Аннотация: Это про Самиздатовской конкурс постмодерн-рассказов.
Это про Самиздатовской конкурс постмодерн-рассказов.
В условиях конкурса было странноватое требование, чтобы произведения были в фэнтезийно-попаданском стиле. Но раз текст прошел номинацию, то будем считать, что в этом смысле у всех все отлично.
Я не люблю, когда СИшный движок форматирует странными знаками разметки прозаический текст. Это затрудняет мне правку. Поэтому писать обзоры онлайн - неудобно. И не хотелось писать. Но если не писать, то не получается запомнить что про что читал.
Я нашел выход из этого тупичка.
Обзор напишу, но не буду давать ссылок и называть произведения. А может и буду. Как получится.
Пока же в планах просто сделать конспект ощущений при чтении. Это очень просто. Потому, что прозаики в отличие от поэтов менее болезненно реагируют на критику.
Этот феномен - спокойной реакции еще предстоит осознать.
Пока же он мне развязывает руки, которые, впрочем, всегда и так развязаны.
Я пробую выключить в себе автора, критика, редактора и корректора. Я стараюсь забыть о своих предпочтениях в литературе. И пытаюсь словить настроение. Как-будто мне рекомендовали этот текст друзья. Я попытаюсь словить настроение. Несмотря на косноязычность, несмотря на "Кейп Код, Бостон, отсылки к Марксу, папу-Карлу и отсутствие форматирования.
Ноль часов 13 минут. Начинаем.
Не получается вырубить автора. Смачное "тёплая кровь собачки-сучки" выбрасывает из текста про что-то западно-спокойное.
Не получается вырубить и редактора: "по ходу движения моего руля автомобиля". Я спотыкаюсь на этой фразе и пытаюсь понять про что она. Наивный человек, ты думаешь, что все читают свои тексты перед тем как показать их другим?
А может быть им этот язык - не родной?
"Прямо по борту четырёх колёс".
Все же это писал инопланетный разум.
Я пытаюсь вновь загнать себя вовнутрь текста. И это удается. Я погружаюсь в текст и попадаю в пустоту.
В этой пустоте разбросаны слова: поссать, жопа, на берег Катюша, стрекозы и кузнечики. Мелькающие предметы и существа не связаны между собой, как столбы без проводов. Провода давно срезали и сдали в скупку цветного металла. Дорога, пустая и выматывающая, скучная и хочется спать. И чтобы не уснуть, приходится злиться: на Маркса, на Черномора, на суку, на колеса. На всё. Чтобы доехать, заливая в голову вместо бензина злость. Доехать оттуда, куда попал, и снова стать нормальным человеком.
"Наматываю мили на кардан.
И еду вертикально к проводам".
Владимирсеменычу тоже мерещились в дороге "то черный кот, то кто-то в чем-то черном".
Милый постмодернизм! Что - более ты?
Песочек. Теплый песочек. Как на хорошем пляже. Но вот-вот появится человек в белом плаще с кровавым подбоем. Но зачем есть манную кашу? Видимо, за все надо платить. Жду появления белки. И она появляется. Это не врач. Это большая белка.
15 часов 50 минут.
В начале было слово. Нет, поначалу был свет. Я зависаю с улыбкой и думаю о Ветхом Завете. Трудно переключиться, но все же удается вернуться в сочно-зеленый и бездонно-голубой. Ёлки, мне похоже сейчас придется заниматься сотворением мира. Предчувствия не обманули.
Нет, все же обманули. Мне не быть сегодня Отцом, а быть бараном. Хотя еще есть шанс быть браном, но Отцом.
Наконец-то удается перестать думать и просто читать текст, не вдаваясь в смысл.
Слова пролетают, но часть их попадает в щели, из которых их потом придется выковыривать.
Мораль, мораль, мораль. Концовочка. А нужна ли концовочка?
Я едва удержиаюсь от того чтоб не написать: И нужна ли началочка?
И не пишу. Потому что написать так - не очень честно.
Выковыривая ногой тапок из пучка засохшей травы, лопоухая лошадь, пофыркав, спросила...
Я верю в эту картинку. Но что делать с нагим тапком? Девочка, если ты нарисуешь мне...
Если девочка нарисует мне виллу в Каннах, то, видимо, придется носить эту виллу на спине?
Милое щебетанье птиц про тапочки. Это щебетанье не мешает жить. Не мешало, пока девочки не стали мальчиками. Я не верил, но ждал, что что-то будет. Что мальчики в душе останутся девочками. Но они оставались мальчиками, хотя деталей еще было слишком много. Слишком много деталей.
16:23. Хочется спать.
23:06
Я читаю текст и понимаю в нем всё. Меня ничто не отвлекает. Абзац, второй, третий, четвертый. А-а-а-а-а. Классическая компоновка, фигуры речи как у литераторов какого-то близкого века. И из этих фигур как кости обглоданной рыбы торчат атрибуты чего-то совсем неестественного. Не пугающего, не загадочного, а просто чуждого самому тексту. Как будто злодей-школьник ночью заменил слова в диктанте, который седая училка будет диктовать с утра.
23:18. А кажется, что прошла пара часов.
Есть тексты, в которых с первых строк уже не важно, что там, за словами и буквами. Слова и буквы, еще до понимания смысла, звучат и обволакивают, потом из них проступают образы, а потом глаза бегут по строкам, по абзацам, а герои живут и не надо думать о том, кто что и о чём сказал. Не надо перечитывать и запинаться, разбирая каждое предложение.
У меня по полу побежал паук. Символ богатства? Залез под комод. Забежал.
Я вспоминаю Джека Лондона, его рассказы. Нет, я вспоминаю роман. "Странник по звездам". Всего два героя: заключенный и смирительная рубашка.
0:50
Опять Библия. Новый завет. От Иоанна. "Беспощадная радость существования переполняла меня". Нет. Это не сотворение мира. Я не знаю что это, потому что не могу понять что такое беспощадная радость. Красивые слова. Если бы мне было четырнадцать лет и я писал бы песни для рэпперов, я бы написал:
"Беспощадная радость..." Нет, рэпперский текст не идет. От чего можно испытывать беспощадную радость?
Там где нет пощады, там нет радости. Беспощадно сломать ролики или велосипед - это страх сделать опасный прыжок. Непреодолимый страх. Я читаю слова и не верю им. Нет, я верю словам. Но не верю словам, который не понимаю. "Страх был неким великим образом связан с жизнью".
1:12. На сегодня достаточно
Паук выбежал из-под комода. Что-то ищет.
Чтобы ночью приснилась сказка, надо прочесть что-то хорошее. Или написать.
"Я утонул в атласных бёдрах, Скрывающих волшебный лотос."
Я нашел эти строки сегодня. Я бы так не написал. Но меня и зовут не Черный Георг.
До утра, мои верные и немногочисленные читатели.
16:08. На обед у меня был салат из редиски с огурцами, заправленный творогом и сметаной с укропом.
И чай с Докторской колбасой.
Еда погрузила меня в раздумья о судьбах словесности. Зачем я все это пишу? Чтобы прочли авторы, с замирнием сердца мониторящие этот текст и выискивающие строчки про себя? Поймут ли они что-то из него?
И для них ли я пишу? Может быть я пишу для того, чтобы они поставили мне низший бал в этом маленьком графоманском конкурсе, чтоб отомстить мне за то, что я?.. За то, что они знали, а я сказал? За то что я пытаюсь отнять у них конфету, которую они привыкли делить со воими товарищами?
Но эта конфета - краденая из магазина. Моё ли дело бить ребенку по рукам за то, что он украл в магазине конфету и съел ее вместе с другом? Я не знаю. Что-то есть направильное и в том, что я делаю, и в том, что делают они.
- Но они же пишут не для того, чтобы их литература вошла кому-то в душу? Они же пишут для того, чтобы заработать денег!
- Откуда ты знаешь? Может быть они пишут для того, чтобы не сойти с ума?
- Они давно сошли с ума. И если они не перестанут писать, то они навсегда останутся такими.
- Они не перестанут быть такими. Но если они не будут писать, им будет плохо.
- А если они будут писать, то плохо будет читателю.
- Но читателю плохо и после Достоевского.
- Да. Сначала плохо. Как после операции. А потом - хорошо.
- Может быть так же?..
- Нет, не так же.
Я поднимаю клавиатуру и вытряхиваю из нее крошки хлеба, застрявшие между буквами.
И я вспоминаю как девочки превращались в мальчиков. Надо сейчас посмотреть, чем же закончилось дело. Если автору не изменил дар предвидения, то девочки, ставшие мальчиками, должны были стать очень похожие на мальчиков, но без главного. У них не должно быть члена. Нефритовый стержень вручается человеку только при рождении. Его нельзя заслужить или купить. Нельзя превратиться в мужчину и таким образом получить член.
Я открываю тот самый текст и волнуясь ищу: появился у девушек член или нет.
"Вместо ожидаемого медосмотра оказываюсь за рулем некой машины".
Все же автор - умница. Не смогла соврать.
16:29
20:13
Ну вот и текст, который для меня сложноват, но понятен. И интересен. И даже не надо выключать в себе никого. Текст кинематографичен. Мне, конечно мешает быстрое развитие сюжета. Я читаю
быстро, и быстроразвиающийся сюжет начинает мельтешить перед глазами как видео на ускоренном просмотре. Хочется поправить несколько слов, торчащих из текста заплатками:
"Запахло навозом. Вдыхая родные запахи, Герасим..." Ну зачем так Герасима? Он же в основном нюхал осеннюю листву, а вовсе не навоз.
"Сознание вернулось к Муму через несколько часов..."
Сознание возвращается к собакам в течение секунд-минут, или не возвращается никогда. Такие мелочи, они важны на самом деле.
Это все придирки, конечно.
20:24
21:29
"Высокая брюнетка с измученным лицом и дрябловатым телом". Я, конечно, не испугался. Чего мне бояться? Ну, прочту еще один вариант чернухи. Но ожидание появления длинных когтей, которые должны бы появиться вскоре, сковывает во мне читателя.
И вдруг дальше идет хороший ритмичный текст, но густота условностей выбрасывает меня из него. Слишком много трололо. Слишком много для меня.
Видимо, я очень плохой читатель.
Интересно, стал бы я хорошим читателем, если бы мне платили деньги за чтение чужих текстов?
Вряд ли...
Господи? Разве постмодернизм это - фэнтезийные персонажи? Личности перерождаются, живут в пещерах, обмениваются мыслями. Но у них нет ни мыслей, ни чувств. Только странные действия, рисунки хной и язык, сбивающийся на стиль газетных публикаций. И мещанские статуэтки: слоники, чакры, "Облизнула пересохшие губы и резко села на шкуре. Ее слегка повело и упав в объятия, девушка прижалась ко мне всем телом."
За что я еду танком по невинному автору? Все пишут фэнтези. Есть еще более гадкое фэнтези. Те, кто покупают книги на бумаге, хотят фэнтези. Авторы пишут для них фэнтези. Авторы потеряли веру в себя и думают, что их единственный шанс - написать фэнтези. Только тогда люди прочтут их роман. Или хотя бы рассказ.
Я продираюсь через Нюрку, ассенизаторские трубы, футбол, майки-алкоголички и попадаю в трубу, которую тыщу раз показывали по телевизору в американских фильмах. По этой трубе люди попадают в загробную жизнь. Я ничего не могу сказать об этом тексте. Нет мыслей. Нет ощущений. Нет продолжения.
"Удаленный от морей и океанов, этот край поражал воображение невероятной контрастностью климатических свойств". Фраза, достойная Джонатана Свифта. Семнадцатый век. Я не хочу читать Сфифта. Я не хочу возвращаться в свои 14 лет.
Может быть сделать перерыв? Под такое настроение невозможно читать. И легко незаслуженно обидеть автора.
- Кого-кого незаслуженно?
- Автора, блин.
- А какого хрена эти авторы с языком позапрошлого века решили, что они - постмодернисты?
- Но они же пишут про хоббитов, чакры и летающих говорящих животных!
- Ну и что? А Джонатан Свифт писал про Гулливера, что может и покруче.
- А тебе не кажется, что и Свифт - постмодернист?
- Нет, Свифт - это классическая английская литература.
- А Гулливер?
- Гулливер - когда-то был сатирой на общество, а сейчас - просто сказка, фэнтези. Про какое общество пишут твои, эти...
- "Эти"...
Я задумался. У подумал, что не знаю ответа на этот вопрос. Хотя ответ вполне очевидный: Они пишут про себя. И больше ни про кого.
В большом-большом доме с красивыми белыми колоннами и с тенистым парком вокруг живут люди, которые никогда не выходят за пределы старинной чугунной ограды, окружающий их дом и парк. Каждый день эти люди записывают свои фантазии. Постепенно...
Все происходит постепенно.
22:21
23:21
Ну наконец-то. Я прочел до конца текст, без остановок. Первая часть - прекрасна. Две другие тоже хороши, хотя я и не усмотрел с первого раза связь между второй и третьей и между первой. У меня нет мнения по поводу художественной ценности. Но мне было легко и у меня не было ощущения, что меня медленно насилуют бородатые женщщины.
Уж не знаю нужно ли автору, но руки чешутся исправить:
"да-да, вы помните" - вырезать, потому что герой и рассказчик раздваиваются.
"отчасти похожий на армянина" - что то тут не так.
"и розы, и сирень" - мне вспоминается, что сирень к моменту зацветания роз, давно уже отцвела. Шиповник может цвести одновременно. Но не уверен на счет роз. В любом случае, для Москвы и Питера сочетание роз и сирени - не родное.
"травке" = траве.
И только что заметил, что последний абзац смят.
И опять я читаю легко и непринужденно, но в каждом абзаце мне хочется перескочить вниз по тексту. Я все жду когда закончится "описание природы", быта гамадрилов и начнется наконц-то то, ради чего делается литература. Но не перепрыгиваю и читаю подряд. Удержаться в тексте легко, потому что язык - легкий. А легкий язык всегда дает надежду на то, что автор вот так вот легко сейчас скажет что-то важное, над чем будешь думать, что будешь крутить в руках как новую конфету и облизывать как мороженое.
- Фиг тебе. Жри фэнтези. Ты же тоже из тех, кто не хочет напрягать свой мозг?
- Я никогда не напрягаю свой мозг. И разве фэнтези - это обязательно для дураков?
- Для дураков. Потому что они любят фэнтези.
- Нельзя писать для того, кого не любишь и считаешь дураком.
- Нельзя не писать.
23:54
А вот и голубь, неумеющий летать. Все логично, как и появление козла. Тягостно по настроениею. Но что поделаешь - такова жизнь. Одна радость: сказуемое на последнем месте в предложениях, обычно долженствующее показывать народность повествования, здесь не кажется притянутым за уши.
16:22
Я не пошел за черешней. В такой прекрасный солнечный день хорошо и без нее. В открытом окне колышатся занавески, а я продолжаю читать конкурсную прозу.
Римские воины, деревянные корабли и Архимед в возрасте 85 лет. Насколько я знал Архимеда, он все же
находился в бренном теле только до 75.
Эх... Таким бы языком, и с такой образностью, и так красочно, да не писать бы пародий на Древний Рим и на индейцев...
Штирлиц оказался замечательным. Не тем, вызывающим у меня постоянное раздражение подлинным арийцем, а нормальным выпившим мужиком. В тексте, есть, конечно, мелкие вкрапления для будущих правок. Но вещица хороша. Приходилось глушить в себе чувственность, чтоб потом не пришлось нажраться водки, как герою.
Ну а продолжние оказалось стебом. А стеб уже никому не интересен. Там, конечно, проскальзывало настоящее. Но стеб, как форма и содержание набил оскомину давно.
Как же хорошо, что осталось так мало читать. Я начинаю выпадать из формата и нести околесицу не хуже чем авторы. Авторы текстов. Авторы текстов, которые не надо читать. Тексты, которые никто никогда не читал вслух и не видел, как слушатели сначала теряют интерес, потом раздражаются, потом не знают как выкрутиться и сбежать от автора. И все равно сбегают.
Авторы, которые никогда не видели, как их фразы попадают в самое сердце слушателя. Как слушатель отчаянно сопротивляется, но не может не идти на поводу у текста, как слушатель попадает в капсулу, окруженную обычными словами и колышется в пространстве вместе с ней. И возвращается назад только после того, как текст уже кончился и слова одно за другим улетают, улетают, улетают. А некоторые остаются где-то внутри грудной клетки, ноют и греют.
Непопадос. Англия, серые человечки, телки. Слова написаны, но не попадают. Они связаны какими-то действиями, которые нужны только для того, чтобы была связь. Но связи нет.
Я читал раньше этот текст - страшный и печальный. Я пытался его читать. И не прочел целиком. Мне мешали выпадения из стиля, чернота и страх. А концовка не приносила облегчения. После прочтения хочется выкинуть этот текст из головы. Хороший, в общем-то текст. Но хочется выкинуть. Из головы.
Не потому, что я так уж боюсь стареющую даму с косой. Мне мешает не страх, а отстутствие умиления.
Мне не жалко девочку. Вот этого-то, может быть, я и боюсь.
У меня такое ощущение, что я попал на базар в Мелитополе и слушаю как кудахчат куры, и понимаю их язык. Я, конечно, понимаю не все, но слышу поток слов. Но эта их, курья жизнь. Она параллельна моей и вряд ли когда пересечется.
А потом я прохожу мимо корзин, в которых сидят белые гуси, красивые как лебеди. Они тоже разговаривают. Но они тоже параллельны к моей жизни.
Марзия! Это имя прекрасно. И его мне хочется произнести вслух. Но Марзия пытается быть мужчиной. Нет, Марзия. Когда мужчина любит так, как ты думаешь, то он - не мужчина, а женщина. Любовь и желание мужчины - они совсем в другом месте. Как мужчине почти невозможно понять женский оргазм, так и женщине трудно понять откуда начинается у мужчины любовь.
Но зато я теперь знаю, какие женщины хотят, чтоб их любили. Мне подсказала это Марзия.
Про какашки я обычно не читаю, но прочел. На одном дыхании. Я - извращенец или тонкий ценитель литературы?
Впереди 15 килобайт. Надо сделать паузу.
17:24
17:34
Ну зачем люди с таким добротным языком и с такими диалогами пишут про лунтиков? Я не понимаю. Этим бы языком саги писать типа "Тени исчезают в полдень". Вполне.
Сцена в бане эротична, но не лезет за грани. Но фантасмагория взрывает мозг.
17:46
Еще одно, последнее сказанье -
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил...
Ну вот, мой добрый читатель. Вот ты и прочел 20 тысяч знаков.
Надеюсь, что при этом твой мозг отдыхал, а грудь вздымалась.