Потихоньку смеркалось. Вечерний воздух наполнялся незаметно густеющей синевой. Казалось, только что трава, умытая недавним дождем, была насыщенного зеленого цвета, и вот уже она налилась бирюзой, скрадывающей четкие контуры отдельных травинок. Воздух еще сильнее наполнился влагой, она скапливалась на листьях деревьев в саду, недозревших яблоках, завитках винограда, и с неслышным шорохом капель соскальзывала вниз. Пахло забытой в городе волглой вечерней свежестью, кисловатой смородиной, чуть затхлыми опавшими листьями. К сладкому аромату бледно-лиловых цветков-крестиков ночной фиалки примешивался легкий привкус дыма от костра, чье зарево виднелось из-за дома.
В груди было пусто, легко и чуть тоскливо от тихой и спокойной, но будто бы что-то скрывающей прелести летнего вечера. Он немного жалел, что уговорил вытащить себя за город, вырвать из привычной суматохи, насыщенной электрическими огнями и всепроницающим гулом машин, до конца не утихающим даже ночью. Жалел, что опять всколыхнул в себе тоску по живому и тайному в почти позабытом с детства мире, который все больше отдалялся с каждым годом. Но в то же время радовался, что то, невысказанное, еще не погасло в нем.
Его снова звали к огню, подоспела вторая порция жареного мяса, вроде бы подъехал кто-то припозднившийся, но идти не хотелось. Люди все были давно знакомые, пусть и не очень близкие, но хорошо изученные и предсказуемые. А хотелось вот так стоять в тени, вдыхать чистый воздух и пытаться распознать в нем тонкую струйку запаха волшебства, неуловимую, но так сильно к себе влекущую, что разорвать ее не находилось ни сил, ни желания.
А ведь летнее солнцестояние - сегодня, - вспомнилось вдруг. Самая короткая ночь. И поэтому самая драгоценная.
И так жаль было ее терять, что где-то внутри, то ли под желудком, то ли глубоко в животе, змейкой зашевелилась сумасшедшинка, готовая снова толкнуть его на поиски приключений, которых не могло - не может! - быть в этом обычном, вплотную подступающем к дачам лесу.
"Ну, я ненадолго, только размяться", - решил он, а ноги шаг за шагом уводили его к редким стволам берез, белеющим на фоне уже едва проглядывающей сквозь сумрак зелени травы.
Свет костра и окон дома отдалился и погас, и мир вокруг преобразился. Сумерки сгущались и расступались одновременно, когда глаз привыкал к новым цветам и оттенкам. В низинках между холмиками земли и корней змейками струились легкие и нежные прядки белесой туманной дымки. Они постепенно наливались плотной густотой и паром поднимались вверх, растворяясь, едва успев выплеснуться из ложбин.
Небо между верхушками деревьев еще сохраняло светло-опаловое мерцание, хотя его цвет уже нельзя было разобрать. Кое-где начинали появляться звезды, горя так ярко, словно чувствуя, как мало времени им отпущено этой ночью. Зеленая полоса отсветов заката, зная это, не спешила исчезать, потихоньку продвигаясь с запада к востоку, с неуклонным терпением ожидая, как через несколько часов там вновь взойдет солнце.
Но из леса, не желая отказываться от дарованного ей ночью права, наступала бархатистая, пока еще иссиня-зеленая, тьма. Стволы берез быстро теряли свою белизну, с каждым шагом появляясь из мглы все ближе и ближе. Ему нравилось чувствовать, как лес затягивает его в свою глубь, маня скрытыми тайнами и призраками ответов на них. Чем дальше, тем сильнее просыпались чувства, о существовании которых он не давал себе отчета. Зрение преображалось, словно показывая мир в другой гамме. Деревья и кусты угадывались до того, как их можно было увидеть или ощутить. Воздух наполнялся неясными звуками - или это звон в ушах? С шорохом листьев и травы смешивались обрывки мелодий, и в это кружево вплетался шум далеких разговоров, отголоски движений.
Он остановился. На секунду все стихло. Облокотился спиной о ствол, вдохнул-выдохнул - и звуки, запахи, чувства нахлынули с новой силой.
Он стоял и слушал, не отдавая себе отчет в том, что именно слышит, но понимая каждый звук. В потоках на краю зрения возникали неразличимые тени, кружась и растворяясь, стоило сосредоточиться. Но сосредотачиваться не хотелось, и двигаться тоже - движения казались чужими, ломающими гармонию. От похолодевших кончиков пальцев по телу мягкими волнами разливалось тепло, и это ничуть не казалось странным.
Сколько он так стоял, он не знал, часть его будто танцевала во мраке с другими тенями, а тело наблюдало за колдовством движений со стороны. В очередной раз сознание змейкой вернулось к телу, и он моргнул. А когда открыл глаза...
В засеребрившемся мраке леса вдруг появилось множество огоньков-точек, неуловимо мерцающих - белым? золотом? голубым? Они дымкой парили в воздухе, заставляя тьму отступить куда-то вверх. Потому что на светлеющем покрывале, словно окутывающем землю, стали проступать узоры, постепенно складывающиеся в знакомые завитки.
Он боялся пошевелиться и моргнуть, чтобы не спугнуть плетущееся волшебство. А завитки стали четче, налились светло-зеленым и голубым и превратились в сияющие улитки резных листьев папоротника.
Воздух звенел мерцающим светом огоньков-звездочек, в такт ему покачивалась серебристое кружево. Вот оно - протяни руку, и будет вам счастье! Но он не двинулся. Как можно сорвать счастье? Зачем? Чтобы поставить его в стакан с водой и наблюдать, как оно медленно увядает, умирает? Он не мог так, это было неправильно, не так, как надо. Счастье было сейчас и здесь, и никак иначе.
И он глубоко вдохнул в себя лунное сияние леса.
Словно откликнувшись на его вдох, по листве волной прошел порыв ветра, неожиданно плеснув свежестью ему в лицо. Не удержавшись, он зажмурился.
А когда взглянул снова, во мраке на месте потухшего серебра все еще подмигивали звездочки-пылинки, медленно оседая на покрытую травой землю.
Когда он выбрался из леса, на удивление не заблудившись, зеленая полоса на востоке уже наливалась желтизной, заставляя белеть ночную синеву неба.
"Где ты был? Ты пропустил столько интересного, здесь было весело!"
"Ничего, это - в другой раз", - улыбнулся он.
Затем, сидя в электричке по дороге домой, он не мог удержаться, чтобы время от времени не закрыть глаза и вновь увидеть ту поляну, заросшую цветущим папоротником. Перед закрытыми глазами она возникала неизменно, не тускнея, все так же волшебно прекрасная.
Понедельничным утром при входе в офис его остановил дежурный.
- На выходных тут были перебои с электричеством. Вдруг там какие неполадки с техникой, компьютеры там, все такое. Просили всех предупредить.
Кивнул, поднялся в кабинет, уже напрочь забыв обо всем. Нажал пуск на системном блоке, отвернулся бросить куртку в шкаф, раскрыл портфель.
И, кладя ежедневник на стол, изумленно взглянул на новую заставку.
На светящемся экране монитора голубым и зеленым цвел папоротник.