С носа стекало два ручейка крови. Перед глазами всё расплывалось и уплывало. Болели почки, живот, спина и голова. Лицо полностью онемело и потеряло человеческие очертания. Боль была настолько сильной и общей, что ему казалось, болит каждая клеточка его тела. Каждая мышца и каждый орган. У него были сломаны рёбра и челюсть с носом. Он выхаркал кровь и продолжил своё безумное путешествие по безумному городу. Из края разбитых Губов вытекала слюна с кровью. Он бесцельно, шатаясь из стороны в сторону, с превеликим трудом тащил своё покалеченное тело по городской улице. Прохожие обходили его и держали с ним дистанцию не меньше двух метров. При всём горячем желании он не мог произнести и слова кроме хриплого сипения и бульканья. Губы просто отказывались говорить, и ему лишь оставалось брести по улице, еле различая контуры редких прохожих и стен. А прохожие скользили по нему своими равнодушными взглядами и торопились по своим делам. Для кого - то день только начинался, а кто - то торопился домой, в кровать. Он выжимал последние силы, понимая, что если упадёт, то заснёт, а если заснёт, то больше не проснётся. Боль уже отошла на третий план. На его смену пришло безумие и опустошенность. Он был пуст и не знал, почему ещё жив. Что ещё надо этому миру от него? Он уже чувствовал, как силы быстро покидают его, и чем слабее он держался на подкашивающихся ногах, тем безумнее ему казался смысл жизни. Зачем жить? Он был покалечен серьёзно, и не только физический, но и морально. Он был ранен смертельно, и смерть начинала казаться ему заманчивым освободителем. Его волновало два вопроса. Что его держит в этом жестоком мире и что его ждёт после того, как он его покинет.
Всё, сил держать себя на ногах у него больше не было и он, зашатавшись, грохнулся лицом вниз. От удара всё тело отозвалось новыми толчками невероятной боли, но сознанье к его удивлению очистилось. Оно по мере своих сил старалось бороться с травмами и поддержать его на плаву. Но через некоторое время сознанье стало уплывать от него, и в его голове поселился мрак. Давящий, параноидальный мрак. Пошевелиться у него не было сил, и он решил лежать и не думать. Ему больно было даже думать. Через ещё некоторое время из ножевого ранения в боку вытекло столько крови, что бод ним образовалась лужица тёмно алой, густой, грязной крови. Сознанье уплыло окончательно, и он канул в пустоту.
Во мрак.
Его метало и рвало.
Он не был в состоянии овладеть собой или даже просто мыслить. Вся энергия уходила на то, чтобы постараться сопротивляться той силе, которая игралась с ним как с баскетбольным мячом. А кругом непроглядный мрак, тот, что хозяйничал в его голове.
А люди так же брезгливо морща нос и отворачивая лица, обходили тело стороной. Лишь старая женщина, увидев под своими окнами труп нестарого на вид человека, позвонила в скорую и побежала досматривать очередной бразильский сериал про настоящие чувства и неподдельную страсть.
Через полчаса после звонка приехала скорая машина и загрузила труп в машину скорой помощи.
Во мраке
Мрак был хозяином и изнутри и снаружи. А он стал лишь маааленькой частицей того огромного, всеобъятного, что его окружало. Ему стало хорошо и беззаботно, захотелось, и смеяться и плакать, но у него не было ни тела, ни слёз. Лишь некая субстанция... его отражение... христиане назвали это душой. Ему нравилось ни о чём не думать и быть частью чего - то всемогущественного и бездонного. Его посещали самые разнообразные мысли, но он не успевал за них зацепиться, и ему оставалось лишь полностью отдаваться мраку. Великому мраку. Любимому мраку. Темнота пронизывала его, и он чувствовала, как каждая частичка его души наполняется умиротворённостью. Но покой длился недолго... или целую вечность. Чувство времени было полностью потеряно, и он даже предположить не мог, сколько прошло, и прошло ли хоть сколько нибудь. Но сам факт того, что его бросило в водоворот сильно напрягло его. Он знал, что его крутит, вертит, разрывает на кусочки, и вновь собирает... Ему всё это напоминало торнадо, но мысли опять разбежались и он почувствовал себя щепкой в безумном море. Его дёрнуло в последний раз, но дёрнуло так, что ни одна мыслинка не посещала его достаточно долго.