Многие люди нашего мира никогда не были в метро, а те, кто уже познакомился с этим видом транспорта, быстро привыкают к нему и всё реже вспоминают время, когда их жизнь протекала без передвижения по тоннелям.
Электричка везёт пассажиров от станции к станции подземной страны бесконечного движения и скрежета, люди сливаются со скоростью, ритмом, тонут в шуме.
Остановка. Двери открываются, Он выходит из вагона и быстро идёт по перрону к эскалатору. Он всегда ходит быстро, эта особенность присуща многим горожанам и воспринимается окружающими как естественная потребность спешить и торопиться. Но Он ходит очень быстро и потому редко кому удаётся обогнать его. Он становится на движущиеся ступени эскалатора и смотрит вперёд, наверх, на людей, которые спускаются навстречу ему на соседней лестнице. Ежедневно миллионы людей стоят вот так и смотрят друг на друга, мысленно и зрительно обмениваются взглядами, кивками, жестами, настроениями. Более опытные, едва взглянув на человека, безошибочно оценивают субъекта и задерживают взгляд на нём лишь в том случае, если личность им интересна. Происходит молчаливый обмен информацией, язык этого общения всем знаком и понятен.
Он думает о чём-то своём, смотрит на людей, смотрит в их глаза, пытаясь заглянуть в мысли. Люди смотрят на Него, двигаются рядом лумает о своём и смотрит на людей, смотри в их глаза, пытаясь заглянуть в мысли. и задерживают свой взгляд , мимо, вниз, некоторые ещё с печатью сна на лице.
Утро. Все торопятся на работу или по делам. Утро перечёркивает вход в прошлое и открывает дверь в новый день. На пороге утра люди принимают мудрые, окончательные решения своих дальнейших действий, корректируют планы на день.
Он переводит взгляд с одного человека на другого, считая глазами новые и новые лица.
- Смотри - мент! - кричит пьяный мужик и, вытянув руку, показывает на Него пальцем. Он спокойно смотрит мужику в глаза, провожая взглядом вниз, мужик смеётся, улыбка сменяется кислой ухмылкой.
Он вдруг обращает внимание на то, что на его эскалаторе кроме него никого нет. Такого по утрам ещё не случалось, Он удивился этому обстоятельству, посмотрел на девочку лет девяти, которая стояла замыкающей на соседней лестнице. Девочка о чём-то задумалась, смотрела в свои мечты, не замечая окружающего, русые волосы выпадали из-под белой вязаной шапочки. Эскалатор увозил её дальше вниз. Он проводил девочку взглядом, опять отметил своё одиночество на лестнице и повернулся лицом вперёд. Сверху вниз по соседнему эскалатору тоже больше никто не двигался, лестница пустовала.
"Странно, - подумал Он, - может быть, на станции что-нибудь случилось и потому перекрыли вход пассажирам? Но в вагоне не делали никаких объявлений...". С недоумением он покинул эскалатор. В вестибюле станции тоже никого не было, вход был открыт, люди отсутствовали, не у кого было даже спросить, что же произошло. Он не задерживался, спешил на работу, выверенный привычный график его движения не оставлял времени на отвлечения. Он быстро прошёл к выходу и повернул направо, отметив для себя, что лотки с книгами в вестибюле стояли без торговцев.
Когда Он поднялся по ступенькам на улицу, недоумение его сменилось волнением: вокруг не было ни одной живой души, видимо, произошло что-то необычное, о чём он не знает, иначе как объяснить полную остановку транспорта и абсолютное отсутствие людей? Дорога была запружена стоящими автомашинами, словно по мановению волшебной палочки остановились они в ожидании своих владельцев.
Он двинулся в банк пешком, две остановки прошёл быстро, но нигде не встретил ни единого человека. Жизнь вокруг замерла, люди исчезли, только солнце пульсировало, сверкало, играло переливами, да ветерок слегка раскачивал холодные ветви деревьев. Небывалая тишина окутала всё вокруг, скрип снега под его ногами вплетался в ход мыслей, в его недоумение и тревогу. Его собственная тень спешила впереди, скользила по грязному, с ледяными наростами тротуару.
Предчувствуя, что в банке может никого не оказаться, он потянул на себя ручку двери. Дверь была не заперта и дублирующая вторая дверь тоже открылась. Он зашёл в помещение, на полу красовались довольно свежие следы растаявшего снега, который обычно приносят на обуви сотрудники и клиенты банка, но в здании никого не было. Он замкнул дверь изнутри и набрал по телефону номер дежурного по отделу. Дежурный не отвечал. Он ещё несколько раз набрал номер, в ответ слышались только длинные гудки. Он набрал цифры 02, из операторов на Петровке тоже никто не поднимал трубку.
"Что же мне делать? Что вокруг произошло?" - эти два вопроса вытеснили все прочие мысли. Нужно было действовать, что-то предпринимать, выяснять. Он взял ключи от решётки входа, замкнул её снаружи и пошёл обратно к метро.
На улице по-прежнему никого не было видно. Он смотрел на дома, пристально вглядываясь в окна квартир, надеялся увидеть там человека, чью - либо фигуру, но всё тщетно. В одной из торговых палаток, мимо которых он проходил, слышалась музыка. Он поспешил туда, сквозь стекло витрины увидел на узком топчане одиноко лежащий включенный магнитофон. Разочарование овладело Им. Он досадовал на себя за то, что сегодня утром не успел попасть на развод и прибежал в отдел позже, расписался в книге нарядов, быстро вооружился, объяснил ответственному офицеру причину опоздания и отправился на пост.
"Может быть на разводе говорили что-нибудь по поводу всего этого. Но тогда ответственный обязательно сказал бы мне", - думал он. Он терялся в догадках, прокручивал в уме различные предположения, не знал, что и думать, как объяснить случившееся.
"Не может быть, чтобы вокруг никого не было, чтобы все люди одновременно исчезли за какие-то две-три минуты, такого не может быть! Это невообразимо! Чудес не бывает!"
Он был уже у входа в метро, ясно вспомнил, что полчаса назад видел здесь дымящийся окурок. Он сбежал по ступенькам вниз, сквозь стеклянные перегородки вестибюля станции отчётливо видел, что у турникетов никого нет. Лестницы эскалаторов работали, никого не поднимали снизу, а спускаться вниз было некому. Пустая безлюдная станция дышала шумом машинного отделения и скрежетом лестниц. Он стал на ступени, и они понесли его вниз, к перрону.
"Может быть внизу хоть что-то прояснится, может быть все люди под землёй?" - подумал Он, но сам почти не верил в эту версию, да и не видно было никого внизу.
Пустой перрон открылся перед ним, когда Он спустился вниз, часы показывали двадцать девять минут - это время, когда к центру отошла последняя электричка. Постояв минуту-другую, он направился обратно к эскалатору, неведение волновало Его и будоражило, он не мог стоять спокойно и пошёл вверх по движущейся лестнице.
"Ситуация, похоже, экстремальная и действовать придётся соответственно, надо скорее добраться до отдела, - думал Он, направляясь по улице в сторону центра, придумывал разные объяснения, вплоть до предположения испытания кем-то нового вида оружия массового истребления, затем отбрасывал подобные мысли, в том числе и мысли о появлении на земле НЛО.
"Всё случившееся на самом деле или проще, или неимоверно сложнее, а все придуманные мною версии неверны. Но тогда как объяснить всё произошедшее?"
Он посмотрел вперёд по улице, там, на всём протяжении дороги виделись машины, поток транспорта, который застыл недвижимо. Что-то всевластное, вероятно, в одно мгновение заглушило все двигатели автомашин.
"Но ведь где-то всё равно кто-то должен быть!" - это надежда диктовала свои аргументы его разочарованию.
Он заметил, что вокруг не было видно вообще ничего живого: ни птиц, ни кошек, ни собак. Это новое открытие привело его в ещё большее недоумение.
"Как же могло случиться, что вот тут ещё час назад бурлила жизнь, а теперь исчезли все живые существа, как будто сквозь землю провалились!" Он повернул в первую попавшуюся дверь, нашёл в помещении офиса телефон и стал беспорядочно набирать номера. Никто ему не отвечал, молчали и все службы города. Он вышел на улицу, сел в машину и решил ехать в Кремль: "Если и там никого нет, тогда надо будет осмыслить всё произошедшее как-то иначе и придумать, как действовать дальше. Хотя, чем Кремль может отличаться в этой ситуации от всех прочих зданий и сооружений?" - он думал так и ехал, затем оставил заимствованную машину, потому что в центре проехать было сложно из-за скопления транспорта. Пешком он пришёл на Красную площадь, уже подошёл к воротам Спасской башни и подумал: "Стоп! Там же никого нет и незачем туда входить". И тут он поймал себя на мысли, что просто боится идти в Кремль.
"Почему на мою долю выпала такая участь? Как случилось, что мне ниспослано это испытание и я вынужден скитаться по обезлюдевшему городу, оставаясь один на один с природой?" Он всё ещё отказывался верить в реальность произошедшего, мысли его заходили в тупик. В Его мозгу возникало множество вопросов, которые мучили Его ежесекундно. Он двинулся к своему дому, понимая, что отвечать на все возникающие вопросы придётся пока ему самому.
Дома Он переоделся, кобуру с пистолетом надел на ремень джинсов. Включил радиоприёмник, покрутил шкалу, динамик молчал. Все каналы телевидения тоже были отключены, и Он выключил телевизор. Потрогал батареи отопления, они были тёплые.
"Если жизнь остановилась, то скоро не будет ни отопления, ни электричества, и в таком случае надо очень многое спасать. Сколько продлится моё одиночество - неизвестно. Одно ясно: чем дольше, тем страшнее и для меня и для всего в городе. Большую часть хозяйства съедят пожары, остальное доконает вода. Как спасти и что нужно спасать в первую очередь? Да и надо ли? Кому это нужно будет, если все люди исчезли и не вернутся совсем? Может быть всё живое ушло в другое измерение? Но ведь это же страшно! Я остался один, вероятно один на всей Земле!" - он лёг на диван, на душе у него было скверно, мысли и предположения роились в голове, Он испытывал слабость от своего бессилия и обречённости, в голове появилась тяжесть.
Он ещё не паниковал: "А вдруг кто-то из людей находится в подземном городе, ведь есть в Москве подземные сооружения, в которых могут разместиться и жить большие группы людей. Но как найти их, эти подземелья, да и не верится, что люди именно там. Я только впустую потрачу время на дальнейшие поиски, надо заняться более важным делом", - он решил собраться с духом, сел на диване и вдруг очередная страшная догадка осенила его: "Да ведь я же не живой, меня наверняка убили в тот промежуток времени, когда я по пути в банк вышел из вагона или ещё раньше в вагоне, ведь может же такое быть? Потому и исчезли все люди и всё живое, а я и не заметил своей собственной смерти!" - эта догадка пришла как прояснение происходящему, расставляла, казалось бы всё по местам и в то же время поражала своей чудовищностью.
"Но как это так? Кому вздумалось убивать меня и зачем? Разве что какой-нибудь маньяк? Но как он это сделал? Ведь в этом случае всё должно было бы произойти несколько иначе, я хоть как-то знал бы о своей смерти, увидел, услышал что-то или почувствовал бы боль например, но ничего этого не было, да и вообще, к чёрту, я не мёртвый, я - живой! Я как всегда чувствую и ощущаю себя физически и психически и мне всего-навсего пришла на ум очередная бредовая мысль-озарение, а я ухватился за неё и поверил ей, вот дурак! Здесь обстоит всё как-то по другому. Надо действовать". - С этим решением он взял фонарик, вышел на улицу, завёл двигатель очередного заимствованного жигулёнка и поехал в центр. Он решил начать выполнение своей программы спасения ценностей с библиотеки имени Ленина. Около часа добирался к ней, зашёл внутрь, нашёл электрощитовую и отключил общий рубильник.
"Если в городе остановится циркуляция горячей воды, разморозится система отопления и водоснабжения, затем весной при повышении окружающей температуры этот лёд начнёт таять, вода зальёт помещения и сырость сделает своё гиблое дело", - так думал Он, шёл уже по Волхонке к музею Изобразительных Искусств имени Пушкина, в первую очередь он решил спасать культурные ценности. Он понимал, что всё, что он сможет сделать для спасения творений, созданных людьми, это не больше, чем жест человека, который охраняет ценности в заброшенной лесной сторожке.
Если книги, картины, товары благополучно доживут до лета, то следующей зимой уж точно начнётся разрушение медленное и необратимое, один я в состоянии спасти очень мало, несмотря на то, что у меня сейчас много техники, всё это ничто перед силами природы. Духовное наследие сильно своим содержанием, воздействием, но беззащитно перед разрушением", - его мысли прервались, когда Он увидел на проезжей части улицы мотоцикл. Подошёл к нему, попробовал завести и это удалось, он сел на холодное сидение, стал трогаться с места. Кое-как тронулся, ехал неуверенно на первой скорости, довольствовался таким передвижением, а на большее пока не был способен, поскольку ни разу в жизни не ездил на мотоцикле.
Он подъехал к музею, оставил мотоцикл у ограды и направился к зданию. Вбежав по ступенькам к парадной двери, беспрепятственно прошёл в пантеон западной культуры...
Весь день Он ездил по центру города и обесточивал здания, начинающий мотоциклист, он дважды падал, но всё для него обошлось благополучно. Холод пронизывал тело, ветер морозил руки и ему пришлось одеться теплее, выбрав в одном из магазинов тёплую и удобную одежду. Время летело быстро, день уже клонился к вечеру, а работы впереди было видимо-невидимо. В иные минуты он сомневался в правильности своих действий, его мысли и беспокойство за будущее ценностей казались наивными и лишёнными смысла, ведь в любой миг люди могли так же внезапно появиться, как и исчезли и он надеялся на их появление, но после убеждал себя не поддаваться сомнениям, а продолжать отключать электроэнергию. Он старался меньше думать о произошедшем, гнал прочь эти мысли, но они опять напоминали о себе новой непривычной обстановкой, окружившей Его. Будущее никак не желало рисоваться в его воображении, он не знал, что произойдёт с ним завтра, только приблизительная программа действий на ближайшие дни прояснялась ему, от масштабов работы Он впадал в уныние, перед этой громадой дел он осознавал себя ничтожной букашкой.
Заканчивается зима. Как не желательны сейчас холода!
"И всё-таки надо действовать, - думал он. - Надо торопиться".
В нём смешались разноречивые чувства, бессилие от своего необычного положения он оттеснял движением, спешкой, ездил на мотоцикле всё быстрее и всё свободнее чувствовал себя за рулём. Он оставил без электричества уже многие здания, наиболее важные и значительные по его мнению: библиотеки, музеи, магазины этой ночью остаются по его милости без энергии.
"Холодильники тоже отключены, продукты в них испортятся", - подумал он, но тут же успокоил себя тем, что запах протухших продуктов не самое страшное бедствие. Он всё ещё мыслил банальными категориями. Продолжал ездить и делать начатую работу. Уже сумерки опустились на землю, окутали дома, улицы, город погрузился в темноту и лишь кое-где горел свет. Усталость давала ему о себе знать, он испытывал голод, но приниматься за еду где-то за столом, в привычной обстановке не хотелось, он взял в каком-то магазине несколько плиток шоколада, жадно съел одну и поехал к очередному намеченному пункту.
Он не слишком хорошо знал город, наизусть изучил только свой район и потому продвигался от центра на север, объезжая улицу за улицей. Где-то за полночь он увидел пожар, поехал к огню посмотреть, что именно горит, оказалось, воспламенилась бытовка. "Наверное строители вчера оставили включёнными обогреватели", - подумал он, глядя на бушующее пламя. Поблизости от бытовки не было строений и Он не предпринимал мер потушить пламя, только с трудом опрокинул большую бочку с краской, уже нагревшуюся от огня и откатил её подальше. Резина на колёсах бытовки горела, одно колесо вдруг шумно хлопнуло, и вагончик наклонился в ту же сторону, закачался на рессорах.
"Это первый слабый штрих вступления эпохи пожаров", - подумал Он и поймал себя на мысли, что сначала ему странно было видеть бушующее пламя около жилого дома и полное отсутствие людей. Промелькнувшая мысль быстро исчезла, а позже ему вдруг стало казаться, что из темноты за ним кто-то наблюдает. Он никого не видел и не заметил даже, чтобы для подобного предположения были какие-то основания, просто он допускал мысль, что из темноты на него может кто-нибудь смотреть. Ему стало как-то не по себе, ощущение лёгкого объяснимого волнения овладело им, но он отогнал эту мысль и пошёл в темноту, чтобы побороть свой страх, через несколько шагов поскользнулся и чуть не упал.
- Чёрт побери, не хватало ещё, чтобы я боялся чего-то, - сказал Он вслух и звучание его собственного голоса после многочасового молчания в первый момент показалось ему глухим, незнакомым. - "Скоро я от собственных слов буду шарахаться", - подумал он и пошёл искать себе машину для ночлега.
Он подъехал на безопасное расстояние к огню, прогрел двигатель и салон, устроился поудобнее на сидении и закрыл глаза. Сон к нему не шёл, сначала мешали уснуть звуки падения отваливающихся частей догорающей бытовки , затем не давали покоя звуки деформаций остывающего металла машины, в которой он заночевал. Иногда он открывал глаза, смотрел на огонь, ему хотелось пребывать в каком-то полузабытьи и потом провалиться в сон, он гнал прочь все мысли, и Ему это удавалось, потом он думал, что к машине может кто-нибудь подойти, однако усталость взяла своё, и он уснул.
Проснулся неизвестно от чего, в салоне было холодно, на каркасе бытовки кое-где ещё вспыхивали огоньки, гасли, в некоторых местах теплилось синеватое пламя, сверкали и умирали искры. Он завёл двигатель, протёр запотевшие стёкла и стал ждать, когда из печки пойдёт тёплый воздух. В соседнем доме в двух окнах горел свет, одно освещённое окно было на верхних этажах, а второе находилось на третьем этаже ближнего подъезда, он посмотрел на это окно и когда уже собирался отвести взгляд, увидел, как по прозрачной занавеске медленно проплыла тень и скрылась за пределами видимого. Нет, ему не показалось, он ясно видел настоящее передвижение тени. Может быть ему не хотелось бы верить в то, что там кто-то двигался, но он не спал и доверял своему зрению, сознанию так же, как слуху или ударам сердца. Волнение охватило его, сердце часто забилось.
"Кто там, в этой квартире? Может быть люди уже сидят спокойно в своих квартирах, а я и не знаю этого". Он лихорадочно начал сигналить, смотрел на окна дома и на светящееся окно, но свет нигде больше не загорался, на третьем этаже светящееся окно не повторяло никаких теней. Он проверил, горит ли фонарик, вышел из машины и направился к подъезду, вбежал по лестнице на третий этаж, несколько раз глубоко вздохнул перед заветной дверью и нажал кнопку звонка. В квартире защебетал соловей. Он ещё раз надавил кнопку, звонок выдал новую трель, а Он стоял и прислушивался, ожидая услышать за дверью звуки движения, шаги или шорохи, но ничего не было слышно, стояла полная тишина. Было ясно, что ему или не хотят открывать, или внутри никого нет. Не зная, что предпринять, ещё раз нажал кнопку звонка, позвонил в соседние квартиры, ему никто не отвечал. Тогда он поставил свои особые заметки на всех дверях этажа на тот случай, чтобы знать, открывали их или нет в его отсутствие, после этого спустился вниз, вышел на улицу. Он огляделся вокруг, соображая, как бы ему посмотреть в окно квартиры с улицы и не придумал ничего другого, как влезть на дерево. С трудом он вскарабкался по стволу на уровень второго этажа и выше не полез, он видел уже отсюда, что в освещённой комнате под люстрой висит на нитях воздушный аквариум, рыбки его плавно вращаются в разные стороны и, значит, всё это лёгкое сооружение спонтанно двигают потоки воздуха. Людей там нет!
"Попробуй, догадайся!" - досадовал Он, спустился по стволу вниз, спрыгнул на землю и пошёл к машине.
Двигатель хорошо прогрелся, печка гнала горячий воздух, в салоне было тепло. Он выключил печку, повернул ключ в замке зажигания и закрыл глаза.
Спал он немногим более двух часов, проснулся от холода и тишины - так ему показалось, открыл глаза и тут же всё вспомнил, а за мгновение до этого уже посмотрел сквозь стёкла, пытаясь что-нибудь увидеть.
"На какой же сцене сейчас люди, какие роли играют, что с ними сталось со всеми и как их найти и вернуть? А может быть сегодня уже всё по-вчерашнему, может быть люди вернулись? Только что-то никого нигде не видно", - и, чтобы убедиться в чём-то, он вышел из машины, огляделся вокруг. Безмолвие царило во всём, заполняло пространство.
Он вернулся в кабину, завёл двигатель, прогревал салон и задумчиво смотрел сквозь лобовое стекло, ему ничего не хотелось в ту минуту, он ни о чём конкретном не думал, пребывал в вялом состоянии, лениво достал из кармана шоколадку, развернул её, откусил немного и стал медленно жевать. Тёплый воздух расслаблял, ему хотелось опять устроиться поуютнее на сидении, забыться и уснуть.
"Выспаться я ещё успею", - подумал Он и стал вспоминать о том, что произошло вчера утром и длится до настоящего времени. Он перебирал в мыслях предыдущие дни, все они были самые обычные, состояли из сплошной работы. Работал он и в выходные дни, подрабатывал дополнительными дежурствами. Дома тоже постоянно был в делах, давно привык к такому ритму, хотя и сетовал на занятость, ждал, что жизнь станет легче и появится свободное время для качественного отдыха.
"А может быть в этой суете я не заметил какой-либо нарастающей опасности? Блуждал в делах, среди которых вдруг выпал из общества людей? Да и почему собственно я? Ведь не я, а люди исчезли куда-то! Но куда? Почему вдруг все сразу, без меня? Что всё это значит? Может быть для меня смертельно опасно находится в этом пустынном городе, а я здесь раскатываю на чужих машинах, ничего не подозревая? Где же мне искать зацепку, как понять суть происходящего, в чём причина, как до этого додуматься? Всё это больше, чем фантастика и страшнее, и ответ, возможно, надо искать в каких-то неимоверных, самых фантастических предположениях. А может быть мне засесть за книги, например искать ответ где-нибудь в архивах соответствующего института, который занимался проблемами подобного рода? Как он называется? Несуществующий Институт Поисков Исчезнувшего Человечества?".
Он вспомнил, что вчера поначалу у него ещё была надежда, будто всё ему просто снится, ему иногда снились очень правдоподобные сны с элементами какой-нибудь чепухи и Он во время сна понимал, что это сон и тут же уносился в разворачивающиеся далее события сна, а утром вспоминал полностью приснившееся и даже то, что он знал в каких-то паузах сна о том, что всё ему лишь снится. Он удивлялся такой работе мозга и свойствам человеческой психики. Другие сны вообще сбивали его с толку, снились очень приближённые к реальным текущим делам сны, смешивались в памяти с повседневностью и получалась путаница в дальнейших действиях, ему казалось, что Он уже сделал какие-то дела, кому-то, например позвонил, а на самом деле это ему только приснилось.
Какие-никакие, но это были сны, а вчерашняя надежда на то, что ему всё снится, вчера же и отпала, ясно было, что это не сон, это слишком долго, много и сложно для сна.
"А может быть у меня иная форма сна, какой-нибудь летаргический сон? - он помаленьку начал верить в эту новую версию. - Или крышу совсем потерял?" - этим предположением Он остался очень недоволен, ему было неприятно осознавать себя психически нездоровым человеком, на душе стало тяжело, он приуныл, настроение совсем скомкалось.
"Надо ехать на станцию метро, осмотреть там всё повнимательней, может быть что-нибудь прояснится, через полтора часа будет ровно сутки, как я остался один. Может быть через сутки всё станет опять в своё русло". - Это соображение дало импульс к действию, он вылез из машины и быстро пошёл к мотоциклу, начал заводить его. Через некоторое время тишину во дворе разодрал треск работающего двигателя. Он погазовал, включил скорость и поехал к станции.
Морозное молчаливое утро смотрело на Него пустотой и покоем. Раньше он любил находиться, бродить в такой тишине, слушал её, и хотелось, чтобы минуты одиночества длились дольше, не прерывались и не нарушались. Бывало, ему на улице подолгу никто не встречался, но он знал на уровне подсознания о том, что рядом находятся люди, в любой момент ему мог повстречаться случайный человек, и в домах жили люди, сознание их присутствия дополняло внутреннюю гармонию, вносило спокойствие. Сейчас он ехал к станции, смотрел по сторонам и его угнетало полное отсутствие людей, пугала мысль и сознание, что в домах, за каждым окном нет жизни.
Так и подъехал Он к метро со своими мрачными мыслями. Подземка встретила его мраморным безразличием, никого вокруг, только разинутая пасть входа предлагала ему свои ступени. Он представил вдруг одушевлённой эту пасть, подумал, что она и есть виновница случившегося и вот он войдёт сейчас в неё, она проглотит его и уже не выпустит обратно. "Чушь какая-то", - подумал Он и пошёл вниз по ступеням. В вестибюле всё также работали два эскалатора, лестницы бежали в двух встречных направлениях.
Он осмотрел помещения и спустился на перрон, ходил, внимательно смотрел на всё, стараясь не пропустить ни малейшей детали, цепляясь за каждую пришедшую на ум мысль, развивал её, анализировал, по разному истолковывал и в конечном итоге приходил к выводу, что и очередное предположение не даёт ему возможности расшифровать секрет невольной паузы, которая отделила его от людей.
"Сколько она продлится, эта пустота, это ничто, этот гнетущий вопрос? Лучше бы я затерялся где-нибудь в тайге и жил в одиночестве как семья Лыковых, но зато я знал бы, ГДЕ я и ЧТО со мной. А тут, в полном неведении мучаешься и не знаешь, что думать...".
Тут он вдруг вспомнил, как однажды, ещё в то время, когда жил в Сочи и проходил на заводе производственную практику, в своих фантазиях придумал картину, созвучную произошедшему. Он вспомнил лето, обеденные перерывы, когда он ходил со сверстниками к речке Сочинке смотреть на нырков, похожих на уток, а сам больше смотрел не на птиц, а на девчонок, которые возвращались из столовой. Ему нравилась черноволосая красивая девушка, она лет на семь была старше его, он тайно любил её, недосягаемую для него и обожаемую. Эта платоническая любовь уводила Его в мир фантазий, ему хотелось остаться со своей избранницей вдвоём на всём белом свете.
Всего несколько раз он видел её, стеснялся познакомиться и не предпринимал попыток узнать её имени. Практика закончилась, и он уж больше никогда не видел эту девушку. Вместе с ней ушла и фантазия их совместного ухода в воображаемый мир для двоих.
"А теперь вот мир для одного", - подумал Он и со злостью пнул монолитную стену, которая никак не отреагировала на отчаяние бывшего милиционера. Он отметил про себя глупость своей выходки.
"Уже сутки нет никого", - он посмотрел на часы, которые оставили ему несколько минут для того, чтобы встретить ровно двадцать четыре часа с той минуты, когда он вышел здесь из вагона. Беспокойство овладело им, сердце сжималось, а время тормозилось в его сознании, напряжение нарастало. Он с надеждой смотрел в темноту тоннеля, откуда мог появиться поезд. У него не было твёрдой уверенности, что чудо непременно произойдёт, но надежда в данный момент выходила за пределы своих границ, желание превращалось в уверенность, оставалось только дождаться минуты, когда из темноты появится свет фар электрички...
Началась последняя предполагаемая минута, он вдруг подумал, что совсем не готов к тому, что может произойти и чего ждёт, он не знал, как вести себя, где находиться, может быть, секунда в секунду нужно стоять как и вчера на эскалаторе, или же на перроне, да и время с большой точностью определить невозможно, всё приблизительно. Он хотел побежать к ступеням эскалатора, однако тут же отбросил это решение и всё стоял и смотрел в тоннель...
Электрички не было. Время, казалось, замерло, надежда ослабевала, теперь её место заняло сомнение и неуверенность, росло разочарование. Он стоял, омрачённый очередной неудачей.
"Этого следовало ожидать, земные сутки не делают погоды во вселенском времени, этот отрезок - ничто, обычная какая-то неприметная цифра, закорючка, каких существует в мире бесконечное множество простых, жалких. Я, видимо, жертва обстоятельств, которые вне всех этих привычных мерок, они совсем из другого состава, неизвестного, существующего по иным законам, его формы и содержание неведомы. Может быть это время, которое я совсем не знаю, и сработал его загадочный каприз? Вдруг, оно виновник случившегося и я свалился в его прореху? Столько лет люди прожили на земле, но их знания о времени остались ничтожными.
Понятия о пространстве более богаты, реально представляемы, зримо существующие, в сравнении с понятиями о времени. А время, оно ускользает в представлении и от формы, и от зримой протяжённости, и от содержания. Оно и содержание, и протяжённость и оно же ничто, заполняющее весь существующий и представляемый мир. Время невозможно рельефно представить и вместе с тем оно реально существует, оно ощутимо, понимаемо или кажется таковым. Время, время. Допустим, это его проделки и оно повинно в случившемся, буду иметь и это в виду. Но что ещё может быть причиной? Внеземная цивилизация? А может быть Вселенское решение? Или я в чём-то грешен?
Он думал всё это, предположения казались и наивными и в то же время в данной ситуации ни от каких версий нельзя было отмахиваться, надо было думать, перебирать всевозможные варианты, искать объяснение.
В юности он продолжительное время верил в то, что за всеми людьми постоянно наблюдают внеземные существа, представители какого-то мирового разума и ещё Он думал над тем, что в будущем люди создадут эликсир бессмертия и путешествовать во времени научатся свободно. Эти люди могли бы забирать в своё будущее людей нашего времени, дарить им бессмертие, но в этом случае нарушается естественная причинно-следственная цепочка событий. Парадокс.
"Зачем внеземной цивилизации убирать с земли людей, а меня почему-то оставлять? Кто я для них - интересный субъект? Их интересует дальнейшее моё поведение в изменившихся условиях? Проводится тест на выживание? А может быть меня как-нибудь забыли, не заметили, или на меня не подействовало какое-то воздействие?
Нет, всё это не то, глупо и наивно так думать, хотя и произошло что-то сверхреальное. Уже сутки я не вижу людей. Себя ощущаю и воспринимаю как обычно. В чём же причина: во мне или там?
Слово "там" он представил где-то в отдалении от себя, быть может в тоннелях метро, затем оно выскользнуло на поверхность земли, заметалось по городу, улетело к небу и вообще исчезло, никак не представившись.
Он пошёл к лестнице эскалатора и подумал, что хорошо бы отключить электричество в метро. От размышлений он возвращался к реальности, сохраняя надежду на то, что для него всё ещё образуется, а пока надо действовать, прилагать все усилия, чтобы отвести беду от ценностей, которые произвели люди и которые понадобятся им по возвращении.
Он вышел на улицу. Солнце заливало лучами всё вокруг, игра света оживляла улицу, дома, воздух. Солнце радовало глаз, а тишина и безлюдье опустошали душу. Морозец пытался противостоять солнцу, но лишь утром. Днём снег таял.
"А ведь сегодня восьмое марта, такой праздник! А людей нет... Чёртов мороз, когда уже закончится эта зима? Скорей бы, а то она всё погубит, ведь и остаётся-то здесь до тепла всего несколько дней, уже фактически зимы-то и нет. Если я отключу в городе электричество, а морозы усилятся или продлятся долго, будет беда. И я не знаю прогноз погоды на эту неделю. Может всё-таки рискнуть и отключить вообще всё? Систему электроснабжения я представляю себе только приблизительно". - Он стал вспоминать, как работает ТЭЦ и сколько их в Москве. - "Работы с ними не на один день, но зато я выиграю во времени, сберегу силы. Вчера я весь день отключал здания, а сделать удалось так мало...".
* * *
Несколько часов ушло у Него на осмотр и изучение ТЭЦ и только ближе к вечеру он остановил полностью работу всей системы этого сложного предприятия. Одна точка подачи тепла и электроэнергии была отключена. Впереди у него оставалось ещё очень много работы, но она его уже не пугала, теперь он знал принцип работы станций и понимал, как их остановить. Счётчик у него в голове подсказывал ему день, когда он приступит к очередному пункту своего плана и задуманное виделось без каких-либо осложнений. Его волновала больше всего следующая зима, к приходу которой нужно многое успеть сделать. Как можно больше и надёжней, а это - пропасть работы.
"И всё-таки надо готовиться", - думал он, воображение его рисовало предполагаемую зимовку без отопления, без электричества. Он представлял здания в снегу, улицы, засыпанные снегом, который некому будет убирать, да и незачем.
"Температура в домах и на улице будет одинаковой и все комнатные цветы погибнут от холода, - его воображение нарисовало замёрзшие зелёные стебли и листья. - Они не доживут до зимы, без полива и ухода все засохнут. - проскользнула очередная правдоподобная мысль.
"А если люди не будут возвращаться много лет, всё вокруг начнёт рушиться, рассыпаться, разваливаться. Без человеческих рук город придёт в негодность".
Мрачные мысли приходили Ему на ум и невозможно было уйти от них, справедливость и убедительность этих выкладок наполняли его внутреннюю гармонию тоскливыми нотами. Уже в который раз Он вспомнил о своих родных, его сердце защемило от осознания разлуки неестественной и непонятной.
"Неужели это навсегда?" - хлестнул Его очередной вопрос. Утешала надежда, что все исчезнувшие находятся где-то все вместе.
"А может быть это суд господень свершился, и все люди разобщены и отлучены друг от друга и от всего живого, подобно мне, обречены на вечные муки?
Для чего я пришёл в мир и как жил? Раньше я не задумывался о смысле жизни, а теперь и думать ни к чему. Весь смысл теперь в моих действиях".
Ночевать он приехал домой, вечером приготовил поесть, поужинал и лёг спать пораньше, но сон не шёл к нему, в голову лезли разные мысли, а потом появились страхи.
Однажды он смотрел фильм о вампирах и тогда ему придумалась легенда, будто бы под его комнатой есть подвал и в нём стоит гроб с вампиром. Ночью этот гад выползает наружу и бродит до рассвета. Это представление не уходило от него, преследовало часто, иногда, когда Он смотрел в зеркало, ему казалось, что вампир стоит позади, в проёме двери, а Он не видит его отражения в зеркале. Ощущения эти были неприятными, жутковатыми и порождали страх, с которым он справлялся, но образ вампира всё же продолжал его преследовать.
Так и в эту ночь одиночество, отсутствие людей тяготило его и в дополнение к этому, Он вспомнил о вампире, начал гнать эту мысль, укрылся одеялом с головой, но уже через несколько секунд почувствовал, что вампир стоит над кроватью в ожидании, когда на него обратят внимание. Умом Он понимал, что вампира нет, но ощущение его присутствия было таким же реальным, как и трезвая мысль.
Ему надоела внутренняя борьба с самовнушением, он встал, включил свет и решил спать в освещённой комнате. Вернувшись на диван, он посмотрел на окно и подумал, что теперь кто-то стоит на улице и смотрит на него из темноты.
При свете лампочки он страха не испытывал, но позже стали придумываться новые опасения. Ощущение, что в случае опасности ему никто не поможет, возобновило страх. Он досадовал на себя за то, что не может справиться с этими глупыми мыслями и в то же время допускал, что с ним может теперь произойти всё, что угодно.
"И пистолет я в отдел зачем-то завёз, - с сожалением вспомнил он, - хотя, если поддаваться страхам, могут появиться галлюцинации, и они вообще сведут меня с ума. Никакого оружия. Буду гнать прочь все дурные мысли".
Он стал стыдить себя, взрослого человека, который боится своих фантазий, и не может с ними сладить.
Ночью ему приснился пожар, который пришлось тушить десять лет назад в станице. Горел чердак дома у одних стариков, дед бегал по двору и кричал осипшим голосом: "Люди, помогите!", а в это время соседи, несколько человек носили из колодца воду, подавали Ему вёдра, Он стоял на крыше крылечка и обливал водой горячий шифер, который, нагревшись от огня, хлопал и выстреливал, осколки шифера разлетались вокруг, попадали и в Него, больно ударяли в лицо, руки. Его тело пекли осколки, попавшие за шиворот рубашки. Он разбил несколько листов шифера, появилась ниша в кровле, через которую бороться с огнём на чердаке стало проще...
Путешествуя в лабиринтах сновидений, он спал до утра, а когда проснулся, смутно помнил только какие-то обрывки увиденного и не придал им значения.
Начался новый день. Он приготовил завтрак, поел, помыл посуду и стал собираться в дорогу. Сегодня Он планировал продолжить отключения ТЭЦ, размышлял, сколько работы успеет сделать за день, что может сопутствовать, а что мешать осуществлению его планов. Он зашёл в ванную, отключил газовую колонку, посмотрел на себя в зеркало и неожиданно заметил отсутствие щетины на подбородке. Он не брился уже двое суток. Обычно за это время появлялась щетина, с какою нельзя было идти на работу, нужно было мылить эти колючки и скрести их бритвенным прибором. А тут почему-то не было даже признаков, что борода пыталась хоть малость отрасти, подбородок был гладким, как будто его только что выбрили.
"Странно", - подумал Он, не зная, как объяснить и как понимать остановку роста волос. Он посмотрел на своё отражение в зеркале, поворачивал голову влево, вправо, приближал к стеклу и пытался увидеть на физиономии что-то новое и необычное. Но лицо было таким, как всегда и на нём не обнаружилось больше никаких изменений в строении, форме и на коже. Озадаченный очередным открытием, он вышел из дома.
На улице в атмосфере произошли изменения: температура была явно плюсовая, это обстоятельство прибавило Ему уверенности в том, что действия его правильны, нужно останавливать все городские ТЭЦ и не сомневаться более. Он завёл мотоцикл и тронулся в путь.
Утро было скучно-серым, небо затянула плотная туманная дымка, из-за которой трудно ориентироваться в определении времени суток, даже его настроение окрасилось в серые тона меланхолии и он забыл, что где-то в небе есть солнце.
Он ехал по улицам, одинокий властелин города, хозяин своей неустроенности, смотрел, как от переднего колеса мотоцикла разлетаются в разные стороны брызги воды. Смотрел он и вперёд, и по сторонам, но взгляд его был уже не тем, что раньше. Его мало что привлекало и ничто не радовало, внутреннее состояние подавленности от одиночества передавалось и взгляду. Он знал, что вокруг нет ни единого живого существа, уже как-то смирился с таким положением, по инерции двигался и был занят мыслями о предстоящих своих действиях. Угнетала его безысходность своего положения. Он, привыкший жить всегда среди людей, был брошен в необычные условия. Мир всегда существовал для жизни, движения, город был построен для людей и сегодня всё это осталось для одного единственного человека, привычные понятия и представления которого нарушились изменившейся обстановкой. Вокруг никого не было. Замерший транспорт стоял на дорогах, безучастно смотрел на мир фарами, стёклами. Дома молчаливо таращились своими окнами на улицы, на деревья, на небо. Тишина властвовала. Безразличие, которым пропиталось всё вокруг, надменно терпело присутствие существа, которое следовало своим маршрутом, двигалось куда-то, погружённое в унылые мысли.
Деревья, величественные, раскидистые, прямые и изломанные, тонкие, гибкие, хрупкие, молодые и старые, строгие и трепетные, очень похожие на людей, стояли, слегка покачивали ветками то ли от ветра, а может быть хотели привлечь его внимание, сообщить ему что-то важное и интересное. Он видел это, понимал их настроение и проезжал мимо, у него была цель и он двигался к месту назначения. Мотоцикл гремел двигателем, вёл линию в пространстве.
"Постепенно я привыкну к этому новому положению, быть может начну разговаривать и с деревьями и с ветром, надежда на возвращение людей начнёт гаснуть, я привыкну жить один, и заботы новые придут. Возможно всё будет так. Но как долго? Может быть я буду жить вечно?" - он попытался представить свою вечную жизнь, потом вспомнил о том, что у него не растут волосы на подбородке, левой рукой он пригладил усы, провёл по гладкому подбородку, ещё раз убедившись, что колючек нет.
"Вот так дела..., возможно, время для меня остановилось утром седьмого марта, а если точнее, то время остановилось для щетины на подбородке. Посмотрю, будут ли расти усы".
Он подъезжал к ТЭЦ и сразу обратил внимание на то, что эта станция отличается от той, которую он останавливал вчера. В небо уходили огромные полосатые трубы и расположение зданий и сооружений на территории было совсем иным.
Времени на остановку ТЭЦ у него ушло много, с территории Он выехал приблизительно так же, как и вчера.
"В этом мире всё повторяется", - подумал он, посмотрев на часы. Он надеялся, что сегодня успеет сделать больше, чем вчера, неудовлетворённость достигнутым охладила его стремление, к тому же он устал и хотел есть. Ехать сразу домой он считал нецелесообразным и решил перекусить где-нибудь по дороге. Он проехал пару километров, остановился у первого попавшегося кафе, но когда зашёл внутрь, обнаружил, что там отключено электричество.
"Ну вот, отключу везде электроэнергию и буду вынужден готовить себе еду на костре".
Сначала эта мысль показалась ему даже забавной, а потом он понял, что всё будет выглядеть именно так и сейчас уже надо решать, где обосноваться, разбить лагерь в удобном месте, чтобы и вода проточная была, запастись дровами.
Мысли его прервались, когда он вышел из кафе на улицу и услышал неподалёку за высоким кирпичным забором едва уловимый шум работающих механизмов. Он завёл мотоцикл и поехал по периметру вдоль забора. За углом находилась проходная и он, оставив мотоцикл, вошёл на территорию завода. В цехах предприятия были включены некоторые станки. По всей видимости, это был закрытый объект.
Работа ТЭЦ была остановлена, а здесь, как ни в чём не бывало, вращались электромоторы, энергия подавалась откуда-то извне, и это заставило Его посмотреть на свои действия по-иному. Он вспомнил, что все электростанции работают в едином замкнутом энергокольце, и потому в первую очередь нужно найти возможный единый выключатель, который отрубит электричество в городе полностью.
Ему представилось, что сейчас наверняка работают все атомные станции и без присмотра они могут выйти из строя, произойдёт катастрофа, соизмеримая с атомной войной. Новый вывод привёл его в уныние, страшно было думать о возможных последствиях, его личная жизнь может закончиться очень скоро, а умирать так быстро ему не хотелось, он рассчитывал жить, он ещё верил в возвращение людей, а пока их нет, он пытался сделать хоть какую-то пользу. Сейчас ему во всём виделась безысходность и если люди не вернутся в ближайшие дни, всё рухнет, погибнут его надежды. Невозможно одному человеку предотвратить надвигающуюся беду. Перспективы были мрачные, угнетали его, вызывали разочарование.
Он нашёл на площадях завода электроподстанцию, отключил все рубильники и пошёл в здание администрации искать документацию относительно электричества.
До поздна Он листал бумаги, искал нужную для себя информацию, его понятия о структуре электроснабжения несколько расширились. Он выписал некоторые адреса объектов, которые нужно было навестить. На улице уже начало смеркаться, когда Он отъехал от завода. Ночевать поехал домой и там до поздней ночи искал в справочниках, в журналах данные по электрике города, о кабельных сетях. Далеко за полночь Он лёг спать, размышлял о том, что недалёк тот час, когда полностью отключит в городе электричество, он представил себе большой зал, в котором диспетчерские службы занимались энергораспределением и контролем потребления энергии, ему виделось множество пультов с приборами, датчиками, кнопками. Остаётся только найти этот чудесный зал. Он уже дремал, как вдруг подумал о том, какую опасность представляет природный газ. Возникающие мысли рисовали перед ним переплетение осложнений, появлялись очередные возможные опасности. Казалось, что всё оборачивается против него и против того, чтобы он занялся какими-то конкретными делами по спасению культурных ценностей. Тут же он соглашался с мыслью, что если он перекроет подачу газа в дома, вероятность пожаров и взрывов снизится и сохранится имущество людей.
"Кстати, газ пригодится мне вместо дров", - эта догадка изменила его настроение, отвлекла внимание от мрачных раздумий, ему стало немного веселее от свежей догадки, отпадала необходимость возиться с дровами, и он уже представлял себе более лёгкое существование...
* * *
Несколько дней одиночества провёл Он в делах, поисках, разъездах. Настроение его изменялось в зависимости от погоды, на душе было легче, когда на улице было теплее и омрачалось похолоданием. Когда шёл снег, Ему казалось, что снежинки остужают его сердце, падают на глаза, а мороз сковывает не воду, а в первую очередь его идею, его надежды и мозг. Он уже отключил электричество в городе и по ночам вокруг было темно, как в лесу. При ясной погоде луна высвечивала контуры строений, деревьев, улиц.
Жить Он перекочевал в издательство "Правда", расположился во дворике администрации, притащил туда трактором два удобных утеплённых финских вагончика на полозьях, запасся заправленными газовыми баллонами для плиты, воду провёл из артезианской скважины, которую пробурили ещё в застойные времена для кабинета директора издательства.
Своему быту он уделял мало внимания, питался наспех приготовленными продуктами. Мылся в соседнем вагончике, приспособленном под душевую, воду грел титаном и топил его исключительно дровами, ему нравился запах дыма, напоминающий о незатейливой деревенской бане.
Городской ландшафт преобразился в своём убранстве, зима не желала отступать и снег опять засыпал всё кругом. Несмотря на плюсовую температуру, снег таял малозаметно, всё вокруг белело, снежное покрывало медленно становилось серым, ветер припудривал его частицами пыли, а потом снова выпадал снежок, осветлял пейзаж.
Он обследовал несколько предприятий в поисках подходящей тары для книг, картин и прочего. На одном из заводов нашёл пригодными вместительные алюминиевые капсулы, которые герметично закупоривались и весили сравнительно немного, их было очень много и ему оставалось перевезти этот груз к музеям. День за днём он освобождал дорогу для проезда, работал и передвигался осторожно, понимая, что если с ним что-то случится, то помощи ждать будет неоткуда. Время летело быстро, он отмерял его не столько числами, сколько проделанной работой, досадовал, когда возникали какие-нибудь непредвиденные трудности, тормозящие продвижение, отнимающие время.
В те дни, когда наступала оттепель, чувствовалось явное приближение весны, её дыхание, появлялась надежда, что уже скоро солнце растопит весь оставшийся снег, а из земли начнут пробиваться ростки, но через день-другой зима опять заявляла о себе, выпадал снег, подчёркивая несостоятельность Его ожиданий. Однажды снег падал большими хлопьями несколько часов подряд, город превратился в царство сказки: деревья и кустарники оделись в шикарные белые наряды, зимнее убранство города дышало важностью, пышной красотой и великолепием. Воздушная грациозность покрова заставляла восторгаться, любоваться и преклоняться перед чудом природы и только печальная нота Его одиночества ежесекундно вносила диссонанс в гармонию созерцания и восхищения.
Он был скучен и понур. Все предыдущие и последующие дни, к нему не приходила внутренняя успокоенность и психологическая стабильность. Он не мог свыкнуться с обстановкой, которая пришла на смену его привычной жизни. Груз воспоминаний не ведал границ и водил Его в своих просторах ежедневно, Он много думал о своих родных, вспоминал детство, последние годы, когда приезжал погостить в дом отца на время отпуска и дни эти пролетали очень быстро. Он представлял себе то время, когда опять встретится со всеми, расскажет отцу, маме, сестрёнкам о своих скитаниях и приключениях. Встреча будет бурной, радостной, счастливой.
До заточения в эту неизвестность в его жизни было мало интересных собеседников и потому Он писал отдалённым друзьям много писем, а сейчас вот остался совсем один. Поздно ночью он ложился спать, но уснуть сразу не удавалось, он смотрел в темноту, в окно, куда проникал слабый лунный свет и всё думал, думал... На крыше бытовки таял снег, капли падали на выступающие части металла, эти звуки привлекали к себе внимание, мысли его выбирались за стены обиталища, он думал о природе, о ночи, о звёздах и ловил себя на ощущениях, которые если и присутствовали раньше, то были настолько слабыми, что он не фиксировал на них своё внимание. А сейчас Он удерживал своё восприятие на этих ощущениях и всё явственнее видел связь с чем-то всеобъемлющим, как бескрайнее ночное небо и ещё более. Он отчётливо воспринимал присутствие этого нечто, только его маленькое человеческое сознание не могло вместить в себя такую громадину, которая выходила за пределы привычных представлений. Это нечто присутствовало, давало о себе знать, воздействовало на органы чувств и оставалось таким непонятным и непонятым им. Ему хотелось реальнее , отчётливей увидеть эту необъятность, как-то приблизить к себе, вместить в свои понятия. Почти каждую ночь Он делал попытки связаться с внемасштабным объектом, который заполнял собою весь эфир, а затем увидел, что и днём он ощущает связь с этой субстанцией. Дальше ощущений восприятие не подвигалось. Субстанция привлекала своим магнетизмом, таинственностью и не желала полностью раскрываться. Он допускал, что ограниченность его человеческого восприятия не позволяет ему рассмотреть мегамир подробнее.
Были у него и опасения, что это есть не субстанция, а всего лишь плод его воображения, фантазия, или же нарушение психики, вызванное изменёнными условиями. И если это симптомы заболевания, то они могут прогрессировать, как-то изменяться. Однако в его психике всё оставалось по-прежнему, никаких отклонений своего состояния он не замечал и решил, что повода для беспокойства нет. Субстанция стала одним из объектов его мысленного контакта с внешним миром, включающим в себя деревья, солнце, ветер, снег, капли воды. Субстанция была более великим и значительным объектом, чем всё то, что окружало Его в природе.
Вампиры ему больше не снились, он даже забыл о существовании фильмов-ужастиков, которые прежде видел всего несколько раз.
Две с лишним недели провёл он в неведении того, что сталось с людьми, куда они исчезли и почему он находится здесь один, покинутый всеми. Ему больше ничего не оставалось, как думать безрезультатно над этими вопросами, воспринимать жизнь и окружающее таким, какое оно есть. Заканчивалась третья неделя его одиночества, атмосферная среда казалось, не собиралась прогреваться, дни чередовались противоречиями погоды, после солнечных дней приходили пасмурные, ему уже казалось, что это не просто затяжная весна, а полоса, которая будет длиться всегда и тепло уже не наступит никогда. Снег почти не таял, а на место того, который всё же превращался в воду, падал новый, свежий снег. Иногда Ему думалось, что в своём одиночестве он живёт очень, очень давно.
К нескольким библиотекам и архивным фондам путь был уже расчищен, к ним можно было подъезжать на грузовом транспорте. Далее Он работал в центре города: предпринимал попытки отгонять легковушки с проезжей части. У некоторых не заводились двигатели и он откатывал их вручную, толкал, упираясь в баранку, в дверь, подпирал кузов плечом, обувь скользила по снегу, труд был непосильный и он проклинал и машины и зиму и свою нелёгкую долю, злился, ему хотелось приехать сюда на крепком тракторе и расчистить дорогу не напрягаясь, но всё же, отдышавшись, продолжал поштучно отправлять машины в сторону.
Так постепенно он освободил для себя проезд к важным по его мнению объектам и сооружениям. В его планах проделанная работа на дорогах была лишь частью задуманного, а пока было достаточно проездов для деятельности. Механизмов в его распоряжении было множество, он возил алюминиевые капсулы к музеям, но заполнять их произведениями не торопился, делал подготовительную работу. К библиотекам привозил большие металлические контейнеры из нержавеющей стали, как и капсулы, герметически закрываемые. Холод угнетал его, результаты достигнутого за все эти дни подбадривали и слегка поражали, он даже удивился тому, что дела идут так продуктивно. И если раньше он переживал из-за того, что могут размёрзнуться трубы с водой и батареи отопления, то сейчас холод мешал ему заняться консервацией ценностей. Он ждал тепла.
Он ждал появления людей, потому что думал о них ежедневно, надежда не покидала его, и вместе с тем Он допускал, что они появятся не скоро, планировал дальнейшую свою судьбу с учётом долгого одиночества.
На одном оборонном предприятии он решил устроить для себя склад питания, база для этого там была, он привёз лишь некоторые продукты, и теперь у него в продовольственном ассортименте присутствовало всё необходимое, беспокоиться за своё ближайшее будущее не было причин. Холодильное оборудование подпитывалось от передвижной дизельной электростанции, которая находилась здесь же, на территории, в подземном боксе. Он запускал её три раза в неделю, и она тарахтела по несколько часов, после чего у него в голове долго звучал гул двигателя. Запускал установку он как правило вечером и ночевать оставался здесь же, параллельно подзаряжая аккумуляторы от генератора. Внутри кабины станции и снаружи, как и в его жилище на "Правде", висели барометры, термометры, часы. Стрелки барометров незаметно ползали от высокого давления к низкому и обратно, и Он уже с недоверием смотрел на эту реальность. К к от высокого давления к низкому и обратно, и Он уже с недоверием сморел на эту реальность.лго звучал гул азалось, что погода подчинялась показаниям капризных барометров, а не наоборот. Таяла его надежда, что когда-то на улице восстановится атмосферное постоянство, нагрянет тепло и придёт цветущая весна.
Он наблюдал за изменением температуры внутри зданий, проверял установленные им в разных точках термометры и через некоторое время успокоился, поняв, что ниже ноля градусов температура там не опускается, а это значит, что система отопления и водоснабжения не разморозится.
Область его действий находилась в центре города и близлежащих районах, улицы он изучил до мельчайших подробностей и они стали казаться ему хорошими друзьями, верными и постоянными. Не встретив здесь ни единого живого существа, он всё же надеялся на то, что в городе может находиться ещё кто-нибудь, ему иногда даже казалось, что за ним кто-то наблюдает, только не выдаёт своего присутствия. И всё-таки следов на снегу нигде не было видно, это и успокаивало и разочаровывало Его.
Как-то на глаза ему попался пневматический корабельный ревун, Он быстро нашёл ему применение: привёз на пустынную Манежную площадь, подключил к кислородному баллону и открыл вентиль. Гудок распространялся на очень большое расстояние, находиться рядом с ревуном было вообще невозможно, гул заглушал слух, давил и трепал барабанные перепонки.
Он надеялся, что если в городе кто-нибудь есть, то обязательно услышит звук ревуна, пойдёт на него и встреча окажется неизбежной. Но никто не появлялся. Уже несколько опустевших кислородных баллонов валялось вокруг ревуна, который старательно гудел много дней в пространство.
"Если в городе кто-нибудь есть, он или они не обойдут меня", - подумал Он и решил испробовать запускать по ночам сигнальные ракеты. Воплощение этой идеи тоже не привело к нему никого. Ракеты взлетали, озаряя землю, змеились в темном небе, гасли.
* * *
Дни в работе бежали быстро, закончился мрачный март, наступил апрель. Пришла весна. Сначала нерешительно, осторожно, а затем всё уверенней и настойчивей заявляла она о себе, дни становились теплее, пробуждался к жизни растительный мир, уже листочки на деревьях появились, нежно-зелёная трава покрывала землю, жизнь растений раскрывалась без присутствия животного мира, без привычного чириканья, карканья, писка и щебета. В полном молчании, по законам развития флоры, для того, чтобы расти, крепнуть, тянуться к солнцу. Ветер тревожил зелёное немое царство, эту скрытую в самой себе подвижность, подбадривал в растениях движение соков земли, трепал и гладил волосы зелени. Растения воспринимали его действия как лакейство. Ветер не соглашался с барством растительности, однажды его терпение лопалось и он, ещё недавно ласковый и нежный, превращался в тирана, возмущение и негодование раба наполняло его ураганной силой, он сталкивал тучи, трепал и хлестал растения, творил революцию, предавал всё анафеме. Зелень терпела все его выходки. Сокрушающие бури уходили, наступал покой и благоденствие. Продолжался расцвет.
Безлюдный город утопал в зелени, в магическом шелесте её листьев. День прибавлялся заметно, рассветы наступали всё раньше и раньше, сумерки сгущались позже. Светлого времени суток теперь было много, и Он работал до самого темна, укладывал в контейнеры архивные документы, редкие книги, отдавая предпочтение в первую очередь антикварным и редким вещам. Он составлял погрузчиком новые и новые ряды контейнеров с литературой. В запасниках музеев осторожно снимал с подрамников холсты, сворачивал их в рулоны на бумажные барабаны, "масляным слоем наружу", - прокручивал Он фразу, которую выудил из литературы. Бобинами картин снаряжал металлические капсулы. Особо ценные картины Он, не снимая с подрамников, составлял в большие прямоугольные контейнеры и закупоривал их, добавляя к содержимому мешочки с селикогелем. Работа продвигалась ладно, время летело быстро.
Однажды Он думал о том, что в архивах телецентра хранится огромная масса видеоинформации и её надо тоже предохранить от гибели, но пока у него не доставало времени.
Подбородок его по-прежнему оставался гладким, усы и волосы тоже не росли, замедлился рост ногтей, поначалу это обстоятельство вызывало у Него недоумение, а потом он нашёл его даже удобным. Он был пленником своего положения, бесконечно богатым материально, так как сегодня буквально всё вокруг принадлежало только ему одному.
" Выпадут и переломаются все мои волосы и я стану плешивым" - испортил он себе настроение новым предположением.
В одиночестве его физиология подверглась изменениям: у него обострился слух, чувство восприятия, зрение расширило свои границы, он стал лучше видеть в темноте. Так ему казалось. Он сопротивлялся одиночеству, чуть ли не ежедневно читал вслух несколько страниц текста различного содержания, иногда просто кричал что-нибудь в никуда или пел песни. От этих сольных разминок веяло дикостью, неестественностью в данной обстановке. У него не было желания и необходимости следить за календарём, о числах он вспоминал редко, учёт дней для него вели электронные часы, они же будили его по утрам и просто болтались на руке. Солнцу он отдавал больше предпочтения, нежели часам, чувствовал он его как-то особенно и воспринимал очень явственно, так же, как секунду, после которой звонит по утрам будильник. Однажды ему показалось, что он воспринимает не столько само солнце, сколько тактику его перемещения в пространстве, магнетизм движения, всплески его пульсаций. Он думал, что теперь каждый миг знает, в какой точке, относительно него находится солнце, в том числе и ночью. Его с солнцем, казалось, связывал невидимый луч. Ему казалось, что его мозг понимает и движение планет солнечной системы, их вращение и перемещение во мраке Космоса.
Он наблюдал за своими новыми ощущениями, анализировал наблюдения параллельно с работой, которая была предметом его существования. Поэтапно, день за днём Он продвигался в своих планах, не желая отдыхать или устраивать выходные. Для того, чтобы развеяться, ему было достаточно съездить куда-то по делу на мотоцикле и смена обстановки, действий и движение давали моментальную разрядку.
Работал он самозабвенно, однако не видел смысла только в одной бесконечной работе. Ему хотелось и отдыха, и он размышлял над тем, как будет отдыхать и где. Он решил с наступлением осенних холодов устроить себе отпуск, и не обычный, а отпуск-путешествие. Много лет он вынашивал мысль как-нибудь переправить в Америку на могилу деда горсть родной земли, даже сделал несколько попыток осуществить задуманное, но пока удача ему не сопутствовала. И вот теперь он решил, что поедет сам, сначала в станицу, где родился и вырос, возьмёт там земли, а затем отправится в штаты. Пусть половину зимы он истратит на это путешествие...
Так мечтал Он по ночам в своём вагончике на "Правде", как мысленно окрестил свой лагерь, или же в кабине дизельной станции под грохот мотора. Он слушал такт работы двигателя и в чередующихся тактовых металлических звуках ему начинала чудиться ритмичная музыка. Казалось, что Он слышит и голос исполнителя песни, звучание её слышалось всё отчётливее. У Него улучшалось настроение, становилось веселее, он мысленно пытался включиться в исполнение, удивлялся тому, что в дизельном грохоте так легко удаётся слышать огромное количество музыкальных инструментов, невероятно красивую, приятную музыку.
Иногда он думал, что из-за грохота двигателя не услышит каких-либо действительно важных звуков из внешнего мира.
Он досадовал на то, что приходится столько времени уделять холодильнику. Дважды в месяц он ездил в теплицы Тимирязевской сельхозакадемии, пополнить запасы зелени. Огород там разбил себе небольшой, всё зарастало бурьяном, а ему не хотелось тратить драгоценное время на прополку.
Во время движения по городу он видел лишь кое-где закопчённые окна домов, это были следы пожаров, которые остались в марте. Сейчас всё вокруг было спокойно, воздух стал удивительно чистым и по ночам Ему казалось, что звёзд на небе рассыпано больше обычного. Он любил смотреть на ночное небо, находить знакомые созвездия, любоваться мерцанием светил, Он забывался в эти минуты и не думал о том, где сейчас живёт, что происходит с ним и со всем окружающим миром. Визуальная беседа с небом занимала и успокаивала его, и по ночам во сне ему иногда снились звёзды, он свободно летал в тёмном пространстве, стремился к светящимся точкам, а они отдалялись и он никак не мог к ним приблизиться.
Содержание его снов изменилось, теперь ему чаще снились деревья, зелёные лужайки. Там Он ездит по траве на мотоцикле, или ходит босиком, заходит в прозрачную воду, а над чистотой и тишиной распахнулось бездонное голубое небо. Нет беспокойства и уныния одиночества, вокруг величие, гармония, покой.
Снилась ему и его работа, движение присутствовало только там, где находился Он, а всё остальное пребывало в ожидании его действий, он был центровой фигурой, от которой зависело движение. В снах не было гнетущего состояния, а всё больше загадочности, свободы и лёгкости.
Самыми тревожными снами были эротические. В них сюжет развивался независимо от Него и в этих снах он не всегда выступал первым лицом. Ему снились прекрасные девушки, каких не доводилось видеть в жизни, эти божественные создания в лёгких полупрозрачных одеждах обращались с ним своенравно, игнорировали его слова, взгляды, желания. Они всё время находились в движении, пластика и гибкость их тел наводила на мысль, что эти создания - сказочные балерины. Они вовлекали его в движение, он неуклюже передвигался, выпадал из ритма воздушного танца, останавливался, они кружили вокруг него, их просвечивающаяся одежда не скрывала красивых обнажённых тел. Он протягивал вперёд руку, одна из девушек брала его за руку и вела куда-то, смотрела в глаза, смеялась, бежала, увлекала его за собой, смеялась всё громче. Внезапно она вырывалась вперёд и быстро удалялась, а у него в руке оставалась лишь её тонкая шёлковая перчатка. Он оглядывался вокруг и никого не находил, пускался на поиски исчезнувших девушек, иногда находил их и тогда хватал одну из них, держал крепко, и она не сопротивлялась, обнимала его, целовала, прижималась к нему, доставляя удовольствие испытывать настоящее блаженство.
Он помнил эти сны, и они тревожили его, сердце бешено колотилось в груди, он с сожалением вздыхал, проклиная мысленно свою неустроенность и заброшенность.
Фантазия его общения с людьми проявлялась у него, когда Он извлекал из запасников новые и новые картины. Люди, изображённые на них, оживали в его воображении, он представлял их такими, какими они могли быть в жизни, передвигаться, говорить, держаться по отношению к окружающим и к нему. Эти персонажи также снились ему по ночам, сюжеты снов носили спокойный размеренный характер, и если действие происходило на природе, то пейзаж рисовался солнечным, чистым и безупречным. Звенящая тишина наполняла пространство, звуки приходили неспешно, поочерёдно, концентрировали Его внимание на своей природе, характерных особенностях и красоте. Хаос отсутствовал.
Пасмурная погода ему тоже снилась, опять же тихая, сухой туман расстилался вокруг и в его матовости скрывался покой, мечтательность и загадочность. Он бродил в тумане, без определённой цели, отдыхал душой, и ему хотелось пребывать в этой гипнотической среде бесконечно долго...
Когда Он работал в библиотеке, ему хотелось остановиться, прекратить загрузку контейнеров и читать, читать архивы, книги, в которых содержалось так много интересного. Однако он не отвлекался, спешил сделать как можно больше, а желание читать оставлял на будущее. Впереди ему представлялось бесконечно много свободного времени для чтения и изучения.
В этой нескончаемой работе Он прозевал свой день рождения, обратил внимание на календарь только на следующий день, вечером, решил, хотя и с опозданием, отметить эту дату. Стол накрыл разнообразнее обычного и даже откупорил бутылку вишнёвого ликёра.
"Уже четвёртый месяц изо дня в день я запаковываю реликвии в герметичную тару. Теперь надо будет перевозить всё это добро в надёжное место, и пока не ясно, где мне найти мощный, сухой, вместительный бункер, - размышлял Он. - Может быть, в Москве такого огромного сооружения нет? Очень важно, чтобы объект был укреплённым, выдержал, например, землетрясение и располагался на возвышении, подальше от воды". - затем Он подумал, что торжественного вечера не получается, что думает он всё время о предстоящих делах, а не о дне своего рождения.
"Для чего я родился?" - этот вопрос повис здесь же, над праздничным столом, затем метнулся в память, начал рыскать там в поисках ответа. В Его мыслях всплывали различные воспоминания из прожитой жизни, перекликались с его теперешней участью.
"Вопрос неудачный, - отметил Он про себя. - Такой вопрос хорошо задавать в компании, а здесь я сам у себя на дне рождения. Один. Надоедает грустить. И веселиться не хочется, обстановка неподходящая". - Он вышел на улицу. Луна слабо освещала землю, а в тени строений и под деревьями теснился чёрный мрак. Чтобы создать своему прибежищу обжитой внешний вид, Он зажёг керосиновый фонарь и повесил его на крылечке бытовки. Жёлтый свет фонаря освещал ступени, дверь вагончика, пятачок земли около крыльца. Он смотрел на пляшущий язычок пламени фонаря и подумал, что раньше на этот свет слетелись бы разные насекомые, а сегодня нет ни одной мошки.
"Я мыслю, - подумал Он словами философа, - значит, я в единственном экземпляре представляю жизнь на всей планете. Наверное и в воде нет живности, - пришло на ум... - Но мне от этого не легче". - Он погасил фонарь и отправился спать.
"Поиски смысла жизни продолжаются, - подумал Он на следующий день, когда вспомнил вчерашний свой вопрос. - Родился и жил как все, работал в народном хозяйстве, затем пошёл работать в милицию, иначе мог потерять служебную комнату, - Он вспоминал прожитые годы, словно хотел отыскать в них упущенную интересную возможность, от которой жизнь его могла развиваться в ином направлении. - К чему теперь размышлять об этом?"
* * *
Красота впечатлений, получаемых от созерцания картин отвлекала Его от мрачных мыслей. Он ежедневно соприкасался с сотнями произведений, глаза его видели всё новые и новые живописные творения, впитывали благотворную энергетику, которая врачевала его душу. Он удивлялся способности живописцев вплавлять красочные мазки друг в друга, мириады их создавали оптическое изображение материального мира. Линии и наплывы красок, их укрывистые или прозрачные наслоения сцеплялись навечно с грунтом и в то же время, казалось, двигались по пространствам картины. Великие плоскостные иллюзии вызывали у Него живые человеческие эмоции, чувства, переживания. Его поражало бесконечное талантливое варьирование формой, цветом и содержанием. Казалось, что есть предел разнообразию изображаемого. А очередные отделы запасников открывали всё новые и новые ряды имён, картин, сюжетов. Всего лишь три основных природных цвета позволяли фантазиям живописцев творить бесчисленное количество шедевров.
"А что если вдруг прямо сейчас здесь опять появятся люди, придут музейные работники, откроет дверь какой-нибудь реставратор и спросит меня, что это я тут делаю и кто я такой? И что я ему отвечу? Спрошу, куда исчезало человечество? Или же буду уверять его в том, что я не вор, а спаситель художественных произведений?
Может быть, я вообще не имею никакого права находиться в оставленных зданиях? - Пришедшая на ум догадка остановила Его работу. - Мои действия действительно смахивают на воровство, и почему я не подумал об этом раньше? Оставшись один в городе, я тут же приступил к разумным действиям. Во избежание пожаров обесточивал помещения. Осудил бы кто-нибудь меня, если бы я вообще ничего не предпринимал? И вообще, интересно знать, как должен действовать человек, оказывающийся в нестандартной ситуации? Сначала я делал, конечно же, всё правильно. Но ведь и сейчас мои действия логичны. Наверное просто надо известить людей о том, чем я занимаюсь. Надо в форме рапорта или заявления описать сложившуюся ситуацию, перечислить предпринимаемые мною усилия, размножить эту листовку и разместить на директорских столах, на рабочих местах представителей власти".
Он зашёл в кабинет директора и начиркал на листе краткое объяснение о произошедших в Москве событиях, вследствие чего он осуществляет консервацию картин.
"А может быть не книги и картины надо спасать? Есть же у людей и другие ценные вещи, дорогостоящие предметы, вещества, приборы. Лично мне дороги фотографии родных и близких, для них я даже сейф на "Правду" приволок!"
Он вздыхал, помрачнел от осознания того, что прибавилась непредвиденная бумазейная работа и теперь придётся обивать пороги властных особ.
Вечером в издательстве он взял печатную машинку, после чего у него стало традицией перед сном выстукивать шаблонное объяснение своих поступков.
"Огромная типография под боком, а мне приходится тираж листовок щёлкать на машинке, - сожалел Он. - Кстати, к каждой книжке моё воззвание не прилепишь, но вот в некоторые контейнеры надо бы его тоже положить. На всякий случай", - мысленно добавил Он.
Продолжительное время он искал достойное убежище для контейнеров, и ему никак не удавалось обнаружить подходящего сооружения. Градостроительная литература не наводила на нужный адрес. Он исследовал справочники по архитектуре, и всё напрасно. В его представлении строение должно было бы выдержать громадные напряжения. Глубинные бомбоубежища и шахты он отвергал из опасения, что они могут быть затоплены водой. Он сидел в библиотеке, среди книг, вспоминая, что вчера ещё занимался самым трудоёмким процессом - упаковывал иконы, заворачивал их в льняные полотнища и укладывал в контейнеры. Он вспоминал лики святых, изображённых на досках. Затем начал думать о людях, о том дне, когда они вернутся. Как ни силился, он не мог представить себе процесс появления людей в городе. Он ещё не понимал, каким образом люди все одновременно исчезли. Теперь он не знал, как они вернутся на те же самые места, откуда пропали. В его представлении виделось множество народа на улицах, в транспорте, в окнах домов и даже на крышах.
"Но ведь не могут же они вылезти из земли или попадать с неба! - недоумевал Он. - Люди могут материализоваться из ничего, просто взять и появиться в прозрачном воздухе", - такая вероятность ему ясно представилась и показалась убедительной.
"Пусть хоть как-нибудь, да появляются поскорее", - с горечью подумал Он и у него к горлу подкатил комок.
"Эти раздумья о людях меня сильно тревожат", - размышлял он и вспоминал другие дни, спокойные, когда не появляются волнующие мысли.
Он наблюдал своё настроение - оно уравновешивалось в моменты его воспоминаний о меланхолии. Сейчас же, пока контрастные мысли и представления чередовались, он искал спасительную идею, которая уведёт его от разных мучительных дум. Новые мысли приходили моментально, до того, как он успевал определить их полярность.
"А если люди никогда не вернутся?" - словно из строки приходила фраза. И тут же в его голове лепилось новое предположение: через тысячелетия его захоронения могут обнаружить инопланетяне. Смогут ли они оценить или понять сущность и значение земных картин? Скорее всего - нет! Хотя бы потому, что они не люди, их восприятие отличается от человеческого.
"А если люди вернутся через тысячу лет? Тогда и костей моих уже не будет. Сколько поколений за тысячу лет...
Возможно, время для людей сейчас течёт как и прежде и только я один проживаю какой-то микромиг, в который вместится вся оставшаяся моя жизнь и мои усилия?
Что ж ко мне не приходят жизнерадостные мысли? Почему я мучаюсь в неизвестности и нет ответов на мои вопросы?
А может быть мне надо остерегаться возвращения людей, встречи с ними? Не известно, как они отнесутся ко мне".
Он уже был склонен верить в новую версию его встречи с людьми.
'Осторожность, конечно, не помешает, мало ли чего... Вдруг я не вижу каких-либо внешних изменений, происходящих со мной, а у посторонних они могут вызвать странную реакцию. Или, если вдруг люди сочтут мои действия здесь, сейчас варварскими? Тогда меня ждёт наказание. И ещё, наверное найдётся масса доводов, из-за которых придётся избегать людей'.
Он вышел на улицу и пошёл пешком в свой базовый лагерь. Прогулка благотворно подействовала на его нервную систему. Свежий воздух вентилировал лёгкие, движение отвлекало от унылых раздумий.
"Не так уж часто я прогуливаюсь пешком", - думал Он и не знал, мысли это в его голове, или он на ходу разговаривает вслух сам с собою.
Улицы города приходили в упадок. Ещё весной из-под снега обнажился мусор, который разносился дождевой водой по тротуарам и проезжей части. Канализационные решётки забивались бумагой, ветками, листьями, вода собиралась в низинах и на некоторых участках улиц образовались огромные лужи. Тротуары покрывались пылью, их заносило землёй, смытой с газонов и за эту землю цеплялась жизнь - пробивались травинки, ростки.
"Растения живы и я жив и условия для жизни идеальные, а вокруг пустота, организмов нет. Цветки опыляются без участия насекомых", - непонятно зачем думал Он об участии зелени. После чего уже в который раз вспомнил незнакомку из прошлой своей жизни. Она встретилась ему случайно, приглянулась, он сделал попытку заговорить с нею. Зима является не лучшим временем для знакомств, и всё же девушка остановилась, попыталась пристально посмотреть на Него, бросила торопливое "Я спешу", пошла дальше. Через несколько дней он снова встретил её, спешащую. Она увидела его, не отвела глаза, они обменялись взглядами, прошли мимо друг друга. Он подумал, что её оценивающий взгляд выражал интерес и самообладание. "Это награда, - подумал Он. - Если она не игнорирует меня, значит, я ей небезразличен. А может быть она смотрела и вспоминала, где бы могла видеть меня раньше?"
При третьей встрече Он шагнул к ней, фактически перегородил дорогу, протянул руку и назвал своё имя. Она не сняла с руки варежку, подала её навстречу, улыбнулась, сказала, что она незнакомка. Не знакомится вот так с бухты-барахты.
- Вот мы уже и знакомы, - прилепил он фразу к её словам. Она коротко махнула ручкой, бросила "пока" и заспешила по тротуару.
В этот раз Он подробнее рассмотрел приятные черты лица и уже влюблялся в её искрящиеся глаза. Она была похожа на тот образ, который однажды обозначился в его душе. Может быть, облик девушки, которую ему хотелось повстречать в жизни, всегда находился в его сердце и являлся скорее абстрактной, нежели конкретной фигурой.
Образ, а не фотопортрет представлялся ему, когда он мечтал о своей желанной. Ему хотелось встретить современную Золушку и уже не расставаться с нею никогда.
Внешность незнакомки ему понравилась, оставалось узнать её поближе, выяснить, возможно ли с нею совместное счастье. В своём сердце он готов был открыть любые пространства для её любви. И её готовился обожать, быть преданным, достойным.
Не успел. Потому что выпал из человеческого общества. Хотя, если бы он прислушивался к велениям своего сердца, то с середины февраля вполне мог бы встретиться с Незнакомкой. Только Ему почему-то не хотелось специально поджидать её на пути к метро, он ждал очередной случайной встречи, которую организует для них обоих сама судьба.
Обстоятельства распорядились по-своему. Уже который месяц его сердце выхолащивается в безлюдном городе, а руки ежедневно производят десятки тысяч рабочих манипуляций, исключающих лишние, ненужные движения. Он посмотрел на свои руки, вспомнил прикосновение руки Незнакомки. Сквозь её шерстяную варежку он тогда чувствовал собрание нежных пальчиков. Их живое движение, пожатие всколыхнуло в нём глубинные эмоции, информационные токи от кисти побежали к сердцу. Первое прикосновение запомнилось навсегда.
"Может быть и она сейчас вспоминает меня", - с надеждой подумал Он.
* * *
В первые дни консервации книг он сильно уставал от большого количества перенесённых тяжестей. Чуть позже приспособил для транспортировки тачку. Это простейшее приспособление позволяло с меньшими усилиями перевозить большие объёмы литературы. На ступени лестниц он укладывал доски и по ним перевозил пачки книг.
Месяц за месяцем он загружал контейнеры. Перебирался от одного объекта к другому, параллельно с работой готовил себе еду. На туристической бензиновой печке закипала вода в котелке, туда он бросал очищенную и порезанную картошку, вываливал из банки тушёнку, добавлял зелень, приправы. Аромат пищи разносился вокруг, пробуждал аппетит.
Раза два в месяц он готовил в большой кастрюле борщ. На протяжении двух-трёх часов добавлял в ёмкость ингредиенты, нарезанные овощи делил на порции, часть их обжаривал на сковороде, а остальные в известной лишь ему последовательности порциями подбрасывал в кипяток.
Оставшееся после обеда количество еды вечером он переправлял в холодильник.
Хлеб ему заменяли лепёшки собственного приготовления.
Работая под солнцем, он сильно загорел, кожа приобрела красивый тёмно-коричневый цвет. "Этот загар не смывается, - оценивающе думал он, рассматривая себя в зеркало. - Раньше я старался увильнуть летом в тень, а теперь и не думаю о холодке". Он подумал о солнце и лучик связи его со светилом на какой-то миг прочертил свою линию. "На кого я похож? - он вопрошающе смотрел на своё отражение. - Бабушка говорила, что я похож на её брата, который жил в Паттерсоне. А на родного деда, получается, я похож меньше. Дед по молодости извозчиком работал. Зашёл он как-то в церковь, а там батюшка никак не может согнать с иконы филина. Дед взмахнул арапником, кожаная плеть стеганула птицу, и та замертво повалилась на пол.
Умер дед сразу после войны, застудил себе на фронте все внутренности. И ничего я о нём не знаю, так, лишь несколько картинок-рассказов из его жизни.
А как мой отец повёл бы себя, окажись на моём месте? Скорее всего он все свои силы направил бы на поиски людей. И это сломило бы его. Помню, он сильно тосковал по маме, когда она гостила у меня две недели...
Ну вот, - подумал Он, - посмотрел я на себя в зеркало и полезли разные мысли, даже, кажется, сердце кольнуло...".
* * *
Приближалась осень. Он маркировал контейнеры с книгами и думал над тем, что до сих пор так и не решил, куда будет перевозить их на хранение. Энтузиазм его поутих, к работе он относился взвешенно, избирательно вычленял книги для консервации. Невозможно было охватить огромное количество столичных библиотек, тем более спасти от гибели все книги.
Некоторые картины сейчас он обходил вниманием, развившийся эстетический вкус подсказывал ему, какие произведения действительно достойны уважения.
Первоначальные его планы разрушились. Теперь он и не надеялся в текущем году выбраться из Москвы. Он уже смирился с мыслью, что придётся зимовать в городе. Узор путешествия в Америку распался, когда он увидел, что не вписывается во временные рамки. "А кто меня перебросит через океан?" - однажды подумалось ему.
Он нашёл в подвалах издательства помещение, подходящее ему для хранения овощей, оборудовал его миниэлектростанцией для поддержания в зимний период нормальной температуры и перевёз туда сбор урожая.
"Чем я буду заниматься зимой?" - однажды спросил он себя. И отмахнул вопрос как ненужный.
"А вдруг ровно через год люди вернутся?" - он соображал, чего больше в этих словах, надежды или насмешки.
Он посмотрел вверх, на деревья, некоторые уже отряхнули свои листья, устремились голыми ветками в небо. Ему показалось, что деревья приглашают его взобраться как в мальчишестве, вверх, оттуда и мир интересен и небо совсем рядом.
"Как-нибудь залезу", - пообещал он мысленно. Он брёл, загребая ногами листву. Шуршание казалось неестественным в задумчивости пустого города, здесь главенствовали только естественные звуки растительного мира. И ещё случалось, напоминал о себе след исчезнувшей цивилизации: где-нибудь звякала болтающаяся на проволоке жестянка, раскачивающаяся от дуновения ветра, или поскрипывали ржавые петли форточки.
В воздухе витали осенние запахи. Стволы деревьев, ветки, пожелтевшая листва источали тонкие ароматы, которые невозможно уловить весной или летом, даже если подходить и принюхиваться к стволам, ветвям. Сезонные запахи.
"Лето ушло, - подумал Он, - оно что-то с собой унесло", - Он попытался представить, что именно потеряно, и в душе образовалась пустая, свободная область. Умом он представлял огромное количество книг в контейнерах, километры холстов, его спешка и мельтешение, всё переплеталось в мыслях, в извилинах мозга, а в душе ощущалось опустошение. Словно там обвалился в никуда целый мир.
"Ну ничего, ещё наступит бабье лето... - приплёл он себе фразу. - А пройдёт оно без баб, так сказать", - прибавилось уточнение. Он огляделся вокруг, словно искал предмет, способный выручить его в трудной ситуации и начал говорить себе мысленно, что думает с этой минуты только об очень важных вещах. А в данный момент просто идёт за велосипедом.
Уже давно он поменял авто на вело и с удовольствием крутил педали. Треск и грохот двигателей угнетающе действовали на него, и механизмы он пускал в ход лишь при необходимости.
Мир отправился в вечность без живых организмов. Отрезок пути уже пройден, растения молча захватывают улицы, затем они полезут на дома. Их корни разрушат асфальт и бетон, переплетут пространство, которое когда-то у природы захватили люди.
"В марте земля вернётся на прежнюю точку в пространстве", - начал мечтать Он, но затем подумал, что обманывает себя. На прежнюю точку планета не сможет вернуться никогда, это абсолютно невозможно, поскольку галактика находится в постоянном перемещении. Такова правда, горькая правда.
"Вот и поеду к себе на Правду", - сыграл он словами, а ещё действиями он пытался уходить от ощущения безысходности. Он учился защищаться и не собирался отступать, опускать руки.
"Умереть или погибнуть легко, а ты вот попробуй выстоять", - предлагал Он себе.
"Дождусь людей и будет всё путём". - Он хвалил себя за сговорчивость и подозревал, что может однажды сорваться, зареветь одичавшим плачем, смыть слезами опостылевшее ничто, разорвать одинокое сердце.
* * *
Луна светила ярким мягким светом, казалось, что она даже подлетела поближе к земле, чтобы выглядеть крупнее, дабы Он мог лучше рассмотреть её поверхность. А он уходил спать в вагончик с мыслью, что и во сне способен видеть её, изучать рельеф и кратеры и даже заглянуть на обратную её сторону. Он чувствовал в такие фазы луны душевную и физическую лёгкость, словно поубавил в собственном весе. В качестве объяснения он допускал, что луна может элементарно сильнее обычного притягивать его.
"А вдруг я начинаю страдать лунатизмом? Насколько это опасно?" - от луны мысли его перемещались в пространство космоса, он слушал удары своего сердца, толчки эти уходили волнами в бесконечность и находили там, в вакууме, отзвук. Что-то огромное, живое делало попытку сказать ему ответное слово. - "Наверное это космическое эхо. Бескрайний мир состоит не только из космических объектов, в нём, как и в человеке, помимо молекул живёт душа". Он вслушивался во вселенские сигналы и не мог понять язык импульсов. Для собственного успокоения он приводил пример, что никогда не делает попыток расшифровать звучание ветра. Достаточно просто знать, что такова его природа.
"А что, если это люди из глубин мироздания обращаются ко мне, хотят, чтобы я услышал и понял их? Вот-вот, именно люди! А что, если всё-таки на земле есть люди. Останься человек в глубинке, он запросто может отправиться путешествовать и очень вероятно, что в сторону столицы, Москва притягательна. Но за несколько месяцев путешественники мне здесь так и не повстречались. Наверное, перезимую и отправлюсь куда-нибудь сам. Всех книг мне не спасти, обнаруживаются новые архивы, запасники и, быть может, пора уже подумать о целесообразности предпринятых усилий, - он прервал мысли и через какое-то время спросил себя: - Что, устал, волк? - слово "волк" показалось ему неуместным. - Почему волк? Зачем я так сказал? - недоумение вопрошало.
"Дисциплинировать себя нужно. - Отрезал он.
"Осень - по-настоящему восхитительная и задумчивая пора, - думал Он, любуясь очарованием природы. - Каждый день - ожидание, каждый миг - прощальный. И вот, ни с чем вроде бы не прощаюсь, а в душе испытываю чувство печали и разлуки. Зимой тоже переживаю похожие настроения, появляется и ожидание. Но ждёшь чуда. В том-то и разница!
Это всё приобретённые чувства, а какие же тогда врождённые? Что изначально вложено в меня природой, одни лишь инстинкты? Я ведь человек. А ещё животное существо. Одно на всю мою округу. На всю мою неизвестность.
Жалко себя? - саркастически спросил он внутренне, мысленно. - Сам себя не пожалеешь, никто не пожалеет.
Дождь смывает меня, размывает..." - Он стоял под козырьком крыльца, смотрел на капли. Тысячи их разбивались о ступени, дробились на мелкие частицы, разбрызгивались. - Может быть, просто дождик навеял мне скучные мысли? Вода падает с неба и мне не видно тучу, которая проливает свои слёзы. Очень возможно, что дождевые кали обладают магическим действием, отвлекают, умеют заставить забыться и, быть может, душа в такие минуты не печалится, а отдыхает? Да, моей душе действительно нужен отдых, а какой? От общения она уже давно отдыхает...
После осени пойдёт снег, я буду так же стоять, смотреть на него задумчиво и рассуждать о том, что моя истосковавшаяся душа отдыхает. Душа моя не в сердце, она в груди, пойди, попробуй её найди! Цитируй - не цитируй строчки, а на сердце легче не становится. Случайно не есть ли это форма наблюдения за своим собственным психическим состоянием? Всё раздумываю о душе, оцениваю, правильно ли я поступаю. Какие-то поиски смыслов. Для чего они вообще, всяческие человеческие усилия? Чем люди занимались? Ради чего? Работа, в которой есть практическая польза, оправдана. Рационально заниматься строительством жилища, шить одежду, печь хлеб. А уж на сытое брюхо можно и песни петь. Так что ли? Смысл в многообразии? Или смысл в моём непрекращающемся внутреннем диалоге?
Почему я вожусь с картинами и книгами? Через минуту здесь вдруг появятся миллионы людей, которым, чтобы жить, надо есть. Через неделю они съедят залежалые крупы, а что дальше, зубы на полку, да? Вот и выпячивается бессмысленность всех моих усилий. Оказывается, брат, для людей ты должен был выращивать картофель! - камнем свалилась на него мысль, придавила. - хотя бы сам был живописцем, что ли!" - Он подумал, что и рисовать-то не умеет. Некоторые школьные задания за него раньше делал отец - взрослый неумелый рисовальщик-тракторист. Однажды своими огрубевшими пальцами отец нарисовал зайца с тремя лапами, четвёртую никак не удавалось прилепить правдоподобно... - "Я не имею права осуждать батю, он многому научил меня. Он же познакомил меня с хорошими слесарными инструментами, металлами..."
И тут Он вспомнил о своих фигурках, амулетах, которые вытачивал в свободное от работы время из редких пород камней несколько лет подряд. Он сам не отдавал себе отчёта, почему занялся этим ремеслом. Попробовал однажды отполировать случайно попавший в руки осколок родонита и с тех пор увлёкся, не мог уже остановиться, искал различные поделочные породы. Сам изготавливал резцы, инструменты для обработки заготовок, смастерил станок с алмазным диском для резки минералов.
Ему казалось, что в некоторых камнях живёт душа. Это ощущалось уже в заготовке, она и выглядела как-то иначе, нежели другие, сразу выделялась своей формой, подходящей для обработки. И в руке такой камешек удерживался как в гнезде. Некоторые заготовки он подолгу носил в кармане, прежде чем начинал ваять из них фигурку или кулон. Из мелких осколков и камешков он делал ожерелья, бусы, браслеты.
Камни стали для него священным материалом, поклонение которому усилилось после того, как он нашёл плоский кусок метеорита, похожий на овальную художественную палитру. Находку он воспринимал чуть ли не как знак, посланный ему свыше.
В своём творчестве он обходился без набросков, эскизов, потому что не дружил с рисунком. Его воображение легко подсказывало форму будущего изделия, он запросто отсекал лишние части заготовки, выбирал углубления в намеченных точках, придавая камню желаемые черты.
О его творчестве узнавали знакомые, знакомые знакомых. Так же и на работе. Его воспринимали как изготовителя каменных поделок. У многих сотрудников складывалось впечатление, будто он штампует их десятками. Пустили сплетни, якобы Он обогащается на продаже амулетов. Мистические названия его безделушкам присваивали женщины. Они же открывали в них чудодейственные целительные свойства. И ему буквально начали досаждать начальники и командиры. В различной форме они пытались надавить на него, чтобы заполучить изделие даром. Его угнетала такая обстановка, в которой руководство, используя служебную субординацию, отнимает его таланты, вложенные средства и силы. Все попытки объяснять дороговизну камней пропускались мимо ушей. Чинуши, выросшие из обирателей, и не думали об оплате материалов, труда. Пожизненная привычка отнимать выдавливала фразу : "Подари".
И он дарил по доброте своей или же чтобы уклониться от наказания, которое неминуемо настигнет его как месть за отказ. Он сожалел о том, что мир делился на людей хороших и плохих.