Аннотация: Пятый рассказ из серии "Проект ambient".
Сердце Города
Если старинные города походили на лужицу разлитого по недосмотру молока, то современный город 2313 года напоминал бесконечно растущую в длину сосульку. Словно капельки воды, скользили по её телу нетрэйлы. О чём это говорит? Возможно, о том, что в промежутке между исчезновением старых городов и появлением новых, грянули заморозки. А после началась оттепель.
И действительно, жить стало теплее.
Старый Бо Ян по прозвищу "Маленький Ус" иногда думал об этом за чашечкой вечернего напитка. Этим напитком, словно маслом, он смазывал старые шестерёнки в голове и с удовольствием вслушивался в шорох, который эти шестерёнки издавали. Всё равно о чём думать, лишь бы немного разогнать старые механизмы.
Он думал: не горячо и не холодно оттого, что какая-то трава в мире вдруг стала из сладкой солёной. Какая разница, едет мимо твоего окна блестящая, похожая на монетку, кабина сетевого лифта или доносится оттуда пыхтение рикши, как под окнами его прапрадеда? Он маленький человек и делает своё маленькое дело.
Всё равно, являешься ли ты сам этой сосулькой или ловишь ртом капли, что срываются с её кончика. Сегодня так, завтра по-другому.
Бо Ян с удовольствием называл себя ассоциативной машиной. Любая тема дня, которую назначали таковой за завтраком или за обедом, к ночи в старческой голове обрастала таким количеством идиом и сравнений, что её, изначальную, уже было не разглядеть.
Потом эти идиомы расползались по чужим головам, и внуки с упоением играли ими, будто новенькими игрушками. Его джиаши, семейство, обладало самым большим словарным запасом на улице, и старик считал это целиком своей заслугой.
- Что там ваш Город, - посмеиваясь, говорил он родственникам, когда те обсуждали, куда упадут свежие капли, готовые сорваться с ледяного сталактита. - Как вам мои сегодняшние мысли?
- Что ты, дедушка! - отвечали ему со смехом. - Опять в наших головах какой-то мусор. Мы так и думали, что это ты.
Но в глубине души все признавали, что мысли были хороши. Их уже повертели и рассмотрели со всех сторон.
Подчас хорошие идеи очень трудно облечь словами. Хорошо, что какая-то светлая голова придумала взять и объединить семьи в одно, мыслящее сразу всеми головами, существо. Твой разум - будто белоснежный стол, на который ты выкладываешь привезённые семье гостинцы.
Отчего такой способ жизни переняли не все люди, остаётся только гадать. "Одинаковых людей нет", - философски решал для себя этот вопрос Бо Ян.
Тем не менее, к Городу он относился очень уважительно, хоть и иногда не без иронии. Не забывал он и просить за эту иронию прощения каждую ночь, когда приходило время поклонения.
- Прости меня, я был невежлив, - напевно говорил Бо Ян. - Никому не позволено щипать дающую рис руку.
Если продолжить свежевыпеченную ассоциацию с сосулькой, Маленький Ус Бо Ян жил где-то у самых её корней и был самым крошечным паучком, вмороженным в каплю воды. Сектор его был самого сонного цвета из всех возможных (сам Бо Ян уже даже не помнил, какого), магазинчик, который он открывал с рассветом, пах как булочка с корицей, и обивка на стуле была такая же мягкая, как этот запах. Когда-то вокруг был китайский квартал, но теперь китайские гены из соседей требуется выковыривать пинцетом.
Здесь был уютный переулок. Вверх, словно лапки гигантской мухи, возносились ноги небоскрёбов, их оплетали держатели "паучьих вагончиков" (как иногда называли сетевые лифты здесь, внизу).
Когда Бо Ян рано утром открывал лавку, какие-то люди спрашивали его: "Как вам спалось, дедушка с маленькими усами?", и Бо Ян отвечал, смеясь и теребя свой гладкий подбородок:
- Свои последние усы я сбрил, когда мне было тридцать пять. Чтобы люди не смеялись. А они всё помнят!
Иногда он узнавал этих людей. Словно большие черепахи, они выползали к нему из собственного детства, когда свежа была ещё вонь "Мокрого кризиса". А потом Бо Ян самолично закрашивал их краской повседневности, так, что к вечеру уже не оставалось и следа.
Здесь, в переулке, в горшках с влажными пальмами сонно стрекотали изумрудные лягушки. Двери украшены медным литьём, журчит вода, переливаясь изо рта пучеглазого гоблина-каппы в глотку канализационного слива. От древних богов к новым должна течь именно вода. "Мы все плывём в этом потоке", - иногда думал Бо Ян.
Шёлковым утром он распахивал ставни лавки и собирал в специальную сетку накопившийся в переулке туман. Сцеженная из тумана вода хороша для почек.
Выставлял товар. Его семья испокон веков торгует сушёными травками, чаем в коробочках с откидными крышками или же сплющенным в ароматные блины. А ещё пустыми ёмкостями всяких форм и размеров. Нельзя сказать, что с десятилетиями спрос умирает: любой, даже самый глубоко запрятанный нектар рано или поздно находит сборщика. И каждое утро Бо Ян начинал заполнять полки заново, передавая через прикосновения товару потаённый смысл. Что-то становилось на те же места, что накануне, что-то, разрывая привычную картину бытия, находило себе новый угол.
Завершался день поклоном сердцу Города. Эта жирная, торжественная точка, на которой стариковская рука (и ум) ни в коем случае не должна дрожать. Сперва нужно подготовиться. Бо Ян садился на крыльце и медитировал, собрав вокруг себя членов семьи, свободных от повседневных дел.
"Всё моё семейство во мне, - думал старик Бо Ян. - И матери, и отцы, и мои ещё не родившиеся правнуки".
Он сидел, постукивая носком ботинка по камням, и звук получался такой, как будто кто-то играет на цзусенках, музыкальных булыжниках. После чего поднимался (все младшие разбегались по своим делам) и нырял в прохладную тень дома за подношением.
В корзинке только растительная пища, воск в специальной чаше, зелёный чай в чайнике, а ещё -- пустое место для безмерного уважения.
- Дедушка Бо! - спрашивала его, дёргая за рукав, девчушка из соседней джиаши. -- Сердце Города -- это ведь далеко!
- Совсем далеко, - отвечал ей со смехом дедушка, - сделать для старика семь трудных шагов.
За бордовыми занавесками заблудившийся свет ползёт по рукавам Бо Яна, будто голая, без панциря, улитка. Бамбуковые ловушки для ветра рассказывают в тысячный раз историю бесконечности.
Что здесь, в доме? Наверное, то же, что и у всех, только куда меньше места. Джиаши не нужно личное пространство, его части чувствуют себя прекрасно, если рядом есть кто-то из семьи. Кухонный комбайн, такой, что любой гость по первости отшатывается прочь, как от неведомого чудовища. На клыках оранжевый налёт из подгорелого жира, из пасти разит такими блюдами, которые лаоваи просто не могут себе вообразить. Стол, стулья, словно кусочки мозаики разбросанные по дому. Низкие лежаки тут и там, биокомната в неприметной нише. Один лаовай, который, помнится, заходил в гости, назвал дом семьи гнездовьем.
"Впрочем, - сказал он, когда осмотрелся, - здесь достаточно уютно. Всё очень спецефически-вкусное, и если к этому вкусу привыкнуть, то никаких проблем".
На взгляд Бо Яна описание чересчур витиеватое, но правильное. Вкус к жизни в джиаши, единой семье, нужно распробовать.
За деревянными панелями в углу одной из комнат - крошечный алтарь, над ним всё время дрожит воздух, как будто где-то горит невидимая свеча. Бо Ян пробирается туда чуть ли не на цыпочках.
На самом деле всё просто. Сердце бьётся, стучит -- вот и видится это призрачное колебание.
Члены джиаши ходят мимо, соблюдая почтительный парад и стараясь не глядеть в сторону алтаря, чтобы не беспокоить дыхание города. Посторонний же вряд ли сумеет разлепить склеенные патокой крикливых запахов, звуков и красок веки, чтобы увидеть настоящую драгоценность.
Помнится, один из младшеньких, маленький Бо Инь, игрался - представлял, как бы он знакомил чужака с алтарём.
- Что это у тебя такое, маленький друг? - спрашивал воображаемый лаовай.
- Вот это -- фотокартинка с каким-то человеком, его фотографировал я-дедушка. Никто не знает, кто это такой, но каждый может узнать, если посмотрит на неё левым глазиком. Лицо Города.
- Какого такого города?
- Нашего Города! - Бо Инь топал ногой, возмущённый непонятливостью лаовая. - А почему у него человеческое лицо... вот уж не знаю. Нужно спросить у дедушки, а он точно-точно знает.
Лаовай слушал дальше, и малыш вещал, торжественно чеканя слова:
- Это -- часть трубы с какими-то газами, смотрите, она выступает прямо из стены! Она уже была здесь, когда я-прапрадедушка построил этот дом. Это дыхание города. Здесь, в этой пластине -- Зу Зонг, наш предок, который никогда не хотел умирать. Он до сих пор живёт, вот здесь видно, как текут в его теле соки. Это внимание города к нашим желаниям. А вот это, на столешнице, красками, рисовал я-сам. Этот иероглиф... подождите, дяденька, не смотрите в пространство, я сам скажу. Это -- "метка", та самая, что у вас на шее. И у меня тоже есть. Она всегда зелёная! Это любовь города. Это значит, что для любого из нас он всегда найдёт в себе место...
Губы Бо Яна тронула тёплая улыбка. За малышом никто не подсматривал -- просто каждое воспоминание любого из джиаши монеткой звенит в общей копилке, а мысли друг от друга спрятать сложнее, чем фигу в прозрачном пакете.
Купаясь таким образом в озере своих размышлений, Бо Ян добрёл до ширмы и торжественно внёс туда корзину.
И чуть не уронил её себе на ногу.
Перед алтарём, с любопытством его разглядывая, сидел человек. Полы его одежды свешивались по обеим сторонам от табурета, так что казалось, что он сидит просто на корточках. Белый человек в каких-то потрёпанных юишанг посреди дома джиаши! И даже не снял сандалий! Бо Ян с возмущённым стуком поставил корзинку на пол.
- Кто ты такой, могуи?
Человек повернулся к Бо Яну, за спиной которого, уловив тревожные мозговые волны, сгрудились все ближайшие особи. Их волнение наэлектризовало воздух вокруг. Откуда-то вспорхнули и закружились по комнате два-три куриных пера.
- Прошу прощения за вторжение, - сказал чужак извиняющимся тоном. Голос его напоминал плохо настроенный смычковый инструмент. - Я пришёл оттуда, с чёрного хода. Зашёл, знаете, по ошибке.
Зашёл по ошибке... Как в наше время можно хоть что-то сделать по ошибке, если система всегда готова заботливо подсказать любую мелочь и, при необходимости, взять руководство в свои руки?
У человека взбитые ветром волосы, уже изрядно отросшие, щетина на подбородке и вокруг губ, глаз только один, а второго нет и в помине: только гладкая, телесного цвета вставка.
- Я вас не заметил, - Бо Ян оттянул себе указательным пальцем нижнее веко левого глаза, где транслирующая линза сходила с ума, приписывая этому человеку то функции раскладной подставочки для ног, то свойства печенья с кремом. Пространство его не видело!
- Ничего страшного, - проговорил незнакомец с извиняющейся улыбкой. Ни Бо Ян, ни кто-либо из джиаши никогда не видели такого потерянного человека. Сквозь эти длинные узловатые пальцы как будто ежесекундно уплывало прошлое, будущее, сочились капли времени. Чужак вдруг привстал со своего табурета и неуклюже поклонился, отчего малыши чуть было с визгом не бросились врассыпную. - Меня многие не замечают.
Пока Бо Ян разглядывал незнакомца всеми доступными семье глазами, чтобы удостовериться, что ему ничего не привиделось, тот взял разговор в свои руки.
- Кажется, я помешал вашему вечернему променаду? - спросил он с живым любопытством.
- Не променаду, нет, - ответил Бо Ян и икнул.
- Акту поклонения, - закончил он звонким голоском Бо Иня.
- Богу? - недоверчиво спросил лаовай.
- Городскому богу, - хором выдохнули все джиаши.
- Здесь находится его сердце, - снова подхватил Бо Инь. Непоседливый малец прыгал на одной ноге и картинно пускал слюни, показывая, что больше не боится чужака. Бо Ян слегка беспокоился за младшего. Это наиболее самостоятельный эрзи семьи, и в будущем он мог принести ей как радости, так и проблемы. Как трудно сравнивать его, к примеру, с Бо Мингом! Ровесники; Бо Минг стоял здесь же, засунув в рот оба больших пальца, и выглядел достаточно глуповато. У него ещё нет собственного мышления, через голову, снабжённую похожими на свиные уши щеками, со свистом проносились мысли прочих членов семьи.
- Да... да! - лаовай стал выглядеть ещё более взъерошенным. Он смотрел на семейство снизу вверх за счёт того, что сидел, но когда, как сейчас, привстал в миг волнения, внезапно оказался очень высоким. - Он ведь похож на что-то живое, да? Он дышит!
Непосредственность белого варвара понравилась Бо Яну, он даже нашёл эту черту располагающей к себе.
- Вы решили возродить конфессии?
Чужак уставился на дедушку с такой мешаниной чувств во взгляде, что тому внезапно стало не по силам вдохнуть этот большой, гладкий и скользкий воздух. Был в нем и гнев, была и печаль, и было что-то непостижимое даже для густого мозгового вещества Бо Яна. Затем взгляд единственного глаза незнакомца превратился в ледышку и скатился на пол.
- Хотя, конечно, это я сморозил глупость. Бог должен быть вне времени и каких-то рамок, а Город появился всего-то сотню лет назад. Ведь верно?
Когда он вновь поднял взгляд, в нем сквозил лукавый намёк.
- Мы просто скромно приносим ему поесть, - сказал рассудительный Бо Чжитуй, средний сын, в то время как Бо Ян медленно поворачивался кругом. Дом семейства, отражаясь в его блеклых глазах, казался чем-то посторонним, будто за время, пока дедушка моргал, здесь поселился кто-то новый. Руки Бо Чжитуя были запачканы в салате и зелёном масляном огурце, он держал их ладонями вверх, чтобы никого не запачкать. - Понимаешь, лаовай? Он просто живёт здесь, с нами. Как часть семейства. Выйди на любую улицу, ткни пальцем в любой дом -- и окажется, что тот, о ком мы говорим, будет частью его джиаши.
Лаовай открывал и закрывал рот, как большая рыба. Наглотавшись воздуха, он сказал:
- Не бог, не вечный, но настоящий. Вы умные люди, вас... много, так объясните мне, как такое может быть? Я сейчас ничего не понимаю, я как бабочка, которая только что выбралась из кокона.
"Как это понимать? - подумало семейство пухлой головой Бо Минга. - Какой лаовай в наше время разговаривает поэтическим языком. Бабочка... фи! Ну и чудеса".
Чудеса происходили не только с чужаком. Бо Инь вдруг опустился на четвереньки и подполз к лаоваю, толкая перед собой лбом тяжёлую корзинку.
- Если хочешь, поешь и ты. Это очень хорошая пища. Её готовил я-дедушка.
А Маленький Ус, дедушка Бо Ян, сказал:
- Нет-нет, белый лаовай. Не бог. Но что мешает нам поклоняться хорошему человеку, для которого каждый дом -- семья?