Я помню, как пахли её волосы. Это было в проходе между зданиями, когда другая - пожилая соседка развешивала бельё на верёвке, и в воздухе висело: крахмал, мята, остатки табака из её кармана. Тогда она наклонилась ко мне, сказала что-то, может быть, пошли или теперь, и я услышал её запах - не тот, что потом стал её духами, а настоящий: детство, пыль, кожа за ухом, молоко в уголке губ. Всё это вошло в меня как воздух, который ты не замечаешь, пока не задыхаешься.

Я искал этот запах всю жизнь. В чужих подъездах, в кофейнях с запотевшими окнами, в мокрых волосах случайных женщин. Она исчезла, как исчезают поезда на старых вокзалах: без объявления, без расписания, просто не вернулась. А я остался - с кусочком её в каждой чашке кофе.

Когда идёт дождь, я открываю окно и ставлю на подоконник чашку. Пусть намокает. Пусть эта вода растворит остатки того, что было. Так делают в Баку, в ноябре. Там дожди как печальные письма: они приходят не вовремя, но ты читаешь - от корки до корки. Я всё ещё читаю её. Даже если строки порваны. Даже если бумага истлела.

Я купил хурму. Размягшую, липкую, пахнущую пальцами. Положил на поднос, достал полотенце, включил лампу. Всё как она любила. Только она больше не любит. Или любит, но кого-то другого. Я не спрашиваю. Любовь - это не вопрос. Это кивок. Или щелчок пальцем, как в тех ресторанах, где тебе больше не подают без чаевых.

А потом она позвонила.

-- Привет, сказала она. Ты ещё пишешь?
-- Иногда.
-- Всё так же про запахи и одиночество?
-- Про вкус тоже. Ты забыла, как я тебя ел.
Она засмеялась.
-- Господи. Ты не меняешься.
-- Я старею. Это хуже.
-- Тогда приезжай. У меня есть бутылка. И плед.

Я приехал. Квартира пахла бальзамом и кошками. Она стояла босиком.
-- Тебе кто-то нужен, сказал я.
-- Ты - не кто-то. Ты - мой бывший диагноз.

Мы пили. Она держала бокал двумя пальцами, как сигарету.
-- Я думала, ты спился.
-- Я перестал пить, чтобы начать снова.
-- Логично.
-- Я тебя ебал на этом диване.
-- Тот сгорел. Это другой.

Я встал. Пошёл на кухню. В раковине - нож, мясо, кровь.
-- Что готовим?
-- Себя. По кускам.

Она сняла платье. Там были шрамы. Ровные, старые, почти загорелые.
-- Ты пыталась?
-- Я добивалась. Неудачно. А теперь просто снимаю кожу.
-- С кем ты сейчас?
-- С тем, кто не задаёт вопросов.
-- Тогда зачем я здесь?
-- Потому что ты не можешь уйти.

Я трахал её, не глядя. Просто двигался, как грузчик с ящиком. Она стонала, как будто в это время кто-то вырезал ей сердце. Я чувствовал, как мой член становится деревянным - не от возбуждения, а от злости. На неё. На себя. На запах хурмы, который всё ещё витал в комнате.

Потом я встал. На полу - капли. Кровь? Вино? Я не стал проверять.

-- У тебя есть презерватив?
-- А зачем? У нас уже всё было.
-- Повторим.
Это был не вопрос.
-- Я не люблю повторения.

Я вышел в ванную. Там - зеркало. В зеркале - я. Или кто-то. Рядом - бритва, пудра, упаковка таблеток, фото. Она - с кем-то. Он - в очках. Я - вне кадра. Я - всегда вне кадра.

Когда я вернулся, она уже лежала. Спала? Мертва? Я не стал проверять. Просто взял бутылку, вышел на балкон и закурил.
Небо было чёрным, как порнофильм, который включили слишком рано.

Я написал на стене:

Я помнил её запах. Теперь - нет.
И значит, я свободен.
А значит - конченый.