Сегодня Владимир Ревякин в третий раз за последнюю пятилетку бракосочетался с Антониной Ревякиной. Размашистая коса Володькиной натуры частенько высекала искры, налетев на монолит Тониного характера. Дважды Тонин брат Сергей подгонял "ЗиЛ", кидал в кузов узлы с кастрюлями и, подмигнув Володьке, увозил сестрицу на другой конец города под сень родительского крова.
Конфликты имели смысла не больше, чем ирано-иракская война. Тонины действия просчитывались по известной с каменных времен формуле -- "Ах! Ты так!". После чего бились горшки, а через некое время начиналось восстановление разрушенного зачем-то хозяйства...
Володька, в миру именуемый Вольдеморд, первое время разлуки гусарил в опустевшей квартире под звон стаканов и обшарпанной гитары. Приятели непостижимо скоро узнавали о его одиночестве и спешили со склянками утешительной микстуры засвидетельствовать участие: поздравляли или соболезновали в зависимости от взгляда на событие. Утешение набирало обороты так резко, что становилось ясно -- оно может продолжаться уже независимо от первопричины, как пошедший "вразнос" дизель. Приходили приятели приятелей, их знакомые... Вольдеморд чувствовал свое присутствие здесь все более необязательным. Оставалось, разве что, по долгу и праву хозяина выгребать мусор и битую посуду...
Наступал момент, когда Вольдеморд переставал открывать дверь ломившимся ходокам и брался за метлу. В прошлый раз он крепко удивил шофера мусоровозки, стащив к его приезду одиннадцать мешков бытовой дряни вперемешку со стеклотарой.
--Ты что, мужик, специально копил все это, что ли?
--Творческий отчет за последнюю декаду, -- пояснил Вольдеморд, -- пихни лопатой, видишь: не лезет!
На этот раз дело дошло только до восьми кулей...
Вольдеморд позвонил Тоне на работу и справился о делах по размену квартиры. Тоня бросила трубку. Вольдеморд позвонил снова и сообщил, что нашел подходящий вариант, предложил встретиться и обсудить его. Тоня согласилась.
На переговоры она явилась незнакомо притихшая, с отрешенным видом ходила по квартирке, молчала. Сказать ей было нечего. Она опять успела оформить развод и подать заявление на размен, и... все прочие мосты сжигались раньше, чем форсировался Рубикон, последние легионы выскакивали на тот берег, ничего не видя от слез и копоти. Отступать Тоня не умела. Тоню можно было только взять в плен. Вольдеморд знал это. Он забросил Тонины сапоги и пальто на антресоль и предложил ей вечную свободную любовь в условиях кромешной разлуки.
Тоня взорвалась, как граната без замедлителя:
-- Циник! Негодяй! Ноги моей здесь больше не будет! Отдай вещи, провокатор!
Она бросилась на заступившего дорогу "циника".
-- Прочь с дороги! -- Тоня так толкнула коварного разведенца, что тот отлетел в ближайший угол, намертво, однако, вцепившись в прекрасные руки девяностокилограммовой толкательницы. Наманикюренные ногти пламенели у Вольдемордовского лица, мощное Тонино колено упиралось в грудь, но касание лопатками пола поражения здесь не означало. Циничный негодяй коварно извернулся, скомкал налетчицу в охапку и понес в комнату...
Утром заплаканная Тоня давала указания, вечером вновь подкатил Серега с контрибуцией.
И вот очередное сочетание.
На этот раз протокол предстоящей церемонии решено было изменить. Вольдеморд обговорил со своим корешком, трактористом Геной Теплоуховым, детали. Генка проходил по делу свидетелем, но даже он не ожидал, что дело может принять такой оборот. Идею он оценил влет, восторгнулся и проникся -- приятеля он всегда ценил за находчивость. Возможные действия противной стороны были просчитаны на десять ходов вперед, одиннадцатым ходом была предусмотрена даже возможная рокировка в короткую сторону.
В пятнадцать ноль-ноль Тоня с неистребимой подругой Лидой прохаживалась у райисполкома, поджидая Вольдеморда с Генкой. Пускаться в третий поход к достижению невечных идеалов Тоня предпочла без лишнего антуража. Договорились встретиться у районного ЗАГСа, пригласив только свидетелей.
Прохладное октябрьское солнце грустно улыбалось из непросыхающих луж, желтые кораблики листьев сбивались ветром в тесные флотилии. Тоня строго смотрела вдоль нешумной улочки: вот и закончился ее очередной осенний марафон.
Колесный трактор "Беларусь" с огромным совком навесной лопаты выбежал из проулка, и заглох у исполкомовского крыльца.
В лопате сидел Вольдеморд.
-- Привет, деушки! Вот и мы! -- крикнул Вольдеморд.
Продолговатое Лидино лицо еще удлинилось. Тоня краснела медленно и, как всегда, с ушей.
Старая телогрейка на небритом молодожене была подпоясана алюминиевой проволокой. На резиновые калоши, надетые на босу ногу, свешивались тесемки замызганных солдатских галифе с наколенниками. Головного убора не было, ровно как и рубахи под телогрейкой. Утром еще на Вольдемордовской груди не было никаких особых примет, сейчас же из расстегнутого ворота сурово поглядывала синяя рожа ни на кого не похожего фантастического дракона. Над незнакомцем шла надпись: "Что нас губит..." Вопрос оставался без ответа, потому что ответ нырял дальше под телогрейку.
Генка в замасленной спецовке выпорхнул из кабины, грохнул об асфальт кирзачами:
-- Здравствуйте!
Никто с ним не поздоровался.
-- Идемте! -- потянул Вольдеморд за руку окаменевшую Тоню. -- Опаздываем... Лида, Генка, пошли, не стесняйтесь, вы же наши штатные свидетели!.. Смелее!
Тоня шла. Зажатый в побелевшем кулаке паспорт смялся, целлофановая обложка коробилась. Лицо ее было одного цвета с документом.
Заведующая бюро ЗАГС встретила вошедших добротной улыбкой и затихла у стола, силясь что-то сказать, но, видимо, по инерции улыбающиеся губы мешали рождению фразы.
-- Здравствуйте, Анна Васильевна, это опять мы! -- радостно поприветствовал заведующую Вольдеморд. -- Вот паспорта, свидетели... и прошу оформить!
-- Что за вид?.. -- подобрала, наконец, слова заведующая.
-- Что вы, что вы, Анна Васильевна! -- не дал ей перехватить инициативу Вольдеморд. -- Мы прямо с производственных площадей, не снимая калош... с корабля на бал... с бала на корабль!..
-- Но нельзя же... -- пыталась вставить слово заведующая.
-- Можно! Все можно! В любви ничего невозможного нет! -- не своим, а каким-то гадским голосом тарахтел Вольдеморд. -- По одежке встречают, по уму провожают!..
Анна Васильевна растерялась...
Расписались молча, как в химчистке.
Тоня вышла, грохнув дверью.
Лида коброй вспушилась перед Вольдемордом -- бессовестные! Мало покуражились за полгода! Позорник!
-- Скоро тридцать, а не умнеешь! -- присоединилась Анна Васильевна. -- Ни стыда, ни совести!
-- Спокойно, уважаемые, спокойно! -- прежним гадским голосом заверещал носитель калош. -- Букеты, фраки, мендельсоны уже были! Ищите новые формы! Всего доброго, Анна Васильевна! До свидания...
Вышли комом.
-- Генка! -- уже нормальным голосом распорядился Вольдеморд. -- Гони своего "Фордзона" в стойло, а мы с Лидой изобретаем автомобиль и -- заедем за тобой. И к нам на тайную вечерю, гостей Тонька звать постыдилась, хоть в своем кругу посидим-поохаем!
Такси остановила Лида. Вольдеморд прятался за газетным киоском, чтобы не отпугивать водителей. Шофер косился на необычную парочку, но вопросов не задавал: насмотрелся всякого.
На звонки за дверью не реагировали, пришлось молодожену открывать своим ключом.
В большой комнате за столом сидела голая Тоня. Перед ней гуртовались распочатая бутылка водки, граненый стакан и полуведерная бадья болгарского ассорти.
-- А! Наконец-то! Проходите, гости дорогие! -- закричала Тоня. -- К столу! Чем богаты, тем и рады!..
Главным богатством за столом была, конечно, сама Тоня. Полная здоровой, природной полнотой, с гривой растрепанных волос, похожа она была на дикую молодую кобылицу. Нагота ее, несмотря на пикантность ситуации, воспринималась более естественной, чем какие бы то ни было одежды.
-- Проходите! -- шумела захмелевшая Тоня. -- А ты куда, Гендос-мусоровоз? Стой, не уйдешь! Ишь ты, смыться захотел, соучастник!..
Тоня скакнула из-за стола, поймала замешкавшегося в коридоре Генку и швырнула его в зазор между стеной и шифоньером. Щуплый соучастник воткнулся в зазор плотно, как дюбельный гвоздь в кирпич.
-- Это я позорница? Я -- по-зор-ни-ца!? -- голос Тонин взвился выше пятой строки в нотной грамоте. -- А ты кто тогда, болван татуированный!? Я спрашиваю -- кто ты, гад собачий?!
-- Оденься, кобыла! -- Лида бросила подруге покрывало с дивана. -- Это кошмар какой-то! На психу вас надо было свозить, а не в ЗАГС! Чертова семейка...
Уперев руки в бесконечно могучие бедра, Тоня гремела, как уличный репродуктор:
--Отметить захотел? Отметим! Так отметим, что век не забудешь! К столу, к столу, просю! -- Тоня куражливо поклонилась, мотнув полушариями грудей.
--Оденься, дурища! -- Вольдеморд с Лидой норовили обмотать покрывало вокруг Тони.
-- Праздновать! -- Блажила Тоня, -- Вылазь и ты, свидетель Иеговы, а вы руки прочь! -- отбивалась Тоня от Лиды с Вольдемордом.
Но Тоня уже остывала, как выдернутый из розетки утюг. Она завернулась в покрывало на индийский манер и вернулась к столу.