда, а не если - у вас появится десять тысяч золотых, мы с вами встретимся еще раз и вспомним ваши нынешние слова.

Джон пожал плечами: мол, не против, чтобы так все вышло.

- А для остальных поясню, - продолжил лектор. - За свою жизнь я видел немало людей, которые говорили о скромности собственных потребностей, но вот, проходило время - и тот, кто прежде рад был бы просто есть досыта, рассказывал, что ему не хватает денег на двухэтажный дом. Кто мечтал о паре золотых в месяц, десять лет спустя вздыхал в собственном роскошном саду, что не быть ему бароном. Да, этот принцип затрагивает не только деньги, но и остальные активы, включая баронский титул, хорошую семью, детей, призвание и... власть. Да, власть. Например, империю иногда сравнивают с газом. Если твердое тело просто лежит себе в ограниченном своем пространстве и ни на что не покушается, если жидкость хоть и кочует с места на место, но занимает всегда одинаковый объем, то с газом все обстоит иначе: он расширяется практически бесконечно. Например, воздух в этой комнате вполне мог бы уместиться в небольшую коробочку, но он занимает все, до чего может дотянуться. Не четверть комнаты, не полкомнаты, ему нужно все. Так и с империей: она занимает весь объем, не обращая внимания на такие глупости, как границы, договоры, обещания. Как и в случае с воздухом, который способна остановить лишь твердая стена, империю остановят лишь крепостные стены с огромным войском. Человек - удивительно жадное существо. Даже не так: не просто удивительно, а бесконечно жадное. Таков первый факт - бесконечность потребностей. Вопросы есть?

Аудитория ответила ему молчанием.

- Вопросов нет, продолжаем. Второй факт - ограниченность ресурсов. Казалось бы, очень хочется... - лектор посмотрел на пухлого паренька и добавил: - вкусно поесть... - перевел взгляд на единственную в классе девушку: - поболтать, обзавестись семьей... - взглянул на меня: - помахать мечом. В общем, столько у нас бесконечных потребностей, но...

Преподаватель вернулся взглядом к толстячку:

- Императорская и даже графская еда слишком дорога, приходится лакомиться чем-нибудь попроще. - Лектор посмотрел на девушку: - Ограниченное время не дает развернуться разговору, а ограниченный выбор из возможных вторых половинок приводит к тому, что жених не царских кровей, не столь красив и богат, каким рисовали его мечты. - Наконец преподаватель обратил свой взгляд ко мне: - Каждый воин упирается в потолок и обнаруживает, что, как бы ни хотелось одним махом с семерыми расправляться, всему есть предел.

Печально вздохнув, лектор продолжил:

- Таков второй факт, господа: ограниченность ресурсов. Ресурсы - я имею в виду те ресурсы, которые мы будем рассматривать на уроках экономической теории, - можно подразделить на три вида: естественные (земля, полезные ископаемые), искусственные (инструменты, станки) и рабочую силу. Такая классификация, конечно, весьма условна и включает не все, но, в общем и целом, отражает главное с точки зрения экономики. Впрочем, данную тему мы раскроем позже. Сейчас же для нас важно наличие двух экономических фактов: безграничности потребностей и ограниченности ресурсов. Как совместить эти две противоречивые реальности? Об этом - на следующем уроке.

Через день должен был состояться урок по предмету "Лавка на практике". С непривычки не сразу нашел аудиторию и вошел туда буквально за минуту до начала.

- Здесь будет "Лавка на практике"? - спросил я.

Студенты осторожно кивнули. Я посмотрел, куда можно сесть, и заметил во втором ряду полноватого парня, которого видел на "Экономтеории".

- Можно? - спросил я, подойдя к его парте.

Он кивнул, и я сел рядом.

- Серж, - мне показалось уместным представиться.

- Владислав, - ответил он и слабо пожал мне руку.

Ровно в этот момент в аудиторию вошел господин Норин, декан торгового факультета. Поприветствовав нас, он неспешно начал урок:

- Итак, господа, наконец вы подошли к ключевому предмету вашего обучения, самому важному и предельно практичному. Последний год... даже если для кого-то он же является первым, - улыбнулся мне декан, - подводит вас к собственному делу, в котором, как я надеюсь, вы объедините все полученные знания. Однако первые уроки мы посвятим повторению некоторых моментов, что вами уже пройдены. Во-первых, это освежит ваши знания, во-вторых, сосредоточит внимание на действительно важном.

Преподаватель на секунду задумался и продолжил:

- Вопрос первый: как выбрать направление для своего дела?

Студенты ждали продолжения, но оказалось, что декан хочет иного:

- Вообще-то это был вопрос к вам. Себе вслух я обычно вопросов не задаю.

- Определить потребность и удовлетворить, - сказал студент с первой парты.

- Верно, - кивнул лектор, - отчасти верно. Одна из сторон выбора дела заключается в этом. Под потребностью мы понимаем желание человека. Не стоит путать ее с нуждой. Например, спиртное, азартные игры как таковые не нужны здоровому человеку. Более того, нужда человека состоит в отказе от таких товаров. Однако, удовлетворяя желание человека, каким бы недальновидным оно ни было, мы можем заработать деньги, а потому включаем его в потребности. Что ж... казалось бы, все просто: мы определили, что человек хочет некий товар, и удовлетворили его потребность, отдав ему этот товар. Что еще?

- Важны условия, на которые он согласен пойти ради товара, - ответил один из студентов.

- Да, отчасти да. Цена, которую он готов заплатить, конечно, важна. Важно и то, где, когда, как человек готов принять товар. Важна разновидность товара. Удовлетворяющее клиента качество. Но это все, собственно, и есть потребность, о которой мы говорили. Меня же интересуют две другие стороны вопроса. Итак?

- Условия, имеющиеся в обществе, и условия, которые можем задавать мы.

- Блестяще! Рад, что не забыли. Итак, мы многое можем предложить людям, но... общество не все примет. Хотели бы предложить скатерть-самобранку, но технология не позволяет. Желали бы быть единственными поставщиками, но конкуренты не дремлют. Хотели бы представить что-то роскошное, но страна не столь богата. Могли бы торговать поддельными документами, но закон запрещает. Таковы пять внешних условий, на которые мы не способны влиять. Мы можем их лишь принять и учесть. Перечислю их еще раз: общество, технология, конкуренция, экономика, закон. Перечислите теперь условия, на которые мы можем влиять.

- Товар, место, цена, продвижение, - чуть ли не хором ответили студенты.

Декан улыбнулся:

- Именно так, господа. Мы выбираем, чем торговать - товар, где торговать - место, почем торговать - цену, и как увеличивать сбыт - продвижение.

Вроде бы все сказанное на уроке само по себе было понятно, но смысл... я почувствовал себя здесь чужим: словно все всё знают, а я улавливаю лишь какие-то крохи. Преподаватель к моему удивлению, похоже, понял мое состояние:

- Господин Лерв, если чего-то не понимаете, ничего страшного. Во-первых, часто достаточно здравого смысла, во-вторых, ключевые моменты мы рассмотрим подробнее, ну и в-третьих, при организации собственного дела каждому студенту будет оказана помощь.

Далее лектор обратился уже ко всем:

- Итак, есть потребность, есть всевозможные условия, и есть...

- Ресурсы!

- Да, господа, куда уж без ресурсов. Представьте, господин Воронин, - обратился декан к Владиславу, - что вы определили потребность уходящего вдаль каравана. Им очень-очень нужен охранник. Срочно. Вы можете заработать огромную сумму на этой потребности. Ваши действия?

- Попрошу Сержа помочь, - улыбнулся Владислав.

- Вы уже знакомы? Отрадно. И, кстати, хороший ответ. Если, конечно, господин Лерв даст свое согласие. Но речь не о том. Что если бы вы были одни?

- Не смог бы получить прибыль.

- Верно! Казалось бы, вы определили потребность. Ни одно из условий не препятствует вам: конкурентов нет, экономика, законы и прочее на вашей стороне, - но увы и ах, собственных ресурсов на осуществление нет, а значит, заработать вы не сможете. Именно поэтому, господин Воронин выбирает кофейный бизнес: среди его ресурсов капитал, знания, связи отца. Именно поэтому господин Домов выбирает продуктовое дело: связи отца, капитал. Очень часто проще отталкиваться не от потребностей клиента, а от собственных ресурсов. Кстати, мы тут говорим "потребности", "ресурсы", в чем наше отличие от экономической теории?

- Там рассматривают потребности и ресурсы одного человека или одного общества, а мы говорим о потребностях клиента с одной стороны и наших ресурсах с другой, - ответила единственная девушка этой группы.

- Да, в общем и целом да, госпожа Грановски. И, кстати, возвращаясь к словам о том, что часто проще отталкиваться от собственных ресурсов, госпожа Грановски на своем примере продемонстрировала, что часто - это еще не всегда. Она пошла именно от потребности: четко определила ее и собирается удовлетворить, хотя, казалось бы, ни она, ни ее родственники никак с парфюмерным бизнесом не связаны.

Преподаватель окинул взглядом аудиторию и продолжил:

- Всегда важно учитывать эту комбинацию: свои ресурсы - потребности клиента. Без должных ресурсов вы не удовлетворите потребностей. Без клиентских потребностей ресурсы не принесут вам прибыли. И вот вам пример. Господин Домов, скажите, сколько бы вы заработали, если б вашим ресурсом было, скажем... пинание мяча. Вот вы лучше всех в империи пинали бы мяч, что бы было?

- Ничего, - после пятисекундной паузы ответил студент.

- Именно! Потому что никакой потребности в вашем пинании мяча ни у кого просто нет. Ни медяка вы б не получили... Впрочем, пару медяков в цирке, может, и зарабатывали бы, - улыбнулся преподаватель. - Но представьте теперь, что у людей появилась жгучая потребность в лицезрении вашего... так сказать, искусства. Такая жгучая, что и алкоголикам не снилась. Что бы было?

- Я бы стал миллионером.

- В конечном счете да. Но каковы промежуточные шаги к этому?

- Ну брать деньги за представления, как в цирке, театре.

- Еще! Аудитория, не только к господину Домову вопрос, подключайтесь.

Первое предложение озвучил Владислав:

- Брать учеников.

- Да, господин Воронин, у великого пинателя мяча должны быть ученики. И не забесплатно, естественно. Еще!

Посыпались другие предложения:

- Организовать чемпионат пинателей мяча, в котором Антон будет чемпионом.

- Ставки! Тотализатор!

- Продавать мячи - только эти мячи подходят для пинания и никакие иные!

- Одежда для пинателей мяча - только в ней пинание достигает невероятных высот.

- Команды пинателей мяча!

- Патриотизм и все такое: поддерживайте только местных пинателей!

- Ага, а мы будем руководить этими местными командами.

- Культ пинателей мяча: не предавай своих кумиров.

- И вскоре эти кумиры станут министрами, главами государств!

- Газеты о пинателях мяча. Интервью с великим пинателем Антоном Домовым!

- Книги "Как научиться пинать мяч", биографии знаменитых пинателей.

- Договорные игры!

Студенты откровенно веселились.

- Что ж, давайте на этом все же остановимся. Господин Ковин, у вас очень интересное направление мыслей: тотализатор, договорные игры. Тут еще озвучили культ и ура-патриотизм. И это как раз та тема, которую я бы хотел затронуть. Мораль. Мы с вами рассматриваем технические моменты без привязки к тому, что хорошо и что плохо с точки зрения совести и морали. Вы знаете, меня многие считают беспринципным циником, но, как ни странно, и у меня есть свои рамки: я не помогу вам с проектом, скажем, борделя. Не помогу и ростовщической конторе. Причем я понимаю, что если сейчас ростовщик - синоним мерзавца, то, быть может, настанет время, когда его будут считать респектабельным членом общества. Он будет с гордостью говорить: я ростовщик! Ну или придумает какой-нибудь иной термин для своей деятельности. И, быть может, клиенты ростовщика, которые сейчас стыдятся своего обращения к подобного рода услугам, и понимают: узнай кто - и их будут считать опустившимися на дно людьми... так вот, настанет время - и они будут гордиться своим обращением к ростовщику. Будут думать, что кредит - это не просто норма, а полезное для них и общества явление, будут считать ненормальными тех, кто отказывается от этого. Так вот, опираясь на историю и нашу с вами науку, понимаю, что да, может, все будет и так. Реклама, продвижение способны и не на такое. С помощью них можно и, извините, фекалии превратить в предмет искусства.

- Ну вот это уж вряд ли, - прокомментировал Владислав.

- Ох, господин Воронин, я бы понял, если б это сказал господин Лерв - он только начинает свой путь, - но вы-то, вы... неужели за лето забыли все, чему вас учили?.. Однако вернемся к тому, что я хотел сказать: помните о совести. Не мне, конечно, об этом вам говорить, но ваше направление мыслей, пусть даже шуточных, просто кричит о том, что напомнить об этом стоит.

Лектор хлопнул в ладоши и сказал:

- Ладно, это все лирика, теперь к делу. Итак: потребности клиента, условия и собственные ресурсы. Что важно еще?

В этот раз преподавателю не ответил никто.

- Ну как же так? Собственное желание! Вот, к примеру, господин Воронин: он определил потребности клиентов, знает, как их удовлетворить, все условия способствуют его начинанию, к тому же есть и ресурсы в виде знаний, связей отца и начального капитала. Казалось бы, все - ура! Но представьте, что его бы тошнило от кофе, тошнило от одного упоминания кофе. Тогда, несмотря на идеальный, казалось бы, расклад, я бы ему крайне не рекомендовал заниматься этим делом.

Декан задумался и продолжил:

- И еще я посоветовал бы представить себя в предполагаемой роли. То есть, может, человек и любит кофе, но его мутит от всей рутины, связанной с бизнесом. В общем, желание должно быть приземленным, применимым к жизни... Что ж, господа, закончим на этом первый наш с вами урок. Он получился предельно практичным на мой взгляд, кроме, быть может, истории с пинателями - это, конечно, всего лишь сказка.

После "Лавки на практике" голова шла кругом: потребности, условия, ресурсы... Еще и путаница с экономической теорией, которую я до того вполне понимал, как мне казалось. Самое обидное, что в памяти с готовностью всплывали лишь пинатели. Абсурд какой-то. Похоже, я уже и забыл, как учиться. Ладно, шажочек за шажочком. Урок за уроком. Страница за страницей. Повторение за повторением. С таким настроем я пришел на третий предмет - "Суть математики".

К своему удивлению, среди студентов увидел Владислава Воронина. В этот раз я пришел раньше него, и теперь уже он подсел ко мне.

- Уважаемые господа, приветствую вас, - с легкой улыбкой начал лекцию господин Крегус. - Рад видеть здесь учащихся разных курсов разных факультетов. Сегодняшний урок является первым не только для вас, но и для меня. Предмет только-только введен в учебную программу, но, надеюсь, закрепится в ней надолго. Тема первого урока - "Суть науки". Если попытаться одним словом выразить, в чем суть науки - вернее, даже не суть, а корень сути науки, если так можно выразиться, - то этим словом будет "сомнение".

- А как же научный метод? - спросил один из студентов.

- О научном методе мы еще поговорим сегодня. На мой взгляд, в его основе тоже лежит сомнение... Самое интересное, что, даже говоря с вами о теме сегодняшнего урока, а возможно и вообще теме всего данного предмета, мне очень хочется постоянно добавлять выражения "как мне кажется", "на мой взгляд". И это отнюдь не от скромности, а по той причине, что я действительно не уверен, верно ли мое понимание, имею ли я право говорить об этом с полной уверенностью. Кто-то, быть может, увидит в этом только доказательство постулата о сомнении. А кто-то, наоборот, скажет, что до истины, значит, мы не добрались.

Преподаватель на секунду задумался, а после продолжил:

- Приведу пример. На протяжении многих веков люди были уверены: земля - плоская. Это было настолько очевидным, что практически никто не задумывался об иных возможных вариантах. Полагать, что мы стоим не на ровной поверхности, а на шарообразной, казалось верхом безумия. "Сомневаться в этом? Как можно?" - сказали бы люди прежней эпохи. Но находились те, кто не просто века, а тысячелетия тому назад, не только усомнился в этом, но и предложил верный вариант, подкрепив его фактами. Казалось бы, доказательство быстро укоренится, однако вы прекрасно знаете, что это укоренение растянулось на полтора тысячелетия. Сам факт был удивительным: ложным оказалось не просто очевидное, а нечто сверхочевидное для людей.

- Но это же не сомнение, а просто научный метод, - вклинился все тот же студент. - Раньше просто с точки зрения науки люди форму планеты не рассматривали, а сейчас рассмотрели.

- С одной стороны, господин Каверин, вроде бы да, но тут есть нюанс: сам научный метод, на мой взгляд, произрастает из сомнения. Пока не поймем, что в определенном утверждении можно усомниться, научный метод нам не помощник. К тому же: неужели вы думаете, что теория о плоской земле не основывалась на находках науки того времени?

- Ну да, люди просто об этом не задумывались.

Лектор покачал головой и загнул палец:

- Во-первых, все наблюдения указывали на версию о плоской земле. Выйдите на улицу и оглянитесь по сторонам, походите по земле: всегда будет казаться, что поверхность - плоская. Мы сейчас, конечно, можем показать, в чем ошибочность такого взгляда. Но отметим: именно такие наблюдения представлялись вполне научными для того времени, именно они приводили к находкам науки того времени.

Господин Крегус загнул второй палец:

- Во-вторых, никто в то время не обходил планету кругом. Разве этот факт не указывает на надуманность версии о шарообразности? Мы сейчас, конечно, понимаем, что дело в знаниях и технологиях, но версий ведь всегда тысячи, и ученые до сих пор весьма скептичны к не проверяемым обычными методами взглядам, считают их мифом, а их последователей фанатиками.

Преподаватель загнул еще один палец:

- В-третьих, геометрические расчеты, проводимые на земле, в точности соответствовали геометрии плоскости. И опять же: мы сейчас понимаем, в чем ошибка, но научные данные того времени, как видим, казалось, подтверждали и без того очевидное. То есть даже наука, казалось, отстаивала версию о плоской земле. Поэтому сомнение я лично представляю как искру научного метода. В каком-то смысле без сомнения нет науки. Более того, опираясь на историю науки, можно практически с уверенностью сказать, что все нынешние научные представления неверны. Например, возьмем набирающий популярность механицизм. Если вкратце, то это представление о том, что для стопроцентного предсказания будущего достаточно стопроцентно знать настоящее. Все больше и больше ученых убеждаются в верности этой концепции, экспериментальные исследования буквально кричат о ее правильности. Но позвольте мне и здесь усомниться.

- И каким же вы видите мир, если механицизм, по-вашему, неверен? - спросил Каверин.

- Я не знаю, - развел руками лектор. - Знаете, когда ученые только начали рассматривать версии об иной форме планеты, фигурировала, например, версия о цилиндре. Сейчас это кажется смешным и глупым. Так вот, если сейчас попытаюсь фантазировать, боюсь, у меня в качестве замены выйдет какой-нибудь невероятно кривой цилиндр, который будет иметь с истиной еще меньше общего, чем даже плоскость. Поэтому всему свое время. На смену механицизму придет, думаю, другая теория, однако и она не будет по-настоящему верной. Но что радует, каждый раз мы будем все ближе и ближе к истине.

Преподаватель глубоко вздохнул и произнес:

- И вот в этой связи меня печалит нынешнее состояние образованных людей и даже ученых. Если суть науки в сомнении, то почему же многие из них не сомневаются ни в научных теориях, ни в науке как таковой? Более того, дошло до того, что ученый, по их мнению, должен непременно быть ярым фанатиком нынешних научных теорий - тех теорий, ложность которых будет потом доказана! Появился какой-то псевдонаучный культ, без служения которому человека не признают ученым! Ученый в качестве служителя этого культа теперь всех сомневающихся считает глупцами. Я, возможно, немного отвлекся, поэтому позвольте завершить эту мысль вкратце. Так вот, развитие науки напоминает гонку за бесконечной непостижимой красотой. Нам кажется, что мы ее, наконец, ухватили, но спустя века оказывается, что это был лишь отблеск, блестка. И все эти века мы смеемся над другими, но в итоге оказывается, что неправы-то были как раз мы. Может, смысл тогда отнюдь не в научном поиске, а есть другое, куда более важное направление? Наука полезна, но не в ней смысл? Но нет, очередная блестка - и мы считаем себя вершиной мира...

Преподаватель развел руками и продолжил:

- Ладно, а теперь о научном методе...

Папа мне часто говорил, что знания, коль взялся их получать, должны быть практичными. Получил знания - думай, как их можно применить. Вот я и думал.

С "Лавкой на практике" получалось проще всего: тут ясно, что точка применения - моя торговая идея. С "Сутью науки" выходило сложнее: мысль о сомнении в первую очередь окутывала мой выбор стать торговцем. Был же вариант стать воином на Севере. Впрочем, может вернуться туда с надеждой на то, что их "локальная война", как выразился Новарт, еще не началась? Но пробраться в одиночку ко Второму Северному баронству я просто не смогу - первая же разбойная банда убьет меня.

Думая об "Экономической теории", я никак не мог прогнать мысль о махании мечом как насущной потребности. В конце концов я сдался и решил сделать свои потребности чуть менее бесконечными.

Спустя три часа занятий и два тренировочных боя я, уставший, но очень довольный, неспешно шел по аллее, наслаждаясь окружающим миром и собственным настроением. Вот, оказывается, что мне нужно было. А то "шажочек за шажочком, урок за уроком"... Это все, конечно, хорошо, но без радости нет жизни. Преподаватель говорил, что потребности бесконечны? Что ж, я только что доказал наличие разных бесконечностей. Та из них, что менее бесконечна, меня определенно радует. Мне кажется, мое открытие тянет на научную премию.

Я улыбнулся этой мысленной чехарде. Все-таки нельзя оставлять себя без радостей. Буду пару раз в неделю ходить на тренировки, люблю я это дело.

Следующий урок экономической теории начался с повторения предыдущего, далее преподаватель перешел к новой теме:

- Итак, как совместить несовместимое: безграничные потребности и ограниченные ресурсы? Мы можем лишь выбирать, какие потребности будем удовлетворять, куда направим свои ограниченные силы, время и все остальное. Если рассматривать упрощенно, у каждого из нас есть выбор между товарами будущего и товарами настоящего. Товары будущего - это то, что в будущем поможет нам удовлетворить большее количество потребностей. Товары настоящего - то, что удовлетворяет нынешние потребности. Например, что делаете вы сейчас?

- Учимся? - осторожно предположил один из студентов.

- Верно, сейчас вы вкладываете свои ресурсы в образование - товар будущего, то, что поможет вам в дальнейшем. В настоящем же этот товар может навевать скуку. И каждый выбирает сам: направить свои ресурсы на то, чтобы ему было хорошо конкретно сейчас, или на то, чтобы ему было значительно лучше в будущем благодаря обретенным ранее знаниям и прочим полезным свойствам. Посмотрите, например, на господина Лерва, - все взгляды скрестились на мне, от чего я почувствовал себя неуютно. - В прошлом он вкладывал свои ресурсы в товар будущего. Знаете, какой был этот товар?

Никто не ответил преподавателю.

- Данный товар - тренировка силы, - сам себе ответил лектор. - А вот вы, господа, и - каюсь - я тоже, не вкладывали свои ресурсы в этот замечательный товар будущего. Так что увы и ах, мы можем лишь позавидовать уровню здоровья и сил господина Лерва. Как видите, и товары будущего бывают разными, и среди них тоже приходится делать выбор из-за ограниченности ресурсов. Экономисты часто придерживаются постулата о верховенстве экономического роста. То есть, говоря проще, старайтесь вкладывать как можно больше в товары будущего. Люди, которые в прошлом ничего не вложили в свое образование, здоровье, манеры, семью, вызывают лишь жалость. Причем в настоящем они могут вызывать восхищение: кутежи, веселье, - но проходит время - и остается лишь горькое сожаление.

- Беда, печаль, - прокомментировал Джон.

- Вы ухватываете самую суть, господин Голд... Говоря обо всем этом, не стоит забывать, что есть вариант даже хуже, чем выбор одних только товаров настоящего. Это ничегонеделанье, то есть отказ и от товаров будущего, и от товаров настоящего. В масштабах государства данный бич экономики называют безработицей. Давайте покажем все это более наглядно, - с этими словами лектор принялся чертить график.

- Знаете, что мне не понравилось на предыдущем занятии? - спросил нас преподаватель "Лавки на практике". - То, что вы не систематизировали свои идеи про пинателей. Я задал вам вопрос - пусть и на шутливую тему, но вполне серьезный, - и поначалу вы блестяще справлялись с ним. Дать мыслям волю, позволить им нести вас вскачь - это зачастую самый эффективный способ генерации новых идей, особенно если это делает не один, а сразу много людей. Но вот потом нужно мысли систематизировать. "Товар, место, цена, продвижение" - вы ответили мне хором, но почему не разложили свои идеи по этим четырем полочкам? Почему не вспомнили об анализе внутренних сильных и слабых сторон, внешних возможностей и угроз? Тенденции, конкуренция, предприятие, клиенты - тоже знакомые слова, правда? Вот этим сегодня и займемся.

Слушая лекцию, вспомнил слова декана: "Здравого смысла часто вполне достаточно". Рассказанное на этом уроке преподавателем было логично и во многом самоочевидно, но сама классификация, "раскладывание по полочкам" действительно давали какую-то точку опоры, помогали не упустить важное.

Прошло два дня - и я слушал уже другого преподавателя, господина Крегуса:

- Если первая наша лекция носила вводный характер: мы говорили о науке в целом, - то сегодня мы, наконец, подбираемся к непосредственной теме нашего предмета. Итак, суть математики. На мой взгляд, у нее есть две составляющих: красота и смысл. Если попытаться вывести некую формулу, то суть - это не сумма красоты и смысла, а скорее, их произведение. Без смысла красота бесполезна: какие бы красивые логические рассуждения вы ни составляли, в случае их бессмысленности они не представляют пользы, не заслуживают внимания. Произведение красоты на нулевой смысл дает нулевую суть. Если же говорить о смысле без красоты, то он столь непригляден, что никого попросту не заинтересует. Но все же первичен, пожалуй, именно смысл, а не красота. И мы начнем с чего?

- Со смысла, - уверенно ответил Каверин.

- С красоты, - улыбнулся господин Крегус. - Просто потому, что так проще.

Преподаватель сделал паузу и продолжил:

- Красота, если говорить о ней в разрезе математики, - это логические рассуждения, конструкция аксиом и теорем. Построение минимальной аксиоматической базы, а затем выведение из нее сначала простых и, на первый взгляд, совершенно очевидных утверждений, а затем все более сложных вплоть до удивляющих и в чем-то парадоксальных теорем - это и есть, на мой взгляд, вершина красоты. Но без примеров понять и оценить красоту математики сложно. Поэтому следующие два месяца мы посвятим именно примерам. Сначала - геометрия плоскости, затем - геометрия трехмерного пространства, потом - аксиоматика действительных чисел. Я знаю, что геометрию многие из вас уже хотя бы частично проходили, но преподают ее, к моему сожалению, нередко так, что понимают красоту математики лишь немногие. Очень надеюсь, что уже через два-три занятия вы ощутите всю притягательность логических рассуждений. Я уверен: это поможет вам в жизни. Благодаря этому впоследствии, изучая ту или иную науку, вы увидите в ней не груду разрозненных фактов, а цельную логичную структуру. Изучая языки, вы будете находить закономерности и легко освоите грамматику. Встретившись с теми или иными данными, будете искать их основу, проверять их верность. Вы увидите ошибки в рассуждениях окружающих людей, включая журналистов, писателей и даже ученых. Но... начнем с геометрии плоскости - самого простого, на мой взгляд, примера, с которого тысячи людей до вас открывали для себя понимание красоты математики...

Удивительно, как быстро я привык к быту студента. Еще недавно я скакал на коне, был готов в любой момент рискнуть жизнью, а теперь все это кажется потускневшим миражом, небылицей, которой со мной и быть не могло. Реальностью же было то, что я сидел в аудитории и слушал преподавателя экономической теории:

- На прошлой лекции мы ознакомились с графиком кривой производственных возможностей, демонстрирующим выбор между товарами будущего и товарами настоящего. А теперь вопрос: почему график был выпуклым? Почему не вогнутым, не прямым, а именно выпуклым?

Никто лектору не ответил, но тот терпеливо продолжал ждать, и я в итоге решился:

- Вторая производная меньше нуля.

Все, включая преподавателя, уставились на меня.

- Э-э-э, вы, господин Лерв, проходили университетский курс математики?

- Да нет. Просто ну в детстве нравились всякие расчеты, - смущенно ответил я.

Лектор потряс головой, словно прогоняя наваждение:

- Ладно, я разъясню в несколько более... экономическом ключе. Дело в том, что каждая следующая единица товара требует отказа от все большего количества другого товара. Давайте еще раз взглянем на график и обратим внимание: первые три единицы товара будущего обходятся нам всего в одну единицу товара настоящего, далее мы уже получаем лишь две единицы за ту же самую единицу товара настоящего, затем - одну, потом нам приходится отказаться от двух единиц товара настоящего ради одной единицы товара будущего, а за последнюю единицу товара будущего мы уже расплачиваемся тремя единицами товара настоящего, то есть платим в девять - девять! - раз больше, чем в начале. А теперь вопрос: можно ли сделать так, чтобы получить больше единиц нужного товара, но не платить столь высокую цену? Можно ли выйти вообще за пределы начерченной кривой?

После некоторого молчания один из студентов несмело ответил:

- Нет.

- В какой-то степени вы правы. В рамках данной кривой нельзя. Но... господин Воронин, помогите аудитории.

Владислав, похоже, совсем не был уверен в ответе, но после паузы все же сказал:

- Ну можно обменяться с другими странами.

- Верно! - подтвердил преподаватель. - Сейчас мы покажем и, можно сказать даже, докажем, что все обстоит именно так. Но прежде заострю ваше внимание на том, что эта кривая может быть начерчена для каждого отдельного человека, предприятия, графства и империи в целом. И на каждом уровне обмен ведет к выходу за пределы кривой, значительному улучшению благосостояния. Уже на третьей неделе учебы вы увидите этот факт доказанным. А что делают наши чиновники и бюрократы? Таможенные запреты, завышенные тарифы, глупые лозунги "покупай отечественное", "будь патриотом" и прочая чушь! Этим идиотам нужно было поучиться всего три - три! - недели предмету экономической теории - и они бы поняли очевидное. Но увы и ах, на это их скудного ума не хватает. Люди - удивительно глупые существа.

- Не удивительно, а бесконе-ечно, - послышался голос Джона Голда.

Я не выдержал и рассмеялся вместе с остальными. Преподаватель тоже улыбался:

- В самую точку, господин Голд. Рад, что вы помните мои лекции дословно.

"Экономическая теория" - "Лавка на практике" - "Суть математики". Ритм учебы полностью захватил меня. "Экономическая теория"...

- Господа, представьте: я вам предложу купить новенький учебник, скажем, за половину золотого. Кто готов приобрести его у меня?

Все студенты один за другим подняли руку.

- Хорошо, а представьте, цена будет, скажем, пять золотых. Кто готов купить учебник теперь?

В этот раз свою готовность выказали лишь несколько студентов.

- А если цена будет двадцать золотых?

Руку со значительным сомнением поднял лишь один студент.

- Именно так! - подвел итог преподаватель. - Спрос - это готовность покупателей приобрести определенное количество товара за определенную цену. Чем выше цена, тем меньше эта готовность. Таков, господа, закон спроса: с увеличением цены падает спрос.

- А у нас однажды ювелир колье продавал, - подал голос Джон. - Полгода не мог продать. И тут ему сынишка нолик приписал в конце цены - на следующий день колье купили.

После этих слов аудитория на несколько секунд погрузилась в молчание, которое в итоге прервал лектор:

- Весьма познавательный пример, господин Голд. Есть у кого соображения, почему такое могло произойти?

- Высокая цена для некоторых людей сама по себе является товаром, - отважился на ответ я.

- Интересная точка зрения. И очень может быть, что в ней есть зерно истины. Но если позволите, приведу вам стандартный ответ специалистов: цена несет в себе определенную информацию о качестве товара. В итоге человек, желавший купить не заурядное, а уникальное колье, не обращал внимание на товар, когда цена его была обычной. Однако, увидев уникальную цену, подумал, что поступил уникальный товар, который он так желал купить. Информация - очень интересный фактор. При полной ее прозрачности фокус с ценой колье вряд ли сработает. Но когда у клиента нет всех данных, он начинает принимать решения, которые в итоге могут выглядеть абсолютно нерациональными.

Преподаватель далее рассказал о предложении, точке пересечения спроса и предложения, о том, как вредно вмешиваться в этот уравновешивающий механизм, напоследок основательно поругав чиновников, бюрократов и даже императора. Аудитория в какой-то момент замерла - и лектор, поняв, что со словами в адрес государя явно переборщил, быстренько завершил лекцию.

После урока я разговорился с Владиславом, моим соседом по парте. Мы и раньше иногда перебрасывались словами, из которых я узнал, что он студент четвертого курса, а его присутствие на уроках первого курса объясняется интересом к новому предмету "Суть математики" и новому преподавателю экономической теории. Ради этого преподавателя он, собственно, и решил хотя бы полгода снова поучиться данному предмету. Теперь, похоже, от его интереса не осталось и следа. Критика императора, чиновников и людей в целом настораживали Владислава.

- Возможно, человеколюбие не самая сильная его черта, - аккуратно сформулировал я ответ.

- Человеколюбие? Да он ненавидит людей. Уже на первом уроке меня обжорой обозвал, Люси - болтливой дурой, тебя - тупым воякой, императора - жадюгой. При том, что вообще не знал нас. Мол, я полноват, значит обжора, Люси - девушка, значит болтушка.

- Все же таких слов он не использовал, - попытался защитить я преподавателя. - Может, не совсем корректно, но в моем случае он попал в точку.

Воронин удивленно посмотрел на меня.

- Просто, - стал пояснять я, - я ведь действительно воспитывался как воин и думал, что в этом деле достиг каких-то высот. Но потом выяснил, что жизнь солдата не так уж зависит от его умений: нападут толпой разбойники - и никакой мастер меча не выживет. Успех войска, как оказалось, вовсе состоит в избегании стычек. А напоследок еще и понял, что даже просто как воин ничего не стою: есть люди на абсолютно недостижимой для меня высоте. В общем, есть у каждого потолок, ограничения. Господин Тронус прав.

- Ну знаешь, если так думать, то и в купеческом деле тоже всего не достигнешь.

- Тут другое: воином я считал себя ого-го каким, а потом - такое. А в качестве торговца я изначально рассчитываю на средний или даже низкий уровень... Но все это не о том. Я о другом: преподаватель прав в своих словах.

- Что ж, если прав, тогда... - тут Владислав скопировал позу преподавателя и, стараясь подражать его тону, произнес:

- А, господин Тронус! Говорящая, кстати, фамилия - не в том смысле, что на троне себя восседающим видите, хотя и это тоже, а в том, что умом маленько тронулись. Вы, конечно, знаете, что потребности безграничны: хочется ненавидеть всех и каждого. Но вот беда: этот ректору пожалуется - с места вылетите, этот мечом махнет - и головушка заболит. Приходится себя ограничивать. Беда вот такая, господин Тронус. Ограниченность ресурсов называется: голова ровно одна, вторая не вырастет.

Воронин рассмеялся, и мне пришлось из вежливости улыбнуться, хотя такая мелочная клоунада, признаться, покоробила. Я уже хотел уходить, когда Владислав пригласил к себе через день в гости. Приглашение я принял: в конце концов товарищ же, фактически единственный студент, которого знаю.

Сравнивая подход преподавания математики и экономической теории, я поражался их полному несоответствию. Экономике учили не в математическом ключе, а в виде "полубессмысленного набора разрозненных фактов", как выразился бы господин Крегус. Мне захотелось попробовать выразить принципы экономики в более "красивом" варианте с аксиомами и теоремами.

Результат получился, на мой взгляд, интересным. Но хотелось бы узнать мнение настоящего ученого. Поэтому на следующий день я нашел господина Тронуса в университете и показал ему свои выкладки.

Преподаватель бегло просмотрел мои заметки, затем уже внимательнее прочел каждую строчку и задумался.

- Из факта убывания предельной полезности вывели форму кривых производственных возможностей, спроса и предложения. Интересно.

- Не только из первой производной полезности, - поправил я преподавателя, - но и из рационального мышления, доступности информации.

Господин Тронус кивнул:

- Само собой. Скорость и прозрачность информации, экономическое мышление людей... Можно еще добавить отсутствие нерыночного вмешательства. Это понятно. Что ж, очень красиво. Интересно, как вы объясните потом эффект масштаба... впрочем, кажется, догадываюсь. Отлично, что сказать. Не скажу, что это некое новое слово в экономике - все-таки ученые понимают описанное вами как само собой разумеющееся... впрочем, боюсь, что далеко не все. Вы кем собираетесь стать по окончании университета?

- Я только на год обучения записался. Потом торговлей займусь.

- Печально. Может, продлим ваше обучение? Если проблема в деньгах, дам вам место ассистента, поговорю с ректором о снижении платы... в общем, все решаемо. Потом станете здесь преподавателем. Как вы?

Я опешил. Явно не этого я добивался, когда пришел со своими расчетами.

- Почему я? - только и осталось вымолвить мне.

- Может, потому что за все время моей работы вы первый, кто в первый же год обучения приходит с такими выкладками? Это ведь практически готовая научная статья. Или если желаете другого объяснения, то, возможно, вы знаете выражение: талантливый человек талантлив во всем. Знаете, что такое талант?

Я вопросительно посмотрел на преподавателя, и он ответил:

- Талант, на мой взгляд, - это любовь к красоте. Десятки, а может и сотни студентов до вас просто прослушивали лекции - и все. Вы же в том предмете, который не является для вас основным, попытались разглядеть красоту. Увидели несовершенство подачи мною материала и попытались исправить это, используя при этом только что полученные знания из "Сути математики". Это и есть любовь к красоте. Если вы продолжите в том же духе, быть вам великим человеком. И для меня будет честью, если своего величия вы достигнете именно в экономической теории, если когда-нибудь скажете, что вашим наставником был я.

Дом Ворониных впечатлял. В городе, конечно, были особняки и побольше, но для меня, сына стражника, и это владение казалось огромным. Слуга провел в сад, где Владислав и встретил меня.

- Хотел показать тебе, чем собираюсь заниматься, - сказал он мне после приветствий и начал показывать разные кофейные приспособления.

Первым этапом была жарка кофе: в металлический барабан закладывали зерна, далее барабан устанавливали на костер и крутили его за ручку.

- К печи бы это как-нибудь все приделать, тогда б проще было, - прокомментировал Владислав. - Но пока и так сойдет. К тому же это я тебе маленький барабан показываю, а так мы с отцом с большим управляемся. Все думают, что главное - уметь сварить кофе, а на самом деле варка - дело третье, жарка куда важнее. К тому же после жарки хорошо б, если б зерна кофе отстоялись дня три - это оптимальный срок. Можно и неделю, но никак не больше полумесяца, а то кофе выдохнется. Пить можно, но уже не то.

Объяснения Воронина были немножко сумбурными. Похоже, он немного волновался, но было видно, что дело кофейное знал и любил.

- А, еще забыл сказать: у кофе сорта разные есть. Хотя на самом деле вся эта классификация - фикция, различить-то их можно, но не понимаю, зачем и кому это нужно. Реальных же видов кофе всего два: тот, что кофе, и тот, что лишь по названию кофе, - Владислав улыбнулся. - Второй - робустой зовется - понятно, дешевле, поэтому его очень любят под видом кофе продавать. Формально вроде так и есть, но вкус - мрак какой-то. В кофейне можно подмешивать робусту, будет экономия, и на вкусе особо не отразится. Говорить, что вроде так кофе крепче становится. Это не ложь, действительно так. Ну а сорта можно клиентам и разные предлагать, нужно же как-то меню расширять. Люди, вообще, странные: иногда видят различия там, где их вовсе нет. Так что пусть будет. Все для клиентов, как говорит Норин.

- Ты кофейню собираешься открыть? - спросил я.

- Скорее, сеть кофеен. Папа - монополист в графстве на рынке кофейных зерен. Это отличная возможность, чтобы взять и рынок кофеен, тем более ни одной пока в графстве нет. А там, может, и на всю империю замахнуться.

- А Домов чем собирается заняться? - вспомнил я слова преподавателя "Лавки на практике".

- Отец Антона - оптовый торговец продуктами. Вот Антон и хочет открыть сеть бакалей. Наши схемы в этом плане схожи. У него, конечно, размах побольше. Ну и семья у него побогаче.

- А Грановски?

- Катерина парфюмерией собирается торговать.

От неожиданности я на несколько секунд замер. О том же самом говорил преподаватель, но тогда я пропустил его слова мимо ушей.

- Что такое? - удивился Владислав.

- Моя идея тоже связана с парфюмерией.

- Конкурентка?

Я задумался, а потом ответил:

- Не думаю. Моя идея все же слишком нетривиальна.

- А, ну да, конечно, куда там какой-то Грановски до великого Сержа Лерва.

Я улыбнулся:

- Ну просто моя идея слишком необычна. Я же верю в здравомыслие этой девушки.

- Ладно, давай я тебе лучше о кофе дальше расскажу. Ты, вообще, его раньше пил?

- Один раз только.

- Ясно. Тогда с сахаром и сливками тебе сделаю.

Он засыпал зерна в небольшой цилиндр и стал крутить его за ручку:

- Вот, кстати, еще один этап - молка кофе. Ничего особенного вроде бы, но тоже есть свои тонкости. Кофемолка может неровно или недостаточно мелко смолоть кофе. В кофейне будет настольная молка с качественными жерновами.

Владислав высыпал молотый кофе в какую-то посудину, залил водой и погрузил ее в песок близ костра:

- А это варка кофе. В кофейне печка будет, а дома мне как-то у костра приятнее. Сейчас еще агрегат какой-то для варки появился. Может, стоит попробовать его, но пока и так нормально.

Когда пена стала подниматься, Владислав аккуратно вытащил посудину и разлил содержимое по чашкам. Затем добавил сливок, а мне еще и сахара, и поставил чашки на стол.

- Умники всякие считают, что нужно без сахара и молока пить, - продолжал просвещать меня Владислав. - Мол, иначе вы пьете сахар с кофе, а не сам кофе. Я их, лопух, пару лет назад послушал, стал без сахара пить. Кое-как привык, но теперь мне с сахаром кофе перестал нравиться, да и без сахара тоже удовольствия прежнего нет. В общем, слушать нужно поменьше всяких умников, делать как нравится.

Я попробовал напиток и... мне понравилось. Даже очень.

- Очень вкусно, - честно признался я.

Владислав просиял:

- Спасибо. Собственно, вот, предлагаю тебе стать младшим партнером в этом бизнесе. Тридцать процентов - твои.

Я, конечно, ожидал, что Владислав предложит поучаствовать в своем начинании, раз уж он столь подробно начал рассказывать о своем деле, но... тридцать процентов?

- Почему такой большой процент? - удивился я. - Это же полностью твоя идея плюс связи твоего отца, твои знания.

Воронин кивнул:

- Все так. Но причины есть. Одному страшно как-то, хотелось, чтобы был партнер, на которого можно опереться. Потом: все как-то складывается, что судьба словно выводит меня на тебя.

Я нахмурился, вот уж мистики я от Владислава никак не ожидал. Он, увидев мою реакцию, улыбнулся:

- Да я тоже в потустороннее всякое не верю, но знаешь, папа - а уж он сверхпрагматичен - и то задумывается, когда вдруг раз за разом встречается с чем-то странным. И мне советовал задумываться. А тут я с тобой сразу на трех предметах встретился. И это на четвертом курсе! Такое вообще нереально. Так просто не бывает. К тому же как-то так вышло, что еще за одну парту вместе сели. В общем, подумал, к чему это может быть, и тут понял: мне же очень нужен младший партнер. Отчасти поэтому и предлагаю максимальный процент.

Воронин сделал паузу и продолжил:

- Ну и еще пара причин. Во-первых, я с людьми не очень лажу. В теории-то все знаю, но на практике как-то теряюсь. А там ведь работники, клиенты, поставщики. Не очень хочется папу каждый раз дергать. А ты не теряешься, сможешь поговорить со всеми, если что.

Я удивленно посмотрел на него:

- Как ты это определил? Я же толком ни с кем не разговаривал при тебе.

- Папа говорит, что я разбираюсь в людях, - ответил Владислав с улыбкой. - Общаться не умею, но разбираюсь. Папа говорит: есть всего четыре исключения, с которыми я могу дать маха. Но ты к ним не относишься.

- А что за исключения? - заинтересовался я.

- Первое: люди совершенно иной культуры, то есть другой народ, другие традиции. Второе: те, кто значительно старше меня. Из-за опыта, выдержки и всего такого. Третье: кто совсем маленький. Потому что смотришь на них своими глазами, но для тебя-то они неопасны, зато могут быть теми еще хулиганами на самом деле. Ну и четвертое: противоположный пол.

- С девушками-то что не так?

- Инстинкт к воспроизводству. Ну это так папа выражается. Говорит: мозги отключаются. Я, собственно, чуть не женился так. Папа мне тогда посоветовал: прибавь, говорит, в уме своей невесте лет двадцать и килограмм тридцать сверху и посмотри на нее свежим взглядом.

Владислав сконфузился и замолчал. Я же еле удержался от смеха:

- Ну и как она свежим взглядом?

- Пустышка. Дура высокомерная.

Столько горечи было в его словах, что я рассмеялся:

- А может, ну их, все эти методы? Взять да жениться? До сих пор же тоскуешь.

- Да нет, не тоскую я, - махнул рукой Владислав. - Просто до сих пор не по себе как-то от такого несоответствия. Смотришь глазами: чудесная красавица с изысканными манерами. Смотришь умом: другой результат. Так-то я через пару месяцев женюсь. На другой, понятное дело.

- И как твоя новая избранница, если помножить ее вес на полтора, а возраст на два?

Владислав встретился со мной взглядом и серьезно ответил:

- Приятная леди с добрым сердцем.

Мы некоторое время молчали, попивая кофе, а потом я дал свой ответ:

- К сожалению, нет, Владислав. Твое предложение очень заманчиво. Спасибо тебе. Но я все же хочу попробовать собственную идею. Но если что, всегда рассчитывай на меня. Просто по-дружески. Если я в какой-то момент понадоблюсь, просто позови.

Владислав погрустнел и после паузы произнес:

- Спасибо. Приглашу тебя к открытию.

III. Четырнадцать сделок торговца

- С ценообразованием определились?

- Я думал о тройной цене по сравнению с себестоимостью, - смущенно ответил я господину Норину.

Преподаватель ободряюще кивнул:

- Многие бы сказали: как можно?! А я вам скажу: не только можно, но и нужно. Идея у вас нестандартная, за счет этого можно замахнуться на большее. Но у нестандартной идеи есть и минус: мы не знаем, сработает она или нет. В теории все может казаться логичным, но в итоге - пшик! Бывает и так. В любом случае ваш случай будем ставить в пример. Удачный или неудачный покажет время, но на ваших удачах или неудачах будут учиться другие.

- У Грановски другая идея? - задал я волновавший меня вопрос.

- Грановски?.. А, да, она же тоже парфюмерией занялась. Не волнуйтесь, идея у нее изящная, но все же простая. Плюс такой простоты в том, что я почти уверен в ее успехе. Минус в том, что по норме прибыли вы ее, скорее всего, обгоните. Кстати, попробуйте поговорить с ней насчет поставок для вашей лавки: и для вас удобнее, и для нее вы станете крупным клиентом.

- Она займется поставками парфюмерии? - уточнил я.

- Вы знаете, я не имею права раскрывать всех тонкостей ее дела. И, кстати, если она спросит о вашем бизнесе, тоже ограничусь лишь общими его чертами. Могу лишь сказать, что она не собирается разливать духи в маленькие флакончики и продавать их наборами, как это делаете вы. Упаковка, так сказать, у нее вполне стандартная. Просто ассортимент значительно шире, да и рассчитывает она больше на опт. Так-то вы с ней в одном направлении мыслите. Она тоже понимает, что людям постоянно нужно что-то новое, вот она и будет поставлять им новые ароматы. То, что можно достичь нового, быстрее перебирая ароматы за счет значительно меньшего объема, - это уже ваша придумка, которой у других нет. К тому же вы знаете поставщика таких мини-флаконов. На какое-то время станете монополистом.

Первым из студентов свою лавку открыл Владислав. За два дня до открытия он, несколько стесняясь своей просьбы, спросил меня, смогу ли я побыть денек швейцаром. Я не отказал. Был воином - стал швейцаром, прекрасная карьера.

Открытие было тщательно срежиссировано преподавателем: ярко украшенный вход, сниженные цены, раздача специальных карточек клиента и прочие мелочи, которые должны были привлечь как можно большее количество людей и перевести их в разряд постоянных покупателей. Результат оказался настолько ошеломляющим, что швейцаром я пробыл буквально пару минут, а затем Владислав попросил меня переквалифицироваться в официанты. Воин - швейцар - официант, карьера становилась все интереснее.

Владислав полностью сосредоточился на варке кофе. Максиму, единственному своему наемному работнику, он пока не очень доверял столь важное дело. Поэтому тот носился по кофейне вместе со мной, еле поспевая обслуживать новых клиентов.

Во второй половине дня стало чуть легче - и Максим, и я, и Владислав вроде бы приспособились к своим новым обязанностям, к тому же и народа стало меньше. Именно тогда стали появляться преподаватели и студенты, которым было интересно посмотреть на первый бизнес-росток нашего университета.

Среди прибывших в какой-то момент оказался и Джон Голд. Понаблюдав, как мы туда-сюда носимся, он, не чинясь, принялся помогать мыть посуду. Увидев это, я подошел к нему и Владиславу и с улыбкой сказал:

- Джон, ты мне всю карьеру испортил. Еще недавно я был воином, но позавчера добрый Владислав повысил меня до звания швейцара. Сегодня утром он и вовсе произвел меня в официанты. И я надеялся, что к вечеру достигну вершины карьерной лестницы - стану посудомойкой. Но увы, всегда найдется тот, кто влезет без очереди.

Джон отступил, одну руку приложил к сердцу, а другой сделал приглашающий жест в сторону посуды и торжественно произнес:

- Ради дружбы я готов на любые жертвы.

Мы втроем рассмеялись.

К вечеру в кофейне было уже куда спокойнее, но поток клиентов не иссякал, и вот уже прошла пара часов с того момента, как заведение пора бы было уже закрыть, но Владислав пребывал в лихорадочном возбуждении и готов был хоть до ночи работать, если будут покупатели.

Однако всему приходит конец. Я сидел за столиком, отрешенно помешивая кофе в своей чашке, когда меня позвал Владислав. Я встретился с ним взглядом, и он слегка испуганно кивнул на сидевшего клиента. Тот с нахальной ухмылкой перевел свой взгляд с Воронина на меня, но по мере моего приближения его выражение на лице стало меняться. Я вопросительно кивнул ему, и тот затараторил:

- Да я чего? Я ничего. Кофе вот отличный. Спасибо, да. Вот, да, деньги, да.

При этих словах он быстро положил монеты на стол и ретировался. Теперь я уже вопросительно посмотрел на Владислава, а он перевел ошарашенный взгляд на меня:

- Он платить отказывался. А тебя увидел и... - Воронин покачал головой. - Сам бы не увидел, в жизни бы не поверил.

- Может, закроемся, Владислав? Сейчас время такое, что подобная публика появляться у тебя начнет. Мы-то с ними разберемся, но зачем тебе отрицательные эмоции? Отличный же день вышел. Пусть таким и запомнится.

Воронин кивнул:

- Ты прав.

Открытие лавки Владислава подтолкнуло меня к активным действиям по открытию собственного дела. Договоры с поставщиками, аренда помещения, его оформление, покупка мебели, наем работников - я крутился как белка в колесе. Пару раз обнаруживал, что засыпал на кровати в уличной одежде, не успев переодеться.

Хлопоты, впрочем, были приятными. Была конкретная цель - и она манила. Немало помог господин Норин: не только советами по бизнесу, но и конкретными практическими рекомендациями, ведь город он знал куда лучше меня.

Наконец, лавка открылась. Хотя народа было значительно меньше, чем у Воронина, горевать не приходилось: по объему продаж и тем более прибыли я, похоже, превзошел своего друга.

Когда ушла последняя покупательница первого дня, дал задание работникам заполнить флакончики парфюмерией. Взяв соломки и придерживая их губами, они стали аккуратно вытягивать духи из бутылей для последующего выдувания их в нашу мини-тару. В этот момент дверь распахнулась - и я с огорчением понял, что впопыхах забыл ее закрыть. На пороге стоял аптекарь с соседней улицы, который увидел наш процесс "производства".

- Не очень-то гигиенично, господа, - покачал головой он.

- У вас есть другой вариант? - с сомнением спросил его я.

- Ну шприцом бы, что ли, переливали.

Я на секунду замер, а затем протянул ему руку:

- Вы гений.

Шаг за шагом дело совершенствовалось.

Я уже не считал себя студентом. Слова господина Норина о том, что "Лавка на практике" превратится в работу, которая займет все время, оправдались на все сто. Если раньше с удовольствием прорешивал задачи по математике, пробовал изменять аксиомы и наблюдал, как в итоге меняется вся система, то теперь геометрия казалась инопланетной абракадаброй. Какая геометрия, если я смог! Смог! Да! Собственное дело! Эмоции переполняли.

Был запасной вариант с господином Тронусом: если б лавка оказалась убыточной, пошел бы к нему ассистентом. Но, видно, не судьба мне стать ученым. И все же полностью учебу не забрасывал. Каждый урок я по-прежнему посещал.

- Итак, господа, - обратился к студентам на очередном занятии преподаватель "Сути математики", - сегодня, быть может, самый важный урок нашего курса: смысл математики. Напомните, каковы две составляющих сути математики.

- Красота и смысл, - отозвался студент Каверин.

- И какова упрощенная формула сути?

- Произведение красоты и смысла.

- И что первично?

- Смысл.

- Все так. Но что, собственно, является смыслом? Этот вопрос мы и рассмотрим сегодня. На предыдущих занятиях мы говорили о системах аксиом, красоте их построения, но нужно понимать, что сами по себе они не значат ничего. Только если в них вложен смысл, они приносят пользу.

- Разве может математика быть бессмысленной? - вклинился неугомонный Каверин.

- Да, - серьезно ответил преподаватель. - И такой математики становится все больше. Ее сторонники называют ее "чистой математикой", то есть оторванной от любых практических наук. Польза от нее равна абсолютному нулю. Впрочем, оговорюсь, что иногда эксперименты математиков, даже вроде бы не очень практичные, вполне могут иметь смысл, но здесь речь не о том. Математики все чаще уходят в такие глубины, которые никому, кроме них, не интересны. Зачастую это очень талантливые, даже гениальные личности, которые приводят фантастические по красоте доказательства... абсолютно никому не нужных теорем. Таких людей сложно назвать учеными: они во многом ближе к спорту и искусству, но никак не к науке. Но мы отвлеклись...

Лектор сделал паузу и продолжил:

- Итак, смысл математики. Сейчас во многом его формирует одна лишь физика. Подключается, конечно, и астрономия, но сейчас именно физика диктует математике смысл. И вот что интересно: физик использует математический аппарат, но весьма осмысленно. Зачастую в процессе работы он готов нарушать целостность аксиоматической системы, дублируя аксиомы, пренебрегая точностью, не доказывая то, что считает само собой разумеющимся. Чистого математика такой подход шокирует: как так? что он творит? Но на самом деле смысл с минимумом красоты приносит огромную пользу, а гениальная красота без смысла абсолютно бесполезна.

Владислав зашел в мою лавку лишь две недели спустя. До этого он был занят открытием еще одной кофейни в соседнем городке. Теперь же он внимательно осматривал помещение моего магазинчика и впервые знакомился с моим делом.

- Интересная идея, - задумчиво произнес он и уже тише добавил: - Пять, наверное, много, две - мало, пусть будет три.

- Ты о чем?

- Да думаю, как применить твою идею к кофе. Подавать клиенту не одну чашку одного сорта кофе, а три маленьких чашечки разных сортов. В идеале, конечно, объединить бы все в одну чашку с тремя отсеками, но даже представить не могу, как это реализовать. Что там говорил преподаватель? "Технология не позволяет"?

- Думаешь, будет иметь успех? - засомневался я.

- Во-первых, почему бы не попробовать? Останавливаться в развитии нельзя, нужно пробовать что-то новое, а тут еще затраты минимальны. Во-вторых, ассортимент, Серж! Просто я пополню этим ассортимент: хочет покупатель одну большую чашку - пожалуйста; хочет три маленьких - пожалуйста. Я, вон, все стараюсь раздуть меню, как могу: с молоком, без молока, с водой, без воды, маленького объема, большого объема. Вот теперь еще добавление.

- Не запутается клиент в твоем меню в итоге?

Владислав удивленно посмотрел на меня:

- Нужные пункты меню наверху крупным шрифтом выведены. Я не собираюсь клиента дураком выставлять. Пусть думает, что это его личный выбор. Иллюзия выбора важна для покупателя.

Владислав, признаться, мне казался в целом непрактичным человеком, но, когда дело касалось торговли и кофе, передо мной представал мастер, акула бизнеса.

- И все же сорта слишком похожи, - высказал свое сомнение друг. - Скажет клиент: чего это вы во все три чашки одно и то же налили? Мало, конечно, так кто скажет, все с умным видом знатоков из себя будут корчить, но все же...

- Тогда представить в наборе из трех чашек максимально отличающие сорта, - предложил я.

- Точно, - кивнул Владислав. - А еще обжарка! Знаешь, можно обжарить посветлее, а можно потемнее. В первом случае кислятина получается, во втором - горечь. Ну я это, конечно, для клиентов называю иначе: "кислинка" и "горчинка", - улыбнулся Владислав. - Термины должны быть красивые.

- Еще можно устроить дни открытых дверей: поставить двадцать чашек разных сортов, обжарок и прочего.

- Да! И приурочить это... к завозу нового урожая... добавлению нового сорта... да просто к какому-нибудь международному дню кофе - кстати, такого нет, нужно будет придумать дату, и пусть кто попробует со мной поспорить. Пойдет движение! Новости! Иллюзия какого-то развития в мире кофе. Будет у нас не культ пинателей, а культ кофе, - улыбнулся Владислав.

Его слова заставили меня почувствовать себя каким-то дьяволом во плоти. Неужели и я в своей парфюмерии руководствуюсь отнюдь не самыми благородными мотивами? Просто хочу подсадить покупателей на парфюм, чтобы они деньги мне платили? Вот и выдумываю всякие хитрости ради этого? Я-то думал, что я просто продаю товар, ничего плохого вроде не делаю, но Владислав предельно откровенно расписал оборотную сторону торгового дела.

- И кстати насчет культа, - продолжал тем временем друг. - Я тут книги исторические стал просматривать: составляю список всяких писателей и знаменитостей, которые хоть раз в жизни полчашки кофе выпили. Представляешь: клиент будет думать, что через кофе приобщается к миру литературы, миру искусства, чего-то там еще. Будет с умным видом размышлять о пользе кофе. Глупость несусветная, но поверят же!

На душе было горько.

После очередного урока "Лавки на практике" преподаватель попросил меня остаться.

- Господин Лерв, каковы ваши дальнейшие планы по развитию своего дела?

- Думаю открыть магазины еще в двух-трех городах графства, расширить ассортимент, поработать над оформлением упаковки, есть еще идея с подпиской на новые ароматы.

Декан, внимательно меня выслушав, сказал:

- А что вы думаете об открытии магазинов в столице и крупнейших городах империи?

Я покачал головой:

- Слишком дорого для меня. Денег накоплю - непременно попробую.

- А если вы получите деньги от университета?

- На каких условиях?

- Представьте, что условия вас устроят.

- Рискованно, конечно: столицы-то и других городов я не знаю... Но было бы заманчиво попробовать. Думаю, я бы рискнул.

Господин Норин кивнул.

- Готовы отложить все дела ради этого?

Теперь кивнул уже я и ожидающе посмотрел на декана.

- Мы готовы дать вам деньги просто так. Доля в вашем бизнесе нам не нужна. То есть просто беспроцентный кредит. К тому же поможем вам составить конкретный план по открытию и развитию магазинов.

- Почему? - удивился я.

- Видите ли, университет - это тоже коммерческий проект, и моя лично задача состоит в продвижении его имени, привлечении новых студентов, рекламе. У нас в конкурентах государственные учреждения. И нам соревноваться с ними крайне сложно: за счет бюджетных средств они готовы работать в убыток и платить более высокие зарплаты, они получают лучшие здания и землю, могут размещаться в столице, имеют административный ресурс. Государство сломало образовательный рынок, из-за него выжить таким, как мы, невозможно. Но мы стараемся, барахтаемся, можно сказать: подбираем образовательную программу под конкретного учащегося, привлекаем лучших специалистов, вводим актуальные предметы, относимся к студентам с предельным уважением и ищем иные конкурентные преимущества.

Преподаватель внимательно посмотрел на меня и продолжил:

- Ваш проект - блестящая возможность для нас прорекламировать университет. Проекты других студентов тривиальнее и больше привязаны к границам графства. К тому же у многих из них и без нас хватает средств. Ваша же идея словно сама напрашивается на распространение в столице и крупных городах. А теперь представьте: студент, проучившийся неполный год, открывает один за другим магазины, о которых начинает говорить вся империя. Кто ему помог? Не связи, не родительский капитал, а только лишь Восточный университет. Знаниями, деньгами и советами.

Я медленно кивнул, и преподаватель улыбнулся:

- Рад, что вы поняли меня. В общем, считайте, что вам повезло: наши потребности и ваши потребности совпали, давайте же вместе поработаем над их удовлетворением.

На время моего отсутствия требовался заместитель. В идеале нужно было подобрать человека, который смог бы курировать и другие филиалы, выезжая в столицу и иные города, ведя счетоводство. Фактически требовался младший партнер. На примете был лишь один человек - Джон Голд.

Мне нравились черты его характера: немногословность, уместный и беззлобный юмор, ну и, конечно, готовность мыть посуду при необходимости - самое важное качество, как по мне. К тому же я помнил, как на одном из занятий он назвал пределом своих мечтаний сумму в десять тысяч золотых. Значит, зарплата и небольшая доля в деле будут достаточными для него аргументами. Так и вышло.

Перед отъездом я составил на двух листах подробный алгоритм ведения дел, который, как мне казалось, покрывал все возможные случаи, за исключением совсем уж запредельных ситуаций в виде урагана и войны. Перед тем как отдать алгоритм Джону, показал свои записи господину Норину, который с улыбкой ознакомился с ними:

- Очень интересно и нестандартно, господин Лерв.

- Нужно что-то изменить?

- Нет-нет, наоборот. Бизнес, по сути, это и есть алгоритм. Если дело нельзя представить как алгоритм для наемного работника, это уже не бизнес, а просто работа.

- В идеале, мне кажется, лучше представить все как систему аксиом, из которой работник мог бы выводить несложные теоремы при столкновении с различными ситуациями, но боюсь, это слишком сложно и для меня, и для Джона.

Преподаватель развел руками и улыбнулся.

Лишь через год удалось вернуться к прежним планам, первым из которых было расширение ассортимента. Расширяться можно было за счет смесей ароматических веществ. Они, конечно, существовали и до меня, но новые смеси появлялись крайне редко, я же планировал поставить дело на поток. Даже если смеси будут похожими, нестрашно: главное - эксклюзив.

Я планировал распространять смеси по подписке: клиенты получали бы ароматы, которых не было еще ни у кого. Это должно было привлечь внимание к новым духам. Ключевым фактором было оформление, в которое входило красивое словесное описание духов. В общем, нужен был мастер-парфюмер или, говоря попросту, нос, нюхач. Моей главной кандидатурой на эту должность был аптекарь. Кому, как не ему, имеющему делу со множеством запахов, можно доверить столь тонкое дело?

Для проверки мастерства аптекаря я принес ему три опробованных ароматных смеси, которые уже продавались в лавке. Он с некоторым недоверием посмотрел на три флакончика, а потом открыл первый из них:

- Ох, это как нашатырь, - отшатнулся он.

- Да нет, вы нюхайте не с флакона, а поставьте руку сверху него и помашите ею в сторону носа.

- Все равно как нашатырь. Но сейчас, конечно, не так резко, да.

- Ладно, а вот этот аромат?

Он аккуратно взял флакон, помахал пальцами и вынес вердикт:

- Знаете, чем-то мыло напоминает. Дешевое. Ну которое из жира собак делают.

Сердце упало, я протянул ему последний, самый дорогой аромат:

- Ладно, и еще вот это.

Он помахал рукой и поморщился:

- Я бы вам сказал, но боюсь обидеть.

- Ясно, - я щелкнул золотым по столу и с улыбкой добавил: - не быть вам нюхачом.

- А это тогда за что? - кивнул аптекарь на монету.

- За честность - самый дорогой товар во всей империи.

Все же аптекарь стал в какой-то степени нюхачом. Именно к нему я ходил для адекватной оценки аромата. Если его описание хоть чуточку было лучше нашатыря и хозяйственного мыла, полученную смесь можно было смело выставлять на продажу.

Однажды, вдыхая очередной аромат, он замер, помахал пальцами над флаконом еще раз и сказал:

- Знаете, не то чтобы прямо что-то неземное, но можно вот такой же флакончик жене моей? Я бы купил.

Я понял: найдена золотая жила, хит продаж.

Но для рекламных буклетов его описания явно не годились. На помощь пришла одна говорливая покупательница, которая рассказывала о своих впечатлениях от духов так, что мне самому хотелось их опробовать. Один раз поймал себя на том, что после ее ухода даже заново нюхал духи, пытаясь уловить те нотки, о которых она так восторженно говорила. Никаких ноток, естественно, не уловил, но зато понял, что наконец-то нашел настоящего мастера-парфюмера.

Однажды Владислав пришел ко мне в лавку, плюхнулся на стул, ошалело осмотрелся и спросил:

- Мне бы сейчас нашатырь не помешал. Нет у тебя такого аромата?

- Если верить аптекарю, половина моих ароматов - голый нашатырь.

Он покачал головой, собрался и сказал:

- Император одобрил объединение Севера.

Ничего не поняв, я лишь нахмурился.

- Ты что, совсем за новостями не следишь? - удивился он.

- Мои новости - это торговля да собственная жизнь.

- Мда. Ладно, в общем, слушай. Север объединился и захватил Оазис. Очень дурные новости, но думали: ладно, сейчас император соберется, заключит сепаратный мир с частью северных баронств и быстренько покончит с разбойниками. Но он вообще ополоумел: молодого дикаря, который у варваров вроде как за вождя, объявил графом, а Оазис вроде как сам виноват. К тому же через неделю коронация: император передает корону третьему сыну. Видно, сам болен, последние дни доживает.

- Что тебя беспокоит-то?

Он с недоумением посмотрел на меня:

- Север! Объединился! Варвары, дикари теперь могут любую провинцию завоевать!

- Да что ты так на северян ополчился? Тоже люди.

- Откуда в тебе бесстрашие такое? Ты ж не северянин.

- Ну может, я просто вырос в Сарепте, из-за этого как-то проще на это смотрю.

- И? Сарепта ж не Север.

- Почти Север. Край Севера, как шутят у нас. Северяне сбывали там награбленное. Поэтому видеть их там было обычным делом.

- И что, они все там мирными овечками, что ли, были?

Я покачал головой:

- Просто есть правила, которые нужно с ними соблюдать. Смотри, даже с дикими опасными зверьми есть правила поведения, придерживаясь которых, можно их не бояться: не покушаться на их территорию, не делать резких движений, не подставлять спину, не проявлять страх, не убегать, не смотреть в глаза, ну и тому подобное. А тут - люди, а не звери. Куда более разумные существа.

- И какие же правила поведения при встрече с этими разумными существами?

- Ну у нас говорили: никогда ни за что не грубите северянину, не смотрите на него косо, не переходите ему дорогу, будьте предельно вежливы и уважительны.

Владислав рассмеялся:

- Ничего себе правила. Правила страха, по-моему.

Я пожал плечами:

- У нас это называли разумной осторожностью. Да и вообще они люди как люди, пару раз даже заговаривали со мной, - с улыбкой добавил я.

- И на какие великосветские темы эти в высшей степени разумные создания беседовали с тобой в славном торговом городе Сарепте?

- Это была не то чтобы беседа. Говорил не я, а они: "Эй ты, куда прешь?", "Малой, прочь отсюда!"

Владислав покачал головой:

- Да уж.

Когда делать было нечего, я слонялся по городу, наведываясь в лавки бывших сокурсников. Интересно было посмотреть, что нового они внедряют, каковы их успехи. Чаще всего заходил к Владиславу. Но сегодня его на месте не было. Я сел за столик и стал осматривать убранство зала - вроде бы ничего не изменилось. Через минуту ко мне подошел Максим и предложил меню. Я хотел сразу ткнуть в первый пункт - тот пункт, который "даже дураку понравится", как говорил Владислав, но тут мое внимание привлек новый вид кофе. Цена у него была раз в двадцать выше, чем у остальных, что меня весьма удивило:

- Что это? - спросил я Максима.

- Новый вид кофе, - с гордостью ответил он. - Зерна обрабатываются ароматными железами циветт, особых и редких заморских зверьков, благодаря чему аромат и вкус этого кофе по праву считают лучшим в империи и королевстве.

Умопомрачительную цену платить, конечно, не хотелось. Но я подумал: в конце концов я же учусь таким образом, узнаю, какие приемы используют мои коллеги, да и Владислав просто так бы не стал включать данный товар в меню. В общем, кофе этот заказал.

Максим предельно бережно принес поднос с чашкой и с какой-то особой торжественностью положил ее на стол. Я аккуратно перекатил несколько капель кофе на язык и... ничего особенного не ощутил. Отпил маленький глоток, стараясь как можно дольше удержать напиток во рту - все равно кофе как кофе. Отпил еще. И еще. При желании, конечно, можно было уловить какие-то нотки, но я не хотел устраивать самообман. Проще было признать, что я просто не разбираюсь в кофе.

Наконец, подошел Владислав.

- А что это у тебя тут за новинка? - спросил я его после приветствий.

- А, это... Ну нужно же как-то у богатых деньги выманивать, вот и придумал.

Я с непониманием посмотрел на него.

- Все время забываю, что ты учился лишь год, - покачал головой Владислав. - В общем, преподаватель экономической теории на втором, вроде, курсе обратил наше внимание на график спроса. Заметь: многие люди готовы платить выше равновесной цены. Но за счет однородности рынка продавцам приходится ограничиваться только этой ценой. Так вот, преподаватель нам тогда сказал: настоящее искусство торговли - содрать больше с того клиента, который готов больше заплатить. Для этого и берут товар, который будто бы отличается от остальных, и ставят на него завышенный ценник.

Я слегка приоткрыл рот.

- Но, вообще, у этого сорта кофе и себестоимость выше. Просто пока не придумал, как обычный кофе по такой цене продавать.

- То есть этот кофе все же лучше обычного?

- Ну говорят, да. Немножко, конечно, но утверждают, что лучше. Вроде как аромат там какой-то примешивается.

Я успел вычленить главное из его речи:

- Почему "говорят"? Ты что, сам не пробовал?

Он как-то сконфуженно покачал головой.

- А почему? - спросил я Владислава.

- Ну брезгую как-то.

Я вообще перестал что-либо понимать, и он тогда пояснил:

- Понимаешь... в общем, заморские зверьки какают этими зернами. Говорят, фекалии у них ароматные - вот и выходит такой ароматный кофе.

Я пытался что-то сказать, но лишь ловил воздух ртом.

- Классная идея, правда? И главное: находятся люди, которые такое пьют! Я вот думаю: нужно бы через слонов кофейные зерна пропускать. Объем-то всяко больше будет, а значит и себестоимость ниже. Не уверен, правда, что у слонов фекалии достаточно ароматны, но это уж мелочи...

- Подожди, - все же смог опомниться я, - ты хочешь сказать, что я сейчас добровольно по двадцатикратной цене кофе выпил фекалии?!

Владислав скосил глаза в сторону моей чашки кофе, закусил губу и медленно, аккуратно подбирая слова, ответил:

- Ну не фекалии, а кофейные зерна все-таки. Их же, говорят, от фекалий очищают... наверное.

Вместе с бывшими сокурсниками мы как-то синхронно пришли к "неприятному" открытию: наши сотрудники, оказывается, не машины, а люди. Со своими недостатками и амбициями. Алгоритмы они исполнять не очень-то желают. Особенно это распалило Владислава: он даже хотел уволить Максима, который в свое время стал первым его наемным работником.

- Нет, ты представляешь, из-за этого охламона я чуть клиентов не лишился! Входят люди, говорят: "Дайте нам экспрессо". А он: "Нет у нас никакого экспрессо". Те удивляются, но ладно, думают, нет так нет. А он им еще вдогонку: "Не экспрессо, а эспрессо!" Ну что за идиот, а?!

- Да ладно тебе. Проведи с ним беседу, и все.

- Провел. Но он каждый раз что-то новое выкидывает. То морщится, когда сахар в кофе кладут, то принимает такой надменный вид, будто сам граф ему кланяться в ноги обязан. Всего пять лет назад он понятия не имел ни о каком кофе. Я его всему научил, но нет, теперь и я, оказывается, ретроград в его глазах.

- Если б он был таким умным, как ты, то не работал бы на тебя, а открыл бы собственную кофейню. Тебе радоваться нужно, что окружающие не дотягивают до твоего уровня, а не то оказался бы нос к носу с десятком конкурентов.

- Может, и так, - задумчиво произнес Владислав, - но все равно раздражает.

- Потом еще знаешь: мы вот все говорим, что реклама и все остальное должны быть для клиента. Но ведь бизнес - это не только клиенты. Это еще и сотрудники.

- То есть мы должны кланяться не только клиентам, но и таким, как Максим? Нет уж, спасибо: клиенты мне деньги платят, а этому охламону деньги плачу я.

- А что такое деньги?

- В смысле, что это просто бартер? Неважно, кто кому платит?

Я кивнул и продолжил:

- Представь, к примеру, известного художника: формально деньги платят ему, однако не он подстраивается, а под него.

- Ну ты еще Максима с императором сравни.

- Смотри: этот парень, как я понял, всерьез воспринимает кофе. Я уж не знаю, сколько таких в городе, но, в целом, если ты хочешь, чтоб работник качественно все делал, что-то там выдумывал, ты сужаешь себе круг, и чем уже он, тем больше монополистами становятся работники, а не ты. Ведь известный художник - это своего рода монополия. А в плане бизнеса чем он отличается от твоего, как ты выразился, охламона?

Владислав покачал головой:

- Пару поблажек, может, он и заслужил. Но не более.

Клиенты, конкуренты, ресурсы - я думал, что развитие бизнеса разбивается лишь об эти скалы, однако реальность показала, что главной скалой был я сам. С какого-то момента меня стало просто тошнить от всего, что связано с духами и торговлей. Поначалу я не обратил на это внимание, но с каждым месяцем ощущение нарастало, и просто отмахиваться от него уже не получалось. Брал паузы, отвлекался, но ничего не помогало.

Мое участие в бизнесе устремилось к нулю. К счастью, алгоритмы работали: Джон и сотрудники вполне справлялись без меня. Но меня гложило неприятное ощущение балласта. К тому же провисла моя сфера ответственности - генерация новых идей и развитие бизнеса: никакого желания этим заниматься у меня не было. Причем идеи-то появлялись, я знал, что и как делать, но даже на написание алгоритма для других не находил в себе сил.

Однажды вскользь затронул свое состояние в разговоре с Владиславом, но для всех холостяков у него была одна и та же отмашка:

- Жениться тебе надо.

Был бы я уверен, что так оно и есть, непременно бы женился. Но я боялся, что после этого в пустоту моей души провалятся еще жена и дети. В результате и их жизни станут столь же бессмысленными, как моя. Кроме того, женитьба означает, что у меня станет еще меньше времени на разбор образовавшейся пустоты и тошноты.

Другой вариант решения проблемы я услышал от Домова. Ему о своих проблемах я не говорил, но он высказал интересную мысль, которая запала мне в душу:

- В университете нам все говорили: клиенты, клиенты... Но лучше б мы не о них заботились, а к себе все свои экономические навыки применяли - вот это было бы интересно. Почему нам в первую очередь свои потребности не определить и не удовлетворить?

Я подумал: почему б и нет? Стал радовать себя тем, в чем отказывал прежде: приобрел новые мечи, стал читать художественную литературу, реализовывал детские желания. Но увы, пустота была со мной.

Наконец, пришел к третьему варианту решения: найти то, что порождает пустоту. Первое, что приходило на ум в качестве источника проблемы, - мой бизнес. Но... вот так взять и бросить его? А если окажется, что ошибся, что тогда?

И все же: делаю ли я добро своим парфюмерным делом? Что хорошего я принес в этот мир посредством него? Может, я, наоборот, создал культ парфюма, вот меня и тошнит от всего? Не вдаваясь в подробности, я аккуратно затронул эту тему при разговоре с Владиславом, но тот был категоричен:

- Да глупости все это. У меня хорошо получается продавать кофе - я занимаюсь этим. У тебя здорово получается торговать духами - вот и занимайся этим. Вообще, человек просто должен делать то, что у него получается лучше всего.

- То есть если, скажем, ты лучше всего делаешь оружие, но вокруг воюют одни негодяи, ты все равно должен продолжать свое занятие, а не становиться кузнецом или, там, плотником?

- Ну... в общем-то, да. Мы-то со своей стороны такого человека, конечно, осудим, но у каждого своя правда. Жизнь-то одна. Всю ее потратить на ерунду - это уже не жизнь, а, собственно, ерунда и есть.

- Живешь со свиньями - будь свиньей?

- Что, прости?

- Да так, вспомнилось, - махнул я рукой. - Мысль твою понял.

IV. Червонец авантюриста

Утром голубиной почтой пришло письмо из Южного порта:

Королевство нападает. Будут через 10 дней. Что делать?

Спустя пару минут, отойдя от легкого шока, написал ответ:

Главное - безопасность людей. В остальном даю полную власть. Товары, деньги не так важны.

Я встал из-за стола. Итак, война. Глобальная война, о которой так мечтал в детстве и которой так опасался, будучи взрослым. Идти солдатом я не собирался. Мираж о том, что "наши - хорошие, чужие - плохие", давно развеялся. Я понимал, что зло редко воюет с добром. Обычно противник зла - другое зло. Да, королевство явно не доброе государство, но это не значит, что его жертва добра и милосердна. Империя далека от идеала. Защищать императора я не собираюсь. Вот если б на его месте был Новарт... Тут я осекся, и мои мысли потекли по иному, куда более практичному руслу.

Я стал ходить из угла в угол, обдумывая мысль. Итак, Новарт. Что будет, если вмешается Новарт? Его считают слюнтяем. Поначалу боялись, но человека, который, объединив Север, не взял ни пяди чужой земли, сложно не посчитать мягкотелым. Думают, что он ставленник императора, не поставят на него и гроша в случае войны. Но я-то знаю, я-то знаю... ну или думаю, что знаю.

Знание во время столь глобальной перемены непременно можно обратить в золото. Вопрос: как? Как?

Джон дал денег, даже не спросив, зачем они нужны. Выписал чек и протянул мне:

- Больше нет, Серж.

Я взглянул на чек. Суммой значилось десять тысяч золотых. У меня на секунду перехватило дыхание:

- Джон, ты встречался с господином Тронусом?

Он непонимающее покачал головой.

- Помнишь, он на уроке говорил, что надо бы вам с ним встретиться, после того как накопишь десять тысяч?

Джон лишь махнул рукой. Выходя из конторы, я протер платком глаза. Джон отдал все - удивительно щедрый и дружеский поступок.

Я обошел нескольких купцов, включая Домова и Грановски - в мыслях все еще называю эту женщину по девичьей фамилии. Скопилась немалая сумма. Напоследок зашел к Владиславу, с которым пришлось долго объясняться. Воронин был настроен крайне скептически:

- Серж, на что ты надеешься?

- Я уверен в таланте Новарта.

Владислав покачал головой:

- Оставил бы ты эту идею. Королевство захватит юг. Может, еще и запад. Об этом бы и думал - спасал бы филиалы. А Новарту эти бараны-бароны дали тысячу - всего тысячу! - воинов. Что он сможет сделать? Даже к имперскому войску смешно присоединяться.

- Значит, проведет обходной маневр.

- Тысячей солдат? Против всего королевского войска?

- Ну просто считай, что я с детства мечтал о приключениях: как возьму меч, сяду на коня и чего-то там добуду. Считай меня авантюристом.

Было немножко неприятно говорить такую полуправду, но чистую правду от меня люди в последнее время не понимали. Казалось, я стал словно на другом языке разговаривать. Только подмешивая в слова иногда корысть, иногда глупость, получал нечто понятное для окружающих.

В преддверии поездки начал брать уроки у мастера-мечника, во время которых неожиданно пришел к пониманию смысла связок. Если раньше просто заучивал приемы, то теперь, вернувшись к обучению после значительного перерыва, неожиданно стал осознавать, почему тут нужно ударить так, а там - так, начал даже импровизировать. Получается, слова Новарта о том, что могу стать настоящим воином Севера, были не просто вежливостью, а правдой. А я тогда не поверил...

Но это все в прошлом. Теперь, подпоясавшись мечом и взобравшись на коня, я направлялся в одиночку на юг. Туда, откуда люди, наоборот, бежали. Меня кольнула совесть: может, присоединиться к Новарту? Но сам же себя одернул: уже поздно, теперь его перемещение будет предельно скрытным. Разделив войско на множество отрядов, он аккуратно, с разведкой будет подбираться к фронту, чтобы нанести неожиданный удар. Я бы на месте короля страсть как боялся быть врагом Новарта, но я не король, а банальный торгаш, стремящийся воспользоваться ситуацией. Пусть боятся другие.

По пути я намеренно останавливался в каждом встречном городке, заезжая в таверну и заказывая небольшой обед. В первых двух селениях меня встретили безразлично, а потом началось... Сначала вопросы задавали лишь формально, интерес проявляли один-два человека, но постепенно напряжение нарастало, и практически вся таверна уже в один голос спрашивала:

- Войска идут? Что? Только северяне? Тысяча??? Всего-то?

Мои ответы разочаровывали людей. Но чем ближе линия фронта, тем больше разочарование сменялось отчаянием, на мою уверенность смотрели как на признак безумия, и я понял: пора. Сверившись с картой и подготовленным списком предприятий близ фронта, я начал посещать их владельцев.

- Это же тридцать процентов от реальной стоимости? - возмутился первый владелец на мое предложение о покупке его бизнеса.

- Так и есть. Но если королевство возьмет эту территорию, у вас останется ноль процентов.

- А вы-то на что надеетесь?

Я честно ответил. Чтобы совесть меня потом не мучала, я предельно честно отвечал на все вопросы. Первые двое предпринимателей отказались, но потом все чаще мне уныло кивали, понимая, что уверенности моей в Новарте они не разделяют, а терять все до последнего гроша им совсем не хочется.

С тридцати процентов я опустил планку до двадцати пяти, а затем и вовсе до двадцати. В списке осталось всего шесть предприятий, одним из которых был крупнейший в империи золотой рудник.

Я подъезжал к руднику с некоторой опаской. Еще никогда мне не приходилось общаться со столь богатым человеком по столь существенной сделке. Владелец рудника и без дворянского титула мог состязаться с каким-нибудь виконтом по своему влиянию. Огромный золотой рудник... который я собираюсь купить. Невероятно дерзкий и рискованный поступок с моей стороны. В душе я даже желал отказа от владельца: слишком многое ставлю на кон в случае покупки.

- Двадцать процентов от стоимости? - удивился он, выслушав меня. - Лихо вы.

Я снова был предельно честен в своих разъяснениях, но он лишь кивнул, словно и не слушая меня:

- Сейчас приглашу нотариуса.

Я буквально онемел. Вот так? И все? Этого быть не может. Должен быть какой-то подвох. Нотариус и господин Дворкин, владелец рудника, представили мне образец договора, и я с волнением стал изучать его. Все же не зря сидел дома, изучая подробности, касающиеся каждого покупаемого объекта. Тщательно выверив документы, где-то добавив пункты, а где-то, наоборот, убавив, я представил готовый вариант.

Я ожидал долгого обсуждения, но не прошло и пяти минут, как подпись господина Дворкина стояла под договором купли-продажи. Чувствовал какой-то подвох. Все-таки не зря начал с небольших предприятий - общую атмосферу уловил и понимал, что кроется за той или иной реакцией. Владелец рудника слишком просто воспринял ситуацию. Казалось, он пытается скрыть даже некий восторг от сделки. Это очень настораживало.

И все же я предусмотрел, казалось, все. Если что-то упустил, что ж, значит я просто не тот, кому суждено стать по-настоящему богатым и влиятельным человеком. Уверенно поставив подпись, я дождался ухода нотариуса и спросил не скрывающего теперь свою радость господина Дворкина:

- Сделка подписана. Свои обязательства я выполню. Можете теперь сказать, в чем подвох?

Дворкин с наигранным удивлением и легкой улыбкой посмотрел на меня и сказал:

- Подвох? Это меня спрашивает человек, только что купивший рудник за пятую часть цены? Серьезно?

Я кивнул.

- Что ж, господин Лерв, буду с вами откровенным: никаких скрытых долгов, махинаций и прочего нет. Собственно, в нашем договоре это все прописано. Причин сделки всего две... хм, вернее три. Первая - та, что озвучили вы. Я не очень-то верю, что империя удержит эту территорию. Вторая - мои личные долги. В последнее время они выросли, и я не могу даже нанять охрану для рудника, на меня напирают кредиторы, мне позарез нужны деньги. Ну а третья...

Тут со стороны входа в рудник послышался какой-то шум.

- ...а третья сама явилась к нам, - добавил с усмешкой он.

В комнату ввалились пятеро крупных мужчин с топорами и молотами. Я удивленно посмотрел на них, но они, казалось, даже не заметили меня. Их интересовал только Дворкин.

- Ну? - с угрозой обратились они к нему.

- Господа, ваши вопросы следует адресовать новому владельцу рудника, - с ухмылкой ответил им Дворкин. - Знакомьтесь: господин Серж Лерв.

Они дружно перевели взгляд на меня, и я, поняв, что дело идет к драке, встал и вышел из-за стола. Выражение на их лицах поменялось с грозного на озадаченное:

- Вы это, что, от северян, значит?

Не то что против пятерых, я бы и против троих, боюсь, не выстоял, поэтому правду говорить не хотелось. Но и врать тоже как-то нехорошо...

Я слегка наклонил голову, положил левую руку на эфес и внимательно посмотрел в глаза главаря, в которых все явственнее читался испуг.

- Да мы это... - после паузы вымолвил он, начав пятиться.

- Да мы ваще... - сказал другой бугай, и вся банда, развернувшись, побежала прочь.

Вслед им раздался смех Дворкина. Мне хотелось услышать от него разъяснения, но тот лишь утирал глаза и смеялся. На секунду он замер, посмотрел на меня и сказал:

- Да мы это... Да мы ваще...

И снова засмеялся.

- Знаете, господин Лерв, - все еще посмеиваясь, обратился ко мне Дворкин, - я уже не помню, когда так веселился. Даже в цирке такого не увидишь.

- Вы не могли бы все же разъяснить, что здесь происходит? - хмуро спросил его я.

- Что ж... В начале нашей встречи вы очень верно обрисовали ситуацию: войск нет, надеяться не на кого. К тому же я в долгах, не могу нанять охрану. А это шахтерский городок. Здесь люди простые. Поняв, что можно растащить рудник, они это и решили сделать. Я уже сегодня собирался тихонько уехать отсюда, надеясь, что хоть жизнь себе сохраню. Вам, кстати, тоже советую. Если ваши надежды сбудутся, то даже разваленный да разворованный рудник все равно будет дороже той суммы, что вы уплатили. Сейчас же здесь попросту опасно.

- У меня-то деньги есть, - возразил я. - Найму охрану, отстою рудник.

Дворкин покачал головой:

- Еще раз, господин Лерв: это шахтерский городок. Где вы охрану наймете? Здесь все против вас. А поймут, что вы не северянин, да еще и один явились, да еще и с деньгами, разорвут вас на части просто. Конкретно сейчас вам просто повезло: эти болваны подумали, что с вами прибыл отряд северян, ну и в сказки всякие про "досчитай до одного" верят. В общем, уезжали бы вы отсюда.

Знакомство с персоналом началось с начальника охраны. Забавная ситуация: начальник есть, охраны нет. Пожилой вояка был настроен поначалу настороженно, но достаточно быстро мы нашли с ним общий язык, и он уже откровенно делился со мной своими мыслями:

- Да, господин, ни карты, ни схемы рудника, вообще ничего. Бардак полный. Так и охраны-то нет.

- Начертите схему хотя бы по памяти. Полчаса вам на это. Потом закупаете продовольствие на месяц на сто человек. Возьмите с собой шахтеров, в которых уверены. В городе ни на какие вопросы не отвечать - считайте это чрезвычайным положением.

Получив приблизительную схему, я принялся за тщательное ее изучение: похоже, оборону удержать можно. Пару дыр в периметре залатать... кстати, очень хорошие дыры для воровства. Видно, бардак творился здесь не только с охраной, но и с контролем за работниками.

К моему ужасу, оказалось, что весь персонал состоял из шахтеров, начальника охраны и одного-единственного счетовода, которого уже и след простыл. Никаких технических специалистов.

- Как обвал случается, так да, приглашают кого-нибудь на денек, - пояснил начальник без охраны.

Мрак какой-то. Документация находилась в полном беспорядке. Как, вообще, Дворкин умудрялся прибыль получать? На авось, что ли, полагался? Или рудник настолько прибылен, что даже самые грубые просчеты прощал?

- Ну так, господин владелец выпивал немного, в карты играл. В общем, не до рудника ему было, - все более откровенно высказывался мой новый собеседник.

Раньше всегда смотрел на крупных бизнесменов снизу вверх, полагал, что у них все отточено, а тут... ужас. Счетоводство срочно менять. Дыры в охранном периметре. Бездарный выбор поставщиков и покупателей. Отсутствие контроля за шахтерами. Отсутствие геологов, просто копаем, авось что получится. Какие-то старые кирки-развалины. Всего за день обнаружил ошибки, при устранении которых прибыль можно увеличить, вероятно, вдвое.

Все-таки монополия - зло. Я думал, что так только во власти: дурак-император, дураки-чиновники, пишущие кривые законы. Но теперь собственными глазами увидел, что принцип касается и бизнеса. Воровство, дилетантизм, разруха, болван на болване - вот что творится там, где царствует монополия.

С другой стороны, меня-то это, наоборот, должно радовать: значит, покупка оказалась не просто выгодной, а сверхвыгодной. В случае успеха рудник засияет новыми красками, прибыль будет просто заоблачной... Но сейчас нельзя думать об этом. Нужно сосредоточиться на защите.

Больше всего меня беспокоило предательство изнутри. Дворкин прав: шахтерский городок, все за одно. Но на кого-то нужно положиться. В результате мы с начальником охраны отобрали сотню рабочих, внушающих некоторое доверие, а остальных попросили покинуть на время рудник. Ночью работали без продыха: дыры в охранном периметре залатали, выходы перекрыли. Против настоящего войска мы, конечно, долго не продержимся, но нам нужно простоять лишь месяц - а там либо война будет окончена, либо нас сметет королевское войско.

Кстати, будет забавно, если мои надежды на Новарта не оправдаются и я окажусь невольным защитником империи. На месте имперской пропаганды я бы произвел некоего Сержа Лерва и его доблестных шахтеров в герои, пел бы им оды, говорил о великом сражении, которое они якобы дали с именем императора на устах. Мертвые герои - это очень удобно. Ничего не опровергнут, ничего не скажут, ничего не потребуют. Я передернул плечами: нет уж, мне как-то милее быть живым владельцем золотого рудника.

Через две недели до нас дошли вести о победе империи. Еще пара недель ушла на то, чтобы закупить вооружение, набрать охрану из надежных шахтеров и самое главное - наладить работу рудника. Внимание, конечно, еще требовалось, но мне нужно было возвращаться, по дороге перепродавая, где можно, ранее купленные предприятия.

Общая длительность моей авантюры составила около двух-трех месяцев, суммарная прибыль ошеломляла. Золотой рудник я собирался оставить себе, а от всего остального нужно было избавиться. Все-таки моя тошнота от бизнеса никуда не делась: развивать, скажем, парфюмерные дела не было никакого желания. Лишь ради рудника я готов был сделать исключение.

Тем временем начал получать информацию о марше Новарта. По слухам, за счет перебежчиков из королевского войска он получил представление о расположении и слабых местах вражеской армии. В результате он разделил свое воинство, ударив ночью большей его частью с одной стороны и приготовив незаметное коварное проникновение с другой. Проникновение закончилось мечом, приставленным к шее короля, - вот, собственно, и все.

Король согласился убраться восвояси и произвести Новарта в вице-короли, то есть выдать ему провинцию на своем материке во владение. Статус вице-королевства был каким-то туманным. Имперские СМИ раструбили о расширении влияния империи за счет отданной королевством территории. "Влияния", не границ - очень важная оговорка, которую большинство не заметит. Подозреваю, что в королевстве сделают ставку на вице-королевском титуле Новарта, как бы намекая, что их военное выступление способствовало переходу важной имперской персоны в вассалитет короля.

Когда говорят два зла, истина обычно находится не посередине, а в совершенно иной плоскости. Подозреваю, что этот принцип применим и здесь.

Дома меня поджидал неприятный сюрприз - приглашение в императорский дворец на большое празднество в связи с военным триумфом империи. Как владелец золотого рудника, я был просто обязан явиться на него, но мне этого совершенно не хотелось. Владислав, также получивший приглашение, считал иначе:

- Серж, я тебя не понимаю. Как ты можешь даже думать об отказе? Знаешь, кто главный триумфатор всей этой войны?

- Император?

- Да какой император? Он вообще ничего не получил. Ни территорий, ни контрибуции.

- Хочешь сказать: Новарт?

- А что он получил-то? Герцогский титул от императора? Да толку ему от него: граф он или герцог - от этого ничего не изменилось.

- А вице-королевство?

- С него станется и там какой-нибудь общий совет устроить. В итоге власти с гулькин нос получит. Его прибыток - слава, но он не торговец, этим не распорядится. В общем, год он важной птицей походит - и все на этом. Серж, главный триумфатор войны - это ты!

- Я?

- Да. Представь себе прием во дворце: герцог весь такой из себя важный, император - еще важнее, а в уголке скромно стоишь ты. Никто тебя не замечает, но ты-то знаешь: дураки махали мечами, а ты взял золотой рудник, провернул сделку века!

Я поморщился.

Однако по сути Владислав был прав: идти на прием было нужно. Слишком значим золотой рудник. Мой отказ могли истолковать превратно. Надо показать свою адекватность.

Я впервые оказался в большом приемном зале имперского дворца. Невероятно роскошный, он очаровывал и отталкивал одновременно. Очаровывал работой несомненно лучших архитекторов, своей историей. Отталкивал помпезностью и непрактичностью.

Я стоял в уголке с Владиславом и Домовым и рассматривал окружавшую нас обстановку. Повсюду люди распределились группками. Было забавно, что дворяне везде располагались отдельно от торговцев... Я замер и задумался: как я определил, что это дворяне, а это торговцы? Еще раз внимательно осмотрел присутствующих и понял:

- Владислав, смотри: вон там группа дворян, а там - купцов. На одежду обрати внимание.

Владислав посмотрел, потом еще раз, а затем его взгляд медленно сполз на собственную одежду:

- Вот это да... Как же так?

Домов заинтересовался:

- Не просветите, в чем дело?

- Смотри: и у купцов, и дворян одинаково богатая одежда. Хороший крой, хорошие материалы, заказано у именитых портных. Отличает нашу одежду от дворянской, в основном, одно - цвет. У них он кипенно-белый, абсолютно непрактичный, но зато показывающий, что человеку не требуется работать, что надо будет - легко купит новый костюм. А мы, пусть и богаче многих из них, выбираем немаркие оттенки. Ну не можем мы выбрать белую-пребелую одежду даже ради парадных целей. В общем, господа, не быть нам с вами дворянами. Никогда они на нас как на равных не посмотрят, - улыбнулся я.

Домов хмыкнул, глянув на свои рукава: они были кремового цвета.

- Что-то ты разумничался, дай-ка и я тебе фокус покажу, - вклинился Владислав. - Глянь-ка вон на тех парней.

Я посмотрел: сразу чувствовалось, что это военные. Отличная выправка, скупые движения.

- И? - непонимающе спросил я Владислава.

- А ты тоже на одежду глянь, а потом на свою, а потом на купеческую да дворянскую.

Я сделал все, как он сказал, и понял: не то что на дворянина, я даже на торговца не тяну. Мою одежду можно было назвать "хоть сейчас в поход": почти что копия военной формы, не стесняющая движений, износостойкая, словно созданная для тренировок, походов и битв. Я еще раз осмотрел зал в поисках таких же, как я, чужаков на этом купеческо-дворянском собрании, и мой взгляд встретился со взглядом одиноко стоявшего воина. Северянина. Чтобы сгладить неловкость, я улыбнулся и кивнул ему, а он, слегка поколебавшись, похоже, слишком буквально воспринял мою вежливость.

- Дикарь! - прошептал Владислав, с ужасом глядя на приближающегося воина. - Серж, ты что творишь?

- Крис, - протянул мне руку подошедший северянин.

Я представился и ощутил крепкое воинское рукопожатие. Как же я соскучился по нему! Привык уже к вялым пожатиям обычных людей.

Владислав с Домовым, по-моему, не столь радужно восприняли сдавливание своих ладоней.

- Немного здесь скучновато, не находите? - обратился я к Крису, стараясь как-то завязать разговор.

- Есть такое, - сказал Крис. - Потом, все еще боятся северян, нормально ни с кем не пообщаешься. - Он взглянул на меня и добавил: - Я, вот, железом торгую, у моей семьи железный рудник, приехал, вот, завязать торговые связи, что-то пока не очень получается. А ты?

- Тоже торговец, - ответил я. - Немного другого металла разве что... Хочешь продать в империи железо?

Раз уж он обратился ко мне на ты, то и я не стал чиниться. Крис кивнул в ответ на мой вопрос. Я закусил губу, вспоминая, как же звали нужного мне сейчас человека. Наконец вспомнил:

- Вольфганг!

К нам подошел высокий мужчина благородной внешности, и я тут же представил ему Криса:

- Знакомься: это Крис, представляет интересы железного рудника. Крис, знакомься: Вольфганг, занимается металлообработкой. Немного жуликоват, но думаю, вы поладите.

- Обмануть северянина? - удивился Крис. - Я таких смельчаков еще не видывал.

Вольфганг, мне показалось, побледнел.

- Такие люди долго не живут? - с улыбкой спросил я.

- Да нет, цивилизованно все, мы ж не дикари какие-нибудь.

Владислав, почувствовав взгляд Криса, замотал головой: мол, нет, не дикари совсем, как можно такое подумать?

Тем временем в зале происходило какое-то движение - я присмотрелся и заметил, что проход оказался расчищен, все разошлись по бокам, а по центру продвигались три человека. Я узнал среднего из них. Стивен Новарт, новый герцог империи. Позади него шли двое: справа чеканил шаг северный воин, а слева, словно пританцовывая, продвигался вперед церемониймейстер.

Новарт, ловя на себе взгляды, с улыбкой кивал по сторонам, пока не прошел мимо нас. Неожиданно он замер, повернулся, выискал взглядом меня и широко улыбнулся.

- Серж! - подойдя ко мне, он крепко сжал мою руку. - Как же я рад вас видеть!

- Я тоже, ваша светлость.

- Стивен, просто Стивен. Приветствую и ваших друзей, - он обвел взглядом окружавших меня людей. - Рад, что среди них Крис. Он честный и надежный человек.

У Владислава с Домовым, похоже, преобладали чувства страха и подобострастия, а Крис по-военному вытянулся в струнку, словно говоря: "Вас понял, командир", "Так точно, командир".

- Стали успешным купцом? - обратился Новарт ко мне.

- Купцом - да. Насколько успешным, не знаю.

- В этом зале только успешные, Серж, - улыбнулся герцог.

- Ваша светлость, - прервал наш разговор церемониймейстер, - вас ожидает его императорское величество.

Новарт еле заметно поморщился, потом обратился ко мне:

- Может, с нами? Император, уверен, помнит вас.

Свидетеля позора? Точно помнит. Но я встречаться с ним не собираюсь и потому покачал головой.

- Может, и правильно, - задумчиво произнес Стивен. - Будет время - заезжайте. Двери для вас всегда открыты.

Новарт на прощание улыбнулся, пожал мне еще раз руку, кивнул окружавшим меня людям и пошел дальше. После того как герцог покинул зал, Владислав обратился ко мне:

- Серж, ничего не хочешь нам сказать?

Я непонимающе посмотрел на него.

- Ну это: "Стивен, просто Стивен", "Айда к императору", - а?

На какой-то момент червячок тщеславия представил возможные варианты ответа: "Да я был первым воином при императоре", "Да герцог звал меня к себе быть его правой рукой", "Да мы из одного котла с императором кашу хлебали". Я внутренне вздрогнул. Вот, наверное, как происходит с какими-нибудь мелкими дворянами, которые, однажды случайно оказавшись на приеме у графа, потом всю жизнь рассказывают, что граф им разве что в рот не заглядывал. А на самом деле - абсолютно незначительный эпизод. На вопрос Владислава я просто махнул рукой.

Прием в императорском дворце прошел на удивление интересно. Крис предложил мне стать его торговым агентом, причем с весьма хорошим процентом, но я ответил отказом. Видя его удивление, Владислав пояснил:

- Серж - владелец золотого рудника. Для него мы мелочь пузатая.

Мы условились встретиться на следующий день в кофейне. На прощание Крис хлопнул меня по плечу и сказал:

- Я сразу понял, что ты классный парень!

В кофейне мы уселись за столик втроем: Крис, Владислав и я. Чтобы как-то начать разговор, я сказал:

- Мне один опытный воин, когда узнал, что стану торговцем, пророчил: быть мне самым мощным торговцем. Но вот, видишь, - с улыбкой развел руками я, - плохой из него прорицатель.

Крис пристально осмотрел мои руки и задумчиво произнес:

- Ну это еще нужно проверить.

- Бой на мечах за звание самого мощного торговца империи?

- Да хоть сегодня, - ухмыльнулся Крис.

- Серж, не вздумай, - побледнел Владислав. - Крис же северянин. "Досчитай до одного" - забыл, что ли?

Крис на его слова поморщился:

- Да сказки все это про счет.

- Я бы так не сказал, - заметил я.

Он с удивлением посмотрел на меня:

- Ты-то должен понимать...

Я задумался: а действительно... Откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза и мысленно прокрутил бой Новарта с Вертом. Еще раз. Меня как молнией ударило: да кто сказал, что сейчас я ничего не могу противопоставить северянам? Тогда - да, а сейчас... Я открыл глаза, с прищуром посмотрел на Криса и спросил:

- А Север не боится опозориться?

- Север ничего не боится, - улыбнулся Крис.

- А я - тем более.

- Серж, ты с ума сошел! - Владислав неверяще посмотрел на меня, а потом покачал головой: - Пойду, кофе сварю, может, хоть он тебе мозги прочистит.

После ухода Владислава Крис наклонился и серьезно сказал:

- Серж, я уже понял, что ты богатый человек, золотодобытчик. Процент от железа тебе не особо интересен. Но ты же должен понимать: для Севера это первая ласточка. Скоро и другие торговцы начнут искать сбыт в империи - а тут ты, опробованный, надежный вариант. Прибыль в итоге будет немалой.

- Я это понимаю, - медленно произнес я. - Просто в последнее время меня вообще тошнит от торговых дел, даже думаю о продаже предприятий.

- Слушай, я тоже неземного блаженства от торговли железом не испытываю. Ну и что?

- Тут другое. Просто все как-то складывается один к одному. Словно мне нужно свернуть в другую сторону. Делаю - на душе муторно, еще - тошнота, еще - отвращение. Будто ну должен я сделать что-то иное.

- В мистику, что ль, веришь?

Я решился на предельную откровенность с Крисом:

- Знаешь, я тут пытался написать рассказ и задумался над своей жизнью. Вот представь: пишешь ты рассказ, и тебе нужно, чтобы герой совершил определенное действие. Что сделаешь?

- Напишу, что он совершил определенное действие.

- Нет, ты меня не понял. У героя есть некоторая свобода действий. И то, что ты хочешь, чтобы он сделал, он по собственной воле делать не собирается.

- Хорошо, тогда поставлю его в такую ситуацию, чтобы он все-таки это сделал, - после небольшой паузы ответил Крис.

- Да. Именно так. Но представь: герой попался какой-то своенравный, все равно не делает этого.

- Да елки, надо будет, роялем его придавлю, а то ишь что удумал, - улыбнулся Крис.

- Вот именно. Мне кажется, наша жизнь чем-то напоминает эту ситуацию. Если происходит резкий поворот, вместо того чтобы задуматься, как свернуть, мы упорно не замечаем этого поворота. Тогда перед нами рисуют обрыв, раз уж мы такие непонятливые, но нам плевать, мы не сворачиваем с намеченного пути.

- Ну знаешь, ты автора как-то кровожадно обрисовал.

- А теперь представь себе доброго автора и своенравного героя. Автор хочет ему добра, рисует ему поворот, тот не сворачивает, и автор понимает, что, как ты выразился, роялем придавленный этот страдалец, наконец, сделает лучший для себя выбор и сам же этот рояль потом целовать будет. Почему б тогда не придавить упрямца?

- Ну...

- Причем добрый автор не будет желать зла герою, но он же дал герою свободу, которую отнимать у него не собирается: хочет себе герой зла - пожалуйста. Более того, если никакие рояли не помогут, то ладно, пусть уж творит зло, и автор может даже переписать для него сценарий, чтобы никаких роялей сверху не валилось, пусть уж будет, коль хочет, классическим злодеем, оттеняя добро и показывая, как делать точно не надо.

- То есть если на меня падает рояль, значит я не такой уж пропащий человек?

- По крайней мере, придавленный роялем ты, возможно, лучше непридавленного. Или другой вариант: злодей, придавленный роялем, может даже лучше оттенять добро, показывая, как точно не надо делать.

Крис рассмеялся.

- Ну это я все, конечно, не очень серьезно, - смутился я. - Просто мыслями поделился.

Он махнул рукой:

- Ты, давай, момент не порть. Может, твое несерьезное - самое серьезное, что я слышал за всю жизнь.

На следующий день боль в ушибленной ноге то и дело напоминала о себе. Прав был Владислав: бой с северянином, пусть и тренировочный, был чистой воды авантюрой с моей стороны. Упав от неожиданной подсечки, я тогда чуть было не ляпнул: "Так нечестно!" А Крис, увидев мое удивление, рассмеялся.

Моя беда была в том, что я все же продукт воспитания империи: дуэльный кодекс прочно вбит в мою голову. А у северян иначе: говорят, у них даже удар между ног на тренировке не считается зазорным. Все предельно приближено к реальному бою, где все средства хороши. Попади Крис деревянным мечом мне в глаз - и, может, просто вынул бы его из глазницы, пожав плечами: мол, бывает... хотя все же вряд ли. Север значительно изменился. И насколько он изменился, я понял лишь после разговора с Крисом.

Почти поголовная грамотность детей. Школы, по окончании которых иные северяне даже едут в университеты других провинций за продолжением образования. Собственный университет, который должен вот-вот открыться. Массовый переход на мирные профессии.

Мне понравились размышления Криса о торговле, общей ситуации в империи и прочем. А ведь он только "полупродукт" новых веяний: помнит старые времена, которые застал в детстве, и стал свидетелем новых. Настоящие ростки изменений, устроенных Новартом, проявятся лишь через годы.

Общение с Крисом стало глотком свежего воздуха для меня. Мне захотелось снова окунуться в те времена, когда меня больше интересовали знания, образование, учеба, почувствовать яркие эмоции молодежи, научиться чему-то новому. Идея, которая мелькала до того в уме, теперь получила четкое воплощение: я хотел открыть собственный журнал.

Выглянул в окно, обратил взгляд к небу, но покачал головой. Нет, журнал будет не о возвышенных материях. Обратил свой взгляд на землю. Да, все приземленно: наука, предельно практичное применение знаний. Найму журналистов, ученых и сделаю такой журнал, который бы сам с удовольствием прочел. Деньги есть, желание тоже.

А вот с духами нужно завязывать. Продам все предприятия, оставлю себе лишь золотой рудник - и все.

V. Букварь издателя

Заметка Антуа Вирана была на редкость недалекой. До нее даже представить не мог, что можно с умным видом писать такую ерунду. Я покачал головой: человек совершенно не разбирается в экономике и пишет полную чушь в столичном журнале. Куда только редактор смотрит? Такой журналист мне точно не нужен.

Но, продолжая листать различные издания в поисках заместителя, каждый раз невольно возвращался мыслями к заметке Вирана: как же всем этим статьям далеко по стилю и видимой логике до этого ограниченного литератора! Это сравнение возникало в уме столь часто, что я невольно задумался. Нашел заметку Вирана и перечитал ее. Далее попытался представить, что я ничего не смыслю в экономике, и прочел ее глазами обывателя - и только тогда понял, чем она меня зацепила: невероятной видимой логичностью. Не знай я экономики, решил бы, что это доказательство стопроцентно верного факта. По пунктам, лаконично и красиво Виран "доказывал" абсолютно ложное суждение. Это был образец манипуляции фактами. Проделано настолько искусно, что впору восхититься. Такой человек мне точно не нужен.

Я продолжал читать журналы и газеты, но из мыслей не шел Виран. Бесспорный мастер слова. Но при этом бессовестный манипулятор. И все же: может, я поспешил с выводами? Стоит ли судить о журналисте по одной его работе? Открыв журнал, в котором публиковался Виран, я прочел еще одну его статью. Взял другой номер журнала. Еще один. Судя по всему, журналист любил неожиданные повороты, но при этом был, как ни странно, искренен в своих рассуждениях.

Я задумался. Почему бы и нет? Я же доверю ему не написание научных статей, а лишь их редактуру. К тому же он заведует отделом, а значит умеет вести себя с людьми и находить общий язык со специалистами.

В итоге встреча с ним состоялась. Пятикратная зарплата, расширенные полномочия, интересные перспективы... В общем, Виран согласился.

Уже вместе с ним мы составили состав будущей редакции. В качестве второго литератора он предложил Марселя Корбюзье.

- Слишком напыщенный у него слог, - поделился своими сомнениями я.

- И все же он один из лучших. Кроме того, он поладит и с вами, и со мной - редкое качество для писателя.

Корректор, ученые в штате редакции и вне штата, отдел сбыта, технический персонал... Но не это было важным, куда более значимым вопросом мне виделась структура журнала, то, о чем мы, собственно, будем писать. У меня был четкий план в этой связи, но я решил согласовать его с опытным Вираном, чтобы не допустить откровенных глупостей.

В первый день обсуждения моего плана Виран практически полностью соглашался со мной. Целью журнала я видел донесение до более-менее образованной аудитории того факта, что наука не так сложна, стоит лишь почитать вот эту книгу да вот эту - и человек освоит основы физики, прочтет еще вот это - и поймет суть нового открытия, не стоит останавливаться в развитии, школа и университет - еще не конец образования, а только начало, нужно не бояться учиться разным наукам, не надо останавливаться на чем-то одном, ограничивая свой кругозор, образование открыто для человека и в пятьдесят, и в шестьдесят лет.

Роль Вирана и Корбюзье состояла в том, чтобы донести до читателей указанную цель максимально простым языком. Рубрики научных новостей и технических новинок, чередующиеся разделы о различных науках с подробным рассмотрением учебников и книг, краткие обзоры интересных тенденций, интервью с учеными, обзор образовательных программ, школ, университетов. Тут возражений со стороны Вирана не было.

Однако на второй день встал вопрос о рубрике, посвященной искусству в целом и художественной литературе в частности. В отношении ее надобности у меня были серьезные сомнения, которыми я поделился с журналистом, но он не спешил со мной соглашаться:

- Это же искусство! Как без него?

- А что такое, по-вашему, искусство?

Немного поразмыслив, он сказал:

- Искусство - это то, что мы называем искусством.

Похоже, он ожидал от меня непонимания, но я лишь кивнул:

- Да. Но попробуйте все же назвать ключевой критерий.

- Искусство - то, что удивляет.

Я снова кивнул:

- Именно. Удивляет. А чем удивляет?

- Новыми идеями, новым ракурсом, сюжетом.

- И снова я с вами согласен. Вот об идеях, стиле, мастерстве описания, интересных тенденциях в авторских сюжетах вполне можно говорить.

- Это слишком теоретически, - поморщился он. - Да, понимаю, научный журнал. Да, можно говорить об этом. Но одно дело - удивлять, а другое - говорить о том, как это устроено. Теория иной раз не столько удивляет, сколько портит впечатление от практики.

Я попытался возразить, но он поднял руки:

- Опять же: я не против этого. Можно посвятить этому рубрику. Но нужна также отдельная рубрика с живым словом из литературы, с живым воплощением искусства.

- Вот живое воплощение меня и пугает. Знаете, был период, когда я за полтора года прочел огромное количество художественной литературы. Поначалу читал внимательно, пропуская лишь скабрезности. Затем все больше и больше приблизился к диагональному чтению. Знаете, почему? Первая причина: авторы зачастую ничего не смыслят в том, о чем пишут. Я более-менее разбираюсь в торговле и экономике, и у меня волосы дыбом встают, когда читаю художественные описания торговых дел. А ведь есть многие моменты, в которых я не разбираюсь, и мне страшно представить, сколько их галиматьи из этих моментов я принимал за чистую монету. Вторая причина: легче всего удивить выходом за рамки морали - рассказать о бессовестном поступке с легкой ноткой сочувствия к преступнику, ввернуть как будто бы по делу нецензурное слово, воплотить на бумаге то, о чем вслух стыдно говорить. И что страшно - дальше только хуже. Один дурной поступок уже не удивляет? Что ж, следующая книга состоит не только из пьянства, но еще и из прелюбодеяния и убийства. Не удивляет и это? Пусть главный герой будет сущим злодеем. И это обыденность? Посмеемся над добром, скажем, что быть праведником скучно. И так далее, и так далее: мне даже думать не хочется, чем это в итоге закончится. Вот что такое это ваше искусство в подавляющем большинстве случаев. Я его на страницах своего журнала видеть не хочу.

- Ну вы уж слишком категоричны. Есть же и вполне невинные произведения.

- Хорошо, назовите мне эти невинные ваши книги.

- Например...

- Подождите, - перебил его я. - Чтобы не отнимать ни мое, ни ваше время, прежде чем назовете, убедитесь, что в этих книгах нет ни грамма бессовестного.

Журналист задумался, постучал пальцами по столу, подумал еще, а затем посмотрел на меня:

- Вы опасный человек, господин Лерв... Может, хотя бы рецензии на новые книги?

- Можно. Только, думаю, пары абзацев на каждую вполне хватит.

Виран покачал головой:

- Представляю, как будет выглядеть ваша рецензия: "Аморальное произведение бабника, ничего не смыслящего в экономике, с нелепой фантазией на тему человеческих отношений и государственного устройства".

Я улыбнулся:

- Вы только что составили самую правдивую рецензию за всю историю литературной критики. А если серьезно, то рецензии будете писать сами, с моей стороны цензуры не будет.

- Вы не шутите? - удивился журналист.

- Нет, просто назовем эту обзорную рубрику "Графоманы" - и пишите в ней, что хотите.

Понадобилось три дня, чтобы полностью составить основную структуру журнала. Остались лишь последние штрихи, о которых не преминул напомнить журналист:

- Нужна еще новостная рубрика и политическая.

Я поморщился:

- У нас научный журнал.

- Поэтому и говорю, что только рубрики, а не весь журнал об этом, - улыбнулся он.

- Знаете, - покачал головой я, - меня всегда удивляло, почему историки рассматривают государей и прочих чиновников да политиков столь пристально. Пишут о них трактаты, считают, что история человечества сводится к политике да государству. Мне кажется, что все эти люди лишь второстепенные персонажи, палки в колесах настоящих героев - тех, кто действительно меняет жизнь. Давайте писать о жизни, а не об этих негодяях.

- Одна наука. Без политики. Грустно как-то.

- Если вам хочется веселья, сделайте рубрику "Цирк, цирк, цирк" и соберите там все веселое из политики, если уж вам так хочется, - в шутку сказал я.

Журналист задумался, посмотрел на меня и кивнул:

- Хорошая идея, господин Лерв, очень хорошая.

- Господа, у меня вопросы по последней рубрике. Кто ее вообще составлял?

- Продукт коллективного творчества, господин Лерв, - с легкой обидой в голосе сказал Корбюзье. - Глоток свободы нашей редакции. Между прочим, эта рубрика - ваша идея.

Я покачал головой:

- Я не о том. Смотрите: здесь восемнадцать новостей. Девять из них - о столице. Еще девять - о нашем графстве, причем шесть из них - о нашем городе. Это разве нормально? Мы же рассчитываем писать для всей империи. Давайте мыслить глобальнее, а не спускаться до рассуждений лишь о нашем городке.

- О чем знаем, о том пишем, - по-прежнему с обидой произнес Корбюзье.

- Хорошо. Вот у меня неделю назад протекла крыша в сарае. И я теперь отлично знаю, какие ошибки были допущены в его строительстве, какими материалами следовало бы воспользоваться, как его перестраивать, каких рабочих нанять. Я могу хоть диссертацию об этом сарае написать. Но до этого момента я не говорил об этом никому. Зачем во всеимперском журнале писать о местных сараях? И то же самое о столице.

- Столица - она на всю империю одна.

- Пусть она одна, но знаете, меня всегда раздражало, когда в какой-нибудь газете писали о перестройке какого-нибудь столичного переулка. Мне не было никакого дела до этого переулка, я о нем до того момента слыхом не слыхивал. Но нет: журналистам очень удобно, не сходя с места, писать о своих сараях. Чтоб что-то о других местах написать, нужно же со стула встать, с людьми поговорить, поработать. Один сосед рассказал о переулке, второй о сарае - и вот, никуда ходить не надо, красота, а не жизнь. Тем более, лично журналисту эти темы интересны, а до читателей ему дела нет.

- Ну знаете, о Перешейке, например, мы вообще ничего не знаем. И никто не знает. Что, ехать теперь туда? Что ж, ладно, через пару лет все объездим, тогда, авось, и составим журнал о событиях двухлетней давности.

- Давайте просто попробуем. Каждый пусть постарается подобрать несколько новостей о событиях вне столицы и вне нашего графства. Это не значит, что мы не включим местные и столичные события. Но местных событий пусть будет не больше двух, столичных - не больше трех. Соберем новости с как можно большим охватом - и посмотрим на это дело. Если в итоге мы все поймем, что о сараях писать интереснее, что ж, переименуем рубрику в "Сарай, сарай, сарай" и выпустим ее. Хоть повеселимся. И, кстати, идея о корреспондентах в Перешейке и прочих местах весьма интересна. Спасибо, господин Корбюзье.

Когда спустя несколько дней все было готово, рубрика в новом исполнении понравилась, к моему удивлению, всем. Кроме меня. Мне категорически не нравился ее тон:

- Послушайте, господин Виран, у нас научный журнал. Да, мы стараемся все писать разговорным языком, без специальных терминов, но вот эта рубрика полностью выбивается по стилю из общего тона журнала.

- Ну и называется она соответствующим образом.

Я улыбнулся.

- И все же. Попробуйте переписать новости, пусть это будет не тон шута, а тон ученого с легкой иронией. Мне бы хотелось, чтобы читатели воспринимали нас всерьез. Да, мы пишем о курьезных моментах, но пусть все понимают: это факты нашей жизни, мы же не злорадствуем, а искренне сожалеем, что такое вообще возможно.

Я держал свежий номер в руках, и это было приятное чувство. После стольких стараний, наконец-то, первый ощутимый результат. Теперь оставались привычные для торговца дела: журнал - тот же товар, пусть даже я и не стремлюсь к прибыли. Неожиданно в мою дверь постучали и, получив мое согласие, вошли. Это была редакция в полном составе. Во главе ее находился с торжественным видом господин Виран, в руках которого блестел подарочный сверток.

Я встал и ожидающе посмотрел на него.

- Мы пришли поблагодарить вас, господин Лерв. За журнал, за свободу наших действий.

- Свободу? - переспросил я.

- Да, ни единой правки с вашей стороны по сути материалов не было.

Я подумал, что он явно преувеличивает. Мне казалось, я только и делаю, что вмешиваюсь в дела редакции:

- Я же и структуру журнала не так, как вы хотели, организовал. И вон, даже по цирковой рубрике сделал в итоге все по-своему.

Но господин Виран лишь покачал головой:

- Это все технические моменты. Причем от них журнал стал только лучше. Вы мастер своего дела, господин Лерв, пусть даже это только ваш первый номер. А вот по сути материалов вы ни разу не вмешались. Статья с критикой имперского образования - вы ее легко пропускаете. Восхваление опального автора - и вновь ни единого дурного слова от вас. Когда мы принесли вам новости для рубрики "Цирк, цирк, цирк", признаться, думали, что вы повесите нас.

- За что? - удивился я.

- За шею.

- А это, - кивнул я на сверток, разглядев кончик шейного платка, - тонкий намек на то, что вешать теперь будете вы меня, а не я вас?

Господин Виран улыбнулся:

- Нет, тут подтекста мы никакого не вложили. Просто подарок. Спасибо вам, господин Лерв. И не только за свободу, но и за ответственность. Вы знаете, мы в других журналах жили словно под куполом - тесным, но, как оказалось, защитным. Ругались на него, хотели свободы. Придя к вам, привычно ожидали, что все начинания вы как редактор зарубите, а потому резали правду-матку, писали, что думаем, а тут раз - и вы все допустили в журнал. Вы преподнесли нам урок ответственности. И это, быть может, еще важнее, чем данная вами свобода.

- И вам спасибо, - неловко ответил я и, чтобы как-то перевести тему, добавил: - Кстати, насчет защитного купола. На всякий случай нанял двух охранников. Если кому нужна будет личная охрана, организую. Ответственность - это, конечно, хорошо, но старайтесь все же не устраивать самоцензуру. В крайнем случае ставьте вопросительный знак на своей заметке, и мы с вами подумаем, как быть: без вашего разрешения ничего опубликовано не будет.

Охрана понадобилась уже через неделю. Сначала с первого этажа до меня донесся громкий разговор, а потом, стуча каблуками, в мой кабинет вошел охранник и сообщил о прибытии городских стражников.

- По какому поводу, господа? - спросил я их, выйдя на улицу.

- Решение бургомистра. Опечатать редакцию. Изъять номера журнала.

- Решение суда есть?

- У нас решение бургомистра.

- Еще раз: решение суда есть?

- Нет, господин, - тон стражника становился все более уважительным.

- Тогда, господа, ваши действия незаконны. Можете вернуться к бургомистру и сообщить ему об этом. Если не верите, вот вам визитка юриста, консультация за мой счет.

Во мне все кипело. Какой-то дурень, только занявший пост, собирается мне что-то указывать. Выждав полчаса, я надел парадную одежду и подпоясался старым мечом - это был мой опробованный вариант для встречи с недоброжелателями из числа дворян и зарвавшихся чиновников. Дорогая одежда давала понять, что ее владелец имеет немалое влияние. Но потом взгляд имперских холуев невольно цеплялся за старый эфес и потертые ножны. Некоторые даже кривились от такого несоответствия, но потом до них доходило: если я при такой одежде взял этот меч, значит, во-первых, я умею им пользоваться, а во-вторых, вполне готов прямо здесь его применить, - их тон сразу менялся. На самом деле новые мечи, конечно, куда сподручнее: и удобнее, и острее, - но важно было все же ограничиться впечатлением, не доводя дело до реальной схватки. Старый меч вполне справлялся с этой задачей...

- Бургомистр не принимает, - сказал мне стражник у здания городского управления.

- Передайте ему: если он не примет меня сейчас, через неделю меня будет принимать уже новый бургомистр.

Стражник, слегка поколебавшись, укрылся в здании, а спустя несколько минут распахнул передо мной дверь.

Я зашел в кабинет градоначальника. Не сводя глаз с бургомистра, подошел к столу, оперся о него руками, слегка наклонился и, выделяя каждое слово, сказал:

- Что вы себе позволяете?

В его глазах читался испуг, но он все же ответил:

- В в-вашем журнале... обо мне... мне... написано.

- Если написано, значит нужно лучше работать, - медленно произнес я. - Заметьте: я мог взять все материалы, собранные нашим журналом, и передать в суд. Я мог также пойти к графу и, заплатив две тысячи золотых - в два раза больше, чем вы со своими дружками, - получить нового бургомистра. Но я просто пришел к вам. Вежливо, правда?

Бургомистр кивнул.

- Тогда работайте, - сказал я, заканчивая разговор.

Выйдя из здания, я свернул в тесный переулок, тем самым укрывшись от глаз посторонних. Я прислонил лоб к стене и закрыл глаза. Какой же я дурень! Этот человек просто не знал местных порядков. Он побоялся бы связываться с Домовым, Грановски, Владиславом и Джоном. Но меня он не знает, ведь мне сейчас ничего в городе не принадлежит. Кто я для него такой? Редактор какого-то бесприбыльного журнальчика. Мне просто нужно было попросить Владислава намекнуть градоначальнику об источнике финансирования журнала. И все. Но нет, не терпелось выместить на ком-то свое раздражение. Чтобы с мечом! Чтобы с угрозой! И что, добился своего? Легче стало?

Даже Север становится добрее, а я, наоборот, превращаюсь в какого-то злыдня.

На следующий день мысли перетекли в более практичное русло. Бургомистру можно было даже спасибо сказать. Ведь, действительно, одной охраны мало. Ладно, чиновников и мелких дворян поодиночке можно не бояться. Но что если их станет много? Или что будет, если мною займется граф? Что тогда, а?

Ответ пришел сам собой: рубрика "Будни редакции". Ее можно разместить последней, сразу после цирковой. Собирать там угрозы в наш адрес и все такое прочее. И мягко намекать недовольным, что их имя может засветиться уже в следующем номере: нужна им такая слава на всю империю?

Годовщина журнала была для меня просто обычным днем. Но у сотрудников редакции было иное мнение на этот счет. Каждый подходил, поздравлял, говорил слова благодарности. Приходилось говорить что-то в ответ, улыбаться, жать руку. В какой-то момент рукопожатием со мной обменялся Корбюзье, находившийся в явно приподнятом настроении:

- Знаете, я хотел сказать, что люблю вас.

Корректор, только что поздравивший меня с годовщиной, хохотнул:

- Ай-ай-ай, Марсель, у тебя же есть жена.

Корбюзье поморщился:

- Я, между прочим, кроме жены, люблю маму, папу, братика и даже немножко тебя в качестве дурного товарища.

- И в каком же качестве любишь господина Лерва?

- Я люблю его как вассал своего сюзерена.

- Это противоестественно. Вассалы ненавидят своих сеньоров.

- А я люблю.

Своими повадками литераторы напоминали мне тепличные растения. Но если уж проводить аналогию из мира флористики, разве не такие растения дают миру лучшие цветы и плоды? Суровые колючки могут расти и безо всяких теплиц, легко отнимать ценные ресурсы у всех остальных, им нипочем мороз и зной, но толку-то? Все равно пользу миру приносят отнюдь не они.

Однажды, подходя к редакции, я заметил Вирана, который замер у угла здания. Удивившись столь странному поведению, я направился к нему и услышал из-за угла громкий голос девушки:

- ...а он такой: "Да я ваще ниче не делал". А я такая: "Я все видела". А он такой...

Виран, заметив движение, встретился со мной взглядом, и я с наигранным возмущением поцокал языком. Виран, улыбнувшись, подошел ко мне:

- Думаете, я подслушивал?

Я закатил глаза, как будто задумавшись.

- Я проводил лингвистическое исследование! - заявил он.

- Что меня в вас всегда восхищало: вы даже полную ерунду при желании можете преподнести как в высшей степени здравое суждение.

- Я, между прочим, серьезно. Вы, вот, меня посадили со всякими учеными, которые, кроме "таким образом", "потому что" и "как отсюда следует", никаких больше выражений не знают. А раньше я сидел с молодыми писателями, прибывающими из самых разных уголков империи. Я слышал их живой язык и обогащался. Сейчас этого нет. Теперь, перерабатывая статью, ловлю себя на том, что стал писать словно никчемный чиновник провинциальной канцелярии. Ну что вы опять смеетесь?

- Представил себе обзорную литературную статью в вашей новой обработке: "А автор книги такой: "Ты че меня критикуешь?" А я ему такой: "Да че ты привязался?""

Виран недовольно покачал головой:

- Как, значит, я над вами шучу, так вам не нравится. А как вы - так все, значит, в порядке.

- Простите, - серьезно ответил я. - Вы правы. Просто, сложно сдержаться.

- Смотрите: если вы поставите мяч на неровную поверхность, он не будет стоять на месте, а найдет самую удобную для него точку - точку с наименьшей потенциальной энергией. Так же и язык. Он не стоит на месте, постоянно развивается. То, что мы слышим в речи молодежи, - это попытка мяча найти точку минимальной потенциальной энергии. Да, это только поиски, но по ним уже можно понять тенденцию, понять, как лучше формулировать мысли. Например, поставьте себя на место этой девушки и попробуйте сами передать тот диалог в живой форме, то есть с эмоциями, экспрессивно, динамично - так, как сделала это она.

Я задумался:

- Вместо слов "такой", "такая" можно использовать "говорю", "говорит".

- Да. Но обратите внимание: вы не пытались составить предложение привычным литературным языком: ""Я все видела", - сказала ему я". Вы использовали речь этой девушки как образец. Потому что эта девушка отличает живое от мертвого. Она может ошибаться в точных формулировках, но живое от мертвого отличит.

- Так вы и нецензурную лексику оправдаете. Тоже ведь живой язык и все такое.

- Я, конечно, не уверен, но... как там ваши ученые говорят? Как мне кажется, быть может, на мой взгляд, мне видится, что обсценная лексика - это выплеск эмоций. Поэтому используются слова, выражающие животные инстинкты, слова, в максимальной степени оскорбительные для собеседника. Да, это дурь, безвкусица. Но даже тут есть чему поучиться: без эмоций нет жизни. Ваши ученые, к примеру, этого не понимают. Я над их статьями иной раз засыпаю. Моя цель - чтобы мою реакцию не повторили читатели. Добавить эмоций, живости.

Я покачал головой:

- А как все просто начиналось: "Он такой... она такая...", - а закончилось лекцией о поиске смысла в обсценной лексике.

Виран удовлетворенно кивнул:

- Все-таки приятно, господин Лерв, что есть области, в которых я разбираюсь значительно лучше вас.

Литераторы удивляли меня тем, что считали свои нелепые поступки помощниками в работе. Воины, ученые и торговцы, даже если дурачились, четко понимали: это не работа, а просто блажь. Но у писателей все иначе. Даже у прагматичного с виду Вирана.

Виран не разменивался по мелочам - он любил масштаб и в своих размышлениях готов был вершить судьбы мира. Причем особое удовольствие ему доставляли выводы, явно противоречащие реальности:

- Знаете, господин Лерв, однажды вы напишете шедевр. Не смотрите на меня так. Я не мню себя прорицателем. Просто иногда все складывается так, что иначе быть не может. Бывает, слушаешь человека, гневно осуждающего кого-то, и в этот самый миг чувствуешь, как вибрирует незримый воздух жизни: сам того не сознавая, человек запускает бумеранг. Он забудет об этом случае, будет смеяться, наслаждаться жизнью, а бумеранг, не спеша, продолжит очерчивать петлю, пока в один не очень прекрасный для человека миг щелк - и хлопнет его по темечку. Тот будет возмущаться, бранить небеса, сетовать на несправедливость жизни, хотя сам тому виной, сам предрешил свою судьбу. Так и вы: вкладываете свои силы и средства в издательское дело, вникаете в суть каждой статьи и сами того не ведаете, что закладываете фундамент для будущего шедевра. Возможно, это будет не роман, не повесть и даже не рассказ, а просто маленькая заметка в пару страниц. Но она станет эталоном на века. На нее не будет способен никто иной, кроме вас.

Виран поражал меня еще и тем, что после его обработки статьи ученых приобретали намного более логичное построение. Я спросил его, как ему это удается.

- Писать логичнее ученых? - удивился он. - Вы шутите, господин Лерв! На это способен и ребенок. Дай ученому волю - и вся бы его речь о законах, скажем, динамики была бы такой: "Мы существуем, а значит сила действия равна силе противодействия". Все. Шок, занавес. Ему, конечно, вежливо покивают, похлопают, поблагодарят и больше никогда не пригласят. А потом ученые удивляются: почему это люди не увлекаются наукой? Действительно, загадка природы, тема для диссертации.

Другим моим собеседником стал Корбюзье. В отличие от Вирана, его часто беспокоили какие-то мелочи, второстепенные моменты. Но из-за них он устраивал многодневную трагедию, раз за разом пытаясь переубедить окружающих.

- Господин Лерв, - обратился он однажды ко мне, тряся в руке свежим номером журнала, - я долго терпел, но больше сил моих нет. Я больше не могу смотреть на то, как ваш корректор издевается над журналом.

- Поясните, в чем дело, господин Корбюзье.

- Он всюду вставляет букву "ё".

- А что с ней не так?

- Образованный, грамотный человек и так понимает, когда читать "е", а когда - "ё". Наличие "ё" в тексте раздражает, делает чтение почти невозможным. Взгляд каждый раз цепляется за эти дурацкие точки, но нет - корректор упорно вставляет их. Это безобразие!

- Вам не кажется, что если в алфавите есть эта буква, то и в тексте она имеет право на существование?

- Нет. Совсем не кажется. Знаете, есть, например, языки, в письменном начертании которых не указывают гласные. Вообще. То есть весь текст - сплошное нагромождение согласных. Когда я впервые встретился с этим, был в ужасе. Обратился к носителям языка: как же так? А они мне: "А вы что думали? Выучили алфавит - и грамотными, что ли, стали? Языку научитесь - тогда и читайте тексты". И они были правы! Я только потом понял: стоит выучить язык - и эти гласные на письме начинают раздражать. Так же и в нашем языке, но раздражают уже не гласные, а ударения и эта "ё". Ведь иностранцам тяжело, скажем, читать текст, не зная наших ударений, а нас они раздражают, и даже этот дубина корректор это понимает, но вот с "ё" у него какая-то идея-фикс.

- Наш уважаемый корректор все же не собственное мнение продвигает, а то, что принято во всей империи, - аккуратно возразил я.

- И дурак! - воскликнул Корбюзье. - Я могу понять, когда в какой-нибудь бульварной газете ставят букву "ё". Коль читатели - необразованные тупицы, то это вполне допустимо. Но у нас совсем другая аудитория. Вот если будем мы когда-нибудь писать что-то для тупиц, то пусть корректор хоть объёкается, пусть хоть ударение в каждом слове проставит - я слова не скажу.

- Господин Корбюзье, я с большим уважением отношусь к вам. Поймите меня правильно: в определенных вопросах мне приходится делать выбор, который кому-то обязательно не понравится. В данном случае принято такое решение. Но если хотите, сделаем однажды специальный выпуск без этой буквы. Так и назовем его: "Без буквы Е".

- Почему Е?

- А мы даже из названия уберем эти дурацкие точки.

В другой раз Корбюзье подходил ко мне и вовсе с ерундой:

- И снова ваш корректор! - громко восклицал журналист, упорно не желая называть своего коллегу по имени, когда дело касалось работы. Казалось, "корректор" было для него ругательным словом, в полной мере выражавшим его отношение к профессиональным качествам товарища. - Посмотрите, что он натворил! Я написал "полувшутку", а этот балбес исправил на "полушутя".

- Ужас какой! - покачал головой я. - Надеюсь, он еще жив? Не повесился, осознав столь непростительную ошибку?

- Если бы! - с неподдельной горечью в голосе ответил мне Корбюзье. - Он вообще не признает своих ошибок.

- Просто покажите ему слово в словаре и закроем эту тему.

- Так нет этого слова в словаре!

- Не понял...

- Потому что составители словарей такие же болваны, как этот ваш корректор!

С каждым месяцем количество писем в редакцию росло. И дня не проходило, чтобы не написал глава какого-нибудь городка, а то и целого баронства. Но все переплюнул день, когда на моем столе оказались письма от двух самых значимых отправителей во всей империи: канцелярии императора и герцога Севера. Отложив бумагу от канцелярии, я аккуратно вскрыл послание от Новарта:

Дорогой Серж,

даже не представляете, как я рад написать вам. Мое приглашение по-прежнему в силе. Будет время - приезжайте.

Недавно о вас вспоминал Крис. Говорил, что вы лучший человек вне Севера, которого он когда-либо видел. Полностью согласен с ним.

Рад также услышать о вас как о редакторе научно-образовательного журнала, но боюсь, что в этой связи у вас появятся недруги. На этот случай высылаю несколько бланков.

Я отложил письмо и изучил бумаги, о которых писал Новарт. Это были бланки о приеме в граждане вице-королевства. В каждом документе имелись пропуски для вписывания имени и даты. В общем, ничего не поняв, вернулся к чтению письма:

Когда потребуется, впишите нужные вам имя и дату. Это защитит человека от суда. Вице-королевство - независимое государство, граждане которого по новому соглашению неподсудны империи.

Стивен

Последние предложения все прояснили. Полная защита от суда. Я покачал головой. Передо мной подарок, который могут сделать лишь три человека на планете: император, король и Новарт. Каждый такой бланк в определенной ситуации стоит больше моего золотого рудника. Очень щедро. Я откинулся на спинку стула и подумал: может, взять да принять приглашение? Встретиться с Новартом, Крисом, посмотреть Северный университет, съездить в Оазис, а может даже и в вице-королевство?

С другой стороны, бросать журнал тоже не дело. Ладно, открою-ка я письмо от императорской канцелярии. Может, там раз - и подарок от императора.

Уважаемый господин Серж Лерв,

как нам стало известно, без ведома Его Императорского Величества вы открыли некий журнал.

Ага, и не прошло и двух лет, как новость о таком небывалом преступлении через все бюрократические каналы дошла наконец до ушей всеслышащей канцелярии.

Мы хотели бы уведомить вас о непозволительности подобной практики и о необходимости в будущем воздерживаться от чего бы то ни было подобного.

Подобной, подобного, ага.

Его Императорское Величество по Своей величайшей милости дарует вам Свое прощение.

Величайше благодарствую величайшему величеству.

Напоминаем, что впредь при выпуске любого иного нового издания вы обязаны прислать персональный экземпляр для Его Императорского Величества...

Дальше я уже читал по диагонали. Потом встал, размял шею и задумался: почему-то письмо канцелярии не шло из головы. Я мысленно прокрутил его содержание. Да нет, вроде обычная бюрократическая чушь. Прокрутил еще раз. Еще. И тут понял: новое издание! Конечно! Ну как же так? Я же торговец, должен же был понять. Нужно расширяться! Вот и урок: смеюсь над канцелярией, а нужно смеяться над собой. Даже канцелярия императора понимает, что пора издавать что-то новое, а я топчусь на месте.

По законам развития бизнеса расширяться проще всего было в смежные области. То есть в издательскую сферу. Поняв это, пришел к простой идее: нужно выпускать базовые университетские учебники, доступные для понимания любого, кто более-менее владеет школьными знаниями. Такие учебники, конечно, существовали и без нас, но учиться по ним было сложно. Только с помощью преподавателя студенты худо-бедно понимали материал. Самостоятельно изучать учебники могли лишь единицы.

Опыт журнала позволял уверенно сказать, что создание намного более понятных книг, самоучителей вполне возможно. Кроме того, деньги для меня не проблема, а значит я мог не скупиться на бумагу, работу художника, качественную печать, лучших специалистов. В общем, составить алгоритм издания книги, апробировать его на первом учебнике - и вперед!

Первым предметом должна была стать математика. Для написания глав я привлек несколько ученых, причем сделал так, чтобы каждая глава составлялась, как минимум, в двух разных версиях. Тем самым создавалась конкуренция между авторами с целью повышения качества и поисков лучшей формы подачи материала.

Привлечение нескольких авторов преследовало и иную цель: один человек может выдать за прописную истину личное мнение. Часто слышны слова о том, что великий ученый сказал так-то, в книге он написал так-то. Но в одном конкретном вопросе он может ошибаться. Кроме того, бывает, что ученый, став известным, начинает говорить полную чушь. Поразительно, как новатор превращается в жуткого ретрограда, когда на смену его новаторству приходит еще более новое понимание. Поразительно, как он с умным видом начинает вещать не только о том, что по-настоящему понимает, но и о том, о чем имеет лишь весьма смутное представление. А люди принимают все за чистую монету. Были уже примеры, когда такие деятели становились чиновниками. Люди думали: наконец-то додумались дать власть ученому, - но увы, тот лишь расправлялся со своими оппонентами.

Поэтому лучше иметь варианты двух специалистов, желательно не соглашающихся в чем-то друг с другом. Если же они умудрятся написать противоречащие друг другу версии, то что ж, значит либо эта тема совершенно не развита и смысла выставлять ее на обозрение обычным людям нет, либо нужно указать оба мнения.

Но это все лишь начало работы над книгой. Ключевыми же этапами я видел иное. После того как будут готовы несколько вариантов главы, текст должен быть обработан литераторами, чтобы он заиграл легкостью и простотой. Он должен читаться как роман, но без растекания мыслью по древу, с повторениями ключевых моментов в конце каждой главы. Помимо литературной правки, я ожидал от писателей совместной работы с учеными по созданию ярких примеров по каждой теме, идей для рисунков и графиков, которые в интересной и красочной форме должны были оформить художники. Все, что можно было выразить картинкой, должно было получить соответствующее воплощение. Нельзя картинкой? Пусть будет оформлено графиком. Нельзя графиком? Тогда красивой таблицей. Нельзя и таблицей? Вот тогда уже нужен текст.

Но все это было красиво лишь в планах. На деле же работа застопорилась чуть ли не на первом этапе - этапе понимания текста литераторами. Текст, который должен быть понятен любому школяру, в своем черновом виде оказался не по зубам корифеям литературы. Корбюзье, заведовавший редактурой книги, лишь разводил руками, говоря, что понять даже первую главу он не в состоянии, а потому о редактуре этой абракадабры и речи быть не может.

Пришлось собрать соавторов и еще раз разъяснить им суть книги:

- Наша с вами цель - достичь понимания самого обычного человека.

- Господин Лерв, наука требует жертв: кто захочет - поймет, кто не хочет - и не надо, - сказал один из ученых.

- Считайте, что рабочее название нашего проекта - "Математика для тупиц". Наша цель не умные-разумные, которые и без нас все поймут, а предельно простые личности. Тупицы, если хотите.

- Тупицам разъяснять бесполезно, - ответил мне другой ученый. - В человеке должна быть хоть искорка таланта.

- Хорошо. Пусть будут не тупицы. Пусть будут талантливые личности. Вот посмотрите: перед вами господин Корбюзье, блестящий литератор, известный на всю империю своим талантом. Ваша цель - чтобы он понял в вашем учебнике каждую главу.

- А это, вообще, возможно? - вклинился в наш спор Корбюзье. - А то, знаете ли, математика для меня всегда казалась темным лесом.

Я перевел взгляд с журналиста на ученых и спросил:

- Ну что, беретесь?

Ученые задумались и с большим сомнением посмотрели на Корбюзье.

Как рассказывал Виран, рабочее название проекта с моей легкой руки действительно поменялось. Но не на "Математику для тупиц", а на "Математику для Корбюзье". Фамилия Корбюзье стала нарицательной: отныне она выражала в высшей степени... талантливую личность, но не в области математики. Соавторы так погрузились в написание книги, что даже бывало в университете на своих лекциях, когда видели непонимание студентов, в сердцах восклицали:

- Да это даже Корбюзье поймет!

Объект шуток при этом нисколько не обижался. Наоборот, он в полной мере наслаждался своей ролью. Когда авторы-математики приходили узнать судьбу очередной главы, они смотрели на него словно подсудимые на верховного судью, с трепетом и страхом надеясь услышать оправдательный приговор.

- Вы же все поняли, господин Корбюзье? - с замирающим сердцем спрашивали маститые ученые.

Корбюзье выдерживал театральную паузу и с царственным видом слегка кивал. Математики издавали вздох облегчения.

Во время работы над книгой вовсю обсуждался проект "Физики для тупиц", и Корбюзье, которому пришлась по душе новая работа, как-то при ученых сказал, что и там собирается быть редактором. Говорят, один из физиков упал в обморок.

День сдачи окончательной версии книги стал знаменательным для редакции - никогда ранее в ней не собиралось столько людей: радующиеся математики с удовольствием пожимали руку и даже обнимали Корбюзье, улыбающийся Виран беседовал с корректором и учеными, художник что-то объяснял вовсе незнакомому мне человеку. Но все они замерли, когда увидели меня. На их лицах читалось предвкушение чего-то особенного, и весь мой жизненный опыт кричал: дело не только в итоговой сдаче материала.

Так и случилось. Довольный Корбюзье, многословно выразив общую радость, передал мне экземпляр готовой рукописи. На титульной странице большими буквами было тщательно выведено окончательное название:

Математика для тупиц

Я оглядел собравшихся: каждый лучился счастьем. На секунду остановил взгляд на Виране. Он одними глазами, казалось, пожал плечами: решать, мол, вам. Как торговец я понимал: это абсолютно недопустимое название, многие из-за него не станут покупать учебник, могут отказаться от закупок университеты. С другой стороны, книга значительно превосходит аналоги по своему уровню, а значит, мы монополисты и имеем право на блажь. Но не на такую...

И все же это некоммерческий проект. Что там Виран говорил о выплеске эмоций? Пусть люди порадуются, они заслужили. Мысленно махнув на все рукой, я сказал:

- Уговорили.

Радостный смех показал: все поняли, что я имел в виду.

В день, когда весь тираж был готов, зайдя в редакцию, я увидел Вирана, который, развалившись на стуле и положив ноги на стол, любовался каким-то списком.

- Что вас так заинтересовало? - спросил его я.

- Да вот, у нас же такой замечательный учебник вышел, с таким замечательным названием. Нужно бы осчастливить наиболее уважаемых мною господ персональным экземпляром. Вы же не против?

Я пожал плечами: дело, мол, ваше. Виран удовлетворенно кивнул и продолжил:

- Представляете, как будет звучать? "Математика для тупиц. Персональный экземпляр для барона Копонина"! Здорово, правда?

Я подошел и с интересом просмотрел составленный Вираном список.

- Что, думаете, кого бы вычеркнуть? - спросил он.

- Нет, думаю, кто из них первым вас убьет.

Виран недовольно вздохнул:

- Знаете, я иногда скучаю по прежней работе. Там бы редактор взял да вычеркнул всех из этого списка. В итоге я бы считал себя белым лебедем, которому злые тираны не дают расправить крылья. Но вот теперь я на воле, пытаюсь взлететь, а выясняется, что крыльев-то у меня нет. Выходит, я не лебедь, а... в общем, иное животное, - с этими словами он сам вычеркнул барона Копонина из списка.

Усмехнувшись, я прошел в свой кабинет - и тут сообразил: меня же императорская канцелярия о персональных экземплярах просила! Они же говорили, что если я посмею не прислать их, то это чуть ли не оскорбление монаршей особы. Я с улыбкой покачал головой: разве можно нарушать предписания канцелярии? Я же законопослушный гражданин, верно? Достав из стопки книгу, я максимально старательно приписал несколько слов к ее названию на титульной странице. По-моему, вышло красиво:

Математика для тупиц

Персональный экземпляр для Его Императорского Величества

Время от времени в редакции мы обсуждали общие темы. Случались и споры. Иногда кто-то из журналистов, отстаивая свою точку зрения, в запале называл остальных ничего не смыслящими дураками - было забавно. Сегодня достали и меня:

- Вот чем вам Новарт так не угодил?

- Господин Лерв, вы уж простите, но где мы, а где он? - высказался Виран. - Герцог и все такое, но он дикарь.

- Дикарь? - не выдержал я. - Этот дикарь смог варварам, зверям, как вы выражаетесь, открыть путь к цивилизации. Вы вообще видели студентов с Севера? Вы от них почему-то нос воротите, а я говорил. Более добрых, честных людей в жизни не встречал. А ведь это то поколение, которое выросло при дикаре, как вы выражаетесь.

Виран отвел взгляд, но тут вмешался Корбюзье:

- Ну да, как икру каждое утро ест, так думает: как там народ?

- А он, что, забрал себе, что ли, всю власть? Вы вот, господин Корбюзье, любите порассуждать о свободе, что надо бы народовластие - и вот вам, казалось бы, блестящий пример: человек добровольно внедряет общий совет, в котором играет все меньшую роль. И что, вы его поддержали? Нет, плюнули и пошли себе дальше рассуждать о народовластии. Потому что вам плевать на народ, плевать на идеалы, вам лишь бы порассуждать о чем-то, потешить собственное самолюбие. Заговори с кем-то честно о смысле жизни - что он скажет? Да отвернется он от тебя, примет за безумца. Зато, найдя другого, такого же корыстного человека, как он, всласть порассуждает о том, что такое смысл жизни и есть ли он вообще. Потому что всерьез смысл его не интересует. Его интересуют собственные рассуждения, хочет покрасоваться, высказать какую-то остроту, посмеяться вместе с такими же, как он, назвать других людей глупцами, не понимающими великого смысла, который он узрел и который уже завтра променяет на другой. Стоит заговорить с ним о настоящем человеке - чистом, непорочном герое - он выскажет какую-нибудь колкость, сведет на шутку, отвернется. Потому что чистоты ему не нужно, он не собирается меняться. Плевать ему на правду. Вы покажите мне хоть одного человека, хоть одного, который готов действительно поменяться, готов честно и абсолютно серьезно разговаривать о смысле жизни.

Коллеги опустили взгляд.

Зря я вспылил. Это было некрасиво, неправильно. Обидел людей. Сказал, конечно, правду. Что думал, то сказал. Ладно, нужно держать себя в руках, что-то я в последнее время теряю самообладание.

И вот, других ругаю, а на себя бы посмотрел. С Джоном, например, вполне мог бы поговорить честно и серьезно и о смысле жизни, и об идеале. Но сам же этого не делаю, сам стыжусь разговоров об этом, сам отворачиваюсь от этого. Так к чему других ругать? С себя бы начать...

Но смысл смыслом, а жизненная траншея вела меня иным путем. Я продолжал думать о расширении. Серия "...для тупиц" вызвала бурный интерес и принесла, как мне кажется, немалую пользу. Университеты, даже Имперский, охотно закупали у нас книги. Мне было интересно, как такие бюрократические организации смотрят на название. Оказалось, вполне нормально: тупицами-то названы студенты, а не бюрократы, так что пусть учатся, чего уж там.

У меня была идея издать серию "...для продвинутых", вернее "...для продвинутых тупиц", чтобы не обидеть тех, кому эта книга окажется не по зубам. Наша первая серия учебников оказалась слишком легкой для некоторых студентов - их, конечно было немного, но это был костяк будущей интеллектуальной элиты. Преподаватели жаловались, что на таких студентов наш учебник навевает скуку - слишком просто, слишком легко. Человеку, особенно в молодости, нередко нужен какой-то вызов, должна быть планка, которую он преодолеет, но с трудом, с усилиями. В общем, пытаясь придать простоту учебникам, мы, похоже, слегка перестарались. А может, и не перестарались, а просто не предполагали, что по ним станут заниматься гении.

"Продвинутая" серия была масштабным проектом, в котором я был гораздо менее уверен, чем в своей предыдущей идее. Поэтому я обратился за советом к господину Крегусу, своему бывшему наставнику, у которого когда-то постигал суть математики.

- Что ж, - сказал он, ознакомившись с новым проектом, - идея весьма интересна. Более того, господин Лерв, если все будет проделано на том же уровне, что и в "Математике для тупиц", это будет огромный вклад в будущее науки.

- Господин Крегус, возможно, мне показалось, но в ваших словах ощущаю некоторое сомнение. Пожалуйста, будьте откровенны со мной - это важно для меня. Любые ваши замечания имеют большой вес.

Преподаватель задумчиво посмотрел на меня и после небольшой паузы произнес:

- Понимаете, господин Лерв, вы сделали для науки столько, что мне просто боязно наводить на вас и тень упрека. Вы опередили свое время не на сто, а на все двести лет. Уровень вашего журнала и тем более ваших учебников невероятен. Я очень боюсь обидеть вас, потому что считаю любой укол в ваш адрес несправедливостью.

- Господин Крегус, я ценю ваши слова, но наука не может развиваться без истины, пусть даже горькой.

- Что ж... но только не обижайтесь, пожалуйста. Помните, когда-то я преподавал вам предмет "Суть математики". У сути тогда я выделил две составляющих: красоту и смысл. Так вот, ваши учебники невероятно красивы - не только с эстетической, но и с математической точки зрения. Вы представляете студентам систему аксиом, выводите из них шаг за шагом теоремы, потом переходите к новым концепциям, аксиомам и так далее. Но... понимаете, получается, что студент читает - и вот вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появляются одни аксиомы, потом - другие, затем - третьи. Если, конечно, читать в сочетании с учебником по физике, становится все куда осмысленнее, но на фоне фантастической красоты учебника чувствуется пропасть - пропасть отсутствия смысла.

Я сидел в легком шоке, понимая, что наставник прав. Погнавшись за красотой, я забыл о смысле. И боюсь, не только в науке...

- Ваши предложения? - спросил я, кое-как оправившись от потрясения.

- Вот поэтому я не хотел вам все это говорить, боялся вас обидеть, - с горечью сказал мне преподаватель. - Но раз уж вы спросили, то почему бы не издать учебник, в котором математика рассматривалась бы в историческом разрезе? То есть показать метания ученых и их результат, показать, как математика затачивалась под запросы реальных научных потребностей и физики в частности, показать, что красота вторична, главное - смысл.

Первые тревожные звоночки донесли до меня курьеры. Они рассказывали, что их встречали еще на подъезде к большим городам. Студенты, сменяя друг друга, караулили повозку, чтобы купить первыми новый номер журнала. Пожалев наших молодых читателей, я составил четкий график перевозок, и это привело к еще более устрашающему результату: на подходе к столице курьера теперь встречала целая толпа. А одного из курьеров на границе виконтства однажды и вовсе поджидала рота солдат. Как оказалось, это были люди виконта, причем среди них находился и сам виконт. Он вышел из кареты и чуть ли не бегом, если верить курьеру, направился к тому, потребовав свежий номер. Взяв журнал в руки, руководитель немалой территории дрожащими руками открыл последние страницы: мельком осмотрел одну, вторую, третью, - и издал вздох облегчения. После этого небрежно махнул рукой: мол, езжай, - и убрался восвояси. Курьер очень возмущался, что виконт так и не заплатил за взятый номер.

Курьеры теперь чувствовали себя очень важными персонами. Изменения в них мне не нравились с человеческой точки зрения: гордыня бедняка, на мой взгляд, один из худших пороков. Но торговец внутри меня должен был ликовать: каждый курьер теперь так дорожил своим местом работы, что, казалось, готов был сам платить мне, лишь бы я не задумывался об увольнении.

Однажды мне пришлось отчитывать курьера за срыв сроков, и, похоже, я немного перегнул палку. Курьер задрожал. Что страшно, внутри себя я почувствовал извращенное удовольствие от этой сцены. Опомнившись, постарался вежливо завершить разговор и в последующие несколько дней боялся высказывать людям даже малейшие замечания.

Может, это и есть причина, по которой государи и представители высшего дворянства так любят грозные взгляды, чопорное отношение и прочую высокомерную дрянь? Может, из-за этого они и унижают при всяком удобном случае нижестоящих? Я не хотел становиться таким негодяем.

Помимо курьеров, изменения на себе ощутили и журналисты. Возле нашей редакции теперь практически постоянно кто-нибудь находился: то какой-нибудь студент с благоговением провожал взглядом всех входящих в здание, то кто-нибудь из школяров набирался смелости и просил одного из моих коллег расписаться на экземпляре журнала. К счастью, меня не трогали. Кто я для них? Мешок с деньгами, по чудачеству своему решивший отдать небольшую сумму на научный журнальчик.

Так думал я вплоть до приема, организованного графом. Этот пройдоха зазвал студентов, ученых и мелких дворян на банкет в честь журнала. Мне же приглашение прислал лишь в конце. Получалось: откажусь я - и сорву банкет, организованный "бессребреником" ради моего журнала, сорву людям праздник, проявлю гордыню. Поэтому, скрепя сердце, согласился и вот теперь в сопровождении Вирана приближался ко входу в резиденцию графа.

- Господин Серж Лерв! - прогремел голос дворецкого, и в огромном зале установилась полная тишина.

Так дурно я себя не чувствовал никогда. Все взгляды были сосредоточены на мне. В какой-то момент я замер и боялся не то что пошевелиться, а даже дышать. Вывел меня из оцепенения граф, слащаво поприветствовавший меня и пригласивший познакомиться с гостями. Словно ходячая палка, я делал пару шагов, аккуратно жал руку, кивал. Пара шагов, рукопожатие, кивок. Шаг, пожатие, кивок.

Когда, наконец, все закончилось и я дошел до более-менее укромного уголка, стало легче.

- А я вам говорил, господин Лерв, что вы фигура номер два в империи, - полушутливо поддел меня Виран.

Но его я слушал лишь вполуха, пытаясь прийти в себя, и аккуратно, стараясь ни с кем не встретиться взглядом, осматривал зал.

- ...а ведь вы еще в женском дворянском обществе не были, - продолжал тем временем Виран. - Я раньше все удивлялся, почему такой видный, богатый человек, как вы, так долго не женится. Но вы просто дальновиднее меня. Я-то по глупости своей не думал, что настоящая слава прогремит, когда перейду в научный журнал. А вы, видно, готовились к этому - и теперь у ваших ног вся империя. Для дочери любого графа выйти замуж за вас - счастье. Единственное, чего не понимаю: чего вы ждете теперь? Впрочем... кажется, я понял: вы, вероятно, ожидаете предложения от императора. Если он не полный олух, то должен осознать: господин Серж Лерв - лучшая партия для принцессы. Ей, правда, всего двенадцать, но...

При этих словах я угрюмо посмотрел на Вирана. Он рассмеялся.

Вероятно, Виран думал, что я стушевался из-за неумения выступать на публике. Но это не так. Ну или надеюсь, что не так. Может, я и не любил собраний, но никогда там вроде бы не терялся. Меня шокировало другое: культ.

Просто поразительно, как абсолютно логичные действия, бывает, ведут в тупик. Пошел в университет, думал заниматься честной торговлей - но, положа руку на сердце, стал понимать, что то, чему нас учили, и то, чем я стал заниматься, - это создание культа. У меня был культ парфюмерии, у Владислава - культ кофе. Все ради прибыли. Я ушел от этого, думал: вот, займусь наукой - но получил снова культ. На меня смотрят как на небожителя. И от этого больно. Я же просто хочу развивать науку. Я не хочу ничего дурного...

Следующий день вернул меня с небес на землю. В дверь постучал охранник и сообщил, что Корбюзье арестован.

- Приказ графа, я не мог помешать страже, - пояснил наемник.

Пока я готовился нанести визит графу, ко мне прибыл его посыльный - граф, оказывается, и сам желал меня видеть...

- Ваша светлость, скажу напрямик: вы же понимаете, что рубрики "Цирк, цирк, цирк" и "Будни редакции" пополнятся весьма интересными для вас материалами?

- Именно поэтому я и хотел с вами поговорить, господин Лерв. Поверьте: я симпатизирую вашему журналу. Да, вы меня задевали пару раз в своем издании, но знаете, меня это даже радует. Благодаря этому я могу смело всем, даже императору, говорить: вот, смотрите, эти люди явно не мои, готовы критиковать, но, живя в моем графстве, нашли всего пару поводов для критики. Не это ли показатель того, что я прекрасно управляюсь со своими делами? - улыбнулся он, проявив ямочки на щеках.

Я подумал, что у меня вполне есть ответ на его вопрос: каждый номер мы могли б дюжину новостей о его графстве публиковать... Говорить ему о том, что его сараи мало наших читателей интересуют, не стал. Сейчас важно другое.

- К тому же я даже слыву вольнодумцем. Вон, Восточный университет жив да здравствует, никаких гонений с моей стороны на него. Самый свободный университет в мире между прочим!

- Тогда в чем причина?

Он обратил взгляд ввысь.

- Это был намек мне с высших сфер. Такие намеки сродни приказам, господин Лерв. Ослушаюсь - и буду в большой немилости.

- Что за высшие сферы? - не понял я.

- Высшими сферами обычно называют ровно одного человека.

- Императора?

- Я вам этого не говорил. Просто хотел, чтобы вы поняли мои мотивы и не держали на меня зла. Я, как видите, оказался будто между молотом и наковальней. Мне не хочется обидеть вас. Но и высшие сферы обидеть тоже не могу.

- То есть это был не приказ, просто намек?

- Намек сродни приказу. Но юридически да, приказа как такового не было. Но опять же: я вам этого не говорил. Просто хотел быть с вами откровенным.

Я уж и забыл, как ненавижу дурную витиеватость дворян, чиновников и прочих имперских холуев. Ладно, ваша светлость, врага вы мне обрисовали. Теперь понять бы, как с ним разобраться.

Спустя час я ходил по своей комнате и размышлял. Давление через журнал и статьи - это конечно, хорошо, но, во-первых, вряд ли подействует, а во-вторых, боюсь, это только первая проба на слабость. Увидит император, что ничего особенного не произошло - и пойдут массовые аресты, были намеки - стали приказы. И журналисты будут в тюрьме.

Нет, нужно обозначить твердую позицию, а уже потом, отстояв ее, действовать как с опасным хищником: не мстить, не покушаться на чужую территорию. Показать свою адекватность.

Для меня самым простым, топорным, но весьма действенным методом был побег. Я смогу его устроить, найму со стороны людей, и меня не смогут ни в чем обвинить. Но ведь я не Новарт, у меня без жертв не обойдется... Тут я замер. Новарт! Новарт! Я подошел к столу, открыл ключом дальний ящик и вытащил один из бланков, когда-то полученных от герцога. Что ж, ваше императорское величество, получите ход конем.

С адвокатом и стражником мы зашли в темницу через главный вход и неожиданно стали подниматься по лестнице.

- Он наверху? - спросил я охранника.

- Да, господин, в самой лучшей камере. Вернее, даже не камере, можно сказать, в гостиничном номере, - с улыбкой добавил страж.

Я стал припоминать историю графства. Кажется, на верхних этажах располагались не камеры, а апартаменты для почетных пленников - дворян, которых нужно подержать в неволе, но так, чтобы они потом не очень обижались. Я покачал головой: граф верен себе - боится не только молота, но и наковальни.

Стражник открыл резную дверь - и мы увидели Корбюзье. Растрепанный, с красными от долгого плача глазами он кинулся ко мне:

- Господин Лерв!

Мне пришлось обнять его:

- Все в порядке, господин Корбюзье. Считайте, вы уже почти на свободе.

Охранник нахмурился:

- Таких приказаний не было.

- Будут, - ответил я. - Через пару часов придем с решением судьи. Ладно. Господин Корбюзье, нужна ваша подпись: ознакомьтесь с документом и, если согласны, распишитесь.

Журналист сел за стол, быстро пробежался глазами по тексту бланка, потом уже внимательно прочел его и удивленно спросил:

- Ничего не понимаю. Зачем это?

- Вице-королевство - независимое государство, - ответил я словами Новарта. - Его граждане неподсудны империи. После вашей подписи вас не посмеет тронуть ни один имперский суд.

Корбюзье с расширенными зрачками посмотрел на меня:

- Это... да.

Он быстро поставил свою подпись и, встав, передал документ мне:

- Я говорил вам, что люблю вас?

- Как вассал своего нелюбимого императора?

- Нет, как лучшего друга, - серьезно ответил Корбюзье и протянул мне руку.

Я неловко пожал ее.

Через несколько дней оправившийся Корбюзье решительно положил на мой стол написанную им заметку для "Будней редакции". Я внимательно прочел ее и лишь покачал головой: к сожалению, он не понимал. Эмоционально и талантливо Корбюзье описал свой неполный день тюремного заключения так, словно это были сто лет сущего ада. Я понимал его, но он не понимал меня.

Виран также предложил свои услуги, и я чувствовал его настрой: ситуацию он опишет пусть вскользь, но метко - так, что читатель к концу заметки будет готов собственными руками задушить императора. Я понимал его, но все же попытался описать ему свое видение - Виран впервые за все время посмотрел на меня с полным непониманием.

Я ходил из угла в угол, осознавая, что оказался полностью одинок в своем видении ситуации. Я смотрел на нее как дуэлянт на дуэль или, быть может, даже как полководец на войну. Нам нанесли проверочный болезненный укол - не чтобы убить или серьезно ранить, а просто чтобы посмотреть, на что мы способны, можно ли нас уничтожить последующим градом ударов.

Мы на редкость удачно парировали удар императора - сделали ход, которого он совершенно не ожидал. Теперь он уже не так уверен, что может верно прогнозировать ход битвы. Рубрика "Будни редакции" в следующем номере журнала - это уже не парирование удара, а полноценный ответ, который может решить исход войны.

Нельзя оставлять арест Корбюзье безнаказанным - тогда щелчок за щелчком, конфискация за конфискацией, арест за арестом мы окажемся ни с чем. Но отвечать на это тотальным сражением, как предлагают Виран и Корбюзье, тоже нельзя. Враг примет это за неадекватность и просто сметет нас, уже не считаясь с последствиями для собственной безопасности.

В заметке нельзя оставить без внимания графа. Он должен понять, что в будущем ставить нам препоны нельзя. Должен понять, что рискует своим именем, рискует встретиться с презрением в глазах студентов, ученых и интеллигенции в целом, рискует вписать себя в историю негодяем, которого будут стыдиться собственные внуки. Но при этом мы не должны сейчас критиковать его напропалую - должны оставить возможность прийти и пожать нам руку. А значит, в заметке пинок в его адрес должен быть строго отмеренным - не слишком слабым, но и не слишком сильным. Благодаря этому не только он, но и другие имперские холуи десять раз подумают, прежде чем исполнять не то что намек, а даже прямой приказ императора.

И, наконец, главный адресат заметки - сам император. Нельзя писать об этом напрямую, лишь общими с виду словами дать понять, что в следующий раз мы проведем полноценное расследование и укажем всех виновных с доказательством их преступлений. Благодаря наличию угрозы император поймет, что удары в нашу сторону без последствий не обойдутся. Благодаря завуалированности угрозы он сможет сделать вид, что ничего и не было, а случившееся - лишь перегибы на местах, не более того.

Я четко понимал это. Казалось, текст заметки словно сам представал предо мной. Но кто я такой, чтобы писать ее? Человек, не опубликовавший ни строчки? Но некому доверить. Некому. Хорошо, я просто попробую. Увижу, что писатель из меня никакой, а потом уже доверюсь профессионалам. Просто попробую.

Я сел за стол, взялся за перо - и строчки полились на бумагу. Иногда перо замирало, я задумывался, откидывался на спинку стула, прокручивал в голове текст и продолжал запись. За полчаса заметка была готова. Я перечитал ее - стало страшно. Слишком цельно, словно и не я писал. Хотел было заменить пару слов, но просто побоялся испортить полученное. Слишком цельно.

Или так считают все начинающие графоманы? Слишком много воображаю о себе? Что ж, это легко проверить. Отдам корректору и получу вежливый ответ: "Господин Лерв, поймите, я очень уважаю вас. Но тут не только орфографические ошибки, но и стилистические. И исправить их... сложно. Давайте, господин Виран лучше все напишет".

Успокоив таким образом себя, я подошел к корректору и передал текст в ожидании полного разгрома. Он внимательно прочитал заметку, потом поднял на меня глаза и с изумлением покачал головой: правок не требовалось.

Чистый текст без единого исправления пролежал на моем столе два дня. Я тянул до последнего и не решался. Кем я себя возомнил? Ведь понимаю же, что сейчас на кону стоит не только судьба журнала: маховик репрессий не остановится на этом. Если сомнут нас, по инерции захватят и всех иных интеллигентов, посмевших поднять голову. Вот пусть интеллигенты и пишут заметку. А я, солдафон-торгаш, какое имею на это право? Просто доверить Вирану и Корбюзье. И все. Но такое решение казалось в корне неверным... Тут в дверь постучали.

- Войдите.

На пороге оказался Виран, который с легкой тревогой и нерешительностью мягко напомнил:

- Господин Лерв, до сдачи номера остался час.

В руках мой заместитель теребил листы бумаги с многократно перечеркнутым и исправленным текстом. Он приготовил мне запасной путь. Стоит лишь кивнуть - и рубрика "Будни редакции" пополнится очередным творением настоящего мастера слова. Стоит лишь кивнуть... С неожиданной для себя решительностью я взял со стола листы и уверенно протянул их литератору:

- Этот текст, господин Виран, этот.

Когда ситуация успокоилась, я все чаще стал размышлять на отвлеченные темы. Стоял у окна, покачивал воду в стакане, который держал в руке, смотрел, как мимо проходят люди, проезжают время от времени повозки. Неожиданно услышал раздавшийся сзади жизнерадостный голос Вирана:

- Господин Лерв, о чем задумались?

- Вам и правда интересно? - спросил я, развернувшись к нему.

Он серьезно кивнул.

- Да вот думаю, каков отрицательный эффект моего вмешательства в издательский рынок. Наш журнал и книги убыточны. Не подумайте, что я жалуюсь - наоборот, готов тратить и больше при необходимости - просто рассуждения. Так вот, фактически то, что я делаю, - это нерыночное вмешательство. От этого так или иначе страдают другие издатели книг, журналов, даже газет. Они не могут со мной конкурировать, причем не из-за собственных дурных умений, а из-за абсолютно нерыночных механизмов, которые я включил. Такое вмешательство в экономике обычно считают высшим злом. Мы же сами, например, критикуем имперскую систему образования из-за полной монополии государства. Фактически главный тормоз развития образования у нас - это имперские службы. Вроде бы они снижают цену, делают образование доступным, но из-за этого нормальные образовательные учреждения не могут с ними конкурировать, рынок не может найти оптимальную образовательную систему, и царствует бюрократизированная, дурная программа обучения, установленная государством. Так вот: то, что я сделал с издательским рынком, очень похоже на такое вмешательство. Да, я вроде бы стараюсь внедрять рыночные механизмы, где могу: при выборе авторов, сотрудников. Но это не отменяет того, что я исказил работу рынка.

Виран потряс головой и спросил:

- Рынок, по-вашему, должен быть везде? Даже, к примеру, в тюрьмах?

- Есть определенные ограничения даже для рынка. Скажем, рынки опьяняющих веществ, азартных игр я бы запретил вовсе. Понятно, появился бы тогда черный рынок, но это в какой-то степени нормально: если человек совсем не понимает собственного вреда, что ж, это его личный выбор, его свобода действий, кто-то же должен на личном примере показать остальным последствия такого выбора. Но если говорить о тюрьмах, то и здесь вполне допустим рынок. Сейчас тюрьмы не исправляют, а ломают человека. Нечеловеческие, безжалостные условия. "Исправлением" занимаются такие надзиратели, которые сами заслуживают темницы. Мрак и ужас. И в этом полная, тотальная вина государства как монополиста. Вот если б они дали возможность образоваться частным тюрьмам, проводили бы среди них конкурс с оценкой их деятельности, все бы поменялось. Постепенно рынок находил бы все более эффективные и при этом человеческие методы исправления, не покушающиеся на свободу выбора. В общем, на месте императора, возможно, поступил бы именно так.

- Аве Серж Лерв! - шутливо провозгласил Виран, но мгновенно осекся, увидев изменившееся выражение на моем лице: - Простите, не сдержался. Мне тоже, поверьте, хочется быть серьезным. Поэтому позвольте и мне предельно откровенное рассуждение... До того как стал работать в журнале, всегда считал себя человеком искусства. Люди искусства - это, знаете ли, такие гордецы, которые считают, что все остальные - пыль под их ногами. Мол, ученые всякие - это приземленные, ничтожные существа. Торговцы - корыстные мерзавцы. Ну а вот мы - венец всего человечества. Уж мы-то знаем, что людям следует делать, какую политику нужно вести, куда следует развиваться, но дураки - увы! - не слушают, не понимают нас, великих интеллектуалов. И вот я оказался в вашем журнале, посмотрел на одних ученых, на других, стал вникать в смысл написанных статей - и меня начало охватывать чувство собственной никчемности. Что я умел-то? Красиво писать да рассуждать о том, о чем понятия на самом деле не имел? Я же ничего не смыслил да и не смыслю ни в политике, ни в экономике, ни в науке. Откуда ж столько пафоса тогда? Но меня слушали, и я упивался этим. А теперь смотрю на ученых - и понимаю, сколько всего не понимаю, смотрю на вас - и вовсе становится страшно. Но самое страшное даже не это. Это я сейчас пытаюсь быть откровенным. Но уже завтра, а то уже и к сегодняшнему вечеру мне снова станет казаться, что уж я-то человек искусства, не абы кто, да и еще в научном журнале работаю, правая рука великого Лерва, а кто остальные? Так, пыль под ногами, - Виран махнул рукой и вышел из кабинета.

Семилетие журнала редакция решила отпраздновать с размахом. Я не хотел пиршеств, но вокруг все были настроены весьма решительно, и мне оставалось лишь поддаться общему течению. Количество гостей требовало впечатляющего по размеру помещения, которое можно было найти только в резиденции графа. Я думал, что он мне откажет, но граф не только не отказал, но еще и наотрез отказался брать плату.

Выдав Вирану чек на все иные расходы, я больше не касался организационных вопросов и вот теперь от главных ворот приближался ко входу в резиденцию. Дворецкий распахнул передо мной двери и громко огласил:

- Господин Серж Лерв!

Если два года тому назад этот зал встретил меня оглушающей тишиной, то теперь послышались громкие крики, аплодисменты и бурное выражение радости. Ко мне подходили литераторы и ученые, кто-то трепетно пожимал мне руку, кто-то, не сдержавшись, хлопал меня по плечу, студенты смотрели на меня во все глаза. Было неприятно.

За огромным столом мне было отведено центральное место. По правую руку от меня находился Виран, по левую - граф. Я недоуменно посмотрел на него, и он со своей неизменной улыбкой ответил:

- Я подумал, что место вашей правой руки занято, но, быть может, вы примете меня хотя бы в таком качестве.

Постепенно за стол усаживалось все больше людей, а я, поддерживая беседу с окружающими, аккуратно пытался рассмотреть присутствующих в зале. Сразу бросилось в глаза отсутствие северян. Я знал, как минимум, трех блестящих студентов с Севера, учащихся в Восточном университете, и потому удивился их отсутствию. На мой вопрос Виран ответил вполне емко:

- Мы не расисты, но...

После этого рассматривание зала получило конкретную цель. И для нее, как мне показалось, вполне подходил прием отца Владислава - я подумал, что он сгодится для оценки человеческих качеств не только невест его сына, но и людей в целом. Мысленно прибавив присутствующим по брюшку и по лысине, стал избавлять себя от иллюзий. Живые эмоции, всегда восхищавшие меня в молодежи, теперь четко отдавали кривлянием и спесью. Остальные, к сожалению, тоже не оставили приятного впечатления. И это мои единомышленники?

- Друзья! - раздался голос Корбюзье.

От неожиданности я вздрогнул. Действительно, не единомышленники, а друзья. Скажи мне, кто твой друг...

- ...мы собрались... - продолжал вещать Корбюзье, но я был весь в своих мыслях.

Почему путь Новарта ведет к тому, что из жестоких разбойников люди превращаются в добрых, искренних людей, стремящихся к знаниям, а мой путь привел к тому, что окружающие превращаются в гордецов, кичащихся своими знаниями?

- ...и это, конечно, господин Серж Лерв, средоточие мыслимого и немыслимого успеха, таланта...

- Красоты, - невольно вырвалось у меня, и Корбюзье повернулся ко мне:

- Красоты?

Под взглядами всех присутствующих мне пришлось как-то оправдываться:

- Мой преподаватель однажды сказал, что талант - это умение видеть красоту во всем окружающем, любовь к красоте.

- Блестящие слова! Да, господин Серж Лерв - средоточие идейной красоты...

"...красоты без смысла", - добавил про себя я.

На банкете не было Владислава. Я на всякий случай уточнил у Вирана, к какой части фразы про расизм он отнес моего друга: к той, что "не", или к той, что "но"? Оказалось, в "но" входили только северяне, поэтому отсутствие Владислава меня обеспокоило, и на следующий день навестил его.

К моему удивлению, он не вышел встретить меня, и я сам в сопровождении его слуги прошел к нему в спальню. Он сидел на стуле, обхватив голову, и, увидев меня, слабо улыбнулся.

- Что случилось-то? - спросил я его.

- Уши болят, - ответил он. - Спать на них даже не могу.

- Лекаря вызывал?

- Да. Осмотрел он уши. Говорит: нормально все. Мол, здоров я. Ага, здоров...

- Дай-ка мне посмотреть, - говорю я.

- Ты что, лекарь?

- Нет, просто в мышцах немного разбираюсь.

Я стал надавливать на различные точки головы, и в какой-то момент Владислав вскрикнул.

- Ага, за ушами, значит, на самом деле. Бывает. Просто, нетренированное у тебя тело, Владислав. В результате, когда одна мышца кричит о боли, тебе кажется, что это другая слабо возмущается.

- Больно-то как. Фонтан боли какой-то. Слушай, а можно его как-то загасить?

- Расслабление. Но аккуратнее только, ты ж с непривычки расслабление от напряжения не отличишь.

- Слушай, я стесняюсь сказать, но у меня тут еще в других местах боли.

- Нет-нет, - покачал головой я, - алгоритм понял, дальше сам пробуй. Ну или жену попроси. Лекаря. А вообще занялся бы ты телом своим, только аккуратно, а то еще хуже сделаешь. Твой живот - это вообще не дело.

- Какой-то ты злой в последнее время стал. Ну не то чтобы совсем злой, а раздражительный какой-то. Раньше вежливее был.

Я грустно кивнул:

- Знаешь: то одно, то другое, достало уже все. Мне бы самому к лекарю, а то, боюсь, сорвусь, когда не надо.

- Во, по лекарям это ты правильно зашел. Я тут с этими болями обо всех узнал. Считай, я главный специалист по лекарям, - Владислав шутливо выпятил грудь.

- Что-то непохоже, что это тебе помогло, - с сомнением хмыкнул я.

- Ну денег просто жалко.

- Тебе?! Денег?!

- Есть один особенный, опытный лекарь, но он в десять раз больше других берет. В десять!

- Ну и заплатил бы. Деньги же есть.

- Так в десять раз! В десять!

Иногда я не понимаю Владислава. Мучиться от боли и жалеть при этом пару десятков золотых, ничтожно малую для себя сумму. Невероятно. Я, вон, в двадцать раз переплатил однажды за кофе... впрочем, это дурной пример.

Отношение к деньгам - весьма занятная тема. Мои родители, хоть и были зажиточными по меркам Сарепты людьми, редко совершали крупные покупки. Отец постоянно откладывал средства, практически не допуская импульсивных приобретений. Такой подход оказался в итоге привит и мне. Может, из-за этого я и не растратил полученные от папы с мамой средства, а сохранил их вплоть до оплаты учебы и вложения в собственную лавку.

Учеба в университете изменила отношение к деньгам. Урок об альтернативных издержках оставил свой след - и я уже был готов потратить значительную сумму, если это приносило прибыль. Поразительно, что Владислав, учившийся вместе со мной, к подобным выводам так и не пришел.

Но и альтернативные издержки недолго царствовали в моей голове. Слишком много времени я уделял сравнению вариантов, поиску выгодной цены, оптимального соотношения цены и качества. Третий подход решил эту проблему. Сталкиваясь с необходимостью выбора, я стал задавать себе вопрос: "А что бы я выбрал, будь у меня деньги?" В итоге появлялся вариант мечты, осознав который я с улыбкой говорил: "Так у меня же есть деньги". В случае слишком уж значительной цены выбирал чуть менее удобный вариант, но уже ориентировался на мечту, а не на средства, издержки и прочее. Этим экономил себе время, расчищал мысли и вообще делал процесс покупки приятным.

Наконец, последнее, к чему пришел, - ценностный подход. Я спрашивал себя: "А что мне вообще надо?" Придя в итоге к выводу, зачастую ошеломляющему, задавал дополнительный вопрос: "Буду ли я жалеть об этой покупке спустя десять лет?" Если раньше я старался совершить один оптимальный выбор в одном сегменте товаров, второй - во втором и так далее, то теперь рассматривал саму необходимость выбора. И это привело к коренным сдвигам: благодаря этому я открыл журнал, издал книги. Причем и при "выборе внутри выбора" уже ориентировался на ценности, а не на деньги, издержки и пр., из-за чего журнал и книги стали, быть может, лучшими в своей области.

В общем, вопрос, идти к лекарю или нет, не стоял. Выйдя от Владислава, я сразу направился к доктору.

- Раздражительность и пустота говорите? - переспросил меня врач, когда я ему рассказал о своих проблемах.

Я кивнул.

- Когда возникли первые симптомы?

- Раздражительность, наверное, после первого выпуска журнала. А пустота - она со мной еще со времен торговли духами.

- Проявление симптомов увеличивается или уменьшается?

- Только увеличивается. Ну может, как открыл журнал, казалось, пустоты чуть стало меньше, но боюсь, это была иллюзия.

Врач кивнул и задумался, потом сказал:

- Вы человек науки, поэтому позвольте мне быть с вами предельно откровенным. Мы, лекари, не боги. То, что вы описали, никак нами не лечится. Лекарская наука крайне несовершенна. Пожалуй, единственной врачебной рекомендацией можно назвать расслабление.

Что там Виран говорил о бумерангах? Такого быстрого возвращения я не ожидал и потому аккуратно возразил:

- Я занимаюсь физическими тренировками, знаю, что это такое.

Доктор кивнул:

- Но напряжение может быть и эмоциональным. Старайтесь избегать негативных чувств. Знаете, читая ваш журнал, особенно последние его рубрики, я сам чувствую нередко гнев в адрес разного рода чиновников. И это просто от чтения нескольких страниц. Вы же в этом котле варитесь, пропускаете все через себя. На вашем месте я бы тоже испытывал, как минимум, раздражительность.

Мне оставалось лишь согласиться.

- Возможно также, что как руководитель вы берете на себя слишком многое. Сейчас, знаете ли, принято говорить о могуществе человека, о том, что он сам творит свою судьбу, и в итоге там, где человеку стоило бы положиться на высшие силы, высшее воздаяние, человек считает себя ответственным - в результате раздражение, бессилие. В общем, из одной крайности - безропотности, когда, возможно, и высшие силы предполагали личную ответственность, - мы бросились в другую: человек берется за роль высших сил, но надрывается, ощущая бессилие и раздражительность... Пожалуй, я отвлекся. В общем единственная врачебная рекомендация - расслабление. Помимо этого, я мог бы дать и еще один совет. Но вы должны понимать: это просто совет человека, не лекаря.

Врач вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул.

- Однажды к моему коллеге пришла женщина с жалобой на головные боли. Он дал ей очень неожиданный совет: родите ребенка. Возраст для родов у нее был пограничный, но рекомендации она последовала. После этого она прожила еще полвека, ни разу не пожаловавшись на мигрень. С точки зрения лекарской науки я никак не могу объяснить действенность этого совета, но вот с человеческой точки зрения, мне кажется, объяснение вижу. Подумайте: может, есть какой-то поступок, который напрашивается, но которого вы по той или иной причине сторонитесь, считаете его глупостью. Вам хочется что-то сделать, но вы годами упорно отказываетесь от этого. К примеру, когда вы занялись журналом, вы, вероятно, пытались тем самым что-то изменить, но это была лишь замена той глупости, которую действительно стоило совершить... Вот, собственно, и весь совет, - развел руками доктор.

Поняв, что прием окончен, я кивнул и спросил:

- Сколько с меня?

- Нисколько, - с улыбкой ответил лекарь.

Я вопросительно посмотрел на доктора, и он сказал:

- Знаете, почему я беру обычно весьма высокую плату?

- Есть спрос, нужно пользоваться, - пожал плечами я. - Правильно делаете, как на мой взгляд.

- Я забыл, с кем имею дело, - улыбнулся он. - Но все же мне хочется верить, что мои мотивы носят несколько менее экономический характер. Я беру много, чтобы люди следовали моим рекомендациям, пили лекарство ровно столько времени, сколько я скажу, выполняли каждый мой совет. Заплатив больше, человек выше ценит полученные советы, да и верит в них больше - это тоже важно. В вашем же случае я рекомендовал совершить глупость. Поэтому позвольте и мне подать вам пример собственной глупостью - не взять с вас ни медяка.

На следующий день редакция в полном составе собралась для обсуждения структуры очередного номера журнала. Когда собрание уже близилось к завершению, в дверь влетел курьер и чуть ли не прокричал:

- Новарта отравили!

Вся редакция уставилась на него, а я даже не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял...

- Господин Лерв, вы в порядке? - спросил меня Виран.

Я изумленно перевел взгляд на него.

- Воды, живо! - крикнул Виран.

Мне под руку поставили стакан, а я смотрел на него и соображал, что с ним нужно делать. Наверное, нужно обхватить его ладонью, сжать пальцы... верно? Я вопросительно посмотрел на Вирана, потом на курьера, и до меня начало медленно доходить.

- Он жив? - спросил я.

- Нет, отравили ж, говорю.

Глаза увлажнились. Неужели этот человек так много значил для меня? Я закрыл глаза и тихо попросил:

- Уйдите... пожалуйста.

Виран, понявший мои эмоции, быстро произнес:

- Уходим, уходим.

Человек, которого я знал всего ничего, был, оказывается, для меня дороже отца. Ближе брата. Идеал человеческих качеств. Слезы потекли по щекам. Я так не плакал давно. Возможно, что и никогда.

Смерть Новарта стала для меня последней каплей. Если сейчас не совершить глупость, о которой говорил лекарь, то когда еще? Нужно поставить ход жизни на паузу и разобраться в себе и смысле жизни вообще. Хватит бежать от этого. Стоп.

Оставалось передать дела. Как и в случае, когда в студенческие времена оставлял парфюмерную лавку Джону, мне пригодилось понимание бизнеса как алгоритма. Составив подробные инструкции "на все случаи жизни", я с легкой душой передал в ведение Джона золотой рудник и со значительным сомнением отдал журнал во временное распоряжение Вирану. Я очень боялся, что без моего контроля журнал отойдет от темы науки и образования, а рубрики "Графоманы", "Цирк, цирк, цирк" и "Будни редакции" разрастутся. Даже в момент самой процедуры передачи я замешкался и, закусив губу, задумчиво посмотрел на литератора. Он встретился со мной взглядом и, к моему удивлению, серьезно ответил на все мною невысказанное:

- Я понял вас, господин Лерв.

От сердца отлегло.

VI. Четыре слова

Под приятный шум морского прибоя я неспешно прогуливался по пустынному берегу. На востоке лучилось взошедшее солнце, воздух постепенно теплел. Прошел год, как я отошел от дел, и прогулки, подобные сегодняшней, стали привычным для меня делом. Наконец, испарились прежние тревоги, исчезла пустота, и теперь возникло ощущение, что я смог разобраться в своих проблемах.

Год назад думал, что правильной глупостью, о которой говорил лекарь, была пауза, пересмотр жизни, но сейчас понимаю, что "глупость", которой я так избегал, заключалась в серьезном разговоре со Стивеном Новартом - человеком, который мог честно дать ответы на интересующие меня вопросы. Я ничего ему не сказал, когда он всерьез ответил мне о смысле - просто счел его чудаком. Не стал искать с ним встречи, когда все с большим уважением относился к нему, хотя понимал: стоит постучать в дверь - и он с радостью ее откроет. Впрочем, и ошибка с Новартом не главное. У него была своя жизнь, и он лишь человек.

Я сторонился смысла, бежал от него. Готов был выбрать предмет со странным названием "Суть математики", лишь бы избежать другого варианта. Готов был совершать любые жизненные повороты, но только не в сторону смысла. Был студентом, торговцем, авантюристом, издателем, кем угодно, но не тем, кто честно и открыто признает очевидное. Обманывался мыслями о том, что успех - свидетельство правильного выбора. Нет, мой "успех" был не моей заслугой, а лишь проявлением любви и доброты ко мне. Даже при неправильном выборе мне всегда давался шанс, мне мягко открывалась дорога к смыслу. Жаль, что я понимаю это лишь сейчас. Рад, что я понял это хотя бы сейчас.

Конечно, я не брошу ни рудник, ни журнал - смысл не требует этого. Но, наверное, первое, что сделаю, - поеду на Север, найду единомышленников Новарта. Если он в своих убеждениях был одинок, что ж... я в любом случае не одинок. С каждым месяцем я все больше чувствую связь - связь, которую, уверен, чувствовал и Новарт, которая веками вела многих по-настоящему честных людей в выборе их жизненного пути. А раз так, то, быть может, следующее мое действие лишь формальность. И все же...

Я остановился, обратил свой взгляд к небу и тихо произнес четыре слова, которые когда-то услышал от Новарта.

Комментарии: 4, последний от 20/03/2021. © Copyright Ахмеров Тимур Размещен: 08/03/2021, изменен: 15/11/2024. 255k. Статистика. Повесть: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Под приятный шум морского прибоя я неспешно прогуливался по пустынному берегу. На востоке алела утренняя заря, воздух был прохладен и свеж. Было хорошо. Прошел год, как я отошел от дел, и прогулки, подобные сегодняшней, стали привычным для меня делом. Наконец, испарились прежние тревоги, исчезла пустота, однако не покидало ощущение, что до конца в своих проблемах я так и не разобрался. Впрочем, сегодня, мне казалось, все должно измениться. Рациональных доводов для этого не видел - просто ощущения, которым я в последнее время доверял все больше. Привычно отпустив мысли на волю, неожиданно получил воспоминание о, казалось бы, незначительном эпизоде. "Два десятка хмурых северян, улыбчивый старик и высокий парень лет двадцати пяти..." Я передернул плечами. Зачем вспоминать такое? Но память упорно продолжала шептать: "Нас встретили у выезда из Сарепты. Два десятка хмурых северян, улыбчивый старик и высокий парень лет двадцати пяти..."

Ахмеров Тимур : другие произведения.

Красота без смысла