Аннотация: Шестой рассказ из серии "Проект ambient".
Это стеклянное здание было банкой, в которой меня унесли из родного водоёма. Зачем? Чтобы выпустить в аквариум, в котором даже вода какого-то незнакомого цвета, и отдаёт душком. "Я уникальный в своём роде, - крались от одного уха до другого непрошенные мысли. - Архаичный обломок прошлых веков. Да, собственно, я и есть каракатица, морской гад, чьи причудливые изображения остались теперь только в пространстве".
Я твёрдо пообещал себе держаться. Приступы паники сдавливали мозг; я постоянно просил у Нэни воды, до тех пор, пока не понял, что жажда не имеет отношения, собственно, к шкурке. То был информационный голод: с каждым шагом мир открывал передо мной новую страницу, а страницы, разделённые на абзацы, были написаны каким-то другим, малопонятным языком. А иллюстрации просто исчезли. Каждую вещь нужно было теперь изучать в деталях, чтобы понять, для чего же она предназначена.
Я шёл, буквально разув глаза (вернее, глаз), и на каждый новый шаг приходилось затрачивать усилие.
Нэни появилась как и обещала, почти через час. За это время повязка на голове потяжелела и стала влажной. Кислый запах чувствовался даже через забитые ноздри.
Повернулась злополучная дверная ручка, зажёгся свет, от которого я предусмотрительно прикрыл лицо. Почти десятисекундное молчание. Я не шевелился: прямая спина, скрещенные в подражание индийским мудрецам ноги. Стержень боли.
Далеко не сразу до меня дошло, что Нэни не стоит в ступоре в дверях, а действует.
- Молодец, что остановил кровотечение. Помощь скоро прибудет. Ты настоящий человек-катастрофа, если сумел пораниться в совершенно пустой комнате.
А голосок-то подрагивает.
Звуки шагов рикошетили от стен, словно упругие мячики. Девушка склонилась надо мной, отодвинула повязку. Где-то булькнуло; я подумал, что это моя кровь, но потом в область покалеченного зрения попал дрожащий подбородок Нени. Она сдерживала рвотные позывы.
- Тебя починят.
Я подивился столь нехарактерной для дурика-натурала фразе, потом ещё раз подивился нелепости выбранного для столь легкомысленного удивления момента.
- Линзу повредил?
Нет, я снял её и положил в карман.
- Я теперь куда натуральнее любого из вас, - не голос, а хрип. Кажется, что много крови протекло внутрь, в глазницу, и сковало горло запёкшейся коркой.
- И дурее тоже, - парировала Нэни.
Кажется, она уже поняла, что всё не так просто, как кажется. Я повернул голову так, чтобы видеть лицо девушки, и рассказал, что натворил. Нэни испуганно оглянулась на дверную ручку.
- Да, да, прямо в неё. Прежде чем хвататься, лучше вытри платком. Или слепи из одежды перчатки.
Она помогла мне встать, подобрала шляпу, а через секунду я почувствовал её на своей голове.
- Лучше выйти навстречу врачам, когда те прибудут, - сказала Нэни.
"Я не хочу, чтобы об этом месте знали посторонние".
Цепляясь всеми конечностями за свою спутницу, я положил начало длинному пути через новый мир.
Что за картина перед вами предстанет, если вы потеряете зрение?
Какой воздух вдохнёт в вас мир, если вы потеряете обоняние?
Я потерял доступ к информации, и теперь изнывал от ужаса и любопытства. Всё было таким необычным. Коридоры здания удирали от нас и таились за углами. А потом снова убегали. Двери без опознавательных знаков; казалось невозможным, что Нэни может что-то разглядеть на их поверхности и найти нужную: для меня они были все как начисто лишённые индивидуальности лица. Странно и болезненно свет отражался от гладких поверхностей.
Мы выбрались наружу и стояли посреди тихого переулка, ожидая, пока прибудет спасательный модуль. Здесь старая кирпичная кладка, рисунки на стенах, окна на декоративных балконах обрамлялись цветами в горшках. Воздух тих и прохладен. А дальше начиналось что-то невообразимое - словно заглядываешь в чьё-то развёрстое брюхо, где все сверкает хромом и протекают какие-то хитрые, враз ставшие недоступными для понимания, процессы.
Я облокотился на сосредоточенно сопящую Нэни и закрыл глаза. Я вдруг почувствовал себя жидкостью в шприце, игла которого готова отправить меня в путешествие по пластиковым венам.
- Я не буду восстанавливать линзу, - сказал я Нэни.
Медмод доставил нас в ближайший центр человеческого восстановления, висящий, как гнездо каких-то трудяг-насекомых, на невообразимой для меня теперь высоте.
Вот уж не думал, что могу бояться высоты. Я, родившийся, как и большинство людей, на потолке цивилизации, чуть ли не из мушиной кладки!
Мой случай сочли тяжёлым, поэтому врач был живым. То есть человеком. Правда, весьма специфичной наружности.
Профессионально-ориентированные мутации были важной частью многих профессий, и, в принципе, у меня они вызывали только одобрение. Люди связывали себя с каким-то делом и знали, что это навсегда. В прошлом времени, прозванном кем-то из умных "временем восьми ветров", когда каждый считал своим долгом хорошенько пометаться, прежде чем найти себе пригретое местечко, такие люди выглядели бы дикостью.
У дока выпученные глаза, в глубине которых мельтешат и бесконечно наслаиваются одна на другую линзы; глаза эти способны контролировать работу самого мельчайшего из нервов. Его движения похожи на движения машины, а суставы будто на подшипниках. Пальцы длинные и острые, в них встроен добрый десяток датчиков, позволяющих доку измерять температуру, считать пульс и проводить ряд анализов простым прикосновением к пациенту.
Я поздоровался, получив в ответ вежливый кивок, проинформировал о своих намерениях. Док ничего не сказал, а только потянулся к моему лицу похожими на щупальца пальцами.
Потом усадил в глубокое кресло и стал производить какие-то манипуляции над моим лицом. Приходилось терпеть не столько боль, сколько желание вскочить с кресла. За закрытыми глазами теперь была только темнота, а огонёк пространства заменила резкая, взрывная пульсация страха. Что этот паукообразное существо со мной делает?
- У тебя будет время подумать, - услышал я голос Нэни. - Хочешь обратно глаз? Придётся оставить заявку, его изготовят новый в течение суток.
Какой смысл беглецу возвращаться за забытой вещью? Бежать, так бежать.
- Не нужно. Пусть сделают, чтобы не так болело.
- Не хочешь? - Я приоткрыл здоровый глаз и наблюдал, как Нэни характерным жестом непонимания тычет себя пальцем в лоб. - Какой кошмар! Я хочу убежать от тебя хотя бы на пару часов в прошлое. У меня там есть Сандра. Тоже непоседливое существо, но морока с ней, по крайней мере, приятна.
Видимо, мне впрыснули обезболивающее, потому как какое-то время спустя я перестал ощущать чужое присутствие в своей глазнице, как и саму глазницу. Как и добрую половину головы. Губы стали тяжёлыми, как будто их вылепили из какого-то плотного материала. Я услышал свой голос:
- Почему он молчит?
Нэни иронично подняла брови.
- Он говорит. Видишь, у него нет речевого синтезатора? Он пытается общаться с тобой через пространство и прямо сейчас пробует сто шестьдесят седьмую буквенно-символьную кодировку.
У дока плоское лицо, похожее на лицо куклы, и маленький, будто бы нарисованный рот, который за время нашего недолгого знакомства не попробовал на вкус ни одну гримасу. Вся полнота мимики отражалась в движениях бровей и складках на лбу, необычайно живых.
Ирония девушки была направлена не на меня, а на бедного дока. "Да, вот они какие, настоящие натуралы! Вашими графеновыми мозгами их не понять", - должно быть, думала она. Впору собой гордиться.
Вволю налюбовавшись потугами дока донести до меня простые истины, она, видимо, отдала ему бразды правления некоторыми функциями своего тела, потому что голос её, как сонный поток, внезапно принёсший обломки дамбы, зазвучал совсем иначе:
- Вам присвоен класс "натурал", уровень один-эй-эй. Вам присвоен класс "неклассифицированно". Вы единственный в своём роде представитель класса данного уровня... вот уж точно, единственный такой идиот на свете.
Последние слова она произнесла своим обычным голосом. Я сидел, вжавшись в кресло и сложив руки между коленей.
Совершенно очевидно, что система пыталась втянуть меня обратно - хотя бы так, снабдив хоть каким-нибудь ярлычком.
- Попробуете узнать, как меня зовут? - спросил я. Повернулся к Нэни: - Или слуха у него тоже нет?
Нэни отрывисто кивнула, не удосужившись ответить. Её рвало чужими словами.
- Ваш статус и социальный код был считан с паспорта, - док, кажется, пребывал в некотором затруднении, в речь Нэни вкрадывались удивлённые нотки. - Вам будет дано направление к специалистам по реабилитации, потому что я грёбаный идиот и больше не могу придумать, что бы ещё с вами делать.
Нэни красноречиво посмотрела на меня и прибавила:
- А они работают только онлайн.
Док, видимо, ещё не решил, как ко мне относиться. Я был даже не живым существом - я был обрубком. Куском мяса, с которым он не может даже поговорить. Если бы к нему пришла половина человека, которая, тем не менее, легко читалась бы через пространство, она бы заслужила более определённую оценку.
Или так только кажется?
- Сейчас я почищу нерв и зашью вашу рану.
Маленький рот дока внезапно открылся, обозначив круглое отверстие. Где ты, подбадривающее бормотание программы, которая всегда пожалеет и объяснит, что же именно с тобой не так, и тут же подыщет для тебя в своём обширном мягком пузике уютный уголок, - думал я, заглядывая в рот доку, откуда секунду спустя рванулись похожие на змеиные языки серебристые щупальца.
Перехлестнув через преграду анестетика, мир затопила боль.
До тех пор, пока нас не отпустили, я мило беседовал с приступами паники и безотчётного ужаса.
- Это очень забавные ощущения, - сказал я Нэни. - Ты должна попробовать. С одной стороны ты как будто в полной изоляции. А с другой кажется, будто тебя, запертого на всю жизнь стеклянной коробочке, выпустили на волю.
- Нет, спасибо, - сказала она. - Тебе нужно домой, маленькая, напуганная обезьянка.
- Вот так. Никакого тебе уважения перед высшим существом, которое нашло силу отключить себя от всемирной сети, к чему, по идее, должны стремиться все натуралы. А я, может, надеялся на культ. Как же так получилось?
Я усмехнулся, чувствуя на зубах горькую иронию.
Нэни никак не отреагировала. Я всё ещё не мог раскусить её намерений. Бросать меня вот прямо сейчас она не собиралась: довела бы до дома, и то хорошо. Но и восторгов по моему поводу девушка явно не испытывала. Разве что крайнюю степень недоумения.
Нэни поговорила с доком, и перед выходом наружу меня ждала ещё пытка успокаивающим, вводимым, конечно же, через один из его пальцев.
Зато "наружа" на какое-то время потеряла свой устрашающий курсив и стала просто большим загадочным местом.
- Ты помнишь, где живёшь? Сектор, кластер?
Нетрэйл доставил нас в центр сектора и высадил в самый эпицентр шума и гама. Здесь были люди. Много людей. За каждым из них мне хотелось спрятаться ото всех остальных.
- Сектор - какой-то зелёный, кластер - где-то не очень высоко, - сказал я и глупо заулыбался. - Кажется, некоторые простые вещи остались в моей линзе.
Была шальная мысль, будто буквы и умение складывать их в слова за меня тоже знает линза. Составив предложение, я подолгу и с удивлением его рассматривал.
- "Где-то не очень высоко", - это уровень, - сказала Нэни и закрыла глаза. - Постараюсь добыть на тебя какие-нибудь данные.
Я глазел вокруг. Здесь много заведений с загадочными вывесками, которые, конечно, рекламировались через пространство, но хватало и неонового огня в трубках и огромных, разворачивающихся, словно крылья прекрасной бабочки, экранов, идущих волнами от прикосновений ветра. Многие рекламные баннеры разворачивались, только когда расставленные ими силки попадала Нэни или кто-нибудь ещё из прохожих, я же мог топтаться рядом сколько угодно. Я был не существеннее насекомого.
Интересно, удивляются ли букашки так же, как я?
Казалось невозможным даже, что я хожу, и что ходят все эти существа вокруг. Как можно держать равновесие, опираясь всего на пару плоскостей длинной по четверть метра? Они - понятно, они запутались во всемирной сети, и паутина поддерживает их в вертикальном положении. Но я? Почему я не падаю, ведь я вырвался, и по всем законам физики должен теперь лететь вверх тормашками?..
Хотя иногда такое ощущение возникает, и даже похлеще. Личная вселенная покоится не на мифических существах, не на столпах повседневности, твёрдости убеждений или тому подобной чепухе, а балансирует на взглядах двух глаз, сходящихся в одной точке. А если глаз всего один, эта вселенная начинает опасно раскачиваться, и, чтобы устоять, я то и дело хватался за Нэни. Глазницу залили каким-то противным вязким веществом, сверху легла эластичная повязка, которую все время хотелось содрать. Здоровый глаз от чрезмерной важности возложенных на него обязанностей начал бунтовать, посылая сигналы боли, и, наверное, походил на раздувшийся желчный пузырь.
Мы с моей опекуншей пробирались через городские джунгли. Она выяснила, где я живу, и уверенно прошивала (острая, как игла) напрягшийся под бризом несущейся куда-то цивилизации парус. Я с трудом держался на ногах и глазел по сторонам.
- Все вокруг движутся так, будто их кто-то дёргает за ниточки.
- А ты говоришь, как ребёнок, - почему-то обиделась Нэни. - Нет, даже дети так не говорят.
На всех центральных улицах, где сходится хотя бы два-три городских уровня, можно наблюдать такую картину: люди передвигаются блоками и боевыми соединениями, будто играют в военную игру. Перемещаются, ждут, кого-то пропуская или ожидая, пока какая-то высокая сущность обратит на них своё благосклонное внимание. Подставит муравьишке палец. Вот его тень ложится на макушки, жужжат сервомоторчики, вытягивая мостик над четырьмя другими мостиками и усиком нетрэйла, и армия снова ползёт по нужному ей маршруту, посекундно теряя кого-то и пополняясь новыми головами.
Словно смотришь в небо, на птиц, которые соединяются в стаи и рассыпаются вновь. Со стороны их координация, их умение взаимодействовать кажутся невероятными.
Наверное, кто-то большой, пушистый и добрый сейчас предлагал Нэни влиться в тёплую компанию. Только бы она не согласилась!
- Видишь вон те три башенки?
- Как пальцы у дока.
- Точно. Нам нужно к ним, на ту сторону.
Конечно, она согласилась. Натуралки, они такие доверчивые! Прямо как маленькие медвежата. Я расхохотался и поймал себя на мысли, что сейчас начну пускать слюни. Нэни посмотрела на меня глазами, в отражении которых я при большом желании мог бы разглядеть решётку, куда её замуровало пространство. У той решётки двойная функция - мои слова и мысли, увы, не способны за неё проникнуть.
- Ты пройдёшь. Держи меня за руку.
Я схватился - сразу двумя руками, как ребёнок - в моей правой руке оказался указательный, а в левой - средний, безымянный и мизинец.
Мы соскользнули с обочины и влились в поток.
Люди вокруг по большей части молчали, но было очень шумно. "Шварк-шварк", - это шаги, "взззз" - гудел над головой, как осиный рой, город, передвигая маленькие и большие кабинки. Рядом с нами на высоких тонах переговаривалась тройка азиатов, но взгляды направлены не друг на друга, а в разные стороны, отслеживая предстоящий маршрут и пытаясь вписать себя в освободившуюся клеточку. Подбородки недвижны, как камни, а на их затылках, кажется, вот-вот вырастет мох. Куда не поверни голову, пахнет ароматизированной одеждой. И шум: люди шумели, задевая друг друга рукавами и полами пальто. Их лбы трескались, и я слышал резкий свистящий звук: будто оттуда выходит под высоким давлением пар, а потом я моргал, и иллюзия пропадала. В плане шума это был настоящий ад.
Нэни пыталась немного высвободить руку.
- Не дави так. Фу, какие у тебя потные руки!
- Слушай, смотри вон на того здоровяка... чему он так смеётся? Что у него с лицом? Его как будто лепят из пластилина прямо сейчас...
Моя спутница сказала раздражённо:
- Ты можешь не шептать. Здесь никому нет до нас дела. Они все в себе. Кто знает, что он делает? Его мышцы выполняют какую-то программу. Может, что-то по корректировке черт лица.
- Но у человека даже нет таких мышц, которыми он двигает! - почти в истерике воскликнул я, - у меня, например, нет...
Я заткнулся, увидев, что Нэни меня уже не слушает. На миг она стала такой же, и я принялся трясти её ладонь, чтобы вернуть, и попутно задумался: неужели и я так выглядел? Наверняка, и даже больше: если посмотришь на себя глазами другого человека (что я совсем недавно усиленно практиковал), вряд ли заметишь что-то необычное. Для сумасшедшего времени диким может быть только одно - пришелец из времени совершенно иного.
Я решил, что запросто могу претендовать на звание обломка минувших веков.
Мы дома. Точнее, рядом, в двух шагах, в одном, тычемся носом во входную дверь...
Ну конечно. Для пространства я теперь никто. Оно меня в упор не видит. Тепловая панель реагирует на прикосновения так, как если бы на неё взобралась ящерка. То есть никак. Я несмело толкаю дверь, потом поворачиваюсь, и, закрыв глаза, привалившись к ней спиной, слушаю пробирающийся сквозь одежду холод графена.
А вот Нэни молодец. Она принимает единственно логичное решение: попросить, и объяснить ситуацию.
- Мой друг потерял линзу. Он глупыш, и один теперь останется на улице. Может даже погибнет. Помните, он тут жил? Это его дом, честное слово, можете проверить паспорт. Я знаю, что выходка с линзой была глупее некуда, всё равно, что сходить искупаться в ближайший океан, но куда же теперь деваться?..
Она смотрит куда-то вверх, и десятки потусторонних чувств окутывают её своим вниманием. Там, в стороне, с шорохом раскрываются жабры воздухозаборника. Глазок системы наблюдения, похожий на пузырёк с кровью, таинственно мерцает под потолком. Тыльной стороной ладоней я чувствую течение воздуха - ветерок ощупывает нас и уносится с докладом. За панорамными окнами в сахарном сиропе раннего вечера плывёт небольшой флигендешиф, и вроде бы делает поползновения в нашу сторону. Он подбирается, словно осторожный зверёк, его антенны навострены и нанизывают солнечные лучи, словно истекающее соком мясо.
Я смотрю на Нэни во все глаза. Всё это напоминает какой-то древний шаманский ритуал.
- Попробуй встать на колени, - шепчу, хотя мне до невообразимости жутко.
- Иди в задницу, - порадовала Нэни старинным ругательством. - Я вообще-то исключительно для тебя стараюсь. За себя я никогда не стану ни о чём просить. Когда-то люди могли обходиться своими силами, везде своими силами, никого ни о чём не прося.
Дверь пикнула и отползла в стену, положив конец нашим прениям.
- Вэлком хоум, - сказал я.
- Это не твой дом, - сказала, входя следом, Нэни. Стержень в её голосе я не смог бы согнуть даже через колено. - Тебе разрешили здесь пожить. Спасибо.
Последнее было адресовано явно не мне.
- Это банальное логическое мышление с врождённой благосклонностью к людям, - я не собирался сдавать позиции так скоро. Стягивая хрустящее пальто с разводами мокрого утреннего снега и отдавая его в цепкие лапы вешалки, я излагал, стараясь отрешиться от боли в глазнице и лица Нэни, которое вполне могло превратиться в осуждающую гримасу. - Вкупе с псевдоинтеллектом они образуют достаточно плодородное поле для такого вот общения. Оно услышало тебя, проверило паспорт, записи с камер наблюдения, и выяснило, что я действительно здесь обитаю. Это просто машина. Бог из машины. И незачем говорить ему "спасибо".
Нэни смотрела на меня из-за ничего не значащей улыбки. Ей было наплевать на мои мысли - под свои наверняка отведён в голове не один сектор. Она пошевелила носком сапога нижние конечности привратника, и тот шустро стянул с неё обувь. Словно счистил шкурку с апельсина - сначала одну половинку, потом вторую.
Квартира такая, как у всех - разъём, который заточен только под одно устройство. Это устройство и есть я.
Вернее, был.
Я знал только, что уже никогда не буду чувствовать себя здесь своим.
Всё вроде знакомо, начиная от вида за окном и заканчивая тёплым полом, таким, чтобы было комфортно ногам (я сам некогда выставлял его температуру, а теперь вряд ли смогу без посторонней помощи даже задать цикл очистки в отхожем месте). Только поводья порвались, и ездовое животное подумывает само покататься на бывшем хозяине.
- Тебе нужно умыться, - говорит Нэни, разгуливая по прихожей. - И переодеться. Смотри, у тебя на коленях кровь.
Квартира мурчала, приветствуя гостью и подставляя ей под руки то спинку кресла, которой я иногда пользовался как доской, записывая на обратной её стороне разные важности и повседневные мысли, то подоконник, уставленный янтарными глыбами с кусками различной пищи внутри: когда-то я собирал коллекцию. Чем только не питаются на разных частях света и на разных его уровнях, от глубокого подземелья и до крыш. Жители одного фиолетового сектора - представляете? - заедают свой кусок мяса различными полимерами, накопившимися в пластах земли, и даже умудряются получать за это дотации, как живые реакторы по восстановлению окружающей среды.
Меня же моё жилище больше не узнавало.
- Сначала переоденусь, - решил я.
С этим возникли проблемы. Свежие брюки и рубашка никак не хотели принимать форму тела и всячески пытались заползти обратно, на вешалку. Будто пытаешься навесить на плечи спагетти, не иначе.
- Моя одежда меня не слушается, - проговорил я из спальни.
Нэни из-за стены устало сказала:
- Это умная одежда. Её контролируют линзой.
Поднялось раздражение.
- Даже потребность облегчиться скоро будут контролировать линза. Как этим пользоваться мне?
- Она не может установить с тобой контакт. А старая просто хранит на тебя память. Ходи тогда в ней, пятна можно смочить водой. Ни разу не слышала, чтобы одежда обменивалась друг с другом памятью о владельце.
- Даже шмотки мне не подчиняются!
Я повалился на диван и расхохотался.
- Буду ходить голым, как настоящий дикарь.
Диван попытался заползти от меня на стену, так что я поспешно вскочил и принялся всовывать ноги в штанины старых брюк, пока они ещё не превратились в желе.
- Чем ты занимаешься в жизни? - спросила тем временем Нэни.
Что-то в гостиной натолкнуло её на этот вопрос. Или просто спохватилась и решила поинтересоваться, кого же она пригрела на груди.
- Я специалист фонда взаимодействия цивилизаций. Сбор и анализ данных по социальной направленности индивидов, а также предсказание направления её развития.
- Наверное, невероятно трудно.
Я хмыкнул.
- Наверное, да. Сейчас даже у тебя бы лучше получилось, чем у меня. Проще говоря, я пытаюсь предугадать, куда заведёт эволюция дуриков, вроде тебя, и не выбьются ли они рано или поздно из общего социального фона. Представь, все в болоте зелёные, а какой-то змеёныш вдруг захотел себе серебристо-белую шкурку. Непорядок же?
Я справился со штанами и вышел к гостье. Вдоволь наобщавшись с квартирой, она смотрела в окно. Жабры под потолком втягивали в помещение слабый аромат ванили, который, очевидно, нравился девушке.
- То есть ты сейчас должен изучать сам себя?
- По-хорошему, да. Остаётся надеяться, что мои коллеги предсказали появление такого нонсенса, как я.
- И что потом? Тебя ловят и сажают в отдельный аквариум? Или по-тихому шлёпают и подают в ресторанах?
Я пожал плечами.
- Как видишь, нет. В соответствии с полученными данными мы думаем, как засадить болото лилиями, чтобы наш змеёныш чувствовал себя комфортно.
- Интересно, - Нэни подняла глаза, как будто действительно ожидала увидеть качающиеся над городом гигантские лилии. - Чем же ты займёшься теперь?
Такой простой вопрос, и задан таким будничным тоном. Жаль, что я не могу на него так же просто ответить. Хотя самое время попытаться применить профессиональные познания на практике.
Я прикрыл глаза, отматывая время назад и вспоминая себя прошлого, полного смутных стремлений и желаний. О чём я тогда только не мечтал!.. Но нет, всё это ерунда.
Я тряхнул головой.
Ерунда не потому, что мечтать вредно или, по крайней мере, бесполезно, а потому, что эти же неясные стремления сделали меня тем, кем я сейчас являлся.
- Пока что останусь здесь. Буду есть, пить и думать.
- Ты же не сможешь самостоятельно даже открыть дверь.
- Туда? - я вытянул шею, выглядывая в окно и с некоторой опаской выискивая, что же там так заинтересовало Нэни. Но, похоже, она смотрела в окно просто так. - Зачем мне туда выходить? У меня есть милмодуль, буду благодарен, если ты закажешь туда немного пожрать. Что-нибудь рыбное, почти восемь лет не ел рыбы. Самое время отметить мою новую жизнь. И ещё пива.
- Хорошо. Но после я пойду.
Нэни смотрела на меня, ожидая какого-то решения, такая прямая, словно её, как струну, накрутили на гитарный лад. Как будто я мог отпустить её или не отпустить.
- Валяй, - я махнул рукой и повалился в кресло, закинув ноги на подлокотник. - Навещай иногда старика.
- Я приду завтра.
Ушла; дверь затворилась под жужжание пищевого модуля, в который прибывали контейнеры с заказанной едой. Позже я его проверю. Слава всем созидающим, к его дверце приделана ручка! Рудимент ещё вчера, сегодня она казалась чуть ли не самым важным приспособлением в доме.
Так, с нежностью глядя на этот пережиток веков, я и задремал.
С тех пор, как великая сеть выела из человеческой головы нутро, чтобы свить там гнёздышко, все мы потеряли сон. Он остался только в притчах и переданных сухим академическим языком знаниях из архива того же пространства. Вечная темнота, многоразовый вариант смерти... Самые маленькие, те, что дремлют в своих питательных карманах, могли бы поведать нам о сне, но, конечно, они ещё не могут говорить. В шестимесячном возрасте вживляют линзу, и яркий, как радуга, поток обучающей информации начинает круглосуточно штурмовать детские мозгёнки.
Там не остаётся и следа этого персонального кусочка ночи.
Феномен сна до сих пор колышет научные умы. Потеряли ли мы что-то важное? Стоит ли оно того, что мы приобрели? Тело отдыхает в любом случае, телу всё равно, что там делают с мозгом. А мозг увлечён просмотром цветных картинок.
В тёмную пещеру, в которую заползает, когда наступает время, разум, пробили дыру. Выглядело это именно так. Сознание выползает из этого грота с чёрного хода и отправляется шататься по виртуальности, взаимодействуя со всеми встречными. Его легко было вычислить по неадекватному, часто забавному поведению.
Если к тебе в голову заявляется некто и с больными глазами начинает впаривать воспоминания об утре одиннадцатилетия твоей же мамочки или спрашивать, какой экспресс едет на небеса и утверждать, что очень торопится и у него на билете написано 7:20, значит, этот парень просто-напросто спит.
Поэтому перед сном каждый человек предпочитает укутывать себя в "пижаму" - кодировать разум на определённую программу, по продолжительности примерно равную времени отдыха. Например, на изучение иностранного языка. На какую-то работу, которую не успел доделать днём. Или, скажем, на жизнь другого человека, который не спит в это время суток. Если у него открыт доступ к линзе - то почему бы не заглянуть в его мир его же глазами?
Разум с радостью берёт такую конфетку. Разум принимает это за чистую монету, как бы сказали наши предки, за чистейшей пробы сон.
Мне же снились кошмары. Уж не знаю, остались ли в моей голове какие-то лазейки для пространства, или засевшие в генах инстинкты почувствовали, что им есть где разгуляться, но больной мозг воспринимал всё это всерьёз. Я падал в раззявленные пасти, ходил на недосягаемой высоте и знал, что один неверный шаг остаётся до падения навстречу тоскливой неизвестности.
Я был невменяем. Я кушал настоящие сны всухомятку и без масла.
Когда я распахнул глаза, день на улице только чуть-чуть посерел. Ложбинки на шее пропитал холодный пот. Место-которого-нет везде вокруг. Это очень, очень тёмная комната, в которой ты можешь кричать, биться о стену лбом, искать по карманам фонарик, но никто тебя не услышит, и ни одна искорка света не будет результатом твоих усилий.