На второй месяц пребывания в роли экзорциста Черного ордена Аллен Уокер осознал, что теряет квалификацию. Ему очень нравилось в Ордене, его приводили в восторг теплые дружеские отношения между экзорцистами, уверенное покровительство начальства и маршалов, хотя бы потому, что за свою не столь уж долгую жизнь он если и видел нечто подобное, то только издали. На долю Аллена перепадали в основном синяки и шишки, и лишения эти, с одной стороны, помогли ему закалить характер, а с другой... Если быть честным с самим собой, то выходило, что Аллен непростительно расслабился. Годы так называемого учения у маршала Кросса приучили его всегда оставаться настороже, всегда быть готовым дать сдачи или пуститься наутек -- смотря по обстоятельствам, не доверять малознакомым людям, а знакомым -- так и тем более, потому что именно знакомые знают твои маленькие слабости и могут попытаться сыграть на них... Одним словом, в Орден Аллен пришел, не ожидая от него ничего хорошего. Ну что могло привлекать в организации, в которой его учитель числился маршалом? Как вскоре выяснилось, он сильно ошибался, а Мариан Кросс попросту был исключением из правил. Приняли новичка тепло (хотя сперва сочли за акума и чуть не прикончили), обогрели, приласкали, Аллен воспрянул духом, решив, что настал его звездный час, что в таких идеальных условиях его способности расцветут наконец-то пышным цветом... Не тут-то было. Ошибка за ошибкой, а если удача -- то ценой таких усилий и таких потерь, что проще было бы смириться с поражением... Причину этого Аллен знал слишком хорошо: он стал чересчур самоуверенным. Окружающие верили в него, так что и он постепенно уверовал в собственную непобедимость, и это-то и было самым опасным. Маршал Кросс, каким бы он ни был, Аллена понимал очень хорошо и умело им управлял. Теперь Уокер понял это как нельзя лучше: как только рядом не оказалось того, кто ставил под сомнение любое его действие, кто пренебрежительно и зачастую унизительно отзывался о его способностях, как физических, так и умственных, кто нарочно вызывал в Аллене злость и желание доказать, что на самом деле все совсем не так, он может, умеет, сделает, в конце концов, всё возможное и невозможное, то... Успехи его не то чтобы сошли вовсе на нет, но и прогресса особого заметно не было. Самым обидным оказалось понять все это, осознать, что тобою манипулировали. Впрочем, обиду эту Аллен пережил и задумался над тем, что делать дальше. Самому распалить себя до такой степени, чтобы захотелось перевернуть мир, лишь бы доказать -- ты достоин не только презрительной ухмылки! - у него не получалось. Остальные... Остальные, как уже было сказано, слишком верили в него, не ставили под сомнение целесообразность его поступков, не осуждали его ни за какие решения, готовы были прощать ему ошибки... Так поступали все. Все, кроме одного человека. Когда Аллен это осознал, то едва сумел сдержать неприличную радость: вот же оно, то, что нужно! Можно какими угодно словами поминать Мариана Кросса, но в одном его упрекнуть было нельзя: он научил своего подопечного не только сражаться, но и худо-бедно работать головой. Во всяком случае, Аллену хватило разумения на то, чтобы понять: сам он не справится, хоть из шкуры вон лезь, ему нужен внешний раздражающий фактор, который бы не давал ему расслабиться, постоянно держал в напряжении... И это не может быть теоретик, это обязательно должен быть боец, такой же, как он сам, бывавший в переделках, знающих о сражениях не понаслышке, иначе грош цена его словам! Такой человек сыскался в Ордене. Вернее сказать, Аллен столкнулся с ним нос к носу, едва прибыв в штаб-квартиру, и нельзя сказать, чтобы эта встреча показалась ему приятной... Раздражающий фактор звался Кандой Юу, не переносил, когда к нему обращались по имени, обладал мерзейшим характером и скверной привычкой хвататься за меч всякий раз, как ему казалось, будто его попытались оскорбить. (Зная об этом, общаться с Кандой отваживались немногие, и то старались ограничить коммуникации необходимым минимумом.) Кроме того, несмотря на внешнюю угрюмость и молчаливость, Канда был остер на язык, и если уж открывал рот, то сомневаться не приходилось: он непременно скажет что-то такое, от чего его собеседнику захочется лезть на стену. Особенными изысками мысли экзорцист побаловать не мог (поговаривали, что избытком интеллекта Канда не обременен), но был способен и одной фразой так высказать мнение о том или ином человеке, что предмет его безжалостной характеристики готов был на стену лезть от бессильной злости. Бессильной -- потому, что связаться с Кандой Юу, будучи в здравом уме, никто из обычных экзорцистов не осмелился бы, а с маршалами он все-таки кое-как соблюдал политес. Аллен, впервые услышав мнение Канды о своей персоне, для начала оторопел, потом взбеленился и воспылал вполне понятным юношеским желанием доказать хаму (а тот, к слову сказать, был немногим старше Уокера), что вовсе не соответствует обидной характеристике. Тщетно. Канда со сдержанной усмешкой наблюдал за тем, как Аллен лезет из кожи вон в попытках прыгнуть выше головы, но в его непроницаемых восточных глазах читалось лишь тщательно дозированное презрение. Так он смотрел почти на всех, никто уже и внимания не обращал, но Аллен, человек в Ордене новый, не мог смириться с таким положением вещей. Впрочем, все был бесполезно: казалось, Канда составляет мнение о человеке раз и навсегда и уже не меняет его... Ходить на задания вместе им приходилось не так уж редко, и Аллен почти сразу подметил: почему-то именно в таких мероприятиях ему удавалось показать себя с лучшей стороны. Уж не потому ли, что еще до начала боя Канда двумя-тремя фразами, этим своим презрительным обращением -- "мелкий" -- приводил Аллена в такое же состояние, в каком почти постоянно держал его маршал Кросс? Аллен очень быстро пришел к такому выводу, отметив, правда, одно отличие: маршал, случалось, его хвалил, в обычной своей язвительной манере, но и это было счастьем. Надо думать, Кросс понимал, что пружину нельзя сжимать до бесконечности, она может и сорваться, и этой своей сомнительной похвалой возвращал вконец отчаявшемуся Аллену веру в собственные силы... Но маршал-то проделывал все это сознательно, Аллен даже не сомневался, а вот Канда... Канда попросту говорил, что думал, не заботясь о стабильности душевного состояния собеседника. Это Уокер тоже понял. Понял он и то, что услышь он подобные речи от кого-то другого, посмеялся бы и не обратил внимания. Но Канда был именно тем, что нужно: бойцом, причем бойцом очень сильным и опытным, несмотря на возраст. Хотя он по всем статьям не дотягивал до маршала Кросса, право на такие слова все-таки имел, и это стало той соломинкой, за которую уцепился Аллен. Очень скоро он выяснил все или почти все о привычках Канды и его характере и осознал, что вызвать у того нужную реакцию (то бишь едкую и резкую критику едва ли не каждого своего шага) можно только одним способом -- постоянно ему возражая. Возражений Канда не терпел, поэтому большинство экзорцистов и искателей, в случае чего, предпочитали не спорить с ним, а промолчать. Аллен молчать не желал, противоречил, а потому поток замечаний со стороны Канды не иссякал. Трудно сказать, как относился к этому сам Канда. Насколько мог понять Аллен, он раздражал экзорциста неимоверно, намного больше, чем все остальные (а Канда вообще мало кого переносил, терпел разве что Линали, но и то лишь потому, что был знаком с ней с детства), но и только. Правда, в бою все эти разногласия Канда будто бы забывал: Аллен помнил, как был ошарашен, когда тот вышиб его, замешкавшегося, с линии огня, буквально закрыв собой. Как знать, что крылось за этим? Желание сохранить неопытного, но сильного экзорциста? Возможно... Разговаривать на эту тему Канда не пожелал, зыркнул злобно из-под нахмуренных бровей и велел заткнуться. Аллен, однако, никак не мог выбросить тот случай из памяти. Вроде бы ерунда, старший позаботился о младшем, он сделал бы это для любого другого, без сомнения, но... Уокеру очень хотелось верить, что это не так. Что отношение Канды к нему -- это не только беспричинная злость и неприятные слова, но и какая-нибудь привязанность. Хотя бы такая, как была у его учителя: Аллен осознавал, что, несмотря на все свои недостатки, любовь к выпивке, женщинам и игре по-крупному, склонность к эпатажу и мистификациям, маршал Кросс очень хорошо осознает, что и зачем он делает, и ему не чуждо ничто человеческое. Как бы ни шпынял он своего "нерадивого ученика", Аллен чувствовал: это, во-первых, неспроста, а во-вторых, Кросс все-таки заботится о нем. Странная это была забота, кто другой давно протянул бы от нее ноги, но... Так было. Аллен не сомневался в этом, равно как и в том, что все, проделанное учителем в его отношении, сделано ради его же, Аллена Уокера, блага. Ну и, конечно, ради непонятных целей Кросса, но это уже совсем другой вопрос... О методах воспитания можно было бы поспорить, но одно можно было сказать точно -- они действенны. Аллен мог сколько угодно злиться на учителя, пока находился рядом с ним, мечтать прикончить это пьяно храпящее животное во сне и сбежать, вырасти и жестоко отомстить ему, но сейчас, оказавшись в одиночестве, он вдруг понял: Кросс желал ему добра. То, что он преследовал при этом какие-то свои цели, этого факта не отменяло... Но вот был ли Канда похож на Кросса хоть в чем-то, помимо способности довести Аллена до белого каления парой фраз? Аллену очень хотелось верить, что да, похож... Потому что один кнут -- это хорошо, и даже очень, но, когда отведаешь этого кнута раз двадцать подряд, все-таки хочется попробовать хотя бы крошку пряника. "Кто я для него? - раз за разом задавался Аллен вопросом. - Он называет меня "мелким", "шпенделем", "недоростком", но только не по имени. Ну так и учитель меня по имени редко называл, все больше "нерадивым учеником". Он постоянно говорит о том, что я никудышный боец, но я же видел, видел, что он смотрел одобрительно, когда я завалил тех акума на прошлом задании! Но как, как понять, о чем он думает? Спросить? - Аллен усмехнулся. - Скажет он, как же! Но... может, попробовать? Намекнуть? Нет... не выйдет ничего, можно и не стараться..." Впрочем, вовсе эту мысль он не оставил: если бы единственный человек, способный завести Аллена для боя именно в той степени, в которой было необходимо, осознал, что Уокера нужно не только жестоко унижать, но еще иногда и скупо хвалить, цены бы ему не было! Канда, впрочем, ничего осознавать не желал, меняться тоже, и это Аллена очень раздражало. И чем дальше, тем сильнее -- он уже осознал свою зависимость от этого человека, как раньше от Мариана Кросса, и ничего не мог с нею поделать. Канда был ему нужен, очень нужен, и Аллен уже осознавал: не только, как пресловутый раздражающий фактор. Было что-то в нелюдимом экзорцисте, что-то, вселяющее уверенность, и это стало для Аллена настоящим наркотиком. К Кроссу он тоже был привязан, но иначе: то ненавидел, то почти любил, маршал вообще был мастером по части вызывания противоречивых чувств у окружающих, но это не выходило за рамки отношений "учитель -- ученик". Впрочем, Кросс попросту бы этого не позволил. А здесь... Аллен чувствовал, что был бы не против подружиться с Кандой, как с остальными. Вот просто взять -- и назвать его своим другом. И знать, что в бою он прикрывает его спину не только потому, что они оба экзорцисты, и потерять кого-то из них Орден не может. И осознавать: все те гадости, что говорит Канда, - правда, чистая правда, и слова эти еще более обидны из-за того, что произносит их друг, пусть для твоего же блага. И понимать: скупые слова похвалы, брошенные словно бы мимоходом, - тоже правда. Особенно ценная, потому что сказал это друг... Аллен был уверен - тогда он совершенствовался бы куда охотнее, потому что ударить лицом в грязь перед другом куда неприятнее, чем перед учителем, который готов к твоим неудачам, ждал их и знает, как на них реагировать - он видел на своем веку не одного такого юнца. А друг... друг обругает в сердцах, выскажет все, что думает о таких молодых идиотах, и все это будет от чистого сердца, потому что он за тебя переживал. За тебя, тебя самого, человека, а не своего ученика и вместилище каких-то там идей... Если бы Канда смог стать ему таким другом... Аллен не сомневался -- это возможно. Пусть времени на это потребуется немало, но... Вот именно -- "но". Делать первый шаг однозначно предстояло Аллену. Вот только как? Сказать об всем прямым текстом Аллен не мог, да Канда бы и слушать его не стал, он вообще на отвлеченные темы предпочитал не разговаривать. Злые языки сплетничали, мол, это лишь потому, что у него словарный запас ограничен, но Аллен был уверен: Канда молчит не потому, что ему нечего сказать. Просто... Просто натура такая. Так или иначе, но Уокера все сильнее тянуло к Канде. А что значит -- тянуло? Нельзя же просто ошиваться поблизости! Значит -- задеть, зацепить, вывести из себя... В управлении скоро привыкли, что эти двое не могут разойтись, не зацепив друг друга. Аллен же ждал подходящего случая: ему нужно было поговорить к Кандой наедине, желательно, не в управлении. Лучше всего на задании -- там любой разговор завяжется естественно. Он успел уже убедиться: вне стен управления Канда становится немного другим, научился немного разбирать, в каком он настроении, словом, узнал все, что только мог. Главное -- начать беседу, а там уж будет видно... Случай представился довольно скоро и показался Аллену идеальным: на задание отправляли их вдвоем с Кандой. Ехать предстояло не так уж далеко: сутки на поезде, дальше своим ходом. Идеальной ситуация, впрочем, только казалась. Для начала, в поезде они ехали в общем вагоне, а там завести доверительный разговор было решительно невозможно. Затем к ним присоединились два искателя, люди, привыкшие слушать и, главное, слышать, при них Аллен говорить не рискнул. Потом приключилось сражение с акума... Никто не пострадал, но в обратный путь Аллен отправлялся с тяжелым сердцем. По счастью, искатели двинулись в другую сторону, а они с Кандой должны были вернуться в управление... Путь их пролегал через большую деревню, богатую, судя по добротным домам и одежде жителей. Заночевать решили на постоялом дворе -- идти на ночь глядя куда-то в поля и спать там на голой земле не желал даже Канда. Кажется, они угодили в деревню в разгар какого-то празднества: уж больно нарядно были одеты жители, в трактирах шла гульба, да и на постоялом дворе... шумели. -А что тут у вас такое творится? - спросил Аллен, не утерпев, у служанки. -Господин не знает? - округлила она глаза. -Нет, мы же приезжие, - пояснил экзорцист. -У нас праздник молодого вина, господин! - сообщила служанка. Она была совсем молоденькой, ровесницей Аллена, вряд ли старше, и удивительно хорошенькой. - В этот день снимают пробу с вина нового урожая! Если вам будет угодно... -Конечно! - воскликнул Аллен, видя, что Канда уже готов отказаться. - Мы с удовольствием!.. -Решил надраться, мелкий? - осведомился тот, когда служанка убежала выполнять заказ. - Идешь по стопам учителя? -У меня имя есть! - привычно оскорбился Аллен. - И вообще, мы задание выполнили? Выполнили. Имеем право расслабиться! Но если ты против... Канда только фыркнул и отвернулся. Веселая служаночка принесла кувшин вина, стаканы и закуску. Аллен улыбнулся ей, получил лукавую улыбку в ответ и попробовал угощение. -Это что, правда вино? - удивился он. На вкус напиток ничем не отличался от сока. То пойло, что предпочитал маршал Кросс, было не в пример крепче! -Вино, - коротко ответил Канда, едва пригубив. -Да ладно... - Аллен глотнул еще. Молодое вино изумительно пахло, легко лилось в горло и совершенно не туманило мозги! - Мне нравится! А тебе? Канда неопределенно дернул плечом. Снова отпил из стакана, поставил его на стол, уставился куда-то в сторону. Аллен налил себе еще. -Подбавить? - спросил он Канду. Тот отрицательно мотнул головой -- у него оставалось еще больше половины стакана. - Ну, как хочешь... Аллен выпил еще. Пить ему приходилось, с его учителем иначе было не выжить, но сейчас ощущения оказались совсем иными. Голова не кружилась, язык не заплетался, наоборот, в мыслях наступила полная ясность, а страх куда-то пропал. Если бы не это вино, он так никогда и не рискнул бы завести разговор с Кандой... -Канда... - сказал он. - Ты только не бросайся сразу. Я совершенно серьезно... Можешь просто выслушать? Канда недоуменно уставился на него. -Ну, просто послушай, что я скажу, - торопливо добавил Аллен. - Можешь ничего не отвечать, просто... просто я должен это сказать! -Говори, - разрешил Канда. Разобрать бы что-нибудь в его глазах, но разве выйдет... И Аллен начал говорить. Сказал обо всем, что думал: о своих догадках касательно манипуляций Кросса, о том, как ему было скверно без них, о том, кем стал для него Канда и кем мог бы стать... Тот слушал, не перебивая, смотрел пристально, и этот взгляд смущал. -Понимаешь... - Аллен чувствовал, что говорит сбивчиво (еще бы, почти в одиночку прикончить кувшин вина!), но остановиться не мог. - Всё... ну всё хорошо! Ну да, мы ругаемся все время, но... это же пустяки! Я же помню... помню, как ты меня спас... И вся эта ругань... ну, как я сказал! Как у нас с учителем! Ведь так, да? Ты меня воспитываешь, правда? Ну, я так и думал... - покачал головой Аллен, не дожидаясь ответа. - Но не хватает чего-то... Самой малости! Я думаю, если бы... если бы ты мог стать ближе... Хоть чуточку! Я не настаиваю, не думай! - спохватился он, заметив недобрый огонек в темных глазах. - Я не знаю, как объяснить, - повинился он. - Но если б я знал, что ты -- самый близкий мой человек, то все было бы иначе. Я стерпел бы от тебя любую гадость, потому что... ну, потому что это ты! И хоть одно слово... одно слово, -- что я не безнадежен! - и я армию акума разнесу с Графом во главе... - Аллен подпер подбородок кулаком, уставился на Канду. Тот по-прежнему молчал. - Понимаешь, близость -- это... Это такое!.. -Я понял, - внезапно подал голос Канда и поднялся. Рывком вздернул на ноги Аллена -- тот только подивился, отчего это его не слушаются конечности. - Пошли. "Неужто правда понял? - изумился Аллен. Мысли были на удивление ясными. - И... да, говорить лучше наедине. Не у всех на глазах!" Канда втолкнул его в комнату и запер дверь на засов. Посмотрел в упор -- Аллен невольно поежился, - шагнул вперед, заставив Аллена попятиться. -Понимаешь... - снова произнес Уокер растерянно. - Я думал... ты будешь не против. Дружба, близость... -Ясно, - кивнул Канда, и его глаза оказались вдруг совсем рядом, темные, непроницаемые. Аллену сделалось не по себе. - Дружба. Близость. И на что ты готов ради этого, мелкий? -На всё, - честно ответил Аллен, проигнорировав обращение. Это было правдой. -Что ж... - Растянув губы в неестественной улыбке, Канда вдруг сильно толкнул его в грудь, вынудив отступить. - Проверим... Всё, что успел сделать Аллен, - это поднять руки, защищаясь. Молодое вино оказалось коварным: с головой все было в порядке, а вот тело не слушалось... Впрочем, даже владей Аллен своим телом, вряд ли он смог бы противостоять Канде. Миг -- и рука, боевая рука оказывается заломленной за спину, да так, что пошевелись -- хрустнет локтевой сустав. Ртом Аллен судорожно ловит воздух -- трудно дышать, когда голова твоя вжата в подушку, а они тут, как назло, пышные! А рассудок заходится в панике, потому что происходит нечто такое... такое... чего не должно, не может быть! Не может Канда Юу уверенным движением сдирать с Аллена Уокера штаны и ставить его на кровати на четвереньки. Не может выкручивать ему руки и утыкать лицом в душную подушку -- чтобы не орал, должно быть... Не может... Не может... Однако делает. Протрезвел Аллен почти мгновенно, стоило лишь начаться этому безумию. Слишком уж больно ему не было, только очень унизительно и еще страшно оказаться в такой вот ситуации... Подушка надежно заглушала его стоны, а когда Аллен вдруг ощутил, что его больше никто не удерживает, что все закончилось, он не смог заставить себя обернуться. Прошуршала ткань одежды, звякнула пряжка ремня. Канда наклонился над ним, произнес почти в ухо: -Захочется еще близости, обращайся... мелкий. Простучали по полу подкованные каблуки сапог, лязгнул засов, открылась и закрылась дверь. Аллен не мог пошевелиться, даже ради того, чтобы натянуть штаны. Это было... это было... Он не знал, как это назвать. Крушением надежд? Пожалуй. Впрочем, за свою жизнь он пережил столько таких вот... крушений, что мог вынести и еще одно. Если бы оно только не было связано с Кандой Юу, который, - это Аллен вдруг осознал с мучительной ясностью, - почему-то стал слишком много для него значить. "Он тоже был пьян, - твердил себе Аллен, не открывая глаз и стараясь не вспоминать о том, что выпил Канда в лучшем случае полтора стакана против его... он даже не помнил, скольких. - Он и так-то агрессивен, а сейчас... Я сам его спровоцировал... Знал бы, что так обернется, не заговорил бы! Но..." Ясно было одно: продолжения не будет. Канда ясно дал понять, что именно он понимает под близостью. Такой вещи, как дружба, для него определенно не существовало... Подушка надежно заглушала стоны, так же впитала она и непрошеные слезы... Но ненадолго: ученик маршала Кросса умел брать себя в руки даже в самых непредвиденных ситуациях. Аллен понял вот что: шаг вперед или назад, и Канду он потеряет совсем. А это было недопустимо, с его-то зависимостью от словесного "кнута"! Возможно, когда-нибудь он преодолеет и этот барьер, но пока... Пока -- нельзя трогаться с места, нужно соблюдать хрупкое равновесие, и тогда он сможет хотя бы оставаться на прежнем уровне. В том, что Канда не захочет повторить сегодняшнее, Аллен был уверен. Он чувствовал: экзорцист желал проучить его, проучить жестоко, раз и навсегда отвадить от мыслей о дружбе и близости... Что ж, ему это почти удалось. Почти. Все-таки Аллен был достойным учеником Кросса и умел притворяться, когда это было необходимо... Спускаться наутро вниз не хотелось совершенно, но Аллен стиснул зубы и пошел. Все было именно так, как он и предполагал: Канда ни словом, ни жестом, ни даже взглядом не намекнул на вчерашнее, вел себя точно так же, как обычно. Аллену хватило нескольких дней, чтобы убедиться в своей правоте: Канда продемонстрировал свое к нему отношение вполне определенным образом, и пытаться что-то изменить в сложившемся положении вещей было, по меньшей мере, опасно. Аллен решил выжидать. Терпения ему было не занимать, времени тоже хватало, а что касалось "пряника"... Пока можно было обходиться суррогатом: в конце концов, в Ордене состояло немало сильных бойцов, к чьему мнению тоже стоило прислушаться! Взять хотя бы... Да, к примеру, экзорциста, с которым Аллен познакомился совсем недавно -- Лави. По правде сказать, в первую очередь тот был учеником Книжника, и лишь во вторую -- экзорцистом, но очень недурным. Знал же он, казалось, все и обо всем, неплохо разбирался в тактике и стратегии ведения боя, был осведомлен об особенностях использования Чистой силы, и Аллен счел, что может считать похвалы Лави его талантам вполне искренними. Да тот и не казался человеком, способным соврать ради того, чтобы приукрасить действительность или пролить бальзам на раненое самолюбие товарища. Понять его до конца Аллен не мог, хотя в других людях разбирался мгновенно. Этот оказался крепким орешком: вроде все на виду, веселый, дружелюбный, на девчонок красивых засматривается, шутит по поводу и без повода, никогда не унывает, может найти выход из сложной ситуации благодаря немалому багажу знаний и солидному для его возрасту опыту, но... Аллену все время казалось, что это маска, а каково лицо под нею, возможно, не знает и сам Лави. Уокеру довелось как-то услышать, что у Книжников нет имен, только у учеников, и те не настоящие, и Лави сменил их уже не один десяток... по числу войн, которые видел. Разве это было нормально для юноши его лет? Аллен считал, что нет, совсем не нормально. Не может парень в таком возрасте повидать более сорока войн (а во многих и поучаствовать) и при этом остаться беззаботным и веселым. Такому опыту любой взрослый позавидует (вернее, не позавидует), а что творится в голове у ученика Книжника, оставалось только гадать. Наверно, отсюда и возникало это странное ощущение, будто кроме этого доброжелательного, открытого Лави есть еще один, тот, что смотрит из глубины, из-под маски, смотрит молча, бесстрастно. Тот, от чьего взгляда делается не по себе. Тот, кто просто наблюдает и фиксирует события. К слову сказать, старший Книжник именно так и смотрел, никакие маски на нем Аллену не мерещились. Должно быть, с возрастом и Лави перестанет прятать свое истинное лицо за видимостью настоящего человеческого и тоже станет таким вот... беспристрастным наблюдателем. Но пока... Пока тот был обычным -- ну, почти обычным -- человеком, который легко сходился с любым, кто попадался ему на пути. Аллен не стал исключением: противостоять напору Лави было не так-то просто. И если бы не преследующее его чувство, что Лави стремится сдружиться с ним не просто так, не ради него самого, а ради того, чтобы подробнее отразить характеристику экзорциста по имени Аллен Уокер в какой-нибудь хронике, все было бы совсем хорошо... Впрочем, Лави вел так себя со всеми или почти со всеми, а кроме того, не уставал подшучивать над товарищами по оружию. Не стал исключением даже Канда: Аллен помнил, как был изумлен, когда Лави, завидев Канду, окликнул его по имени, а тот только огрызнулся. Знакомы эти двое были уже довольно давно, и, похоже, Канда понял, что Лави не переделать. Странно, правда, что он сразу его не прикончил... Может статься, заключил Уокер, что директор, предвидя возможное развитие событий, сразу запретил трогать ученика Книжника, а тот беззастенчиво этим пользовался. Время от времени ему все же удавалось вывести Канду из себя, и тогда ему перепадало, но до серьезного членовредительства дело ни разу не дошло, во всяком случае, на памяти Аллена. Правда, зачем это нужно Лави, Аллен не понимал. Какой смысл в том, чтобы изводить кого-то, стремиться вызвать реакцию -- негативную по большей части? "Да я что, спятил? - осенило вдруг Аллена. - Это ведь..." Да. Судя по всему, Лави делал то же самое, что и он сам. Но вот с какой целью?.. Если Аллен сознательно навлекал на себя громы и молнии с тем, чтобы дойти до нужной кондиции перед боем, то Лави-то зачем это было нужно? Впрочем, пораскинув мозгами, Аллен пришел к определенному выводу и был уверен, что не ошибается. Достаточно, было посмотреть на Лави внимательно в те моменты, когда он начинал задирать Канду, приглядеться к выражению его лица... Впрочем, нет. На лице по-прежнему сияла нахальная улыбка, а вот взгляд... Взгляд менялся. Аллен никак не мог уловить, в чем состоит эта перемена, если бы смог -- понял бы всё раньше, а так - пришлось строить догадки с риском ошибиться. Но основную причину, как Аллен полагал, он уловить смог, додумался как раз после того, как услышал об отсутствующих именах Книжников и ненастоящих -- их учеников, о том, сколько войн прошел Лави. Что он чувствовал, в очередной раз меняя имя? Снова и снова видя сражения, сотни, тысячи смертей, в том числе тех, кто был с ним рядом? Каково ему жить с этим? Тут нужно вовсе очерстветь сердцем и научиться не допускать до себя хоть какие-то человеческие чувства, чтобы не сойти с ума, -- и это отражалось в правиле Книжников, о котором толковал старый учитель Лави, правиле, гласившем, что они не должны ни к кому привязываться! - скользить по поверхности, наблюдая, запоминая, но ни в чем не участвуя и не принимая ничего близко к сердцу. Аллен чувствовал, что Лави идет по этому пути, по пути своего учителя (да и был ли у него выбор?), но он ему очень не нравится, отсюда и маска его, и приятельство чуть не со всем Орденом. Но приятельство это -- тоже маска, легкая, необременительная... ненастоящая. Вот тут-то Аллен и уловил суть. Лави тоже нужен был кто-то... близкий. Может быть, для того, чтобы удержаться и остаться обычным человеком (а это, Аллен понимал, почти нереально), а может, просто для того, чтобы испытать самому настоящую дружбу, унести с собой память о ней, навсегда оставить в дальнем уголке души -- и не забывать, что был когда-то тем самым обычным человеком. Почему Лави выбрал именно Канду? Этого Аллен не знал, но предположить мог: по тем же причинам, что и он сам. Кто мог лучше понять человека, прошедшего столько войн, как не опытный боец? Им наверняка нашлось бы, о чем поговорить... умей Канда общаться не односложными фразами! Впрочем, Лави был способен разговорить, кажется, даже фонарный столб, и попыток добиться от Канды членораздельных ответов не оставлял. Аллен будто на себя со стороны смотрел... и опасался, что закончиться все может примерно так же. Конечно, у Лави достаточно чувства меры, чтобы вовремя останавливаться, он все-таки не первый год с Кандой общается, достаточно хорошо его знает, но если вдруг это самое чувство меры ему изменит... Об этом Аллен и попытался как-то намекнуть Лави и долго потом краснел, вспоминая о разговоре. "А ты с Кандой дружишь?" - спросил он тогда. "Дружу? - Лави задумался. - Да, пожалуй, нет. Разве с ним можно дружить, сам посуди?" "Странно, - удивился Аллен. - Он только тебе разрешает себя по имени называть. Я бы не рискнул вот..." "А-а! - расплылся в широчайшей улыбке Лави. - Это у нас с ним давняя договоренность: он не убивает меня за то, что я зову его по имени, а я взамен никогда не упоминаю кое о каких вещах..." "Это о каких же?" - навострил уши Аллен. "Я же сказал, - улыбка Лави сделалась недоброй. - Я никогда о них не упоминаю." "А... извини, - поспешил сказать Уокер. - Я не подумал..." "Почему ты вообще об этом спросил? - поинтересовался Лави, пропустив его слова мимо ушей. Аллену показалось, что он как-то слишком уж насторожен. - О дружбе, в смысле." "Просто интересно, - пожал плечами Аллен. Разговор пошел совсем не так, как ему было нужно. Впрочем, он мог бы и догадаться, что не ему тягаться в плетении словесных кружев с учеником Книжника. - Понимаешь... я попытался как-то... ну, поближе сойтись с Кандой..." "Не вышло?" - спросил Лави. Аллену почудилась насмешка в его словах. И показалось на мгновение, что тот обо всем -- обо всем! - знает. Нет, откуда бы... "Нет, - вздохнул Аллен. - Потому я так и удивился, когда услышал, как ты... ну..." "Я понял." "Лави, ты все-таки поосторожнее, - не удержался Аллен. - В смысле, с Кандой." "О чем ты?" - изумился тот, на взгляд Уокера, несколько деланно. "Ну так... - смутился Аллен. - Просто... я подумал, если его совсем довести, то он может... в общем... Сделать что-нибудь с тобой." "Ничего, - улыбка Лави снова сделалась искренней. - Я могу за себя постоять! Да и не дойдет до такого, так что не волнуйся, Аллен..." На этом разговор и окончился, а Аллен так и не узнал, понял Лави его намек, или нет, а если понял, то принял ли к сведению... ...-Юу!! - раздался прямо над ухом пронзительный вопль. Кричал, разумеется, Лави. Аллен покосился на него: ученик Книжника приставил ладони рупором ко рту и снова заорал на всю округу: - Юу-у-у!! Ты где-е?! Ответа не последовало. Перепуганные лесные птицы на мгновение утихли, но тут же снова защебетали. -Аллен, ты Юу не видел? - безнадежно спросил Лави, присев рядом с Алленом на корточки. - Запропал куда-то! В болоте утонул, что ли? -Он утонет, пожалуй, - хмыкнул Аллен, подкладывая хворост в костер: сегодня он кашеварил. -Ну и где он тогда? - поинтересовался Лави. - Не отзывается, хоть тресни! -Может, не хочет, - вздохнул Уокер. -Мало ли, чего он не хочет, - пробормотал Лави, но Аллен все-таки расслышал и удивился. - Где он может быть, а? -В лес ушел, - предположил Аллен. Они направлялись к месту выполнения задания, третью неделю были друг у друга на глазах, и, признаться, желание остаться одному возникало даже у Аллена, что уж говорить о нелюдимом Канде! -Там болото, - хмыкнул Лави. - О! Может, он у ручья обосновался? -Может... -Я пойду поищу! - Лави сорвался с места. - Аллен, когда готово будет, зови!.. Наступила долгожданная тишина. Завтра будет хуже, вспомнил Аллен. Подойдут искатели и еще двое экзорцистов. Собственно, чтобы не разминуться с ними на следующий день, их группа и остановилась на привал так рано... Костер разгорался неохотно, будто разделял нелюбовь Аллена к готовке, поэтому времени на приготовление обеда у него ушло предостаточно. Это, скорее, был уже ранний ужин, а не поздний обед! Аллен примерно представлял, что может сказать Канда по поводу запоздавшей трапезы... Впрочем, если он до сих пор не сидит напротив и не буравит горе-повара недовольным взглядом, значит, проголодаться не успел, и на том спасибо. -Лави! - крикнул Аллен. - Канда! Еда готова! Тишина в ответ. -Ла-ави! - проорал Аллен еще раз. Никто не ответил. - Теперь и этот запропастился... У него было два варианта действий: остаться у костра и ждать, пока соизволят явиться его спутники, либо же пойти поискать их. В конце концов. Аллен склонился ко второму: мало ли, что могло случиться! Конечно, может статься, что оба экзорциста забрели так далеко, что не слышат его воплей, но зачем бы им это делать? Словом, что-то тут было нечисто, стоило проверить. Поразмыслив, Аллен отправился вслед за Лави: тот вроде бы намеревался поискать Канду у ручья, так что сперва стоило проверить там. Ручей был не ручей, а одно название -- мелкий, широкий, чуть дальше он исчезал в болотце, да и тут берега у него оказались топкие, поросшие яркой сочной травой. Заливался лягушачий хор, над водой носились стрекозы, но ни следа экзорцистов Аллен не обнаружил. Вернее, следы-то как раз обнаружил: явно Лави, следы сапог глубоко впечатались в илистый берег ручья. "Вброд он его переходил, что ли? Похоже на то..." Аллен полез следом, увяз, выбрался, долго отмывал сапоги, потом двинулся дальше. За поворотом русла обнаружилась небольшая заводь, а на берегу ее -- маленькая поляна. Аллен сразу заметил черное с белым пятно на зеленой траве -- экзорцистский плащ, - и хотел было окликнуть, но отчего-то удержался. Присмотрелся получше: да, это Канда. Сидит, скрестив ноги, полирует меч. Этому занятию, Аллен знал, он может предаваться до бесконечности... Надо же, жара даже его проняла: плащ скинул, остался в одной рубашке - тень от прибрежных деревьев падала, но совсем прозрачная... Хорошо, Канда нашелся, а вот где Лави? Аллен уже шагнул вперед, чтобы подойти ближе к Канде, но замер на месте, в зарослях ивняка. В густой траве рядом с Кандой что-то шевельнулось. Что-то... "Да я что, ослеп? - Аллен мотнул головой, картинка перед глазами будто сместилась, и он разобрал, наконец, в причудливой игре теней, что в траву свалены не один, а два мундира, вон то длинное пятно -- не поваленный березовый ствол, а чьи-то ноги в некогда белых брюках, а их хозяин просто не сразу заметен в траве благодаря зеленой рубашке и прихотливо упавшей тени... Лави. Это был Лави, и Аллен прирос к месту, глядя во все глаза: такого во сне не увидишь: Канда молча и сосредоточенно полирует меч, в этом ничего необычного нет, но рядом с ним, почти вплотную, лежит в траве Лави и... молчит, хотя молчащего Лави Аллен представлял с большим трудом. Подумал даже, грешным делом, что Канда его все-таки прикончил и теперь оттирает клинок, но... Лави же шевелился! Вот снова: на этот раз -- потянулся всем телом, перевернулся на живот, опираясь на локти, и уставился на Канду. Что-то сказал -- Аллен не расслышал, далековато было, да еще эти треклятые лягушки разорались к вечеру! Потом придвинулся, оказавшись в опасной близости от меча, и -- вот тут Аллен уже был близок к тому, чтобы протереть глаза, - обхватил колено Канды, опустил на него подбородок... Канда спокойно осмотрел меч, вдвинул его в ножны, отложил в сторону. Опустил руку на голову Лави, так что пальцы запутались в рыжих волосах, и... Аллен замер. Все его догадки подтвердились, вот только, кажется, дело зашло дальше, чем он предполагал. И если сейчас Канда оттолкнет Лави или, взяв покрепче за волосы, заставит поднять голову и посмотреть на себя, это будет означать... Это будет означать, что Аллен оказался прав, Канда умеет только властвовать, других чувств он не знает, и хорошо, если дело не заканчивается вовсе уж скверно... Канда чуть сжал пальцы. На секунду, не больше, а потом... Потом медленно провел ладонью по волосам Лави. Еще раз. И еще. И снова запустил руку во взъерошенные рыжие вихры... Лави, приподняв голову, что-то весело сказал, Аллен снова не услышал. Канда не ответил, но взглянул как-то так... Аллен ни разу не видел у него такого взгляда: тот смотрел вроде бы и насмешливо, но не зло, как обычно. Лави, неуловимым движением подтянув под себя ноги, сел, оказавшись нос к носу с Кандой, уперся руками в землю по обе стороны от экзорциста, подался чуть вперед, вынуждая того отклониться. Уставился в упор -- Аллен знал за ним такую привычку: смотрит и смотрит, что видит, непонятно, по лицу-то ничего не прочесть, и выражение у него еще в такие моменты было какое-то... странное. Неприятно, одним словом. Канда, впрочем, не возражал. Улыбался даже, странно как-то, уголками губ. И не отпускал Лави -- не притягивал к себе, но и не отталкивал. Странное это было зрелище -- в жарком послеполуденном мареве, на испятнанной дрожащими тенями траве неподвижно застыли, будто в янтаре, две фигуры. Странное и удивительно красивое... Уокер, казалось, только сморгнул, а когда снова посмотрел на экзорцистов, оказалось, что Канда лежит в траве, Лави все так же разглядывает его, теперь уже глядя сверху вниз. Глядя на то, как Канда по-прежнему не отнимает рук -- теперь уже обеих - от затылка Лави, Аллен невольно вспомнил, как эти самые стальные пальцы безжалостно вжимали его голову в подушку. Как этот же человек мог притрагиваться к Лави так... так бережно? Ерошить ему и без того взлохмаченные волосы, жмуриться, когда тот придвигался слишком близко... Кажется, Канда что-то сказал -- Аллен уловил движение губ. Снова ничего не услышал, но Лави рассмеялся, ткнувшись лицом тому в плечо. Приподнял голову, провел кончиками пальцев по щеке экзорциста, по виску... Неожиданно отстранился, улегся рядом в траву, сминая цветы, подпер голову рукой, произнес несколько слов. Канда в ответ только усмехнулся, прикрыл глаза - от ресниц упали глубокие тени... Аллен, не отрываясь, смотрел на этих двоих. Он хотел увидеть настоящее лицо Лави? Сейчас он его видел - ничего общего с обычной жизнерадостной физиономией. Казалось, будто Лави вдруг надоело паясничать, он скинул ту самую маску, что не давала покоя Аленну, и под ней обнаружилось совсем другое лицо - спокойное, немного усталое. Взрослое. И взгляд - серьезный, без улыбки... Такое лицо никак не могло принадлежать веселому и бесшабашному Лави, это был какой-то другой человек, которого Аллен попросту не знал и вряд ли мог узнать. И Канда... Аллен никогда не видел его таким: чтобы этот экзорцист - да лежал вот так спокойно на траве, не реагируя на каждый шорох?! Во время медитации - и то лицо у него было сосредоточенным, строгим, да и во сне у него никогда не бывало такого выражения - удивительно умиротворенного, расслабленного какого-то, не мрачного, не хмурого, как обычно... Смотреть на Канду - такого - оказалось странно и неловко, будто подглядываешь в замочную скважину... впрочем, так оно и было. Аллену мучительно хотелось затрещать кустами, окликнуть тех двоих. Погромче, чтобы шарахнулись, вскочили, заозирались, чтобы не стало этой звенящей тишины в густом, жарком, напоенном ароматом каких-то синих цветов - ими все тут заросло, - воздухе... Чтобы пропало это странное, почти мечтательное выражение с лица Канды, чтобы он снова стал обычным, подозрительным и настороженным, злым и нетерпимым, и не касался вот так кончиками пальцев руки Лави, лежащей у него на груди... Чтобы не видеть того, чего так хотел сам Аллен - близости, настоящей, искренней, но доставшейся не ему. Аллен даже открыл рот, чтобы прокричать что-нибудь, но в горле так пересохло, что не получилось даже слабого писка. Лави вдруг придвинулся ближе, и Канда протянул руку - теперь это уже походило на объятие. Рыжая голова прижалась к черноволосой, а потом Канда развернулся так, что Аллен почти ничего не видел за его широкой спиной. Только руку Лави на плече Канды - пальцы вдруг скомкали тонкую ткань, потом снова легли свободно. Зеленая рубашка задралась, мелькнула полоска светлой, совсем не загорелой кожи... Смотреть дальше Аллен не стал. Просто не смог. Развернулся и, стараясь не шуметь, зашагал обратно... Перебрался через ручей, не обращая внимание на то, что на сапоги налипло по пуду ила, а плащ намок снизу, дошел до места стоянки... В голове было пусто и как-то... звонко. Не получалось думать ни о чем, вообще ни о чем, кроме как об увиденном, о том, что он ошибся, и Канда... Сколько они уже знакомы с Лави? Дольше, чем с Алленом, почти два года. Конечно... Аллен поморщился. У ученика Книжника было вдосталь времени, чтобы найти к Канде подход. Лави много умнее, чем кажется, ему как-то удалось приручить экзорциста... Думать так о том, кого еще недавно считал другом, было противно, но иначе не получалось. Аллен заново развел костер, безо всякого удовольствия перекусил: остывшая, переваренная и недосоленная похлебка показалась ему горькой, как хина. Осмотрев себя, Аллен отчистил сапоги - по налипшей на них грязи и засохшему илу сразу станет ясно, куда он лазил, - отряхнул плащ. Что делать дальше, он пока не представлял. Одно знал наверняка: показывать, что он кое-что видел, нельзя ни в коем случае, иначе хода назад уже не будет, и неизвестно еще, как отреагирует на такое известие тот же Канда. Уже смеркалось, с болота начал подниматься туман, но экзорцисты все не возвращались. Наконец, послышался треск веток, и на поляну вывалились оба спутника Аллена. Он осторожно взглянул на них: выглядят, как обычно, но если присмотреться... Если присмотреться, зная чуть больше, чем прежде, то можно разглядеть: губы у обоих чуть припухли, у Лави за воротником - темный след, то ли синяк, то ли... не разобрать, словом; на Канде, конечно, никаких следов - на нем все заживает мгновенно... И взгляды. Взгляды... -Куда вы запропали? - спросил Аллен недовольно. Главное было не переиграть. - Остыло всё... -Да твою стряпню и горячей жрать не станешь... - скривился Канда, как всегда. Сел напротив, покосился на котелок, но даже пробовать не стал. -Ну и готовил бы сам, - огрызнулся в ответ Аллен. - Я уж вас искать идти собрался! Сперва один пропал, потом второй на поиски пошел и тоже исчез! И что я думать должен? Что вы на акума нарвались? -Не-ет, - протянул Лави, усаживаясь рядом с Кандой. Не вплотную, не бок о бок, но все-таки - рядом. Тоже взглянул на подернувшуюся уже пленочкой похлебку, вздохнул, взял ложку, зачерпнул. Мужественно проглотил и продолжил: - Это просто Юу решил от нас с тобой отдохнуть, да так замедитировался, что я еле-еле его из транса вывел! Бац!.. Канда с размаху приложил Лави по загривку, тот вполне натурально ойкнул и втянул голову в плечи, прикрывая затылок руками, - рука у Канды была тяжелая, Аллен имел как-то сомнительное удовольствие в этом убедиться. Вот только теперь он, внимательно наблюдавший за экзорцистом, видел: это не был удар. Так, шлепок: Канда в последнее мгновение удержал руку, получилось звонко, но почти наверняка не больно. -Зверюга, - пожаловался Лави весело, потирая шею. Взглянул на котелок, вздохнул и отложил ложку. -А что это у тебя на голове? - поинтересовался Аллен как бы между прочим. -Где? - Лави наклонил голову, встряхнулся. Наземь посыпался какой-то сор, травинки. Лави подобрал что-то, повертел, рассматривая - это оказался синий цветок, такой, как там, на поляне. - Хм... Губоцветное. Lavandula multifida, скорее всего. -А как оно у тебя там оказалась? - безразлично спросил Аллен. -Так говорю же, Юу из транса выводил! - весело ответил Лави. От Аллена не укрылось, какими взглядами обменялись они с Кандой. - Убить он меня не убил, но поляну я головой пахал, было дело! Да, Юу? -Не прекратишь называть меня по имени, полетишь головой уже в костер, - предсказуемо отреагировал Канда. Аллен ждал этих слов и, конечно, угадал. Притворство. Сплошное притворство. Игра на публику - не выдать себя ни словом, ни жестом! Теперь, после того, как он видел их - настоящих, это было очевидно. Странно только, что больше никто не замечает! Впрочем, он и сам до недавнего времени видел только то, что ему демонстрировали... И еще их взгляды - вот что не давало ему покоя. Так смотрят только люди, научившиеся понимать друг друга без слов, привыкшие угадывать мысли по одному лишь движению ресниц. Люди, близкие настолько, что... Аллен прежде не мог себе представить, не мог вообразить, каково это, хоть и мечтал о подобном. Теперь вот увидел воочию, только радости ему это не принесло, слишком уж жестоким было разочарование... Перебранка постепенно затихла, потом разгорелась с новой силой: экзорцисты располагались на ночлег. Решили не дежурить: акума близко не подберется, раз с ними Аллен, а людей тут и вовсе нет. Аллен тоже улегся, старательно засопел, изображая спящего. Потрескивали угли в костре, перекликались ночные птицы. По другую сторону костра царила тишина: то ли в самом деле уснули, то ли выжидали, пока заснет Аллен ... Как вскоре выяснилось, верен был второй вариант. Ему почудилось какое-то движение. Приоткрыв глаза и привыкнув к полумраку - костер почти совсем погас, - Аллен разглядел: эти двое снова улеглись голова к голове. Кажется, шептались о чем-то, но так тихо, что он, как ни старался, ничего не смог разобрать. Видел только силуэты, да время от времени, когда угли снова разгорались, отсветы выхватывали из темноты какие-то детали, словно осколки мозаики: рыжая шевелюра, кисть руки, сомкнутые ресницы, сережка в ухе, прядь темных волос, упавшая на щеку, движение губ, мимолетная улыбка, отблеск огня в темных глазах... Сейчас они даже не прикасались друг к другу, но всё это казалось еще более интимным, чем виденное Алленом на той поляне. Усилием воли он заставил не вслушиваться больше в неразличимый шепот. Но - никак не удавалось унять воображение. Стоило лишь закрыть глаза, он снова и снова видел, как наяву: пальцы, запутавшиеся в огненных волосах, невесомо касающиеся лица, взгляд - пристальный, будто говорящий... говорящий... Аллен не хотел воображать, о чем именно. Он шумно, напоказ заворочался - по другую сторону костра настороженно замерли, оборвав шепот, - повернулся спиной, уставился в непроглядную лесную темноту. Закусил костяшки пальцев, чтобы не скрипнуть случайно зубами, не выдать себя - получилось почти до крови, но это не имело никакого значения. Горечь и разочарование постепенно отступали, медленно, но верно. Аллен заставил себя закрыть глаза: нужно было уснуть, чтобы не таскаться назавтра весь день сонной мухой. Завтра... Как себя вести - понятно и так, это он уже решил. Но вот что делать дальше... Что ж, утром он подумает об этом на свежую голову. Или днем. Торопиться особенно некуда, а поспешишь, как известно, - людей насмешишь. А в общем-то, вдруг понял Аллен, думать не о чем. Просто - не о чем. И даже надежно усвоенный урок маршала Кросса - никогда не сдаваться, всегда идти вперед и только вперед, добиваться своей цели любой ценой - сейчас не поможет ничем. Потому что цели этой больше нет. А впереди - пустота...