Ручей Наталья : другие произведения.

Дыхание осени -2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Аннотация и предупреждение прежние...


Дыхание осени-2

  
  
   Глава N 1
  
   Мелкий дождь просится в салон машины, но там, где двое молчат, попутчики не нужны. Макар сосредоточенно смотрит на дорогу, а я, налюбовавшись сумерками, разворачиваюсь вполоборота и смотрю на него. Мужчина, из-за которого кардинально изменилась моя жизнь, и вида не подает, что замечает мое внимание. Взгляд на дорогу и в зеркала, на дорогу и в зеркала... Но когда у меня першит горло, дает мне бутылку минералки. Так же, не глядя. Я делаю несколько глотков без боязни, что вылью воду на себя.
   - Спасибо.
   В ответ улавливаю быстрый взгляд и кивок.
   Не хочет говорить после учиненного мною допроса, но мне не совестно, я все еще думаю, что он врет, только не понимаю зачем.
   Проснувшись, я настороженно обхожу квартиру, но кроме Макара, пьющего на кухне кофе в легкой сигаретной дымке, никого не обнаруживаю. И именно дымка вкупе с показавшимся шепотом усиливает мои подозрения.
   - Не знала, что ты куришь, - говорю я.
   - Плохая привычка, - пожимает он плечами.
   Ну видимо, вполне контролируемая, потому что я ни разу не улавливала от него даже намека на сигаретный запах.
   - Дашь сигарету?
   Я не курю, но пусть спишет пожелание на стресс.
   - Закончились, - качает головой с легкой усмешкой.
   - А где пепельницу нашел?
   Кивает на окно.
   - И зажигалка там же?
   Достает черный квадратик, откидывает крышку пальцем, ждет, пока я налюбуюсь на желтый огонек и захлопывает. Зажигалка снова прячется в кармане брюк. Не доказательство, я тоже раньше носила зажигалку - для подруг, а у Макара может остаться привычка услуживать хозяевам. Правда... услужливости я за ним как раз не замечала.
   - Едем? - В его глазах мелькают смешинки, а на меня накатывает раздражение. Накрутила себя, напридумывала, выстроила очередную башенку, а фундамент гнилой. Пока доехали до больницы, я почти убедилась, что в комнате кроме нас двоих никого не было, к тому же, есть о чем подумать более важном. Вот до сих пор до конца не пойму: Макару заплатили родители Яра или нет? В квартире, пока он говорил, была уверена, что да, а сейчас, прокручивая весь разговор в сотый раз, подвергаюсь жестким сомнениям.
   Машина останавливается напротив входа в больницу, но я сижу, смотрю в окно и словно шулер тасую колоду с вопросами. Второй жене Яра лицо облили кислотой по наводке его родителей? Что связывает Макара и его бывшую девушку сейчас? Понятно, что заплатил за пластику, но и все, или?..
   Макар расценивает мое настроение как простое хандрическое и уговаривает, как ребенка потерпеть несколько дней, напоминает, что врач на днях обещает выписать.
   - Всего несколько дней, - упрашивает, разве что мороженко и сладкую вату не сулит за послушание.
   - Да, я знаю, - соглашаюсь, и не выхожу из машины. Мне кажется, что за окном не дождь, не осень, а пуховый июнь и я практически вижу, как где-то там, на горизонте, идут двое, девушка и мальчишка, а в руках у обоих по огромному белому мотку ваты на палочке. Они идут домой, беспечные, молодые, улыбчивые, наивно ожидающие, что их там ждут. Перед глазами вдруг мелькает другая картинка: огромный дом, и тот же мальчик, сидящий на нескончаемых ступенях, обхватив колени. А рядом с ним сидит мужчина, отрешенно глядящий в другую сторону. По их плечам капает холодный дождь, волосы ерошит порывистый ветер, но они не заходят в дом, потому что в нем еще холодней.
   - Эй, ты здесь? - окликает Макар и картинка, так явственно виденная мною, распадается на тысячи путанных пазлов. Легкий жест рукой, и они перемешиваются - пусть, мне все равно, я и не думала их собирать, своя жизнь состоит из неровных кусочков.
   Серые стены здания смотрят с плаксивым упреком. Пусть, отмахиваюсь и от них, потому что понять не могу: для чего я здесь? Для чего я вернулась? Все постыло. Эти стены как грань между прошлым и настоящим, а вот будущего, как ни кручу головой, я не вижу. Разве что - за этим зданием морг.
   Я вздрагиваю, и ладонь Макара растирает мою.
   - Что случилось?
   А меня так и тянет после влюбленной в Одессу Натальи ответить вопросом: " Да что только со мной ни случилось?!", но я ведь расплачусь, почему-то я думаю, что расплачусь, а я не хочу показывать еще большую слабость. Я не сильная, вовсе не сильная, я притворялась.
   - Злата, что тебе беспокоит?
   И я думаю, это прекрасный повод отвлечься от миражей, увильнуть от собственных башен страха и задать те вопросы, что навязчиво крутятся. Не то, чтобы они беспокоили, так... любопытно.
   - Скажи, все, что случилось со мной, весь этот план - дело рук родителей Яра? И еще, кислота - это тоже они? Да, я понимаю, не лично, но по их наводке?
   Макар убирает руку, задумчиво трет лоб и вместо ответа спрашивает:
   - Ты думала над тем, чтобы вернуться к Ярославу?
   Я, задохнувшись в негодовании, тщетно подбираю слова, но только и могу, что качнуть головой.
   - Уверена?
   Ожесточенно киваю.
   Во взгляде Макара сквозит такое искренне сомнение, что на секунду я сама сомневаюсь, а потому в ужасе выдавливаю:
   - Ты с ума сошел!
   Взгляд Макара меняется, нет, в нем нет сумасшествия, он, скорее, безумной считает меня.
   - Ясно, - говорит устало, а по мне так ясности ни на грамм.
   - Я говорил только то, что знаю, Злата, но так бывает, что человек слышит, что хочет или к чему готов. Некоторые моменты он может додумывать или отбрасывать, так что я повторю. Родители Ярослава ни в первые, ни во вторые отношения специально не вмешивались. Пока эти отношения были. Да, выбор сына не одобряли, но в постель к другим мужчинам не подкладывали.
   - Какая честь, - ворчу про себя.
   - Моя сестра просто любвеобильна, отчасти это и было причиной, почему я не хотел ее отношений с шефом. Но главное, что она ни о чем не жалеет, сумела выудить из брака все, что хотела. А что касается второй жены Яра...
   Да, да, вот за вторую больше интересно. Невольно подаюсь вперед и видимо чрезмерно, потому что на губах чувствую мужское дыхание. Откидываюсь назад, скрещиваю для верности руки и жду. А Макар и не думает скрывать понимающей усмешки.
   - И что там со второй? - спрашиваю как можно небрежней.
   - Все проще и гораздо предсказуемей. Я знаю Соню почти семнадцать лет, она любитель выкинуть фортель, но хватает ее ненадолго. Вопрос развода был вопросом времени, и все. Я ждал... Неважно... Ярослав ей даже не нравился, он не привлекал ее физически, что не удивительно. Ее не возбуждают блондины. Совсем. Она их не воспринимает. Удивлена?
   - О, да! И очень сильно, - киваю для убедительности. - Удивлена, как два таких видных мужчины могли любить такую недалекую женщину. Прости, - вижу, что Макар хочет возразить, но слова готовы вылиться фонтаном негодования, - но любить человека за цвет волос... Это...
   На этом мой словесный фонтан иссякает, но, надеюсь, Макар остальное прочтет по взгляду. А он усмехается и говорит такое, от чего я немею минуты на две:
   - Она никого и не любила, даже меня, несмотря на... - проводит рукой по темным коротким волосам. - Так бывает.
   Пока я прихожу в себя, Макар щелкает зажигалкой. Такое ощущение, что мальчику игрушку новую подарили. Нервничает или зажигалка не его и это простой интерес к новинке?
   - Так вот, Злата, - прячет квадратик в карман, словно подслушав мои мысли, - родители Ярослава не мешали ему с женами, они, боясь огласки, покупали их молчание, но уже после.
   - Только в первом случае, - вношу правку.
   - В двух первых, - вносит правку Макар. - Соня тоже получила весомые отступные, а вот когда решила сорвать двойной куш и вернуть мужа, неизвестный облил ее лицо кислотой. Но таких историй пруд пруди вокруг, включи новости и через несколько дней перестанешь реагировать так остро. То две школьницы не поделили мальчика, то соседи метр огорода, то вот из недавнего - за балет. Так что я не могу с уверенностью склеить следствие и причину - возможно, так совпало.
   - А что у нас с третьим случаем? - спрашиваю вроде бы ровно, а внутри все бойкотирует. Поджимаю в кроссовках озябшие пальчики - стыдно, когда видно, а сейчас только я знаю, как боюсь, хотя угрозы прямой нет, а такое ощущение, что все может повториться, и я сорвусь, не выдержу, не соберу себя больше.
   - А с третьим, - Макар надевает очки-авиаторы, - я так понимаю, хотели убрать тебя от Ярослава, невзирая на методы, и своего добились.
   - Родители моего мужа?
   Приподнимает очки, вглядывается пытливо, снова прячется за темными стеклами.
   - А, может, и не добились.
   И я вспыхиваю, догадавшись, что он имеет в виду. Я сказала "моего мужа", то есть, все еще так воспринимаю его... И я почти со злостью выплевываю:
   - Ты можешь перестать юлить и сказать, кто эти загадочные "они"?
   - Нет.
   - Почему?
   - Я не знаю.
   - Врешь!
   - Я мог бы вообще ничего не объяснять тебе, Злата. Я мог бы тебя трахнуть. Я мог бы...
   - Да! - кричу на разрыве легких, склонившись к нему. - Ты мог бы! Вы все могли! Только я одна - тряпка! Я не могу даже узнать, кто разломал мою жизнь!
   Хлопнув дверью, быстро выхожу из машины. Слышу, как чертыхнувшись, следом выходит Макар и буквально в три шага оказывается не просто рядом, а напротив меня, заслоняя дождь, ветер, заслоняя воздух, а мне так трудно дышать и еще трудней не расплакаться.
   Дождь стекает по его коротким волосам, бьется о крутку, нелепо скользит по черным стеклам очков. Макар набрасывает мне на голову капюшон плаща, завязывает, как ребенку тесемочки, чтобы капюшон не сорвало ветром и говорит устало, измотано:
   - Я не знаю, кто "они", Злата. Не знаю. На меня вышли через мобильник и мейл, туда же сбросили наживку и все детали. Мейл недействителен, номер заблокирован, я проверял. Кто стоит за всем этим, я не знаю. Но если ты не собираешься вернуться к Ярославу, тебе нечего бояться.
   - А я и не боюсь!
   После этих слов мы оба застываем, и только дождь, постукивая, намекает: эй, очнитесь, э-эй! И я испуганно моргаю, приходя в себя. Нет, я знаю, что у пьяного на уме, то у трезвого на языке, но я ведь даже не пила, а дурь несу. Ведь я должна была сказать совсем другое: что и не думаю возвращаться, а я... Вторая оговорка за один день - не многовато ли?
   - Не мокни под дождем.
   - Ты прав.
   Я ухожу, чувствуя взгляд Макара. На ступеньках оборачиваюсь, а он смотрит, сквозь мокрые затемненные стекла очков, внимательно смотрит в испуганно сжавшееся сердце. Но губы его, вопреки опасениям, не кривятся в презрительной усмешке. А зря. Я сама себя презираю. За слабость, за малодушие, за короткую память, за доброту, расколотую, израненную, изувеченную язвами не розовой реальности, но такую живучую.
   И как Макар, я тоже прячусь. За серыми стенами, за жалюзи в палате.
   Никто не ищет, а я прячусь.
   Пока стою у окна, машина серебристого цвета не отъезжает. Пусть отдохнет, от суеты и от меня - и только отхожу, как слышу - шуршат тихо шины, и пустота, кажется, сжимает горло. Но плакать лучше там, под дождем, а здесь само пройдет.
   - С возвращением, - в палату заходит Наталья. - Где катались?
   - Где мы только не катались? - бормочу раздраженно, что так резко ворвались в мои невеселые мысли. А с другой стороны, я так и увязну в тоске! Совсем расклеилась! Да я гордиться должна: кто-то так сильно хочет убить меня, что раскидывается деньгами, в операции по уничтожению участвовали двое крепких мужчин (добровольно или нет - не считается), а я жива. А значит, я сильнее их и себя прежней.
   Неожиданно накатывает вдохновение и я часа за три пишу новую сказку, в конце спешу, не терпится посмотреть на реакцию прототипов, но все равно черновик, ошибки при вычитке подправлю.
   - Прочесть тебе сказку? - Наталья удивляется вопросу, но выказывает вежливое согласие. А мне большего и не надо. Ну слушай, девонька, слушай, красная... Я начинаю читать о Посейдоне, зачарованном внешностью девицы, о коварных соперницах-неридах, о песочном принце, а сама на Наталью посматриваю. Поначалу она отшучивается, вставляет реплики, а потом как-то странно смотрит на меня и слушает молча. Да, я знаю, что приехала она в большой город в поисках своего принца и что не ладится, не сладко, а то, что сахаром кажется, песком на зубах скрипит. Только принц не отступится...
   И как накликала, только я дочитала сказку, медсестра заглядывает:
   - Александровская! К тебе жених. Пусть зайдет или как обычно?
   - Жених? - недоуменно переспрашивает Наталья, а в палату уже уверенно заходит Матвей.
   - Я не услышал отказа. Здравствуй. Еще не собралась? Я тебя сегодня выписываю.
   Отказа не услышал - ну да, ну да, рассказывает провинциальным девушкам сказочки, а сам из тех людей, что не воспринимают отказов. Одного поля ягода с Яром. Делает вид, что слово Натальи решающее, а отпускать и не думает, что бы они ни сказала.
   Пока Наталья собирается, Матвей едва заметно мне кивает, мол, все ли в силе? Ну что я говорила? Я киваю в ответ. А что бы и не помочь человеку удержать счастье? За мной никто не пришел, никто не выписал и не сказал, мол, все, забираю, и на душе скверно. Кому нужна самостоятельность, когда сама себе не нужна?
   - Твоя сказка в твоих руках, - шепчу Наталье и отворачиваюсь, чтобы не заметила подступивших слез. И почему я думала, что стала сильнее? Кому врала? Невыносимо все это. Все, абсолютно, и, может быть, права бабуля и стоит поглумиться над соседями, похвастаться любовником. Пусть думают, что потеряла голову от любви, пусть думают, что и меня любят!
   Дам сплетен на год вперед и вернусь домой. Улыбка мимо воли появляется при воспоминании о квартире. Моя. Пусть даже платит за нее другой.
   Макар не появляется вечером, видимо, я действительно почти здорова, потому что раньше его из палаты невозможно было выпихнуть. Спросил, что нового, я сказала, что в палате теперь одна и пока придумывала какой бы еще пустяк ляпнуть, вспомнила об адвокатах. Вернее, о том, что у меня их нет, а найти-то надо, да еще таких, чтобы потягались с Яром, пусть даже он и не против раскошелиться. Но я Егору верю, и если он думает, что нам лучше перестраховаться, пусть так и будет.
   - Хорошо, - Макар, кажется, даже повеселел, что я его снова чем-то озадачила, - я найду тебе адвоката.
   - Правда?
   - Немного лгу, - сознается, - есть у меня два знакомых адвоката, молодых, амбициозных, им будет полезно и любопытно взяться за это дело. Сколько, говоришь, Ярослав готов заплатить за свободу?
   Я почти шепотом, прикрывая мобильный, называю огромную цифру.
   - Угу, на меньше ребята не наторгуют, а там посмотрим.
   Это что, намек, что возможно больше? Мне больше не нужно! Нам с Егором достаточно!
   - Ладно, ладно, - соглашается Макар, - они просто проследят, чтобы все было без проволочек.
   На этом и сходимся.
   Утром, когда распахивается дверь, я спросонья подозреваю Макара и уже готова высказать все, что думаю о ранних визитах, когда навожу резкость и узнаю Наталью.
   - Вернулась, что ли?
   Она слегка улыбается, но видно, что не до шуток. Пьем чай с зефиром, болтаем о том о сем, она уходит... чтобы завтра снова вернуться в еще худшем настроении. Сосредоточенная, глаза лихорадочно блестят, резкими движениями выгружает из пакета фрукты.
   - Тумбочку завалишь, - говорю я, но она не успокаивается, пока передо мной не предстает все содержимое пакета. И зачем, спрашивается? Все равно ведь пакет с собой брать не будет, оставит в палате.
   - Не стоило покупать, - говорю я, рассматривая ассорти, - меня завтра выписывают.
   Она, словно очнувшись, смотрит мне в глаза, долго. Пытается осознать, что здесь делает? Так и я не в курсе.
   - Палата оплачена? - спрашивает Наталья.
   Здесь мне нечего опасаться, Макар внимателен к деталям. Наталья несколько удивлена, что я так спокойно говорю о непрошеном любовнике, но не хочу ей ничего объяснять. Сейчас мне каждый врагом кажется, даже она. Возможно, она больше, чем остальные, потому что мимо воли примешивается старая ревность - ее рисунки Яр хранил в своей комнате, ее любил, пока я любила его. Возможно, он любил ее, пока был женат на двух других? Не знаю, и мне уже все равно, но сам факт.
   - А жить есть где? - не унимается. - Если я правильно поняла, муж деньгами пока не поделился.
   И снова не хочу ничего объяснять, не вижу смысла. Если в жизни еще пересечемся, сама узнает, а если нет - зачем болтать лишнее? И я говорю почти правду:
   - Адвокаты выясняют последние нюансы. Это может затянуться на неопределенное время, но мне найдут, где жить.
   Почти не вру, ведь адвокаты действительно будут.
   - Ясно, - чуть слышно шепчет Наталья и вдруг решительно говорит: - Ко мне переедешь.
   Матвей и это просчитал, вот удивительный человек. Он знал, что так и будет, что она захочет от него уйти, и я единственная, кому скажет адрес. А что же я? Сыграю против нее? Или в ничью? Мне не за что любить мужчин, мне не за что им потакать, и если девушка пока не готова, пусть бегает, пусть загоняет охотника в расставленный им капкан. Она уже почти в дверях, когда я окликаю ее, и спрашиваю небрежно:
   - Ты бы хотела вернуть все, что было?
   - А что у меня было?
   Настораживается, шаг назад, смотрит пристально, а я изображаю простодушие, которого почти не помню. Видимо, добиваюсь своего, и получается скверно, но чтобы наверняка, я буднично говорю:
   - Ну да, конечно, я поняла. Прости, что спросила.
   Наталья бросает взгляд на дверь, словно за ней кто-то прячется в ее ожидании, на окно, словно думая выпрыгнуть, и я почти осязаю нетерпение, желание броситься прочь на высоких каблуках. Лиса, вдруг понимаю я. Она - лиса, так пусть же, как и в сказках, обведет вокруг пальца своего волка.
     - Ты хочешь мне что-то сказать?
   Нет, не хочу, уже сказала, между строк. А вслух несу банальность, пожелания, чтобы все у нее получилось, тра-та-та.
   - Я поняла тебя, - говорит Наталья и уходит.
   Я думаю, мы больше не увидимся. Судьба свела, когда была необходимость, а сейчас дороги разные, хотя как знать, возможно, в одном из переулков мы и пересечемся.
   А вечером, как я и думала, мобильный высвечивает номер Матвея. Разыскивает Наталью, спрашивает не давала ли она мне свой адрес. И я вру искренне, что да, была, но адрес не оставляла. Он мне не верит, думает, Наталья не могла вот так, бросить в беде постороннего человека, а мне ужасно хочется сорваться и закричать ему в трубку, так громко, чтобы лопнули барабанные перепонки: а почему же не могла? Почему? Другие же смогли? И я им не была чужой...
   Сворачиваюсь ежиком на постели и наконец даю волю слезам. Ну ну же! Но слез больше нет. Лежу с закрытыми глазами, не реагируя на шорох, чьи-то шаги, и только вздрагиваю от неожиданности, когда меня со спины обнимают детские руки. Едва не ляпаю: "Святослав?", но вовремя вспоминаю верное имя.
   - Егор, - я оборачиваюсь и обнимаю его, а он терпит мои нежности, не вырываясь, а наоборот.
   - Привет, - улыбается белозубо, снимает с ноутбука фрукты, возмущаясь, кто это додумался их туда поскладывать. - Давно на почту не заглядывала?
   Пытаюсь вспомнить. До больницы просматривала, а так - мне все равно никто не пишет, и вот когда Егор принес ноутбук, я только фотографию их с бабушкой увидела и все, раскисла. А он включает ноутбук, такой довольный, что жуть. И нарядный, замечаю - в костюме цвета беж, белой в полосочку рубахе, а главное - при бабочке! Она такого насыщенного синего цвета, что кажется настоящей, только взмахнуть крыльями и взлететь! Ой, бедные девчонки! Ой!
   - Да больше месяца выходит, а что?
   - Что-что, - дразнится Егор, и поворачивает ко мне экран, щелкнув клавишей.
   Какое-то время я не могу понять, что он хочет мне показать. Потом начинаю читать, сбиваюсь, качаю головой и возвращаюсь к началу. Нелепица какая-то. Моя личная почта, то есть, Егор знает пароль, но поразительно не это.
   Я все-таки дочитываю до конца и ошарашено смотрю на Егора, а он мне деловито кивает:
   - Да, да, твою сказку взяли в журнал, и тебе все-таки придется поделиться своим гонораром!
   - Прямо сейчас? - уточняю я.
   - Нет, после почтового перевода. Они же не могут выслать его на мое имя, сама понимаешь.
   - Ага, - киваю, и думаю, а понимает ли мальчик, насколько у нас в стране авторские гонорары низкие и как бы сделать так, чтобы он не сильно расстроился? Утешит ли его, что я не буду претендовать на свою половину?
   Ох, вряд ли.
   Я, невзирая на его легкое сопротивление, прислоняю его голову к себе, глажу как строптивого котенка и говорю едва ли не впервые искренне за последние несколько дней:
   - Что бы я без тебя делала? Ты у меня самый лучший.
   И, видимо, на этой позитивной волне мальчика тянет покаяться на полную.
   - Я знаю твой пароль от почты, потому что я же отправлял с твоего адреса сказку.
   - Я не сержусь.
   - Правда?
   - Мне все равно кроме этого издательства никто не пишет.
   - Ну...
   Он затихает, и так подозрительно, и такие нехорошие предчувствия меня обуревают. Я перестаю ерошить его волосы, но Егор все равно смотрит на меня котом, переевшим соседской сметаны.
   - Рассказывай, - предлагаю я.
   - Все-все? - уточняет он и после моего кивка, со вздохом продолжает: - Тебе писал главный редактор одной газеты, помнишь?
   Ну что-то такое припоминаю. Он предложил работать у него, если мне интересно общение с людьми. Я, помнится, отказалась. Или собиралась отказаться. Ну в общих чертах как-то так.
   - И что?
   - Ты так ему и не ответила.
   А, все-таки не ответила. Но точно помню, что собиралась отказаться.
   - И что? - повторяю.
   Егор на всякий случай отодвигается, потом для верности отходит к двери на два шага - в прыжке не достанешь, и с улыбкой шкодника говорит ласково, как доктор буйнопомешаному:
   - Так вот, я от твоего имени согласился, и он ждет твоего звонка, чтобы вы встретились и оговорили условия работы. Он знает, что ты в больнице, я написал ему, так что не слишком торопит, хотя эксклюзивное интервью соблазняет его ускорить вашу встречу.
   - Эксклюзивное интервью? - переспрашиваю, а в это время прокручиваю, смогу ли я достать эту шкоду ходячую в два прыжка или он успеет скрыться за дверью, щелкнув меня ею по носу?
   - Ну да, - делает с опаской еще один шаг от меня. - Эксклюзивное. Я уже как твой агент пообещал, что ты сможешь.
   - Агент?
   Я откидываю прочь одеяло, приподнимаюсь и... Маленький нюанс, чисто как стимул для прыжка:
   - А с кем у меня интервью?
   - С кем - с кем. - Еще один шаг мальчишки назад и такое невинное ворчание. - С Самарским Ярославом Владимировичем, с кем же еще?
   И я делаю рывок, чтобы кое-кого задушить от наплыва благодарности, но он ускользает.
   - У меня депутатская неприкосновенность! - кричит, удерживая дверь с той стороны. - А у тебя не работа, а мечта! Напишешь все, что думаешь и хочешь сказать моему брату, и еще и денег заплатят! Нам нужны деньги! Мы не можем себе позволить ими разбрасываться!
   Когда дверь поддается, ухватить за ухо некого, потому что все, что я вижу - пятки на горизонте. Работу он мне нашел, агент. И вот интересно: за что я люблю этого бесенка? Ведь абсолютно не за что!
   Стою, смотрю в пустой без него коридор, злюсь вроде бы, а губы расползаются в улыбке...
  
   Глава N 2
  
   Иногда хорошие новости вместо логичной и ожидаемой радости приносят растерянность и головную боль. Уже около часа я держу на ногах ноутбук, стираю ладонью с его черной крышки несуществующую пыль и собираюсь набрать Егора по скайпу. Но чем дольше думаю, как правильно все объяснить мальчику, тем путаней все становится для меня самой.
   Как сказать ему о Макаре? Как объяснить, почему не только вижусь, но принимаю помощь, и прощаться не собираюсь? Мальчику всего тринадцать, иногда он ведет себя согласно своего возраста, а иногда кажется едва ли не старше меня. Не говорила бы, не объясняла ничего, но он ведь в курсе того, что произошло между мной и его братом, а завтра врач сказал - меня выписывают; Егор с Макаром непременно столкнутся, и что?..
   Егор, скорее всего, бросится драться. Макар... теперь я думаю, он не ударит в ответ ребенка, займет оборонительную позицию, но все равно это не выход. Мне нужно как-то подготовить своего маленького защитника, найти слова, чтобы он понял, а значит, несмотря на грязные нюансы, придется снова поднять тему моей измены.
   На улице сгущается ночь, и даже думать не хочу, чтобы просить Егора приехать, пусть и не на общественном транспорте. Дорога скидок на возраст не делает. Пусть лучше дома будет, в тепле и безопасности, и мне чуть проще вернуться к прошлому через экран: иллюзия как будто и не возвращаешься.
   Я вижу, что Егор онлайн, но на звонок долго не отвечает. Десятка два навязчивых гудков и наконец он появляется: взъерошенный, но вроде не в пижаме.
   - Привет, - подпираю подбородок ладонью.
   - Привет, - подпирает свой.
   - Не спишь, повторушка?
   - Да нет, мисс "слишком завышенное самомнение". - Хихикаем оба, как первоклассники. - А ты хотела пожелать мне спокойной ночи?
   И не упрек, я знаю - не упрек, а все равно что-то за душу (вот ведь, живучая) дергает. Он ведь когда в больницу пришел, сбежав из Англии, сказал: беду почуял, потому что я никогда о нем не забывала. А я... И ноутбук принес, а я не звонила. Сама приучила, что он нужен, что достоин любви, и что люблю его, но замкнулась в своей боли, пестовала ее вместо того, чтобы тянуться к живому и близкому - совсем как сериальная героиня.
   - Хотела, - сглатываю ком в горле от мгновенной веры в его глазах, - только и поговорить нужно.
   - Ню-ню?
   - Сейчас.
   Я так и думала, что снова все слова растеряю. Мне легче с ручкой и бумагой общаться, с клавишами ноутбука, чем с человеком, особенно если он дорог.
   - Егор, понимаешь...
   - Я постараюсь понять.
   И улыбается так тепло и смотрит так доверчиво, что хочется обнять его, забыв о подставе с редактором и интервью; затискать, ухватить за впалые щечки. Нельзя мне брать его к себе - разбалую, ох, разбалую этого обормотика.
   - Может, по чарочке для храбрости? - подмигивает Егор.
   - Я тебе выпью! - грожу кулаком.
   - Ну начинай тогда, а то инфаркт заработаю.
   - Что так?
   - А догадаться самой не судьба? Переживаю за тебя. Вот куда ты опять вляпалась? Выкладывай давай, вместе подумаем, как выкрутиться. Ой, подожди!
   Подскакивает, на секунду исчезает из видимости, возвращается после характерного щелчка щеколды.
   - Собралась с мыслями?
   Не то чтобы очень, но не встречать же рассвет с ноутбуком на коленях.
   - Хочу поговорить с тобой о Макаре, - решаюсь я и наблюдаю немного жутковатое зрелище. Вот по ту сторону экрана с тобой разговаривает обычный ребенок, дурачится, бросает сленговые словечки, а вот тебя разглядывает старец. А человек один.
   - Конечно, я бы предпочла, чтобы ты не был в курсе того, что случилось...
   - А я бы предпочел, чтобы с тобой этого не случалось...
   И мне приходится приложить усилия, чтобы не раскваситься, а продолжить говорить. Рассказываю Егору почти все, что узнала от Макара. Подозрения и участь тестя со свекровью в устранении жен Яра оставляю себе - не хватало вконец расшатать шаткие отношения Егора с родителями, но он ловко считывает между строк, потому что первое, что спрашивает, когда я замолкаю:
   - Моих подозреваешь?
   Солгать нет сил, и выгораживать их не могу.
   - Я так и думал. Не хочешь поговорить с Ярославом?
   - Нет!
   - И больше его не любишь?
   Дышать становится невыносимо. Мне кажется, я снова голая на заднем дворе, царапаю влажную землю и сыплю горсть за горстью на себя, чтобы согреться. Мне кажется, я дико кричу, когда по онемевшим лодыжкам стекает жизнь моего ребенка. Мне кажется, меня рубают на части слова любимого мужчины, что он не может больше ко мне прикоснуться. Мне кажется, я вновь умираю, когда смотрю на мальчика, просящего быстрей придумать ему имя. Мне кажется, схожу с ума, когда улавливаю тень... знакомую тень...
   Моргаю. Нет, мне все же показалось, и слава Богу, я второй раз не смогу перейти через край и вернуться. Лицо Егора непроницаемо, но лампа неудачно отсвечивает, делая его слишком бледным.
   - Макар мне нужен, - говорю ему.
   - А я?
   - Тебя я люблю.
   - Ты хочешь, чтобы я жил с тобой?
   - Хочу, чтобы ты был счастлив.
   - А ты?
   - И я, - после паузы и явного недоверия в темных глазах, добавляю: - Я попытаюсь.
   - А я помогу.
   И ощущение такое, словно дает клятву. Мой маленький защитник. Мой настоящий воин. Посылает мне воздушный поцелуй:
   - Я потерплю Макара, пока он тебе нужен. Спокойной ночи, Злата.
   - Спокойной ночи, чудо.
   Хотя какая там спокойная ночь: одни кошмары. То снова замуж выхожу в джинсах и майке, то второй раз лишаюсь девственности на белоснежном ковролине, то признаюсь в любви, а в ответ слышу, что нужно подумать... Еще немного и приду к мысли, что ничего нет ужасней самой жизни, а выдуманные страхи - так, пустяк.
   Устав переживать одно и то же, рассвет я все-таки встречаю с ноутбуком, на сайте копирайтеров. Казалось бы, забавно думать о мизерном заработке, если тебе грозят миллионы и журналистская карьера, а я вот чувствую, что здесь мое, пусть даже я пока ничего не умею.
   - Привет! - врывается глотком свежего воздуха Егорка.
   - Привет! - приобнимаю и показываю, что обнаружила.
   Он выслушивает, хмуря лоб, а потом одобрительно кивает.
   - У тебя обязательно получится.
   - Спасибо.
   - Ой, было бы за что? Это не комплимент, я говорю то, что думаю.
   - Значит, спасибо, что не держишь лестные для меня мысли в себе.
   - А, ну если так... - соглашается с доводами.
   Большинство моих вещей так и пролежали в сумке, поэтому сборы недолгие, и когда в палату заходит Макар, я не мечусь лихорадочно, а наблюдаю за ним и Егором. Остановились напротив друг друга. Молчат. Взгляд одного испепеляет, второго - невозмутим.
   - Это ненадолго, - с угрозой говорит Егор.
   - Ты или я? - спрашивает Макар.
   И оба оборачиваются ко мне.
   - Ну едем?
   И обоих мой ответ не устраивает, но Макар берет сумку, Егор - мою ладонь и мы выходим. Медсестры провожают не только взглядами, а успевают прыгнуть в лифт, и пока идем к машине, шепчутся в спину.
   - Чего это они? - удивляется Егор, оглядываясь на стайку раскрасневшихся девиц.
   Я киваю на впереди идущего Макара, и удивление Егора ширится вместе с глазами.
   - Влюбиилиссь? - шипит мне в плечо. - В него?!
   Улавливаю взгляд Макара, когда ставит сумку в багажник - ему едва удается сдерживать смех. Но мальчик кажется таким серьезным, обдумывая дилемму: как можно влюбиться в Макара, если вокруг полно других мужчин? Усаживается на заднее сиденье, мне оставляет место впереди, заботится, чтобы удобней. Скривившись, осматривается по сторонам и принюхивается, словно ожидая, когда из-под сидений выскочит скунс. Машина как машина. А, осеняет меня, показывает хоть таким образом отношение к Макару, ведь в остальном обещал мне сдерживаться.
   Я практически тоже сажусь в салон, когда слышу окрик:
   - Злата?
   Обернувшись, вижу девушку, которая спешно идет ко мне. Лицо кажется смутно знакомым, но не могу вспомнить, где виделись, пока она не подходит совсем близко; в пуховиках все на одну фигуру.
   - Не узнаете? - улыбается приветливо и совершенно не стыдно признаться, что да, не узнаю. - Светлана, медсестра, помните, вы огрели зав. больницы скоросшивателем, когда он... - замечает в салоне авто мальчика и замолкает.
   Ну да, при детях лучше не говорить о притязаниях мужланов.
   - Светлана, - вспоминаю я, - да, точно.
   - Я теперь здесь работаю, - кивает на больницу. - А вы? Что...
   - Я здесь лежала, - натянуто улыбаюсь, - потеряла ребенка.
   - Ох, мне так жаль!
   И пусть мне не нужны ее сожаления, они кажутся искренними. Мы обе думаем, как лучше расстаться. Она пытается найти слова, извиняясь за бестактность, я пытаюсь отговориться, что все нормально и потихоньку, слыша громкий шепоток медсестер, закипаю. Они обсуждают пуховик этой девушки, клюют, как всех новеньких и не стервозных, они говорят, что она так же страшна, как и бедна, и мне хочется чем-то бросить в них. Лучше грязью, после дождя она славно прилипнет к их черноротым лицам.
   Чтобы унять злость, отворачиваюсь и...
   Нет, мне только кажется, что я вижу машину Яра, потому что таких множество, красный цвет один из самых распространенных, а "Ягуар" это или нет, я не различаю.
   Светлана замолкает, уверена, пересуды медсестер ей тоже слышны прекрасно.
   - Извините, - неловко пятится. - Извините, Злата, что я...
   - Подождите, - хватаю ее за руку. - Можете дать свой телефон еще раз? Потому что столько всего случилось, и я не знаю, где номер, что вы мне записывали.
   Она с радостью распахивает огромную сумку на все случаи жизни, выуживает из нее потрепанный блокнотик, ручку, оставляет свои координаты. Пытаюсь дать ей свой номер, но она говорит, что мой у нее есть и машет неопределенно рукой. Я понимаю без слов: она не будет звонить мне, а мне почему-то не хочется ее отпускать. Но ей пора, это нам, безработным, можно праздно разгуливать по городу.
   Кстати, город...
   Проводив фигурку девушки взглядом, задираю голову вверх и ловлю открытым ртом пахнущую дымом морось. Хорошо. Так хорошо, как будто жива. Ну что же, значит, попробуем.
   Сажусь в машину, и мы оставляем за спиной, надеюсь, не просто больничные стены и часть меня, но все мое прошлое. Смотрю на город через окно и вдруг мелькает мысль: а если бы я не приехала? Что было бы, если бы не приехала сюда? И стоит ли город жертвы в виде моего ребенка?
   Случайно в зеркало улавливаю красную машину. Не разбираюсь в них, но сердце бьется как ненормальное: мне кажется, машина Яра, мне кажется, он едет за мной... а что если он хочет вернуть меня?! Почти панически вцепляюсь в сумочку, оглядываюсь.
   - Что? - спрашивает Егор.
   - Машина, - говорю я.
   Но мы как раз на перекрестке уходим влево, а красная машина проносится прямо, и обернувшись, Егор не видит ничего подозрительного. Да и я успокаиваюсь. Вдох-выдох, вдох-выдох. Макар заботливо подает мне воду и взгляд его спокоен, как у удава, а я накручиваю себя, мне кажется, я вижу упрек, мол, и ты еще собиралась тягаться с Самарским?!
   Я отворачиваюсь, смотрю бездумно в окно, дыхание выравнивается, мы почти подъезжаем к моему новому дому, когда Макар говорит:
   - Тебе придется с ним увидеться.
   И город перед глазами сливается в одну серую массу.
   - Ты будешь не одна, встреча с адвокатами, - утешает, как может.
   - И со мной! - выкрикивает Егорка.
   - Скажи, когда будешь готова.
   Я нервно сглатываю. Я думала, денежный вопрос уладят без меня адвокаты, я думала... А, впрочем, как же я планировала мстить, не мелькая у супруга перед глазами? Часть плана, что задумала, как раз таки с этим и связана. Мне страшно, я боюсь, что не выдержу, и хорошо, что первая встреча у нас будет среди людей. Он не посмеет ко мне прикоснуться, и я не сломаюсь.
   - Завтра? - не хочу оттягивать неизбежное. - Завтра получится устроить встречу?
   - Я поговорю с адвокатами, - кивает Макар.
   - А кто предупредит... Яра?
   - Они и предупредят.
   Выходим из машины. Егор осматривает с заметным любопытством двор, а я, случайно бросив взгляд назад, замечаю красную машину у крайнего подъезда. Но... нет, успокаиваюсь, нет, она здесь стояла еще до нашего приезда.
   - Ну как тебе? - беру Егора под локоть.
   - Деревьев много, дышать есть чем, - одобряет дворик.
   Квартиру осматривает с не меньшим энтузиазмом, но ничего не говорит. Я останавливаюсь в дверях комнаты.
   - Твоя. Мне - зал. Договорились?
   Мгновенно расцветает улыбкой.
   - Моя? Серьезно?
   - Так радуешься, будто у тебя никогда не было своей комнаты.
   - Была. Под крышей. Как у Карлсона. Я занял ту, что никому не была нужна, а здесь ты отдаешь мне ту, что и тебе хотелось бы занять.
   - Люблю побольше пространства, - отмахиваюсь.
   - Ты врешь.
   - Да, - соглашаюсь, - вру.
   Он обнимает меня, прижимается крепко, обдавая горячим дыханием, и думается с удивлением: да какая разница, где жить? Можно и в коридоре. Главное - кто с тобой рядом.
   - Слушай, - осеняет меня, - а ты на чем в больницу приехал?
   - На брате.
   - То есть... тебя привез он?
   - Да прям! Машина привезла! - дурачится дальше.
   - Красная?
   - А то ты видела его на другой? - ехидничает Егорка.
   И если бы он не поддержал меня, я бы там и рухнула - так предательски слабеют колени. А, может, прав Макар и кое-кто мне не по зубам? Нет, сдавшийся без боя пусть ложится сразу в морг, а я оттуда улизнула - посражаемся.
   На кухню нас выуживает запах кофе. Но когда мы приходим, Егору, вопреки кислой рожице, достается свежевыжатый сок, а мне - зеленый чай. Макар невозмутимо пьет напротив нас дурманящий кофе. Явно не из пакетика, как в прошлый раз.
   - Пейте, пейте, - усмехается, когда мы переглядываемся, и в качестве маленькой компенсации подсовывает к нам тарелку с горячими бутербродами.
   - Пятьсот калорий, - грустно сообщаю я, выбирая побольше.
   - Не помешает, - тянется за вторым Егор.
   Пока жуем, Макар рассказывает, что поговорил с адвокатами, те в свою очередь - с адвокатами Яра, и встреча завтра в час.
   - Подходит?
   - Вполне, - говорю я.
   - Слишком рано! - возмущается Егор. - А выспаться? А в магазин за диктофоном съездить? Да, да, - кивает, видя мой растерянный взгляд. - Когда ты собираешься брать у него интервью?
   - Не завтра же!
   - А когда?!
   Макар рассматривает нас как двух идиотов, пока мы жестко спорим, а потом говорит очевидные вещи, что диктофон сейчас есть в каждом мобильном телефоне, даже в моем, и что если я не планирую делать журналистскую карьеру всерьез, нечего загружать себя барахлом. Мы успокаиваемся под логичными доводами.
   - Не передумал жить со мной? - интересуюсь у Егора.
   - Нет. С теми, кто тебе безразличен, не спорят.
   - Мне, пожалуй, пора, - говорит Макар, и я не спорю, а Егор и подавно.
   Пока стоим в коридоре, раздумываю: поцеловать или нет? Но он с улыбкой кивает, говорит короткое: "До завтра", и выходит за дверь, оставив перед зеркалом свой ключ. Не будет между нами поцелуев, не будет ничего, вдруг понимаю. И облегченно выдыхаю. Оказывается, я подсознательно боялась, что они будут.
   Ну что ж, от этих отношений я тоже свободна.
   - Егор! - кричу на всю квартиру. - А как ты смотришь на то, чтобы мы в такой прекрасный денек не сидели дома?
   - Иди сюда! - отзывается с кухни.
   Иду. Стоит у окна, манит меня небрежно пальчиком. Когда оказываюсь рядом, отодвигает алую тюль и кивает на улицу, где ветер гонит по мокрой от дождя дороге последние листья, где дождик вынуждает прятать лица под зонтиками.
   - И это ты считаешь прекрасным деньком?!
   Распахиваю форточку, сдерживая пафос, мол, пока жив, все дни прекрасны. Я сама только пытаюсь этому научиться.
   - Да, - говорю просто, - это.
   Он с сомнением смотрит на улицу, а потом, видимо, понимает.
   - Пойдем, - говорит, - померзнем.
   И на душе становится тихо и тепло до приятного жара. Меня не волнует ни завтрашний день, ни встреча с адвокатами, ни поездка домой, я даже почти не думаю о красной машине, которую прекрасно видно из окон нашей квартиры.
   - Только давай ты теплей оденешься, - командует Егор, когда расходимся переодеваться к прогулке. - А то твой плащ совсем тоненький.
   И переодевшись сам, выходит проверить, выполнила ли я его наказ. А я в кожаной куртке, новых джинсах, которые тоже великоваты, но здесь хотя бы можно сделать вид, что так и надо; и белых утепленных кроссовках.
   - Ну как? - жду одобрения.
   Егор показывает большой палец и мы, подшучивая друг над другом, выходим из квартиры. Я отдаю один ключ мальчику.
   - Твой, - говорю, - пока не сбежишь.
   - Ага, - усмехается, - жди!
   И на такой позитивной ноте выходим из подъезда. Машины красной нет. Ну что ж... Немного легче, но не от того, что нет машины, а что я была готова к встрече даже сегодня. Егор командует в кино, и я не вижу причины спорить, тем более что попадаем на мультики. Зал полупустой, еще не вечер, и наш дружный хохот отталкивается эхом от стен. Но громче всех слышен попкорн.
   - Да ты хомяк! - щипаю за щечку Егора.
   - Завидуешь, что в меня больше влезает! - ничуть не смущаясь, запихивает за щеку новую горсть попкорна.
   Бутылка коки у нас одна на двоих. Я знаю, мама мальчика сказала бы, что кока - это ужасно, и даже минералка для ребенка зло, но он, во-первых, не будет так питаться каждый день, а, во-вторых, уж лучше я бы не вспоминала о ней. Такое настроение насмарку!
   - И что случилось? - пихает в бок Егор, когда после сеанса мы выходим на улицу и подкидываем друг другу подвернувшийся камешек кроссовками.
   - Да так, подумалось.
   - О чем?
   - Уверен, что со мной тебе лучше?
   - Нет.
   Я останавливаюсь, и тысяча вопросов крутится на языке, но Егор и сам поясняет:
   - Мой брат живет богаче, дом у него больше - это и ежу понятно. Но дом очень большой и посторонних в нем так много, что, наверное, на фоне всего этого я терялся.
   - В каком смысле?
   - В том смысле, что брат меня не замечал. Ему было без разницы: есть я или нет, он от других узнавал, как у меня с занятиями, и на этом считал братский долг выполненным. Я знаю, что он вовсе не обязан со мной возиться и разница в возрасте у нас слишком большая, чтобы дружить, поэтому не в обиде. А ты меня любишь. Тебе не было плевать, когда меня отправили в Англию, ты не забывала звонить даже туда, ты не ругалась, что я устроил тебе интервью с Ярославом.
   - Ну за последнее я думала тебя прибить.
   - А что же не прибила?
   - А что бы я без тебя делала?
   Довольный, улыбается. Идем, бросаем камешек дальше, пока он не сбегает от пинка в большую лужу. Такая умиротворенная тишина, именно городская: вокруг чирикают озябшие воробьи, гудят трамваи, трутся шины авто, диспетчеры зазывают в маршрутки, падают дырявые листья на темные шевелюры, и вдруг звонок на мобильный. Судя по мелодии, кто-то чужой. И не хотелось брать, а привычка: а вдруг, думаю, кому-то срочно понадобилась. Ответила. На свою голову. С минуту приходила в себя от потока ультразвука, слова разобрать не могла, а потом узнала голос, а потом вникла в суть и все, пыталась, я действительно пыталась сдержаться, но не смогла.
   - Ой, - икнула, отсмеявшись, в трубку, - то ли еще будет, Марьяна Альбертовна!
   И положила в сумочку телефон с опешившей от моих слов свекровью.
   - Мама? - удивленно спрашивает Егор.
   - Ага, - поддакиваю.
   - Чего звонила?
   - Ну как тебе сказать? - пытаюсь тщетно подобрать слова. - Наверное, поздравить?
   - Тебя? А с чем?
   - Поздравить нас, - вношу поправку. - С дебютом. Твоя мама прочитала сказку в журнале.
   И была не просто в гневе, она пропиталась злобой. Потому что сказку ей прочел никто иной, как наш посол в Нидерландах. Свекровь сказала, что за чашкой чая, но думается мне, с чего бы взрослые люди сказками под чай баловались? Нидерланды вообще не чаями, а больше травами славятся. Так вот, прочел посол ей сказочку о любви гнома и феи, о каменном сердце, о ночи с царем Аида, и показал ей имя автора невинной сказочки, выписанное жирным шрифтом: Самарский Егор Владимирович. И поинтересовался: а не однофамилец ли часом? Не может ведь тринадцатилетний благовоспитанный мальчик писать такие вольности?
   Свекровь каким-то образом вычислила меня. Наверное, по принципу, кто крайний - невестка, и так была возмущена, что у меня опять хорошее настроение! Нет, Егор, конечно, не писал эту сказку - здесь она послу не соврала, но знала бы она, как ее сын быстро печатает на ноутбуке под диктовку! И что под тем же именем в журнал отправлена вторая сказка, о неверной любви Песочного принца и вообще о любви де труа.
   А мне, кажется, снова начинает нравиться жить: такие сюрпризы, так дышится вольно, и так пьяно от маленькой мести...
   - Куда теперь? - натягивая капюшон, спрашивает Егор.
   - В магазин за шоколадным тортом, - говорю, - и домой, греться.
   Бежит впереди меня по тропинке, в магазине притопывает, пока выбираем торт, у нас у обоих все чудесно и лучше всех. Но беззаботность улетучивается, когда сворачиваем в наш дворик и через два подъезда я снова вижу красную машину.
   - Егор, иди домой и ставь чайник, - передаю мальчику торт. - Я скоро буду.
   - Куда ты?
   - Хочу поговорить кое с кем.
   Он пожимает плечами и без дальнейших расспросов заходит в подъезд. А, значит, я права, и это машина Яра, потому что будь там кто-то посторонний, он бы вряд ли оставил меня одну. Ну что же, не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня - так, кажется, учили нас в детстве.
   Я не боюсь. Я отбоялась свое. Мне просто плохо и невыносимо больно, но я радуюсь боли, потому что она свидетель, что я существую, что не мираж, не тень, а именно я иду к машине, где сидит убийца моей любви и ребенка. За тонированными стеклами ничего не видно, но это мне не видно, а там, если и есть кто, видит меня прекрасно. Стучусь. И тут же дверь распахивается с моей стороны.
   Он думает, я сяду к нему?
   Или наоборот, уверен, что не смогу?
   Оглядываюсь почему-то и сажусь в салон.
   Прохладно, четкий запах сандала с грейпфрутом, и мне не нужно поворачивать голову, чтобы удостовериться: в машине Яр, и если только протянуть руку, можно дотронуться...
   Я поворачиваю голову и забываю дышать от темных глаз, прожигающих насквозь. Сейчас, одну минутку, и я скажу ему, что думаю о преследовании и вообще...
   - Привет, - опережает меня Яр, - что ты делаешь в моем районе?
  
   Глава N 3
  
   Я онемела.
   Не столько даже от странного заявления, сколько от голоса Яра. Спокойного, чуть насмешливо-удивленного, мягкого... как прежде. И на секунды мелькает ощущение, что мы вместе, просто я прогуливалась, а он заехал за мной, чтобы забрать домой. И что нас ждут и белый ковролин, щекочущий оголенною спину, и камин, у которого не сидели с лета в обнимку, и початая бутылка терпкого вина, так и не помню какого года. И не было ни длительной командировки, ни пространного ответа на мое признание, ни сонного зелья из трав, ни сцены ревности на кухне и моего дефиле на коленях по нескончаемым коридорам.
   Есть он. Мужчина, губы которого просят о моих поцелуях. Есть я. Дарующая жаркие поцелуи. Есть мы, сплетенные ароматом страсти и моей первой любовью.
   Но все это иллюзорный бред.
   Нас нет.
   Есть он. Мужчина, которого я ненавижу. Есть я. Сжигаемая изнутри жаждой мести. Есть прошлое, давящее могильной плитой. Есть некто, кому безумно хочу вернуть эту ношу.
   Яр изменился. Нет, внешне так же красив, и волосы так же небрежно-ухожены, а что-то другое внутри. На уровне ощущений, если закрыть глаза и не видеть его усмешку, просвечивает нечто глубинное. Не знаю, как описать четче. Я вижу, что это он. Я помню все, что он сделал. Простить не могу. Да он и не просит об этом. Но за случившееся платим мы оба, и, кажется, его цена выше моей.
   Качнув головой, прогоняю морок и перехожу в наступление:
   - Твоя машина стояла у больницы, потом поехала за нами, а потом открыто красовалась под окнами нашей с Егором квартиры. И вот опять... опять... ты! И что вообще значит "в твоем районе"?!
   Губы Яра прячут улыбку, и отвечает он серьезно и даже чуть строго. Так выговаривают нашкодившему котенку, которому и оплеуху дать жалко и за ус дернуть невыносимо хочется.
   - Моя машина стояла у больницы, - склоняется ко мне, наверное, чтобы я лучше расслышала, - потому что я привез к тебе Егора. Я поехал за вами, - склоняется еще ближе, и запах грейпфрута дразнит не только мои вкусовые рецепторы, - потому что Егор оставил в машине сумку. Там вещи на первое время, потом я подвезу остальные. Хотел отдать, но вас и с мигалками не догонишь.
   Хорошенькое объяснение. Макар, при всех его недостатках, осторожен в вождении, и гнать не будет, особенно, когда в машине ребенок. Не знай я лучше Яра, придирка со скоростью выглядела бы как ревность. А так... ворчит лишь бы ворчать, но вот одно понять не могу... Он собирается привезти вещи Егора... к нам?! То есть... я что, буду вынуждена лицезреть его на своей территории?! Поить чаем с какао?!
   Да черта с два!
   Мое негодование притупляется жарким дыханием, которое едва ли не касается губ, и голова идет кругом; тону, куда-то падаю...
   - Открой глаза...
   Дергаюсь от огненного прикосновения. Дыхание или поцелуй?
   Тянусь рукой назад, но мерный голос успокаивает расшалившиеся нервы раньше, чем мне удается выйти. В нем ни намека на палящее дыхание, тем более - на поцелуй. Лишь отстраненная холодность, что мне гораздо удобней.
   - В "моем районе", Злата - это просторечное выражение, и ты, как литератор, должна знать его значение. Помнишь, когда мы познакомились, я хотел привезти тебя в одну из своих квартир?
   А мне и память напрягать не нужно. Салон машины тот же, и мужчина, у которого дремала на плече, и голос, запах - все как будто прежние... А я другая. Я не верю, что смогу расслаблено уснуть в его присутствии, и попросить наивно отвезти меня домой, не испугаться, когда исполнит просьбу по-своему. Нет, не смогу...
   - Так вот, - выныриваю из воспоминаний под голос Яра, - одна из моих олосаквартир в этом подъезде.
   Зачем мужчине, у которого есть необъятный дом, держать квартиры в том же городе? Для шлюх, конечно же, для шлюх. И если бы не моя оговорка, то и меня бы он привез сюда. Премило, и скольких отымел, пока я была в больнице? А скольких обработал, пока с ним жила? Наврал с три короба, что на работе, жена-дуреха все равно не проверит и вуаля, секс на другой жилплощади. А что? Не только смена партнерши, но и обстановки. Противно, Господи, противно, а впрочем, пусть... возможно, в постели его любовницы лучше меня...
   - Как видишь, никакой мистики, - заканчивает Яр, и все внутри меня бурлит от его холодности, от ровного голоса. От пряди, что дразнящее ниспадает на его лоб и словно просит, чтобы я поправила ее. От взгляда, за которым целый мир, мой мир, безвозвратно потерянный. От свитера крупной вязки, такого белого, что снег, увидев этот цвет, стыдливо бы окрасился розовым. От брюк, бросающих мне вызов своими стрелками: проверь, такие ли мы острые? От выпирающего кадыка, что искушал не раз язык опробовать его на вкус и жесткость.
   Яр говорит, нет никакой мистики, а мне невероятным кажется, что я сижу в одной машине с ним, и время - вспять, хотя я знаю, это только видимость. Кукушку бы сюда, чтобы ответила: как долго я смогу себя обманывать? Когда пора мне освежить рубцы и в бой. Я - мирный воин? Да, была. Теперь я просто воин, даже если мне войны не хочется. Я просто больше плен не перенесу.
   И я прокручиваю мысленно последние два месяца, возобновляя злость, вытягивая на поверхность ненависть. Квартира у него здесь! Надо же!
   - А где вторая? Случайно не в подъезде через один?! - взрываюсь, но не чувствую облегчения. Гной не выходит, он застывает желто-белым комом в горле. Не верю в совпадения, хотя бывают, вот Макар рассказывал... но здесь не верю. Возможно, дело не во мне, а в человеке на соседнем сиденье. Он так спокоен, когда злюсь, киплю и жажду разозлить его!
   - У меня не одна квартира, Злата, - нагло так улыбается, - и если переедешь в другой район, мало ли, после сегодняшнего, не удивляйся, если мы снова пересечемся.
   Не удивляться? Да я, мягко говоря, буду в шоке! И главное - ни нотки раскаяния во взгляде, мол, не так выразился, то се. А, может, не осознает, как его фраза выглядит со стороны?
   - Очень похоже на угрозу! - замечаю.
   - Очень надеюсь, что мне не придется светить все свои тайные адреса, - плюет на мое замечание.
   А что если я неправильно поняла, и пусть и маленькая, но есть такая вероятность? Не может ведь он открыто говорить, что куда бы мы с Егором ни съехали, он непременно упадет на хвост? Нет, я не против, если относительно Егора - сын состоятельных родителей, хотят его оберегать, чтобы в случае чего сэкономить на выкупе. Но есть же службы охраны, есть детективы, а если Яр поближе хочет быть из братских чувств, кто им мешает встречаться на его территории? Делиться новостями лучше в большом доме, чем в нашей двушке. Она не для незваных гостей, она домашняя. Я не хочу, чтобы меня выслеживали. Я с детства не люблю повышенного внимания.
   - Ну хорошо, - я скрещиваю руки, чтобы не видел, как дрожат, - в каком районе у тебя квартиры?
   - Во всех.
   - Так не бывает!
   - У меня своя строительная компания.
   - И что? Твоя компания строит дома по всему городу? А ты вместо того, чтобы продавать квартиры людям, сам их скупаешь?
   - Зачем мне покупать у себя?
   - А зачем тебе столько квартир?!
   - Как знать, когда пригодятся, - и он еще мне усмехается!
   С ним невозможно спорить. Я понимаю, я нутром чувствую, что встреча не случайна, но если оппоненту возмущение по боку, эмоции иссякают. Вот и мои так, медленно сходят на нет.
   - Послушай, - перевожу дыхание, - я понимаю, ты хотел убедиться, где и как будет жить твой брат.
   - Действительно понимаешь?
   - Да, - говорю искренне, - я понимаю, хотя Егор и считает, что он тебе безразличен.
   - Вот как?
   Не собираюсь я его утешать. Саму бы кто-нибудь обнял, наврал, что худшее пережила, и теперь меня ждут лишь прогулки по радуге, а я поверю, и без страха вновь пройдусь по расколотым кирпичам.
   - Да, я считаю нормальным узнать все возможные детали, если близкий тебе человек уходит жить к постороннему.
   - Вот как...
   Заклинило его на этой реплике, что ли? Хотя одна и та же фраза по-разному звучит; к примеру, сейчас Яр кажется расстроенным. Но с чего? Я для Егора посторонний человек, а вот люблю как своего, но это пусть останется между нами. Бывает так, все вроде бы логично и косноязычием сейчас я, как ни странно, не страдаю. Доступно говорю, и связно.
   - Но, пожалуйста, - а здесь еще и проникновенно, - давай ты перестанешь маячить у меня перед глазами. Дом - это место, в которое хочется возвращаться, а если я постоянно буду видеть тебя...
   Молчит, и даже, кажется, не моргает. Лишь жилка на виске пульсирует. Минута? Две? Как много пробегает мимо в ожидании. Боюсь пошевелиться, а под темным взглядом и вовсе статуей оборачиваюсь.
   - Я услышал тебя, Злата.
   - Правда?
   И отмираю после кивка. Но что-то в его фразе не дает мне расслабиться, что-то неуловимое.
   - Услышал и понял? - переспрашиваю.
   - Да.
   - Услышал, понял и так и сделаешь, как я прошу? - недоверчиво уточняю.
   - Пока только первые два пункта, - усмехается.
   Я так и думала, что будет подвох! Набираю воздуха побольше, чтобы выплеснуть накипевшее, но вдруг его ладонь проплывает в миллиметре от моих коленей, и... я сдуваюсь, как проколотый шарик, даже вроде бы издаю тихий писк. Но Яр не прикасается, достает из бардачка толстый журнал и обыкновенную шариковую ручку, кладет на панель, передо мной.
   - Автограф дашь?
   Мое удивление поднимается еще на несколько пунктов, ладошки чешутся прикоснуться к журналу - там моя сказка! А я еще не видела ее, так хочется пробежаться по буквам, наверное, украшенным картинками, а даже если и нет, даже если на серой бумаге, все равно любопытство зудит. Но я нахожу в себе силы не только не потянуться к журналу, но сделать вид, что вижу его в сотый раз и вообще.
   - Я распишусь на документах о разводе, - бросаю небрежно, с толикой презрения, как я надеюсь.
   - Ах, да, мы собираемся разводиться, - и слышен мне вопрос, а не утверждение.
   - И ты при этом делишься деньгами! - мстительно добавляю.
   Ну это-то должно его разозлить?! А он так смотрит, словно я на исповеди и он за все прощает на сто лет вперед. Но я хочу, чтобы он разозлился!
   Мне надо, чтобы разозлился!
   Ну же!
   - Да, - мягко улыбается он. - Я дам тебе денег.
   Он даст мне денег... Благодетель нашелся! Нет, не могу больше! Ненавижу! Я мысленно подкрадываюсь к его шее и сдавливаю, сдавливаю, заходясь в крике... Отбрасываю наваждение. Он жив. Он улыбается мне, и его улыбка ударяет в сердце, становится так больно, что если не отдать другому, не выдержу, забуду месть, себя, забуду все, что не могу простить.
   - Жду-не дождусь, когда увижу, во сколько оценил смерть моего ребенка!
   Я хлестко бью - осознаю по каменному лицу Яра, с которого как будто медленно сползает грим, улыбка тает, взгляд пустеет, и я впервые вижу на щеках трехдневную щетину, и две морщины, рассекающие лоб, а кожа его модно-бронзового оттенка оборачивается серой, безжизненной. И сам он словно исчезает. Вот оболочка, на соседнем сиденье. А Яра нет.
   Крик застревает в горле. Я чувствую себя паршиво, мне дурно, голова гудит, лодыжки сводит судорогой. Я так боюсь, боюсь до одури, и жду, и бесконечно жду... Ну вот, я вывела тебя! Давай же!
   Но он не бьет.
   А я ждала как минимум пощечины...
   Не бьет...
   Откидывается назад, закрыв глаза. Щелчок с моей стороны упрашивает бессловесно выйти, а я сижу. Смотрю на профиль постаревшего на десять лет мужчины, пытаясь осознать, что меня держит с ним? Я молода, могу родить ребенка даже после случившегося. Став состоятельной, могу ходить в мехах и от кутюр. В моей постели может быть с десяток любовников, и более молодых, чем этот, и более страстных, а я...
   Беру журнал, зачем-то ручку, и выхожу из машины.
   - До завтра! - мягко хлопаю дверью, и победителем иду к своему подъезду.
   Спина прямая, взгляд перед собой, походка от бедра, шаг легкий; меня ничто не убивает изнутри, ничто к земле не тянет, и ничего не вынуждает сглатывать слезы. Это дождь усиливается, а победители не плачут, верно? Потери пусть оплакивают побежденные!
   В тени подъезда я безвольно опускаюсь на ступени, смотрю на запертую дверь, и не могу понять, откуда мне за воротник по подбородку и щекам скатываются дождинки и почему они так долго не просыхают?
   Яр не ударил.
   Но почему тогда я чувствую себя избитой?
   Дверь с писком открывается, но сил подняться нет. Прекрасное знакомство с новыми соседями, не правда ли? Подумаешь: устала я, присела, отдохну - пойду к себе, пока же не могу, и даже холод от ступеней не стимулирует.
   В проеме появляется человек, и сделав шаг, склоняется надо мной, приподнимает, заглядывает в глаза обеспокоено. Хм, обеспокоено... Не знала бы, кто он - поверила.
   - Чего тебе? - нет сил на вежливость, и отвернуться не могу, терплю рентгеновский взгляд.
   А он не говоря ни слова, прижимает к себе, и дождь в подъезде усиливается, и гром гремит, или так громко кто-то плачет? Не я, вот бы не я, потому что при нем я слабости себе не прощу. И руки сильные, и в них не страшно, и на минутку, - нет, не больше, - я забываю о каньоне между нами. А потом вдруг память мне подбрасывает, - ох, очень вовремя, - одну лишь фразу...
  
   - Не могу... - и тихий шепот.
  
   Он не может ко мне прикасаться после охранника. Он не может, пусть даже и не было у меня с тем охранником ничего. Он не знает, что не было, и так даже лучше. Ключевое здесь слово - не может.
   А я могу.
   Могу нести звание "шлюха на заднем дворике", могу пережить своего ребенка, могу уйти из объятий, в которых мне хочется быть. Господи, почему мне все еще хочется быть рядом с ним?!
   Потому что я - тряпка.
   Потому что меня можно выбросить, вытерев ноги, подобрать, когда выстирают другие, перевернуть на изнанку и... по новой?!
   - Уходи...
   Он как будто не слышит, а дыхание его как веревка удерживает, но я делаю над собой усилие, упираюсь в грудную клетку и прослушав всего два удара, - так мало, - отстраняю. Его глаз не видно, только чувствую, как затягивает бездна, и падаю в нее, падаю... Нет! Вырываюсь, не могу я больше. Быть может, ни с кем не могу...
   - Уходи, - повторяю просьбу, только кажется, даже шепота нет, лишь шевелятся губы. Я не знаю. Мне все равно. Внутри все кричит, протестует, гудит наковальней сердце, когда вызываю лифт, захожу в него и смотрю на мужчину в дверях.
   Я по эту сторону, он - по ту.
   Если скажет хоть слово, я сорвусь, и он словно чувствует. Молча ставит в кабинку сумку с вещами, нажимает на кнопку моего этажа и уходит раньше, чем сдвигается дверь.
   На этаж доезжаю сидя на корточках, тихо радуюсь, что лифт новенький, и не придется освобождать куртку от жвачек, плевков и других счастий, коими делятся благовоспитанные граждане. Егорка выбегает встречать, удивляясь, что я так долго, но, видимо, погода была прекрасна, царевна была ужасна - застывает с приоткрытым ртом.
   - Муха залетит, - сжимаю ему челюсть двумя пальцами и отдаю сумку.
   - Самому разбирать? - морщится.
   - Да нет, - говорю, - можешь пригласить горничную.
   Он уходит в комнату озадаченный, а я доползаю на полусогнутых в кухню. Пока ставлю чайник, кукушка озвучивает "три" дня. Я благодарно киваю и загружаю себя мелкими заданиями. К примеру, тщетно ищу кофе - такое ощущение, тот сбежал следом за Макаром. В итоге делаю зеленый чай и пью машинально, без удовольствия, пока не подхожу случайно к окну поправить тюль и... Отпрыгиваю зайцем: от окна.
   - Кто там? - выглядывает из-за моей спины Егор.
   - Никого.
   - Ага, ага, - соглашается, - вижу.
   Я слышу резкую тишину после того, как машина отъезжает от нашего подъезда. Вот ведь, олигархен, пешком сумку через подъезд пронести не мог! И то, радеть надобно, что в подъезд их состоятельное высочество сами зашли, а не холопов прислали.
   Нет, не мой это мир. И слава Богу.
   Куда приятней сидеть в обычной двушке, с улыбчивым мальчишкой, громко хлюпающим горячим чаем.
   - Я чета кофе не нашел
   - Я тоже.
   Вздыхаем оба, а потом темные глаза лишаются грусти:
   - Мы только чай пить будем или торт можно открыть?
   - А ты что, - удивляюсь, - не ел его?
   - Тебя же не было, - удивляется в свою очередь и вдохновившись реакцией, достает из холодильника торт. Сам нарезает щедрые куски, сам раскладывает по тарелочкам, из которых торт намеревается выползти, сам достает вилочки.
   - Жаль, десертных вилок и ножа нет, - сетует.
   - Да уж, - едва не поперхнувшись, поддакиваю, а сама пытаюсь вспомнить, как они вообще выглядят.
   Мы пьем молча, только за ушами трещит от орешков, когда Егор тяжко вздыхая, признается:
   - А я думал, ты так долго, потому что вы помирились, а у тебя тушь по щекам размазана.
   Я кабанчиком мчусь в ванную, на ходу разбираясь с орешком в сахаре, и недоуменно рассматриваю лицо в зеркале, пока удается вспомнить, что я вообще не красилась. Умыться, правда, не помешает, глаза чуть припухли и красные, но и только.
   Возвращаюсь на кухню, а Егор, ничуть не раскаявшись, прожимает плечами:
   - На понт взял, ты же мне ничего не рассказываешь.
   И не собираюсь больше вмешивать ребенка в наши отношения, он уже и так замешан по самое некуда.
   - А знаешь, - говорит Егор, - он очень страдает.
   - Умеешь ты улучшить аппетит, - хлюпаю на стол чаем с орешками. Приходится вытирать, подниматься опять же, бросать взгляд в окно, за которым ничего примечательного.
   - Серьезно, Злата, - и как ему удается уничтожать одновременно торт и мое терпение? - Я же с ним говорил. Он тоже, как и ты, отмалчивался, держал все в себе...
   Он делает театральную паузу, думая, что я куплюсь на крючок.
   - А потом что, исповедовался? - фыркаю.
   Это не значит, что крючок срабатывает, просто как-то... мальчик подумает, что не интересен мне, а у детей такая тонкая психика.
   - Нет, - качает головой, - открываться не в его характере, ты же знаешь.
   - Откуда мне знать? - возмущаюсь, но запоздало, уже кивнула - и Егор это заметил.
   - Ему без тебя плохо, Злата, я не видел его таким даже когда те две вертихвостки морочили ему голову, шантажировали, что беременны, лишь бы он простил, а сами шептались за его спиной с его же друзьями, что он даже ребенка заделать не может.
   - Егор!
   - Я же не виноват, что у меня есть глаза и уши!
   - Но все равно так нельзя говорить.
   - Я только повторил!
   - Повторушка, - журю его добродушно.
   - Весь в тебя, - расплывается в довольной улыбке.
   Звонок нарушает наше умиротворенное уединение. Пока напряжно соображаю, кто бы это мог быть и втихаря выглядываю в окошко - не высадились ли из подозрительных красных машин подозрительно нежелательные гости, мальчик открывает дверь и по-хозяйски радушно зазывает кого-то войти. Гость шлепает босыми ногами, приближается к кухне и...
   - Здравствуйте, Злата Юрьевна, - приветствует меня горничная Яра.
   - Здравствуйте, - оставляю в покое торт.
   - Егор пригласил меня разобрать его вещи. Можно?
   Смотрю на мальчика, а тот как ромашка лепестки приглаживает после дождя - солнечно мне улыбается, даже зубы пересчитать можно.
   - Ну, - говорю, с силой впихивая вилку в безвинный торт, - если пригласил, то пожалуйста.
   Горничная благодарно сбегает, Егор предусмотрительно устремляется за ней, а я, после того, как проходит изумление, прыскаю смехом. Н-да, обстановку сменили, а замашки прежние. Тяжело же вам придется, Егор Владимирович, в мирских условиях. Или у нас не тихая обитель будет, как мне думалось, а проходной двор?
   Через полчаса девушка заходит попрощаться. Егор, не дожидаясь пока она уйдет, вгрызается в щедрый кусок торта, и мне как-то неудобно становится за голодные глаза горничной. Усаживаю ее с нами, так сказать, почаевничать за новоселье. Поначалу она сопротивляется и все величает меня по имени-отчеству, заставляя чувствовать неловкость: ее имени я до сих пор не знаю. А потом расслабляется настолько, что принимается болтать вплоть до моей головной боли: о детстве, о том, сколько у нее родственников, о церкви зачем-то, и заканчивает все это жалостливым всхлипом:
   - А, знаете, я больше не работаю в доме Ярослава Владимировича. Он всех уволил.
   И вот, рыдает у меня на плече, и ничего мне не остается, как утешать бедную девушку и обещать, что я не буду против, если Егор Владимирович еще пригласит ее для маленьких поручений. Я так растрогалась, что чуть не предложила ей у нас поселиться, но слава Богу, девушка из местных. Егор, ничуть нас не смущая, кладет себе в тарелку новый кусок торта. Интересно, спохватываюсь, проводив горничную, а детям можно столько сладкого?
   - А что у нас есть кроме торта? - задает встречный вопрос.
   Кладу второй кусок себе, и молча пережевываю. Вот ведь, я думала: он - неженка, а он - пожалел горничную и дал возможность подзаработать.
   - Сколько ты ей заплатил? - интересуюсь.
   - Пятьдесят баксов. Хотел дать больше, но тогда бы она догадалась.
   Да, догадалась бы, и могла не взять денег.
   - И откуда финансы? Бабулю нашу разводишь?
   - Да прям! Бабуля выручила в экстренном случае, а на все остальные у меня есть старший брат.
   - Но разве он не ограничил твои расходы?
   - Только на то время, пока я мог сбежать из Англии, - хихикает. - А сейчас я очень богатый мальчик. Так что жить со мной выгодно, - подмигивает.
   - В следующий раз платишь в кино.
   - Ухтышка! - вдохновляется. - Договорились! И попкорн с меня. И кока. Две!
   А это камень в мой огород: я купила ему молочный коктейль, к которому он не притронулся. Но вообще не жадный мальчик и азартный, и так хочет скорее стать взрослым, чтобы нести за других ответственность.
   - А, знаешь, - оценивающе смотрю на него, - думаю, из тебя выйдет хороший посол.
   - Пока не уверен, - бормочет он, - вот если у меня кое-что получится...
   Егора от моих расспросов избавляет звонок на мобильный. Бабуля, шепчу, когда начинает крутиться в нетерпении. Он машет ей рукой привет, будто она его может видеть, а потом спохватывается и ворчит, что надо бабушке нашей провести интернет и задарить свой старенький нетбук и все, новая жизнь пенсионерам!
   Бабуля усмехается, на все согласная, говорит, если внучек лично ей провайдера выберет. И вот моя ромашечка совсем-совсем расцветает и обещает вскорости приехать, уладить все технические вопросы и провести курс обучения. Бесплатно.
   - В счет набежавших процентов, - поправляет его бабуля, и оба остаются собой жутко довольные.
   И так расслабленно и умиротворенно у нас в квартире, до тех пор, пока меня не осеняет. Это как, интересно, Егор собирается со мной завтра идти на встречу с Яром, если ему в школу, наверное, надо?!
   - Егор, - озвучиваю вопрос, - а тебе на сколько завтра в школу? Или ты с репетиторами занимаешься? Так надо позвонить им, сказать, что у тебя сменилось местожительства.
   - Ууу, - грустнеет мальчик, отодвигая от себя торт и возвращая мне телефон с не менее расстроенной бабулей на проводе, - а так день хорошо начинался...
   Бабуля выговаривает мне за строгость с ее любимчиком, но я - кремень. При мне Егор обзванивает репетиторов, при мне два раза пытается ошибиться подъездами и один раз - номером дома, но я терпеливо его поправляю.
   Вот так-то, у меня не забалуешь. Учиться - значит, учиться! А я сама завтра... как-нибудь... переживу эту встречу... с почти бывшим мужем.
   - Довольна? - спрашивает Егор.
   - Вполне, - и не скрываю своего довольства.
   - Я тоже, - улыбается лисицей. - Мои занятия с восьми утра и до шести.
   И, откровенно говоря, ни разу я не видела, чтобы кто-то улыбался сумасшедшей нагрузке. Но тайный смысл сей радости открывается в следующей фразе:
   - А вот с двенадцати до трех, Злата, у меня перерыв, и я, естественно, успеваю на вашу встречу с моим братом. А ты думала, я тебя одну брошу?
   - Нет, - говорю, заглянув в темные зеркала настороженного ожидания, - я знала, что ты - лучший друг на свете.
   На этой благостной ноте мы, переодевшись, выдвигаемся в магазин за не такими сладкими продуктами, как уморивший нас торт. Надеюсь, мальчику понравится, как я готовлю, потому что выбора у него все равно нет, а повариху Яра в нашем доме я видеть не хочу. Позже, если подтвердится, что сонное зелье - ее рук дело, устрою нам встречу, а пока...
   - А это будешь?
   - Ага!
   - А это?
   - Конечно!
   - Не знаю, куда нам столько?
   - Съедим!
   А пока мне так хорошо, что по боку мелкие сошки, не сумевшие втоптать меня в грязь. В этом мутном озере водятся золотые рыбки, и одна из них завтра поделится чешуей. Добровольно. Впрочем, это не значит, что я передумала сварить из нее уху. Подобрать бы рецепт побыстрей и попроще, и не пересолить бы - по старой привычке...
  
   Глава N 4
  
   Ночью перекатываюсь с боку на бок: то ли от переедания сон не идет, то ли от навязчивых мыслей о завтра. Одно дело - сесть в машину Яра на чистом адреналине, и совсем другое - приехать на запланированную встречу. Так пафосно, с адвокатами и все такое...
   Я утешаюсь аутотренингом, что мне и говорить-то не придется и смотреть в сторону мужа необязательно, со мной будут двое юристов-профессионалов, Егор (под вопросом), присутствие Макара как-то не обсуждалось, а я потерплю полчаса-час, подпишу о разводе бумаги и вуаля.
   Кстати, о подписях...
   Крадусь на кухню, поглядывая на прикрытую дверь в комнату Егора, включаю бра (да, здесь не хоромы, если хлопать в ладоши, так и провозишься в темноте) и, потянувшись, достаю с верха холодильника журнал. Усаживаюсь с чашкой чая (интересно, где все-таки кофе?), и на первой же странице обнаруживаю свою сказку. Не знаю, как описать эти ощущения. Восторг - слишком возвышенно; радость - приземленно. Недоверие, удивление вперемешку с внутренним возгласом: "надо же!", не дающим усидеть на высоком стуле. Подгибаю под себя ноги, прохаживаюсь от окна к столу, с кружкой и журналом, ага; снова сажусь и снова хожу. И так - пока рассвет, скользнув по страницам, не приводит в легкое замешательство: как, уже утро?!
   - Завтракаешь? - Егор, зевая, потягивается, смотрит выжидательно.
   - Доброе утро, - улыбаюсь ему.
   - Доброе! - расцветает.
   Забирается на стул напротив, тянет к себе журнал и "ухтышкает" и "ахает" так заразительно, что я заглядываю ему через плечо.
   - Эх, - говорит, - это только начало! Вот я вторую сказку пристрою!
   Но вспоминает о неполученном пока гонораре и энтузиазм спадает. Я утешаю, что издательство солидное, не обманут, а про себя думаю, что грех обманывать на такие мизерные суммы. Но Егора еще больше не огорчаю.
   - Умываться? - прищуривается.
   - Как хочешь, - отмахиваюсь.
   Ага, так и думала: свобода и здравый смысл больше по вкусу, чем обязаловка.
   Пока он плещется в ванной, я ломаю голову на тему завтрака: упорно не могу придумать, чем правильно кормить ребенка. В таком задумчивом состоянии Егор меня и застает. Посмеиваясь, выпроваживает на водные процедуры и зубочистку, и говорит, что кормить женщину - мужская задача. Я сбегаю с кухни, пока он не передумал. За полчаса размокаю до степени пофигизма, и высококалорийный горячий бутерброд наворачиваю с аппетитом.
   - Так вот почему говорят, что женщина способна сделать из миллиардера миллионера, - поглядывая на второй бутерброд в моей руке, замечает мальчик. Но я стоически не давлюсь и даже взяла бы третий, а нету, а делать мне лениво, да еще и зевается наконец-то. Поглядываю на дверь в комнаты, но на этом джентльменские поступки заканчиваются, и две тарелки с чашками не только на совести мойки, но и моей.
   Диван встречает меня теплом и нежностью. Зачем, спрашивается, полночи кругами ходила? Чай и утром попить можно, с бутербродами, так гораздо вкусней, чем вприкуску с журналом. Парю в объятиях Морфея, пока звонок не вынуждает открыть левый глаз, коим лицезрею мужчину с бородкой и портфелем, рассекающего наш коридор.
   - Спи, это ко мне, - поясняет Егор, закрывая за собой и мужчиной дверь в комнату.
   Я успеваю подумать, что надо бы поставить в зале двери, и снова падаю в сон, из которого меня выталкивает очередной звонок и очередной мужик с портфелем. Проводив его уже правым глазом, переворачиваюсь на другой бок и то ли репетиторы перевелись, то ли сплю крепко, реальность врывается с голосом Егора над ухом:
   - Ты пять минут назад говорила, что встанешь. И пять минут до этого - то же самое. Я честно выждал, но оба раза ты солгала. Злата, пора собираться. Если помнишь, у нас сегодня очень важное и денежное мероприятие.
   Я клятвенно бурчу, что если он даст мне всего минуту, я встану, но мальчишка противно гундосит о миллионах, встречах, о предстоящем разводе... Я вмиг спохватываюсь.
   - А сколько времени?
   - Макар заедет через двадцать минут. С учетом, сколько женщине требуется, чтобы привести себя в порядок, мы опоздали минимум на полчаса.
   - Ааа, - откидываюсь на подушку, - рано разбудил!
   И прячась от возмущенного взгляда, закрываю глаза. Не сплю, медитирую, настраиваюсь, что все пройдет хорошо, и когда уже почти себе верю, возвращаюсь в реальность. Я, видимо, совсем разрушаю представления Егора о женщинах, когда предстаю одетой и собранной максимум через пять минут.
   - И что, так и пойдешь в джинсах и кедах?
   - И с зонтиком, - киваю.
   - А накраситься? - пытается придраться хоть к чему-нибудь.
   - Не на свидание, - отбиваюсь. - А ты красавчик, - оценивающе рассматриваю синие брюки с множеством карманов и модный плащ под взрослого.
   - Хотел бы я сказать то же о тебе, - ворчит под нос. - Вот что, кроме летнего плаща одеть тебе нечего? Простыть хочешь?
   Но у меня, действительно, кроме плаща из верхней одежды только куртка, но она короткая и в ней еще холодней. Моя одежда в доме Яра. Впрочем, не моя, я за нее не платила.
   - Прости, - Егор подходит, прижимается к моему боку и дышит в грудную клетку.
   Догадливый мой мальчик, умный.
   - Да не за что, - едва удерживаюсь, чтобы не взъерошить его короткие волосы.
   Звонок Макара на мобильный расталкивает нас друг от друга. Не хочет подниматься - ждет внизу, и ладно. Не все же ему за ручку меня водить? Есть у меня провожатый: и лифт вызовет, и пропустит вперед, и дверь придержит.
   - Как устроились на новом месте? - после обмена приветствиями интересуется Макар. То есть, поздоровалась я, а Егор сел молча на заднее сиденье, подвинулся, приглашая сесть рядом, уткнулся в окно и думает о своем. В принципе, я так поняла, они по телефону уже разговаривали, и все-таки напряжение ощутимо. И отвечаю одна я, хотя вопрос на двоих адресован.
   - Отлично, - игнорирую кошачье фырканье слева, - спасибо.
   И пока машина из-за тянучки медленно рассекает нескончаемую улицу, озвучиваю волнующие вопросы. Как все это будет происходить? Мне надо говорить или лучше помалкивать? И что, Макар, действительно, собирается присутствовать вместе со мной?
   - Да ничего не будет необычного, - успокаивает Макар. - Встречаемся в конференц-зале бизнес-центра, где у твоего мужа офис. Тебе говорить не обязательно - и лучше, если вдруг захочется, после подписей со стороны Ярослава Владимировича, чтобы не передумал. Это займет от силы полчаса, потому что юристы все уладили. Простая формальность. Из конференц-зала ты выйдешь свободной и богатой женщиной. Опять же, если не наговоришь лишнего.
   Я по глазам вижу, что последнее он добавляет, чтобы постращать, и мой мандраж улетучивается; наверное, побочный эффект.
   - А ты, действительно, собираешься присутствовать? - настаиваю на последнем вопросе.
   - Да, - удивленно приподнимает брови, - если хочешь.
   И я не знаю, что ответить. Хочу ли я дразнить быка красной тряпкой, пусть даже говорят ученые, что бык цвета не различает?
   - А разве, - мнусь, - твое присутствие не будет еще хуже, чем если я вдруг не по теме разболтаюсь?
   - Да, да! - вдруг оживляется Егор. - А я все ждал, когда тебя осенит!
   Макар бросает на нас странный взгляд и больше не отвлекается от дороги, хотя мы уже не едем и даже не тянемся, мы стоим в пробке без конца и начала.
   - Опаздываем, - волнуется Егор.
   - Похоже, - соглашается Макар.
   - Перезвонить ему? Сказать? - спрашивает мальчик и тут же отвечает сам себе: - А он терпеть не может не пунктуальности.
   Меня подначивает сделать все, чтобы мой благоверный вышел из себя и даже если пробка рассосется, опоздать назло. Но эта встреча мне нужней, так что быстро нахожу выход и даже тихо радуюсь, что автоматом решен вопрос с присутствием Макара.
   - Мы выйдем здесь.
   - Как? - удивляется мальчишка. - Пешком мы только к вечеру дойдем!
   - Макар, притормози где-нибудь у обочины?
   Машина кое-как вклинивается в правый крайний и останавливается.
   - Ты что? И дальше мы куда? - пыхтит Егор, когда я приглашаю на выход.
   - А дальше, - заглядываю в салон и шепчу доверительно. - А дальше... на метро!
   Вы никогда не видели ежиков в шоке?
   Незабываемое зрелище: глаза как два бильярдных шарика, нос вздернутый, уши почему-то торчком вместе с прической, а рот изображает все фигуры с линейки эллипса поочередно.
   - Подтолкнуть? - участливо интересуется Макар, и этой фразой вынуждает мальчика, покряхтывая и постанывая, выйти из машины.
   - Брр, - ощетинивается, - дождь начинается!
   - Я вижу, - раскрываю над ним зонтик.
   - Да что я, как девчонка, под цветастым зонтиком пойду?
   Я уже посматриваю в салон на Макара с мыслью: а не оставить ли Егора в тепле и сухости, но он улавливает мой взгляд и быстренько выхватывает зонтик.
   - Я понесу!
   - Вот это по-мужски, - одобрительно замечаю.
   - Злата! - окрикивает Макар, когда миниконфликт улажен, и мы настроены на прогулку к метро.
   И мне немного неуютно под понимающим взглядом: да, бросила его, да, не хочу, чтобы он был со мной в эту минуту. Считаю лишним показываться с ним на глазах у Яра. По крайней мере, пока.
   - Я буду ждать у бизнес-центра, - отводит взгляд, - подвезу вас домой.
   - Спасибо, - на это я согласна: хватит с моего темноволосого ежика культурного шока в одну сторону.
   - Идем? - торопит ежик.
   И мы, уворачиваясь от спешащих ботинок, каблуков, острых зонтов и пустых взглядов, идем к метро. Всего-то десять минут, я даже рада прогулке после продолжительного лежания на больничной койке. И ночь была бессонной, кажется, сейчас только и оживаю, прохлада на лице, прохлада в сердце. Главное - подобрать комфортную для себя температуру. А мне комфортно.
   Пока стою в очереди за жетончиками, Егор посматривает на терминалы, потом как опытный бросает свой жетон и счастливо мне улыбается по ту сторону. Едва заметно киваю, мол, умничка моя, и мы в прекрасном настроении спускаемся на платформу. Отодвигаю мальчика подальше от белой полосы, пытаюсь ухватить за руку - вырывается, взрослый! - кладу ладонь ему на плечо и то спасаю от несущихся-выходящих, то подталкиваю внутрь под натиском жаждущих войти. Подпихиваю к окошку у противоположной двери, и пока он рассматривает мир с позиции рельсов, перевожу дыхание. Признаться, для меня метро - тоже стресс, но это самый быстрый и доступный транспорт в мегаполисе, приходится терпеть и запахи чужого пота, и чьи-то ловкие или невольные прикосновения, и отзвуки клаустрофобии.
   Егор ведет себя спокойно, глаза, правда, все еще как блюдца, но расширяются еще больше, когда от краевидов города переключается на пассажиров. Я в подростковом периоде жутко комплексовала, если на меня засматривались ребята: казалось, смотрят на прыщи, а потом услышала фразу, что на некрасивое смотреть неприятно, и успокоилась. А зря, выходит. Егор, к примеру, уже две остановки не отрывает взгляда от потертой бомжихи, и вряд ли он находит ее привлекательной.
   На остановке с центральной улицей города нас практически вдавливают в окно, и мальчик крутится и так и эдак, но за спинами мрачных мужчин не рассмотреть ту, что заинтересовала.
   - Я ща, - протискивается сквозь толпу и возвращается через одну остановку, когда я вся на нервах, что его потеряла. Но вслух изображаю беспечность:
   - Куда ходил? Что видел?
   - Так, - прячет взгляд, - общался.
   Меня пронзает нехорошая догадка, принюхиваюсь - запах тот же, без примесей болезни и перегара. А, может, зря я думаю все самое худшее? Что общего у мальчика- миллионера и нищенки? Готовимся на выход, нам на следующей и вдруг... я замечаю, как по ту сторону, за закрытой дверью, стоит бомжиха, ехавшая в вагоне, и от Егора не отводит взгляда. В нем столько боли, недоверия и столько тьмы, дрожащей от искусственного света, что в приступе внезапной паники я обнимаю мальчика за плечи. И взгляд бомжихи переходит на меня.
   Пусть я. Пусть мне достанется кусочек тьмы, не мальчику...
   Но вижу слезы, утираемые новенькими купюрами, улыбку вижу и надежду...
   Вагон поехал дальше, а надежда - там, на станции, нас провожает.
   - Ты скоро разоришься, - целую темную макушку, - маленький Рокфеллер.
   - Мои счета лежат нетронутыми в банке, - пожимает плечами.
   И как отчитывать его, что мог ведь нахвататься болячек и насекомых? Как цинично поучать, что не поможешь всем, а та бомжиха, вероятнее всего, потратит деньги на спиртное? Я буду мыслить позитивно. Он разоряет Яра - и кто против?
   - Ты умница! - на остановке все-таки хватаю за руку и вклиниваюсь в поток. На эскалаторе вновь возвращаю ежикам пыхтящим свободу.
   - Фуух, - переводит дыхание, - это экстремальней, чем прыжки с парашютом.
   - А ты, что, прыгал?!
   - А ты, что, нет?!
   И прежде чем в глазах мальчишки отразится превосходство, я спрашиваю:
   - А ты в трамвае когда-нибудь ездил? А в троллейбусе? А в маршрутке с курящим папиросу водителем?
   В мальчишеских глазах наравне с диким интересом высвечивается почет мне и уважение, и мы до бизнес-центра по заказу экстремала тарахтим на трамвае. Едва успеваем сбежать от контролеров, потому что ну, кто же платит за одну остановку, если нет кондуктора? Повизгивая и подскакивая, мчимся к зеркальному бизнес-центру, и там приводим в серьезность лица, стряхиваем от дождинок зонтик и радуемся, что не нужно поправлять макияж. Ну все, я к испытанию готова.
   - А вы к кому? - останавливает безликий охранник в форме неопределенно-мрачного цвета.
   - К себе, - опережает Егор. - Мой брат уже в конференц-зале?
   Откуда только важность такая взялась, и где мальчишеская непосредственность, от которой я без ума? Я так и застываю у двери в холле, пока охранника пронзает осознание, кто перед ним, и он с улыбкой бешеного медведя приветствует нас с добрым утром и указывает на дверь в конце холла.
   - Да знаю я, - отмахивается Егор и, взяв меня за руку, отводит чуть в сторонку. - Тэкс, позвоним твоим адвокатам, где они?
   - Да, надо позвонить.
   Мне как-то безопасней войти в ту дверь вместе с ними, потому что Егорка хоть и мой защитник и вообще, но пока маленький и если его оттолкнут...
   В глазах темнеет, и я плюхаюсь на мраморный бордюрчик для искусственной пальмы.
   - Жуть какая! - возмущаюсь, осматривая место приземления. - Кто держит в бизнес-центре огромные безжизненные цветы?!
   - Но клумба-то пригодилась!
   Неопределенно машу рукой: смысл спорить с очевидным? Пока Егорка выясняет, где наши адвокаты, прихожу в себя, взбодрившись посиделками на прохладном мраморе и брызгами фонтанчика под мертвой пальмой.
   - Безвкусица, - качаю головой, а пальма и не спорит.
   - Тэкс, - прерывает диалог Егор, - они уже здесь и ждут нас в конференц-зале. Пошли.
   - Послать? И это говорит мне мальчик, делавший замечания, как говорить правильно: врать или лгать?
   - Нашла время сводить счеты, - подхватывает и буквально тащит меня к двери, которую я видеть не хочу, не то, что открывать.
   Мы притормаживаем, переглядываемся и...
   Егор, как джентльмен, распахивает дверь, и я вхожу, пытаясь спрятать страх под безразличием. Я краем глаза отмечаю количество людей, делю на наших и чужих, сажусь в одно из кресел на колесиках, любезно отодвинутых Егором, и жду.
   Егор садится рядом и мы, как по команде, откидываемся в креслах.
   Защитник мой по правую сторону, по левую - два адвоката, с которыми на днях все обсудили и на всем сошлись; напротив - Яр, знакомый тип из бара, имеющий неподходящую ему Лариску; и лысый тип с бородкой и портфелем. Присматриваюсь - вот кажется мне или нет?
   - И снова здравствуйте, - он чуть кивает.
   - Так это, правда, вы сегодня утром расхаживали у меня по дому?
   - Я, - вздыхает покаянно, - и знаю, что вас разбудил.
   - Да это ничего, - отмахиваюсь, - просто если вы - адвокат Ярослава Владимировича, - стойко держусь даже мельком взглянуть на обсуждаемую персону, - и уже были у меня дома, а все нюансы, как я понимаю, улажены, зачем тогда нам встреча? Захватили бы с собой бумаги, я бы их подписала и вуаля.
   - Боюсь, вуаля не получилось бы, - снова вздыхает адвокат, - мой клиент настаивал на личной встрече.
   - А зачем?
   Я все еще смотрю на адвоката и только, хотя напротив кое-кто демонстративно прочищает горло. Я из простых, мне можно не притворяться деликатной, и я упорно игнорирую намек.
   - Мои адвокаты, - киваю на своих; они кивают в подтверждение слов, - уверяли, что никаких вопросов не осталось.
   - И совершенно правы, - соглашается мужик с бородкой, - но мой клиент...
   - Да, - наконец вступает в обсуждение и Яр, - настаивал на встрече я.
   - Зачем?
   - Хотел увидеть лично, как ты будешь подписывать. Так понятно?
   - Неа, - и совершенно точно непонятно. - Хотел увидеть радость, когда буду подписывать документы про бабки или счастье - когда о разводе?
   - Без разницы. Хотел увидеть тебя.
   Двусмысленность в его словах или...
   И я, решившись, позволяю и себе его увидеть. Красивый. Умиротворенно-спокойный. Опасный хищник. Молчит. Чего-то ждет. Молчат и остальные. Да дышат ли они без разрешения хозяина?
   А я дышу.
   Живу.
   И полюблю другого.
   Мне просто нужно чуточку прийти в себя.
   Нужна свобода.
   Я не могу так больше.
   Отпусти.
   И я молчу, но Яр читает по глазам. Я вижу. Знаю. Чувствую его, как прежде. Только... прежней нет меня. Осталась там, на заднем дворике. А здесь - другая.
   Дай мне свободу.
   Не могу остаться.
   Правда.
   Так больно, что и боли нет, и сердце в лоскутках.
   И он молчит, и только в темной ночи глаз его - горит огонь. Надежды? Веры? Страха и отчаянья? А мне друг видится лицо бомжихи, что сегодня обрела свой шанс. И вправе ль я лишать его другого? Да - могу. Да - я хочу расплаты. Но вправе ли?
   - Где подписать? - я разрываю наш контакт, и падаю, и падаю в водоворот от облегчения, что я решилась; и сомнений, что могла остаться.
   Передо мной кладут бумаги, я не читаю, я бегу по строкам, как убегаю от себя и внутреннего страха, только... Стоп!
   - Здесь не согласна, - подчеркиваю одну из строк, и три юриста не поглядывают недоуменно, а таращатся, когда читают этот пункт.
   - Но... - это голос подает мужик с бородкой.
   - Уверены? - а это удивлен мой адвокат.
   - Да, - скрещиваю руки, отзеркаливая Яра, и смотрю в упор. Я падаю, мне больше не подняться и вниз: могу лететь без остановки...
   Едва заметно тот кивает. Мужик с бородкой захаживается в нервном кашле, осушает несколько стаканов из кулера, и ртом хватает жадно воздух.
   - Но... как же... это... ох... - бормочет, и все внимание с меня переключает на хозяина. По-моему, он просто жаждет рассказать всем нам, что Яр сошел с ума. Но разве это новость? Кто платит собственной жене за год в постели бешеные деньги? Я помню, оговаривали, что если не получится, он выплатит мне компенсацию, но я была уверена, что речь шла так, о сумме на первое время, а здесь в глазах рябит от цифр, людей, бумаг, осколков прошлого.
   - Ярослав Владимирович, - адвокат восстанавливает спокойствие, - я должен быть абсолютно уверен, что вы абсолютно осознаете, что делаете...
   - Абсолютно, - не отводя от меня взгляда, говорит Яр.
   - Послушай, - спохватывается его приятель из бара, - твой адвокат, действительно, прав. Это слишком! Да я сам скажу ей...
   - Стас, - очень тихо произносит мой муж, - не вмешивайся.
   Он не просит, ему просто нет необходимости повышать голос, чтобы требовать.
   - Зачем тебе это, можешь сказать? - так же мягко, как с остальными, Яр говорит и со мной. Я знаю, мягкость показная, я знаю, внутри него вулкан, но разум мой убаюкивается самообманом.
   - Мне нравится. Я так хочу. Доволен?
   - Как хочешь, - неуловимый жест, и адвокаты словно мышки с сеновала, шуршат бумагами, внося мои немногочисленные коррективы. Передают бумаги мне.
   - Довольна? - уточняет Яр. И все моими же словами: " как хочешь", и "довольна", я отзеркаливаю жестами его, а он меня - словами. Два близнеца, которым больше не сойтись, у каждого своя дорога.
   Я перечитываю измененный пункт, киваю важно, я выторговала, что хотела. Да, довольна, теперь моя фамилия - Самарская, даже после развода!
   - Господа, оставьте нас наедине.
   - Зачем?! - спохватываюсь, когда конференц-зал пустеет, и остаемся только я, Егорка и сам Яр.
   Мой бывший разворачивается назад, переносит со столика шампанское, бокалы, и разливает, игнорируя вопрос и мою жажду к бегству.
   - Отметить, - говорит невозмутимо, - и настроиться на интервью.
   - Ааа, - Егорка, подмигнув, спешит вслед за юристами.
   А я с бокалом, незнамо как возникшим у меня в руке, прилипла к креслу и только и могу, что прошептать:
   - Какого интервью?
   - Какого? - растягивается лев в оскале. - Эксклюзивного. Один глоток и мы поговорим.
   Один глоток... Смогу ли я доверчиво испить из его рук? Сам наливал, сам открывал шампанское, но точно ли шампанское в бокале?
   - Злата...
   А я смотрю на золотой напиток, на матовый бокал с высокой ножкой, но перед глазами мутный пузырек той жидкости, которую мне влили в рот на кухне. И пощечина... В тугой комок сжимаются все внутренности, мой страх сочится, заполняя комнату, дышать невыносимо, спазмом сводит горло.
   - Предпочитаешь другой день, другую обстановку?
   О чем он? Я второй раз не смогу... Хотя, что мне терять? Не верю, нет, не верю, но плевать. Представим, что в бокале яд и я умру. И что? Смерть - не страшней, чем жизнь. Когда я корчилась, когда смотрела на лицо потерянного ребенка, когда придумывала ему имя - это жутко. А пустота - приятное лекарство боли.
   Поспешно делаю глоток и жду. Минута, две... Спазм отпускает горло, раскручиваются из спирали внутренности, а я дышу свободно. Яр смотрит напряженно, а я расслабленно откидываюсь вновь на спинку кресла. Кручусь на нем по сторонам: огромный кабинет, но как и особняк, не для меня. Уйти бы из него на улицу, под дождик, взгляды посторонних, что не трогают, не задевают. Но поставить точку рано.
   Яр ждет вопросов - не разочаровывать же мальчика по новой. Жива и отгребла вот только что нехило капитала, поговорим. Не по душам - нет, а по нервам. Походим по канату над голодной бездной.
   Женился он на тихой девственнице, что ждала домой и верила, и так любила, что аж стыдно, а сделал из нее бесчувственно нечто. О чем он думает, я буду спрашивать его? О детстве? Пусть маман его расскажет это будущей невестке. Меня интересует суть, не светлая, не показная - на изнанку.
   - Мой первый и единственный вопрос, - включаю диктофон. - Скольких ты отымел, пока я умирала в больнице?
  
   Глава N 5
  
   Яр пьет шампанское, разглядывая меня через бокал.
   - Мне нравится вопрос.
   - И где ответ?
   Я слышу, как игристые пузырьки щекочут его губы, а мне - нервы. Еще один глоток, взгляд немигающий, склоняет набок голову и ждет. Или придумывает? Или...
   - Подсчитываешь?
   - Мне это не нужно, - качает головой, и луч прорезавшегося среди черных тучек солнца запутывается в его волосах. Поспевшая пшеница... Я так любила теряться в ней и пальцами, и взглядом, мне нравилась и мягкость и послушность, и запах свежий с нотками сандала, и нравилось, как заводился Яр, захватывая губы поцелуем. Или устало на колени мне склонялся, а я рукой поглаживала по волосам и думала умиротворенно: так бы вечность, вместе... Но вечность встретила одна, а он ушел к другим. Брюнетка, что улыбкой ведала о скорой свадьбе... Одна она в его постели или по количеству квартир есть и блондинки, и шатенки, рыжие?
   - Всех помнишь? - я не унимаюсь.
   - Да. - Тяжелый взгляд, и почти сразу: - Нет.
   - Так помнишь или нет?
   Беру бокал, вновь делаю глоток.
   - Я знаю, что ты не простишь, - вдруг говорит мне Яр.
   И моя улыбка замерзает, я стыну изнутри, так холодно, что нехотя сжимаюсь в огромный снежный вал. Но через силу задираю подбородок, смотря в греховные глаза, когда-то зацелованные мною.
   - Я знаю, что ты мне не изменяла...
   Пока он прав, пока я не смогла, но так противно от всего, что говорит. Он думает, что откупился от предательства? Так я легко его разочарую.
   - Я знаю, что ребенок был моим...
   Удар под дых, но я захлебываюсь в смехе.
   Нет, журналистика не для меня. Попробовала раз и хватит. Сидеть вот так, напротив льва, а он вне клетки, он в своей стихии, тогда как у меня дышать выходит через раз? Увольте. Денег мне достаточно, а прогнать скуку может хобби, найду еще какие-нибудь увлечения, займу себя, захочется адреналина - прыгну с парашютом.
   Нет, не могу...
   Не выдержу...
   Так тяжело... с ним... рядом...
   Язык как в кресле стоматолога, стал непослушен, в голове гудит, перед глазами пляшут матовые точки, вспотевшие ладони на бокале оставляют влажный след. И Яр все видит: видит, как мне плохо, и говорит, и говорит, а я не в силах залепить ему пощечину, чтобы заткнулся. Подняться не могу, пошевелиться. Практически не слышу слов, смотрю на губы. Я столько раз прокручивала эту сцену, когда скажу в лицо что накипело, вылью злость, свой страх, непонимание. А он раскается, быть может, упадет передо мной на колени и будет слезно умолять...
   Прокручивала, зная, что такого быть не может. Во мне перекипело, только страх остался, липкий, вязкий, на животном уровне. Яр не из тех, кого легко представить на коленях, при этом сотрясающим вселенную раскаяньем. К чему слова, когда есть взгляды, шорох пузырьков в бокале и тишина, кричащая меж нами? И разве я прощу, если попросит? Прощение за унижение сильного? Нет, не прощу. Не в силах. Я слабее. Он пьет шампанское, а я хочу глотнуть пьянящей мести. Спасибо, что спонсировал, мой бывший. Держу пари, что ты не пожалеешь.
   - Злата...
   Он знает, что не изменяла. Я знаю, что он был под действием наркотиков. Вот только знания несут с собой не свет, а поглощающую тьму, и из последних сил держусь, чтобы не упасть здесь в обморок. Бокал я все же отпускаю, ищу в огромной сумочке свой телефон.
   - Ты где? - шепчу чуть слышно.
   Через секунду позади распахивается дверь. Я выключаю диктофон, достаточно для интервью, а исповеди не по моей части: он прав, я не прощаю, не могу. Егор мне помогает встать, но у двери я оборачиваюсь и смотрю в глаза своему кошмару.
   - У нас был сын, - хриплю. - Святослав.
   Яр что-то говорит мне вслед, но я в тумане бреду по коридору, еду в лифте, сажусь в салон авто. Макар не задает вопросов, Егор в руках сжимает все бумаги. Я выдыхаю облегченно. Все, в разводе, но нет полета от свободы, лишь тоска.
   Я справлюсь, нужно только отлежаться. День - мало, лучше два. Я что-то ем, бываю в душе, я что-то пью, но даже чай не возвращает меня к миру. В квартире появляются чужие люди, уходят так же тихо, как приходят, и вдруг я взглядом натыкаюсь на ребенка, сидящего напротив, гладящего мою руку, как больному, и уговаривающему есть, ведь я нужна ему, ему так плохо без меня.
   - О, Боже... - словно просыпаюсь. - Егор, прости.
   И обнимаю мальчика, доверчиво прильнувшего.
   - Я больше так не буду, - обещаю.
   И стряхиваю с сердца лед, которым обернулась. Пусть обожгусь, пусть снова буду чувствовать, пусть перестану притворяться безразличной и жалеть себя.
   - Слушай, - выдвигаю предложение, - не навестить ли нам бабулю?
   - Бабулю? - вспыхивают темные глаза.
   - Ага.
   Егорка носится по комнатам с ноутбуком, высматривает рейсы самолетов, а я, смеясь сквозь слезы (вот же ж глупые!), разочаровываю, что в том городе, куда мы едем, нет аэропортов.
   - Как так? - не верит.
   - Так вот повезло.
   Рассматривает в гугле карту, хмурится, вздыхает, переносит поиски на поезда. Пока он возится, звонит мобильный. Макар, и жуть пропущенных звонков! Он спрашивает, как дела, какие планы, говорит, что на мои счета уже переведены все деньги.
   - Отлично, - не скрываю радости. Все, хватит притворяться! И вдруг мелькает мысль: не взять ли нам в попутчики Макара? А что, вот будет чем соседям языки чесать, родители порадуются, что не одна. Бабуля знает все, но попрошу молчать. Егор, как лучший друг, потерпит ради дела.
   Макар выслушивает предложение без энтузиазма, и мне приходится чуть приоткрыть задумку. Покажемся с ним на людях, изобразим роман - ну легкий, только с поцелуями, так нужно для статьи, которую готовлю. Редактор не сказал: в каком писать формате, а значит воля, и пальчики зудят от предвкушения. Какие сказки? И какие гномы? Вот где кипят котлы всей преисподней! У меня под боком!
   - Так ты поедешь?
   - Только на два дня, - сдается, - у меня работа. Устроит послезавтра?
   Да, устроит. Он, чтобы меньше времени потратить на дорогу, предлагает не на поезде, а на машине. Я не ломаюсь. Прекрасно въехать в дворик детства в иномарке, с мужчиной, коего запишут мне в любовники, и взрослым мальчиком, которого и злые кумушки при всем старании не смогут записать мне в сыновья. А кто он мне?
   Пусть поломают голову!
   Итак, вперед, на сбор материала для статьи. Я расскажу премилую историю, и даже вот название придумалось, так, сходу. "Рога на миллион!" Звучит? Еще бы! Поставлю миленькую подпись, и первый раз глотну из чаши мести. Но я не жадная, я поделюсь и после своего дебюта отправлю экземпляр в Голландию, свекрухе.
   Все, отпустило, мысли улеглись, а то скакали будто строчки стихотворные...
   Прекрасную идею для статьи нужно как-нибудь отметить и мы с Егором идем в ближайший магазин. Рассматриваем полки, мальчик кривится, я тоже в затруднении. У нас забит весь холодильник, но хочется чего-то необычного. Посматриваю на вино, но пить одной - не комильфо, опять купить огромный торт - опять калории. Мне, в принципе, не помешает, Егорка тоже тощий, но полки сладкого обходим стороной, зато единодушно останавливаемся у кокосов.
   - Ты ел их?
   - Неа, только в шоколадках.
   - И я.
   Мы с жадности берем по одному на брата, у кассы, не сговариваясь, прихватываем шоколадки, хотя и вряд ли к ним сегодня прикоснемся. Торопимся, один раз наступаем дружно в лужу, хохочем и несемся к дому. А дома ждет сюрприз из неприятных. Кокосы нам не поддаются: ни ножом, ни молоточком для отбивных не можем расколоть хотя бы первый. После всех стараний, после взмахов ножиком, усаживаюсь на пол и над разделочной доской бью по кокосу. Все безрезультатно.
   Напротив, у стола, культурненько пыхтит Егор. Я выдыхаюсь первой: кокос не пострадал, на кухне катастрофа, Егор задумчиво следит за моими взмахами с мясным ножом; своим ножом пиляет. Берем по шоколадке, жуем кокосовую стружку, думаем, и озаряет ведь! Причем одновременно!
   Егорка тащит ноутбук, выходим в интернет и там читаем инструкцию борьбы с мохнатым фруктом. Оказывается, перво-наперво надо сделать дырочки у основания, там даже метки есть, слить вкусненькое молоко, а уж потом...
   А продырявить чем?
   Ножом не получается, я вспоминаю вдруг, что где-то видела подобие отвертки, ищу и нахожу, Егор со вздохом просвещает, что в руках у меня шило. Но кое-как дырявлю им. Действительно, выходит, вот только молоко как будто изнутри застряло. Егор трясет кокос в большую кружку, я издеваюсь с шилом над другим кокосом.
   - И все? - Мы оба с изумлением рассматриваем муть на дне. Егор по-джентльменски предлагает выпить мне, я отдаю волшебный эликсир ребенку, в итоге мы сговариваемся сделать по глотку и... Оба прыскаем над раковиной.
   - Фуу! - возмущается мальчишка.
   - Не буду спорить.
   И уже не хочется долбить кокос, не хочется объесться вкусной стружкой, но дело принципа толкает нас продолжить. Я вспоминаю неожиданно, что рядом с шилом видела и молоток, несу, долблю, как дятел - бедные соседи - и вау! Корочка отламывается, как в яйце с цыпленком. Егор выхватывает мой кокос, кряхтя, сдирает дальше кожуру. Не удержавшись, мы отламываем по кусочку мякоти и с перекошенным лицом жуем, рассматривая друг друга. А потом одновременно мчимся к мойке, выплевываем, поласкаем рот от несусветной гадости и облегченно выдыхаем только выбросив покупку.
   Пока Егор выносит мусор на площадку, я подметаю, мою раковину, злюсь.
   - Хоть шоколадка была вкусной, - утешает мальчик.
   - Да уж. Вот мы и поели фруктов.
   - А если бы мы были на необитаемом острове?
   - Погибли бы от голода, - не сомневаюсь.
   - Порадуемся, что мы здесь и живы!
   - Ну давай!
   Для радости подходят консервированные ананасы, мы уплетаем их за обе щеки. Хоть и заморский фрукт, а как родной, и столько нервов на него не надо и съедобный. Заглядываем в интернет, читаем, понимая, что кокосы были порченными.
   Везунчики!
   Не жалко заплатить, а жалко сил и времени. Поев, Егор уходит заниматься, а я смотрю в окно, на то, как в сумерках снежинки падают на лужи, как застывают в чьих-то волосах. Сегодня первый день зимы, а за плечами у меня дыхание осени. Из будущего - поездка в город детства - тоже стужа. Но это послезавтра, а пока...
   Я набираю на мобильном Ларисин номер, всего лишь два гудка и ее голос захлебывается радостью, что я звоню. Я предлагаю завтра с ней увидеться, пройтись по магазинам.
   - Да я, - мнется, - на мели.
   - И что? Я развелась, теперь с деньгами.
   - Правда?!
   - Ну да. Как смотришь, чтобы мы примерили по шубке?
   - Натуральной?!
   - Ну конечно.
   - Ой, правда?
   - Повторяешься, - смеюсь.
   - Ой, я приду!
   Не сомневаюсь, что она придет, и сладостно и горько от ее согласия. За шубой на край света. Купить себе подругу? Я могу. Совсем недорого ведь продается...
   Пока Егорка в комнате за ноутбуком, готовлю супчик, вроде бы не пересаливаю. По крайней мере, мой едок нахваливает, когда, отзанимавшись, тянется на запах в кухню. Я посвящаю его кратко в план, он хмурится, пытается отговорить и написать что-нибудь другое, пусть даже более разоблачительное, но не с изменами. Я поясняю, что не собираюсь изменять, а Яр...
   - Ты думаешь, он изменял тебе?
   - Уверена.
   Выдавливаю согласие молчать моим родителям о том, какую роль в моем разводе сыграл Макар и шустро переключаюсь на другую тему. Мы обсуждаем, что возьмем с собой, на сколько едем, что посмотрим интересненького. Все пункты заставляют призадуматься, потому что вещей у меня, подходящих сезону, нет, сколько пробудем в городе - откуда знаю, как мы заскучаем? - а интересненького там не наблюдалось.
   - Что, и трамваев нет?! - Егор шокировано застывает с открытым ртом.
   - Есть маршрутки, - обнадеживаю.
   - С курящими водителями? - заглядывает мне в глаза.
   - Других не держим.
   - Ну тогда уедем, когда я накатаюсь! Ладно?
   Я мысленно прикидываю: максимум три-четыре дня, к тому же, некоторым надо заниматься. Егор мне говорит, что согласует план занятий с репетиторами и все возьмет с собой. Накидываю плюс еще два дня. Неделя? Ну довольно долго, чтобы всех проведать и не так долго, чтобы надоесть. Давно к родителям не приезжала и их поездка ко мне сорвалась, а тут такой сюрприз: приеду к ним с Егором. Вот интересно, что они подумают? Представлю как сынишку...
   - Я слишком взрослый для тебя, - смеется мальчик.
   И я смеюсь, хоть думаю наоборот. Но утром соглашаюсь, что Егорка прав, ведь он как взрослый готовит нам божественный омлет.
   - А вкусно, - я нахваливаю.
   - Конечно, - отзывается невозмутимо.
   Поев, Егор встречает репетитора, а я, переодеваюсь и иду на встречу.
   Лариса прибегает с опозданием, запыхавшись, целует в обе щеки и притворяется, что между нами не было плохого: ни подлости, ни недомолвок, ни подставы. Я притворяюсь, что у меня отшибло память и слушаю, как жалуется мне на Яра.
   - Ох, - сокрушается, - ты знаешь, прицепился, все выспрашивал, куда я тороплюсь. Ужасно строгий. Вот какое ему дело до обычного салона красоты, если столько компаний в обороте? А нет же, вился коршуном! Ух, ты не представляешь, как с ним трудно!
   Не представляю, не была у него в подчинении и, слава тебе Господи, не буду. Я говорю Ларисе, что салон ведь тоже часть его империи, она отмахивается:
   - Да я сама справляюсь!
   Я прячу взгляд, чтобы себя не выдать, и захожу в бутик. Подруга - следом. Два консультанта, окинув взглядами, воркуют над Ларисой, кружат ее, выслушивают капризы. Она танцует перед зеркалами. Устав, пьет кофе, а я прохаживаюсь по бутику.
   - Ты что, себе надумала купить?
   Я усмехаюсь, но усмешки за шубейками не видно.
   - Да так, присматриваюсь.
   - Ой, я не верю! Да и не представляю тебя в шубке, - заливается. - Тебе, мне кажется, плащи и куртки попривычней. Не думаешь?
   Я много о чем думаю, но вслух интересуюсь:
   - Ты подобрала что-то?
   - Да! - указывает на две норковые - черную и голубую - Так обе хочется!
   Невинный взгляд, и мой такой же. Раз хочется - кто против?
   Я примеряю на себя одну из тех, что выбрала Лариса, она хохочет. Два консультанта хитро улыбаются, ей вторя. Но я невозмутима. Нет, эта не подходит. И эта тоже. Достаю дубленку, натуральную, не с оптового рынка, и замираю удовлетворенно перед зеркалом.
   - Нууу, так... - оценивает Лариса.
   - Беру, - решаю я.
   Два консультанта смотрят на Ларису, не веря, переводят взгляды на меня.
   - А эти покупаете? - спрашивают у нее.
   - Да я...
   А я причем? И я смотрю с вопросом, потом для верности озвучиваю вслух:
   - Берешь?
   - Ну да, я так давно мечтала!
   Пожав плечами, я иду за консультантом, расплачиваюсь карточкой и тут же надеваю на себя обновку. А плащ - в кулек, в плащах уже прохладно. Оборачиваюсь у выхода - ни одного движенья; растерянные взгляды, шок, прозренье.
   - Так что, - с улыбкой спрашиваю бывшую подругу, - берешь ты шубку? Что, не хочешь? Ну ладно, мне пора. - И открывая дверь, благодарю за прошлое, хотя и не поймет: - Спасибо.
   В дубленке так тепло, что не застегиваю. Иду, смотрю на талый снег вчерашний, и улыбаюсь всем прохожим. Глоток из чаши мести так пьянит, что хочется смеяться, танцевать, как бывшая подруга перед зеркалами. В хорошем настроении я обхожу еще три бутика, теперь я вся в обновках, но покупок столько, что еду на такси.
   - Ухтышка! - восхищается Егор, когда вхожу в квартиру. Мне кажется, он рад больше меня. И заставляет примерять, и хвалит. Или молчит, что означает - так себе, но ладно. Но прямо расцветает, когда я достаю сюрприз и для него - штаны практически из одних карманов и блейзер с иероглифами.
   - На удачу, - говорю.
   А он кивает, говорит, что в курсе и мне перечисляет все значения: и на удачу, и на привлечение любви, и на здоровье, и на деловую хватку. Мелькает мысль, такой бы блейзер его брату, но мысль и я одновременно в шоке.
   Опять я тряпка. Строю планы, а сама...
   Чтобы не думать лишнего, вожусь с вещами, раскладываю по шкафам что не беру, а то, что пригодится - определяю в сумку.
   - А ты свои сложил? - кричу Егору в комнату.
   - Ага! Ко мне Полина приходила.
   - Кто это?
   Выходит, смотрит на меня недоуменно.
   - Вот странно, - говорит, - почему из всех, кто работал в доме моего брата, ты знаешь как зовут только водителя?
   Пытаюсь объяснить, что в этом ничего нет странного, Макар возил меня, мы много времени с ним проводили вместе и вообще сдружились...
   - Ну да, - поддакивает мальчик, - такие прям друзья-друзья!
   Я знаю, что Егор не переваривает Макара, я знаю, что для этого есть основания, но в моих планах мести почему-то нет водителя. Он мог использовать меня, но пожалел. Его ошибка только в том, что не сказал мне, не сказал и Яру, но по полу меня таскал не он. Не он поверил лживому врачу, не он оставил меня в клинике наедине с диагнозом, позором, непониманием и страхом. Не он вливал мне в рот ту дрянь, что унесла жизнь моего ребенка.
   Я говорю с Егором, ловко обходя углы, но он отказывается понимать. Прямолинеен, как все в детстве.
   - Я, - говорит мне с вызовом, - только ради тебя делаю вид, что терплю его.
   - То есть? Только делаешь вид?
   - Ну да.
   - А что на самом деле?
   - На самом деле, Злата, я очень кровожадный и продуманный.
   И смотрит так серьезно, что на секунду ему верю, а потом покатывается со меху, заметив мой испуг.
   - Да ладно, - машет мне рукой, скрываясь в комнате, - не собираюсь я сидеть из-за него. Мне еще карьеру делать.
   Я облегченно выдыхаю, усаживаюсь на диване для подумать и совершенно четко понимаю, что мальчик не солгал. Не во второй раз. В первый. И даже страшно предположить, что он может придумать для расплаты с Макаром.
   Не просто это - взрослые дети.
   Егорка что-то щелкает на ноутбуке, а мои мысли неожиданно перескакивают на Яра, прокручиваю встречу дня и понимаю, что практически не помню разговора. Бумаги подписала, разбогатела, а что наговорил мне Яр?
   Плевался ядом?
   Морально подготовившись, включаю диктофон. Так удивительно, мой голос как чужой, немного через нос, простуженный какой-то. Не знала бы, что я - и не узнала. Ага, вот задала вопрос, вот пауза, вот наша перепалка, а вот...
   - Я знаю, что ребенок был моим...
   Молчание.
   - Я знаю, что едва не убил тебя...
   Молчание. Все, больше я не помню, но голос Яра продолжает говорить, такой же как и в жизни - ровный, хрипловатый, без обнаруженного у меня французского произношения.
   - Когда приехал врач, и привел меня в себя...
   Он делает паузу, за время которой я успеваю вспомнить, что, действительно, вызывала врача. Странно, позже я о нем ни разу не подумала, а ведь он не подошел ко мне, не оказал помощь. Никто не подошел, кроме Макара.
  
   - Поверить не могу, что сделал это с тобой. Перед глазами красная пелена, изо рта пена, как у шизофреника. Я бросился к тебе, но не смог...
   А этот момент я помню: он сказал, что не может прикоснуться ко мне. Еще бы, после охранника, после всего, что мы с ним вытворяли на экране, после якобы моей от него беременности. Чистюля, пальчики боялся испачкать, а я лежала, укрывая себя горстями земли и слушая, как дождь стирает кровь с моих ног. Не могу! Ненавижу! Так хочется, чтобы он понял, через что я прошла, чтобы осознал, что потеряла, чтобы увидел, какой стала благодаря ему. А я смогу прикоснуться к грязи. Не хочу, противно, но смогу.
   Но голос Яра с диктофона продолжает начатую фразу и я схожу с ума.
  
   -... Не смог прикоснуться к тебе после всего, что сделал....
   То есть, не прикоснулся не из-за меня, не из-за моей ложной связи с водителем и водевиля, а... потому что сделал со мной... он...
   Я выключаю диктофон, оглядываюсь затравленно. Мне страшно, что он может оказаться рядом, подойти и... начать объяснять все со своей стороны. А я не хочу видеть его сторону! Мне бы забыть свою! Мне бы здесь рассчитаться!
   Я снова включаю диктофон, и снова голос Яра. О том же. Не мог начать перечислять любовниц? Не мог похвастаться, как хорошо ему без меня? Не мог съязвить, как громко они кончают?
   Рвет душу, а я слушаю...
  
  
   - ... Я - убийца, прикасаюсь к тебе... Я не был уверен, что ты выдержишь это, ты металась на грани, ты бредила, ты проклинала...Ты звала другого мужчину, но мне было все равно...
   Я звала Святослава...
  
   - ... Потом мне показалось, что ты уходишь, бросаешь меня, а я... Пытался найти хоть кого-нибудь в этом склепе, пытался отогнать от тебя Макара, даже хотел убить его. Там, на дорожке. Но когда он взял тебя на руки, ты замолчала, я подумал... твоя жизнь была важней, чем его убийство...
   Моя жизнь ничего для меня не стоила, но странно, что он вместо мести обиженного мужчины пытался меня спасти и даже позволил взять на руки моему любовнику. Хотел убить Макара... Да, он мог бы...
  
   - Я не пытаюсь откупиться деньгами. Я знаю, что моя вина... она со мной... Я не пытаюсь оправдать себя... Я просто хочу, чтобы ты попыталась начать жить заново... Без меня, но... Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, Злата... И что касается твоего вопроса... Мне не нужно вспоминать и подсчитывать, чтобы ответить... У меня не было женщины после тебя... Хотя, для тебя это неважно и я зря это говорю... но то, что чувствую к тебе... Тебе нехорошо? Прости меня... Я не должен... Злата...
  
   Далее идет моя просьба Егору, слышен звук отворяемой двери и все.
   Конец нашей истории и хороший сюжет для разоблачительной статьи о миллионере, который не может довести свою женщину до оргазма - только до реанимации, но вопреки логике не изменяет ей. О миллионере, который оплачивает смерть своего ребенка, а сам блистает в светских хрониках, даже не интересуясь именем малыша. Он даже своего брата спихивает бывшей жене-шлюхе, лишь бы не возиться с ним.
   Но почему при одной только мысли облачить всю эту грязь в буквы, мне так паршиво, будто я эту грязь хлебнула?
   Я никогда не буду писать о Егоре. Я благодарна, что он со мной. Я никогда не буду открывать наши интимные отношения с Яром, потому что... до сих пор для меня это слишком лично, слишком невероятно. Я никогда не буду писать о том, что произошло тогда в доме, потому что имя моего сына для меня неприкосновенно.
   Домой мы все-таки съездим, проветримся, сменим обстановку, пусть бабуля забалует внука, но я никогда не стану ни хорошим, ни плохим журналистом, потому что этой статьи не будет.
   Завтра чуть свет вставать и мы с Егором договариваемся лечь пораньше, но это я так думаю, что договариваемся, потому что когда в два ночи, так и не уснув, встаю попить воды, замечаю тусклый огонек в комнате мальчика. Заглядываю - надо же! - других читать не заставишь, а этот вооружился электронной книгой и зевает уже, а не выключает.
   - Егор! - окрикиваю.
   Он, ойкнув, выключает книгу и делает вид, что спит давно и видит десятые сны.
   - Спокойной ночи, - говорю ему, не сдерживая улыбки.
   - Спокойной, - радуется, что не ругаюсь.
   А я сижу на кухне, смотрю во дворик, освещенный фонарями, и думаю о записи на диктофоне. Так жаль, если он говорил там правду. Жаль, ведь если бы не кто-то третий, сыгравший с нами злую шутку, все могло быть по-другому.
   Но уже не будет.
   И даже его фраза о неких чувствах... Так, проскользнуло, а у меня сна ни в одном глазу. Не знала бы я лучше Яра, настроила бы, накрутила и поверила, что все, что говорил, все, что осталось между строк, укладывается в одно-единственное слово - "люблю"...
  
   Глава N 6
  
   Макар, как я и думала, ведет машину уверенно, не устраивая бессмысленную гонку со смертью. Егор, по мере приближения к пункту назначения, проявляет больший интерес, чем когда выехали. Возможно, потому что утром после отчаянных зевков, устроился у меня на коленях и подремывал, возможно, потому что виды мегаполиса ему поднадоели, возможно, потому что маленькие городки удивляют своими размерами, мрачностью и простотой.
   Когда въезжаем в город моего детства и начинают мелькать частные неухоженные домики, оживленно интересуется, как мне удалось вырваться отсюда и почему так долго с этим тянула.
   - Ждала, когда встречу твоего брата, - отшучиваюсь я и тут же прикусываю себе язык. Нет, как отшутиться нормально, а вот как по Фрейду...
   Пока мы ехали, я не раз мысленно прокручивала запись с диктофона и думала, что из сказанного правда и на самом деле, а что я вложила в уста Яра. Лучший способ выяснить отношения - поговорить, спросить напрямую, но в нашем случае уже отношений нет и меньше всего мне хочется пересекаться с Яром, тем более доставать его наивными вопросами типа: " А вот ты что имел в виду? То, что я подумала или..."
   Какая мне разница?
   Даже если он скажет, мол, да, люблю, я что, поверю, растаю, растелюсь ковриком у ног и предложу пройтись по мне снова? Мне не нужен хозяин, не нужен тот, кто решает за меня жить или умереть, тот, кто верит чужому. Я - состоятельная свободная женщина, у меня весь мир на ладони, и я не собираюсь оглядываться. Он хочет, чтобы я была счастлива? Я буду. Хочет, чтобы жила дальше? Пожалуйста.
   Иногда я ловлю в зеркале взгляд Макара и кажется, будто он знает, о чем я сейчас думаю. Пусть. Хотеть жить в полную силу - это нормально. Не знаю, смогла бы я так быстро настроиться на новую волну, если бы со мной не было Егора. Он как дыхание, как капелька детства, как стимул не вянуть, а раскрыть подвявшие лепестки. Я справлюсь, вот, наберусь впечатлений на год вперед, уверюсь, что жить здесь не могу и уеду окрыленная.
   И не одна, а с маленьким подкидышем, которого безмерно люблю.
   Я глажу мальчика по темным волосам и внутри такое тепло разливается: так хочется кого-нибудь сопящего затискать, обнять, потрепать впалые щечки, расцеловать. За то, что он есть, за то, что не бросил, за то, что поверил, даже не зная всей правды и не отвернулся, когда узнал. Это и есть любовь, а то, что чувствует Яр - сожаление, раскаяние, вина, но этого слишком мало, чтобы хотя бы попытаться простить его. Внутри как блок, который не позволяет даже имя его произносить без едкости, без желчи.
   Он был в моей жизни. Какое-то время я буду - в его, средства, но не цели мои изменились. А потом...
   Машина останавливается у серой высотки. Егор выпрыгивает первым, я выхожу за ним, Макар осматривается, куда бы поставить машину.
   - Да пусть стоит у подъезда, - говорю ему и веду в дом.
   На третий этаж из-за меня поднимаемся на лифте: ходить еще немного напряжно, но пройдет, а здесь такая экзотика для мальчишки: оплеванные жвачками стены, дыра в потолке, тусклая лампа с прошлогодними мухами и дверь, неприветливо сжавшая Макара. Лифт не ждет, когда все войдут, здесь правило: кто успеет.
   Напоровшись на мужские плечи, дверь одумывается и распахивается, Макар невозмутимо заходит, но Егор заливается соловьем. Я развожу руками. Выходим шустренько, и так как Егор последний, подпихивает меня в спину, чтобы не схлопотать как Макар.
   У деревянной двери мы останавливаемся, я думаю, интересно, какие лица будут у моих близких? Мама расстроится, что не предупредили, нечем кормить деточек, хотя холодильник у нас давно не пустует, слава Богу, прошли времена, когда на десятку тянули неделю и мой отец падал в голодные обмороки на работе. Папа обнимет нас с Егоркой, а Макара придирчиво осмотрит, примеряясь: зять или не зять, или будущий зять? Бабуля живет в соседнем доме и когда позвоним ей, прибежит с горячими пирожками. Мне кажется, они у нее есть всегда, хотя она и следит за фигурой.
   Тычки в спину намекают, что думаю я слишком долго, и я нажимаю на звонок. Трель в квартире, несколько секунд и дверь распахивается. В коридоре темно, и какое-то время отец не может рассмотреть пожаловавших гостей, а потом наступает момент узнавания, да и я подсказываю:
   - Привет, пап.
   Обнимаю его за плечи, всегда как в детстве.
   - Злата! - он не всхлипывает, еще не хватало! Это за ним в прихожую вышла мама и забрала меня от папы. Вот здесь уже все по-женски. Наобнимавшись, я оборачиваюсь к спутникам, мнувшимся на пороге.
   - Мам, пап, а я не одна.
   - Да мы уж заметили, - отец, как я и думала, рассматривает Макара.
   А мама, когда я представляю мужчин, обнимает и того, и другого. Кто такой Егор, она знает, а Макара обнимает так, на всякий случай. Иногда у них с папой подозрительно одинаковые мысли.
   - А где бабуля? - разочарованно спрашивает мальчик.
   - Сейчас будет, - обещает ему папа и идет к телефону, пока мама обустраивает гостей. У нас трехкомнатная. Папа с мамой резко переезжают в зал, нам с Егором достается большая светлая комната, а Макару, пока его статус не выяснен, отдельная.
   - А ты где жила? - спрашивает Егор, пока я разбираю сумки. Сюда Полине слишком долго и дорого ехать, чтобы помочь мальчику.
   - В маленькой, - говорю.
   - А чо тебя так притесняли?
   - Да там удобно, никакие домовые не поместятся, спи себе - не хочу.
   Глаза Егора загораются как у вампиреныша, только что цвет не меняют.
   - А у вас что, домовые есть?
   - А у вас что, нету?
   Он так быстро качает головой, что я переживаю, как бы не свернул шею.
   - Да был один, - говорю, - может, уже и другое жилье себе нашел.
   Мальчик подозрительно осматривает все углы.
   - Он всегда выходил из шкафа, - подсказываю.
   Шкаф тут же раскорячивает дверцы, но Егор с грустью констатирует, что тесновато тут, и все захламлено вещами, некуда честному домовому деться.
   - А ты, - говорю, - ночи дождись.
   Ребенок нетерпеливо посматривает на свои часы - н-да, только шесть вечера, а еще наговориться, а еще наесться, а еще дождаться, когда все улягутся... Я надеюсь, что ночью он отрубится и не будет, как я в детстве, лежать рассматривая потолок и прислушиваясь к каждому шороху. Вообще, домовой у нас правда есть, ко мне, по крайней мере, приходил, и так - в состоянии то ли сплю я, то ли брежу. Но перестал являться стоило подрасти.
   Когда вещи разложены, выходим в зал. Я замечаю, что Егор рассматривает не обстановку, а где просторней, где темней, чтобы приключения сегодня обязательно были. Макар беседует с моим отцом на балконе, мы с мальчиком тянемся на запахи в кухню.
   - Ой, мама, - восклицаю, увидев расставленный и заставленный вкусностями стол, - когда ты столько наготовила?
   - Все было, - улыбается Егору, схватившему котлету, - как чувствовала.
   Егор, не дожидаясь общих сборов, ест вторую, мы говорим о пустяках - вот потом, когда все улягутся, когда останемся на кухне вдвоем за чаем, я расскажу ей упрощенную версию своего развода. Я представляю, как не терпится ей узнать, почему с мужем разошлись, а его брат со мной, но это она еще не знает, что мальчик и живет у меня, а так бы побросала свои котлеты недожаренными, выгнала мужчин с балкона и заперла меня там, пока не расколюсь.
   Звонок настойчиво требует открыть дверь. Так нагло удерживать громкую кнопку может только один человек. Иду я, потому что мама и особенно Егорка заняты, на пороге подвергаюсь обниманиям, целованиям, отхватываю большой пакет с горячими пирожками, а потом меня отпихивают с требовательным криком:
   - Бабуля пришла!
   И бабушка с готовностью забывает о внучке, щедро наделяя лаской мальчика.
   - А руки мыл? - заметив в его руке котлету, строго интересуется. И тут же возмущенный взгляд на меня - не уследила.
   - Протер влажными салфетками, - заступается за меня Егор.
   - Тьфу какая гадость! - еще пуще возмущается бабуля, и они оба идут в ванную, друг другу поливают из ковшика на руки. Егор возвращается почему-то с сухими руками, но влажными волосами и радостно оповещает:
   - А у вас вода не идет!
   - Мы знаем, - вздыхает мама.
   - Даже холодной нет!
   - Да, да, - поддакивает мама.
   Я ставлю на стол бабулины пирожки, мама заканчивает с котлетами, и мы собираемся за столом. Надо же, какой он маленький, особенно, когда столько людей, и трое из них мужчины. Зато пустеет быстро. Ни Макар, ни Егор не смущаются, что меня радует, а то уговаривай поесть, как маленьких. Папа спаивает Макара самодельным коньяком, бубуля меня - самодельной вишневой настойкой, а Егора - компотом. Мама наблюдает за нами с умилением.
   - Я, конечно, рада, что вы приехали, - снова бабулин строгий взгляд на меня, - но разве Егору не нужно ходить в школу?
   - Да он с репетиторами дома занимается, - оправдываюсь я.
   - Это не дело! Мальчику нужно общение, не все ему, как клуше, с тобой дома сидеть. С ровесниками надо контакт находить.
   - Да он легко идет на контакт, - пытаюсь отбиться.
   Егор следит за нашим разговором, но говорить некогда - никогда не видела, чтобы он столько ел, как бы не поплохело. Есть все-таки свои преимущества в том, что я не любитель готовить.
   - Злата, - продолжает бабуля, - я понимаю, что Егор - не простой мальчик, но есть же специальные школы, лицеи, гимназии. У вас вообще академия при институте есть, а если Егор в будущем собирается делать карьеру политика, то общение, правильное общение, на всех уровнях, даже на тех, что ниже тебя по статусу, ему пригодится. Ты так не думаешь?
   Я вгрызаюсь в отбивную, и бабуля делает вывод:
   - Не думаешь. Ты слишком увлекалась саможалением.
   - Нет такого слова! - это Егор, правильные слова - по его части.
   - Зато есть такое состояние, - не теряется бабуля и так как мальчик умненький, даже вопреки моему кощунственному воспитанию, ему достается улыбка, мне - укоризненный взгляд.
   - Да я как-то не думал о школе, - говорит Егор. - Меня хотели спихнуть в Англию, а там программа сильнее, чем у нас.
   - А почему ты не учишься в Англии? - спрашивает мама.
   - Сбежал.
   - Бабуля помогла, - сдаю бабушку.
   Она строго машет мне пальчиком и смотрит лукаво, мол, я ведь тоже много чего могу рассказать. Но я не ведусь, она сама не захочет расстраивать родителей и вообще ей нравится быть в курсе новостей единолично.
   - Ой, - ухожу со скользкой темы, - мы же продукты в машине забыли!
   - Я принесу, - поднимается Макар.
   - Я помогу,- вызываюсь я.
   Он не спорит, и мы выходим на улицу.
   - О чем ты говорил с отцом? - спрашиваю у багажника. Оглядываюсь на окна - вроде бы за тюлью никого.
   - Интересовался, какие у меня в отношении тебя планы, - усмехается, но по доброму. - Прямой у тебя отец, сразу в лоб.
   - Это есть, - соглашаюсь. - А ты что сказал?
   - Я тоже сказал ему прямо, что ты мне нравишься, - я едва не роняю пакет с шампанским, - но с твоей стороны этого нет.
   Давлю в себе желание оправдаться и раз пошла такая пьянка, тоже говорю откровенно:
   - Ты мне нравишься, но...
   - Пока достаточно, - обрывает Макар и я заворожено смотрю, как в его глазах загораются зеленые звезды. Наверное, я не права, наверное, не должна чувствовать тихую радость, но я пытаюсь жить заново, и...
   Макар не отстраняется, когда поднимаюсь на цыпочки и приближаю к нему лицо, не хватает меня, как колючий букет роз в охапку, а осторожно проводит рукой по щеке и, заглянув в глаза, - уверена ли? - сначала чуть дует на мои похолодевшие от ветра губы, а потом согревает своим теплом. Нежно, так нежно, и так неуловимо, что я невольно тянусь ближе и смутно ощущаю его горячие руки даже сквозь слои одежды и куртку, которую успела набросить перед выходом на улицу.
   - Простудишься, - шепчет он, но не отпускает. Только губы его сползают по моей шее жаркой змейкой, чтобы вновь вернуться к губам, но едва проваливаюсь в сладкую пропасть, слышу голос с небес, мальчишеский, очень знакомый:
   - Эй, вы скоро там?!
   Мужские руки нехотя позволяют мне освободиться, и я задираю голову вверх. Егор приветственно машет рукой.
   - Несите уже что-то вкусненькое, а то котлеты заканчиваются! - поторапливает, сверкнув на водителя недобрым взглядом, и скрывается на балконе.
   Не успеваю перевести дыхание, что застали за поцелуем, как слышу позади женский голос, трясущийся от волны новостей, которыми не терпится поделиться с другими:
   - Никак Злата вернулась? И не одна. С мужем, что ли?
   И оборачиваться не нужно, чтобы узнать нашу соседку напротив, прескверную тетку Веру. Она обходит нас с Макаром - так-то заглядывать в раскрасневшееся лицо удобней; упирает руки в бока и качает головой, ахая:
   - Хорош! Ах, хорош! Не муж, а картинка! Не боишься, что уведут?
   - Не боюсь, - огрызаюсь я.
   - А зря! Я-то помню, как в третьем классе тебе мой Витька нравился, а его увела Светка с пятого этажа, охомутала, и как теленочек ей в рот заглядывает. Или вот в пятом ты убивалась по моему Славику, а тоже ведь, не познакомь ты его с Лариской, может, и была бы моей невесткой! И та попользовала и себе не оставила и тебе хорошего парня не дала!
   Я морщусь: не хватало мне такой свекрови. Мне, правда, тоже не сахар досталась, но эта бы из нашей со Славиком постели и не вылезала со своими советами. Это если бы мне Славик нравился, но мне ни в третьем, ни в пятом классе как-то не до мальчиков было. Единственный, кто мне действительно нравился так, что сносило крышу...
   Стоп!
   Не к ночи будет сказано. Я больше не маленькая девочка, чтобы сносить едкие комментарии почти незнакомой тетки, я больше не влюбленная дурочка, чтобы вспоминать сейчас Яра.
   - Мне не нравился ни один из ваших сыновей, - поворачиваюсь к соседке, - и хорошо, что они женились, а не ожидали обратного, а то так бы в холостяках и ходили. И нет, я не боюсь, что моего мужа уведут, потому что в разводе.
   Пока соседка пытается переварить услышанное и догнать вопросами, а с кем же я тогда открыто целовалась, мы с Макаром уходим. В лифте, - так странно, - смотрю в стену, а он снова на меня: пристально, и так чувственно, что хочется или спрятаться под его взглядом или скинуть куртку. Но я мужественно терплю три этажа, правда, на выходе облегченно перевожу дыхание, что не ускользает от моего спутника.
   - Злата, - говорит он у двери квартиры, привалившись плечом к планке, - поцелуй ни к чему тебя не обязывает.
   Я киваю и почти распахиваю дверь, когда слышу:
   - Надеюсь только, он тебе так же понравился, как и мне.
   Не оборачиваясь, захожу в квартиру. На кухне мое появление встречают репликами:
   - Ого, сколько всего! - это папа.
   - Ой, зачем так много? - это мама.
   - И чего так долго? - это Егор.
   - Ого, а я и не думала, что на улице так холодно: такие красные у тебя щеки, - это предательница-бабуля. Она ничуть не раскаивается под моим возмущенным взглядом, разгружает пакеты, мои и Макара, усаживает по новой за стол и невинно интересуется у меня: - А хороший коньяк у твоего отца, правда? Такой запах приятный.
   - Не знаю, - пожимаю плечами, - я наливку пила.
   - Но коньяк-то тоже попробовала, - усмехается.
   Отец бросает подозрительный взгляд на Макара, я смотрю в тарелку, а мама пытается разрядить неловкую ситуацию тостом, но при этом пробалтывается:
   - Подул сильный ветер, тюль поднялась, и мы ее с бабулей поправили. Выпьем же за безветренную погоду!
   Ну да, мрачно думаю я, а поправив и увидев меня с Макаром на улице, отправили мальчика на выручку, на балкон. Интересно, папа тоже в курсе?
   - Я курил на другом балконе, - говорит он, но только я успеваю расслабиться, добавляет: - Но у меня слишком хороший слух, чтобы не подслушать, как некоторые громко перешептываются на кухне.
   - Что-то ты опять покраснела, - сочувствует бабуля, - а здесь же вроде бы не холодно. Закрою форточку.
   Я пыхчу, но держусь. Не буду оправдываться. Я - взрослая женщина и это мое дело, с кем я целуюсь на улице! Пусть видит, кто хочет!
   - О, - тянет бабуля у окошка, - что-то наша соседка тараторит подружке с другого подъезда. Никак новую сплетню нашла!
   Таки и видели, вздыхаю, но не от того, что сожалею, а потому что некоторым делать нечего, кроме как чесать языками. За новой порцией домашних настоек инцидент с моим походом за продуктами забывается, мы грызем вкусные ананасы, клубнику без сезона и одну за одной уничтожаем конфеты, собирая горку разноцветных фантиков.
   - И как с вами фигуру сберечь? - жалуется бабуля, но тянется за очередной порцией сладкого.
   - Пойдем покурим? - отец утягивает Макара на балкон, хоть тот и не курит, и я понимаю, что ни черта не забыто.
   - Пойду и я, - поднимается бабуля.
   - Покурить? - подхватывается Егор.
   Она грозит ему пальцем с наманикюренным ногтем:
   - Я тебе покурю, внучек! Я тебе покурю!
   - А что, уходите? - грустнеет он.
   - Недалеко, - успокаивает она, - и ненадолго. Завтра вернусь.
   Мальчик не веселеет и бабуля по-девичьи подмигивает:
   - А завтра тебя к себе возьму, все мне расскажешь, что у вас там творится. - Бросает укоризненный взгляд на нас с мамой. - Вы то, небось, за ночь наболтаетесь, а по второму разу одно и то же рассказывать - много важного пропускать.
   Проводив до двери бабулю, Егор скрывается в комнате с ноутбуком и последней, как уверяет, на сегодняшний день котлетой. Мама так умиляется признанию своих кулинарных талантов, что даже не думает о коврах и обоях, которые могут пострадать от жирных пальцев ребенка. А мне когда-то влетало!
   - Кто он тебе? - спрашивает мама, прикрыв дверь.
   - Друг, - улыбаюсь.
   - Я не о мальчике, - улыбается тоже.
   - Друг? - повторяю, но мама улавливает в голосе неуверенность.
   - А с мужем... все?
   - Да, развелись.
   - Ты понимаешь, о чем я.
   Понимаю, но начинать сейчас долгую тему, когда мужчины вот-вот вернутся с перекура не хочу, и мы болтаем о пустяках. Правда, их нет так долго, будто они кальян, а не сигарету раскуривают, и мама успевает рассказать, кого видела, пока меня не было, кто из бывших одноклассников передавал привет и кто безжалостно испортил себе фигуру обжорством, но больше - пьянкой. Болезнь маленьких городков - пить от скуки и ничего не деланья, и даже думать не хочу, какой стала бы я, останься здесь. Наверное, через пару лет - такой же, как наша соседка - алчной до чужих проблесков жизни.
   Когда мужчины все-таки возвращаются, мы уже со стола убрали, но папа все равно находит спрятанный коньяк и наливает по последней чарке себе и Макару.
   - С ума сошел! - возмущается мама, но стопки не отбирает, а нарезает лимончик. - Дети еще, может, по городу гулять захотят, а ты их спаиваешь!
   Отец присматривается к Макару и трясет уверенно головой:
   - Егор в комнате, так что не надо мне тут растление приписывать. А если захотят на прогулку, так здесь на машине не сильно разгонишься, так что пусть она во дворе постоит, я присмотрю.
   Егор, будто стоял на стреме, тут же заглядывает на кухню.
   - На маршрутке поедем, - говорит.
   Ясно, что прогулки не избежать, не ясно только, как впихивать в водителя обещанную мальчику папиросу, если вдруг нам попадется пекущийся о пассажирах. На прогулку нас отправляют все вместе: мама машет рукой, как в последний путь, отец курит на этом балконе, а бабушка кричит с балкона соседнего подъезда, что оделись слишком легко, не по погоде и чтобы вели себя прилично.
   - Камень в твой огород, - шепчет мне Егор доверительно, - чтобы на виду не зажимались.
   - Или в твой, - не теряюсь, - чтобы не объедался.
   Темноволосый ежик, попыхтев, выдвигается вперед, к остановке, а мы с Макаром идем следом, как два родителя. Мелькнувшая мысль поражает своей абсурдностью, но веселит, или это настойка виновата. Поскользнувшись на луже со льдинками, я хватаюсь за руку Макара и так и иду, для безопасности.
   - Мне понравилась твоя семья, - говорит Макар. - Простые, душевные. Я теперь понимаю, почему ты такая.
   - Какая? - бросаю на него любопытный взгляд.
   - Добрая, открытая, нежная, в тебе нет налета мишуры, алчности, злости.
   Я снова поскальзываюсь.
   - Ты словно не обо мне рассказываешь.
   - О тебе, - подхватывает крепче, - ты пытаешься стать другой, но я рад, что у тебя не получается.
   - Макар...
   - Я никогда не встречал таких, как ты, Злата.
   - Ты никогда не встречался с девушкой из глубинки.
   - Глубинка не делает человека лучше или хуже. От человека зависит, кем быть. Я видел твою подругу - та еще стерва, а вы ведь вместе учились?
   С логикой не поспоришь, и я молчу, да и практически пришли к остановке, где с ноги на ногу переминается Егор.
   - Замерз? - спрашиваю я.
   - Неа, - машет головой по сторонам, - и где они? На чем мы поедем? Я думал, какую маршрутку остановить и как бы задержать, пока вы налюбезничаетесь, - кривится, - а здесь ни одной!
   - А это надо подождать, - учу я.
   - Долго?
   Пожимаю плечами, сверяю время на часах Макара - восемь.
   - Вообще-то должны еще быть, - говорю неуверенно.
   Оба смотрят с кучей эмоций во взглядах - что взять с избалованных жителей мегаполиса? Я слежу за дорогой, но первым транспорт замечает Егор. Радуется, пританцовывает в нетерпении, а когда маршрутка подъезжает, удивляется, что такая тарабайка еще на колесах, а не на свалке. Подпихиваю его, как в метро, хотя он и протестует, заглянув в салон, что свободных мест нет.
   - Постоим, - говорю я.
   - Всю дорогу?!
   Но в салон подпихивается, кряхтя и постанывая. Стоим. Мне нормально, Егору нудно, потому что водитель с перегаром, но без папиросы, Макар - пригнувшись.
   - Дааа, - тянет он, когда выходим на остановке в центре.
   - Во-во! - первый раз соглашается с ним мальчик, и оба насуплено провожают взглядом неугодившую габаритами маршрутку.
   Городок тоже восторгов не вызывает (так это почти без фонарей, а если бы увидели его при свете?), и я уже придумать не могу, куда их сводить кроме единственной центральной улицы, которую благодаря попутному ветру прошли вдоль довольно шустро, когда Егор замечает на лавочке двух подмерзших девушек в коротких курточках, со снежинками в распущенных волосах, зато накрашенных так обильно, что лицу уж точно не холодно. Таращится на них, и с места его не сдвинуть.
   - Не вздумай им дать денег, - одергиваю его.
   - Что так? - удивляется.
   И как объяснить ему, что девочки на работе и подумают, что не просто так облагодетельствовал, а заплатил за услуги?
   - Ты же видишь, что это не бомжи, - пытаюсь намекнуть и утянуть дальше. Сопротивляется.
   - Я вижу, что им холодно и они пересчитывают мелочь в карманах.
   Вздохнув, смотрю на Макара. Тот усмехается.
   - Да я хоть на чай им дам! - говорит Егор, но я успеваю его перехватить.
   - Не надо.
   - Почему нет?
   - На всех денег не хватит.
   Не лучший аргумент, я вижу, как Егор недовольно поджимает губы и понимаю, что ему ничего не стоит вырваться и сделать, что хочет. Кто я ему, чтобы поучать? Единственное, что я могу - не замалчивать, а сказать правду. Он хмурится после объяснений, не сводит глаз с девчонок, а потом с машины, в которую они, радостно пискнув, запрыгивают.
   - У нас не так много рабочих мест, - пытаюсь вывести его из транса, - но кто хочет, всегда может устроиться в магазин кассиром или в бар официанткой, или пиццерия недавно открылась - хоть туда. Это их выбор.
   - Я понял, - выкручивается из моего захвата, идет вперед, буксует замерзший камешек мне. Я подхватываю. Так и идем, перекидываясь, а я все думаю: интересно, Яр тоже был когда-то таким сердобольным или ему сразу не позволили? Игра прекращается, как только передаю камешек Макару, тот - Егору, а мальчик делает вид, что не заметил.
   - Ну что, домой? - спрашиваю приунывшую экскурсионную группу.
   - Давай, - соглашаются синхронно.
   Ну слава тебе Господи, заговорили! Маршрутку ждать приходится много дольше и я уже посматриваю в сторону такси, когда она подъезжает. Свободная, - нет дуракав гулять по пустынному городу в десять вечера, только трое, так что все расселись, зевая.
   - Не помешает? - спрашивает водитель и не дожидаясь согласия, раскуривает на радость некоторым сигарету.
   Окно открыто, холодный воздух проникает в салон, но столько счастья в детских глазах от каждой затяжки, что мы с Макаром потерпим.
   - Последняя ходка, - говорит водитель, - устал, как черт.
   - Понятно, - сочувствует Егор, выдвигаясь вперед корпусом. Я начинаю переживать, как бы дыма не наглотался и не простыл, но того за уши с переднего сиденья не стащишь. Ничего, уж скоро дом, тепло, постель...
   Водитель, видя заинтересованность, усмехается и травит байки, собранные за день. Как толстая баба не хотела заплатить за два сиденья, что заняла, как его пытались облапошить пэтэушники и выскочить зайцем, как вот сейчас, буквально пять минут назад, прежде чем подобрать нас, его пытались перехватить две малолетние проститутки.
   - Прикиньте, - делится событием, - их из машины выкинули, они так и растянулись в луже. Кросопеты! Одна из них сидит, стонет чета, ногу подвернула, что ли, а вторая выбегает на дорогу и мне наперерез. Я заплачу - кричит, а сама куртку распахивает! Ага, думаю, нужна ты мне после стольких! Уж лучше я с женой... того... погреюсь!
   Егор оборачивается ко мне, и я со вздохом считываю по лицу, что домик наш пока не светит, что тепло пока не ожидается и что приключения в маленьких городках с возомнившими себя взрослыми мальчиками - не заканчиваются. Мальчишка после моего кивка просит остановить, выходим черт те где в темноте и вызываем по мобильному такси.
   - Надеюсь, здесь водитель некурящий, - хмурится Егор, пока мы ждем.
   Ну хоть одно хорошо, думаю устало: кого-то сердобольного очень не скоро потянет на плохие привычки.
  
   Глава N 7
  
   Добрые дела выматывают так, будто пытаешься перевернуть с рельсов вагонетку с углем. Не то чтобы у меня большой опыт по этому делу, но ватная голова отказывается искать другие сравнения. Я падаю замертво на диван, закинув ноги на мягкие пуфики. Макар беспрекословно уходит с папой на балкон под коньячок и лимончик. Егор громко вздыхает, показывая, мол, тоже устал - чтобы ему не досталось взбучки.
   В поисках попавших в беду девушек легкого поведения мы проколесили час на такси, пять раз объехав вокруг полувысохшегося городского ставка, три раза вокруг закрытого рынка, просчитав кто сколько насобирал бутылок, и бесчисленное количество раз вокруг заброшенных гаражей. Никого. И все бы ничего, но кое-кто заподозрил, что девочек могли утащить в темные заросли парка. А поиски под одну зажигалку поздним осенним вечером - это я вам скажу и ушибы, и попытки падения, и ссадины и жуткие крики, когда спотыкаешься о казалось бы бесчувственное тело, а потом пытаешься оттащить от него того, кто пытается это тело подхватить и усадить в машину.
   - Куда?! - я практически выла, и в пустом парке в потемках этот звук пугал и меня саму и летучих мышей. - Куда ты его притащишь? Ну довезем мы этого алкоголика до своего подъезда, а потом что? Бросим? Так ему тут, под деревьями и в тишине, теплее и безопасней, он потому здесь и прилег.
   Я, конечно, сильно сомневалась, что выбор лежанки был сознательным, но мне как-то не улыбалось спасать тех, кто мирно посапывает, когда я сама спать хочу. Нет, с мальчишкой нужно что-то делать, как-то направить его в правильное русло, а то добрался до добрых дел - теперь беды не оберемся. Или подхватит что-то заразное, или нашу квартиру в приют превратит, или совратит бабулю своими идеями и она пожертвует жилплощадью, а сама к родителям переберется.
   Я бабушку очень люблю и уважаю, папа вообще ее сын, но во всем нужно знать меру, а она просто без ума от новоиспеченного внука. А если он, - еще хуже, - подхватит не болячки, а привычки спасаемых?
   - Горе ты мое луковое, - говорю ему, чуть придя в себя на диване.
   - Цыбулькино, - поправляет он с широченной улыбкой. - Ты больше не сердишься?
   - Ты еще не видел, как я сержусь, - угрожаю, но эффект совершенно потрясающий. Мальчишка вмиг оказывается рядом, на ковре, и заглядывает лисенком в глаза.
   - Хочу увидеть! - просит воодушевленно.
   - Так что у вас случилось? - заходит в зал мама, посчитав, что выделила достаточно времени для внутренних разборок.
   - Кайся, - указываю Егору, а тот так расползается в улыбке, что губы никак не соберет. Я рычу, громко, страшно, а он покатывается со смеху. Приходится мне под переливчатые звуки колокольчика рассказывать о прогулке, обещавшей быть тихой.
   - То-то я думаю, где вы так долго, - говорит мама, и ни упрека в сторону Егорки, что благодаря ему нас водило по лесу (ну почти) ночью (ну почти). - Спать вы собираетесь или нам с папой, как Егору, здесь, на коврике прилечь?
   Намек понимаем и уходим. Мне определили место на кровати, мальчику на узком кресле, которое он рассматривает с большим подозрением.
   - И не таких выдерживало, ложись, - говорю я и вообще кто-то сегодня провинился. Иду проверить мужчин - стоят, один курит - второй дымом дышит. Папу спасать от сигарет поздно, они для него зло любимое, но у легких Макара еще есть шанс выбраться из города здоровыми.
   - Пап, ты так и не перешел на те, что с фильтром? - машу над собой рукой, но дыма столько, будто на балконе жарят протухшие шашлыки. При моем появлении мужчины замолкают, и нет сомнений, о ком говорили.
   - Не заскучали?
   Машут головами. Ну еще бы, а кто-то осуждает нашу соседку за сплетни.
   - Ты спать идешь? - спрашиваю Макара.
   Папа деликатно откашливается, и я осознав двусмысленность вопроса, добавляю:
   - Мы с Егором уже ложимся.
   - Да ладно заливать, - отмахивается папа, - вы просто хотите скорее нас уложить, а сами с матерью за разговорами рассвет встретить. Какая вам разница, где встретим его мы, при условии, что не будем подслушивать?
   Вообще-то да, мы с мамой обычно откровенничаем один на один, но папа с возрастом становится как и бабуля - предателем, а раньше я бы с ним в разведку, не раздумывая, а сейчас сильно сомневаюсь. Хотя бы потому, что наше укрытие противник незамедлительно обнаружит по сигаретному дыму.
   - Спокойной ночи, - ворчу с намеком.
   - Спасибо, - благодарит папа, мало того, что в ответ не пожелав добрых снов, так еще и намек не приняв к сведению.
   Ну не растаскивать же двух здоровенных мужиков? У меня столько силы нет! Я иду на хитрость и забираю с балкона коньячок и лимончик, в отличие от мамы я прятать умею. У меня под кроватью - надежно. Поцеловав маму, иду в комнату, где на диване сидит Егор в одежде и прежней позе мыслителя.
   - А мыться как мне? - разводит возмущенно руками. - Воды-то нет, а грязным я не лягу!
   - Я очень рада, - говорю, уперев для солидности руки в бока, - что ты такой чистюля и осознаешь, что там, где мы прохаживались перед сном, было антисанитарийно.
   Иду ставить чайник на кухню, а там уже парует кастрюля с водой. Целую маму и подготавливаю тазик для водных процедур мальчику.
   - Иди, - кричу ему, - а то остынет.
   Он с громким топотом несется на зов, но в дверях останавливается, как упрямый мул, и морщится.
   - В цветочек?! - спрашивает с такой претензией, словно это я тазики по ночам раскрашиваю.
   Я подаю ему розовое полотенце, показываю, где стоит гель для душа, и слышу вдогонку:
   - Фуу, я буду пахнуть, как девчонка!
   - Зато ты будешь чистым, - усмехаюсь и закрываю дверь в комнату, чтобы не слышать возмущенного пыхтения. Пока он моется, сажусь за свой ноутбук - надо как-то состряпать редактору письмо с извинениями, сказать, что нет эксклюзивного интервью, нет статьи - в общем, не справилась. Но только и делаю, что пишу и стираю. За этим занятием меня и застает пахнущий пачули и абрикосом Егор. Подходит со спины, читает.
   - Так дело не пойдет, - садится по-турецки на разложенное кресло со своим ноутбуком, что-то высматривает и продолжает поучать: - Нельзя отказываться, не попробовав. Ты напиши, а если редактору не понравится, он сам от тебя откажется.
   Не улыбается мне прослушивать в который раз диктофон, на котором нет ничего для статьи подходящего, и я настойчиво сочиняю извинения и все такое.
   - Ага, - говорит Егор, - я молодец, кто бы сомневался! Смотри, что мы сделаем: если не хочешь писать то, что сказал тебе мой брат в конференц-зале, напиши совершенно другое, но о нем же. Так ты и задание выполнишь, и кое-что новенькое сама о нем узнаешь.
   - Интересно что? - оборачиваюсь.
   - А что ты знаешь о его детстве? - усмехается довольный, что заинтересовал. - Никто не знает, так что будет эксклюзив. Давай, я буду рассказывать, а ты слушай и пиши, потом оформишь как надо. А у меня в ноутбуке и фотографии есть.
   - Ты что, заранее подготовился?
   - Я же говорил, что взял с собой все, что нужно, - удивляется моему удивлению. - Готова?
   - Да ночь вообще-то, - не хочется мне слушать о детстве бывшего. Жутко любопытно, но... боюсь узнать что-то, что расположит меня к нему. Боюсь, что будут моменты, которые меня разжалобят, что ли.
   - А ты - сова, - возражает мальчишка, - ты вон и не зеваешь даже. Так вот, родился он...
   Начало расслабляет - ничего жалостливого, все как у всех. Родился, рос, учился, хотя и не в обычной школе, но для положения его родителей это нормально. Его отец был дипломатом, мать работала в Конституционном Суде, тоже не на последней должности. А вот потом, когда мы перешли к взрослому Яру... Меня, действительно, поражает, как много мальчик знает о своем брате, и как спокойно говорит о его женах, об их отношениях. Нет, без интимных подробностей, - не хватало, - но в каждом слове проскальзывает легкое разочарование. Я начинаю понимать, что каждый новый брак Яра был надеждой и для мальчика, буквально вижу, осязаю, как он ждал, что что-нибудь изменится и для него, что его полюбят или хотя бы просто заметят. Но первая жена была помешана на сексе и мужчинах, вторая - на себе, а третья, - то есть я, - ушла, потому что...
   - Не надо, - прошу мальчика, и он кивает, переключаясь на другое. Рассказывает, чем вообще занимается Яр, какой у него бизнес, тему друзей проскакивает, пожимая плечами.
   - Да нет их, - поясняет, когда спрашиваю.
   - Как нет? А Стас?
   - Он - прихвостень.
   - И больше никого?
   - Еще такие же. Их много, Злата, очень много. Яр - как акула, возле которой вертятся мальки. Пока в движении - под ним, а захлебнется - так и растащат по кусочку.
   Я быстренько строчу черновик: пока не знаю, что в нем пригодится, но все же. Мальчик медленно рассказывает дальше и чем больше он говорит, тем больше я втягиваюсь. Строчу по клавишам, как из пулемета, и пытаюсь уловить одну мысль.
   А, вот... прерываюсь... вспомнила!
   - Слушай, - говорю, - ты сказал, что каждой жене Яр платил большие отступные.
   - Ну да, - поддакивает, - не столько как тебе, конечно, но приличные.
   - Но разве их платил он? Не твои родители?
   Мальчишка хлопает глазами и ухает, как филин.
   - Ух! Ну ты придумала! С какой стати моя мама будет платить тем, от кого хотела бы избавиться?
   - Как раз поэтому.
   - Ну да, конечно, и где логика? Без денег человек слабее, зависимей, зачем делать своего противника сильнее? Она не для того подначивала папу сделать капитал, чтобы им разбрасываться.
   И вот теперь вопрос: как принимать слова Макара? Он говорил, что отступные платила бывшая свекровь. То ли не знал - в конце концов, он был простым водителем в их доме, то ли солгал, то ли перепутал? Или Егор не знает всей обстановки? Сомнительно: внимательный и умный мальчик, его родители ему не посторонние люди, повадки изучил. Второй вопрос: кому мне верить? И номер три, последний, самый главный: а мне какое дело? Ну заплатили девушкам, те не в обиде, я на финансовую сторону развода тоже не обижаюсь. Проехали. Пишу, пока пишу, как говорит Егор, а когда буду править, может вообще это вычеркну.
   - И вот еще, - я снова вспоминаю, - а как на счет той девушки, на рисунках?
   - А что с ней?
   - Ну вот действительно, что с ней? Ты о ней ни слова.
   - Так он же не был на ней женат! - Заметив интерес, Егор меняет местами ноги, чтобы поудобней, упирается подбородком в локоть и смотрит какое-то время задумчиво. - А, ладно, - говорит, - если и скажу, нет здесь ничего такого. Та девушка...
   - Наталья, - подсказываю и заодно проверяю: узнал ли он тогда мою соседку по палате.
   - Наталья, - соглашается с улыбкой, - она ведь как мечта была, просто как призрак. Увидел, девушка понравилась, пытался даже найти, она казалась ему не такой как все. Но девушка то ухажеров меняла, то беременела, то вообще исчезла из города. Она, конечно, ничего, но думаю, если бы они все-таки познакомились, ничего бы у них не вышло.
   - Почему?
   - Она бы попыталась давить, возможно, перевоспитывать, да и увлечения Яра ей бы не понравились. Это позже он сменил круг одних прихвостней на других, а тогда... - вздыхает. - Наталья слишком жесткая, слишком свободолюбивая, а Яр по своей натуре защитник. Знаешь, до фанатизма. Тебя вон попросил с работы уйти, но если у тебя есть хобби, твои сказки, то у Натальи работа - цель, она так самоутверждается. Они бы не сошлись, я точно говорю, а вы... Ты знаешь, я когда на вас смотрю, мне верится в ту притчу про две разделенные половинки.
   Я хмыкаю, а Егор продолжает:
   - Но там ведь не говорится, что когда две половики встречаются, происходит стопроцентное идиллическое совпадение, верно? Они даже могут разойтись снова, только им будет друг друга не хватать. Потому что когда знаешь, что теряешь, больнее, верно? Взять к примеру меня... - усмешка для бравады. - Я так привык, что ты желаешь мне добрых снов, и Яр вот тоже...
   Яр? А вот это для меня приятная новость: им давно пора наладить теплые отношения.
   - ...И если всего этого не будет, - продолжает, рассматривая свои ноги, - я, конечно, переживу, но... Ты понимаешь, о чем я?
   - Да.
   - Вот так и вы с Яром, - вздыхает. - Он никогда не поднимал руку на женщину, Злата. Они такое вытворяли, а он отпускал - и все, даже не кричал. Давал им денег, чтобы жили как хотели. А тебя не хотел отпускать. Даже после того, что ему там в больнице наболтали, он добирался на такси, а тебя доверил своему шоферу. А после того, как увидел пленку? Отпустил?
   Я помню, как Яр шептал мне жаркие слова, как зацеловывал, ласкал, выжимал из горла сладостные крики. Не отпустил. Не хотел отпускать, даже после того, как два часа мотал по кругу запись с моей изменой ему.
   - То-то же, - замечает Егор. - И кто-то прекрасно знал все это и перестраховался, подсунув ему наркотики. А теперь представь, каково тому, кто привык оберегать самое дорогое, прятать за стеной - взять и разбить? Самому: и защиту, и это самое дорогое. И собрать и вернуть невозможно? Это сильный удар по вам обоим, Злата, но я не знаю, по кому больше. Ты пытаешься восстановиться, а он продолжает себя разрушать.
   - Ты говоришь слишком серьезные вещи для мальчика тринадцати лет.
   - А что, по-твоему, я должен играть в игры на компе и делать вид, что ничего не вижу в реальности?
   - Думаю, большинство мальчиков твоего возраста так и делают.
   - Не все же мальчики моего возраста мечтают стать послами, - замечает резонно. - А ты чем в этом возрасте занималась?
   - Да тем же, - усмехаюсь, - писала сказки. Так, ладно, отвлеклись не по теме. Давай лучше дальше. Что там ты рассказывал о Яре? На чем остановились?
   - На тебе, - улыбается, откидываясь на подушку. - Да все уже. Дальше ты закончи историю, как сама хочешь. От тебя зависит.
   Он укрывается одеялом и отворачивается к стенке, а я играю в гляделки с экраном ноутбука. И что мне написать в конце? Не знаю, ставлю троеточие...
   Опять возвращаюсь к началу. Перечитываю написанное в сотый раз, правлю, привожу в более-менее читабельный вид, но к сожалению, не газетный. Скорее, размышлизмы или легкий рассказ - что-то у меня в эту форму сдвинулось. Эх, вряд ли это подойдет, но если просто перечислить факты о Яре, эксклюзивная статья окажется ничуть не увлекательней википедии.
   Когда пишу о бизнесе, прозрачно намекаю, что если хочешь денег - нужно много работать, потому что мне ли не знать, как поздно он возвращался и каким утомленным. Пишу о детстве, намекая, что о будущем надо думать с пеленок. Пишу о прошлом, с удовольствием описывая, что он щедро делится отступными с бывшими женами, но из каких-то ложных принципов умалчиваю о самих причинах развода. Пишу о нашей встрече - все как было, кроме расставания. Так, разошлись - и все. Пишу о настоящем Яра и... не удерживаюсь от шпильки, которая и заменяет троеточие.
  
   "... Итак, делаем закономерные выводы: Самарский Ярослав Владимирович - не просто состоятельный бизнесмен. Он - один из самых богатых людей нашей страны, миллионер. В меру симпатичный, что легче всего отметить по детским фотографиям, к статье прилагающимся и... внимание!.. Он - холост!
   С учетом того, что он был женат трижды, разрыв между разводом и новой свадьбой составлял не больше года, а с последнего развода прошло уже несколько дней, у жаждущих стать новой женой олигарха не так уж много времени, чтобы перехватить его.
   Из проверенных источников (внимание на подпись автора статьи) добавлю, что в настоящее время сердце и безымянный палец Самарского Ярослава Владимировича свободны. Так что желаю вам удачной охоты, милые дамы!
  
   Самарская Злата Юрьевна"
  
   Удовлетворенно хлопаю крышкой ноутбука, прислушиваюсь к тишине в квартире и прикрыв осторожно дверь в комнату, где посапывает Егор, выдвигаюсь на кухню для нелегкого разговора с мамой. Она встречает меня дымящейся кружкой зеленого чая, сама уже попивает с шоколадным сырком. Мы закрываем от шпионов дверь.
   - Не хочешь говорить о нем? - участливо спрашивает мама и я, вздохнув, рассказываю. Все с самого начала: о том, как познакомились, о том, как вышла замуж в, кажется, чужом платье, о том, как было хорошо мне с мужем, пока... я не влюбилась, и пересилив боль, рассказываю о причине развода. Я не хотела говорить о роли Макара, но здесь или говорить как есть или не начинать, потому что мама слишком меня чувствует, а я прескверно лгу.
   Она слушает не перебивая, разве что неосторожными вздохами. Мне кажется, она не понимает, почему я привела в дом человека, не без помощи которого разрушился мой брак. Но если бы не он, меня могли действительно использовать, по полной, и тогда я бы чувствовала не злость и ненависть к мужу, а презрение к себе и своему телу. Оно и так... непослушно в постели, но вряд ли я смогла бы другому мужчине прикоснуться к себе после всего. А так... целуюсь на ветру.
   - Ты защищаешь его, - замечает мама без осуждения и попытки навязать свое мнение.
   - Да нет, - оправдываюсь, - пытаюсь объяснить.
   - Скажи, я правильно заметила, что ты к нему что-то чувствуешь?
   - Да, - не скрываю, - он мне нравится, но я пока не думаю о новых отношениях. Когда-нибудь... возможно... я не знаю, мам.
   - А муж?
   - Что муж?
   - Что ты к нему чувствуешь?
   - А почему ты думаешь...
   - Я же не слепая, - вновь вздыхает, - и у меня большие подозрения, что ты все еще его любишь.
   - Нет, - говорю.
   Она не давит, не тянет из меня все жилы, а подливает в кружку чай.
   - Я не могу верить мужчине, который меня предал, - говорю я. - Не могу спокойно смотреть на того, кто пытался поднять на меня руку. Нет, - поспешно успокаиваю маму, - он не избивал меня...
   Там все гораздо хуже, но это опускаю. Не хочу передавать маме свою боль, а на моих щеках как в ту треклятую ночь уже горит пощечина.
   - Я просто больше не могу... - перевожу дыхание. - Он выбросил меня из дома, как лишайную дворняжку, которую подсунули на птичьем рынке вместо здоровой и породистой. Он не поверил, когда я пыталась поговорить о ребенке...
   Мама всхлипывает, но держится.
   - У меня вообще блок на применение силы со стороны мужчин, любой, даже грубых слов, даже пощечины. Я никогда не смогу простить, если бы и хотела. Меня распирает от жажды мести, мне хочется избить его, мне хочется скрутить ему руки, заткнуть в рот кляп и... - машу головой, отгоняя тупое раздражение. - Иногда меня посещают жуткие мысли, если я начинаю об этом думать. Причем не обязательно применительно к себе, мне достаточно увидеть что-то такое по телевизору, как меня заносит: муж избивает жену, или брат сестру... В общем... Я не умею прощать. Не дается мне это.
   Какое-то время слышно только наше с мамой дыхание, и сказать нечего, суматошно мечутся мысли и замирают, не оформившись. Наверное, мой лимит откровений на сегодня исчерпан, и пора спать, а утром все воспримется проще и для мамы. Я знаю, позже, скорее всего, когда мы уедем, она поделится грустью с папой, а я не смогу. Мне иногда с ним слов не хватает. Родной, близкий, но при нем я боец, а бойцы, даже мирные, не расквашиваются.
   Но дверь кухни вдруг открывается и на пороге возникает отец. Взлохмаченный, чуб матюком, в одних спортивках, смотрит на меня так пристально и с таким страданием, что тянет начать хлюпать носом. Но я держусь. Бойцы, даже девочки, даже с подбитыми крыльями, при папах не плачут.
   - Прости меня, - выдавливает отец, делая шаг и замирая надо мной. - Прости меня, доча.
   И я вот так, в одну секунду, переношусь на виток прошлого и отгоняю непрошеные слезы. Тогда мне было девятнадцать. Я училась на третьем курсе платного вуза, оставалось каких-то несколько лет до заветного обладания престижным дипломом, но однажды приехав домой, я узнала, что отец бросил работу. Он сказал, что в шахте за ним начала гоняться смерть, при нем порода завалила двух лучших друзей, одного едва успели спасти, но с ужасными травмами. Отец сказал, что чудом спасся, что думал уж не выживет, за ним тетка с косой ходит. А я тогда вместо того, чтобы поддержать, вместо того, чтобы обрадоваться, что жив и теперь в безопасности, испугалась что не смогу окончить образование: денег не хватит, одна мама не потянет и нас и мое обучение.
   Я кричала отцу обидные вещи: что он сопьется, как его лучший друг, что превратится в бомжа, в ничто, в мыльный пузырь. Кричала, что он трус... Отец дал мне пощечину. Единственный раз поднял на меня руку, никогда в детстве не кричал, не бил, а здесь - взрослая девушка, и пощечина...
   Я не смогла простить.
   Да, не напоминала, мы заново учились разговаривать друг с другом, но никогда я больше не говорила всего, что думаю. Никогда не общалась свободно, как с мамой. Была я - спокойная, рассудительная, открытая для всех. Была я - противоречивая, о которой мало кто знал.
   Между мной и отцом стеной стояла пощечина. У меня после нее как блок, не переношу насилия: меня типает, трусит, лихорадит, бесит, выводит из себя даже намек. И он, подслушав наш разговор с мамой, понял, из-за чего все. Понял и опять, спустя три года, возвращается к болезненной для нас обоих теме. А я могу соврать, что все нормально, могу попробовать сыграть - в больнице насмотрелась сериалов, могу действительно попробовать простить.
   - Пап... - Я поднимаюсь на негнущихся ногах и крепко обнимаю его. Как в детстве, доверяя, зная, что не бросит, не предаст, простит. И я не чувствую при этом себя слабой, тряпкой, о которую удобно вытирать ноги. Наоборот, какой-то прилив сил появляется, легкость. Сон как рукой снимает, и за разговорами мы только перед рассветом расходимся спать.
   Дверь в комнату Макара плотно закрыта, и я бесшумно проскальзываю мимо. Мой мальчик крепко спит, а я смотрю на него и такое душит безумное счастье, что хочется защекотать. Сдерживаюсь, ложусь в кровать и вскорости засыпаю. Мне снится странный сон, как будто в сумраке я ищу выход к свету, а мне указывает его чей-то голос. Иду сквозь трупы, стонущих, просящих, ступаю по кровавым лужам... Жутко и правдоподобно: и кровь, и голос...
   Вот только странно, думаю с утра, обычно видеть во сне кровь - к встрече со своими близкими, родственниками, а мы ведь уже встретились. Сомнительно, что нагрянет без предупреждения мамина родня с Севера.
   А вот о мужском голосе из сна старательно не думаю.
   А зря.
   Как оказалось позже, сон был в руку.
  
   Глава N 8
  
   Пока я спала, бабуля заманила Егора к себе пирогом с потрохами. Не думаю, что золотой мальчик будет такое есть, разве что из тяги к сомнительному экстриму...
   - Ой, кто бы говорил! - встает на защиту мальчика и бабули мама. - Кто нашел у бабушки пакетики с "Юпи" и напился этой гадости, а?
   - Действительно, - не спорю, - была такая девочка. А кто не дал ей закусить эти порошки с самодельными напитками жвачкой "Бубль Гумм"?
   - Да той жвачке лет десять было, не меньше! - возмущается мама.
   - Но она же была целая! - возмущаюсь я.
   На кухонный стол между нами примирительно ложится пачка ментоловых жвачек.
   - От сердца отрываю, - говорит папа.
   - А кстати, - беру одну подушечку, - бабуля выкинула "Буль Гумм"?
   Родители пожимают плечами, а я таки надеюсь, что выкинула, потому что одно дело когда Егору поплохело от прыжков на батуте и я его не любила, и другое - если в моем доме, и он - чудо мое цыбулькино.
   - А Макар еще спит? - спрашиваю папу, он встал последним, может, слышал. Папа вчера решил, что вмешиваться в наши отношения не будет и что водитель не такая сволочь, как мой бывший, так что я спокойно произношу это имя в доме. Имя Ярослава под запретом, можно проболтаться только Егору - по родственному, по юности и по скидке, потому что он о табу не знает.
   - Да нет, - говорит папа, - кажется, встал уже. Не знаю, чего не выходит. Зайти к нему?
   Присматриваюсь с подозрением: вроде бы не настроен для серьезной беседы, но лучше я сама. Не расхаживает же он, я думаю, в пижаме со слониками? Стучусь на всякий случай, Макар открывает дверь, и я, произведя невольный осмотр, убеждаюсь, что пижамы нет, слоников тоже, а есть босые ноги, брюки и оголенный торс.
   - Войдешь? - и наглость есть, с которой мне так соблазнительно улыбаются.
   - А ты выходить не собираешься? - интересуюсь. - Я уже, например, позавтракала.
   - Молодец, - медленно, чтобы было время отпрянуть, протягивает руку и гладит по волосам. - Я не голоден, спасибо.
   Он оставляет открытой дверь, а сам отворачивается, и только теперь я замечаю, что он складывает в сумку вчерашнюю рубашку. Свежая висит на спинке стула, дожидается, когда окажется на его сильных плечах.
   - Уезжаешь?
   - Да, я же говорил, что могу только на два дня, а с учетом дороги я и так задержался.
   - А Егора уже нет, - почему-то говорю я.
   - Я знаю, слышал, как он уходил.
   Пока Макар надевает рубашку, я рассматриваю узоры на ковре.
   - Проводишь?
   Ну вот, собрался, можно и в глаза смотреть. Я только одного человека знаю, которому так же идет красный, но ни одного больше - о котором бы мне хотелось сейчас думать. Я топаю к двери, жду, пока Макар распрощается с моими родными и под его вопросительным взглядом иду к лифту.
   Макар не спорит, усмехается чуть заметно, видя мою воинственность. Это у меня с утра бывает, и когда волнуюсь, и когда вперед пытаюсь защититься от любого, даже словесного, нападения. Пока Макар забрасывает сумку на заднее сиденье, я без удивления замечаю выскочившую из подъезда соседку - теть Веру. Ну да, с балкона видать-то хуже, а надо в подробностях, чтобы живописать другим сплетницам.
   Но мне все равно. Помнится, я и хотела оставить в городе побольше сплетен. Пусть смотрит, пусть завидует. Я подхожу ближе к Макару.
   - Пора?
   - Пора.
   Между нами расстояние в несколько сантиметров и сотни взглядов из зашторенных окон. Между нами прошлое, через которое переступить не могу и его надежда, что однажды я это сделаю. Между нами так много всего, что сказать нечего. А сейчас между нами встанут города, и чем дальше он будет ехать, тем больше чужих лиц, чужих судеб, мимо которых зачем-то проносишься... И я признаюсь сама себе, что была бы не против, останься он еще на немного: день, два. Мне бы хотелось узнать его лучше, хотелось попробовать с поцелуями или чуть больше...
   А, впрочем, что мне мешает сейчас?
   Теть Вера? То, что Макар спешит? Нет, мои страхи. А если ступлю на них? И каблуком? Если не услышу их яростного шипения?
   Поднимаюсь на цыпочки, медленно обнимаю за шею, чтобы мог отстраниться, но... он прижимает сильнее и целует лицо, губы, волосы, целует мои ресницы. Легким прикосновением, огненными точками. А я, захлебываясь проснувшейся жадностью, беру в плен его губы. Один из нас издает тихий стон, другой повторяет как эхо, и мы дышим с трудом, когда оставляем губы в покое. Мое лицо у него на груди - не стыдно, просто... приятно, удобно. Его лицо в моих волосах, а губы над ухом.
   - Мне нравится, когда твое дыхание пахнет зеленым чаем, - говорит Макар с едва уловимой грустью. - Кофе для тебя слишком... горький.
   - Пропажа кофе у меня из дома - твоя работа? - осеняет меня.
   - Да.
   - Зачем?
   - Это то, о чем я тебе говорил, - смотрит в глаза. - Ты пытаешься измениться, думаешь это легче сделать, заменив свое чужими привычками. Но на самом деле тебе кофе даже не нравится. Когда ты его не нашла, вернулась к чаю. Легко. Непринужденно. С удовольствием. Если бы ты, действительно, хотела кофе, ты бы уже его купила. Я прав?
   Макар уезжает, а я все еще стою на улице, кутаясь в дубленку, и смотрю на опустевшую дорогу. Я поняла, что он хотел сказать, но больше не из слов, а по взгляду. Он говорил о чае, кофе, моих вкусовых пристрастиях, а имел в виду наш невидимый треугольник.
   - Проводила, да? - бормотание за спиной выдергивает меня из раздумий. - И так легко отпускаешь, а если он торопится к другой? А? Не переживаешь?
   - Нет, - говорю соседке, - вот если бы он к вам торопился, я бы волновалась за его психику, а так все в порядке.
   И ухожу, пока она придумывает, что ответить. Я не против словесной баталии, но не мерзнуть же, если человек туго соображает? Дома я закрываюсь в комнате, устроив тет с ноутбуком, но кроме одной опечатки статья не правится. Или гениально написала, или безнадежно. Тихо так, спокойно, шуршу на сайте копирайтеров, прикидываю: взяться-не взяться, смогу-не смогу, и вдруг чьи-то вскрики...
   Прислушиваюсь - в нашей квартире. Судя по всему, мама. Подрываюсь на помощь, на пару секунд опережаю не столь сердобольного папу, и... впечатываюсь в его грудь, когда торможу.
   На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоит Егор, за ним - бабушка. У мальчика теплая куртка нараспашку, но посередине - как дыра, потому что молния разъехалась, карманы навыворот, пушистый воротник держится только потому что лежит на голове, а так безнадежно от куртки оторван. Но это ничего, а вот когда он поднимает расплывшееся от фингала лицо - вот где страхи! Справа, под самым глазом уже виднеется фиолетовое марево!
   - А если бы выбили? - спрашиваю его, отдышавшись после пробежки и первого шока.
   - А если бы посчитали девчонкой? - спрашивает меня.
   Бабуля за его спиной принимает вид полководца и чтобы ей не досталось за соучастие, холодно поясняет, что отпустила мальчика во двор, погулять с ровесниками, дабы начать устанавливать контакт и привыкать к нелегкому посольскому делу. Глаз не спускала, мерзла во благо внука на скамеечке на балконе, и все шло мирно: обычная перебранка мальчишек, а потом закрутилось, завертелось...
   - Но, - она поправляет скрюченный бантик на голове, - мы победили!
   - Это что за "мы"? - интересуюсь. - На тебя сейчас не придут жаловаться родители?
   Егор хихикает, бабуля угрожает предателям расправой, а я раздумываю, надо ли принять какие-нибудь воспитательные меры.
   - А чем они тебя зацепили? - спрашиваю мальчика, помогая раздеться. Легче всего снимается капюшон - стащил с головы и все, замок не сдается, и куртку стаскиваю через верх. Пусть кряхтит и сопит, что жарко, ага, пусть его воинственность слегка сдуется. Но когда неожиданно понимаю, кого он мне напоминает своими вспышками, не могу удержаться от улыбки.
   - Сказали, что я слишком красивый, - пыхтит он под курточкой, - как девчонка! И что наверняка за длинными ресницами я ни черта не вижу! Фух!
   - Хм, - я отдаю курточку папе, - странные у нас во дворе мальчики завелись. Какая им разница, как ты выглядишь? Другое дело, если бы ты действительно был девочкой... А что красивый, так и есть. И про ресницы тоже - я сама тебе завидую.
   - Правда? - улыбается, довольный, но не от похвалы, а потому что не злюсь.
   - Конечно. Хочешь - поменяемся?
   - Неа, - машет головой, - твои накрашенные! Я ща! - несется в нашу комнату, а я иду на кухню, где мама деликатно отчитывает провинившуюся бабушку. Но та не кается, грозится доказать всем, что еще одного мальца воспитает спокойно, если никто не будет вмешиваться!
   - Нет, бабушка, - говорю ей, - Егор - не игрушка, чтобы передавать его из рук в руки. Он будет жить со мной, и эта тема закрыта.
   - А ты изменилась, - замечает бабуля.
   - Знаю, - соглашаюсь с очевидным, - только этого мало.
   И ничего не объясняя, оставляю взрослую шкоду на попечение родителей. Иду за малой шкодой. Что-то он притих совсем А, нет, сидит в комнате, по телефону кому-то доверительно шепчет, и так увлекся, что меня не замечает. Я останавливаюсь у него за спиной, ну и невольно (нет, это не семейная привычка) прислушиваюсь.
   - Ой, это так здорово! - шипит мальчик в трубку. - Я так ударил одного рыжего, что с него шапка слетела! Я тогда и понял, что он рыжий, а дразниться не стал! А он потом поднялся и на меня бросился - блииин, дал мне в глаз! Но не больно! Только синяк, бабуля говорит, будет большооой!
   Интересно, кого он радует приключениями? Надеюсь, маму? Хоть раз за все время она могла позвонить ребенку? А то только единожды и звонила, после сказки в журнале, да и то - мне. Удивительная в своей черствости женщина.
   - Да не, не больно, говорю же, - шепчет дальше Егорка, и по вольному тону я понимаю, что вряд ли бы он так говорил со строгой дамой-торшером. Она бы уже пищала, визжала, что ее сына пытались убить снежком, как будто ей и впрямь есть до него дело. - И вообще, битвы мужчин закаляют! Я сейчас поем и опять пойду - вдруг они еще там?
   Да, точно не с мамой, но новости о новой битве не радуют уже меня. За одного переживай, второй готовь валерьянку в случае проигрыша в войнушку - уж очень она азартная. Ага, так я и дала этим шкодам вольную.
   - Интересно, - спрашиваю, - кто тебя отпустит?
   - Ой! - мальчик отключает телефон и смотрит так добропорядочно, что не слышала бы - не поверила в его планы намылить шею безобидным рыжим мальчикам со двора.
   - Без меня ни шагу, - грожу для устрашения пальцем.
   - И в туалет? - хлопает длиннющими ресницами.
   - Из дома без меня ни шагу, - вношу поправку.
   - А, ну ладно.
   И вот подумалось мне, что как-то подозрительного быстро соглашается, но разве я могла предположить, что он слова мои к сведению примет, но прокрутив их как в З-Д формате, найдет лазейку? А я сижу, спокойно наминаю бабулин пирог (удивительно, что мне оставили), ворчу, что развелось в районе хулиганья - вон, орут во всю глотку за окном, никого не стесняясь, а бабушка мне подмигивает и участливо спрашивает:
   - Не так-то просто воспитывать ребенка, да, Злата? Может, передумаешь еще?
   И вот тогда-то меня и осенило. Да и голосок, наконец, узнаю. Отодвигаю в сторону надкушенный кусок пирога, иду на ультразвук и прямиком - к балкону, где Егор, скрутившись через высокий бортик, дразнит рыжего мальчишку. Тот беснуется, подпрыгивает, как кот за фантиком, а этот заливается и машет шапкой-трофеем.
   - Хоть бы сам оделся, - ворчу, сбрасывая с балкона шапку, - ладно этот, за него пусть другие волнуются. Обо мне мог подумать?
   Ластится котиком, только что хвостиком не виляет.
   - Ладно, - говорю, - пошли греться.
   - Чаем, что ли? - тянет без охоты, но идет следом.
   - Котлетами.
   Опережает меня на повороте и первым усаживается за стол. Н-да, надо бы с собой, как уезжать будем, захватить штук... десять - авось, во время пути не оголодает. Егор ест и одновременно делится новостями, как отомстил обидчику; все слушают так, будто понимают его речь с забитым ртом.
   - Ешь молча, - говорю ему.
   - А фо... фо... мо-л-фа? - спрашивает, жуя. - И фо... я фо-ма? Нта-ка-фан? А фам снефоок пофоол!
   - В снежки поиграем, - соглашаюсь милостиво, потому что знаю, что первый и даже второй снег никогда не выпадает в таком количестве, чтобы им бросались.
   Пока ребенок ест под благодушными взглядами, я думаю, что бы сообразить себе к пирогу? Даже настроение приободряется когда представила в руках огромную кружку. Итак, чего я хочу? Кофе? Или чая? С учетом слов Макара, простой вопрос заставляет призадуматься, и я незаметно доедаю кусок пирога всухомятку. Егор просится на улицу, в снежки, я с тоской резюмирую через окно, что снег стелется, не жалея ни себя ни меня, но раз пообещала - иду. Мальчишка носится с недавними противниками, я переваливаюсь с ноги на ногу у подъезда, пока кто-то не въезжает мне снежком в рот.
   Рыжий! Узнаю по шапке и наглому взгляду! Ну, держись, гусь!
   Набираю снежков на скорую руку и мчусь к нему. Не уйдешь! Не спрячешься в моем районе! Прижимаю мальчишку к дереву и крошу снежок на светлые ресницы и брови - что-то жалко его, расплачется еще, если с такого расстояния двинуть снежной пулей.
   - За что? - отплевывается тот. - Это же Егор в вас попал! А мой снежок пролетел мимо!
   - Ага, - усмехаюсь, - ври больше!
   Но на всякий случай оглядываюсь и ловлю такой невинный взгляд, что мгновенно отпускаю рыжего. Но не каюсь: а если бы попал еще и он, оправдываю себя, ведь целился же!
   Я пару раз мечу в Егора, но тот уходит от мести. Может, и хорошо, а то прям и не знаю, как бы везла его домой с двумя фингалами. Наотдыхались, называется. И так смешно подумать, какие лица будут у его репетиторов, когда вернемся. Вот хохма! Надеюсь, они придут не слишком рано, и я их не просплю.
   Моя дубленка в снегу, сапожки вообще не скажешь какого были цвета, я с непривычки выдохлась, а Егору еще бы носиться и носиться. А правду говорят, что лучший лекарь - природа, я и не заметила, как перестала мысленно стонать от боли при резких движениях.
   - Все, закругляемся! - зову Егора.
   Он прощается с новыми друзьями и бежит к подъезду.
   - Ну, что, замерз? - спрашиваю.
   - Неа, - качает головой, и утыкается мне в грудь, откуда шепчет: - Знаешь, я никогда так хорошо не отдыхал. Так... весело, по-семейному...
   - А ты и есть моя семья, - глажу темную голову и чтобы не удариться совсем в сантименты, говорю ему: - Бабуля угрожала забрать тебя к себе, но кто бы ей позволил, интересно?
   - Никто?
   - Никто.
   Он обнимает меня так крепко, что отголосок боли на секунду возвращается. Иногда он ведет себя совсем как взрослый, и я забываю, сколько ему лет. А я ведь даже не знаю, чем было занято его раннее детство. Учеба, Нидерланды - помню, а чем была наполнена жизнь? Кем? Сидел ли он один в большом освещенном доме и ждал, пока родители вернутся со званого вечера? Или на званом вечере делал строгое лицо благовоспитанного мальчика и пытался оправдать чужие надежды, как Яр?
   Егор не рассказывает, я не пытаю, он здесь, со мной, в настоящем. Захочет - уйдет, наверное, родная кровь все равно притянет, но не хочу думать о плохом.
   - Пойдем, - заметив двух бомжей, пьяно пританцовывающих под ручку к мусорному баку, пытаюсь увести Егора. Он оборачивается, рассматривает их недолго, и заразительно хохочет, глядя мне в глаза.
   - Неа, - говорит, отсмеявшись, - этим я бы денег не дал, зря волнуешься.
   - Почему это? - присматриваюсь к мужикам: пьяные, без денег, что с ними не так?
   - А потому, - поясняет невозмутимо, - что их двое.
   - И что с того?
   - Ну, как ты не понимаешь, Злата? Их двое! Они есть друг у друга! Они кому-нибудь да нужны, а те, кому я давал денег... Они... как я раньше... сами по себе, понимаешь?
   - Да.
   Согревает одно маленькое слово - "раньше", значит, мальчик действительно осознает, что больше не сам по себе, а со мной, с нами. Домой идем, как корефаны, держась за руку. Переодевшись, расходимся по облюбованным территориям. Отец в курилку на балкон, мама на кухню - готовить очередные вкусности, угрожая, что как только мы уедем, пересадит папу на супчики; бабуля и Егор играют в лото на деньги в большой комнате, а я уединяюсь с ноутбуком.
   Хорошо, ничего не отвлекает.
   Еще раз перечитав статью, решаю отправить ее редактору. Откажет - так откажет, это лучше, чем ждать и накручивать себя. Эх, была-не была. Подключаю медленную флэшку, ага, пошло, есть связь. Ну в добрый путь!
   Но отвлекают какие-то потасовочные звуки - судя по всему, опять все самое интересное происходит в нашем коридорчике. Глухой удар, негромкий вскрик. Сижу, прислушиваюсь, и никаких предположений, кроме нелепости, что Егор с бабулей за копейки подрались. Вообще есть еще одно, но нелепей предыдущего: что кто-то промахнулся и вместо двери попытался выйти на улицу через стену. Иду посмотреть, но увиденное оказывается гораздо нелепей того, что насочиняла.
   У порога, прожигая взглядом моего отца, стоит Яр. За папиной спиной выглядывает мама. За мной подтягиваются бабуля с Егором. А тишина такая, что и продажному менту родиться страшно. А мне спокойно, такое чувство вдруг мелькает, что я догадывалась о приезде Яра. Более того - что знала.
   Похудел он что ли, или из-за черного пальто так кажется? Странно видеть его у себя на пороге, он совершенно в обстановку не вписывается. И его дорогие туфли на зеленом паласе, и длинное пальто на фоне обоев в ядовитые цветочки, и пронзительные глаза оттенка наступающей ночи - все как из другой реальности, из полузабытого сна. Нет, из вчерашнего...
   - Ты зачем приехал? - спрашиваю бывшего.
   - А вариант "соскучился" не принимается? - спрашивает меня.
   А голос, чуть насмешливый, завораживающий мягкостью и глубиной, не изменился. Как острый меч щекочет мое сердце, даже дышится через раз.
   - Нет, - но вроде бы не выдаю себя.
   - Я так и думал, - косится на папу, потирая скулу. - Егор, надеюсь, не тем же способом синяк заработал?
   Перевожу взгляд на отца - тот пожимает плечами.
   - Ты еще легко отделался, - говорю Яру, - мой отец профессионально занимался боксом.
   - У меня черный пояс по каратэ, - говорит Яр, - но я все же за традиционное знакомство.
   А это он зря расслабился, и улыбнулся мне так порочно при отце - тоже зря. Удар - и снова светловолосая голова дергается в сторону и звук такой - кажется, и зубы треснули. Нет, перевожу дыхание, это Яр так сильно челюсти сжимает, чтобы не дать сдачи. Не привык, видимо, вместо приветствий и раболепия - да по морде.
   - Моего отца выперли из бокса за игру без правил, - запоздало поясняю.
   - Я уже понял, - Яр тяжело смотрит на отца. - А у меня есть некоторые правила, которые не хотелось бы нарушать, но если вы еще раз позволите себе вообразить мое лицо боксерской грушей, я вас разочарую.
   - Убирайся из моего дома, - цедит сквозь зубы отец. - Чтобы ноги твоей здесь не было!
   - Я понимаю ваше отношение, - Яр не тушуется, не скатывается к самоуничижению, мол да, я заслужил, давайте! - Но прежде я хочу поговорить со Златой и Егором.
   - Нет, - упрямится отец.
   - Да, - давит Яр. - Поверьте, я в своем праве увидеть, в каких условиях живет мой брат равно как и пообщаться с человеком, у которого он проживает.
   Отец переводит на меня вопросительный взгляд. Я злюсь, ужасно злюсь, но ничего не могу сделать. Формально Яр прав, он может вообще забрать у меня Егора. Я не опекун, не родственник, я мальчику - никто. Кого волнует, что он для меня значит?
   Я отхожу в сторону, рукой показываю - мол, входи, чего уж, и жду, пока разуется на моем пороге, пока выпрямится, пока уберет с глаз непослушную прядь. Егор смотрит настороженно, губы дрожат в смущенной улыбке, но видно, что сам опасается визита брата, понимает, чем может обернуться. Поглядывает на него и на меня, но чтобы не предавать выбором, держится с бабулей.
   - А я бы тоже надавала вам пощечин, молодой человек, - говорит она, когда Яр приближается, - и рука бы не дрогнула.
   - Не сомневаюсь, - говорит Яр.
   - Вы сильно обидели мою внучку...
   - Знаю.
   - Испортили ей жизнь.
   - Да.
   Она бросает на меня быстрый взгляд. Сейчас она не кажется милой бабушкой, выпекающей по утрам пироги, в ней не узнать проказницу, что приучала внука к суровой правде жизни и отбивала от мальчишек. Глава семьи, воительница.
   - Неужели вы не понимаете, что вас никто не хочет здесь видеть? - вздохнув, возвращается к Яру. Не знаю, что она прочла по моим глазам, но говорит удивительно мягко. Перегорела? Поняла, что нет толку ворошить прошлое? Или дает нам шанс самим разобраться? - У нее только начинается новая жизнь, новые отношения, и вот опять нарисовываетесь вы! Неужели вам трудно понять, что самое лучшее, что вы можете сделать - это убраться из жизни моей внучки?
   - Нет, - Яр оборачиваясь ко мне, и я не могу понять, к чему относится его ответ.
   Он говорит, что и у него на меня никаких планов или протестует против моих новых отношений? Не его дело, потому что... Ох, не нужно мне было смотреть в его глаза...
   - Давай скорее закончим этот фарс, - я даже нахожу в себе силы беспечно улыбнуться. - Ты хочешь посмотреть в каких условиях живет твой брат?
   - Я могу посмотреть. Если ты хочешь, чтобы посмотрел.
   - Яр! - злюсь, серьезно злюсь, чего давно за собой не замечала. - Давай ты перестанешь юлить! Зачем ты здесь? Ну, явно не из переживаний по поводу синяка Егора - ты ничуть не выглядишь встревоженным. Мне вообще кажется, что ты здесь не из-за Егора - уж прости мое самомнение. Ты даже до сих пор не обнял его, не сказал простого "привет"...
   - Сказал, - остужает мой пыл, - по телефону.
   - Когда?
   - Когда самолет приземлился.
   - А я тогда впервые узнал, что самолеты здесь все-таки есть, - громко вздыхает Егор, - и нам не обязательно было ехать в машине... с некоторыми...
   - Самолеты летают, но в областной центр, а оттуда полтора-два часа на автобусе, так что машиной было гораздо комфортней.
   - Я бы так не сказал, - рассматривает ковер Егор.
   - Тебе просто не нравится Макар.
   Яр хмыкает, Егор, потеряв интерес к ковру, признается:
   - Он мне гораздо больше чем "просто не нравится".
   - Мы обсудим это позже, - обещаю.
   - Мы обсудим это сейчас, - мой бывший скрещивает руки на груди. Такой невозмутимый, такой недосягаемый, такой спокойный, что мне хочется кричать, ударить, выставить его за двери. - Может быть, - продолжает, - тебе, действительно, не стоит взваливать на себя чужую ношу? Твои родные хотят, чтобы ты начала новую жизнь, и это куда проще сделать без Егора, тем более, если ему твой выбор не нравится.
   Нет, понимаю я, зверея: я не хочу выставить его за двери. Я хочу его скинуть с балкона!
   - Ношу?! - переспрашиваю. - Ношу?! Ты так думаешь о своем брате?!
   - Я вовсе так не думаю, но, возможно, тебе будет без него легче. Сама подумай, у тебя какие-то там отношения. Егор этого... человека, мягко говоря, не переваривает. Какие перспективы? Как минимум, холодная война. Зачем, если этого легко избежать?
   - Да я люблю его, понимаешь? - взрываясь, перехожу на крик. - Люблю, как родного человечка, как солнышко, а ты называешь его чужой ношей и так просто, как тряпку с рынка, предлагаешь отдать?!
   - Злата, - Яр делает ко мне крупный шаг, - поверь, мне нужно было спросить.
   - Не хочу слушать этот бред! - отодвигаюсь.
   - Злата, - уговаривает как маленькую, - я не просто так поднял эту тему. Послушай меня, - кладет руки на плечи, но я в таком негодовании, что одним раздражающим фактором больше - одним меньше - без разницы. - Да, Егор позвонил мне и похвастался, что получил первый синяк в жизни. Ты думаешь, я бы сорвался ради этого? Нет, я бы дождался, когда вы вернетесь в город и полюбовался этой красотой позже. Мой приезд и вопрос, не лучше ли тебе жить без Егора напрямую взаимосвязаны.
   - Не понимаю. Не вижу связи. Ты хочешь забрать Егора?
   - Не я, - качает головой. Взгляд удивительно участливый, но мне дурно, и все еще мелькает желание ударить. - Злата, завтра за Егором прилетает мама.
   У меня заберут Егора, я снова останусь одна в прожорливом мегаполисе. Но как я отдам свое солнышко?! Темнеет в глазах, в ушах хлопок, словно кто-то проколол мятный пузырь старого "Бубль Гумма". Егор стоит бледный. Я говорю ему, что все будет хорошо, что он останется со мной, но он не верит. Наверное, потому, что я не могу выдавить ни слова из пересохшего горла.
   Ноги слабеют, я тщетно пытаюсь найти, на что опереться, и вдруг мир, покачнувшись, вверяет меня объятиям Яра...
  
   Глава N 9
  
   Я стараюсь не думать о том, что у меня заберут Егора. Я стараюсь не смотреть на Егора, бессвязно отсчитывая последние минуты до завтра.
   Завтра за ним приедет мама.
   А я?
   Я - чужой для него человек, знаю. Сама виновата, что прикипела, но... мама есть мама, даже такая, с торшером на голове.
   Зачем ей понадобился Егор? Я не знаю. Но ребенку, наверное, с родителями будет лучше, они создадут для него должные статусу условия, а я...
   А я переживу. Одиночество - это не страшно. В конце концов, я всегда могу вернуться сюда, в город детства, и здесь спокойно себе зачахнуть. А что? Цвести я ни для кого больше не собираюсь, пускать корни - тоже. Быть перекати-поле легче, веселей, а я иногда грежу о беззаботности. Мне двадцать два, а внутри все мертвое, и я почти физически ощущаю, как мертвеет еще одна часть меня.
   Не больно.
   Пусто, холодно, но не больно.
   И слез нет. Наверное, они остались там, под дождем осени...
   - Злата, - Яр берет мои руки в свои, а я не спорю.
   Двигаться не могу. Дышу - и ладно. Говорить совсем тяжело. Слышу - и хорошо. Еще бы что-то понять...
   - Злата, - повторяет он, и я по голосу различаю, что он рядом, скорее всего, сидит на корточках, но почему-то не вижу его, перед глазами белая пелена, - я приехал не для того, чтобы сказать тебе, что Егора заберут.
   Нет? Странно. Разве не он сказал мне об этом. А впрочем, какая разница кто... Руки Яра такие горячие, но убрать ладони не могу. Не хочу. Не получится. Он не отпустит.
   - Я приехал, чтобы сказать: если ты хочешь оставить Егора... если вы оба хотите... есть шанс. Мы можем попробовать...
   Есть шанс? Я не верю. За ним приезжает мать. Сама... Приезжает...
   А я в двухкомнатную квартиру вернусь одна. Наверное, это к лучшему: и не придется ставить перегородку, и по утрам никто не разбудит, и никто не будет бухтеть, что так долго можно делать в ванной, и никто не будет сидеть напротив меня, разбивая кокос и мчаться по лужам за тортом... А утром никто не попросит завтрак и не сварит кофе так, чтобы заляпать белую печку. Никто спросонья не поцелует в щеку, думая, что я сплю и не прошлепает на кухню, дожидаясь когда я встану, замечу босые ноги и заставлю идти за тапками в комнату. Никто не будет ежедневно у магазина проверять в банкомате карточку - не пришел ли наш гонорар. И мне некому будет пожелать: "Добрых снов, непослушное солнышко" и услышать притворное: "Ага, нашла солнышко! Я не такой пока круглый!" И не с кем будет стоять у окна и смотреть на пушистый снег, что, кружась, прячет серую осень.
   Зима пришла.
   Холодно.
   Мне бы согреться...
   - Мы можем попробовать... - это Яр повторяет или я застыла во времени? Столько всего передумала, а прошла лишь минута - так чудно. Мир становится четче, начинаю различать освежающе-горьковатые запахи и... отодвигаюсь. Спина устала, а так легче, и можно закрыть глаза и...
   Стоп!
   Разве прятаться от проблем - это выход?
   Мы можем попробовать... И пусть меня пугает случайное "мы", оно несет в себе перспективы. Проще сидеть вот так, откинувшись на спинку дивана, делать страдальческое лицо и сожалеть о том, что случится завтра. Сложнее попробовать изменить завтрашний день, или, по крайней мере, встретить его с открытыми глазами.
   Ну, начинаем?
   Рядом мама, папа, бабуля, за ней переминается с ноги на ногу молчаливый Егорка, а глаза в глаза... напротив меня Яр.
   - Попробовать? - спрашиваю его, и вижу, как оживляются лица родных, как пытается улыбнуться Егор, заметно расслабляется Яр. Мой бывший меня боится? Или, что вовсе невероятно, я вела себя так, что он... за меня боялся?
   - Да, - Яр выпрямляется; надо же, я успела забыть, какой он высокий.
   - Как?
   - Есть один способ.
   Явно тянет, значит, способ мне не понравится, но, может, я смогу... ради Егора? Вон как он глазищами умоляет решиться, но опасается, что предпочту отсидеться в теньке. Может, думает, что был нужен мне только вытрясти деньги из брата?
   Я бы подумала так, наверное, если бы от меня отказались без боя...
   Неужели я действительно когда-то считала себя мирным воином? Надо же. А сейчас рвусь драться, подбираю оружие... Но пока не могу и представить, какой выход увидел Яр. Его мать, наверняка, знает, что мы в разводе, кто-то из бывших слуг шепнул, что хозяин всех разогнал, а Егор живет не с ним, а со мной, и она решила эту тяжкую ношу взять на себя. Ношу... Вряд ли вдруг воспылала чувствами к сыну. Хотя бы к одному из них...
   - Да, - подтверждает Яр, - она знает, что Егор живет с тобой. Она так же знает ваш адрес и знает, что... мы с тобой в разводе. Но, - Яр какое-то время рассматривает занавеску в зале, а потом упирает в меня такой тяжелый взгляд, что удивительно, как занавеска не изменила карнизу с ковром, - она понятии не имеет, где живу я.
   Не дождавшись моей реакции, Яр вкрадчиво продолжает мысль:
   - Мы можем сделать вид, что я живу с тобой.
   - Не хватало!
   - Мы можем сделать вид, что я живу с вами.
   - Нет!
   - Мама уверена, что Егору нужна семья...
   - Ты не был женат, но твой брат все равно жил с тобой!
   - Да. Со мной.
   И я, наконец, считываю между строк. Он - семья для Егора, я - никто. И даже такая мать предпочтительней, чем никто.
   - Это займет несколько дней, - говорит Яр. - Она увидит, что мы вместе - какая разница, где мы живем? А потом... я могу съехать...
   Могу...
   То есть, может съехать, а может остаться?!
   - Ты съедешь! - выпаливаю.
   - Как скажешь, - поспешно соглашается, а до меня доходит, на что я только что подписалась. Это же...Яр будет жить в моей квартире... В нашей квартире с Егором... И как не сойти с ума?
   Я не выдержу. Не смогу. Я все-таки сброшу его с балкона...
   Егор мгновенно оказывается рядом и обнимает и шепчет что-то ласковое, от чего успокаиваюсь. Подняв глаза, смотрю на Яра: а он не кажется довольным перспективой жить со мной в тесных квадратных метрах. Наверное, зря я вижу во всем тайные умыслы, но все же...
   - Зачем ты это делаешь? - спрашиваю его.
   - Егор тебя любит, а ты любишь его.
   - Только поэтому?
   - Любовь - слишком редкое чувство, Злата, чтобы им разбрасываться.
   Что он может знать о любви, если сам не любил, не любит? Что могу знать о любви я, если опустошена? Скользкая тема. Не для меня. Не с ним.
   - Ты уверен, что не хочешь уехать в Голландию с мамой? - спрашиваю Егора.
   Тот качает головой раз сто, не надеясь на мое быстрое понимание. Вся родня копирует синхронный узор напольного ковра, вроде бы и есть, но незаметны: молчат, не вмешиваются, только дышат громко и не в унисон, выдавая свое присутствие.
   - Хорошо, - подтверждаю согласие, - если ты думаешь, что это сработает...
   - Заеду завтра в пять, - посмотрев на часы, объявляет Яр и раскланивается с моими родственниками. - Мама, вы, как и ваша дочь, изумительно красивы... Папа, я как и вы, не могу сказать, что очень рад знакомству, не скрещивая за спиной пальцы... Бабуля, ваш бантик очаровательно молодежен.
   Он уже практически у двери, когда меня осеняет, что он уходит. Один. В ночь. В чужом городе. Догоняю его, когда обувается.
   - Ты куда?
   Мне, действительно, интересно, где он планирует провести ночь - не из ревности, а потому что теперь он мне нужен, предпочтительно живым, а в нашем городе нет ни одной гостиницы и посуточно квартиры не сдают. Было бы лето - перебился, а так - снежок, и в квартире не тропики, на улице и подавно. Простынет, и отпаивай его потом чаями и микстурами, вместо нескольких дней проваляется в нашей с Егором квартире неделю, и мне что, самой прыгать с балкона от такого соседства? Нет уж, пусть объясняется.
   - Самолет только завтра утром, так что поищу, где остановиться. Завтра, как и сказал, заеду за вами. Успеете собраться?
   - Да, - киваю, - но вряд ли ты за это время успеешь найти ночлег.
   - Очень мило, что ты за меня переживаешь, но я справлюсь.
   Я оглядываюсь на родителей. Те - ждут развязки событий. А бабуля, качнув седовласой головой и, соответственно, бантиком, решительно объявляет:
   - Ну вот что, молодой человек, никуда вы не пойдете!
   - Неужели? - заинтриговано оборачивается Яр.
   - Да, - гремит бабуля прорезавшимся сопрано, - у меня переночуете.
   - К чему такие сложности?
   - А к тому, - бабуля упирает руки в стройные бедра, - что чем ближе вы ко мне будете, тем больше у меня шансов надавать вам заслуженных пощечин.
   С минуту они рассматривают друг друга, и когда я уже думаю, с кем разыскивать Яра с утра пораньше - с милицией или родней (от него за версту разит деньгами, а у нас народ простой: если денег много, ими надо делиться), он с улыбкой отвешивает полупоклон и очаровывает бабушку обещанием:
   - Буду рад рассказать вам свою версию за чаем с баранками.
   И вот интересно, как он узнал, что по ночам бабуля коротает бессонницу чаем с бубликами и сухарями? По ее фигуре такое не скажешь. Но слова Яра не только радуют бабулю - как же, вдвоем и ночь не длинна, - Егор носится по комнате постреленком, а родители, многозначительно переглянувшись, скрываются на кухне.
   - Давайте, обсудите что там у вас с глазу на глаз, - советует Яру бабуля, - и пойдем ко мне. Сомневаюсь, что здесь вас накормят.
   - Сомневаюсь, что он от этого умрет до завтра, - усмехаюсь я.
   - Сомневаюсь, что даже если и умру, ты это заметишь, - громко вздыхает Яр.
   Бабуля тоже ретируется на кухню, мы остаемся втроем.
   А и... терпимо... Переносимость нормальная, по крайней мере, у меня скулы не сводит и я не шарахаюсь от каждого жеста. Пожалуй, несколько дней выдержу, да и не будет Яр сиднем дома сидеть - так, для вида разок заночует. И то... если не будет занят... на одной из квартир...
   Но только я расслабленно перевожу дыхание, как слышу за спиной:
   - Яр! А мы про тебя статью написали! Я кое в чем немного усомнился, а так все знал! Может, проверишь?!
   Всерьез прикидываю варианты: скончаться не сходя с этого места или совершить двойное убийство, когда дальнейшие слова Яра в одну секунду превращают меня в огонь, а в следующую - уничтожают до состояния пепла.
   - Конечно, - говорит он, прожигая душу темными глазами, - я с удовольствием почитаю.
   Мальчик сверкает, как наливное яблочко и то ли действительно вспомнил, что я принимала участие в написании статьи, то ли из вежливости спрашивает не против ли я, чтобы ее проверили на ошибки. Момент, когда можно соврать, что статья отправлена редактору, безнадежно упущен, и вот я сижу в комнате, смотрю в спину, закрывающую мой ноутбук, жду непонятно чего.
   - Ты собиралась это отправить? - спрашивает Яр, не оборачиваясь.
   - Да, - говорю его спине. - А что, нашел несоответствия?
   - Всего два, одно из них пустяковое. - Он быстро вносит поправки, и я не выдерживаю. Подхожу, всматриваюсь в экран. - Вот здесь, - показывает, - я стажировался в Англии, а не Голландии. И не два года, а три.
   Как по мне, обе поправки пустяковые, но спорить - это тратить на Яра время, и вообще... Я не хочу... мне неудобно... в общем, я не могу видеть его в своей комнате, не желаю терпеть его присутствие больше, чем это необходимо.
   - Ну ладно, - Яр отворачивается, - думаю, теперь это можно отправить.
   - Я сама.
   - Как знаешь, - легко соглашается, но не отходит, пока я, бегло просмотрев изменения, не отправляю письмо редактору. - Могу прогнозировать, что статью не только утвердят, но и закажут новый материал.
   Я вовсе не собираюсь обсуждать с ним карьерные планы, но молчать с ним невыносимо.
   - Сомневаюсь, - пожимаю плечами.
   - Зря, - улыбается он.
   Улыбается так, что мне хочется хлопнуть перед ним дверью, да так, чтобы задеть хотя бы кончик носа.
   - Злата, - прищуривается, рассматривая меня, - я знаю, что ты вольна жить как хочешь...
   - Вот именно, - вскидываюсь, думая, что начнет говорить о Макаре.
   - Но с тобой ребенок.
   - И, поверь, я о нем не забываю.
   Егор кивнув, отворачивается к балкону. Что он там высмотрел? Окурки моего оцта? Морозные узоры на стекле? Вот же притвора!
   - Уверен, что это так, - говорит Яр. - Да и Егор не даст забыть о себе, но... Иногда кажется, что это единственный выход, но это тупик, Злата.
   - Моя личная жизнь тебя больше не касается.
   - Да. И нет.
   Он резко поднимается и мне на долю секунды кажется, что надо мной одна из моих надуманных башен, и что если я закрою глаза и смогу убедить себя, что ничего нет, башня рассыплется. Я раньше так делала, правда, тренировалась подолгу, чтобы по кирпичикам разрушить провинциальные комплексы. Потом или устала, или обленилась, или привыкла к себе. А башня не унимается, вторгается в личное пространство, у меня в ушах звон колокольни, а ей хоть бы что - снова сильна и как шпала прямая.
   - Хотя бы ради Егора, Злата, не ради меня...
   Говорящая...
   Пока я раздумываю над странной фразой, Яр приседает у моей кровати и достает забытый коньячок и подсохший лимончик на тарелочке.
   - Отдай.
   - Уверена?
   - Дай сюда.
   - Злата...
   - Это не мое!
   - Но ты так рьяно это оберегаешь...
   - Да! Я пью! По ночам! Доволен?!
   Яр скрещивает на груди руки, склоняет задумчиво голову.
   - Доволен, - говорит, - теперь я уверен, что это не твое.
   Довел меня до точки кипения и теперь он доволен. Ужасный человек. Невыносимый. Неуютный. Как я могла считать его добрым и ласковым? У него же на лбу написано - "Осторожно, голодный хищник!". Представляю, сколько таких же овец, как я, подпортили из-за него свои шкурки.
   - Ненавижу, - шиплю в лицо, и хлопаю дверью, относя папину радость на кухню. А вслед мне слышится такое же, едва различимое, как моя ненависть:
   - Да. И нет.
   И что это значит?
   Если он думает, что мне нечем заняться только как ребусы его словесные разгадывать, так ошибается. Это его "да и нет" - это что? Согласен, что я его ненавижу, но сам относится ко мне лучше? Или не верит, что я говорила всерьез?
   Удивительное самомнение.
   Он отравил мне поездку, из-за него я мчусь сломя голову в играющий судьбами мегаполис, не проведя с родными даже недели. По-моему, ненависть - самое логичное чувство.
   Да?
   Или нет?
   Отец припрятывает коньяк до следующего приезда подходящего зятя. Мама пытается реанимировать лимон, но осознав, что дело бесполезное, а продукт жалко, уговаривает папу на вечернюю чашку чая. Бабуля запасается котлетами, двумя порциями картошки в горшочках и уходит с моим бывшим. Я держу открытой дверь, пока они садятся в лифт, потому что в подъезде опять кто-то выкрутили лампочки.
   В окошко провожаю две удаляющиеся фигуры. Идут под руку, что ли? Городу явно не помешал бы хоть один фонарь вне центра, а то не люди на улице, а одни суетливые тени. Экономят себе в карман, а потом умильно рассказывают, что у нас высокая преступность.
   Едва не вывернув шею, все-таки замечаю, что у соседнего подъезда Яр оборачивается. Не то чтобы мне есть до него дело, просто загадала: если обернется, то...
   А впрочем, все это детство и все не важно.
   Да, прекрасная мантра: не важно... пустое... мне все равно...
   Только устаешь от нее быстро, словно ты-фрукт, а мантра - соковыжималка. Для морального отдыха нет ничего лучше однотипных сериалов или передач о звездах - не запоминаются, не откладываются в подсознании, не давят на мозг. Так, картинки мелькают. Говорящие куклы.
   Мы семейно усаживаемся в зале перед телевизором, хотя они стоят в каждой комнате. Время от времени разбавляем молчание комментариями. Егор в кресле корпит с ноутбуком, убеждает, что делает домашнее задание, но с чего бы такая улыбочка? А, ладно, завтра наша вольная жизнь заканчивается, завтра мы оба под микроскопом его мамы и брата.
   И почему я не выбрала пятикомнатную квартиру, в которой есть минимальный шанс затеряться? Если продержимся без убийства хотя бы два дня, то...
   Нет, это тоже неважно. И невозможно. И зря.
   - Ты могла бы как эти звезды, - говорит отец, насмотревшись о светской жизни, - а мы бы с матерью тобой любовались. Гордились, что у нас такая дочь получилась.
   - Любуйтесь сейчас, - отбиваюсь, - пока я рядом и не накрашена.
   Егор хихикает и у меня все больший соблазн заглянуть в его ноутбук. Мама по-доброму улыбается, прильнув к папиному плечу. Отец не сдается.
   - А вот серьезно, - рассуждает на полном серьезе, - ты же сейчас с ними на одной ступени. Ты тоже можешь ходить на все эти презентации, открытия выставок, делать умное лицо и крутиться перед камерами. Разве нет? Ты ничем их не хуже.
   - Давай я куплю тебе видеокамеру и дам эксклюзивное интервью, если ты хочешь любоваться на меня с телевизора. Еще и накрашусь, чтобы больше повода для гордости. Хочешь? А могу уговорить дать интервью Егора. Представляешь? Наследник династии Самарских! И денег у него, наверняка, побольше, чем у меня.
   Егор хмыкает, но не ведется на провокацию, отец упрямствует в слепой любви к дочери, и тогда мне приходится сдать карты.
   - Пап, я понимаю, что для тебя и мамы я самая лучшая в мире и все такое. Но куда мне до светских тусовок? Я была один раз с Яром на выставке - ничегошеньки там не понимаю; ходила, хлопала глазами от страха, что что-нибудь спросят, и я его опозорю. Так то был шанс опозорить мужа, а сейчас-то себя. Насчет того, что я не хуже звезд... Ты знаешь... я думаю, что по меньшей мере, не лучше. Они чего-то добились, они сделали себе имя, - неважно какими путями, - а кто я? Ну, есть у меня деньги, но разве я сама их заработала? Нет. Сама я кто? Начинающий журналист? Думается, моя карьера закончится после первой статьи. Начинающий копирайтер? Так я постоянно ищу отмазки, чтобы не браться за очередное задание на сайте: некогда, не мое, не успею, не выйдет...
   - Ты - сказочница! - отвлекается от ноутбука Егор.
   - Да, - пытаюсь не передать горечи, - когда-то давно я правда верила в сказки.
   - А сейчас? - осторожно спрашивает мама.
   А сейчас я и в жизнь не верю. Но вслух, конечно, этого не говорю, вру, что устала, хочу спать, сворачиваю беседу и пытаюсь разлучить свое чудо с ноутбуком.
   - А купаться? - возмущенно напоминает он, и пока я иду ставить воду, пока вода закипает, получает отсрочку. Видимо, недостаточную чтобы завершить уровень игры, ибо по-джентльменски настаивает, чтобы я посетила ванную первой.
   Такое купание не в удовольствие, а необходимость и я справляюсь быстро, а мальчишка с кислой рожицей уходит к тазику с цветочками и пахучему гелю для душа.
   - Вот интересно, - бурчит недовольно, - зачем гель для душа, если душа у вас нет!
   - Ты прав, - соглашаюсь и меняю гель на кусок хозяйственного мыла. - Так лучше?
   - Тьфу, - понюхав, отплевывается, - что это за вонючка?!
   Вырвав у меня из рук флакончик с запахом пачули и абрикоса, выпроваживает и поспешно закрывает дверь, ворча, что это ж надо придумать террористическое испытание, что от такого мыла и крысы подохнут, уж лучше пахнуть цветочками, хоть и тоже противно...
   На выходе я встречаю его с тюбиком мази. Всю аптечку перелопатили, пока нашли подходящую мазь. Аптечка - это три пакета, о которых все в семье знают, и два припрятанных от фашистов, наверное.
   - Да ну, она вонючая! - вместо благодарности упирается мальчишка и пытается выбить мазь у меня из рук. - Не хочу такую под глаз!
   - Иди сюда, чемпион, - маню пальчиком, - а то завтра мама тебя не узнает.
   - А можно подумать, за ночь все пройдет, - бережно гладит свой фингал, отскакивая в сторону. - Нет же? А так я буду с синяком и еще и дурно пахнуть! Мама точно подумает, что я у вас бесхозный! Нет, не хочу этим мазаться!
   - Как хочешь, - смиряюсь, хотя родители неодобрительно хмурятся.
   Плохо меня знают, что ли?
   Мальчик довольный усыпает, и тогда я крадусь к нему с тюбиком, на ощупь все-таки щедро мажу под глазом. С чувством выполненного долга сладко засыпаю.
   Не знаю, что меня разбудило. Шаги? Шорох? А после подозрительная тишина? Бросаю взгляд на расстеленное кресло - так и есть, пусто. Тапочки не пытаюсь найти - в такой темноте безнадежно. Иду скорее по ощущениям, хотя и некий больничный запах притягивает. Нашла. На кухне, забравшись на стул и уткнувшись в окно, сидит Егор и так громко, вздыхает, что хочется повиниться. Эх, я стала не просто бесчувственной - черствой... Наверное, учуял запах мази и от этого проснулся.
   Останавливаюсь за его спиной, чтобы не напугать, тихо спрашиваю, почему не спится, а в ответ слышу такое, что у самой мурашки по коже:
   - Домовые замучили.
   Оглядываюсь - никого. Фуух... Но свет не зажигаю, чтобы остальных не будить, ближе к Егорке подтягиваюсь, тоже утыкаюсь в окно. Темень улицы чуть разбавляет снег, пока еще белый, машинами не объезженный.
   - Скину одеяло на пол, - жалуется Егорка шепотом, - потом просыпаюсь от духоты, а оно опять на мне! Перевернусь на бок, а меня кто-то махнатой рукой по лицу гладит! А темно так, что не разглядеть ничего! Жуть!
   - Сильно испугался? - Глажу его по спине, успокаивая.
   - Ты что? - сверкает возмущенно глазами. - Да я специально нашел где потемней и пришел сюда! Там-то темно, но ты рядом, и сколько я потом ни ждал, домовой не вышел. А здесь, пока я один, думал, может, покажется?
   - Давно ждешь?
   - Да больше часа точно! Спать, что ли, он ушел?
   Я поддакиваю, чтобы уговорить Егора вернуться в комнату. Идет неохотно, укладывается еще неохотней, но засыпает быстро. Наверное, дольше простоял у окна, чем час, и подмерз маленько - вон как завернулся в одеяло. А тайна с домовым раскрывается утром, когда проснувшись с рассветом, я застаю папу, складывающего в аптечные пакеты тюбики с мазями от синяков и ссадин. И вообще-то... его руки можно назвать махнатыми, хоть он и мой папа. Через минуту раскрывается тайна самоползущегося одеяла.
   - Так спит неспокойно твой мальчик, - сетует мама, выходя из ванной, - на пол одеяло сбросил и мерзнет! Я два раза вставала и два раза одеяло на полу!
   Но Егору я, конечно, ничего не сказала - пусть пока еще есть возможность, чуть-чуть поиграет в сказки: их очень мало в нашей реальности. Но бывают. И не всегда закачиваются свадьбами, а иногда только с них и начинаются. Могла ли я, к примеру, подумать, что выйду замуж за миллионера, разведусь, а потом буду еще статьи о нем писать, как о великом герое?
   Все-таки хорошо, что редактор меня "зарубит" после первой статьи... Кстати, надо набраться храбрости и заглянуть на почту - вдруг я уже свободна и от работодателя и от агента? Расстроится мальчик, но мы с ним другое общее хобби найдем.
   Стараясь не разбудить Егора, тяну ноутбук в зал, усаживаюсь в кресло, захожу на почту. Пришел ответ от редактора. Ай... боязно немного... пусть даже это и не работа всей моей жизни, но когда посылают, все равно как-то неудобно и переживательно. Открываю письмо, начинаю читать и... И поверить не могу, что редактор не упал с дуба, когда это писал: "Превосходно! Легкий слог! Оригинально!" Это он обо мне, точно?
   Открываю отправленный файл, читаю. Да ничего особенного - родился, учился, стажировался... Ну, пусть и легкий слог, но сюжет-то скучнейший! Или я чего-то не понимаю?
   Читаю дальше, практически дохожу до конца, и...
   - Мамочки!
   Мама тут же оказывается рядом, а с ней отец и взъерошенный Егор. Со всех сторон заглядывают в ноутбук, нависают на плечи, и дышать тяжело. Пытаюсь спихнуть их - не поддаются, охватывают лианами и читают.
   - Н-да, - говорит отец, с подозрением посматривая на меня.
   - Вот оно как, - говорит мама, поглаживая меня как маленькую по голове.
   - Ухтышка! - целует в щеку Егор.
   Удовлетворив любопытство, они расходятся, а я в который раз перечитываю треклятые строки из своей (моей ли?) статьи, и теперь мне понятны реверансы редактора.
   Есть две версии статьи, та, что моя и.. эта.
   В моей концовка выглядит так:
  
   "... Итак, делаем закономерные выводы: Самарский Ярослав Владимирович - не просто состоятельный бизнесмен. Он - один из самых богатых людей нашей страны, миллионер. Довольно симпатичный, что легче всего отметить по детским фотографиям, к статье прилагающимся и... внимание!.. Он - холост!
   С учетом того, что он был женат трижды, разрыв между разводом и новой свадьбой составлял не больше года, а с последнего развода прошло уже несколько дней, у жаждущих стать новой женой олигарха не так уж много времени, чтобы перехватить его.
   Из проверенных источников (внимание на подпись автора статьи) добавлю, что в настоящее время сердце и безымянный палец Самарского Ярослава Владимировича свободны. Так что желаю вам удачной охоты, милые дамы!
  
   Самарская Злата Юрьевна"
  
  
  
   А в новой версии:
  
   "... Итак, делаем закономерные выводы: Самарский Ярослав Владимирович - просто бизнесмен. Не самый богатый человек нашей страны, хотя и один из самых трудолюбивых. Он очень красив, невероятно харизматичен, что легко отметить даже по детским фотографиям, к статье прилагающимся, но... внимание!
   Увы, не свободен!
   Из проверенных источников (смотрим на подпись внизу статьи) известно, что в настоящее время сердце Самарского Ярослава Владимировича безнадежно занято. С учетом всего вышеперечисленного, для жаждущих стать женой олигарха в следующей статье будет составлен актуальный список свободных миллионеров.
   Удачной вам охоты, милые дамы!
  
   Самарская Злата Юрьевна / Самарский Ярослав Владимирович"
  
  
   Глава N 10
  
   В комнате никого, кроме нас двоих.
   Когда Яр пришел, все притворились безумно занятыми и впихнули нас в замкнутое пространство. Дверь в комнату никогда так плотно не закрывалась и предполагаю, с той стороны ее придерживают как минимум шесть ушей.
   - Ну? - Яр безразлично смотрит на ноутбук и с интересом переводит взгляд на меня. - Что ты хотела мне сказать такого срочного?
   У меня много слов. Очень. Но все только для Яра, а не для ушей за дверью: родители меня воспитывали скромной приветливой девочкой и с учетом моего знака зодиака не сомневались, что достигли успеха. Но сейчас у меня буквально темнеет в глазах от желания подпрыгнуть баскетбольным мячом к его шее, схватиться за нее и скрутить как рождественскому гусаку.
   - Статья, - выдавливаю через силу.
   Единственное слово, а дается с таким трудом, будто я кричу с высоченной башни на последнем глотке воздуха.
   - Ее приняли? - Яр более благосклонно смотрит на ноутбук и менее заинтересованно на меня. - Если помнишь, я был в этом уверен.
   Уверен. Он слишком самоуверен. Во всем. И меня это дико злит. И буквально выводит из себя его спокойствие. И темный взгляд. И мелькнувшая на устах улыбка. И запах, знакомый, любимой мной запах сандала с грейпфрутом - сегодня он более ощутим, чем вчера. Сегодня он такой сочный, словно кто-то всю ночь не баранками да рассказами баловался, а высиживал на сандаловом дереве с большим красным фруктом в зубах.
   - Ты внес в мою статью свои правки, - я могу говорить менее эмоционально и не размахивать перед лицом руками, но не в этот раз и не с этим собеседником. - Ты... посмел...
   - Да, - а он только что не облизывается - настолько собой доволен, - я посмел.
   И ни грамма раскаяния, вранья, что так вышло случайно, что он не хотел, что это шутка, и он постарается все исправить. Шаг ко мне, так близко, что и ладонь не пролезет между телами. Его дыхание горячит мне макушку, мое согревает грудь в рубашке треклятого красного цвета.
   Я не сделаю шага назад. Я знаю, что лучше не провоцировать хищника. И не смотреть в глаза.
   Лев. И овца.
   Странно, но страха нет. Только злость, одуряющая своей беспомощностью. И легкое сожаление непонятно зачем, отчего. Если он думает, что запугал, если уверен, что ему все позволено по праву силы...
   Легкое прикосновение к волосам усмиряет зародыш воинственности. Тоже мне... взяли моду... как маленького ребенка...
   - Злата...
   Я не буду смотреть. Не когда он так близко. Уворачиваясь от жарких пальцев, поднимаю случайно глаза и... Я смогу, я выдержу, не расплачусь от обиды и слабости, и не буду подсчитывать ресницы, как считала, пока он спал у меня под боком... когда-то...
   - Я не знаю, что хочу с тобой сделать... - признаюсь.
   - Знаю.
   - Я не знаю, как выдержу эти несколько дней.
   - Знаю.
   И меня просто бесит это его всезнайство и жалость в глазах. Он уверен, что загнал меня в угол, и я буду ждать, когда он меня прикончит? Черта с два! Я усвоила урок и с тех пор быстро бегаю. В прошлый раз долгие разговоры привели к смерти моего сына, а сейчас под сочувственным взглядом Яра медленно умираю я. Сердце бьет камнем по ребрам, ноги ватным коконом тянут вниз, но я спрашиваю безразлично:
   - Знаешь "что"?
   - Знаю, что ты хочешь со мной сделать на самом деле. Знаю, чем закончатся эти несколько дней. Знаю, что с тобой хочу сделать я.
   - Не могу поверить...
   Я хочу сказать, что поверить не могу, что встречаются в мире такие самоуверенные и наглые типы, но Яр опережает меня. Он говорит нечто невероятное, нечто такое, от чего холодит все внутренности и хочется убежать, спрятаться, забиться в темный угол под мохнатую руку домового из детства.
   И я бегу, прячусь...
   Нет, мне только кажется так. Я стою напротив и слушаю, слушаю...
   - Тебе не нужно верить мне, Злата. Для тебя это пока слишком сложно. Лучше я докажу на деле.
   - Докажешь мне "что"? - пытаюсь хотя бы отодвинуться, и тут же упираюсь спиной в руку Яра. Когда он успел обнять меня? И почему рука его забирает мой холод и страх, и отчаянье? Нет, конечно же, мне только кажется так...
   - Всему свое время, - усмехается Яр и склоняется так низко, что я от греха подальше поджимаю губы. - Возможно, ты возненавидишь меня еще больше, но я все равно это сделаю.
   Странный у нас разговор. Да и не разговор, а скорее танцы над бездной.
   - Сделаешь "что?"
   Усмешка Яра оборачивается лучезарной улыбкой, будто только и ждал этого вопроса, более того - уповал на него надежды.
   - Для начала я сделаю это, - произносит с придыханием у моих губ и прикасается к ним большим пальцем. Обводит по контуру мягкой подушечкой и медленно, не отпуская моего взгляда, ныряет неглубоко внутрь.
   Я дергаю головой, но мне только кажется так - я просто склоняю голову к его ладони. Я с силой отталкиваю его, но мне только кажется так - мои ладони лежат на его груди и поднимаются и опускаются вместе с его дыханием. Я ударяю его коленом в пах, но мне только кажется так - мои бедра вжимаются в его и продолжают уже без меня дикий танец.
   Перед глазами вспышками мелькает ночь и прохладная стена одного из обычных баров. Я льну к мужчине с пшеничными волосами и мысли вразлет - неважно кто он, чей. Он мой. Безымянный. На одну только ночь. Мой палец исследует рот мужчины, а потом...
   - Да, - шепот Яра рвет на кусочки мои бастионы и барабанные перепонки, - ты помнишь...
   Яр медленно убирает большой палец, выискивает что-то в моих зрачках, и видимо обнаружив искомое, припадает губами к моим, обновляя сумасшедшими поцелуями мою память.
   Да, я помню наше знакомство...
   Помню странную свадьбу и ночи вдвоем. Поначалу. Пока не проснулась любовь. А потом...
   С силой прикусываю его язык и отпихиваю от себя. Прочь! Не могу! Я не верю! Не хочу больше!
   Яр облизывает губу. Я вытираю рот ладонью. Никогда больше я не позволю ему или другому мужчине себя топтать. Никогда не позволю себе любить слишком сильно, без оглядки, без остановки.
   - Никогда больше... - говорю ему, - никогда...
   И троеточие.
   Нет нужных слов.
   А он спрашивает из любопытства, так, мимоходом: выдержу ли я столько, потому что никогда - слишком долго. Мы сплетаем дыхания, взгляды переплавляем в тяжелые цепи. А я выдержу: я свободно живу без него, и когда его нет, боль, жалея меня, пульсирует, но не вьет из меня веревки.
   Но как выдержать с ним?
   Как суметь притвориться, что мы все еще вместе, просто сменили жилплощадь? Типа вместе ведь можно быть не только по паспорту и прописке...
   Как мне выдержать его мать, не стащив с ее головы безумную шляпу? Как не плюнуть в лицо, не ударить, ненавязчиво не подтолкнуть к распахнутому балкону?
   Злость отвратительно закипает огненной лавой. Нет, уйди, оставь меня, не могу...
   Оседая на пол, чувствую теплые руки и так близко дыхание человека, которого ненавижу.
   - Я не выдержу... - говорю ему.
   - Выдержишь.
   - Я не смогу...
   - Сможешь.
   Я не плачу, я не дрожу, я не бью его в грудь кулаками, не царапаю щеку, не рвусь из объятий металла. Он не просит ударить еще, не требует, не подстрекает, не пытается вытолкать мою боль, не стирает пальцами мои слезы. Это просто кажется так...
   - Дыши, глубже дыши. Стало чуть легче?
   - Все прекрасно, разве не видишь?
   - Вижу, - его влажный палец ползет по моим щекам, или щеки мои были влажными отчего-то. - Все, теперь ничего не заметно.
   Поднимаемся, приводим в порядок одежду, осматривая друг друга. Где моя пудреница? Ладно, видели и похуже.
   - Все? Готова?
   - Да, - киваю, - только у меня есть условия.
   - Хочешь их обсудить прямо сейчас?
   - Пока не обсудим, я даже с места не сдвинусь.
   - Занимательно.
   Он приваливается к двери, я не двигаюсь как обещала.
   - Первое. Ты никогда больше не вмешиваешься в мою жизнь.
   Яр пожимает плечами, мол, что вы мне здесь приписываете?!
   - И второе будет? - спрашивает пораженно.
   - Даже не сомневайся. Завтра же ты составляешь обещанный список холостых олигархов.
   - Не терпится снова замуж?
   - Не терпится посмотреть, как ты будешь выкручиваться из той ямы, в которую сам себя и загнал.
   - Из какой же? - осматривается.
   - Как ты думаешь, - мне нравится его злить, только он вовсе не злится, - что скажут, - по меньшей мере, скажут, - тебе твои приятели-олигархи, когда меркантильные дамочки начнут на них охоту?
   Неожиданный хохот Яра сотрясает дверь, и ее пытаются приоткрыть с той стороны для лучшей слышимости.
   - Злата, - говорит он, отсмеявшись, - иногда я забываю, насколько ты не искушена в этих вопросах. Да ничего они мне не скажут. Ничего из такого, о чем ты наивно подумала. Возможно, подарят коллекционный коньяк, возможно, новый кий для бильярда. Если дамочки будут этого стоить. Мои приятели-олигархи, как ты их называешь, с удовольствием поиграют с меркантильными дамочками в "рыбалку". Но скажи: где ты видела, чтобы акул ловили на удочку?
   Акулы - точное слово, и одна из акул - Яр, небрежно-спокоен, гипнотизирует меня взглядом, зная, что не он - я на крючке.
   - Завтра у тебя будет список, - говорит будто делает одолжение.
   Не уверена, что теперь он мне нужен. Пусть бы сам сочинял статью, так нет же, подставил и вроде бы так и надо. Это редкий талант, превратить "никакое" настроение в "просто ужас". Поскорей бы избавиться от соавтора - я его к сотрудничеству не приглашала. Но единственное, что могу сделать прямо сейчас - освободиться из замкнутого пространства.
   - А что это у вас с лицом, молодой человек? - интересуется бабуля, когда мы выходим. Но косо поглядывает на меня. - Кошек у нас никогда не было, а выглядите вы, будто пытались стащить соседскую, да она не давалась.
   - Да уж, - папа радостно потирает руки, любуясь бывшим зятем, и с гордостью выпячивает грудь, подмигивая мне. - Моя школа! С детства еще говорила мне, мол, папа, я не казачка! Я - казак!
   - Было такое, - вздыхает мама, обнимая отца.
   - Ухтышка! - восхищается Егор, поглаживая свой синяк для сравнения.
   Яр и правда выглядит не так эффектно, как до прибытия в город, рубашка не идеально выглажена, лицо в свежих царапинах - но это вам не по курортам заграничным ездить. Это провинциальный городок и народ здесь простой, не жадный на искренние эмоции. Как говорится в одной рекламе: "Любите Родину, мать вашу!"
   А хмурится-то как перед зеркалом в прихожей! Но не жалуется и не сдает имя несговорчивой кошки.
   Пока выкатываем чемоданы в тесный коридор, бабуля преследует нас с пакетом, полным свежеиспеченных пирожков. Причитает, что зря что ли, встала ни свет ни заря, но мы держимся группкой и отказываемся: до аэропорта часа полтора ехать, лететь всего два часа, есть не хочется, тут бы проснуться... Но точно знаю, что пожалеем, когда прилетим, потому что мы-то собирались в гости надолго и даже холодильник разморозили. Радую и себя и бабулю и беру пирожки, мне же не пешком до самолета идти.
   Целую, распушиваю ее новый бантик, все счастливы, все довольны. Но в коридорчике только прелюдия: спускаемся на улицу, постоять на холоде у такси, помолчать, еще раз пообниматься. На это семейное мероприятие поспевает соседка теть Вера и так вздыхает, что почти перекрикивает папу, как бы вскользь и как бы никому угрожающему, что если что, то и приехать не трудно, он бокс не забыл, а правила его и раньше не особо волновали.
   - Я понял, - говорит Яр, - но вы меня, надеюсь, тоже услышали.
   Отец безбоязно повторяет угрозу, но Яр дважды не реагирует: о чем-то переговаривается с бабулей, пока Егор прощается с дворовыми ребятами. Мне мерещатся заговоры и переглядывания, и немного легчает, когда Яр отходит чтобы поставить в багажник наши чемоданы и по другую сторону от машины наблюдает за нашими проводами.
   - О чем шептались? - невзначай оказываюсь возле бабули.
   - О тебе, - признается без обиняков. - И всю ночь о тебе говорили.
   - А баранки хоть ели за увлекательной беседой или некогда было?
   - Знаешь, хватит ерничать, Злата, - совершенно неожиданно получаю выговор. - Я знаю, что случилось, знаю не только с твоей позиции, но с двух сторон. Нет, он не наговаривал на тебя и себя не выгораживал. Наоборот. Так вот, Злата, к чему веду: если уж простить не в силах, не лучше ли наказать того, кто все это с вами сделал, чем друг друга?
   Я смотрю на снег, на теть Веру, на унылый подъезд, чтобы не видеть глаз бабули и чтобы не сдаться. Она права, во всем права и так бы, непременно, поступил более сильный человек, а я...
   - Я не могу...
   Кричу Егору, что пора. Он машет мальчишкам, и бежит ко мне, обнимая с разбега; потом одумывается и обнимает маму, папу, бабушку. Они так радуются, будто я их никогда не обнимала, мамуля даже смахивает слезу.
   Жаль, что нельзя растянуть минуту в час. Последний раз обернувшись, ныряю в распахнутую дверь машины и все смотрю, смотрю...
   - Не расстраивайся, - слышу голос Яра.
   Понятия не имею когда и зачем они поменялись с Егором, но он рядом, и я едва удерживаюсь от того, чтобы не вытолкать его в двери, осуществив навязчивую мечту. Мне хочется причинить ему боль, хочется отплатить за свою, но я не могу. Да и бабушка... лучше бы она не говорила того, что сказала у машины.
  
   Не лучше ли наказать того, кто все это с вами сделал, чем друг друга?
  
   Лучше, но я так и не знаю, кто это был и за что. Мама Яра, которую завтра увижу? Повариха? Семейный врач? Или кто-нибудь, кого я не знаю? О ком даже не слышала?
   Я понятия не имею, как подступиться к разгадке, а Яру плевать.
   Не то, чтобы мне нужна его помощь и не то чтобы я думала, что для него это важно, просто... надеялась. Надеялась, что он захочет как минимум потешить свое эго. А, впрочем, зачем ему тратить жизнь на поиски неизвестного, если с моим уходом ничего не изменилось? Он не любил меня, ребенка считал чужим, денег дал достаточно, чтобы теперь я выбирала любовников. Это я брожу в прошлом, путаясь у людей под ногами, отвлекая от миллионов, эффектных брюнеток, считающих, что он должен на них жениться хотя бы за перенесенные пытки силиконом.
   Пусть целует надутые губы, пусть мнет искусственную грудь, пусть куклы рожают ему детей...
   А я своими глазами увижу, как он мучается в тесной двухкомнатной квартире после своих хоромов, как мерзнет даже на застекленном балконе. Не моя вина, что сейчас не лето. Одна комната занята Егором, в зале сплю я, так что только балкон или кухня. Но кухню я не отдам.
   Представляю себе эту картину: толстосум, свернувшийся эмбрионом на моем балконе! Сенсация, да? Может, позволить увидеть это кому-то, кроме себя?..
   Зажмуриваюсь довольно и тут же слышу ласковый голос Яра. Ласковый, в противовес моей злости:
   - Поспи.
   Из духа противоречия открываю глаза как раз в тот момент, и вижу, как он проводит ладонью по своему бедру. Это... что... он... Надеюсь, он не думает, что я лягу ему на ногу?!
   - Надеюсь, ты не думаешь, что я позволю помять свои отглаженные брюки? - поражается Яр, заметив мой пристальный взгляд.
   Он проводит рукой по черным брюкам от английского портного, снимает невидимую соринку, и отворачивается к окну. А я все еще смотрю на его бедро. Конечно же, это просто дань таланту портного.
   - Откинь голову назад, здесь довольно мягкие сиденья. Ехать почти два часа, а ты ведь любишь поспать подольше до первой чашки чая.
   Перед глазами мелькает комната с белым ковролином, огромная кровать с красными простыням, и одуряющий запах жасминового чая. А рядом, на тарелочке...
   - Не спится? - Яр достает термос, наливает в мою старую глиняную чашку зеленый чай и почти делает глоток, но заметив мой ошарашенный взгляд, спрашивает: - Хочешь? Или поспишь?
   Он снова проводит рукой по своему бедру, только медленней, гораздо медленней, чем в прошлый раз и сколько ни присматриваюсь, я не вижу и намека на соринку.
   - Как знаешь, - говорит Яр и налив чая в картонный стаканчик Егору, нагло пьет из моей кружки. Но как будто этого мало, достает из пакета сырок в шоколаде, разворачивает и беспардонно ест у меня на глазах. Егор от сырка отказывается. Меня никто не спросил. В расход идут бабулины пирожки, и за тремя мужчинами, - водитель даже из вежливости не отказался, - я едва успеваю отвоевать один для себя, вкусный, с мясом, как я люблю, но всухомятку немного саднит горло.
   - Налей мне чая, пожалуйста.
   - Пожалуйста, - наливает в кружку, из которой только что пил.
   Наверное, картонный стаканчик был один, и я не спорю, хотя это не гигиенично, не эстетично и слишком интимно для тех, кто терпеть друг друга не может.
   - Есть еще один шоколадный сырок, хочешь?
   - Да, спасибо.
   Пусть наша любезность будет репетицией к предстоящему спектаклю. Если повезет, мамаша Яра надолго не задержится и тем самым спасет своего старшего сына от обморожения.
   Наевшись, все-таки засыпаю и видимо, без оглядки на принципы, потому что открыв глаза, обнаруживаю свою щеку на плече Яра, а свою руку на его бедре.
   - Как брюки? - спрашиваю сонно. - Не примялись?
   - Наоборот, немного разгладились, - говорит он, выходя из машины.
   Я тоже выхожу, совсем не спорю, когда Яр расплачивается и выгружает чемоданы. Пока он кому-то звонит, а мы с Егором топчемся у машины.
   - Подмерз! - хвастается мальчишка. - Думал уже будить тебя. Сначала было интересно, а потом ужасно нудно, такой аэропорт никакой. Но когда я с пилотом разговорился, немного увлекся.
   - С каким пилотом?
   - С нашим, я сбегал к самолету, поздороваться.
   - И тебя пропустили?
   - Конечно.
   - Подожди, - немного торможу со сна, - а почему меня не разбудили?
   - Не давали, - шепчет доверительно и делает вид, что ничего важного не сказал.
   - А долго не давали?
   - Да час почти! Я же говорю, успел заскучать!
   Закончив разговор, Яр подходит к нам.
   - Мы что, - провожаю взглядом отъезжающее такси, - из-за меня опоздали на самолет?!
   Егор хохочет, Яр невозмутимо говорит, что никогда не опаздывает, а меня накрывает паника. Самолет раз в день и если мы опоздали, как же дама с торшером?!
   Паника никого не трогает из моих спутников, а двое мужчин в летной форме едва ли вообще меня замечают. Катят наши чемоданы, а мы идем следом. Встречные пассажиры смотрят завистливо и зло, а у меня такое чувство, что я единственная ничего не понимаю.
   На бесконечной взлетной полосе, где асфальт нагло целуется с небом в облаках, раскинула крылья белая металлическая птица. Кроме нас не видно, чтобы кто-то спешил к ней. Вообще кроме нас никого не видно. По мере приближения, начинаю беспокоиться и несу всякую чушь:
   - Мы на этом летим?
   - Да.
   - Билеты у тебя?
   - Нас впустят, - усмехается Яр.
   И, действительно, стюардесса так счастлива, будто нас только и ждали. Могут ведь наши улыбаться приветливо, а не в натянутом оскале, могут, даже радостно за родину. Зря меня пропускают вперед, потому что я остановившись в дверях, смотрю на мягкие кресла, белоснежный ковер, бутылку шампанского в ведерке со льдом, матовые высокие бокалы, нарезки, и безуспешно пытаюсь высмотреть хоть одного пассажира.
   - Это твой самолет? - выхожу из оцепенения.
   - Нет, моего знакомого.
   - Иногда я забываю кто ты и насколько богат.
   - Знаю. Я мог бы устроить возвращение на трамваях, но они есть не в каждых городах, не говоря о селах. Мы бы прилично опоздали, а я терпеть этого не могу.
   - Это я помню, - ворчу.
   - Пойдем! - Егор подпихивает меня вперед, как я его в общественном транспорте, устраивает краткую экскурсию, водя за собой. - Это маленький самолет, - говорит он, - ты не потеряешься.
   - Надеюсь, - встревает в разговор его брат.
   - Вот смотри, - продолжает мальчик, заговаривая меня, чтобы не успела ляпнуть Яру что он заслуживает, - здесь комната для отдыха, здесь ванная, а здесь столько вкусного, что я даже спать расхотел!
   Перекинув из шкафа на одно из кресел шоколадки, жвачки, конфеты, втискивается между вкусностями сам.
   - Даже не думай, что я позволю тебе испортить зубы и желудок. - Оставляю только черный шоколад, если обертка не врет - швейцарский, и сок.
   - Ну, Злата! - просится котенком. - Я же умру от голода, а ты потом будешь скучать! Очень скучать...
   - Это аргумент, - соглашаюсь, - скучать мне не хочется.
   Достаю из сумочки мамины котлеты, при виде которых жалобы и шоколадки забываются. Уминая, Егор делится двумя с братом. Я напряженно всматриваюсь в окно, пока не взлетаем, а после поминутно посматриваю на часы Яра.
   - Расслабься, - он подает мне бокал с шампанским и внимательно наблюдает: возьму-не возьму. Я отпиваю, когда он делает крупный глоток. - Хотя бы так...
   Я оставляю его замечание без ответа. Яр тоже больше не заговаривает. Зато Егор тарахтит всю дорогу, перебивая радио, где "Смысловые Галлюцинации" предлагают за звезду полжизни. Не вовремя эта песня... Тут и так, небо и облака, год жизни точно слизал страх, а еще эта песня... С сотней других пассажиров мне бы было спокойней, а так мне кажется - мы особо уязвимы.
  
   ...А Гагарина зря обидели
   Принесли похоронку матери... - обреченно накатывает песня.
  
   Нет, это выше моих сил!
   - Послушай вот это, - Яр вставляет мне в уши наушники, и я расслабленно улыбаюсь под музыку моря, подумав, что поспорить могу в другой раз.
   А к этому можно привыкнуть...
   Наверное...
   К шуму моря, я имею в виду...
   Интересно, если бы я не проснулась, меня бы разбудили или опять выжидали час? Уже не узнаю, притворяться под гипнотизирующим взглядом сидящего напротив мужчины довольно сложно.
   Странно, что нас не встречает машина - или когда горничная сказала, что Яр всех уволил, он уволил абсолютно всех? Ладно здесь, берем такси, а кто теперь за рулем его вишневой машины?
   Пока едем, Егор успевает похвастаться, что разбирать чемоданы не собирается, а позовет Полину. Я не отговариваю раз он хочет потратить немного денег своего брата. Тот вообще думает о другом.
   - Ты найдешь место для моих вещей?
   - Только если ты принесешь самое необходимое.
   - Самое необходимое - ноутбук, без остальных вещей, даже без карточек, я могу легко обойтись. Но будет правдоподобней, если несколько моих рубашек потеснят твои блузы, ну и средства гигиены, согласна?
   - Фен можешь оставить дома, если что, можешь пользоваться моим, - не удерживаюсь от колкости, а то подозрительно все у него четко.
   - Хорошо, - говорит он, - я возьму с собой свои бритвы, если что, можешь опять ими воспользоваться.
   Значит, он тогда заметил, что я пользовалась его бритвой. Заметил, но ничего не сказал, хотя я слышала: мужчин это жутко раздражает и бесит...
   Машина останавливается у подъезда, Яр расплачивается, пока я с восторгом смотрю на окна квартиры. Она пока не знает, что я подумываю выкупить ее у хозяев, но кажется, что уже ждет: уютной тишиной, покоем, обещанием домашнего счастья.
   Яр помогает занести наши чемоданы, но сам не заходит.
   - Думаю, вам лучше немного отдохнуть пока, а позже мы прогуляемся.
   - В смысле?
   - У нас нет ни одной фотографии. Тебе не кажется, что правдоподобней, если они будут?
   - Даже не знаю, если честно. А мы успеем до визита твоей мамы?
   - Конечно.
   - А если она нагрянет, а мы как раз распихиваем фотографии в спешке или сортируем твои трусы?
   - После последнего своего визита она не нагрянет без предупреждения. Ты же видишь: сказала раньше на несколько дней, что прилетает.
   Да, последний - он же первый для меня визит свекрови начался и закончился отвратительно - сплошная серая полоса с единственным проблеском, когда я пыталась спуститься по веревочной лестнице с балкона, а она верещала, что я это назло, чтобы ее сын обвинил свою мать в убийстве жены.
   - Злата, - чувственная усмешка Яра выдергивает меня из воспоминаний, - я позволю тебе рассортировать свои трусы, если тебе этого так хочется.
   Яр уходит, а я все еще стою на пороге, думая, а что это было вообще?! Это так вот он не вмешивается в мою жизнь?! Да он буквально душит меня своим присутствием и намеками! И ведь обещал... Нельзя ему верить... нельзя... А ведь как обещал проникновенно, как...
   Стоп! А как именно он обещал?
   В упор не могу вспомнить.
   Начнем по порядку. Я выдвинула два условия, первым из которых было не вмешиваться в мою жизнь, а он...
   А он согласился составить список миллионеров и проигнорировал мой ультиматум!
   Ух...
   Хорошо, что сумму отступных оговаривал Егор, а то бы я, наверное, пожизненно выплачивала компенсацию холодному, расчетливому, коварному и мнящему себя харизматичным и красивым, прохвосту-миллионеру!
   Он вернулся через час, как ни в чем не бывало, с одним чемоданом и Полиной. За двойной тариф девушка бросилась активно заполнять мои полочки мужскими вещами, а я как не у себя дома - честно слово. Сижу сиротой на диване, смотрю как мои кофточки теснятся рубашками и так мне их жалко...
   - Ты обманул меня, - говорю спине Яра.
   - А, - говорит он, присмотревшись ко мне, - ты, наконец, поняла, что провалила переговоры.
   - Ты обманул меня, - повторяю упрямо.
   - Нет, я просто отстаивал свои интересы, а то условие, которые выдвинула ты, было бессмысленным даже для тебя самой, поэтому ты о нем и забыла. Подумай о том, чего ты хочешь на самом деле, и мы опять поторгуемся.
   И я начала думать.
   Смотреть в спину, обтянутую красной рубахой, и думать...
  
   Глава N 11
  
   Нет, у меня, конечно, было предчувствие, что прогулка ничем хорошим не закончится, но чтобы настолько...
   Вышли из дома в разном настроении: Егор задорно бегал вокруг меня и Яра со снежками, угрожая если не улыбнемся - бросить их куда попадет. Яр делал вид, что верил, я - что не слышала угрозы. Цель затянувшейся прогулки, как нам объявил фотограф еще у подъезда - поиски живописных мест для семейного снимка, но маленькие островки снега перемеживались с грязью и обыденностью и, видимо, новомодную фотокамеру не вдохновляли.
   По-моему, я единственная страдала предчувствиями, из-за чего временами нервно оглядывалась и отставала. А в общем, было скучно, холодно, но терпимо.
   И вдруг...
   Подумав, что Яр и Егор остановились, предлагая мне скорее догнать их, я прибавляю ход, и что вижу, отпыхавшись? Собаку. Огромную мохнатую собаку неопределенной расцветки с комьями в шерсти, инеем на спине и сосулькой вместо носа. Собака лежит, дрожа и рыча под взглядами моих спутников, а они о чем-то переговариваются, причем гораздо тише после моего приближения.
   - Ну, - говорю, - возле собаки, что ли будем позировать?
   Оба смерили меня странными взглядами.
   - А она нам по стилю подходит, - хохотнув, говорю я, - у меня глаза узкие от недосыпания, у Егора фингал, у... некоторых на лице отпечаток тракторной борозды, а у собаки все сразу. Прямо как член семьи.
   Яр и Егор виновато прячут взгляды, словно это они довели собаку до ужасного состояния. Я пока все еще ни о чем не догадываюсь, а потому весело продолжаю:
   - Так что? Кто возьмет ее на руки? Скажем вашей маме, что это у нас комнатная болонка - все равно породу невозможно проверить.
   - Злата... - начинает Яр.
   - Златочка... - нет, Егор, конечно, у меня ласковый котик и все такое, но не подлиза, и все же я даже в тот момент не напрягаюсь. Смотрю на небо, бросившее горсть белых перьев, на торопливо пробегающих мимо прохожих, на своих подозрительно тихих мужчин.
   - Да-да? - подбиваю хоть одного из них развить свою мысль.
   Они снова переглядываются, и вроде бы собираются в чем-то признаться, но не решаются.
   - Ты действительно хочешь сфотографироваться с собакой? - вместо этого спрашивает Яр.
   Не знаю, удалось ли мне взглядом передать, что я думаю о его сообразительности, но на ответе Яр не настаивает.
   - Она вообще-то красивая... - заступается за брата и собаку Егор.
   Ребенка я не могу послать даже мысленно, поэтому просто пожимаю плечами.
   - Правда-правда! Ее только проверить у ветеринара, отмыть и она знаешь, какая благодарная будет?
   - Не думаю, что выставить мокрую собаку на улицу в мороз сострадательно. Егор, от кого, кого, но от тебя такого не ожидала. Так что, мы будем фотографироваться или идем домой греться?
   - А ты ничего не имеешь против сострадания Егора? - подозрительно мягко спрашивает Яр. Впрочем, это сейчас я понимаю, что подозрительно, тогда подумала, что - ну, должен же он лучше знать, с кем живет его брат. Сам-то так и не понял меня.
   - А почему я должна быть против? - удивляюсь. - Он же свои деньги на это тратит.
   - То есть... весь вопрос в деньгах? И если, скажем... надо купить корм этой собаке...
   - Магазин у тебя за спиной. Надеюсь, ты не думаешь, что сбегаю я?
   Яр и Егор топчутся возле собаки, и та, видимо, пообвыкнув, перестает рычать, а тоже посматривает на меня поочередно с ними.
   - Я могу сам купить, Злата! - тараторит Егор. - Вопрос совсем не в этом! Мне не трудно! Ты же знаешь, какой я ответственный!
   - И такой же скромный, как твой брат.
   Оба растягиваются в довольной улыбке, а у собаки отпадает сосулька с носа от их дыхания, и она громко чихает.
   - Простудится, - сокрушается Егор.
   - Да, здесь холодно, - печально поддакивает Яр.
   Собака громко и долго вздыхает.
   - Поэтому не мешало бы сфотографироваться, наконец, и вернуться домой, - замечаю я.
   Они медлят, а потом, видимо, туго соображая от холода, признают мою шутку на счет фотографии с собакой удачной и на полном серьезе обговаривают, кому где становиться. Мне выделяют место справа от псины.
   Уверена, на снимке у меня не будет узких глаз, потому что я в шоке.
   Яр щелкает раз, второй, меняет нас с Егором местами и снова щелкает. Потом бесцеремонно сует деньги бегущему мимо мужчине с просьбой запечатлеть нас и успевает обнять меня до того, как я закричу.
   Мы снова меняемся, неизменна только собака и подкупленный прохожий. Яр просит улыбнуться, и пока я выправляю оскал, целует под вспышку камеры. Второй кадр, наверняка, лживо продемонстрирует, как мы обнимаемся, но не заметит как сильные мужские ладони сжимают мои кулаки. А в третьем - пока мы выясняем отношения, а Егор подслушивает, главенствует только собака.
   Я прихожу в себя, когда фотограф отдает камеру, справедливо решив, что отработал оплаченную услугу, в которую семейные разборки не включены.
   - Дома поговорим, - угрожаю Яру, чтобы не думал, что легко отделался.
   - Да, - поддакивает Егор, - домой бы...
   А в глазах такая тоска, что разрывает мне сердце. Эх, померзну еще пару минут для счастья ребенка!
   - Ты хочешь сбегать купить ей что-нибудь? - киваю на собаку. - Давай, мы подождем.
   - Да нет, - мнется, - толку? Она поест, и все равно будет лежать здесь, на холоде, вся грязная, никому не нужная...
   - Ну, а что мы можем сделать? - развожу руками, и вот здесь начинается худшее!
   - А ты бы хотела что-нибудь сделать для собаки? - допытывается Егор.
   - Злата, ты серьезно? - восхищается Яр.
   - Не то, чтобы я рвусь в волонтеры, - предупреждаю на всякий случай, - я вообще ведь журналистом работаю.
   Правда, я планирую написать еще только одну статью, но четко чувствую, что лучше сейчас это не уточнять.
   - И еще, - набираю обороты, - хочу всерьез заняться копирайтерством. И вообще у меня много планов... Но если в моих силах помочь... дать денег на "Вискас", к примеру - почему нет?
   - Твоя бабуля все-таки мало осведомлена о кошках в вашем доме, - потирая ссадины на лице, улыбается Яр, - зато ты явно в теме. "Вискас" - кошачий корм. Но не думаю, что эта собака переборчива, не похожа она на избалованную жизнью.
   Вообще-то собака чем-то похожа на меня, но я в этом никогда не признаюсь.
   Взглядом, что ли? Или намеком, что шерсть не такая темная, как кажется, а скорее, русая, с рыжиной? Или тем, что лежит в грязи, на холоде, как и я когда-то?
   - Мы сегодня идем домой? - спрашиваю, подавив ком в горле.
   - Да, конечно, - говорит Яр и после дирижирования Егора, выбивает у меня почву из под ног: - Злата, к вопросу о сострадании... Ты бы согласилась взять эту собаку к себе?
   - Нет! - в ужасе выпаливаю я. - Нет! - повторяю, чтобы перестали смотреть так жалостливо мои спутники. - Нет! - говорю специально для заскулившей псины.
   А ровно через час, после того, как псина объездила с Яром и Егором половину города в шикарном авто, посетила дорогого ветеринара и вернулась из собачьего салона, я заставила ее вытереть лапы об коврик и улечься на него в прихожей, поближе к выходу, на случай, если я все же одумаюсь.
   - Спасибо! - лезет с обнимашками Егор.
   - Гулять с ней три раза в день, не забывать кормить и самое главное - никогда не купать в ванной, - не поддаюсь на ласку.
   - Все сделаю! Все запомню! - смеется он и забирает псину показать ей новый, или кто знает - первый в ее жизни - дом.
   - И как это называется? - спрашиваю у Яра.
   Вообще-то вопрос не к нему, просто мысли вслух, а Яр так, случайно рядышком стоит, вот и попался под руку. А я ведь помню о поцелуе на улице, так что хоть так отведу душу, выскажусь.
   - Мой авторитет рушится на глазах, - жалуюсь. - Я сказала собаке лежать, Егор увел ее на экскурсию. Как думаешь, кого в следующий раз она будет слушать?
   Иду в зал, сажусь с ногами на свой диван и смотрю, как два бесенка мечутся в соседней комнате. На душе как-то теплеет, хотя подозреваю, проблем у нас с собакой будет море. У меня в детстве даже неприхотливые хомячки не приживались, а здесь такая зверюга с характером!
   - Она явно уже выбрала себе хозяина, - говорю я присевшему рядом Яру.
   - Она выбрала себе друга, - с улыбкой говорит Яр.
   - Послушай, в тему о друзьях... - вспоминаю наставления бабули, что совсем не думаю о будущем мальчика, и пересказываю их бывшему. Может, и правда Егору начать в школу ходить, пусть в элитную - их хватает в городе, но главное, чтобы с ровесниками общался, а то сидит в четырех стенах и со мной - разве я компенсирую ему всех?
   - Злата, ты компенсируешь ему самое главное, - говорит Яр, внимательно меня выслушав, а я тихо млею от его слов, не знаю почему. - А что касается школы... Твоя бабуля права. Она вообще очень мудрая женщина. Планировалось, что Егор уедет в Англию, но сомневаюсь, что он теперь туда захочет, если он и раньше не рвался.
   - Из-за собаки?
   - Теперь и из-за собаки тоже, - улыбается мягко, совсем как прежде, и ощущения у меня рядом с ним немного меняются. Нет жуткого желания оттолкнуть, отодвинуться, отсесть подальше. Мне комфортно, хотя он явно преодолел мое личное пространство. Так странно, зима на улице, холод, а я начинаю оттаивать.
   - Я тряпка, - делаю вывод, не сразу заметив, что произношу это вслух.
   И, наверное, достаточно громко, потому что и псина, и Егор тут же оказываются в зале, садятся передо мной на ковер. Один из них по-турецки, подперев кулаком подбородок. Вторая - вразвалку, но задумчиво почесывая мохнатой лапой стриженый лоб. А Яр, расположив руку вдоль спинки дивана, едва ли не касается пальцами моей шеи, и мое тело мурашками реагирует на его близость, даже при стольких свидетелях, даже прекрасно помня, чем у нас все закончилось в прошлом...
   - Да, тряпка, - ставлю окончательный диагноз и самое время расплакаться, жду только намека на согласие, жалость, да хотя бы кивок, а они на меня смотрят - все, даже псина, даже Яр, глаз которого я физически не могу сейчас видеть, - смотрят недоуменно и осуждающе, что ли.
   - Ты - добрая, - наконец, говорит Егор, но серьезно, по-взрослому, ни капельки при этом не ерничая.
   - Ты - искренняя, - говорит Яр, щекоча горячим дыханием шею.
   Я с сомнением смотрю на псину, но она только трет лапой лоб, видимо, пока еще не составила своего мнения, присматривается.
   - Ты так раскрашиваешь настоящее, что в нем хочется жить, - говорит Егор, ловя мою ладонь и пожимая ее на весу. А приподнявшись, захлопывает мне пальцами рот.
   - Интересно, а как это я раскрашиваю настоящее? - спрашиваю, чтобы отвлечь их от своих красных щек. - А, поняла, - дурачусь вместо Егора, - я же сказочница!
   Но моя шутка производит странный эффект. Егор рассматривает меня как экспонат в музее. Собака, собиравшаяся уйти, видимо, устав от моего самоедства, оглядывается и громко шлепается на зад. А Яр оголяет все мои нервные окончания легким (случайным) касанием языка моей мочки и шепотом в самое ухо:
   - Нет, ты не сказочница, Злата. Ты - сказочная.
   А я так и сижу, поджав ноги и не оборачиваясь, чтобы никто не заметил, как я дрожу. И не понял, как странно мне слышать такие слова.
   Милая, хорошая, умница - простой набор для всех девушек помню, а чтобы именно для меня...Не было, как и чувств...
   Егор, поднявшись, с усмешкой закрывает мне рот.
   - Не забывай про муху, - говорит, бросая меня с братом наедине, - сегодня у нас день сострадания, было бы жаль насекомое.
   И псина, гавкнув в знак согласия, сбегает за ним. Дверь в комнату закрывается. Ну, вот... собственно... а мы расселись вдвоем на диване...
   - Вы сделали фотографии? - хвалю себя, что ловко придумала, как разбавить затянувшееся молчание.
   - Да, - потянувшись через меня, Яр достает фотографии. Оказывается, все это время они лежали на тумбочке, справа от дивана, и их никак нельзя было достать, случайно не задев моей спины длинными пальцами.
   - А рамочки купили? - спрашиваю важно.
   - Ты во мне сомневаешься? - и снова, потянувшись, Яр задевает мою спину и с тумбочки достает рамочки для фотографий. Самые простые, как я и просила, чтобы их потом не жалко было выбрасывать.
   - Может, вставим? - Пытаюсь выбрать из горы снимков хоть один удачный, но то акцент на фингал Егора, то на царапины на лице Яра, то на мои неестественно круглые глаза. - И вставить-то нечего. Даже не знаю, что и делать... Может, так?... Ох, хоть бери и задом переворачивай... Просила же попроще.... Чтобы раз - и вошел, а здесь... Я уже и запыхалась... Нет, в этом определенно нужна практика! Ты ничего не хочешь сделать?
   Оборачиваюсь и... прикипаю к темному взгляду. Цвет сини словно растворился, одни зрачки, пожирающие меня алчно, долго и в свое удовольствие.
   - Хочу, - чуть хрипло отзывается Яр, но не берет снимки, а легким движением отправляет их на пол. - И да, ты права, тебе определенно не мешает возобновить практику...
   И прежде чем я успеваю пискнуть, губы Яра нежностью давят мое сопротивление, но оставляют до того, как я сквозь сладостную дымку начинаю строить планы броска мужчины через балкон.
   - Еще хоть раз... - шиплю ему возмущенно.
   - Еще не раз... - улыбаясь, обещает он и я, уверена, с наслаждением, любуется моими раскрасневшимися щеками.
   - Послушай...
   - Успокойся, Злата, - потягивается, умудряясь задеть горячими пальцами уже не только спину, но и грудь, - я поцеловал тебя не для того, чтобы соблазнить.
   - Нет?
   - Нет, - невинный взгляд. - Я поцеловал тебя, чтобы ты не шарахалась от меня при матери.
   - Подожди! Она что, будет смотреть как мы целуемся?!
   - Сомневаюсь, что она попросит это продемонстрировать, - утешает Яр, - но вдруг придется, исключительно для правдоподобности.
   Его слова меня остужают не более чем морось - бушующий пожар.
   - Я укушу твой язык, - предупреждаю его.
   - Соблазнительно.
   - Сильно укушу.
   - Я никогда не был приверженцем БДСМ, но если ты настаиваешь попробовать...
   - Яр!!!
   - А что еще, кроме ультразвука, входит в эти игры? - спрашивает, потирая свое ухо. - Может, выберем что-нибудь другое?
   Пытаюсь высказать ему все, что думаю: все, без прикрас, но эмоции захлестывают, слов - океан, и в итоге я издаю только грозный рык.
   - О, нет, - притворно шарахается Яр. - Зоофилию я не одобряю!
   Я на пределе, а балкон так соблазнительно близок...
   - Послушай, Злата, - Яр медленно встает с дивана, и отступает к комнате брата, - сегодня же такое событие... праздник... новый член в доме...
   - Хорошо, что напомнил, - говорю я, следуя по хрустящим фотографиям за намеченной жертвой, - ты мне сейчас не только за поцелуи, но и за собаку ответишь!
   - Я, вообще-то, имел в виду себя, - говорит он, уже практически придвинувшись к спасительной двери. - Злата... Злата... ты перевозбудилась... Это очень даже хорошо... я всегда за... только... может, используем это как-то иначе, мм?
   Я наступаю. Я так близко к нему, что снова чувствую легкую волну дыхания. Еще один шаг и...
   - Сегодня день сострадания! - напоминает он.
   Я не ведусь. У него только два выбора: сдаться мне или спрятаться в комнате Егора. Уверена, он не будет впутывать в наши разборки ребенка, и прелюбопытно, как же он выкрутится?
   Его глаза сверлят мои, дыхание греет лоб и макушку, потому что смотрю на него, задрав подбородок. Все, он в ловушке.
   - Привет, - говорит Яр, растягивая губы в улыбке и прижимаясь ко мне непозволительно близко, - попалась.
   Руки его складываются за моей спиной в надежный замок, а большие пальцы рисуют непонятные иероглифы. Жарко. Холодно. Снова бросает в жар. И как можно было подумать, что я льва загоняю в угол? Он - хищник. Он играет со мной. Ну а я не боюсь, не дрожу, не бегу и не вырываюсь.
   Захотелось тебе поиграть?
   Ну давай, поиграем, большой непослушный котенок...
   Прячу взгляд, прикасаюсь грудью к его, приноравливаясь к дыханию, дышу в унисон. Его сердце так громко стучит... Как мое... Интересно, мое он слышит?..
   - Яр... - мои пальцы медленно спускаются от его уха вдоль шеи, ощущая как ускоряется пульс. - Помнишь, что я тебе говорила?
   Прислоняется ртом к моим волосам на макушке, делает вдох, словно скучал, словно не виделись вечность, словно пытается вспомнить. Только вспомнить-то нужно другое...
   - Яр, - обнимаю одной рукой, а второй глажу его от ключицы к ключице. - Помнишь, что я предупреждала тебя? Трижды. Помнишь?
   Он целует мой лоб, он губами спускается к уху - это очень опасно, это больше того, что я смогу выдержать. Позволяю понежиться себе только секунду, дарю один стон сожаления о невозможном и... как папа меня на днях научил, нажимаю всего на одну точку, и едва успеваю подхватить тело Яра, чтобы кулем не грохнулся на пол.
   - Полежи, - говорю ему, хотя он и не слышит сейчас, - и подумай над своим поведением.
   Только успеваю подняться с колен, как из комнаты выбегают Егор и собака.
   - Ой! - мальчик в шоке, обнаружив брата под своей дверью. - Это что вы, опробовали новый метод перемирья по типу "зацелую тебя до смерти"?
   - Егор! - поражаюсь познаниям, а тот отмахивается, мол, да ладно, можно подумать, он не умеет включать телевизор и пользоваться интернетом.
   Склоняется над Яром, пробует пульс, осознав, что с тем относительно все в порядке, сбегает на кухню в тщетных поисках вкусненького. Он так занят, что звонок в двери призывает только меня. Посомневавшись переступить или обойти неудачливого героя-любовника, крадусь возле стеночки, приоткрываю дверь, чтобы глянуть кто там не вовремя, и, конечно, - ну, даже сомнений не было, - вижу на пороге сначала огромную шляпу, а потом и свекровь. Бывшую - слава Богу.
   Я едва не ляпаю, почему без предупреждения?! Но одумываюсь. Сказать нечто приветливое не могу, правду - тоже, поэтому молча смотрю на нее. Она тоже не спешит здороваться и уверять, что рада меня лицезреть. А потом замечает кое-что за моей спиной и, вскрикнув, тревожит уснувшую шляпу.
   - Мой сын! О, Боже! Что ты с ним сделала?!
   Так, понятно, думаю я, надо было перетащить Яра в зал, да кто же думал, что его мамаша снова заявится так не вовремя. Прямо и не знаю, какое из двух ее появлений хуже: первое, когда застала лежащими нас с Яром в постели; или второе, когда он один отдыхает без сознания в коридорчике на собачьем коврике?
   Делать нечего, открываю ей двери, покаянно вздыхая.
   Она делает шаг, и я вижу, как шляпа снова качается в шоке из стороны в сторону, а потом только перевожу взгляд на ее лицо: рот распахнут, хоть трамваи пускай по такому тоннелю, глаза как две гальки у моря - вроде одно и то же, а присмотришься, и размер разный, и цвет, и какая-то странная форма.
   - О, Боже! - повторяет она. - А что ты сделала с Яром?!
   То есть... получается, в первый раз она имела в виду Егора? А что с мальчиком, интересно, может случиться? Оборачиваюсь, и застаю занимательную картину: неподалеку от Яра на полу лежит горсть желто-белых хлопьев, которыми жадно похрустывает собака. Рядом сидит Егор и жует точно такие же хлопья. Никаких опознавательных знаков, что это мои диетические хлебцы, понятно же, нет. Именно это поразило ее поначалу, а потом она увидела лежащего рядом с собакой Яра и...
   - Один с синяком в пол-лица и собачьим кормом, второй весь расцарапанный и не знаю, дышит ли вообще... Ты... их... О, Боже... Это ты их!
   Выходит, что я. Но самое интересное, что помогать-то она ни одному, ни второму не рвется, только дышит, как рыба, брошенная об лед, и стоит в красивой позе ослепленной своим отражением медузы. Мол, любуйтесь мной, я так переживаю, я в ужасе, я безутешна!
   Яр, простонав, дергает рефлекторно рукой, приоткрывает глаза и начинает осторожно, с помощью устойчивой стеночки, подниматься.
   - А вы помочь не хотите? - интересуюсь у свекрови.
   Нет, не хочет. Вместо этого поправляет шляпу и сумочку.
   - Что это было? - тряхнув головой и, уверена, пожалев об этом, спрашивает меня Яр.
   - Забыл? - огорчаюсь. - Пока Егор был в комнате, мы ловили друг друга по коридору. И, кажется, кто-то попался.
   Взгляд Яра, наконец, проясняется, и вообще он быстро приходит в себя. А заметив охающую мать, почти неуловимо примеряет маску хозяина жизни, мол, так все и было задумано. С минуту они рассматривают друг друга, но нет ни приветствий, ни объятий, как в нашей семье.
   - Ты снова пришла без предупреждения, - наконец, говорит Яр.
   - Прости! Я уже поняла, что попала в разгар ваших игр!
   Яр в два шага приближается ко мне, опутывая руками и нежным касанием пальца к шее. Я прижимаюсь к нему спиной, случайно наступив на ногу, но его это не расстраивает. Он просто расставляет ноги, взяв в плен мои, а палец и губы при этом никуда с моей шеи не исчезают.
   - Может, хватит уже этих нежностей? - справедливо возмущается свекровь.
   И я бы поддакнула ей, если бы не старалась сыграть в семью ради Егора. Я бы с таким удовольствием заехала кое-кому в прижимающийся пах, но... А это жарко в комнате или только мне?
   Свекровь, кажется, подсчитывает количество ударов моего сердца - так внимательно присматривается, склонив голову на бок, и очень сосредоточенно вслушивается. Нет, это не я дышу как загнанный конь! Не я! Но по взгляду свекрови вижу: вряд ли поверит. А когда я подозреваю, что свекровь доходит до точки кипения, чтобы высказать мне, что думает, без реверансов, выручает Егор, как раз дожевавший хлопья.
   - Привет, мам! - говорит он, и поучает своего друга-псину: - Поздоровайся с моей мамой. Ну?
   Псина, косо посмотрев на шляпу, потом на женщину, играет в игру-молчанку, а мальчишка, поглаживая ее, уговаривает:
   - Ну, пожалуйста. Что тебе, сложно? Может, она увидит какой ты хороший и возьмет тебя с нами в Нидерланды. Мама приехала за мной, а я без тебя никуда не поеду. Ну, давай, гав-гав! Попробуй! Гав-гав!
   - Это ты! - палец свекрови пытается проткнуть насквозь разделяющее нас пространство. - Ты научила моего сына гавкать и использовать дешевый шантаж!
   И пока я придумываю, как мягче послать, слышу как сзади, по-прежнему удерживая меня, чтобы не вырвалась и никому не навредила, Яр подливает масла в огонь.
   - Мур-мур, - говорит он, лизнув мою шею, - мур-мур.
   А мурлыканье и правда на кошачье похоже, даже невольно желание мелькнуло, обернуться и дернуть за хвост.
   - Ну, теперь, по крайне мере, понятно откуда у Ярослава эти царапины, - дама в шляпе облегченно вздыхает. - Но почему у Егора синяк?
   - Да подрался! Мы к Злате домой ездили, меня ее бабуля отпустила с мальчишками во дворе поиграть, вот я с ними и познакомился! - честно палит контору Егор, а потом, будто этих признаний мало, добавляет: - А я решил в школу пойти с новой четверти, в обычную, для всех. Хочу быть поближе к народу!
   Свекровь поразительно долго держится после новостей и увиденного на высоченных каблуках, и даже пытается усвоить новую информацию.
   - А это у вас кто? - тычет острым когтем в задумавшуюся собаку. - Как зовут?
   У меня почему-то крутится в голове песенка "... За звезду полжизни... За Луну свободу...", и я после недоуменных переглядываний, выдаю:
   - Звезда!
   Мурлыкающий кот позади меня пораженно застывает. Егор распахивает рот, забыв, что сегодня день сострадания даже к мухам. Свекровь с протяжным стоном снимает шляпу. А Звезда, как говорится, в шоке.
  
   Глава N 12
  
   Механическая кукушка, высунувшись из часового домика на кухне, разбавляет затянувшуюся паузу. Свекровь делает шаг к псине, склоняется вовсе не как леди, на всякий случай прикрывая стратегические места широкополой шляпой, и с изумлением вопрошает:
   - Подождите, но разве это не кобель?
   Возмущенно гавкнув, псина вынуждает ее отшатнуться и убрать от чуткого носа пропахшую цитрусовыми духами шляпу, а сама при этом ложится, не позволяя мне проверить слова свекрови. Я кошусь на Егора, который мне усиленно кивает - ага, значит, спина у нас мужчина, попутно отбиваюсь от пальцев Яра, исследующих мою шею, и на ходу придумываю, как выкрутиться из ловушки.
   - Ну да, - сообразив, соглашаюсь, - кобель и что?
   - Но ведь Звезда - женского рода! - Свекровь стучит костяшками пальцев себе по лбу, но намекает явно на мои умственные способности.
   - И что? - упрямо повторяю я. - А Сириус?
   - Что Сириус?
   Она не ждет от меня вразумительных пояснений, будто в курсе, что у нас в школе астрономию заменили дополнительными уроками физики. Но вводный-то урок, на котором заставили кое-что вызубрить намертво, у нас по астрономии был! Вот опираясь на него, я и поясняю свекрови:
   - Сириус - мужского рода, но ведь звезда. Альдебаран - мужского рода, и звезда. А Бетельгейзе - вообще среднего, и что?
   После моих пояснений, псина гордо выпрямляется и гавкает, усаживая свекровь на подвернувшийся в прихожей пуфик. С сегодняшнего дня собачий пуфик, но дама этого не знает, а потому сидит спокойно, даже величаво, выпрямив длинные ноги, и помахивая шляпой, как ручным вентилятором.
   - И что же это у вас за порода? - спрашивает, скривившись, - гончая дворовая?
   - Болонка, - ляпаю я, как и угрожала на улице.
   И нечего так на меня смотреть! Предупреждала ведь? Предупреждала! Не нужно было меня провоцировать и приводить собаку в дом, при этом даже не объяснив, что у нас станет на одного мужчину больше. Я-то подумала, что будет у меня сообщница, защитница, а здесь... А отбиваюсь от свекрови я, как будто это я сегодня день сострадания устроила! Нет, странно все-таки, почему зачинщики молчат? Собака мне нужна или кому? Такое ощущение, что в песике нуждается свекровь, и потому выспрашивает все, выспрашивает, а я как тот торговец, что корову продавал, увиливаю и лгу.
   - И давно? - не унимается свекровь.
   - Ну... - прикидываю, и снова чисто наугад, - около двух месяцев.
   - Около двух месяцев живет у вас или около двух месяцев ОН - болонка?
   Такое ощущение, что это член гестапо, удачно переживший Великую Отечественную. Притворяюсь партизаном на допросе и молчу. Свекровь выжидающе смотрит, но я молчу. Отвлекаюсь на тиканье часов на кухне, на шум города за морозными стеклами, на иероглифы, которые Яр вычерчивает пальцем на моей шее.
   - А документы у него есть?
   - Оформляются, - говорит Яр.
   Ну, наконец-то мы заговорили, а то отмалчивается, типа, не отвлекайте, занят творчеством. Я уступаю диалог ему, ну, должен же когда-нибудь и сын пообщаться с мамой, а я - как и Егор, выбираю позицию: я с вами, все вижу, но не говорю.
   - Хотела бы я посмотреть, что там нацарапают в паспорте, - прищуривается свекровь. - За деньги они ему и королевскую родословную придумают.
   - Титул не был решающим, когда мы выбирали собаку, - говорит Яр, вкладывая в эти слова некий смысл, который я улавливаю, но не понимаю. - Оформление займет несколько дней, но вряд ли ты оставишь отца одного так надолго.
   - Конечно! - вскидывается свекровь. - Если бы я оставляла его одного больше чем на день, давно бы уже была в разводе!
   - Поэтому...
   - Поэтому твой отец тоже приехал, но мотается по делам. Вы увидитесь с ним за ужином. Вы ведь собирались нас пригласить на ужин? Или этот разговор в коридоре - максимум гостеприимства и мне нужно было позвать твоего отца с собой, посидеть у двери на коврике?
   Если это был намек на ужин в моей квартире, то нет! Никто не собирался и не собирается приглашать их! Пусть я буду плохой невесткой - я бывшая, мне уже можно, пусть я разорюсь на каком-нибудь новомодном ресторане, но я даже ложкой не пошевелю, чтобы готовить для нее, а мои диетические хлебцы, которых не жаль, уже съедены.
   Сделав вид, что ни минуты не могу без прикосновений Яра, ловлю его ладонь и больно - надеюсь на это - впиваюсь ногтями, без слов выражая свой протест.
   - Я был уверен, что и с тобой мы увидимся не раньше ужина, но ты не оставила привычку врываться без предупреждения. - Во взгляде, брошенном на меня, мелькает намек на еще одно подтверждение моей склонности к БДСМ, но с матерью говорит невозмутимо.
   - Да ладно! - женщина капризно надувает накрашенные губы. - Я за два дня предупредила тебя, чтобы ты успел все уладить, а ты...
   Поднявшись с пуфика, она обходит Егора и рычащую псину, и в замешательстве осматривает зал.
   - У вас так...
   Проходит вглубь, склоняется над разбросанными снимками, нашими снимками, где каждый отличился лицом, и я уже предвижу, с каким удовольствием она пройдется по фотографиям каблуками - как бы случайно, все равно ведь валяются... Но нет. Ни шага дальше. Задерживает взгляд на приоткрытой дверце шкафа, где сложена наша с Яром одежда. На огромном диване. Усмехнувшись, проходит в комнату Егора.
   - У вас так...
   Отбрасывает шляпу на кресло, долго молчит, вновь осматривая учиненный нами бардак, а мне так не хочется оправдываться, играть роль любящей, терпеливой, сдержанной, а главное, незаметной.
   - По-домашнему? - подсказываю я.
   - Не привычно.
   - По-домашнему, - настаиваю, - поэтому и непривычно.
   Свекровь эффектно разворачивается на каблуках, сверкает в гневе глазами, как амазонка, которой приказали немедленно выйти замуж.
   - То есть, - чеканит каждое слово практически по слогам, - ты хочешь сказать, что эта конура и есть дом?!
   Еще недавно я могла только мечтать о какой-нибудь конуре, пусть гостинке, пусть комнате в коммуналке, но своей, собственной.
   - Да, - говорю, - я действительно считаю эту квартиру домом.
   - Для моих сыновей?! - Ее пальцы рисуют возмущенные пируэты, а соболиная шуба насмешливо искрится сединой, подчеркивая окружающую простоту. - Ты считаешь, им подходят эти условия?!
   Я смотрю поочередно на Егора и на Яра, и я говорю уверенно за всех нас.
   - Почему нет? Не слышала от них жалоб.
   Егор хихикает в собачью шею, Яр сжимает мою ладонь и целует за ухом, пока моя воинственность направлена на борьбу не с ним.
   - Они рождены для другого, - внушает свекровь. - Для другого, но ты, кажется, так и не поняла этого. Ты вообще не поняла, куда залезла в деревенских лаптях! Это высшее общество! Это цвет нации! Это элита! Это политика! Это деньги!
   - Правда? - улыбаюсь ей мягко, хотя негодование просто раздирает на части. Меня несет, можно сказать, заносит на поворотах, но я упорно продолжаю жать на газ, игнорируя тормоза. - Я не буду касаться политики, потому что если у нас прокуроры насилуют девушек и спят со шлюхами в банях, это, конечно, цвет нации - никто даже не спорит. Я не буду касаться судей, которым граждане добровольно посевают кабинеты тысячами долларов - это всего лишь деньги, никто даже не спорит. Я не буду касаться высшего общества, потому что это и политики, и судьи, и прокуроры, которые, конечно же, неприкосновенны, не дай Бог замарать этот цвет нации, но! Скажите мне, для чего рождены ваши дети? Именно ваши? Потому что пока мне кажется, что для одиночества. В огромном доме, безликом доме, забитом слугами, которым все равно.
   - Да ты... как ты...
   - Вы знаете, как выглядела комната Егора? - перебиваю я.
   Женщина хлопает наращенными ресницами, они такие длинные и большие, что не хуже широкополой шляпы гоняют воздух.
   - Знаете? - повторяю я. - В том самом, огромном доме со слугами...
   Прикрыв на секунду глаза, я мысленно вижу ту комнату и безошибочно перечисляю:
   - Коричневый ковролин, практически черный, кровать, заправленная темным покрывалом, зеркальный шкаф, пустые полки на стенах и ноутбук. Ах да, еще ужасно мрачные картины с омаром и чайником на столах.
   - Это Бейерен и Хеда - известные нидерландские художники семнадцатого века! Это мастера натюрморта! Но ты этого, конечно, не знаешь. Здесь нужен вкус, чутье. Эти картины бесценны. Ты хочешь сказать, что Егор нуждался в чем-то еще? Ты намекаешь, что мы не можем позволить ребенку все, что он хочет?
   - Нет, я хочу спросить: что в комнате было лично Егора? Кроме ноутбука. Что говорило о том, что там живет пытливый, сообразительный подросток, который считает своим долгом искоренять несправедливость в отношении всех, кто никому не нужен?
   Женщина застывает с очередной гримасой, словно не может придумать рассмеяться трагикомично или устроить скандал. И мне становится понятной причина ее замешательства.
   - Вы когда-нибудь видели его комнату?
   - Ах, ну конечно! - все-таки выбирает смех, истеричный, надрывный, искусственный.
   А мне не смешно. И троим зрителям этой сцены тоже - ни капельки. Егор смотрит в пол, прижимая сильнее собаку. Яр сжимает и разжимает мою ладонь, напоминая, что он здесь, рядом, и как только я захочу или кто-то из нас перейдет за грань, вмешается. Мне так обидно за мальчика, что нет торжества над врагом.
   - Его комната всегда запиралась на ключ, - говорю я.
   И свекровь снимает маску заботливой мамы - слишком она для нее тесна, слишком давит, сдирая грим. А пока тщетно ищет другую, я спрашиваю:
   - В доме Яра было несколько лестниц, но Егор любил спускаться по одной из них. Вы знаете по какой? По главной, боковой или...
   - Да Господи! - взмах рукой. - Да по главной, конечно! Не будет мой сын, как прислуга, красться по запасной! Ты понимаешь это?!
   - По веревочной, - говорю я. - Егор около двух лет занимается скалолазанием, вы знаете? Нет, по глазам вижу, что нет. А дом Ярослава - настоящий каменный замок, в котором только тени и ни одного человека, когда они так нужны. Вы знаете об этом? Да, по глазам вижу, что знаете. А эта квартира - да, в ней тесно... сейчас... потому что нас трое, не считая собаки, но мы есть... живые... И что бы там не было... Вы ведь знаете все, что случилось, верно? По глазам вижу, что да... Все мы больше чем просто не безразличны друг другу...
   Что-то мелькает в глазах свекрови - глазах, таких похожих на глаза моего маленького темноволосого защитника и бывшего мужа, и я хватаюсь за эту соломинку.
   - Вы мне не нравитесь. Я знаю, что это взаимно. Но пожалуйста, - говорю я осипшим голосом, - оставьте... с нами Егора...
   Не знаю, заметила ли она невольную паузу. Мне главное, чтобы мальчика не отняли против его воли. Мне противно, мне плохо, мне не хочется ни о чем просить эту женщину, но я повторяю просьбу.
   - Я могу купить такой же огромный дом, как у Яра, - говорю я, с благодарностью кутаясь в его объятия, прогоняющие холодящий страх, что меня не услышат. - Могу купить еще больше - было бы для кого. Пожалуйста, оставьте мне Егора, оставьте хотя бы его.
   Яр притягивает меня ближе, беря на себя мою усталость, и я позволяю себе эту вольность, слабость - если угодно. Я слаба. Пусть так. Но несмотря на пересохшее горло и готовые вырваться на свободу слезы, я с усилием продолжаю просить своего врага.
   - Пожалуйста... - Я уже не одна. За моей спиной живая опора. По ладони ползет энергия темноволосого мальчика. А у ног рычит мохнатое чудище. - Пожалуйста, не забирайте Егора.
   Свекровь быстро-быстро моргает, прячет взгляд на секунду и пронизывает им меня, словно длинными спицами моток с пушистыми нитками. Я сказала ей все, что думаю, а теперь говорит она. Я могла промолчать, но что толку? От того, что я буду казаться молчаливой овцой, волк не перестанет облизываться и быть голодным.
   - Я готовила для Ярослава жену, порядочную, милую, воспитанную, богатую, которая бы считала его своим собственным Богом. - Это она повторяется, это я уже слышала. - Но он выбрал тебя.
   Он меня же и выбросил, но об этом я не хочу говорить. Не с ней. Не сейчас. Никогда.
   - Ты ему не подходишь.
   Это тоже не новость.
   - Я решила так в первый день, как только тебя увидела, и мое мнение не изменилось.
   А вот мое - кардинально.
   Тогда я почти была уверена, что у нас все получится с Яром. Я так хотела этого, так мечтала... А сейчас я согласно с бывшей свекровью: мы с ним не подходим друг другу. Но хватит того, что так думаю я. Она этого не узнает. Хватит того, что обо всем знает Яр. В отношениях только двое, а мешанина на оптовых рынках.
   - Ты могла бы скрасить будни какого-нибудь фермера или лесничего, - рассуждает она. - Такого же, как и ты, простака в лаптях. Ты не знаешь, как вести себя в приличном обществе, как держаться, да самое элементарное - что говорить свекрови...
   - Предпочитаете лесть или комплиментов достаточно?
   - Не поможет. Ты - не та невестка, о которой я когда-то мечтала.
   - Да и вы, - не удерживаюсь от ответного комплимента, - не свекровь-идеал!
   - Вот видишь! - подхватывает она. - Ты не считаешь нужным умаслить, даже если тебе что-то нужно... А жена такого человека, как Ярослав, должна создавать не проблемы, а связи. Я была уверена, что максимум, что между вами возможно - интрижка, а он взял и женился! Женился по-настоящему! И я не могла не приехать... Я хотела остановить весь этот фарс... Яр... подумай...
   - Не понимаю... - оборачиваюсь к нему.
   Его мать так возмущается, словно это свежая новость, а как же новость о нашем разводе?
   - Не волнуйся, - улыбается мне и дышит холодом в сторону матери: - Ты забываешься.
   - Ах, наверное, - мгновенно остывает она, - для меня пока еще непривычно, что все зашло так далеко... Я надеялась, что как и раньше...
   - Нет, - обрывает надежды Яр.
   - Ты просишь оставить Егора, - переключается на меня свекровь, - а я понять не могу, почему именно ты... Почему один мой ребенок хочет жить в этих жутких условиях вместо того, чтобы улететь в Нидерланды? Почему второй вместо свободы держится за тебя? Что в тебе есть особенного?
   Она явно ожидает ответ, а я не знаю, что ей сказать. Лапти я не ношу, даже этим от прочих приезжих не отличаюсь. Что во мне есть особенного? Шаткий сказочный мир, в который иногда ускользаю? Жажда мести и в то же время нежелание мстить?
   - Она просто нас любит! - разрывает давящую тишину Егор.
   Да. Люблю. По-крайней мере, одного из вас точно, а второго... я не знаю, не хочу знать, не сейчас, слишком больно...
   - А я?
   Женщина делает к мальчику шаг, хочет погладить, но псина рычит, готовясь к прыжку. Прочь! Прочь! Чужой! И Егор не пытается пса успокоить, и не мчится к матери за объятиями. Взрослый, умный, лишенный ее любви, не спешит за подачкой.
   - А ты любишь папу, - отвечает Егор.
   - Да, конечно... я люблю твоего отца...- Опускает глаза на секунду, но вот снова вверх летит светлая бровь, снова маска воинственности на лице, примеряет латы, выбирает меч, рассматривая меня, видимо, недоумевая почему на мне домашние тапочки, а не лапти. - Что бы ты там себе не думала, я люблю своих сыновей.
   Я не спорю. Может быть, любит, по-своему. Может, у нее только один объект ненависти - я.
   - До вечера, - угрожает она ровным голосом, и уходит по-королевски, без малейших эмоций на красивом лице, и что вовсе невероятно - даже не вспомнив о шляпе-торшере, отдыхающей в кресле.
   После пережитого стресса, не сговариваясь, плетемся на кухню. Я завариваю зеленый чай. Егор быстро сооружает на всех бутерброды, благо помимо собачьей еды они успели купить человеческую. Яр высматривает что-то в окно. Звезда, не дождавшись компании, хрустит честно заработанным кормом, тыкая мордой в яркую миску.
   Ко мне возвращается чувство реальности и речь уже после первого бутерброда.
   - И что это было?
   Егор присматривается к салями, но я качаю головой.
   - Да нет, - говорю, - я о дружеском визите вашей матери. Кто-нибудь понял, что значили ее слова, брошенные перед уходом? Я люблю своих сыновей... что бы я там не думала... Можно подумать, я утверждала обратное.
   Хотя, да, намекала, если быть честной, но больше не на то, что не любит, а что совершенно не знает. И не хочет знать - вот что прискорбно.
   - Ладно, - говорю, потому что все равно никто не ответил, - вопрос был риторическим.
   С минуту жуем, пока Егор сознается, что понял, но не поверил. Он тут же получает щелчок по носу от своего брата и заверения, что ничего он не понял, а мать его, действительно, любит.
   - Ну да, ну да, - Егор давится бутербродом. - Любит так, что к тебе отправила, а тебе я даром не был нужен. У тебя свадьбы-женитьбы, жены и их ухажеры, а тут я, Карлсон, который живет под крышей.
   - Балда! - моя очередь дать ему по носу щелчок и обнять заодно.
   - Просто я говорю правду, - тянется за еще одним бутербродом.
   - Просто мама, - заступается Яр, - не всегда может показать свои чувства. Как и я.
   - Ты хотел сказать никогда?
   - Я сказал то, что сказал. Ты - мой брат и хочешь ты этого или нет, могу я показать это или нет, но никуда ты от меня не денешься.
   - Денусь! К Злате!
   - Злата тоже никуда... - умолкает на полуслове, улыбается, заметив мою растерянность. - Что касается матери, она всегда была строгой, уравновешенной, считала, что все эмоции, абсолютно все, настоящая леди должна скрывать.
   - А она, конечно, считала себя настоящей леди, - я не спрашиваю, это и так понятно. - Не удивлюсь, если в предках у нее окажется кто-то с титулом.
   Оба Самарские подозрительно замолкают.
   - Нет, не говорите мне, что так и есть. Я уже поняла, что мой круг общения - лесничий и фермер, да и те, наверное, преуспевающие алкоголики; не топчитесь по моему самомнению еще больше. Или хотя бы лапти обуйте!
   Егор хихикает, Яр успокаивает, что нет у его матери никаких аристократических корней, но, видимо, чтобы я не злорадствовала даже мысленно, добавляет:
   - Они прослеживаются у нашего отца.
   - Серьезно?
   - Да, но такие дальние, что верит в них только мама.
   - И кто же согласно древней родословной?
   - Если бы мы жили в те времена, ты бы обращалась ко мне не иначе как "ваша светлость", или милорд - но это более личное и с моего позволения.
   - Занимательная история, ваша светлость, - говорю я, поднимаясь из-за стола. Егор поспешно вскакивает за мной и бежит к себе в комнату. Псина, оставив на полу крошки, тоже махнула хвостом. - Но в нашем мире жестокие правила и дедовщина. У вас, милорд, дежурство по кухне.
   - Без вопросов, - смиренно соглашается Яр, и я вот и думаю про себя, что что-то здесь мутновато, но никак понять не могу, в чем подвох.
   Устало примостившись на диване, все думаю, думаю - о нас, о том, как странно вновь переплетаются судьбы - точнее, и не расплетались вовсе, как спаянные. И вдруг меня осеняет.
   - Яр! - пытаюсь докричаться через характерные звуки уборки на кухне. - А зачем тебе вообще здесь оставаться?!
   В общем-то, логичный вопрос и странно, что озарение снизошло только сейчас. Мать Яра убедилась, что мы якобы вместе живем, то есть, ребенок в семье - ее ведь именно это беспокоило? Вечером у нас совместный ужин. Но ничего не указывает на то, что Яр должен жить здесь. С таким же успехом он может просто подъехать на встречу, и мерзнуть на балконе не придется.
   Логично?
   Вполне.
   Мы живем вместе. Ничего не подтверждает этого больше, чем бардак, который она застала свекровь. Теперь вопрос в том, оставит ли она нам Егора, раз выполнено главное условие, или плевать ей на наше совместное проживание.
   Не будет же она отслеживать, спит со мной Яр или нет. В конце концов, это наше личное дело.
   А если будет?
   А если попытается опять доказать Яру, что я не подхожу ему, используя все тот же метод? И пока кто-то спрячется с видеокамерой на балконе, я буду лежать, сонная, беззащитная, открытая для разврата помимо воли?
   Что если Егор - только предлог, а приехала она довести начатое до конца?
   Моего конца, сведя в могилу...
   Макар мне говорил, что если не надумаю вернуться к мужу, я в безопасности, а я... Я не вернулась - нет, но ведь со стороны все именно так и выглядит. Мы вместе, пара, с нами ребенок и вон даже собака...
   - Тебе плохо? Злата! Что с тобой? Тебе плохо?
   - Она не оставит Егора, - пытаюсь удержать скулеж, чтобы ребенка не пугать, - она вернулась, чтобы забрать и его...
   - Злата... - Яр ложится рядом, так странно чувствовать его снова. - Злата, ты помнишь, я говорил, что постараюсь на деле доказать тебе, что ты для меня значишь?
   - Разве ты это говорил?
   - Почти. Другими словами. Не важно. - Обнимает меня, притягивает к себе, гладит по спине, успокаивая, разрушая не по кирпичику, а целыми блоками новую башню страха. - Я никогда не позволил бы тем, кто сделал это с нами, войти в твой дом. Никогда, слышишь?
   Я слышу. Но я не понимаю.
   - Ты знаешь, кто это был?
   - Да.
   - Ты хочешь сказать, что...
   - Моя мать не слишком любит тебя - это правда. Она вообще не способна любить. Я так думаю. Только, пожалуйста, не говори Егору. Я солгал ему, и солгу еще много раз, если будет нужно. Я хочу, чтобы у него была мать. У каждого ребенка должна быть мать, которая его любит.
   - Да, - говорю я, а перед глазами стоит лицо моего мертвого мальчика, - должна.
   - Моя мать не делала этого, Злата. Я бы не привел ее в твой дом. Я хотел, чтобы ты сама поняла это, сама увидела.
   - Не она?
   - Нет.
   - А кто?
   - Я сам разберусь с ними. Они уже знают, что я знаю. Это большие деньги, Злата, и зависть. И еще любовь.
   - Любовь?
   - Я хочу, чтобы ты пока никуда не выходила одна.
   - Почему?
   - Потому что они могут попытаться забрать тебя снова.
   - У кого забрать?
   - У меня.
   Он так странно говорит, я слышу и тут же забываю его слова. Они не складываются у меня в картинку. Может быть, отвлекает его дыхание у моего виска, может быть, его легкие набережные поцелуи моих пальцев, может быть, я немного устала и мне только мерещится его взгляд, полный раскаянья.
   - Это Стас?
   - И он тоже.
   - И Лариса?
   - И она.
   - Почему?
   Он молчит, только дышит тяжело, и целует, но уже не пальцы, а мои губы.
   - Только двое или кто-то еще?
   - Остальные к тебе не приблизятся. Не посмеют. А они... никогда не встречайся с ними одна, слышишь? Никогда без меня.
   - Долго прятаться?
   - Нет.
   - Что ты сделаешь?
   - Разберусь. Ты увидишь. Чуть позже.
   - Я сама могу разобраться, - обижаюсь, хотя знаю, что это глупо, но с другой стороны - не более глупо чем спокойно лежать в объятиях Яра и нежиться в них и черпать удовольствие горечи, зная, что будущее с ним невозможно. - Я могу уложить твоего Стаса. Как тебя в коридоре. Легко.
   - Да, на счет коридора... Я тогда притворялся.
   - Что?!
   - Я могу поиграть с тобой в эти игры... - мурлычет мне в ухо. - Только я. Могу поиграть и в другие, но не строй из себя камикадзе с кем-то еще. Это опасно.
   - Ты притворялся?!
   - Мне хотелось увидеть, что ты сделаешь со мной на самом деле, когда думаешь, что я в твоей власти.
   - Я не выбросила тебя с балкона.
   - Нет, не выбросила. Вместо этого поцеловала.
   - Ты врешь!
   - Егор бы поправил, что правильно говорить "лжешь", - просто расплывается в довольной улыбке, по которой становится ясно, что поцелуй был: мой, самовольный.
   - Егора заберут у меня?
   - Нет. Он останется с нами.
   - Но я... мы...
   Закрывает мне рот поцелуем. Я пытаюсь сказать, что не надо, что я не хочу. Я пытаюсь его оттолкнуть. А потом устаю врать самой себе и целую в ответ. Ненавидя - целую.
   Или снова я лгу?
   Я не знаю. Мне так хорошо, что не хочется проверять реальность или сон со мной рядом. Мне так странно, но не хочется приходить в себя, уговаривать мстить и продумывать планы мести.
   Те, кто думал меня растоптать, не должны управлять моей жизнью. Хватит! Не позволю им больше! Я хочу целовать - я целую. Я хочу обнимать - обнимаю. Я хочу задыхаться от пьянящих мужских поцелуев - пусть так. Пожалею? Возможно. Но не буду марионеткой в чьих-то руках.
   Я сама собой управляю.
   И мужчиной, что льнет ко мне, просит о поцелуях ...
   - Блиин... - раздается у нас за спиной недовольное фырканье и совет перед уходом на кухню: - Шли бы вы со своими массажами в ванную!
   Мы почти синхронно восстанавливаем дыхание. Бок о бок. Рука к руке. Два взгляда в один потолок.
   - Представляю, что бы по этому поводу сказала бабуля, - бормочу я.
   - Как мудрая женщина, она бы предложила нам всем переехать в квартиру побольше.
   - Кстати, - встаю, привожу с помощью зеркала и пудры лицо в более-менее не смущенный вид, - я хотела поговорить с тобой по этому поводу.
   - Ну-ну? - приподнимается на локте, наблюдая за мной.
   - Тебе ведь вовсе не обязательно жить с нами в этой квартире!
   - Ты так думаешь?
   Киваю уверенно и привожу все свои доводы. Яр слушает с милой улыбкой, но так, снисходительно, то есть, сомнительно мне, что он услышал хоть слово.
   - Я подумывал приставить к тебе охранника, но с недавних пор я больше не доверяю охране. Ты правильно подозреваешь, что приезд матери - только предлог, чтобы я мог перебраться к тебе поближе. Они попытаются взять реванш, Злата. А я попытаюсь им этого не позволить.
   - Не понимаю, зачем им я.
   - Здесь как раз все очень просто.
   - Правда?
   - Да, - поднимается с грацией льва, подкрадывается и рассматривает меня, медленно склоняя голову на один бок. Налюбовавшись - на другой. - Не так-то просто отнять у меня бизнес. Практически невозможно. По крайней мере, не им тягаться со мной. Мой бизнес - часть меня, это мои силы, мое время, моя молодость.
   - А я?
   - А ты - моя душа, мое сердце, мое дыхание. Но они это поняли раньше, чем я.
   Мое дыхание обрывается. Сердце не бьется. Душа ушла в пятки.
   Мне кажется, что я сплю, что стоит только открыть глаза и проснуться...
   Но хочу ли я просыпаться?
   Телефонный звонок избавляет меня от соблазна поверить. Он так вовремя и не вовремя одновременно. Яр о чем-то говорит, а я слышу его слова как фон, прокручивая в очередной раз и в очередной раз не веря - я душа, я дыхание, я его сердце...
   - Кто звонил? - отвлекаюсь от невозможного.
   - Мой отец.
   - Что хотел?
   - Предлагал устроить ужин в домашней обстановке, ты ведь слышала.
   Нет, не слышала, хотя он, наверное, что-то и говорил в этом духе. Да, сейчас вспоминается... было...
   - Почему ты ему отказал?
   - Я не отказывал. Предложил ресторан. Ты не любишь готовить.
   - Только поэтому?
   - Нет. Не только. - Обнимает меня, прижимает как ребенка, которому снится кошмар, убаюкивает тихим шепотом. - Я пообещал, что те люди никогда не появятся в твоем доме.
   - Твой отец...
   - Да, думаю, и он тоже.
   - Почему?
   - Это я и хочу узнать.
   - Это ты заставил приехать мать? Она не сама воспылала вдруг материнскими чувствами?
   - Ты права, я ее подтолкнул, спровоцировал, но ты помнишь, да? - что нельзя говорить Егору. Пусть думает, что она пыталась, что на самом деле хотела, чтобы он жил с ней. Мне пора собираться.
   - Нам пора.
   - Ты останешься дома.
   - Ага, разбежалась! - выкручиваюсь из объятий, рассматриваю содержимое шкафа. Яр стоит за спиной, слышу его дыхание, чувствую его недовольство, но мне все равно. Я хочу посмотреть в глаза человеку, который притворялся пуделем при слоне, а сам оказался монстром. - Ты меня не удержишь!
   Яр со вздохом отходит в сторону, потом возвращается, снова занимая позицию сзади. Одна из его любимых - вдруг вспоминается.
   - Ты хочешь позлить его? - спрашивает.
   - Для начала.
   - Ты хочешь ему отомстить?
   - Да... Возможно... Не знаю...
   Он отвлекает меня поцелуем в глаза, и я не сразу понимаю, что происходит, даже увидев золотое кольцо с пузатым бриллиантом на своем безымянном пальце.
   - Начни с малого, - шепчет Яр, сжимая мои руки - не больно, но чтобы напрасно не вырывалась. - Улыбайся. Улыбайся, Злата, врагов это раздражает.
  
   Глава N 13
  
   - Надень черное платье. И красные ботильоны. Этот клатч подойдет, в нем сочетание трех цветов, - Яр достает из шкафа одежду, не дожидаясь моего согласия. Наверное, я бы спорила, если бы не Егор: попросил довериться его брату, сказав, что у него безупречный вкус, а сам сбежал на прогулку с собакой, прежде чем я успела уточнить, почему он столь низкого мнения о моем.
   Впрочем, я не слишком выряжалась после больницы, хотя и сделала небольшое турне по бутикам. Джинсы и свитера мне привычней, удобней, в них легче слиться с толпой, даже в новой дубленке.
   А Яр считает, что на встречу с папой, если не хочу ему сделать приятное, лучше выглядеть на все сто. Внутренне я себя так и чувствую. Я имею в виду возрастное. А внешне по-прежнему выгляжу лет на двадцать, только мой хмурый взгляд добавляет солидности.
   Я буду как гнилая конфетка в блестящем фантике, если надену то, что предлагает Яр. Короткое черное платье, облегающее бедра, но без пошлости. Ни разу не выгулянные красные ботильоны Prada высотой со среднюю школьную линейку. И черно-красный клатч с вышитыми серебром иероглифами - купила так, на удачу.
   И я надену. Я не хочу сделать папе приятное. Я буду выглядеть безупречно, я буду ему улыбаться. Поначалу. А потом...
   Перед глазами мелькает картинка, как я тянусь через длинный стол и всаживаю в сердце мужчины нож, которым минуту назад аристократически резала отбивную. И кровь сочится из его рубахи, и капает, но он все равно дышит и продолжает есть, есть, есть, не замечая, что умирает... А я смеюсь, и под столом ударяю каблуком со всей силы по его туфлям из мертвого крокодила, а все едят и ведут беседу, не зная, что я убийца...
   - Злата...
   Яр встревожен, и я тоже волнуюсь - что не смогу улыбаться. И убить не смогу.
   Вот он ведь тоже мой враг, тащил меня голой по коридорам за волосы, а я недавно с ним целовалась.
   - Все хорошо, - говорю ему, а он знает, что вру и продолжает всматриваться в меня, хочет понять... Нет, он все понимает... Он всегда тонко чувствует меня, и удивительно, как не почувствовал ложь тогда. Не мою ложь, а тех, кто пытался нас разлучить, тех, кто лгали.
   - Злата, тебе нечего бояться. Я буду рядом с тобой.
   - Именно это меня и пугает, - признаюсь, несмотря на отчаянно бьющее в ребра сердце, на кричащую от обиды душу и на секундную остановку дыхания.
   - Ты не веришь...
   - И не чувствую...
   Поднимается, снова пересматривает отобранную на выход одежду.
   - Идеально, - говорит он, бросив взгляд на часы. - Переодевайся, я выйду.
   Он уходит на кухню, закрыв за собой дверь, с кем-то говорит по мобильному, вот уже с кем-то поговорил... а я все еще сижу на диване, смотрю прямо перед собой и злюсь - не время для меланхолии, но не могу заставить себя шевельнуться.
   Движение - шаг вперед, а меня не отпускает прошлое. Или я боюсь его отпустить...
   - Злата, у нас мало времени, - говорит Яр у меня за спиной. - А что касается твоих слов... Я не стану давить на тебя, но и не отпущу. Одевайся, если не передумала.
   Поворачиваю к нему голову - он не просто серьезен, он явно не в духе, а глаза, кажется, только поднеси спичку, вспыхнут темно-синим пламенем и заставят тлеть и меня.
   - Выйди, - прошу его.
   Не до огня мне... не до ожогов, итак вся в шрамах, хоть их и не видно ...
   Яр успевает сделать еще один звонок на кухне, я - переодеться и накрасить ресницы, когда кто-то звонит в дверь. Медленно плыву на высоких каблуках, чтобы увидеть на пороге Макара.
   - Привет, - говорит он, алчно меня рассматривая.
   - Привет, - говорю, - удивлен, что я выросла?
   Усмешка трогает его губы. Губы, которые однажды я целовала...
   - Впустишь?
   Я бы впустила, вот только...
   - У меня в доме Яр.
   - Знаю. Он попросил, чтобы я приехал.
   Дверь распахиваю больше от неожиданности, чем из порыва гостеприимства. Макар ждет в прихожей, пока я вожусь с замком. А у меня руки не слушаются, и ему приходится приблизиться вплотную ко мне, чтобы помочь.
   - Всегда спрашивай, кто там или смотри в глазок, - дышит мне в шею.
   - Хорошо, - соглашаюсь покорно и жду, когда отодвинется, но он не спешит.
   - Это кольцо тебе больше подходит, - говорит шепотом.
   И до меня вдруг доходит, что это именно он. Он сказал Яру, что я выкупила из участка Ларису. Наверное, цепочку с кулоном тот мент уже перепродал, а кольцо, действительно, посчитал подделкой и отдал своей дочери. Вот идиот, и погоны не лечат.
   - Но без кольца тебе было гораздо лучше, - вкрадчиво продолжает Макар, практически впечатывая меня в дверь своим телом.
   И я во все глаза смотрю на него - высокого, красивого, темноволосого, с легкой щетиной, которая, я помню, приятно колет ладонь, не нахожу ничего общего со своим бывшим мужем, к которому ничего не чувствую больше и... И тоже не чувствую ничего, кроме легкой симпатии, благодарности, теплого чувства дружбы.
   - У нас ничего не получится, - говорю ему, почему-то зная, что должна сказать это прямо сейчас, не дожидаясь вопроса.
   - Из-за того, что здесь Яр?
   - Нет. Да. Не только, - путаюсь в показаниях.
   - Ты уверена?
   - Да, - а этот ответ однозначен.
   Макар так близко, что вижу только радужки его зрачков, и свое отражение в них. Слышу сладкую мяту дыхания, и как бьется размеренно его сердце.
   - Я тоже не сомневался, - говорит он.
   Если я правильно считываю по глазам, он ничуть не расстроен. Может быть, мне показалось, что были какие-то чувства с его стороны. Может, ему показалось, что я на него запала. Но когда Макар отстраняется, мне вовсе не кажется, что Яр взбешен.
   Он стоит в двух шагах, у открытой двери кухни, и неспешно отпивает из чашки дымящийся кофе. Его взгляд прикован к моему лицу, но я даже не думаю перед ним оправдываться. Я ничего ему не должна, мы в разводе, и он сам пригласил Макара, так что...
   Какая-то смутная мысль, мелькнув, ускользает. Ладно, потом, не к спеху.
   - Зачем ты позвал Макара?
   - Посмотреть, как вы с ним обнимаетесь.
   Изобразив полнейшее недоумение, проплываю обратно в зал и ментально чувствую раздевающие меня взгляды. С двух сторон, одинаково не оставляющие шансов сохранить естественный цвет лица. Кажется, скоро я приучусь к пудре, только нужно выбирать на два тона светлей в следующий раз.
   Оба мужчины заходят в зал следом за мной. Один приваливается у двери, второй располагается в кресле напротив, и дымит своим кофе практически в мои губы.
   Я небрежно откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза, ожидая, когда паузу нарушит тот, кому больше не терпится и вдруг смутная мысль возвращается, но на этот раз четкая, яркая и опасная.
   - Это ты был тогда...
   Яр делает неспешный глоток, словно не догадываясь, о чем это я.
   - Ты был тогда в этой квартире...
   Шепот, который не раз слышала в снах. Шепот, который казался придуманным.
   "Спи... Я тебя не обижу... Больше нет... Спи, мое счастье..."
   - Ты, - продолжаю настаивать.
   - Не понимаю, что тебя удивляет. Я не далее как сегодня повторил тебе практически то же самое.
   Оборачиваюсь к Макару. Серьезен. И как обычно выглядит великолепно. Никогда не замечала за ним небрежности, неряшливой лени, безвкусицы, а может, и они бы не сумели испортить его фигуры. Теплая куртка, под которой виднеется горло красного свитера, черные джинсы, перехваченные на поясе кожаным ремнем, а внизу - тяжелыми берцами, и очки-авиаторы, несмотря на погоду, на то, что зима.
   Он надежный, вопреки тому, что произошло между нами, или не взирая на то, что произошло. Надежный, несмотря на то, о чем я только что догадалась.
   - Ты сказал Яру о кольце.
   - Не только, - кивает.
   - Ты позволил ему войти в квартиру, когда я первый раз была здесь и уснула.
   - Да.
   - Ты хотел, чтобы я вернулась к нему?
   - Нет.
   Так странно, он практически повторяет мой ответ самому себе, но в обратном порядке. "Нет, да, не только" - ответила я. "Не только, да, нет" - отзеркалил он.
   Это как знак, что мы очень похожи, и можем быть близко, но по разные стороны. Например, как зеркало и отражение. Мне все еще любопытно, зачем он здесь, что задумал Яр, но спрашивать повторно не буду. И разубеждать Яра, что не рада встрече, тоже не собираюсь. Все равно не поверит. Да и сам виноват.
   - Нам пора, - Яр делает последний глоток кофе и подает мне руку. Не раздумывая, использую его в качестве опоры. - Как ты?
   - В порядке.
   - Да, я вижу, почти. - Он склоняется к моему лицу, но так близко, что, кажется, прямо из губ выхватывает дыхание, пожирает, присваивает себе, поглощает давящей аурой, близостью и пристальным взглядом. И как легкое перышко прикасается к уголку моих губ - так незаметно, нежно и так неожиданно, что я, не распробовав, чуть поворачиваю голову, подставляя второй уголок.
   Он целует второй - еще более нежно, вынуждая закрыть глаза и податься к нему.
   Может, он сделал шаг назад. Может, он оставался на месте, я сама захотела приблизиться. Я не знаю. Я совсем не чувствую пола. И не различаю, где мечты, где реальность, где недозволенное. Он целует... Нет, я целую его...
   А потом что-то с треском рушится.
   Открываю глаза, хочу осмотреться, но Яр удерживает мое лицо.
   - Ты только что сделала выбор, Злата, - говорит, не скрывая злорадного превосходства. - Ты только что попрощалась с Макаром.
   Обернувшись, я не вижу в дверях никого, и немного грустно становится от ухода Макара. Это странная грусть, непонятная. Он мог стать моим бывшим любовником, если бы взял меня силой. Мог воспользоваться моим предложением, когда я была в отчаянии.
   Но не сделал этого.
   - Он мой друг, - упрямо задираю голову, готовясь к долгому спору.
   - Хорошо, - соглашается Яр, прижимая к себе так бережно, что охота спорить проходит. Выжидает, пока успокоюсь, мягко напоминает, что нам пора и что я могу никуда не идти, если передумала. Может, хочу отдохнуть.
   - Ну нет, - говорю, - зря я, что ли, ресницы накрасила?
   Смеется.
   Я давно не слышала, как он смеется. В последний раз это было, пожалуй, в его большом доме - да, точно, еще до его отъезда в нескончаемую командировку.
   Засмотревшись и неловко качнувшись на каблуках, попадаю в раскрытые для меня объятия.
   - Думала, упаду.
   - Я же говорил, что со мной тебе нечего бояться. Больше нет. Пойдем, мое счастье.
   Столько слов за последние дни... столько слов, которые я мечтала услышать... раньше. И которым не верю сейчас. Понимаю, что говорит, слышу прекрасно, но они как сквозь сито просеиваются, не усваиваясь, не задевая.
   И так лучше, так проще и вообще... разбитую чашу не склеить, а разбитая чаша не образное выражение в данном случае, а я...
   Яр найдет себе лучше. Нас много в больших городах, Золушек, ожидающих принца. Потом, наступив босиком на разбитые хрустальные туфельки, мы становимся стервами. Это я вот никак не перевоплощусь...
   - Не вздыхай, мы ненадолго, - Яр помогает надеть дубленку, удерживает у зеркала в прихожей, любуясь отражением, но торопит, когда хочу застегнуться.
   - Все равно не пешком идем, запахнись и все, - советует и выходит.
   Ждет, пока я закрою двери, у лифта.
   - Тебе очень идет быть на каблуках, - говорит едва подхожу.
   - Почему?
   - Твои губы сейчас практически напротив моих.
   Открывшись, лифт избавляет меня от ответа, но не от плотоядного взгляда.
   - Я раньше ходила на каблуках, - говорю непонятно зачем.
   - Жаль, я не видел.
   - А если бы видел, то что?
   - Тебе не пришлось бы уговаривать меня лишить себя девственности.
   Снова открывшись, лифт избавляет Яра от моего гневного взгляда, но вовсе не от праведного возмущения.
   - Я вовсе не уговаривала тебя!
   - Хорошо, ты просто меня попросила.
   - Я? Ты не бредишь?
   - Ты поднялась ко мне в комнату, ты меня поцеловала, ты обхватила своими ногами мои бедра, ты...
   - Хватит!
   - Да, - берет меня за руку, помогая спуститься по лестнице, - мы опаздываем.
   Такая невозмутимость, такая уверенность в себе, а меня буквально колотит. Я думала, у меня будет время настроиться на беседу, прикинуть, как вести себя с папочкой, а Яр дикими предположениями выбивает не только мысли из головы, но и почву у меня из-под ног.
   Я не могу сосредоточиться, не могу подготовиться к испытанию, не могу накрутить себя, в конце концов!
   - А ты терпеть не любишь тех, кто не пунктуален, - пыхчу недовольно.
   - Предпочитаю не давать противнику даже минутной форы. - И снова невозмутимо, с ленцой и хитринкой во взгляде.
   Благо у меня есть причина повертеть головой - не вижу во дворе ни Звезды, ни Егора. Ну и где они? Не на Марсе же!
   - Злата, садись в машину. Егор с собакой на школьной площадке, за домом, отсюда все равно не увидишь, только шею свернешь.
   Ладно, Егор не маленький, у него ключи, и вообще он коренной житель города, да и Звезда вряд ли захочет потеряться от благодетеля, несмотря на то, что я была бы не против.
   В машине тепло, а я думала, буду минут десять мерзнуть, пока прогреется.
   Яр сам отвечает на загадку: оказывается, машину прогрел Егор по его просьбе, а когда мы спускались, мальчишка сбежал на площадку, опасаясь, что я загоню его и собаку домой.
   И был недалек от правды. Нечего так долго мерзнуть на улице, к тому же собака только первый день как начала одомашниваться... Ладно, не сляжет с кашлем после прогулки - прощу за побег.
   Ехать нам минут пятнадцать, если без пробок, и я исключительно ради светской беседы интересуюсь, почему Яр записал отца в противники. Или я не так поняла?
   - Если верить Эдипу... - начинает юлить.
   - Яр!
   - Хочешь, чтобы ответил серьезно? - Все внимание на дорогу, не знаю, заметил мой кивок или почувствовал, что мне не до словесных игр, но продолжает серьезно. - Первоначальная задача мужчины - добывать и оберегать добытое. Оберегать свое. Мой отец не имел права затрагивать тебя, но он это сделал. Теперь мы по разные стороны.
   Я мгновенно вскидываюсь.
   - Что значит "свое"?!
   - Ты прекрасно знаешь, что это значит, - говорит Яр, не теряя интереса к дороге. - Ты - моя, Злата. В отличие от меня, ты поняла это сразу. Я - значительно позже. А когда понял... - Пронзительный взгляд синевы, сдобренный хищной улыбкой. - Я не упускаю свое. И отобрать другим не позволю. Это то, что изначально известно всем, а тебе предстоит усвоить. Но ты справишься, да, моя девочка?
   Его явно заносит на поворотах, ну и я не желаю быть в аутсайдерах. Возомнил себе, понимаешь ли... думает, я буду молча кивать и слушать...
   - Я не твоя вещь!
   - Надеюсь.
   - Я не позволю тебе управлять моей жизнью!
   - Куда мне.
   - Поцелуи между нами ничего не значат!
   - Какая ты легкомысленная.
   - Я не собираюсь к тебе возвращаться!
   - Мы пересмотрим твои планы.
   - И я не хочу, чтобы ты вернулся ко мне!
   - Ты просто обманываешься. Добавь еще один слой пудры, дорогая, может быть, он сумеет скрыть, что ты лжешь.
   - Мне спокойно, удобно, уютно, меня все устраивает, я ничего не хочу менять!
   - Хорошо, раз ты настаиваешь, поцелуи оставим.
   - Я не умею прощать! У меня сносит крышу, когда я вспоминаю о том, что случилось. Я хочу ударить, избить тебя, сделать тебе больно - хоть что-нибудь.
   - Я уже обещал, что мы обсудим твое новое увлечение БДСМ.
   - Яр!!!
   - Черт, - трет ухо, в которое я пытаюсь до него докричаться, - я же просил исключить ультразвук.
   - Ты не слышишь меня!
   - Клевета, а как же я тогда отвечаю? И даже вижу по твоему лицу, что ты прекрасно понимаешь мои ответы.
   - Яр!!!
   - А, черт, - снова трет ухо, - ты явно хочешь одна поговорить с моим папой, мне останется только есть и улыбаться.
   - Не могу больше, - сдаюсь, - ты совсем не слышишь меня... ты не хочешь меня понять... зря я...
   Машина, резко повернув, останавливается у светящегося огнями ресторана, и не успеваю я выдохнуть после виража, Яр склоняется ко мне, обхватывает мой затылок рукой и шепчет, глядя в глаза, не моргая и не позволяя моргнуть.
   - А ты попытайся, - лукавая улыбка, и мгновенное освобождение и взгляда, и затылка, и моего дыхания. - Попытайся еще раз, Злата.
   Он успевает обойти машину, открыть дверь и с улыбкой, подарившей свободу ранее, приглашает на выход, а я только пытаюсь прийти в себя от всплеска страстей.
   - Чуть не забыл, - открывает заднюю дверцу и ловко меняет мою дубленку на длинную шубу из серого песца.
   - Под цвет моего клатча? - догадываюсь.
   - Под цвет твоих глаз, - топчет догадку.
   Мы под руку идем к дверям новомодного ресторана. Верхнюю одежду вежливо отбирает гардеробщик, метрдотель ведет к заждавшимся родственникам, а я, чтобы не нервничать, начинаю болтать:
   - И стоило так утруждаться с шубой? Все равно твой отец ее не увидит.
   Или у меня с каблуками проблема, или Яр спотыкается.
   - Я покупал шубу не для отца, - говорит он, и так строго, что другой бы болтать перестал, а мне все неймется. Тем более, взгляды посетителей, мимо которых проходим, буквально ощущаю на своих бедрах, и ниже, и между... и так противно...
   - А что я скажу твоему отцу?
   - Все, что захочешь. Или ничего. Он сам все поймет, когда увидит тебя.
   - В каком смысле?
   Останавливаемся у массивной резной двери, улыбчивый метрдотель исчезает вместе с моей болтливостью.
   - Мы пришли, - бросив взгляд на часы, Яр по-мальчишески радуется. - И мы вовремя.
   Не могу говорить - голоса нет. Задираю по привычке подбородок (в трудности только с поднятой головой, даже если стою на коленях), выпрямляю натянутую струной спину и уверенно делаю шаг вслед за мужем.
   Тьфу ты... бывшим мужем...
   Главное - не стою, не мнусь, не боюсь.
   И первое, что я вижу - обманчиво мягкотелого свекра, развалившегося на красном диване. Рядом с ним грациозно сидит дама в шляпе. Она тщательно что-то пережевывает, высоко подняв светлую бровь и поглядывая то на нас, то в тарелку. Классическая картина маслом - аристократка за ужином, только вместо вилки у нее в руках лысый песик размером с ладонь.
   - Кто это? - спрашиваю шепотом Яра.
   - Сейчас познакомимся, - говорит он.
   Собственно, разговор мы начали, паузу сбили, а с ней и довольство с сытых аристократических лиц. Свекровь прижимает к груди собачку, словно мы на нее посягаем. Собачка, дрожа, пытается спрятаться под широкополую шляпу. Свекор, не изменяя себе, спокойно цедит коньяк.
   - Ну, кто здесь у нас? - Яр приподнимает подбородок дрожащей собачки и та под его пристальным взглядом принимается заунывно скулить. - Как зовут эту мелочь? Доллар? Цент? Может, Пятак?
   - Бетельгейзе! - гордо представляет свекровь.
   - Вводишь новую моду, - говорит мне Яр, и отодвигает галантно широкое кресло.
   - Мог и бы притвориться, что не заметил! - возмущается свекровь. - Злата же промолчала!
   Да, но, честно говоря, едва удержалась: как-то не так я представляла себе сверхгигансткую звезду красного цвета...
   - Ну, привет, - начинает светские реверансы Яр, а я пока осматриваюсь по сторонам. Не то, чтобы готовлю пути к отступлению, просто никогда не была в комнате VIP шикарного ресторана, а есть или пить все равно не собираюсь.
   Обстановка располагает к тому, чтобы расслабиться и потратиться. Диван, на котором восседают и полулежат мои бывшие родственники, два кресла в тон для нас с Яром, яркая люстра как солнце - и формой, и размером, только что не обжигает, небольшой круглый стол с кружевной скатертью ручной работы, заставленный так, что не удивительно, почему у него искривленные ножки.
   Двое напротив, не считая собаки.
   Мы рядом.
   Яр перекидывается пустыми фразами, я молча смотрю на свекра - он так спокоен и, кажется, всем доволен, в том числе и собой, и своими поступками. Тихоня, внутри которого гниль и буйство. Он чем-то похож на меня. Он - да. Больше, чем остальные. Я тоже молчу, держу все в себе, предпочитаю жить тихо, но если копнуть поглубже...
   Перед глазами мелькает картинка, как я поднимаюсь, вышагиваю к дивану, на котором он разлегся хозяином жизни, и плебейски плюю ему в рожу. И дергаю с силой за переливающийся серебром галстук. И да - как же без этого - давлю каблуком на туфли из крокодила, расплющивая хрупкие пальцы, наслаждаясь хрустом и криком...
   О, да...
   И взгляд мужчины меняется, затуманившись - становится таким беззащитным, просящим. Он что-то мне говорит, а я продолжаю подтягивать к себе галстук. Я даже согласна съесть этот кусок ношеной ткани - только бы он не поднялся больше с дивана. Никогда. Только бы он ушел вместо меня к мертвым. Без права возврата. Без права прощения.
   - Злата, - отвлекает от приятных видений Яр, - ты хочешь о чем-то спросить моего отца?
   - А ты с ним наговорился?
   - Я сказал, что больше не хочу его видеть, но он может общаться с Егором. Я сказал ему все, что хотел.
   - А он что ответил? - игнорируя недовольство свекра и закипающую свекровь, я общаюсь только с их сыном.
   - Он зациклился. Пытается доказать, что ты мне не пара.
   - Он прав?
   - Он ошибается, но мне все равно. Он больше не посмеет вмешаться.
   - Почему?
   - Потому что он ошибается. Потому что ты - моя пара. - Яр целует мою правую руку по пальчикам, языком облизывает желтый бриллиант в кольце, мне становится жарко, и я незаметно расстегиваю одну пуговичку на платье.
   А тишина вдруг взрывается.
   Свекровь ахает и бросает от неожиданности на пол свою звезду. Та пытается запрыгнуть ей на руку или хотя бы покорить неприступный диван, но пока у нее получается только делать затяжки на телесных колготках и тявкать. Свекор давится коньяком и роняет бокал на белоснежную скатерть чьей-то долгой работы.
   - Ты... - приподнимается, тычет в меня по-деревенски пальцем и захлебывается слюной. - Ты...
   Никогда не думала, что именно так ведут себя аристократы, и замечательно, что я не голубых кровей.
   - Ты хоть понимаешь, что ты надела?! Ты соображаешь?!
   Нет, я тоже думаю, что платье слишком обтягивает, но по сравнению с его галстуком, подкравшимся к кадыку на шее, оно безвольно болтается. Каблуки немного высоковаты, но это моя проблема, они, по крайней мере, не гоняют ветер, как шляпа у некоторых. А клатч - здесь уж не придерешься - клатч безупречен!
   - Это же целое состояние! - задыхается свекор, пытаясь по новой налить коньяка.
   Такое ощущение, что он дурно спал. С тех пор, как мы с Яром переступили порог этой комнаты, я переодеваться не бегала, а верещит он так, будто только меня рассмотрел. Интересно, что его так задело? Платье куплено за деньги Яра и оно вполне себе дорогое, но вряд ли состояние миллионеров можно оценить в одно черное платье и красные ботильоны. Или все дело в расстегнутой верхней пуговичке?
   На его глазах расстегиваю вторую, и он давится новым возгласом:
   - Это... невозможно!
   Это он еще моей шубы не видел. Эх, зря сдали ее в гардероб, зря! Сейчас бы он точно увидел ее и, захлебнувшись, умер, а я...
   Нет, все-таки мы не похожи с ним... Не похожи... Я не хочу довести его до могилы - меня бы больше устроило, чтобы он жил, но мучился, чтобы хоть отдаленно прошел через то, через что прошла я, чтобы он понял...
   - Сними немедленно! Яр, пусть она снимет! Это непозволительно!
   - Прямо здесь? - уточняю. - При вас?
   - Да! - гремит мужчина стаканом о столик. - Да! Я требую!
   - Ни за что, - мягко вступает Яр. - Мы уходим. Ты увидел все, что я хотел показать тебе. Ты меня понял.
   - Но она... - свекровь хватается за шляпу, мнет ее, видимо забыв, что это не голова. - Но почему она, Яр?.. Одумайся, умоляю... Твой прадед мечтал, чтобы ты женился на девушке из династии...
   - Вероятно, он мечтал обо мне, - вклиниваюсь между ахами матушки, - я из династии. Строителей и шахтеров. Не подхожу? Печалька. - Поднимаюсь из-за стола и резко, чтобы не передумать, снимаю с себя черное платье. - И даже после того, как разделась по вашей просьбе? У меня мягкий характер, со мной легко можно договориться, если по-хорошему, если с любовью, если на равных... Но по-хорошему вы не умеете, вы меня ненавидите и равной никогда не считали. Знаете что? Это вы не подходите мне, и моя мягкость не безгранична. За этот день я мысленно затоптала вас каблуками и удавила галстуком. Не попадайтесь мне на глаза, пожалуйста. Между вымышленным и реальностью слишком тонкая грань, боюсь, что поддамся соблазну.
   Свекровь прикрывает глаза полями шляпы, но не себе, а любимому мужу, а сама шипит, что я ненормальная и ее сын попался, увы, попался, но Яр не выглядит жертвой. Он сидит как приклеенный к стулу, жадно пожирает взглядом мой шнурованный корсет и подвязки, черно-алая гамма заводит его до того, что синие глаза оборачиваются черными и жгут мою выдержку, улыбку и смелость.
   Я пытаюсь подхватить свое платье, но он берет его со спинки кресла, становится передо мной, заслоняя от свекра, пытающегося хоть что-нибудь да увидеть, одевает как куколку, и говорит непреклонно, глухо:
   - Мы уходим. Не беспокойте нас больше. Чревато.
   Подталкивает нетерпеливо меня к выходу, обнимает, когда пытаюсь вернуться.
   - Не надо, - просит, - поедем домой... пожалуйста...
   - Я только сказать... еще пару слов...
   Ну не зря же я в больнице насмотрелась сериалов, там всегда главных злодеев заваливают долгими признаниями, те слушают в шоке и, видимо, поэтому пропускают удар.
   Яр с тяжелым вздохом отодвигается, но держит за руку крепко. Да я и не думала убегать - зачем? И куда? Не к свекру же целоваться!
   - Это, действительно, были вы? Вы попросили Макара, чтобы он со мной переспал?
   Он молчит, пьет коньяк и еще сильней меня ненавидит, а я, воодушевившись, продолжаю:
   - Франсуа де Ларошфуко сказал, и я с ним согласна, что самое большое зло, какое может сделать нам враг, это приучить наше сердце к ненависти. У вас ничего не вышло. Слышите? Единственное, чего вы добились - это убили собственного внука.
   Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Для него это не новость. Он знал о моей беременности, конечно, знал, ведь по его приказу купленный врач солгал о сроках моей беременности.
   - Но когда-нибудь вы с ним встретитесь, - говорю я с четкой уверенностью, что именно так все и будет. - Судя по цвету вашего лица и тяге к выпивке, это может случиться довольно скоро, и мне интересно, что вы увидите в глазах Святослава? Если, конечно, вообще сумеете посмотреть ему в глаза.
   Уже выйдя за дверь, я слышу хрип и невнятное бормотание, и вроде бы окрик, скулеж... Но мы с Яром не останавливаемся. Он как ледокол рассекает пространство и уверенно ведет меня за собой. Помогает надеть шубу, усаживает в машину, а когда мы вливаемся в размеренный поток машин, говорит так же, размеренно, делая паузы:
   - Ты знаешь, что его деда, моего прадеда, звали Святослав Ярославович? Нет, не знаешь, конечно, я тебе не рассказывал. Так вот, прадед терпеть не мог моего отца, ему, как князю Олегу, кто-то там нагадал, что тот станет его убийцей. Всю жизнь он держал мальчика на расстоянии, а тот переживал, пытался доказать, что он хороший, что никогда бы не сделал ему плохо. Мой прадед умер в преклонном возрасте, сказав перед смертью, что однажды вновь вернется в семью и тогда посмотрит, может, и примет его за родню, признает. Больше всего мой отец мечтал, чтобы дед признал его. Больше всего на свете. Злата, ты понимаешь, что сказала ему только что? Понимаешь, как он это воспринял?
   Яр надолго замолкает, а я безуспешно пытаюсь согреться после его байки.
   - Я запретил ему приближаться к тебе. Я поставил отца на место, - говорит Яр, направляя мне на ноги теплый ветер обогревателя. - А у тебя получилось его раздавить.
   Сижу, тереблю клатч с непонятными иероглифами, наконец, чувствуя приятное тепло, разливающееся по телу. Жизнь вводит новые правила? Я - везунчик? Или все дело в клатче?
   Так пусть уж сразу, чтобы не расслабляться...
   Небрежно откидываю клатч на заднее сиденье, и затаенно жду, когда на плечи вновь опустится длань черноты, но словно лишь для того, чтобы развеять мои сомнения, за окном начинает кружить крупный снег, пушистый и до боли в глаза белоснежный...
  
   Глава N 14
  
   Мы сидим в машине, смотрим то друг на друга, то на светящиеся окна квартиры, и говорим. Просто говорим. Как два человека, которым есть что сказать, которых ничего не гонит скорей разбежаться, которым уютно вот так, скрещиваться и взглядами и дыханием, в тепле, в закрытом пространстве, когда за окном разгулялась зима.
   По свету определяю, что Егор перемещается из своей комнаты в кухню, и так несколько раз. Наверное, тщетно разыскивает что-нибудь вкусненькое в холодильнике. Приготовлю завтра что-то нормальное. Да, завтра, а пока такая усталость, что выжимает все силы, и даже выйти из машины лень. Потому и сидим. И еще потому, что выйдем - и разойдемся. Я - домой. Яр - не знаю куда. Представление окончено, Егора никто не заберет, а значит, не за чем мучиться в холоде на балконе.
   - Если я правильно поняла, - вожу рукой по стеклу, хотя знаю, что водители этого не переносят, - твоя мать не принимала участия в моем совращении, но была в курсе?
   - Она узнала гораздо позже, после всего.
   - Ты уверен?
   - Никто из тех, кто замешан, не переступил бы порог твоего дома. Не с моего разрешения.
   - Почему ты думаешь, что она не знала? Помнишь, что сказал ей Егор? А ты любишь папу... Мне кажется, в этом вся ее суть.
   - Не думаю, что она бы вмешалась, узнай о планах отца, - соглашается Яр. - Более того, думаю, не посмела бы. Но она не была в курсе.
   Он говорит, а я слушаю и в который раз понимаю, как далека от его мира. То, что я расценила, как пустую беседу за ужином, на деле оказалось проверкой базы противника, дислокацией и предупреждающим ударом. Я не уточняю, где что, потому что голова и без того раскалывается, а нагружать ее новыми терминами... Нет, не сегодня и даже не завтра.
   Яр говорит, что восстановил всю цепочку событий, вычислил всех, кто замешан, еще раз просит меня не общаться с Ларисой и Стасом. Я киваю, слушаю и поверить не могу - не тому, что замешана Лариса. Пусть, хотя и не знаю зачем. А тому, что Яр за меня так волнуется. И еще очень странно - я думала ему все равно, я строила планы мести и сама разрушала их, предаваясь апатии, а он в это время действовал. Молча, без предупреждения, без лебезения с просьбами, чтобы его простили.
   В век технологии и за деньги ему не составило труда вычислить человека, пытавшегося управлять Макаром. Человека, купившего служащих в его доме. Человека, который считал, что предусмотрел все. Этот человек, прекрасно знал, что у Макара есть причины, мягко говоря, недолюбливать Яра, знал, что случилось с бывшей невестой водителя и вуаля - ловушка расставлена.
   - Он не учел, что Макар меня пожалеет, - замечаю я.
   - Пожалеет?
   Но Яр тут же уводит голосом дальше, и я тихо иду след в след. Яр признается, что намеренно спровоцировал визит своей матери, сама бы она и не подумала приехать, а здесь так удачно "совпало": и журнал с моей сказкой за подписью Егора, в котором ей намекнули на пошлость; и вопросы посла Нидерландов "А правда ли, что ее младший сын живет с совершенно чужим человеком?", и туманные ответы Яра на ее непродолжительные звонки, и сегодняшний выход нашей совместной статьи в газете.
   - Кстати, видела? - Яр достает из бардачка свежий номер, и пока я пробегаюсь по строкам, мужской голос фоном звучит для моих музыкальных букв. Моих, хотя он и значится у меня соавтором. Музыкальных - потому что я вижу не просто буквы, но слышу ритм: здесь немного сфальшивила, здесь шипит, а здесь гладко и мелодично... общий вердикт - не шедеврально, читабельно.
   Голос Яра убаюкивает, успокаивает, убеждает. Я ловлю себя на том, что даже не подвергаю сомнению его слова. И не дергаюсь, хотя он однажды случайно касается моих коленей горячей ладонью, однажды поправляет выбившуюся прядь мне за ухо, и как минимум дважды раздевает взглядом.
   Хорошая статья вышла, несмотря на поправки Яра. Или хорошая благодаря именно им?
   Я вожу пальцами по шершавой бумаге, и с улыбкой читаю хвастливое обещание на счет списка неженатых миллионеров. Тоже завтра, завтра вернусь в насущное. А пока я слушаю Яра и понять не могу как у таких черствых родителей выросли такие не похожие на них дети?
   Яру пришлось разработать целую стратегию, чтобы вытянуть на пару дней даму в шляпе и позволить ей поиграть в настоящую мать. Посол намекнул, влиятельные друзья покивали, Яр навел по телефону тумана, и только тогда она берет под мышку шляпы, мужа и приезжает, изобразив глубокие переживания.
   - Егору чуть проще, - говорит Яр, и мне слышится легкая грусть, - он ей не верит.
   - Ты верил?
   - Я был первым. Я верил.
   Мое воображение тут же рисует мальчика примерно одного возраста с Егором, только светловолосого. Мальчика, на которого возлагались большие надежды, потому что первенец, потому что наследник, мальчика, который верит, что его любят, потому что перед ним нет другого примера, нет доказательства, что любовь невозможна.
   Я кладу ладонь поверх его руки, и синева взгляда медленно скрывается за черными тучами. Не могу... Не готова... Я не хочу близости... Одернув руку, отворачиваюсь к окну. Я слежу за снежинками, я считаю их, путаю, нахожу вновь - только бы не поддаться соблазну, только бы не обернуться, не прижаться к нему, не отдаться его поцелуям. Он ведь захочет большего, а мне большего вовсе не нужно.
   Не сбиваясь, делая вид, что пустое, Яр продолжает рассказывать. А я думаю: вот ведь странно - иногда двум людям нужно просто поговорить, иногда выговориться, иногда отмолчаться, иногда - не перебивая, послушать. Нелегко ему говорить, ну а мне нелегко принимать признание; словно обухом по голове, хотя я о чем-то и догадывалась.
   Да, он выманил мать и приехал за мной и Егором. Да, могу смело считать, что подстроил свой переезд в наш дом - он и не думает оправдываться. Да, он знает, что хочу, чтобы съехал сегодня же, но нет - суматоха все равно была не зря. И приезд матери нужен, и встреча с отцом, и эта минута, которую делим вдвоем, не лишняя.
   - А зачем? - спрашиваю.
   Он замолкает. А потом усмехается, но мне даже в усмешке видится сожаление.
   - Я так много сказал тебе, но ты не готова услышать.
   - Разве? Я слушаю.
   - Это разные вещи, Злата. Я хочу, чтобы ты услышала. Я хочу, чтобы ты поняла. Я хочу, чтобы ты прочувствовала...
   - Здесь сложнее, - признаюсь.
   Он не сдается, не переводит разговор на другую тему, не отмахивается. Он вдруг оказывается так близко, что сложно дышать и говорит то, от чего дыхание прерывается.
   - Помнишь, ты однажды спросила, почему мне трудно поверить в твою любовь?
   Мне ужасно стыдно, потому что я помню. Я не только не сомневалась в своих чувствах, я была уверена, что смогу вызвать у Яра ответные. Слишком наивна. Слишком самонадеянна. Слишком уже не я. Да, не я, потому дышу вольно. Но пусть вспоминает - а мне-то что? Мне уже все равно.
   - Ты тогда удивилась, и сказала, неужели никто и никогда не любил меня? Неужели не говорил, что у него голова идет кругом от одного моего взгляда? Что забывает дышать от моих прикосновений? И что сердце бьется раза в два быстрее, когда он просто сидит рядом со мной и почти останавливается, когда меня нет? Неужели никто не умирал от моих поцелуев? И не возрождался от них? И никто не жаловался на лихорадку, когда я скидываю рубашку в лучах заходящего солнца, а потом расстегиваю верхнюю пуговицу брюк и делаю шаг?..
   Он практически слово в слово повторяет мое признание, и голова и впрямь немного кружится. У него хорошая память. Жаль, что и я на свою не жалуюсь.
   - Ты сказал, что никто из тех, кому бы ты верил, - перебиваю его, потому что дальше совсем невозможное...
   - Да, - легко соглашается, не цитируя больше. Поворачивает мое лицо и выдыхает в сомкнутые губы: - Но тебе я поверил.
   И мне кажется, будто снег не на улице, а в салоне машины, будто кто-то горсть засунул за воротник дорогущей шубы, а еще одну горсть, выдав за сахар, заставил попробовать.
   Яр замолкает, а я кутаюсь в мех и лихорадочно перевожу с его языка на свой. Это что получается... это он только что мне признался... в любви?..
   - Сказки пишешь, а в реальность не веришь, - журит ласково.
   - Потому и пишу, - огрызаюсь.
   - А ты попробуй поверить, Злата, - склоняется к моему лицу, медленно, давая возможность удрать, и в то же время не позволяя - магнетическим взглядом, не убиваемым притяжением, и такой ранимой надеждой в глазах, что у меня слезятся глаза. От жалости к тому мальчику, которого не научили любить. От сожаления, что он полюбил слишком поздно. От разочарования, что я пуста, мне нечего ему дать... разве что...
   Я тянусь к его губам самовольно, вбираю в себя дыхание, давлю ненужные слезы, и пью его горечь, его надежды - до дна. И еще глубже. Когда выныриваем из водоворота, спешно распахиваю дверь. Бежать... бежать... бежать... можно не вырваться...
   - Убегаешь? - раздается у меня за спиной.
   И я закрываю дверь.
   Передышка.
   Однажды Егор, прочтя мою сказку, сказал, что Яр - это фея, а я - рыжий гном, вот только он не уверен, стоит ли фея такой большой жертвы.
   Стоит ли?
   Обернувшись, прислоняю ладонь к его прохладной щеке, все еще прохладной, несмотря на мое дыхание.
   Ледяной фей, которого могу растопить, вот только... хочу ли?
   Провожу губами вдоль линии подбородка. Обратно. Пальцем очерчиваю контур губ, как в первый день, когда познакомились, только он не пытается поймать меня. Он позволяет попасться. А я осторожна. Танцую по грани, ласкаю, впитываю его прерывистый вздох поцелуем. Не он целует, а я. Потому что могу. Потому что хочу. Потому что я - двойственный знак. Потому что свободна.
   - Мне нужно подумать, - говорю, прислонившись к его груди и прислушиваясь, как гулко стучит растревоженное сердце.
   Он молчит. Он, быть может, думает, что я мщу: он ведь тоже хотел подумать, сбежав от меня... Я не спорю. Захочет - поверит. А нет... Это мы уже проходили.
   - Злата... - Так уютно в его ладонях, и глаза практически закрываются, но я держусь, не хочу пропустить ни минуты с ним. - Помнишь, что я тебе говорил? Я хочу быть не просто твоим первым мужчиной. Я хочу быть твоим мужчиной. Но я так и не знаю, примешь ли ты меня всего...
   Да, я помню. Тогда я была готова, но с тех пор столько всего изменилось...
   - Есть кое-что в моей жизни, о чем я не хочу, чтобы ты знала. Нет, не измены... Не криминал... Впрочем, сейчас криминал - это попросту бизнес. Это даже не настоящее, это прошлое, но все равно...
   Надеюсь, он не заметил, как я медленно выдыхаю.
   - Но знаешь, что беспокоит меня больше всего? - я храбро качаю головой, а он продолжает. - Даже если ты узнаешь, даже если не примешь меня, я не смогу тебя отпустить. Я не знал, что любовь - это так... неразрывно.
   И нескончаемо больно, если любит один, а второй - позволяет. Я знаю. Я помню. Я несколько месяцев провела без него, любя, ожидая, надеясь, будучи в лапках недругов, когда он боялся меня полюбить, боялся поверить. Да, любовь причиняет боль, и поэтому я постараюсь не доставить ее никому. Даже мужчине, который предал меня. Мужчине, который мне не поверил.
   Я, быть может, и ошибаюсь и не раз поплачусь за свою ошибку, но по-прежнему думаю, что сила не в мести, не в испытаниях, через которые ты проходишь. Сила в том, чтобы достойно пройти через испытания вместе. Сына я потеряла. А Яр? Удержу ли его? Хочу ли его удержать? Мы из разных миров. Да, пока его мир заткнулся, но вряд ли надолго. А моя родословная не изменится.
   Мне выпала честь стать объектом мести потомков аристократов. Мне, единственной из трех жен. Первые две догадались сами уйти, а я... девочка заигралась, девочка потерялась в огромном дворце и ее быстро вышвырнули. Не без помощи Яра. И вот именно этого я простить не могу. Не холода под своими коленями, не колких плит, по которым ползла, не молчания челяди, которая видела все, но боялась вступиться и потерять хлебное место.
   Он должен был быть со мной рядом, но был против меня. И пока у меня нет доказательств, что что-нибудь изменилось. Кстати, о главном, о том, что вовсе не подлежит прощению...
   - Что было в том пузырьке?
   Он не отводит глаза, не тянет паузу, не пытается выкрутиться или сделать вид, что не понял.
   - Приворотное зелье. Так мне солгали.
   - То есть, ты хотел приворожить меня и затем выбросить? - Я начинаю истерически хохотать. - Ты действительно думал, что это сработает? И мечтал, небось, как я буду кружить под твоими окнами, и просить меня полюбить? Если выживу. А у меня не было шансов!
   Его руки отводят пряди моих волос от лица, пытаются успокоить, но я вырываюсь. И продолжаю смеяться - уже не так громко, не так надрывно, но мне все еще жутко смешно. То есть, смешно мне до жути.
   - Я уже был накачан наркотиками, когда мне подсунули это зелье, когда сказали, что только так я верну твои чувства. По-другому не сможешь, не простишь, не забудешь...
   - Не смогу. Не прощу. Не забуду, - соглашаюсь я, идиотски хихикая.
   А он все равно не бросает меня, ждет чего-то, что-то высматривает, к чему-то прислушивается, а потом, не дождавшись, не высмотрев, говорит:
   - Я хотел, чтобы ты любила меня, потому что понял, что приму тебя даже с чужим ребенком, даже после того, как увидел своими глазами, как ты кончала с другим.
   А вот здесь моя психика не выдерживает. И я рвусь из объятий, бегу из машины, спотыкаясь на каблуках, путаясь в шубе, не оглядываясь, хотя хочу оглянуться.
   Я не плачу. Нет, я не плачу. Это снег, белый, пушистый, влажный - прикоснулся к ресницам. И я не сажусь на ступени - я просто споткнулась. И лестница вовсе не грязная, и мне плевать, даже если не так. Я не плачу. Нет, я не плачу. Я сильная.
   Отдышавшись, утерев лицо рукавом (клатч с салфетками остался в машине), поднимаюсь на свой этаж. Нет ключей - не беда. Дом не пустует, в нем ждут, в нем никто не предаст, в нем меня любят любую.
   - Эй, а еще позже нельзя было вернуться? - пыхтит Егор, стягивая с меня шубу.
   Он, кажется, и не заметил, что минуту назад я была очень не в духе. Кажется, не заметил, что по ресницам моим таял снег. Бухтит, крутится возле меня, подталкивает к кухне, а потом, почесав макушку, подпихивает в зал.
   - Переоденься сначала, руки помой, умойся, а потом милости просим на кухню. Давай, давай, а то остынет.
   - Что остынет? - недоуменно посматриваю на парующую кастрюльку.
   - Что-что, - передразнивает, - пельмени по-русски. Думаешь, я не понимаю, что ты ничего в ресторане не ела? Давай, не создавай мне массовку, иди переодевайся и смывай бактерии.
   Не сдерживая порыва, целую свое золотце хозяйственное, еще бы потискать, но не дается и торопит. Закидывает пельмени, помешивает, на меня не отвлекается, и мне ничего не остается, как подчиниться этому потоку любви. Переодеваюсь шустро - почти в плюшевые брюки, как и мои тапочки с собачьими ушками, мятую фланелевую рубашку, и через ванную спешу на ужин.
   - Кстати, - оглядываюсь по сторонам, пока мальчишка за мной ухаживает и щедро насыпает пельмени, сдабривая густой сметаной, - а где Звезда?
   - Спит, - возмущенно вздыхает. - Набегалась, наелась и спать улеглась.
   - А где спит-то? В коридоре я на нее точно не наступала.
   - Ешь давай, болтаешь много, - снова ворчит. - За столом я глух и нем - не учили тебя, что ли?
   Жует. Молчит. Я настороженно прислушиваюсь.
   - Я посуду сам помою, - вызывается. - Добавки хочешь?
   - Так, - говорю я, рассматривая мальчишку, - давай сразу признавайся, что вы тут натворили. Я уже поела, в благодушном настроении, так что кайся.
   - Да ничего не натворили! - вскидывается. - У нас вещей в квартире мало, даже разбить еще нечего. Просто...
   - Просто что?
   - Ну... - мнется и посматривает исподлобья. - Собака ведь моя, да?
   - Я на нее не претендую точно, - успокаиваю.
   - И комната... там, где я сплю...
   Понятно. Еле сдерживая улыбку и рвущуюся нежность, говорю спокойно:
   - И комната твоя, здесь даже без вопросов.
   Приободрившись, поднимает взгляд и уже уверенней подбирается к сути:
   - Вот я и подумал, раз комната моя и собака моя, то зачем ей спать в коридоре?
   - Как хочешь, - пожимаю плечами.
   - Правда-правда? - уточняет, подливая в мою тарелку сметанки. Эх, видимо, придется еще одну порцию пельменей слопать, да и вставать неохота - душевно так, по-домашнему.
   - Честно-честно, - говорю я и позволяю побаловать себя добавкой.
   Потом чаевничаем - здесь уж я совсем разморенная, разомлевшая, смотрю то на Егорку, хитро мне улыбающегося, то в окно на снег, сегодня заменяющий звезды, и даже тихий храп Звезды не тревожит. Это ночью я или закрою к двум приятелям дверь или осуществлю коварные планы, выперев таки кого-нибудь на балкон, а пока сижу, живу, и получаю от этого удовольствие.
   - Не спрашивать как все прошло? - деликатно проявляет любопытство кормилец.
   Я быстренько прокручиваю, что бы такое приемлемое рассказать мальчику и нахожу адекватной только одну новость:
   - У твоей мамы теперь есть собака.
   Егор давится чаем, и я заботливо хлопаю его по спине, а еще чтобы не сутулился, а то что-то заметила - взял моду. Пусть высоким растет, как его брат. Девочкам это нравится, даже если девочки и обижены, и сердиты, и злопамятны.
   - И как зовут бедолагу? - откашлявшись, спрашивает Егор.
   - Бетельгейзе, - я с улыбкой отодвигаю от него чай, чтобы снова не захлебнулся, а когда хохот стихает, кружку возвращаю. - А почему бедолага?
   - А потому что она наиграется и забудет о нем.
   - А ты со Звездой наигрался?
   - Я о ней не забуду, Злата.
   - Ты - моя умница, - хвалю, а он расцветает темным цветочком прямо на глазах. Выпрямляется, задирает нос чуть ли не в люстру и кивает скромно, мол, да, умница. Но заслужил, заслужил, поэтому я сдерживаю смешок и тоже серьезно киваю.
   - Что завтра? Во сколько твои репетиторы начнут атаковать нашу квартиру?
   - Ты еще будешь спать, - отмахивается. - Я пораньше назначил первое занятие, надо чуть подтянуть некоторые вопросы по гражданскому праву. И Звезду еще успеть выгулять.
   - Ты у меня очень ответственный и самостоятельный, - снова хвалю, но ничуть похвалы не жалко. Все-таки действовать, пока другие рассуждают - это их семейная черта, подмечаю с затаенным удовольствием. Надо бы взяться тоже за дело и найти мальчику хорошую школу. Понятно, что с такими репетиторами образование у него в сто раз лучше, чем могут дать в обычной школе, но уж если в мегаполисе не найти достойные варианты, то только из лени. И хотя бы будет со сверстниками общаться, вон как к Рыжему прикипел, за день несколько раз созванивались. Забудется, конечно, просто у него друзей еще не было.
   - А Яр совсем от нас переехал? - спрашивает мальчишка.
   Перехвалила я его деликатность...
   - Да, - говорю уверенно.
   - Понятно, - фыркает в кружку.
   - Что понятно?
   - Никуда ты от него не денешься - вот что.
   И вот когда я в благодушном настроении и подальше от синего огня и колючих воспоминаний, вроде бы и не такая страшная это новость. И вроде бы и не новость совсем.
   - Пошли спать, - предлагаю после быстрой совместной уборки.
   - Спокойной ночи, - целует меня в щеку и мчится переодеваться, плескаться первым в ванную, пока я стелю диван и не заняла ванную на часик.
   - Спокойной, - взъерошиваю ему волосы, все равно утром проснется ежиком, а мне жутко нравится видеть его таким.
   Минут через пятнадцать в комнате за прикрытой дверью все стихает, даже храп Звезды, и я с чистой совестью напускаю целую ванну воды с клубничной пеной, с протяжным стоном опускаюсь в нее и отбросив все тревожные мысли, начинаю мечтать.
   Люблю мечтать в ванной, и самое интересное - что сбывается.
   Закрыв глаза и откинув голову на бортик, я представляю, как поставлю перегородку в зале и не буду переживать, что репетиторы Егора увидят меня в пикантной позе. Представляю, что у нас все прекрасно и хорошо, по-семейному тихо. Вот только почему-то в мечты мои первой врывается Звезда, и она почему-то как минимум в два раза больше, толще, мохнатей, чем сейчас, и мчится на меня с разбега, а я и не думаю прятаться. Егор заливается смехом. Я без страха жду, когда упаду под Звездой на травянистую землю. А потом вдруг оборачиваюсь и понимаю, что никуда я не упаду, и потому и не боюсь, что это знаю. Я не одна, моя спина плотно прижимается к груди Яра, и встретившись взглядами, мы друг другу доверчиво улыбаемся...
  
   Глава N 15
  
   Утром просыпаюсь от того, что кто-то старательно лижет мне пятки. На счет утра у меня, кстати, большие сомнения, потому что в комнате темновато - насколько могу судить одним проснувшимся глазом. Приподняв голову, делаю почти героические усилия, открываю второй глаз и оглядываюсь. На ковролине за диваном удобно примостилась Звезда и, причмокивая, пожевывает мои пальцы.
   Ну, слава Богу, что она, а то наснилось тут, понимаешь ли, всякое...
   - Егор! - голос со сна хриплый, но стараюсь за справедливость.
   В комнате мальчика тишина, только слышно, что на другой бок перевернулся и дрыхнет дальше.
   - Егор, твоя собака проголодалась! - напрасно пытаюсь докричаться до него.
   Звезда обходит диван и виляет передо мной хвостом. Егор что-то сонно бормочет, кажется, просит закрыть к нему дверь. От такой наглости и обаяния, что напротив расползается в оскале, встаю и топаю на кухню. Следом за мной стучат по линолеуму в коридоре четыре лапы. Дверь к Егору мы прикрыли, и теперь свободно бахаем дверцей холодильника, топаем по полу, поскуливаем, ворчим - кто к чему привык - и утоляем первый голод. Мне хватает зеленого чая и ванильного сырка, Звезда обходится собачьим кормом, который почему-то пахнет кошачьими анчоусами. Наевшись, выжидательно смотрит на меня, а видя, что намеков не понимаю, тащит с полки в коридоре поводок.
   Меняю свои уютные штанишки на теплые джинсы, ищу куртку пострашней, а с этим небольшая заминка, потому что Егор старое уничтожил, новое осталось в особняке Яра, а совсем новым я обзавелась еще в недостаточном количестве. Прав Егор, у нас мало вещей, и я не могу, к примеру, грациозно распахнуть забитый тряпками шкаф и пожаловаться, что надеть нечего. Это будет выглядеть как-то странно, потому что мне действительно сейчас нечего надеть.
   Примерив, выбираю одну из теплых курток Егора. По-моему, он в ней вчера с собакой гулял, да и времени нет особо перебирать - Звезда мнется у двери, скулит угрожающе, и я бегу с ней спасать линолеум от незапланированного потопа. Иными словами, она бежит по ступенькам, а я еду в лифте, где есть минутка доспать в тишине.
   А на улице хорошо - морозно, снежно, и посветлело немного. Когда мы выходили, кукушка высунулась шесть раз, в такую рань и ей было лениво покидать свой часовой домик, и репетиторы миллионеров еще витают в снах, а я вот хрущу снегом, пытаясь не отстать от собаки и не увязнуть в одном из огромных сугробов, разместившихся почему-то у нас на пути.
   Закрадывается подозрение, что этой тропинкой давно на школьный двор никто не захаживал, а когда мы со Звездой упираемся в тупик и высокие ворота, я понимаю, что подозрения оказываются реальностью. Строго выговариваю мохнатому проводнику и для солидности машу пальцем, и тогда она, вильнув хвостом, тащит меня обратно к цивилизации.
   Можно было пройтись до мелькающего редкого лесочка, но школьный стадион гораздо ближе, да и дети там зимой не бегают. Убедившись, что вокруг никого из пугливых и вообще никого, отпускаю собаку и зажимаю уши, чтобы не оглохнуть от звонкого лая. Питомец мечется, сам себя развлекает, а я переминаюсь с ноги на ногу и дую на перчатки.
   - Замерзла? - раздается рядом со мной, и пока я борюсь с заиканием, Яр успевает взять мои ладони в свои, подуть горячо, как дракон, заглянуть в глаза участливо, и вот я уже не мерзну, а таю.
   - Ты что здесь делаешь? - перехожу в наступление.
   - Увидел вас в окно.
   Оглядываюсь - где-то там квартира, в которой он провел ночь и наверняка спал как убитый, пока мне не спалось. Всю ночь ужом крутилась, пытаясь прогнать то ли сны, то ли фантазии, то ли страхи. Ну так и есть: усталым он не выглядит, зевать его не тянет, и это меня злит.
   - А вышел-то зачем?
   Как утром можно выглядеть так восхитительно? Запишите меня на такие же курсы, подарите такого стилиста на час. Светлые волосы как мягкая карамель под снежинками, лицо гладко выбрито, рыжие ботинки под цвет меха на длинной черной дубленке, черные брюки со стрелками, но главное - дурманящий запах сандала, грейпфрута и свежесваренного горького кофе.
   - Хотя бы ради этого, - кивает на тропинку, где с интересом нас осматривая, бредет любитель напитков покрепче, сигарет повонючей. То ли он Яра наконец рассмотрел, то ли несущуюся ураганом Звезду, но шустро меняет траекторию.
   - Спасибо, - говорю я, проводив алкоголика взглядом.
   Яр усмехается. Видимо, раскусил по привычке, что я это так, не из чувства благодарности, а чтобы развеять неловкость.
   - Думала обо мне?
   В шоке смотрю на его губы - может, послышалось? Может, он шутит так? Нет, серьезен.
   - Думала? - повторяет вопрос.
   И я совершенно неожиданно признаюсь:
   - Да.
   Он мгновенно оказывается еще ближе, и дыхание его еще горячей, еще притягательней...
   - И что?
   Завернуться бы, укутаться, спрятаться... но...
   - Не могу, - говорю ему.
   - Ясно, - говорит он и как-то подозрительно взбадривается.
   Я-то думала он хотя бы для вида расстроится, все-таки вроде бы как добивался меня, а здесь жесткий отказ...
   - Ты не можешь, - повторяет за мной Яр.
   Киваю. Может, сейчас до него дойдет? Но нет, в лице не меняется, не просит одуматься, вместо этого притягивает меня за капюшон и сорвав быстрый поцелуй, удовлетворенно сообщает:
   - Это не отказ, Злата. Не знаю, понимаешь ли ты сама. Это просто факт, что ты думаешь и пытаешься, что рассматриваешь такую возможность и даешь нам с тобой шанс. Но главное не в том, понимаешь ли ты. Главное в том, что я тебя понял. И не только ухвачусь за шанс, но и удержу. А что касается твоих сомнений... Уверяю тебя, Злата, ты сможешь.
   По последней фразе у меня мелькают некие подозрения на двусмысленность, но я от них отбиваюсь. Мы оба прекрасно знаем, что в сексе я не смогу, но что толку доказывать с пеной у рта, если само определение "мы" под вопросом.
   - Посмотри на собаку, у нее опять нос сосулькой, - отвлекает меня от раздумий Яр.
   Звезда бьет его хвостом по дубленке, изображая вселенское счастье, громко гавкает и поскуливает, а он треплет ее по мохнатой спине. Смерив обоих подозрительным взглядом, предупреждаю собаку-предательницу перед дорогой домой:
   - Егора мне только не разбуди.
   И она затихает, крадется по нашим следам, покусывая пятки моих теплых кроссовок. Яр почему-то проходит мимо своего подъезда и беспардонно сворачивает к нашему.
   - А Егор еще спит? - удивляется, сверяясь с часами.
   Бросив взгляд на его запястье, определяю по черным бриллиантам, что гуляли мы полчаса, и если бы не некоторые нетерпеливые и оголодавшие, я могла спать еще часа два как минимум. Ну, ничего, сейчас вернусь, заставлю четверолапого вытереть лапы и спать, спать...
   - А ты зря зеваешь, - озадачивает меня Яр.
   - Почему это?
   У подъезда торможу, скрещиваю руки, показывая, что не в духе и гостей сегодня не принимаю. Звезда садится рядом, в горку снега, поближе к самому интересному, и переводит заинтересованный взгляд с меня на моего собеседника.
   - Нам пора, - говорит Яр, - мы и так задержались.
   Я хлопаю глазами такому напору необъяснимой наглости, но Яр удивлен не меньше моего.
   - Ты что, забыла?
   - О чем?
   - Ты же обещала написать статью о холостых миллионерах, - напоминает.
   - Я обещала?! Ты ничего не путаешь? Я просто пожелала дамам удачной охоты, а ты написал о списке.
   - Ты заварила эту кашу, дорогая, а я просто добавил масла и соли, - ничуть не смущается. - Именно от тебя редактор ждет статью. Но если ты хочешь подвести его, так и скажи. Ему. Сама. Порадуй человека. Он - главный редактор, а не хозяин газеты, так что ему будет весело. Но пусть хотя бы будет морально готов к сношению.
   - Ладно, - вымученно вздыхаю, - давай список.
   Протягиваю ладонь, а Яр берет ее, перебирает мои пальчики в перчатках, и говорит, что никакого списка нет, и он и не думал его составлять. А если я хочу все-таки выполнить обещанное, пожалуйста, он к моим услугам: представит меня героям статьи и я сама решу, что о них написать, кроме имен. Но если мы хотим все успеть, добавляет, сверившись с часами, лучше поторопиться.
   - То есть? - переспрашиваю я.
   - Мой рабочий день начался сорок минут назад, Злата, - терпеливо поясняет. - Те, о ком ты собираешься написать статью, тоже не спят в это время, иначе никогда не сколотили бы такого состояния. Да, - замечает мой язвительный взгляд, - я был богат еще до того, как начал свой бизнес, но не был богат настолько. Ты переоденешься или поедешь так?
   - Это единственный выбор?
   - Нет, - обнадеживает, - есть еще один вариант. Тебя могу переодеть я.
   - Ладно, - лепечу вслух, - я все равно проснулась, а этих холостых миллионеров вряд ли больше, чем пять, за пару часиков успеем объехать. Подожди меня на улице.
   - Я не пойду с тобой в квартиру, если ты против, - улыбается хищником Яр, - но ждать буду в машине, там гораздо теплее.
   Я одобрительно машу рукой, пропускаю в подъезд Звезду и почти закрываю за нами дверь, когда Яр окликает меня.
   - Злата!
   Если он скажет, что их больше, чем десять - воинственно подготавливаюсь дать отпор, пусть редактор готовится к тому празднику, на который Яр намекал. Я денег пока и за первую статью не видела, а стресса уже выше крыши.
   - Выбери обувь без каблука.
   Недоуменно выгибаю бровь. Ревность, что ли?
   - Исключительно для твоего удобства, - добавляет.
   Понятно, надоело меня то ловить, то поддерживать, то тащить на буксире.
   - На низком у меня только эти кроссовки, - угрожаю.
   - С той шубой, что я тебе подарил, - говорит он, - можно обуть и твои домашние тапки с ушами и все равно выглядеть превосходно.
   Я закрываю подъездную дверь и так задумываюсь, что вместо лифта иду пешком.
   То есть, шубу он мне подарил?! Дороговатый подарок для бывшей жены или я опять не разбираюсь, как устроен этот высокий уровень.
   Переодеваюсь тихо, чтобы не потревожить сон Егора. Звезда крадется за мной от шкафа к зеркалу и обратно. Мы единогласно выбираем строгое джинсовое платье, с широким белым поясом, невидимые глазу чулки и белые сапожки, которые я купила спонтанно, даже не думая пугать их улицей. В коридоре строго наказываю псине вести себя прилично, не впускать никого подозрительного, и, вооружившись блокнотом и ручкой, спускаюсь к Яру.
   Машину он подогнал к подъезду, дверь приоткрыл изнутри, едва я появилась, но пока не забыла, расставляю точки над "i".
   - Шубу ты мне не подарил. Ты ее обменял на мою дубленку.
   - Лишь бы носила, - прячет усмешку, и мы выезжаем со двора на увеселительную прогулку. Правда, так я думала поначалу, наивно предполагая, что освобожусь часа через два максимум. Но день оказался улыбательным, обаятельным, событийным и нескончаемо долгим. Никогда не думала, что у Яра столько работы. Я себе представляла, что его дело - сливки снимать и икру на батон намазывать, а к нему мчались с вопросами, звонили за советами, неслись с жалобами, которые не могли подождать, и даже не позволяли пообедать.
   Очередь в коридоре не уменьшается, а с каждым решенным вопросом, казалось, растет, и в три пополудни я решительно останавливаю это безобразие. Из ресторана как раз доставляют заказ и я говорю секретарю, что у нас обед, и по его решительному взгляду вижу, что он любой ценой удержит толпу страждущих от вторжения. Хорошо, кстати, что у Яра секретарь - парень. Девушки - они как-то... не для этой приемной, вот.
   Сама я благодаря заботам Яра и его секретаря час назад пообедала в кафе при бизнес-центре, два раза попила вкусный чайчик в углу огромного кабинета, где меня разметили, но ведь и Яр не железный. Пока я расставляю на его столе яства, он внимательно за мной наблюдает. Вилки ему, что ли, для рыбы не хватает? Или посягает на тирамису, который я заказала исключительно для себя?
   - Переживаешь обо мне, - говорит он, и так хвастливо, как мальчишка, которому вдруг футбольный мяч подарили.
   - Я о себе думаю, - отмахиваюсь. - Обратно ты меня повезешь, а вдруг устанешь, уснешь или до педали тормоза от бессилия не дотянешься.
   - Мне нравится, что ты обо мне заботишься, - ловит мою руку, но после беглого поцелуя отпускает. Я даже возмутиться не успеваю. - Ты далеко моих посетителей разогнала?
   - Если бы... - ворчу, наблюдая, как он ест. Никакой спешки, даже несмотря на голод. Интеллигентно, но без вывертов. Вкусно ест, с удовольствием. - Под дверью высиживают.
   - Меня долго не было.
   - Ничего, продержатся.
   - Еще часик и поедем знакомиться с олигархами, - подмигивает весло Яр.
   Чуть поел и уже заигрывает, несмотря на мои сдвинутые брови и взгляд "токообразно ".
    - Ладно, - соглашаюсь милостиво, и прихватив тирамису, отсаживаюсь за столик, который мне образовали в дальнем углу кабинета. Туда никто из посетителей и не смотрит, а я спокойно сижу на сайте копирайтеров, почитываю. Интересный сайт, кстати, мне Яр его посоветовал. Не знаю уж как он узнал о том, что я хочу, но все не решаюсь попробовать себя на этом поприще. Может, Егор рассказал, может, сам догадался. А офисная обстановку настраивает на работу и я уже под шумок даже тестовое задание выполнила. Вряд ли заказчику подойдет, но меня увлекло.
   Взгляд Яра чувствую даже через разделяющие нас метры, даже через крышку ноутбука, за которой прячусь с остатками тирамису.
   - Поел? - спрашиваю, не отвлекаясь от экрана.
   - Перекусил.
   - Ты не наелся? - выныриваю из укрытия. Вот это да, все подчистую! Надеюсь, что Егору по наследству дикий аппетит не передался, и тут же вдруг мелькает ужасающая мысль. - А когда ты ел в последний раз?
   - Сегодня, - усмехается.
   - А до этого? - Он молчит, но я сама догадываюсь. - Бабулины пирожки?
   Чуть раньше он у бабули ночевал, она его голодным точно не оставила, даже если бы он ее слезно умолял; потом перехватил несколько пирожков и почти сутки ничего не ел. На его внешнем виде голод не отразился, но настроение у меня резко скатилось вниз.
   - Когда в следующий раз захочешь поиздеваться над своим организмом, вспомни, что ты не один. У тебя Егор есть.
   - И ты.
   А эту тему развивать не будем.
   - Эх, я могла и не приезжать с тобой в бизнес-центр, - меняю на другую, - просто подъехать к означенному времени и посмотреть на твоих друзей.
   - Они вовсе не мои друзья и просто подъехать ты не могла. Я бы тебя не оставил сегодня.  
   - Из-за Ларисы?
   - Из-за меня.
   Он подходит к столу, делая вид, что из моего угла лучший вид из окна. Я тоже притворяюсь, что увлечена пейзажем.
   - Ты почти ничего обо мне не знаешь, Злата. Я не позволял тебе знать. Но я хочу это исправить. Я хочу, чтобы ты узнала меня чуть лучше. Думаю, так тебе будет проще меня полюбить... снова...
   - Кто-то слишком самоуверенный явно напрашивается на пощечину, - предупреждаю, не оборачиваясь и пытаясь игнорировать мурашки от его дыхания. А он и не думает отстраняться или хотя бы покаяться, он в своей вечной уверенности, что всегда прав, сообщает мне, мурлыкая в ухо:
    - Злата, ты так настойчива, что однажды все-таки соблазнишь меня попробовать БДСМ.
   И страх холодит так сильно, что поджимаю пальчики ног. Попробовать? С ним? Не БДСМ - это попросту не мое. Попробовать быть с ним физически? Томные картинки сплетенных тел мелькают перед глазами, и я обмахиваюсь блокнотом, с ненавистью поглядывая на выключенный кондиционер. Соблазнительно, жарко, хоть и невозможно и нереально, и вообще...
   Вот уж кто напролом идет к своей цели, и мне бы порадоваться за человека, поучиться у него. Но есть одна маленькая проблемка: своей целью он выбрал меня.
   - И не думай, - расхолаживаю его и себя, быстро убираю следы перекуса и сигнализирую секретарю Яра, что его шеф наелся и просит.
   Поначалу Яр бросает в мою сторону веселые взгляды, но потом отвлекается на бесконечных ходоков и вынужденно вспоминает обо мне, когда я, подпрыгнув на стуле с колесиками, радостно ойкаю.
   Он споро выпроваживает посетителя, сообщает, что на сегодня кто не успел, тот не сильно хотел, но это не значит, что с него не спросит о результате, и склоняется надо мной, заглядывая в экран.
   - Делись радостью, - говорит.
   - Откуда ты знаешь?
   - Услышал, - улыбается.
   Я в двух словах объясняю, что пока он работал, я тоже не баклуши била, а успела выполнить два тестовых задания, и что теперь мне пришлют по электронке заказ, и вот если я и с ним справлюсь...
   - Справишься, - комкает и выбрасывает мои сомнения. - Ну, что, поедем?
   - Знакомиться? - уточняю, а то мало ли планы изменились.
   - Знакомиться для статьи, - вносит существенные корректировки Яр. - А так, в жизни, тебе вовсе не обязательно с ними общаться. Они не очень приятные типы.
   - Лучше бы ты просто составил и дал мне список, - вздыхаю, с удовольствием потягиваясь после долгого сиденья.
   - Да, - сглатывает Яр, отводя взгляд от моей грудной клетки и бедер, - я уже тоже так думаю.
   Я пытаюсь успеть перехватить свою шубу, но Яр уже возле вешали и уже держит мои меха. Секретарь получает инструкции для кого шеф есть, а для кого нет, и мы через опустевшую приемную и тихий коридор выходим к лифту.
   - Что-то нет никого, - удивляюсь я. - Короткий день?
   - Этот лифт для меня, - говорит Яр, нажимая на кнопку. Конечно же, мы не ждем, пока лифт приедет на двадцатый этаж. Это лифт нас ждет. Яр подталкивает меня внутрь и заходит следом. - Да, Злата, у меня есть некоторые замашки богатых. Ты ведь это мне хотела сказать?
   - Какое мне дело? - пожимаю плечами, а потом не выдерживаю - Но ты прав, да, я подумала именно об этом.
   - У меня есть еще некоторые заморочки из этой же области.
   - Какие?
   - Например, я уволил трех секретарш за то, что они дважды вскипятили мне одну и ту же воду.
   - То есть?
   - Я не пью мертвую воду.
   - А они знали о твоей... эм... - в голове крутится: "блажи, прихоти, дури", но я выбираю нейтральный вариант, - привычке?
   - Лев обычно присматривается, прежде чем напасть.
   - Но я не заметила, чтобы твой секретарь приносил тебе кофе.
   - Он хороший сотрудник, у него много работы и ему нечем похвастаться передо мной, бегая с чашками кофе.
   - Понятно, - бормочу я.
   - А еще я рос один и не привык делиться. - Удерживая мой взгляд. - Меня это тоже выводит из себя, но я жуткий собственник.
   - А если игрушка сломалась?
   - Значит, я сам разобьюсь осколками, но ее починю.
   Мы выходим из лифта под звук собственных шагов. Кто-то кивает, проскакивая мимо, кто-то пытается увернуться от цепкого взгляда Яра, кто-то успевает выхватить пару слов, пока нас встречает гул улицы. Перед глазами снег и туман. Наверное, будет таять.
   - Не хочу Новый Год без снега, - говорю я, усаживаясь в машину.
   - А какой хочешь?
   - Снежный, - мечтательно прикрывая глаза, - с хлопушками, бенгальскими огнями и фейерверком.
   - Как в детстве?
   - В детстве снега было больше, - соглашаюсь, - но деньги были только на хлопушки и бенгальские огни.
   Машина между тем плавно лавирует по асфальту, щедро усыпанному солью и размякшим снегом. Я с таким интересом слежу, как уничтожается эта каша впереди едущими, что не замечаю, как мы прибываем в пункт назначения.
   - Кинотеатр? - удивляюсь.
   - Премьера, - поясняет Яр. - Фильм, конечно, обещает быть нудным, но зато ты увидишь героев своей статьи.
   Мы заходим под руку в холл, и я верчу головой по сторонам, но в упор не вижу миллионеров. Есть звезды телевидения, есть Катя Вездесущая, от которой мы проворно скрываемся в одной из ниш, есть киноактеры - известные и не очень, а олигархов нет!
   Хитро усмехаясь, Яр заводит меня за угол, где разместилось тихое кафе и где сидят такие же тихие обычные люди, как чашки с кофе, из которых они пьют растворимый кофе. Подводит меня к пластиковому столику, за которым переговариваются трое мужчин, помогает снять шубу, пристроить ее на вешалку, и говорит:
   - Злата, позволь представить тебе троих холостых олигархов, которые с радостью согласились на твою авантюру.
   - Мою авантюру? - ошалело переспрашиваю я, а в голове полный сумбур. От элементарного удивления, что холостых богачей всего трое на город до шока, что они выглядят так неброско и без высокомерной губы.
   Улыбаются, ждут, пока я приду в себя, один из них, подозвав официанта, заказывает для нас кофе и чай.
   - Олигархи? - туплю второй раз, под громкий хохот и кивки.
   - А что, не похожи? - интересуется первый отсмеявшийся. Симпатичный, кстати, хоть и лысый. - Значит, есть шанс, что игра будет интересной.
   - Какая игра? - настораживаюсь.
   - Рыбалка - это игра не только для рыбака, но и золотой рыбки, - поясняет он, подмигнув. Но бросив взгляд на Яра, серьезнеет. - Ваш муж нам рассказал о вашей идее со списком... Газета эта - всего лишь рядовая желтая пресса, но думается, эффект от этого будет жестче.
   - Рассказал, - повторяю за лысым. - Прекрасно. Он большой молодец и великолепный рассказчик, только, видимо, забыл уточнить, что он мне вовсе не муж и идея со списком его?
   - Видимо, он забыл кое-что сообщить именно вам, - улыбается лысый, а те едва себя держат, чтобы снова не расхохотаться.
   - Вот как? - а мне не до смеха. Я вообще посматриваю в сторону выхода и прикидываю, хватит мне на такси или придется испугать сапожки и шубу людным метро.
   - Но это ваша игра, - под пристальным взглядом Яра лысый собирает улыбку, а двое его приятелей по капиталу благосклонно кивают. - У нас будет своя, которая, если повезет, закончится так же удачно.
   Прежде чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, второй олигарх, чуть полноватый, и доселе только умевший смеяться, внятно и доходчиво поясняет.
   - Вы можете себе представить, сколько женщин пытались устроиться у нас под боком? Думаю, вряд ли, вы не из этого теста. Просто поверьте, что их было много. Некоторых мы пускали погреться, некоторых жалели. Это тоже была игра, но попроще, а сейчас мы хотим сыграть, подняв ставки.
   - Вы напишете в статье, что мы не просто свободны. Вы напишете, что мы готовы жениться. А это разные вещи, - добавляет третий.
   - У вас будет эксклюзив не только в этом интервью, - переглядывается с Яром лысый. - Вы будете в курсе, кто в игру подключился и кто из нее выбыл.
   - Почему? - спрашиваю я. - За какие заслуги?
   - Мы читали вашу статью, - поясняет. - Написано очень легко и без пошлости, романтично. И, конечно, за заслуги вашего мужа. С чего начнем? Хотите, чтобы мы просто представились или рассказать что-нибудь из того, о чем не знают яндекс и гугл?
   Я хочу вновь поправить его по поводу "моего мужа", но перед глазами уже мелькают заголовки "Тайная круть олигархов", " Ловись рыбка большая и лысая" и я, заразившись азартом, включаю диктофон и предлагаю нетерпеливо:
   - Начинаем игру?
  
   Глава N 16
  
   Олигархи производят на меня настолько сильное впечатление, что даже когда мы с ними прощаемся, я с минуту или две рассматриваю опустевшие диванчики.
   - Ты знаешь, - после зеленого чая, заказанного Яром, наконец, прихожу в себя, - я их совсем не такими представляла.
   - Для меня новость, что ты вообще о них фантазировала, - небрежно бросает Яр.
   Мы сидим так близко друг к другу, что локти соприкасались бы, непременно соприкасались, не положи Яр руку поверх спинки дивана. Со стороны, наверное, кажется, что мы - влюбленная пара, у которой все впереди, а на деле мы глубоко в разводе и совместное будущее уже проходили.
   - Ну ты понимаешь, о чем я.
   - Поясни.
   - Мне казалось, что олигархи должны быть высокомерными, снобами, такими, из которых и слова не вытащишь, если это не сулит крупные деньги, а они...
   Усмешку Яра чувствую на своем плече, правда, он делает вид, что убирает невидимую соринку.
   - Так вот, значит, какими мы кажемся.
   Мне становится немного смешно: сижу, разглагольствую о том, какие из себя богачи нашего времени, а сама даже замужем за одним из них побывала. И Яр совершенно не вписывается в рамки моего представления о людях VIP. Да, он жесткий, хотя и может быть мягок с теми, кто ему дорог. Да, он холоден в отношениях, но безудержен в страсти. Да, он лидер, к которому льнут более слабые, ощущает свою власть и силу, осознает, управляет ими, но тон у него ровный с каждым.
   - Прости, - говорю, - я забыла.
   - Да, - перестает улыбаться, - я знаю.
   Мой тихий вздох перекрывается шумом в фойе: слышен топот, возня, невнятные голоса, мелькают яркие вспышки. Наверное, идет гонка за приехавшей на охоту звездой, которая притворяется, что убегает от славы. Хорошо, что в кафе практически никого. Яр сказал, сегодня с улицы сюда не придут, а те, кто потратил время на эту премьеру, здесь явно не для того, чтобы отсиживаться без фотокамер. Разве что мы да ушедшие олигархи.
   - А что касается этих троих, - продолжает Яр, - они вовсе не ангелы, хотя и пытались не раскрывать черных крыльев.
   - Но они вели себя как... простые.
   - Не хватало, чтобы они перед тобой примеряли бриллиантовые короны, - ворчит угрожающе.
   Разворачиваюсь в кольце рук Яра (и когда он успел обнять?), внимательно всматриваюсь - так и есть. Половина ответа в словах, половина - во взгляде, а я снова перевожу для себя. Олигархи, возможно, и скорее всего - ведут себя и общаются совершенно иначе, но ради меня сделали исключение. Да уж, а я-то подумала, что мое представление о миллионерах - всего лишь психология бедности.
   - Злата, - заметив смену моего настроения, Яр сокрушенно качает головой, - есть еще одна причина, почему они вели себя с тобой на равных.
   - Например, какая?
   - Подсознательно человек настраивается на беседу загодя и в итоге получает самое худшее из того, что придумал. Ты вела себя с ними так же, как если бы пила чашечку кофе в компании друзей твоих одноклассников. То есть, по сути, люди тебе не знакомы, но одного с тобой социального уровня. Если человек напичкан стереотипами, смысл разрушать их? Тем более что эти стереотипы устраивают обе стороны.
   - Хорошо, - объяснения Яра кажутся мне логичными, и я поднимаю другой пласт платины, - а они всерьез рассчитывают, что на них объявят охоту после статьи?
   - А ты всерьез думаешь, что на них не ведется охота? Твоя статья просто откроет новые горизонты и для тех, кто попроще, скажем так. Не все покупают дорогие журналы, но многие из уверяющих, что читают только Эйнштейна, отслеживают желтую прессу. А здесь одни из самых состоятельных холостяков открыто намекают, что готовы жениться и социальный уровень будущей избранницы их мало волнует... Потом, конечно, эту новость подхватит и глянец, но сезон новой охоты откроешь именно ты.
   - Хм... а дать интервью они согласились бы любому журналисту или... - Красноречивый взгляд Яра переводить не надо. - Ясно.
   - Считай, что твое задание написать статью и их личные интересы совпали.
   - И они действительно готовы жениться?
   - Пусть их для начала поймают.
   - В каком смысле? Если девушка забеременеет?
   - Злата, Злата, - еще один вздох. - Беременность - не повод жениться.
   - Но тогда как их можно заставить надеть на палец кольцо?! - взрывается интерес.
   - Откуда я знаю? - пожимает плечами Яр, берет мою правую руку, обводит пальцем пузатый бриллиант, и глядя в глаза, говорит с предупреждающей ноткой: - И тебе этого знать не нужно.
   Ой, я как-то забыла о кольце! Пытаюсь выдернуть руку, чтобы снять и отдать его, но Яр удерживает.
   - Не надо, - говорит. - Оставь хотя бы до Нового Года.
   - Почему до Нового Года? - я так удивляюсь, что даже не возмущена.
   - Под бой курантов я загадаю желание, поверю в него и оно сбудется. А, возможно, ты так привыкнешь ко мне и к кольцу, что передумаешь от нас отказываться.
   - Яр...
   - Хочешь в кино?
   Я понимаю его маневр, но как по мне, лучше не затягивать с выяснением отношений, хотя это явно не наш случай. Последнее время мы только и делаем, что выясняем отношения, я ставлю жирную точку, а выходит опять троеточие или запятая.
   А, может, и правда, повременить?
   Ну сколько здесь осталось до Нового Года? Потешусь иллюзией возможного счастья; я, помнится, гладя на это кольцо, мечтала и верила, что у нас все получится. Даже в ночи пыталась увидеть, как игриво оно сверкает. На всякий случай предупреждаю:
   - Ничего не изменится.
   - Для начала неплохо, - соглашается Яр, и с такой хитрой улыбкой, что я снова считываю без слов. "Ничего не изменится" он услышал так, как угодно ему, а именно: пробуй, хуже не станет!
   Вот ведь... У меня такое ощущение, что сделай я шаг в любую сторону, кроме обратного, попаду в расставленную ловушку. Возможно, там ждет меня нечто вкуснее кусочка сыра, вот только я вовсе не чувствую голода и желания соблазниться. Так, иногда... но это обычно проходит.
   Яр расплачивается с официантом, и я не рвусь доказывать, что в состоянии заплатить за два чая. Это смешно, после его миллионов на моем расчетном счету. Через опустевший холл выходим на шумную улицу: большой город и ночью не спит - так что в двенадцатом часу тишина ему даже не снится. Я старательно обхожу квашню из снега, оберегая сапожки, и уже в машине вспоминаю деталь, которая показалась наиболее странной за один безумный день с олигархом.
   - А почему ты просил выбрать обувь без каблука?
   - У меня, как обычно, было несколько причин. Перечислить?
   Нетерпеливо киваю.
   - Во-первых, ты не любишь каблуки, во-вторых, ты вообще неправильно выбираешь обувь, из-за чего тебе тяжело на каблуках передвигаться, в-третьих, ты же видела Кирилла - он с тебя ростом. И он настолько заморочен на эту тему, что сколько бы Катерина за ним не бегала с микрофоном, ей интервью не светит. Не хватало нам к вечеру утомительных "па" от его самомнения.
   Кирилл - это тот, что пухленький. В принципе, симпатичный мужчина, хоть и не в моем вкусе. И да, таки с меня ростом.
   - А у Никиты какая заморочка?
   Никита - это тот, что поначалу отмалчивался и вообще не пытался перетянуть на себя одеяло. Мне кажется, он пришел просто чтобы позволить собой любоваться.
   - Не для прессы? - усмехается Яр. - Он любит только все натуральное. Наращенные ногти уже не его вариант, а в глянцевом мире без этого сложно, так что он действительно в поиске.
   - А снять все искусственное с девушки, которая понравится, он не пробовал? - изумляюсь я.
   - И что от нее останется? - изумляется в свою очередь Яр.
   - Ладно, а что у Назара?
   Назар - это лысый, и как по мне, из них троих самый харизматичный.
   - Что, нет ничего? Или ты не в курсе? - спрашиваю после продолжительного ожидания.
   - Есть, - говорит неохотно Яр, - его заморочка в том, что у нас с ним очень схожие вкусы.
   Нехороший холодок пробегает у меня по спине, заставив почти нырнуть в песцовую шубу. Напрасный страх или предчувствие? Яр умудряется нащупать мою руку в глубоком кармане и сжимает ее легонько, как бы заверяя, что нечего бояться, никому не отдаст, и хотя на самом деле он ни слова не говорит, а я не считаю, что принадлежу ему... все равно успокаиваюсь.
   Машина останавливается у моего подъезда и я, поспешно отняв руку, прощаюсь.
   - Пока, - говорю и иду себе. Не свидание ведь, нечего мяться в ожидании поцелуя. Тьфу ты... лезет же в голову всякое... это все сон этой ночью, и еще я не выспалась и устала...
   Слышу, как хлопает еще одна дверца. Оборачиваюсь. Это Яр выходит следом за мной. Смотрит то на меня, то на небо, скрытое вязким туманом и ночной полутьмой (полутьмой из-за желтых окон и фонарных столбов), взглядом находит третий этаж, шевелит бровями в глубоком раздумье. Что там особенного? Я тоже задираю голову вверх - из кухонных окон виден неяркий свет, скорее всего, Егор уже спит, просто оставил включенным бра для меня в коридоре. На душе так теплеет от его теплоты, что и шуба мешает.
   - Вам не тесно в этой квартире? - спрашивает Яр, незаметно подкрадываясь поближе.
   - Да нет, для двоих в самый раз, - говорю я, а потом вспоминаю о псине: - Троим тоже нормально.
   Яр кивает задумчиво или устало. Не мудрено, если последнее: у него не работа, а мозговой штурм целый день.
   - Я хочу ее выкупить, - говорю ему, и кто бы мне объяснил зачем я все еще здесь, а не в спешке несусь домой. - Близко от метро, дворик тихий. Если хозяева согласятся продать, сделаем с Егором хороший ремонт и заживем заново.
   - А если у вас появится еще один жилец? Будет тесновато или тоже нормально?
   - Ну знаешь, - вспыхиваю, представив, как из моей полюбившейся двушки пытаются сделать питомник, - я не настолько люблю животных!
   - А если это не совсем животное? Если... к примеру... мужчина?
   Ясно, проверяет меня на измены. И хотя ничего не должна ему после развода и вообще, меня раздражают его слова. Не могу представить себя с мужчиной. Не могу представить, что снова доверюсь, чтобы нырнуть в пустоту. Нет уж, не девственница - и хватит, остальное когда-нибудь... с кем-нибудь... как-то мы повторим.
   - Знаешь что, - завожусь, - мне твоими стараниями не до этого!
   Вижу, что задела его, но и хочу взять слова обратно и не хочу. И хочу накричать на него, дать пощечину, и не двигаюсь с места. И хочу, чтобы с глаз ушел и смотрю так пристально, словно век не виделись. Словно сызнова все...
   - Я пойду, - отмираю, - может, еще над статьей поработаю.
   Поворачиваюсь, иду, мысленно чертыхаясь, и вдруг слышу шаги за спиной.
   - Яр?
   - Ты ведь не думала, что я позволю тебе одной войти в темный подъезд? - удивляется он, и кивает на сумочку, мол, открывай давай дверь, чего мерзнем. А в подъезде и правда то ли лампочки выкрали, то ли разбили, не падаем на ступени только благодаря фонарику в телефоне у Яра. Мой-то гораздо попроще. Как назло, лифт не работает, и крадемся по лестнице, задевая друг друга не только дыханием. Все, моя квартира, вставляю ключ, поворачиваю, отступаю в прихожую и...
   - Я выполнил свое обещание?
   Яр ступает за мной, захлопывая за спиной массивные двери. А я только и могу, что смотреть, ждать, притаившись, бояться и... предвкушать...
   - Я вернул тебя в целости и сохранности?
   Подталкивает к ближайшей стене, наступает.
   - Даже пальцем не тронул за целый день?
   - Целовал! - выпаливаю дрогнувшим голосом.
   - Не считается.
   Прижимает бедрами к стене, ругается на треклятую шубу.
   - Я с утра мечтал это сделать, - снимает заколку с моих волос, зарывается в них лицом и вдыхает. - И об этом я тоже мечтал.
   Распахивает шубу, медленно сканируя взглядом снизу вверх. И обратно. Останавливается на глазах.
   - Ты опять в красно-черном корсете? Да, ты в нем, - догадывается и мгновенно расплывается в такой хитрой улыбке, что я немею - начиная от языка и заканчивая конечностями. Но вот что поражает больше... мое тело отзывается на слова и прикосновения Яра.
   Я жива.
   Я чувствую.
   У меня есть желания.
   И я с жадностью делаю вдох и слетаю с катушек, даже если все, что меня сейчас окружает - еще одна мишура.
   Мир кружится как детская карусель. Исчезает коридор, мягкий свет, оставленный для меня, чтобы не страшно. Где-то я кружусь в высоте, с кем-то смутно знакомым, с которым ни капли не страшно. Так тепло, что послушно впускаю прохладу жадных рук под тесную блузу. Так смешно, когда они, подобравшись к заветному, замирают, а потом неумело и быстро расстегивают корсет, чтобы вдруг не исчезла, чтобы не убежала на карусели. И так странно, я ниже, намного ниже мужчины, который меня обнимает, но смотрю свысока, словно издали, словно и нет меня с ним.
   Я летаю.
   Я падаю.
   Нет, он подхватывает. И торопится, так торопится, что с разбегу успевает запрыгнуть в мою карусель, и мы смотрим вдвоем, сквозь лениво опущенные ресницы, как вокруг разливается лава, поднимается к нам, награждая огнем. Если сделаем шаг, мы войдем в ее жерло, а дальше...
   - О, опять, - чей-то голос льдинками остужает лицо, изгоняет страсть, вызывая запоздалую совесть.
   - Егор... - шепот в ухо, да я и сама узнала.
   Замираем. Разлепляемся. Дышим как два паровоза. Слава богу, одежда почти в порядке, а под блузой бардак не считается, да к тому же на мне все еще шуба...
   - Не зажаришься? - усмехается мальчик, когда я в нее заворачиваюсь.
   - Вроде прохладно?
   - Нет, - не идет на уступки, - когда холодно, не кипят мексиканские страсти.
   - Я смотрю, кто-то слишком много времени проводит дома, - хмурится Яр, - наверное, пора действительно сдать тебя в школу.
   - Попробуй, - пожимает мальчишка плечами.
   - Завтра утром я за тобой зайду.
   - Что, прям завтра? - вскидываюсь.
   - Почему бы и нет?
   Ну действительно. Мальчику, наверное, будет лучше с ровесниками, все считают, что ему будет лучше, и какая разница, что пока я обдумывала какое бы заведение для него выбрать, Яр уже сделал выбор. Кто я им?
   - Если хочешь, - тщательно подбирает слова Яр, - завтра можешь поехать с нами.
   - Зачем? - пожимаю плечами и распутываюсь из кокона. Шубу перехватывает Егор или Яр - все равно. Не включая свет в комнате, переодеваюсь в штаны, безразмерную майку, обуваюсь в ушастые тапки. И сижу на диване. Наверное, долго, потому что луна перекатывается за дом, потому что в комнате вдруг становится мрачно и ужасно давит тоска.
   Моих щиколоток касается мягкая щетка, гладит, гладит... пока я не ловлю озарение, что кто-то об меня просто-напросто хвост вытирает.
   - Эй, - зову тихо псину, но она решив, что достаточно меня успокоила, растворяется в коридоре. А оттуда слышны голоса, льется свет и так пахнет съедобно, что вынуждает подняться.
   - Наконец-то, - возмущается мальчик, и он так искренен в своем возмущении, словно только меня и ждал, пока я строила новые башни. В двух тарелках дымится наваристый суп, рядом что-то мясное и ароматное в специях, а на третье, если не ошибаюсь, компот? - Что стоишь, словно не родственник? Присаживайся. Кушать подано.
   И от этих слов я прощаю присутствие Яра на кухне. И улыбку, которой они обменялись. И свою затаенную радость, что мы втроем, как семья, которая тихо счастлива.
   - Не смотри ты так, - уворачивается Егор, но я все равно успеваю его взъерошить, - я, конечно, не сам это приготовил.
   - Полина? - выдвигаю предположение.
   - Полина - горничная, - делает паузу. - Я пригласил одного хорошего повара... повариху...
   Суп становится комом в горле. Не могу даже смотреть на него. И на мальчика, хоть он ничего и не сделал. Ничего предосудительного, просто пригласил к нам врага, а так - пустяки... Повариха из дома Яра. Женщина с ямочками на щеках, которая так похожа на маму. Она всегда готовила для меня отвар, от которого крепко спалось. Чтобы Макар мог меня попользовать. Чтобы все у свекра в расчетах срослось.
   - Что с тобой? - замечает Яр.
   Понимаю, что ложки в руках больше нет. Понимаю, что меня обнимают. Но не вижу. Ничего. Никого. Подступающая темнота. Крик ребенка. Кажется, моего сына?
   - Злата!
   Хлопает по щекам, так легко и так больно, что слез больше нет, а вот если бы были...
   - Злата! - зовет словно издалека чей-то смутно знакомый голос, а я и не думаю отзываться. Здесь безопасно, здесь я одна. Здесь и нет никого, разве что...
   - Мамочка?
   Я бросаюсь к нему, наверное, я бросаюсь, хотя и шага не делаю и по-прежнему ничего не вижу. Но узнаю.
   - Святослав, - слова даются с трудом, но я не сдаюсь, я ищу его, я хочу, чтобы он понял...
   - Мамочка, я люблю тебя. Ты мне веришь?
   Да, мое солнышко. Да, мой цветочек, замерший нераскрытым бутоном. Да, мое счастье.
   - Нет, нет, - хохочет ребенок, - я пока слишком маленький, а ты достойна гораздо большего счастья. Помнишь, ты сама продлеваешь себе жизнь?
   - Не хочу...
   - И не только себе, мамочка, поэтому... возвращайся...
   Нежное прикосновение с силой смерча выбрасывает меня из замкнутого пространства. Открыв глаза, первым делом смотрю на часы с кукушкой - не прошло и минуты. Никуда я не исчезала, просто... там, где гостила, нет времени.
   Лети, чье-то счастье, - вспоминаю слова, услышанные однажды, в таком же бреду, как и этот. Или в таком же мире. Есть ли он? Я хочу верить, что да, потому что там живет мой ребенок, и там ему весело.
   Гляжу на бледные лица, которые всматриваются в меня, которые ожидают, надеются. Так и тянет их успокоить, но я пока не доверяю голосу - сейчас он еще больше их испугает. Провожу ладонью по темным взъерошенным волосам, а мальчик не просто терпит и позволяет, наклоняется, чтобы мне гладить было удобней. Второй ладонью глажу мохнатого пса, прекратившего поскуливание отчаяния. А на третьего питомца, с песочными волосами, просто смотрю. Если умный - поймет.
   - Злата, - тараторит Егорка, - прости, я совсем не ту повариху к нам приглашал. Просто вы уехали, и я знал, что на целый день, а готовить почти не умею.
   - Это ты меня извини, - говорю ему, - за то, что я недальновидная сволочь.
   Да, вчера я не знала, что уеду на целый день. И утром была уверена, что вернусь через пару часов. Я сегодня обедала пищей из ресторана, а мальчик оставался в доме голодный.
   Мы обнимаемся, но недолго. Потому что Егор быстро устает притворяться ласковым котиком и потому что Яр, долго вглядываясь в меня, все же догадывается, я не знаю как, но догадывается и произносит вслух:
   - Ты даешь нам шанс.
   Не вопрос. Утверждение. Он не ждет, что отвечу, потому я молчу. Стрелки подползают к двенадцати, и я закрываю глаза и загадываю: если будет четное количество "куков" - у нас все получится. Если нечетное - нечего и пытаться. И еще сколько "кукнет", столько и проживем вместе. Да, я знаю, что я лукавлю, но так хочется на кого-то скинуть ответственность, притвориться, что это не я размазня, это мистика виновата.
   Вот... итак... нервно сглатываю...
   Мне, наверное, после всего, что случилось, кажется, что высунувшись из домика, кукушка оглядывается, смотрит укоризненно на меня, прежде чем начинает отсчет. Раз... два... двенадцать... двадцать четыре... На сто первом "ку-ку" я с трудом перестаю на нее пялиться.
   - Ты тоже загадывала? - спрашивает Яр, делая глоток черного кофе.
   - Да, - я смотрю на его улыбку, поражаясь, как он может быть так спокоен, когда в доме, где живет его брат, творится необъяснимое?!
   - А я тоже загадывал! - огорошивает меня Егор.
   И вот я понимаю прекрасно, что для моего же спокойствия лучше не спрашивать, но все равно не удерживаюсь:
   - А загадывал что?
   Может, это что-то связанное со школой, пытаюсь себя успокоить. Но он слово в слово повторяет то, что и я загадывала, а когда с ним соглашается Яр, у меня такое чувство, что меня уносит в нирвану или бездну, или... в общем, я в трансе и шоке.
   - Часы просто сломались, - говорю я.
   - Или это нечто большее, нечто свыше, судьба, - пожимает плечами Яр.
   - Сейчас она замолчит, - говорю я, - сейчас вот последний раз прокукует...
   А они, мне даже кажется, что и Звезда, расползаются в широченных улыбках под бесконечные песни о жизни нашей кукушки.
  
   Глава N 17
  
   Давно у меня не было пробуждения с головной болью. Но хоть пятки собакой не облизаны - и то с бодрым утром. Иду через ванную на кухню, позевывая и про себя ругаясь на ненормальных, затеявших ночью ремонт, обо что-то спотыкаюсь, но не падаю - тоже радость, а когда в предрассветной полутьме догадываюсь включить свет на кухне и посмотреть, что жаждало моего падения - перестаю убеждать себя, что утро бывает добрым.
   На полу, при входе в кухню, лежит поводок. Длинный. Собачий. А рядом с ним, счастливо оскалившись, сидит зубастый хозяин. Намек ясен, но минуту назад я разуверилась в аутотренинге и потому открыто признаю, что не в духе.
   - Я не в духе, - озвучиваю псине, будто так она меня точно поймет.
   Псина скулит, ложится на передние лапы и так смотрит жалостливо, что чувствую себя предателем. Подкуп свеженасыпанным кормом удается наполовину - корм с хрустом исчезает, а меня все так же испепеляют грустные глаза напротив.
   - Мне кажется или ты наглеешь? - спрашиваю, потягивая чай.
    Псина по-кошачьи фыркает и трясет мохнатой башкой. Понимает, что ли? После кукушки, устроившей вчера спонтанный сольный концерт, я уже и не удивлюсь. Здесь хотя бы нечто живое, дышит и тааак смотрит, что, пожалуй, поддамся... Вздохнув, бросаю по привычке взгляд на стену: не хватает не часов, а странной кукушки. Яр вчера забрал ее с собой, так и шел под громкие "ку-ку" по лестнице, а мы с Егором держали дверь открытой, так хихикать веселее, и даже не напомнили, что из часов можно вытащить батарейку. Конечно, Яр сам догадался, потому что переворачивал птичкин домик, а почему не вытянул - кто его знает.
   - Мне кажется или ты на глазах растешь? - с подозрением смотрю на виляющий хвост. - И как-то ты... очень пушистый.
   Псина поджимает хвост и крадется к поводку, поглядывая на меня - уносит его обратно в коридор и вот то ли слышится мне, то ли правда - вздыхает. Эх, смотрю, это такая привычка у Самарских - перенимать мои привычки. Вздыхаю и иду переодеваться. Псина не верит, даже не смотрит в мою сторону - лежит бревном в пустом коридоре, и только когда подхожу, беру поводок и открываю дверь, выскакивает в подъезд и мчится по ступеням. Надеюсь, в такую рань никто из соседей там не прохаживается, а то чревато переломами.
   На улице сыро, слякотно, сонно. Я стою на школьном стадионе, и пока Звезда бегает, пытаюсь выискать одни окна воот в этом подъезде. Ага, нашла. Темно, спит еще, ну и ладно. Звезда уносится так далеко, что я и не вижу ее, но не бегу, не трясусь над ней как настоящие собачники, потому что знаю, что у нее есть еще одна привычка Самарских - обязательно возвращаться.
   Стою, мерзну чуток, зеваю и вдруг тихий голос, - не тот, что вчера, не мужской, не Яра, - раздается у меня за спиной.
   - Злата, - голос звучит неуверенно, я бы сказала просительно, и так неожиданно, что мне кажется, будто кто-то занес надо мной сжатый кулак, и пока я думаю, что же делать - медленно делает разрез скальпелем и начинает вытягивать жилы.
   К врагам не поворачиваются спиной, но если враг уже зашел со спины, если уже ударил, чего мне бояться? И я старательно притворяюсь глухой и бесчувственной: да, мне трудно дышать, и в горле песок, и язык прилип к небу, зато голова прошла на ветру. Прогулки с собакой, оказывается, не только животным полезны.
   - Злата, нам надо поговорить...
   - Нам? - спрашиваю беспечно. Не знала, что я могу так.
   - Злата, послушай, ты многого не понимаешь...
   - Еще что-нибудь о тебе? - и так могу, кольнуть и зло пожалеть, что сейчас не в подаренной Яром шубе.
   - Мне больше не к кому обратиться...
   Просьба. Ко мне.
   Человек, который стоит за спиной, хорошо меня знает. Вернее, знал - мы теперь не общаемся. Мы теперь не друзья. Мы чужие. И все-таки...
   Я оборачиваюсь и не могу сдержать удивления. Да, это Лариса. Да, я бы узнала ее все равно, но... где гламур, где нотка высокомерия ко всему прочему, кроме "я", где уверенность, с которой она легко через всех перешагивала, в том числе через меня? Она сильно похудела, и этот тот случай, когда не к лицу, а, наоборот, говорят, что сошла с лица; в глазах лихорадочный блеск отчаяния. Втягиваю в себя воздух - вроде бы нет тошнотворного запаха наркоты, хотя ее столько разновидностей, что могу ошибиться, не знаток, не ценитель.
   - Что случилось? - выпаливаю.
   - Заметила, - усмехается, - все замечают, и Стас...
   А вот это зря она: прозвучавшее имя напоминает не только о том, что Лариса выманила у меня кольцо и кулон, отыграв костюмированный спектакль, но и по словам Яра принимала участие в том, что с нами произошло. Она пытается что-то сказать, но я резко перебиваю:
   - За что?
   В свете нависающих над нами фонарей, наверное, не только она выглядит тусклой тенью. И не ей одной так паршиво, как кажется.
   - Я пришла за твоей помощью... ты ведь поможешь? Злата...
   А я повторяю:
   - За что?
   - Я никогда не желала тебе зла, - тараторит. - Я не знала... меня обманули... Мне нужна твоя помощь... Послушай, ты ведь ничего так и не знаешь, Злата! А я боялась тебе рассказать! Он меня запугал, а чтобы молчала, устроил в салон. Он сказал, у меня есть способности, сказал, что смогу, нужно только не бояться рискнуть, и я... Я взяла кредит под квартиру, я... Злата, он подставил меня! Я выкупила его салон, а он провальный! У меня хотят забрать квартиру, понимаешь? Из-за его салона, но ведь это он посоветовал. Он! Я не хочу жить на улице! Ты слышишь меня? Скажи ему, поговори с ним, ты ведь можешь, я знаю, вы помирились, он простил тебя...
   Я невесело усмехаюсь, прокручиваю поток слов, щедро сброшенный на меня Ларисой - вот, значит, как он ей отомстил. По-своему и по-крупному: загнал в долговую яму.
   Устав от жалоб, я притворно зевнув, повторяю:
   - За что? Это единственное, что меня интересует. Ну, и так, если не налоговая тайна - за сколько?
   Но чтобы не думала, что у меня масса времени на второй концерт псевдоплача, предупреждаю, что у меня мало времени и вообще пора возвращаться домой.
   - Домой, - кивает, - у тебя опять есть дом... а у меня...
   А вот это я уже зря, поэтому исправляюсь:
   - Лариса, если у тебя ничего нового, прощай.
   Она бросает настороженный взгляд вниз - Звезда вернулась и пытается и ноги мне согреть в благодарность за прогулку, и защитить, если что. Пока она сидит очень смирно, но глаз от моей бывшей подруги не cводит.
   - Ты не поможешь, - понимает Лариса. - Нет ведь?
   Я молчу, а молчание не всегда означает "да".
   - Не поможешь, а я тебе помогу! Хочешь? Почему бы и нет? Мы - ведь подруги!
   - Бывшие, - вношу маленькую поправку.
   На Лице Ларисы застывает удивление. Да, я прощаю, да, иду на уступки, но только с теми людьми, которые небезразличны, которые для меня что-то значат, и Ларисы больше нет в этих списках. Вычеркнулась сама.
   Но вскоре она берет себя в руки, принимает снисходительный вид и так резко выпрямляется в погоне за царской осанкой, что у меня бы точно звезды перед глазами плясали. Нависает надо мной как столбы - такой же смесью бетона, который не повернешь и не сдвинешь. Я могу обойти, и так лучше и проще, тем более что я уже об нее ударялась, но я не двигаюсь с места.
   Яр опасался нашей встречи с Ларисой, а я ее даже хотела.
   Взгляд в прошлое. Есть надежда, что он будет последним...
   Она нервно оглядывается, словно пришла не одна, но в предутреннем сумраке я никого кроме нас не вижу. Она, видимо, тоже, потому что веселость ее проходит, и она чуть растерянно говорит мне:
   - Ты все-таки непроходимая клуша! Ты спрашиваешь: за что и за сколько, а правильней спросить - сколько раз и кому?
   Хорошая постановка вопроса. Пусть говорит, я не перебиваю. Иногда почитаешь в романах - он столько раз ей пытался что-то сказать, а она его останавливала и в итоге целую книгу страдали, а потом упрекали друг друга, что промолчал. Нет уж, пусть скажет все, я послушаю, а выводы сделаю после.
   - Ну, что, дорогая, сама догадаешься?
   Снова жалею, что собак не выгуливают в песцовых шубах, и упрямо молчу.
   - Все-таки подсказать? Ну ладно, даю наводку по дружбе: циферки, которые мне за тебя заплатили, были в у.е. и с большими нолями. Ну? Есть идеи?
   Если бы она поинтересовалась, куда эти у.е. потратить, я бы и то не сказала - свои до сих пор не пристрою. А здесь пусть расскажет, а я подожду.
   - О, Господи! - Лариса возмущенно вздыхает. - Много ты богачей вообще знаешь? Ну? Думай!
   Я переминаюсь с ноги на ногу, демонстративно потираю ладони в перчатках.
   - Ладно, еще одна маленькая подсказка, ты ведь спешишь. Папу твоего бывшего мы исключаем. Пока исключаем. Ты ведь хочешь узнать, кто заказал тебя первой? Так кто же у нас остается?
   Перед глазами проносится синее платье, которое мне подобрали в салоне. Свадьба на следующий день. Встреча в баре. О чем-то догадывалась, что-то смутно мелькало...
   Яр.
   У нас остается Яр.
   - Ага, догадалась, - радуется Лариса. - Ему нужна была ты. А я считаю, что это несправедливо: найти мечту и подарить, пусть и подруге, пусть и единственной. Несправедливо! Ведь это я мечтала жить в роскоши, носить меховые шубы, пить чай из фарфора семнадцатого столетья...
   - Не помню, чтобы такой был у Яра.
   Ее глаза недобро сверкают. Она обхватывает себя руками, словно замерзла, раскачивается на носочках белых сапог - точь-в-точь как мои, только копия с рынка, и подвывает так громко, что я переживаю, как бы полдома не разбудила. Противный звук, похоже на за упокой. Я быстро проверяю в кармане мобильный - вдруг надо будет вызвать скорую, и немного успокаиваюсь, что он есть.
   - Да я бы купила, - выныривает из своего странного состояния. - Но он же выбрал тебя! Не потому, что ты такая красивая - любому видно, что я в сто раз лучше, а потому, что ты девственница. Ему нужна была эта чертова пленка! Прикинь?
   В одну секунду у меня перед глазами мелькает наша первая встреча с Яром. Его слова, что девственниц с высшим образованием не бывает. Пари с Ларисой. Бесплатный и явно лишний коктейль от бармена...
   - И я бы сделала операцию, все бы мне аккуратненько сшили, и я бы даже легко сыграла испуг в первый раз, да хоть слезы! Немного не повезло. Я тогда уже переспала со Стасом, и он-то знал... А у них все должно было быть по-честному. Только девственница, настоящая. Не позволил мне притвориться, - хохочет, - а сам пользовал. И тогда я предложила тебя!
   Я немного путаюсь. То она вроде бы намекает на Яра, то открыто говорит, что замешан Стас. Но не спрашиваю, не уточняю, видно же, что рассказ еще даже не подошел к кульминации, только сюжет завязывается.
   - Встреча в баре - да и сама подумай... Разве ходят миллионеры в такие трущобы? Совпадение? Чушь! Я тебя привела в этот бар. Я сказала Стасу, где и во сколько мы будем. Я подбила тебя на пари. И продала тебя я.
   Прячу руки в карманы. Холодно. Сыро. Хорошо хоть светает.
   - Ты была игрушкой богатого мальчика, - шипит гадюкой Лариса. - А когда заигралась, тебя просто убрали. Ну, подумай сама: ваше знакомство, поспешная роспись... Такие люди если и женятся на таких как ты, то после жесткого брачного контракта, и не в спешке. Яр хотел девственницу. Стас слил ему информацию. Я отобрала твои фотки получше и подстроила встречу. Это игра, Злата. Ты в ней обычная пешка. Пешка! И ты никогда не была замужем за королем. Ты вообще никогда не была замужем. О как! Так что обычный траходромчик за деньги, как у меня.
   Она заливается безудержным смехом.
   Я стою. Я не падаю. Может, потому что ноги стопы держит раскормленная Звезда. Может, потому что не верю. Хотя многое кажется правдой, только... даже если правда одна, у нее как минимум две стороны.
   - Все сказала? - голос все-таки меня предает, но так сипло он вполне может звучать и от сырости. Загулялись мы нынче, пора. А Лариса смотрит на меня, как на привидение, снова нервно оглядывается и я наконец замечаю в утренней дымке машину стального цвета. Метрах в трехстах, марок я не различаю; но почему-то отчетливо представляются чьи-то глаза, которые внимательно наблюдают за нами.
   - Ты не поверила, наверное, - бормочет Лариса. - Злата, но это правда! Это игра у них такая, пари! Ты не первая. Им интересно увидеть, как быстро наивная дурочка скажет, что влюблена, как быстро продастся за деньги. У них целый клан!
   - Нам пора, - я смотрю на собаку, но лбом чувствую прожигающий взгляд Ларисы.
   - Ты... простишь его?! Ты... не можешь... ты не должна! Послушай...
   Она повышает тон, и собака начинает рычать. Приподнявшись с моих ног, делает стойку.
   - Злата, - недоверчиво машет головой Лариса, умудряясь переводить взгляд с меня на Звезду. Та рычит еще громче. - Но он ведь использовал тебя! - крик отчаяния.
   - Как и ты, - пожимаю плечами, и раз нам всеми силами мешают уйти, иду напролом, слегка задевая ее плечом, а Звезда - всерьез потоптавшись лапами по белым сапожкам.
   Лариса продолжает кричать, что я клуша, что так мне и надо, что меня использовали. Не помогает. Не оборачиваюсь. Дальше иду.
   - Ты так и не знаешь, сколько мне заплатили!
   - Я знаю, - кричу ей в ответ, - что сколько бы тебе не заплатили, ты не смогла купить счастье!
   И под довольное гавканье псины, мы исчезаем из Ларискиного поля зрения, а заодно и того человека, что ждет ее в серебристой машине...
   Я останавливаюсь у соседнего со своим подъезда, зачем-то по-шпионски осматриваюсь (наверное, стресс все-таки, это я так, держусь на адреналине), задираю голову вверх. Почти все окна темные, только в двух - на втором и четвертом, свет на кухне. Половина шестого. Самое время для поговорить по душам. Но лучше рано, поздно, когда угодно - чем без единого шанса выслушать. Мне ли не знать?
   Он отзывается после второго гудка.
   - Ты на каком этаже живешь? - спрашиваю сходу.
   Не удивляется, что звоню. Не удивляется, что без приветствий. И этаж, и номер квартиры подсказывает, а когда приезжаем на лифте, ждет в приоткрытой двери. Приглушенный свет за его спиной не позволяет увидеть лицо, да и ладно.
   - Зайдешь? - пропускает внутрь.
   - Нет, я так, под дверью потоптаться приехала, - огрызаюсь, и получаю усмешку.
   Впускает не только меня, но и псину, которая слегка насторожена короткой поездкой в лифте. Мне вольный вход сразу, а ее вынуждает терпеть, пока старательно вытрет ей лапы.
   - Иди присмотрись, - спускает с поводка после процедуры.
   Псина раздумывает всего минуту, а потом, видимо, решает, что когда еще выпадет шанс что-нибудь разбить у богатых, и сматывает с коридора, на повороте придерживая себя хвостом.
   Проследив за ней взглядом, Яр разворачивается и тоже уходит, не успеваю и слова сказать.
   - Шкаф у тебя за спиной, - говорит изнутри квартиры.
   Оборачиваюсь. Действительно, шкаф. У меня за спиной. Но не обнаглел ли кое-кто?! Что-то очень похоже.
   Иду в куртке на голос, и оказываюсь на черно-белой кухне размерами с комнату. Цветовая гамма как шахматы - вот бы Лариске было где развернуться со своими речами: все игра, все подстроено! Ну и так далее...
   Обернувшись, Яр замечает, что я не разделась и что явно не в духе, но спокойно доваривает кофе, наливает себе в чашку, а на другую половину стола пододвигает чашку, дразнящую мои ноздри жасмином.
   - Тебе в одежде удобней?
   - Да!
   - Хорошо, - подходит ко мне, чуть разворачивает, снимает куртку Егора, относит ее в коридор, возвращается. - Хочешь чай?
   - Нет, я хочу поговорить.
   - Есть ванильный сырок.
   Я отказываюсь, но он все равно распахивает холодильник и достает горсть ванильных сырков. Садится за стол, пьет кофе. Я решаю, что в ногах правды нет и тоже сажусь. Нервничая, уничтожаю первый сырок, опустошаю первую чашку чая, которая тут же для меня обновляется.
   Яр внимательно за мной наблюдает. Я - за ним. И все молча. Напряжение, кажется, так зашкаливает, что одному из нас грозит удар током.
   - Я только что говорила с Ларисой.
   Он ничуть не меняется в лице, ни один мускул не дрогнул. Смотрит прямо в глаза, будто совести нет или имеет право.
   - Она рассказала о вашем пари.
   Опять нулевая реакция. Поднимается, моет чашку, мне подливает чай, распаковывает сырок, с которым безуспешно борюсь непослушными пальцами.
   - Что именно она рассказала?
   - Все.
   Усмехается.
   Он... усмехается!
   - Она не могла знать всего, - говорит все так же веско, спокойно.
   - Ты уверен?
   - Да. Хочешь, я расскажу, как было на самом деле?
   - Почему бы и нет, - пожимаю нервно плечами. - Начни, пожалуйста, с суммы, которую за меня заплатил, а потом перейди к сумме, которую заплатил за липовую свадьбу, левых стилиста и подставного служащего загса...
   - Нет, - откидывается на спинку стула, скрещивает руки, - деньги тебя всегда мало интересовали. Я расскажу все сначала. Только, Злата, выслушай меня, хорошо? Ты ведь за этим пришла. Послать меня ты могла и по телефону.
   - Можно подумать, ты бы послушно отправился к черту!
   Усмехнувшись, раскрывает еще один сырок для меня и начинает рассказывать.
   Оказывается, Лариса не соврала. Наше знакомство с Яром было четко спланировано: хмельное настроение от коктейлей, подстрекательство, мол, три месяца без квартплаты, моя сумасшедшинка, которая иногда проявляется. Да, я бываю азартна. На это тоже делалась ставка - типа пари в пари, разве не весело? Такая игра у богатых: влюбить в себя простодушную дурочку, и посмотреть, как быстро она начнет мнить себя леди, как быстро начнет меняться, раздавая команды, как быстро начнет топтаться по таким же простым, как сама. Кардинальная смена привычек и личности обычно занимала от нескольких месяцев до полугода; потом игра утомляла, становилась слишком похожей на жизнь. Игрок забывал об игрушке, а большой куш срывал тот, кто сделал удачную ставку.
   Играли и ставки поменьше - не когда подсадной деревенский кролик возомнит себя дорогой норкой, к примеру. А соблазнится или нет? Признается или промолчит? В общем, реалити-шоу для состоятельных, только кролик не знал, что он никогда так и не станет норкой на самом деле, потому что подопытный, потому что все решено, вопрос только во времени.
   Игра надоела, закончилась или уровень давно не меняется?
   Бывает. Смена декораций, перетасовка, и тот, кто вчера делал ставку, сегодня - игрок. Если хочет, конечно. Но обычно никто в этой группе и не отказывался. Зачем? Жить на золоте скучно, обыденно, а здесь ты сам выбираешь с кем поиграться.
   Кто-то ставил условием знание пяти языков, кто-то искал флейтистку, кто-то ждал, пока ему подадут балерину без крыльев. Искали все, кто в игре, но только игрок делал окончательный выбор. Разные вкусы. Странные требования. Балерину все еще ищут...
   - А ты захотел девственницу с высшим образованием, - усмехаюсь.
   - А я захотел тебя.
   - Да ладно, - мне как-то легко говорить с ним и слышать его легко, словно не обо мне речь и словно я не была игрушкой, - тебе подошла бы любая. Ну, я имею в виду любая девственница с высшим образованием и старше восемнадцати лет. Я же помню твои слова.
   - Слова... Конечно, как я забыл, что женщина любит ушами? - задумывается и так надолго, что чай остывает в кружке, мерзнут ладони, которыми ее обнимаю. - Злата, так женщине не говорят, тем более, своей женщине, а этот вопрос даже не обсуждается... Но ты, прости, была не единственной, которую мне предлагали... В нашей стране не так уж мало девственниц с высшим образованием, некоторые для того и диплом получают, чтобы продать себя подороже. - Не успеваю я возмутиться, как он продолжает. - Но когда я увидел твои фотографии, когда я увидел тебя в реальности, - нет, не в баре, гораздо раньше, Лариса передала все твои координаты, - я сделал свой выбор.
   - Премного вам благодарна, - кланяюсь в кружку.
   - Это не была любовь с первого взгляда, - не реагирует на мое ерничество, - я думал, что не умею любить.
   - Так и есть, - важно киваю, - не можешь.
   Усмехается, так будто знает великую тайну и еле держится, чтобы не проболтаться, а потом как ни в чем не бывало продолжает рассказывать об игре.
   Чтобы все было честно и увлекательно - ставки очень большие, в доме у игрока ставились камеры. Получалась игра в режиме он-лайн, за которой внимательно наблюдали, были даже арбитры - ну а вдруг кто-то спит и пропустит самое важное? Не узнает, что ставка сыграла?
   А действительно, что ужасного, что чужие мужики рассматривали меня со всех сторон. И пускай! Пусть подавятся! Интересно, как им ночь моей дефлорации? На ура? Под рыбку и пиво или покруче - шотландский виски прокатит?
   - В спальнях не было камер, - говорит Яр, в который раз четко улавливая ход моих мыслей. А меня это не успокаивает. Нет. Я и так как удав спокойна.
   - Может, их там и не должно было быть, - говорю ему я, - но одна была точно.
   Проглотил? Как тебе? Вкусно?
   Но он снова не отводит глаза, лишь на секунду прикрывает ресницы, и продолжает рассказ. Так уютно, напротив кого-то сильного, и увлекательно - если бы все это не со мной...
   Ладно, проехали, саможаление - трата времени.
   Одним словом, разжиревшие на вседозволенности мальчики сбились в стайку стервятников и, облизываясь, поджидали, как скоро я превращусь в не "я" и как скоро Яр меня бросит. Первыми потерпели фиаско те, кто ставил на два месяца, потом те, кто на три. Общий фонд увеличился. Те, кто сделал ставку на четыре месяца (она срабатывала чаще всего), тоже просто пополнили общую кассу. А вот другие проигрывать не захотели, да и вообще, если бы все проиграли, деньги должны были отправиться на благотворительность - дурацкий пункт, внесенный развлечения ради, он никогда еще не срабатывал. А кому это надо, помогать, если об этом даже никто не узнает, кроме твоего расчетного счета?
   Вот тогда меня и решили убрать.
   А отец Яра... как он там говорит? Совпали желания...
   У меня такое чувство, что Лариса действительно вытянула пару жил, пока мы говорили на улице, а Яр вытягивает нечто большее, нечто глубинное. Мир, в котором не ждали, не терпит чужих. Люди, если так можно назвать тех, кто играет с живыми людьми, так отчаялись заполучить деньги, что пошли на убийство - мое и ребенка. И меня как-то не трогает, что я не была замужем - не была и не надо, и пари это странное по боку. Просто остались вопросы, так, любопытства ради...
   - Ты и дальше в игре?
   - Нет.
   - А твой Стас?
   - Я его вывел.
   - Из игры?
   - Из страны.
   - Где он?
   - Не моя забота его искать, а кредиторов.
   - Окунул в долговую яму, как и Ларису?
   - У Ларисы больше шансов оттуда выбраться.
   Поднимаю глаза. Я, оказывается, все это время смотрела в кружку; только слушала, избегая взгляда.
   - Ты знаешь, откуда у нее была эта квартира? - спрашивает Яр.
   - От любовника, который откупился от свадьбы.
   - От любовника, который был женат и купил эту квартиру своему новорожденному сыну. Лариса угрожала, что расскажет об их связи его жене, а та не позволит ему видеться с ребенком. Он откупился квартирой, после чего жена его бросила и забрала ребенка. Не я, именно он выступил кредитором Ларисы, занял ей денег под жилплощадь и доп. услуги. Я просто продал ей салон, который она угробила.
   Ясно, вроде бы и справедливо, что сейчас Лариса осталась без этой квартиры, а вроде бы...
   - Много раз ты... ты сам... был игроком?
   - Три.
   Хорошо, когда правда и сразу, даже подготовиться не успеваешь, даже накрутить себя некогда. Просто валится все под грузом ненадуманных башен, а так все нормально, за окном показалось солнце. Рассвет наступает на пятки мраку и тени.
   - Ну, - поднимаюсь, - спасибо, что рассказал.
   Яр наблюдает, как я встаю, как иду в коридор. Не удерживает. Не просит прощения. Щелкает поводком, когда прибегает жутко довольная псина. Выпускает ее за дверь, когда она начинает проситься на улицу, и резко захлопывает, когда к выходу делаю шаг я.
   - Ты хотела поговорить, но не спросила самого главного.
   Я оборачиваюсь, деловито скрещиваю руки и жду, но с ним эта тактика не срабатывает. К тому же псина скулит в подъезде, жалко ее и соседей. Хорошо, так и быть, спрошу, хотя ответ очевиден.
   - Мы с тобой никогда не разводились, ведь так? Потому что и женаты не были, правильно? И две предыдущие твои жены тоже попались на лохотрон.
   - Не правильно и не так. Когда ты думала, что мы разводимся, на самом деле, ты выходила за меня замуж. А что касается твоего последнего вопроса... ты - моя первая жена, Злата, и что бы ты себе сейчас не думала, я даже представлять не хочу что ты обо мне сейчас думаешь... женой и останешься.
   Называется - а зачем я спросила?!
   И еще удивляет моя реакция - попросту нулевая. Ну, я замужем. Очень мило. Правда, расписали меня без моего согласия, и те деньги, что я думала беру при разводе, теперь что... свадебный подарок, что ли?!
   - Замечательно, - говорю ему, - а если бы я собралась замуж!.. - я едва не ляпаю "за Макара", но Яр все равно как-то догадывается, кого я имела в виду.
   - Ничего бы не вышло. У меня как всегда несколько объяснений - хочешь услышать?
   - Нет! - дергаю куртку из шкафа - какой черт повесил ее так высоко?!
   Яр снимает куртку, помогает ее надеть, игнорируя, что я хохлюсь как воробей.
   - Меня мало волнует, что мы женаты, - говорю ему, - я согласия не давала.
   - Есть свидетели, - говорит он, - что ты даже просила меня дать тебе свою фамилию, Злата. Брак законен. Этот законен.
   Теперь мне понятна его странная реакция при нашем якобы разводе, когда я захотела оставить фамилию Самарская. У меня не было его фамилии до того дня - по закону, в паспорте-то значилась. А он нашел способ фамилию узаконить!
   - Прекрасно! - наконец-то взрываюсь. - Значит, я сегодня же подаю на развод!
   - Извини, - пожимает плечами, - я предупреждал, что не смогу отпустить.
   И взгляд такой, словно не плут передо мной, а я, бессердечная, тащу за хост по асфальту несчастного котика! И я бы, может, и призадумалась, но вдруг вспомнились слова Макара, что "это кольцо" смотрится лучше. Значит, было другое, явно похуже? Значит, их было два?!
   - А мое кольцо...
   Понимает меня с полуслова - идеальный муж! Никому не нужен? Неприлично богат и скоро будет совершенно свободен!
   - Подделку ты подарила менту, и я достал из сейфа фамильное. Но мы договаривались, - добавляет поспешно, - что ты оставишь его до Нового Года!
   - На чудо не рассчитывай! - предупреждаю, и слегка его отпихнув (явно он мне поддался) все-таки выхожу из квартиры. - Я и так сделала для тебя невозможное: я тебя выслушала.
   - Рассчитывать не буду, - говорит идеальный муж мне во след. - Я сам его сделаю.
  
   Глава N 18
  
   Я в таком удивлении от сегодняшнего утра, что вслед за Звездой не только послушно спускаюсь пешком по лестнице из подъезда Яра, но и в своем подъезде о лифте не вспоминаю. А псина и рада: то забежит на пролет, махая мне оттуда хвостом и скалясь, то вернется ко мне, мол, ну, догоняй!
   И только поднявшись, я понимаю, что тоже рада, потому что после больницы для меня такой подъем был равносилен подвигу, а сейчас никаких плохих ощущений. Наоборот, заряд бодрости. Поглаживаю благодарно псину, ищу ключ от двери - Егор-то, наверняка, еще спит, и вдруг замечаю кое-что. Свет. В подъезде на каждом этаже горит свет.
   Я бы приняла это за первое чудо Яра, но явно он здесь ни при чем, вот если бы соседи перестали стучать как дятлы... тогда да, это чудо, а так... я, видать, в легком неадеквате, если вообще думаю о чудесах и о Яре. Впрочем, посмотрела бы я на кого-нибудь на своем месте. Хотя нет... никому не желаю...
   В квартире тихо, и мы со Звездой стараемся не шуметь, но Егор с топотом выходит из комнаты, уже в одежде, бодрячком, с ходу нам выговаривает, что долго гуляем по холоду, себя не бережем, и вообще, завтрак стынет.
   - Какой завтрак? - переглядываемся с псиной.
   - Кому собачий, а кому и омлет сойдет, - с улыбкой скрывается на кухне, где шумит крышками, ложками и торопит скорее переодеваться.
   Звезда приподнимает лапу и гавкает, напоминая о себе. Ах, да, лапы, и еще лапы и хвост - вытираю, но справедливости нет. Она бежит есть, тогда как мне еще переодеваться.
   - Я думаю, - говорю Егору, улепетывая омлет с помидорами, перцем и колбасой, - сегодня моя очередь готовить.
   - Это ты правильно думаешь, - соглашается он. - К тому же, мне в школу, потом у меня репетиторы, потом я просмотрел, что здесь неподалеку хорошая школа брейк-дансеров, схожу запишусь. Вернусь жууутко голодный!
   - Как будто это редко бывает, - усмехаюсь я. - А ты что вдруг танцами решил заняться?
   - Бабуля посоветовала попробовать. Она сама бы хотела, но у нее возраст не тот, и раньше таких танцев не было, - я на этих словах едва не подавилась, и мне Егорушка подает водички, невозмутимо продолжая. - Вовремя мы Звезду нашли, а то сидела бы ты дома одна.
   - Кстати, - кошусь на жующую рядышком псину, - а ты не в курсе что это за порода?
   - А какая разница? - вскидывается мальчишка. - Собака-то хорошая!
   Звонок прерывает наш разговор, но я не спешу открывать. Милостиво позволяю мальчишке улизнуть от мытья посуды, а сама убираю со стола, вся такая при делах, даже некогда оглянуться на тех, кто уже стоит в дверях кухни.
   - Не поедешь? - спрашивает Яр.
   - Зачем? - отвечаю раковине. - Не сомневаюсь, что ты нашел прекрасную школу для брата и на этот раз учел не только свои интересы.
   - Чем будешь заниматься? - спрашивает после паузы.
   - Я тебе говорила: иду подавать на развод.
   - А, ну здесь все просто и быстро, - говорит он. - А потом? Сидишь дома?
   - Не знаю что там просто и быстро, - говорю ему, - я еще ни разу, как оказывается, не разводилась. Но если этот вопрос решу быстро, хочу, наконец, сесть за статью, но... даже не знаю... не уверена, что получится.
   - Что так?
   Посуда вымыта - как жаль, что было всего две тарелки и кружки, и вытерла, и расставила их, приходится обернуться. Такой во взгляде скрытый смысл, что поневоле начинаю нервничать, и так и тянет оглянуться: скрытая камера здесь? Или здесь? А, может, мне улыбнуться?
   - Соседи с ночи что-то сверлят и пилят, этот звук вытерпеть невозможно, а чтобы писать статью, мне нужна тишина, - с трудом возвращаюсь к вопросу.
   Яр прислушивается, кивает и уходит. Егор забегает махнуть мне рукой и тоже скрывается. Из окна наблюдаю, как они садятся в машину, уезжают, и что-то так грустно становится и тоскливо - хоть плачь. Сейчас-то можно, никого нет, никто не увидит, сижу одна, на пустой кухне в чужой квартире, да еще эти дятлы за стенкой...
   Устала я. Не выдержала пружинка в игрушке. Бывает.
   И вот и настроение самое то, и повод есть разреветься, а не получается. Прислушиваюсь к себе - да не хочу я рыдать! Вот еще! Одна я не на всю жизнь, а на пару часов и вообще у меня есть люди, которых и люблю и которые меня любят, квартиру я собираюсь выкупить у хозяйки, а дятлы...
   Кстати о птичках... А дятлы молчат! Молотки и дрели у них, что ли, сломались? Тем более не повод мокроту разводить! Дел полно!
   Начинаю с того, что попроще - звоню квартирной хозяйке, но после пятнадцати минут юления, что сейчас не очень удачное время, правительство придумало какой-то процент на продажу в новострое, нет, она не может согласиться, что процент заплачу я, и вообще, эту квартиру она бережет для внуков, - я понимаю, что начала отнюдь не с самого легкого. Мы договариваемся с хозяйкой, что она всерьез обдумает мое предложение, но я даю срок в месяц, потому что отчетливо понимаю, что хочу свое жилье, а не такое, в которое однажды могут войти чьи-то повзрослевшие внуки.
   Ну, раз с этим пока отсрочка, собираюсь и иду в загс, но и там осечка. Помимо заявления, которое я быстро царапаю, и копий документов, нужно свидетельство о браке, которого у меня, конечно, нет. Тетка в загсе сильно удивляется, по ее мнению, это самый главный документ для каждой женщины, даже паспорт на квартиру можно забыть при пожаре, но не свидетельство, что мужик окольцован.
   - А, может, я и не замужем? - размышляю вслух. - Может, он меня обманул?
   Тетка просто возмущена моей радостью и, думаю, только из-за этого всячески пытается выставить меня за двери. Мы морочим друг другу голову с полчаса, потом я пишу заявление с просьбой выдать мне справку, что я не замужем (ну а вдруг?) и я уже почти выталкиваюсь за дверь, когда понимаю причину теткиного недовольства. Вот я звезда, никак не привыкну.
   Достаю денежку, ненавязчиво кладу ее среди кипы бумаг и невинно смотрю в глаза строгой тете. Вот теперь и она разделяет мою неуемную радость, щелкает по компьютеру, кому-то звонит, снова щелкает, и через пять минут огорчает, что я таки замужем. Первый вопрос решен, а вот как ускорить развод, если муж чуть-чуть против...
   - В принципе, - тянет она, задумчиво рассматривая мою сумочку, - если муж не будет настаивать на дележе имущества...
   - Это я не буду настаивать, - успокаиваю тетку и еще раз подкрепляю свои намерения стать свободной денежными знаками.
   Мы прекрасно обходимся и без свидетельства о браке, заявление принято - мы с теткой счастливы и довольны, прощаемся на сегодня. Она мило провожает меня, придерживая дверь.
   По пути домой я затариваюсь в магазине и под бабулины комментарии по скайпу, - Егор все-таки великолепный учитель, - готовлю суп с фрикадельками для своего мальчишки и запекаю форель. Узвар, которым он никак не мог напиться вдоволь, сам варится, а мы пока с бабулей делимся новостями. В принципе, у них все по-старому: любят, скучают, ждут. Моя крестная жутко расстроилась, что не застала нас - не думала она, что так быстро уедем, только пришла с высоченным тортом и сливовой настойкой - как-никак, не одна крестница пожаловала, а с ребенком и зятем. А тут такая засада! Потенциальных зятей было два и оба уехали!
   - Торт-то мы съели, - хихикает девчонкой бабуля, - не огорчать же ее, а вот на тебя крестная приобиделась, что не позвонила сама. Это ж ей соседка ваша сказала, что видела тебя с двумя мужиками в обнимку.
   - Да ладно, - отмахиваюсь, - ты скажи ей, что один зять не потенциальный, а самый настоящий и она так увлечется новостями, что забудет про обиду.
   - А, так он не выдержал и признался? - прищуривается бабуля. - Поспешил чуток.
   - Бабуля! - возмущаюсь я. - Ты что, все знала и не рассказала мне?! Где твоя... - я едва не ляпаю "совесть", но жалко бабушку, - ... солидарность?!
   - Я тебе добра желаю, потому сейчас солидарна с Яром. Он мне еще тогда ночью все открыл, я и посоветовала пока молчать, дать тебе время привыкнуть к нему снова, а уж потом, после третьего ребенка...
   - Бабуля!
   - Да не кричи ты так, - прочищает ухо, - я еще не так стара. - И тут же противоречит себе. - Я уже очень стара, Злата, и я хочу увидеть правнуков! Ну хотя бы двух!
   - Все, - говорю ей, - у меня узвар доварился, спасибо.
   Поспешно прощаюсь и отключаю скайп. Называется, семья тебя всегда поддержит, семья тебя всегда поймет! Хорошо, что я о разводе ничего не сказала, а то бы не миновать мне гостей.
   Устраиваюсь с чашкой чая на кухне - такая тишина - благодать, оказываются, удивительные чудеса и так в мире случаются, без некоторых там... - и начинаю писать статью. Время слизывается моментально, только села, открыла файл, а потом бац - три пополудни, и ключ в дверях поворачивается.
   - Привет! - забегает счастливый Егорка, недоверчиво косится на кастрюли и опять расцветает. - Ухтышка! Я сейчас!
   - Давай, давай, - улыбаюсь довольно, встаю насыпать ему супец, пока еще теплый, горячий он не очень любит, и чуть не наступаю на псину. Она так тихо лежала у меня в ногах, под столом, что я и забыла о ней. Надо ее подкормить и на прогулку вывести, наверное - проявлю инициативу за то, что не мешала писать.
   Захлопываю ноутбук, суечусь, Егорка что-то кричит мне из комнаты, но из-за хрустящего корма ничего не слышно. Наконец, мальчик заходит на кухню и повторяет, весело орудуя ложкой:
   - А я сегодня... ммм, вкусно, Злата! Карточку проверил... мм... так там нам перечислили сумму... - смешок. - За два рассказа... ой... за две сказки... смех один, - говорит он и смеется с супом во рту.
   - Чудо ты, - говорю, - от слова "чудесный".
   - Хочешь сказать... ммм... мне добавки...
   Я наливаю ему еще супчика. Подумав, даю черпак супа псине, и вот если я до этого была уверена, что она чавкает, то сейчас она совсем без комплексов. Дятлы с дрелью и то потише были.
   - Хочешь сказать. - повторяет Егор, насытившись первым и лениво ковыряя форель, - что ты знала, что на этот гонорар даже тортик не купишь?
   - Разве что вафельный, - киваю.
   - Вот засада! - прищелкивает языком и совсем теряет интерес к рыбе. - Я-то думал, на этом можно реально подзаработать, а это только трата времени.
   - Если писать на продажу, то да, гиблое дело, - соглашаюсь, - а если исключительно для себя, то часик в неделю или пару часов в месяц - как пойдет волна - это нормально.
   - Но ты-то не пару часов писала, я видел! А потом еще раз пять корректировала! А потом опять что-то дописывала и подправляла. Нет, неблагодарное это дело, сказки, - вздыхает, и так серьезно задумывается, что не замечает, как выпивает узвар. - Слушай!
   Его голос звучит так громко, что я чуть не подпрыгиваю на стуле.
   - А если тебе писать сказки из реальности?
   - То есть?
   - Рассказы для журналов, - поясняет свою мысль мальчишка. - Для женщин. Я уверен, что там платят получше и что ты сможешь.
   И я задумываюсь. Реально задумываюсь. Есть что-то судьбоносное в том, как именно он сказал - "сказки из реальности". У меня даже холодок пробежался по позвоночнику, как бывает иногда в сильные моменты предчувствия.
   - Только псевдоним возьми, - советует Егорка, видя, что его идея пришлась ко двору. - Самарская ты для серьезных статей, так сказать, в мире журналистики. Сказки не в счет - там тираж маленький, как и гонорар, никто и не вспомнит, детям вообще все равно, кто автор. И лучше, чтобы твой образ в журналистике не накладывался на образ автора для женских журналов.
   - Дельный совет, - соглашаюсь и тут же придумываю псевдоним. Вернее, он как-то сам мелькает в мыслях. Такое ощущение, что он меня просто ждал. Несколько раз произношу про себя - неплохо, просто, язык не вывернешь, и с водной тематикой, как я люблю. Он него тут же веет прохладой и отдыхом, и я больше не выбираю. Спрашиваю у Егора - как ему.
   - Тебе очень подходит, - одобряет.
   - Ладно, - оставляю пока эту тему, все равно сразу после статьи не брошусь писать рассказ - немного устала, - расскажи как школа?
   И Егор с готовностью хвалится, что теперь он член академии, но вообще, несмотря на ее высокие показатели, там разные дети учатся, не только богатые. Он уже и в классе был, посмотрел, что девчонок много симпатичных, и согласился там учиться. Яр уточнял другие вопросы, связанные с программой и прочей скукой, а Егор с одной девочкой успел познакомиться, они за одной партой будут сидеть.
   Даже не сомневаюсь, что девочка попадет под его обаяние, а меня ждет волнительный период первой подростковой влюбленности. Но от своих ошибок не спрячешься, переживем.
   Танцевальная студия Егору тоже понравилась, взял первый урок, ничего не получилось. Но все равно рассказывает и заливается соловьем - вот что значит выпустить человека из четырех стен, в которых он заперся. И везде-то был и столько-то успел, и еще и с собачкой погулять предлагает.
   - Сам пойдешь или и мне выйти? - спрашиваю.
   - Пойдем с нами! - воодушевляется. - Снимем наш гонорар с карточки и потратим!
   - А ты не снял?
   - Без тебя?! - поражается.
   - Ладно, ладно, не бухти, - усмехаюсь, - давай собираться.
   Первым делом прогуливаемся к банкомату у магазина, снимаем всю сумму, смеясь и тыкая друг друга локтем, прося успокоиться, потому что у банкомата же камеры, и люди сзади набежали в очередь, а мы все хохочем на весь квартал. Тасуем две купюры и прям ни одной мысли, куда их потратить.
   - На кокосы хватает, - вяло тянет Егор, - но мне убирать неохота.
   - Мне тоже.
   - Ананас? - выдвигает такое же безрадостное предложение.
   - Ты его хочешь?
   Оба кривимся и снова думаем, пока псина резвится у елочек. Можно купить прилично шоколадок, но не хочется. Можно набрать орехов и изюма, но нет на них аппетита. Мороженое есть не по сезону.
   Мы уже идем обратно домой, когда видим у магазина бабульку, сгорбившуюся, в стареньком пальто, которая всех проходящих просит купить у нее спички. Люди спешат, люди пожимают плечами, люди проходят мимо, а кто-то бросил ей мелкую купюру на мокрый от талого снега асфальт, и она сгибается еще больше, чтобы поднять и незаметно для остальных, молодых, сильных, перед которыми стыдно быть старой и бедной, спрятать в кармашек.
   - Купите спички, прошу вас, умоляю, родимые, - и нас просит бабулька.
   - А у вас много? - изображает интерес Егор.
   Бабуля показывает две упаковки спичек, которые нам совершенно ни к чему.
   - Ой! Хорошо-то как! - восклицает мальчишка. - Нам как раз нужно, да, Злата?
   Я киваю, и он отдает наш гонорар, который просто кому-то нужнее. Мы берем спички и поспешно уходим, чтобы не видеть, как бабуля пытается не расплакаться. Я знаю, что завтра она опять выйдет со спичками и опять будет просить купить их, но пусть сегодня ей будет немного легче на душе, пусть немного меньше придется стоять на холоде.
   Дома мы с удовольствием уничтожаем рыбу, вскрываем одну шоколадку на десерт и кто так просто, кто с бокалом вина - болтаем о пустяках на кухне. Под тихий гомон телевизора в зале. Под сонный взгляд псины. Под застучавший по подоконнику дождь. Под строки, которые я перечитываю в третий раз и все не верю, что они от Яра, а потому говорю, говорю, говорю...
  
   " Ты думаешь, я не умею любить, а я думаю, что ты просто мало меня знаешь. Я не умел любить. Так будет точнее. Пока не встретил тебя..."
  
   И все. И троеточие. А мне сиди и думай, и дрожи, и кутайся в пушистый плед, и ни единой возможности перестать думать о мужчине, который минуту назад написал эти строки. Где он сейчас? Скорее всего, на работе. Нашел для меня окно в своем жестком графике.
   Немного придя в себя, я отпечатываю, что подала на развод и получаю мгновенный ответ:
  
   "Я уже знаю. Нас не разведут, не волнуйся. ))"
  
   И издевательский зеленый смайлик в конце!
   Вы это видели?!
   Егор, подглядывая, с кем я увлечена перепиской, уходит готовиться к приходу репетитора, а я стучу по клавишам дальше, выражая в буквах все свое возмущение.
  
   "Когда я увидел тебя, ты была в длинном сиреневом платье, так странно - сиреневое небо в тучах, вот-вот ливень начнется, а ты в легком сиреневом платье и без зонта. Дождь хлынул, но ты не ускорила шаг, не побежала, не спряталась, ты так и шла, вздернув носик, и не замечала ни дождя, ни пробегающих мимо, ни меня, хотя я вышел из машины, чтобы предложить тебя подвезти..."
  
   Я стираю уже набранный текст, хочу ответить и довольно резко, что он не помнит ничего из нашей встречи, потому что не было дождя в тот день, и платья не было. А потом я понимаю, что он рассказывает мне о нашей настоящей первой встрече, а не постановочной, и на душе становится тревожно, а пальцы не хотят печатать, спорить не хотят, и злить. Да, пальцы, а не я.
   И мне приходится сидеть и следить взглядом за тем, как начиналась наша история на самом деле. И я не могу заставить себя оторваться.
  
   "... Ты посмотрела вскользь, не зацепили даже мои дорогие часы, хотя их было прекрасно видно на запястье, потому что я держал зонт. Вот зонт тебя заинтересовал больше, да и то, мазнув по нему взглядом, ты тут же потеряла интерес. Я знал, что ты идешь домой, тебе осталось полквартала мокнуть под дождем, чтобы согреться горячим чаем с жасмином.
   Я знал, что больше не хочу искать, выбирать. Хочу узнать тебя лучше. Зацепила легкость походки, наверное, в первую очередь легкость походки и это сиреневое платье, которое облепило твою хрупкую фигурку. И еще, конечно, такое явное безразличие ко мне.
   Взыграл азарт, подогревая интерес, и у тебя не осталось выбора. Нет, ты еще не знала об этом, и не должна была знать, ведь женщины уверены, что выбирают они..."
  
   А так и есть, пусть даже Яр уверен в обратном. Да, наша встреча была подставной, но подошла к нему я. И в комнату к нему поднялась я. И призналась в любви тоже я, заставив его хотя бы подумать о том, что любовь есть, и его тоже можно любить.
   Нет, этого я писать не буду. И не успею - Яр снова пишет, так быстро пишет, будто начинал работу с азов машинистки, а я читаю.
  
   "... Я обещал тебе доказать свои чувства на деле, но кое-что из того, чем хотел бы похвастаться перед тобой, лучше оставить за кадром. Не утомлять же тебя рассказами, как быстро разорить человека? Или что значит отказаться от отца, которому ты безразличен? И не пугать же тебя заверением, что у Стаса никогда не будет детей? Добровольная стерилизация - кто бы подумал, что в мире найдется такой м... чудак?
   Не удержался. Разбавлю пафосность смалами ))))).
   Да, я не ангел, скорее наоборот, но так уж вышло, что тебя люблю именно я.
   Я знаю, ты меня тоже любишь. Не отпирайся, я ведь сейчас по другую сторону, ты одна. Любишь. Все еще. Несмотря на... Другой вопрос - сумеешь ли ты принять меня, с моим прошлым, настоящим, недостатками, деньгами, на которых тебе плевать?.."
  
   Не отвечаю.
   Агент не обновляется, но оба мы у мониторов, в режиме он-лайн. Так и сидим, напротив, но по разные стороны. Так и общаемся почти каждый день в двух режимах, в реальности (вынужденно, он ежедневного заходит за Егором, и не исчезает без обмена хоть парой фраз), и виртуально (непринужденно, и чем дольше, тем в более в двухстороннем порядке).
   Так пролетают дни, неспешно поглощаются вечера. Так приближается Новый Год.
   Мы все еще не разведены. Могла бы подключить юристов - естественно, не тех, которые втихаря выдали меня замуж, могла бы заплатить тетке в загсе больше, но все тяну, ищу нелепые отговорки, и знаю, что они - отговорки.
   Оправдываюсь, что некогда - редактор из газеты предложил мне свою колонку, и у меня жесткие сроки, даже некогда побояться, что не смогу. Оправдываюсь, что мне поступил заказ из крупного рекламного агентства, и я мегабайтами поглощаю всю информацию о копирайтинге, что удается найти. Оправдываюсь, что у меня курсы вождения и йога для душевного равновесия, а еще псина, которая как минимум три раза в день меня выгуливает.
   С собакой, кстати, жизнь иногда подбрасывает смешные моменты. Однажды мы гуляем - я по тропинке иду, псина резвится в леске между деревьями, и вдруг подкатывает какой-то весь из себя мужик, думающий, что я прогуливаюсь исключительно чтобы с ним познакомиться. А когда я вежливо намекаю, что лучше бы он шел дальше, с него слетает налет городского приличного и он презрительно и главное громко, на всю тропинку, интересуется: да что я из себя представляю, да кто я вообще такая?! А я как гаркну вовсю: "Звеездаа!". Сначала он опешил от моего крика, я думаю, а уж когда увидел, кто на него несется...
   Кольцо я не ношу, но и не возвращаю пока, пообещала подержать у себя до Нового Года - пусть полежит на полочке. Единственно переживаю: не обокрал бы кто случайно, а то еще придется за фамильную реликвию расплачиваться. Мы даже второй замок в двери поставили, хоть нам, наверное, скоро съезжать: хозяйка так и не дает однозначного ответа, а жаль, мне здесь нравится. Егору тоже не тесно, а главное, его комната - это нечто невероятное. И постеры на стенах, и в честь нашего флага шторы, и ложе для псины королевских размеров - отрывается мальчишка за свое мрачное прошлое в доме брата.
   В общем, живем потихоньку. Еще бы снега на Новый Год, а то шлепаем по лужам, , в пору поздравлять себя мартовскими тюльпанами. И настроение такое же - хандрическое. А еще Егор вычитал в Интернете, что на праздники климат ничуть не изменится...
   Тоска.
   Даже дятлы за стенкой не так давят на психику, как погода. Вся надежда на чудо, но чудес не бывает, так что я лично когда Егор спросил, что подарить, заказала фирменный зонтик. Судя по цене, которую мельком заметила - он вечный.
   Я для Егора выбрала несколько прикольных прикидов для брейк-дансеров, но подозреваю, что лучшим подарком стало мое согласие на приезд в гости Рыжего. Хочет показать мальчишке город - пусть, хочет дружить - я не против.
   А вдруг я не права и у них все выйдет всерьез и по-настоящему?
   Рыжий приезжает в самый канун праздника. Мы с Егором, встретив его на перроне, везем мальчика через метро и трамваи, а когда удивление и восторги проходят, выходим и берем такси. Так быстрее, а мальчишки, по своему знаю, всегда голодные.
   Рыжий ест за двоих и пока думает, что я не вижу, подкармливает Звезду моими котлетами. Я, может быть, и притворилась бы подслеповатой, если бы кто-то не так громко чавкал у нас под столом. Ладно, главное, что котлеты получились и идут на ура, а к вечеру приготовлю праздничное.
   Помаявшись с полчаса в доме, мальчишки просятся на прогулку, и так как псину не берут, не по двору собираются прохаживаться явно. Не удержишь все равно - поэтому делаю вид, что серьезно раздумываю, напутствую вести себя прилично и отпускаю. Сама пока по кухне кручусь. Когда возвращаются - голодные и довольные и наперебой рассказывают, какой это замечательный город (надо же, как Егор оживился, будто сам на два дня приехал и ничего раньше не видел), я их кормлю, выслушиваю, отпаиваю горячим чаем с тортом и отправляю с собакой на улицу.
   Возвращаются такие чумазые, причем все трое, что с трудом можно различить где кто, если бы у одного не было хвоста, у второго веснушек, а у моего - таких выразительных глаз. Поочередно проходят через процедуры в ванной и сматывают в комнату, откуда не только меня, но, надеюсь, и несносных дятлов, работающих даже в такой день, накрывает громкой волной рока.
   У меня все готово и я решаю сделать чайку и себе. Завариваю, беру в руки кружку, делаю глоток, мельком бросаю взгляд в окно и... поверить не могу! На улице кружится снег! Вопреки прогнозам по всем интернетовским сайтам, вопреки клятвам и сожалениям Гидрометцентра - снег! Белый, крупный, как теплые варежки - пушистый. Красотища такая, что настроение восхитительное, какое-то даже умильное, хочется обнять весь мир, поделиться с ним радостью и какими-то детскими воспоминаниями.
   Я сообщаю, что идет снег мальчишкам, и они бегут на кухню, суют носы в окна, словно в комнате у Егора ставни закрыты. Переминаются с ноги на ногу, смеются. А я стою за их спинами и тоже непонятно чему улыбаюсь.
   - Ладно, - говорю, - идите в зал елку наряжать.
   - Елку! - радуются и сбегают, а когда обнаруживают, что у нас только пара шаров да две мишуры, а то все мандарины и конфеты для украшения - только и слышно обертки.
   - У меня там все подсчитано! - пугаю их.
   Слышу, как шепчутся, еще пару раз шуршат фантиками, и то ли наелись уже, то ли вняли предупреждению, но начинают что-то и на елку подвешивать. А я пока поздравляю своих по скайпу - бабуля у родителей в гостях, так что я вижу всех сразу. Мне на плечи облокачивается Егорка и тараторит и тараторит. Оставляю их поговорить, а пока помогаю Рыжему прикрепить сосульку на вершину елочки.
   - А знаете, - говорит он, - сюда бы хорошо подвесить снежинки.
   - С улицы тебе принести? - смеюсь.
   - Да нет, - мнется, - мы там... вы не могли бы сами посмотреть и если не понравится...
   - Где посмотреть?
   - Ну, там, - прячет коричневые глаза, - в комнате у Егора, на столе...
   Заинтригованная, иду в комнату, и на столе обнаруживаю вырезанные из цветной фольги снежинки. Мои в детстве были из бумаги, максимум из картона, а эти просто восхитительны! Беру их, спешу похвалить мальчишек, почти выхожу из комнаты и вдруг...
   Еще ничего не понимая, возвращаюсь, подхожу к столу, выглядываю в окно - все та же слякоть, грязь, уныние, и ни намека на белый снежок.
   Иду на кухню, так и прижимая к сердцу снежинки. Егор только что закончил тарахтеть с моими, что-то мне рассказывает, а я смотрю в окно, на белый снег, на бесконечный снег, крупный, пушистый. Иду обратно в комнату, выглядываю - слякоть. Повторяю проходку на кухню - снег, снег, снег...
   - Обалдеть! - выдыхает у меня за спиной Егор.
   - Чудеса, - таращится во все глаза Рыжий.
   Они за мной, как два хвостика, прохаживались туда и обратно, туда и обратно, и теперь мы делим шок на троих. А потом, наспех накинув куртки, бежим наперегонки на балкон, и вот там-то и понимаем, что чудес не бывает. Не бывает, если ты сам или кто-то для тебя их не сделает.
   На козырьке у подъезда стоит на ножках черное чудовище и энергично плюется снегом возле наших окон, а рядом с ним стоит высокий человек в длинной черной дубленке. Курит неспешно и смотрит на те же окна, а потом замечает нас.
   Мальчишки хихикают, а у меня ком в горле.
   Выхожу с балкона, плотно закрываю дверь, но такое чувство, что я все еще там, на улице, рядом с мужчиной в дубленке...
   Вечереет, сгущается ночь, а снег все идет. Несколько раз порываюсь сказать, чтобы не мерз, шел домой, но... не звоню.
   Снег нескончаемый, в отличие от моего терпения.
   Ближе к двенадцати я надоедаю и себе и мальчишкам хождением по дому, и таки беру телефон. Яр не отвечает, может, не слышит звонок за отзвуками питард и радостных криков?
   Выглядываю с балкона - а его нет. Генератор снега стоит бесхозный, работает. Ну да, что это я, думала, что он мерзнет, даже вот пожалела, а он...
   И вдруг замечаю какое-то движение на земле, с другой стороны тротуара. Яр? Кажется, да. Склонившись, что-то завязывает, что ли? Или, наоборот, открывает? Не пойму. Щелкает зажигалкой. Свет фонарей неровный, я бы сказала - нервный... или... это я почему-то дрожу?
   - Яр... - тихо зову его.
   Он, конечно, не слышит.
   - Яр! - повышаю голос, но меня перекрикивают визги с других балконов.
   Что-то гонит меня, заставляет наспех одеться, что-то несет на улицу. В голове мечется одна непонятная мысль: успеть бы! Я не знаю, что нужно успеть, но спешу, в тапочках, по холодным плитам подъезда, кажется, опять в куртке Егора... Не важно... Все не важно... Я почти выбегаю на улицу, почти успеваю, когда слышу ужасный грохот, будто что-то взрывается, рвется, рвет...
   А на улице вспышки. Кривой фейерверк танцует узорами в черном небе.
   Рвется, рвется...
   А я бегу, хотя знаю, что не успела!
   Склоняюсь над Яром, пытаюсь его приподнять, пытаюсь увидеть лицо и боюсь, пытаюсь нащупать пульс на запястье и... не слышу... не нахожу... Возле его головы разливается кровь, я падаю на колени рядом, с трудом приподнимаю голову и не вижу ничего, кроме крови... Мне кажется, он больше не дышит.
   - Дыши... - прошу его, и опять ищу пульс. - Дыши, слышишь?
   Мне кажется, он не слышит. Мне кажется, он пытается ускользнуть, уйти, мне кажется, я его потеряла. А я не могу!
   Не сейчас, когда поняла, что люблю несмотря ни на что, любого, со всем его прошлым и его настоящим. Люблю, когда улыбается. Люблю, когда спорит. Люблю, когда обнимает. Люблю, когда просто смотрит. Люблю, когда спит у меня под боком.
   Люблю.
   - Дыши! - кричу на всю улицу.
   Выскакивают мальчишки. Егор с телефоном в руке, говорит, вызвал скорую, но они приедут нескоро, много объевшихся, много падких на водку, много инфарктов. У меня что-то щелкает в голове, я прошу принести мою сумочку. Он несется, приносит. Я вытряхиваю ее содержимое на асфальт, копаюсь, ищу... а, вот, это он... Пальцы не могут попасть на кнопки и Егор считывает из записной книжки номер, который я думала, никогда мне не пригодится.
   Лучше бы не пригождался!
   Медсестра, которую хотел поиметь боров-врач из больницы... Я знаю, она поможет! Больше некому! Ну, пожалуйста, возьми телефон! Пожалуйста!
   Светлана отвечает после второго гудка и, - о чудо, - оказывается рядом, почти в двух кварталах, сейчас словит попутку, возьмет аптечку и приедет. Я говорю спасибо и жду.
   Я жду, она успеет, ведь чудеса случаются, верно?
   А потом вдруг я понимаю, что не успеет. Она не успеет. Какие попутки в Новогоднюю Ночь? И добежать не успеет. И скорая приедет лишь утром. А он не дышит сейчас!
   Не дышит!
   Не отпущу! Нет, не отдам! Не позволю забрать!
   Смерть хохочет, дождем стучит по плечам, ветром воет, что все, все кончено. Для него. Раз меня взять не вышло, сойдет и он.
   Да пошла ты к черту, костлявая!
   Ни черта у тебя снова не выйдет!
   - Дыши! - кричу и трясу отчаянно Яра. - Дыши! Пожалуйста! Ну, пожалуйста!!! Ради меня!!!
   Я зажмуриваюсь, потому что мне больно и страшно, потому что мне вдруг показалось, что у него приоткрылись глаза, а так бывает, когда...
   Не могу... Я не вынесу...
   - З-ла-т-та, - хриплый шепот Яра мне тоже мерещится и усмешка слышится, и что он пытается встать. - Эй, привет, - говорит уже почти бодро, и я понимаю, что плачу, у него на глазах плачу и не могу перестать.
   Ну и пусть.
   Пусть увидит и все поймет, потому что нет сил больше ждать и сопротивляться, и метаться нет сил. Иногда на сомненья нет времени. Иногда может быть слишком поздно.
   Смерть перестает хохотать, удаляется.
   Мы успели. Мы все еще вместе, не по разные стороны мира - вот главное.
   - Эй, - зовет меня Яр, все же приподнимаясь с помощью побелевших мальчишек. Обнимает, а я трясусь, как листок на ветру, как испуганный заяц. - Эй, успокойся, ну... я не мог умереть. Не сейчас.
   - Ты все врешь, - спорю с ним, - ты почти умирал.
   - Я не мог, - повторяет с пиратской улыбкой, - я ведь пообещал тебе чудо.
  

Эпилог

  
   Когда на одном из светских раутов, где было необходимо присутствие Яра, одна из журналисток каверзно поинтересовалась, как сумела простая провинциалка заполучить одного из самых состоятельных и красивых мужчин, я ответила, что пусть читает мою колонку в прессе, там даже есть список свободных пока еще миллионеров и вдруг и ей повезет. Правда, нужно чуток поторопиться, потому что одного уже охомутали. И тоже провинциалка.
   Это мне Яр рассказал, буквально вчера. Назар влюблен по уши и собирается жениться. Простая девушка, знакомы больше двух лет, но так - виделись пару раз, пересекались и только, он не думал, что что-то возможно, хотя она ему нравилась с самого начала. Девушка - лучшая подруга его кузины и даже не в курсе, кто он такой. Думает, что простой работник атомной электростанции - так ей сказала его кузина. А теперь до свадьбы признаваться нельзя, а то Назар опасается, что невеста растеряется и сбежит.
   Мы с Яром на свадьбу приглашены, посмеемся, а если что - поможем ловить. Нечего убегать от своего счастья. Жизнь бывает непредсказуемой и короткой.
   На двоих оставшихся миллионеров идет такая охота, что некогда отвернуться. У меня информация из первых рук, а уже потом подтягивается глянец.
   Кстати, о глянце. Я, как и советовал Егор, начала писать рассказы. Поначалу их никто не брал, так, отсылала на электронные адреса - все, что найду в Интернете - и молчок. Месяц, два, полгода. А потом я попала на форум критиков, самый жесткий и правдивый в сети, выложила туда один из рассказов и получила такой шквал негативных отзывов, что голова пошла кругом.
   Все было не так: стиль, подбор слов, ритм, смысл, идея. Я читала отзывы и мчалась быстренько исправлять, потом размещала текст по новой и получала очередной шквал негатива, причем замечания иногда противоречили предыдущим.
   Чуть осмотревшись и поостыв, почитав отзывы другим, походив по форуму, почитав статьи и познакомившись с некоторыми жителями форума, я перестала бросаться исправлять рассказ после каждого замечания. Я постепенно, но начала различать, где имхастое имхо, а где объективная критика. Я поняла для себя, чье мнение - жесткое, нелицеприятное, мне помогает расти, а чьи комментарии - пустой выхлоп обиженного жизнью человека.
   Через год, отчасти и благодаря пинкам этого форума, один их журналов принял мой первый рассказ. Принял молча, я бы и не узнала, что он вышел в печать, если бы до этого заместитель редактора не написала, что рассказ просто замечательный и, скорее всего, его возьмут после выхода главреда из отпуска. Отпуск по всем подсчетам прошел, но ни слуху ни духу из этой редакции не было. Я отправила рассказ в другой журнал, глянцевый, дорогой, и вот там-то его захотели взять, правда, после нескольких правок.
   Мы два дня переписывались с главным редактором глянца, что и как, а потом что-то меня насторожило, и я на всякий случай, чисто интуитивно, написала письмо в предыдущий журнал, что снимаю свой рассказ с заявки, что печатать его не нужно и все такое. Вот тогда-то я и узнала, что он уже месяца два назад как издан.
   Они поинтересовались, куда мне отправить деньги, я дала свои данные и номер карточки, но чувство горечи долго не проходило. Я не стала с ними работать дальше, но и с глянцем не получалось. Главный редактор читала мои новые рассказы, говорила, что они хорошо идут под утренний кофе, спасибо, но... неформат.
   Я возобновила рассылку на все адреса, и таки нашла издательство, которое приняло все мои ранние рассказы и попросило еще. Несколько раз знакомые мне говорили, что видели мои рассказы в других журналах - в общем-то, воровство и на этом поприще процветает, но я работаю только с одним издательством. У меня нет времени писать для других журналов, да я и не хочу. Говорят, что на каждого автора свой редактор, так вот я своего нашла.
   А еще я начала писать романы. Потянуло на большую форму, стало интересно себя попробовать. Разные романы - и фэнтези, и современные, и любовно-фантастические, но издательства их не берут. Некоторые редакторы говорят, что все неплохло - и стиль, и язык, и сюжет, но сомневаются, что их купят. Некоторые говорят, что читателю нужно попроще, еще попроще, вообще легкотню, потому что читатели пошли нынче ленивые, им думать не хочется. Некоторые просто молчат. Некоторые говорят, что вот если бы эта книга пришла два года назад, ее бы точно издали, а сейчас русский читатель считает, что русский автор должен писать только о русских.
   Здесь мы не сходимся, потому что я считаю, что автор, как и любой другой человек, никому ничего не должен. Поэтому пишу то, что хочу, то, что мне самой интересно прочесть, а не то, что могут издать или нет.
   К примеру, я написала роман о нас с Яром, правда, многое изменила, чтобы не догадались, кое-где имена, кое-где специально спутала даты. Роман вышел очень большим, на два тома, и когда я закончила первый том, мне уже сказали, что в печать не возьмут. Но я все равно дописала.
   Потому что.
   Если бы у меня не брали рассказы, я бы, может, и подумала, что графоман и бездарность, как хаят на некоторых форумах. Негатив вылить проще, и, наверное, поэтому его больше, и поэтому некоторые читатели пишут мне на почту, что долго и жутко стеснялись сказать "спасибо".
   Люди разные, но правило бумеранга не ошибается.
   Поначалу, под влиянием форума критиков, я писала много отзывов, разбирала по косточкам чьи-то романы, рассказы. Но теперь могу это сделать только своим - жестко, не выбирая слов, зная, что никто не упрекнет в зависти, не сломается, а когда понадобится - даст мощный пинок и мне в творчестве. После форума я многое не могу читать из того, что любила раньше, многое меня раздражает, поэтому я редко пишу комментарии. Некоторые из тех, кто комментирует у меня, обижаются, я знаю, что обижаются, потому что ждут, что приду в ответ. Лучше не надо, честное слово.
   Комментарии - своеобразная вещь, иногда их накручивают, иногда пишут сами себе, иногда авторы троллят друг друга, иногда мстят за обидки. Но у меня нет лишнего времени, чтобы ходить по нескольким форумам и сначала кричать, а не знает ли кто такого автора, а то вспомнить имя не можется? А потом писать, что фуу - плагиат и все такое. У меня нет времени, чтобы реагировать на глупость. Один из главредов посоветовал вообще не размещать тексты в сети, потому что большое искушение нашего народа - плюнуть в кого-нибудь, попытаться сделать свое "я", раз в другом не вышло.
   Я говорю ему, что если плюют в спину, значит, я впереди и еще говорю, что когда-нибудь уйду в длительный отпуск и перестану писать романы. Когда-нибудь, наверное, и от людей, с которыми общаюсь в инете, отвыкну, как они от меня.
   Иногда они пропадают, и я думаю не о комментариях, а волнуюсь не случилось ли что? Иногда я даже хочу написать и спросить, но как-то... отчасти я понимаю тех, кто стесняется писать комментарии.
   Я стараюсь не привыкать, но пока не очень получается. Правда, романы я уже пишу не так активно, так что...
   Гонорары от рассказов гораздо выше, чем платили за сказки. И времени они занимают меньше - от двух дней до недели на обдумывание и часов шесть-двенадцать без перерыва чтобы написать полностью. Большую часть мы с Егором отдаем тем, кому нужнее, оставляем на шпильки и сладости - так, для стимула писать дальше. Он - мой самый первый и привередливый читатель. Он и предложил написать мне о нас.
   Роман собрал удивительные отзывы, самые странные иногда я зачитывала вслух. Было весело. Егора кто-то посчитал слишком умным для своего возраста, Яра - слишком ради меня изменившимся, а меня - ни рыбой - ни мясом.
   - Интересно, - удивился Егор, - а какие подростки им попадались?! А, впрочем, да, я умный не по годам! Кто бы спорил? Гордитесь!
   А мы и гордимся.
   - Ты знаешь, - сказал Яр задумчиво, - напиши этим никам, что когда мужчина встречает свою женщину, он сделает ради нее все, даже изменится, если нужно. А что касается рыба ты или мясо... пусть завидуют молча, потому что им никогда, - подчеркни это и поставь восклицательный знак, - никогда не попробовать мое любимое лакомство!
   А один из вопросов меня и саму волновал: почему, если вкусы у него и Назара очень схожи, а Яру я больше чем нравилась, он нас все-таки познакомил тогда в кафе?
   - Потому что ступил, - честно признался Яр. - Потом пришлось... впрочем... неважно...
   Я, конечно, ничего такого в инете не написала, не буду же я говорить, что у героев романа есть прототипы. Некоторым история нравится, некоторые от нее зевают - это нормально. Я сказала в ней все, что хотела. Я поставила точку.
   Кстати, те, кто считал Яра слишком размякшим под моим скромным влиянием - ага, как бы не так! Хитрый, продуманный, коварный, словом... типичный миллионер!
   В ту Новогоднюю Ночь, которую я никогда не забуду, он попросил меня зайти вместе с ним в его квартиру, мол, переоденется и все такое, возьмет подарки. Я, конечно, и не думала его отпускать одного, даже после беглого осмотра Светланы и заверения, что все с ним в порядке, удивительно, но обошлось.
   А он привел меня к моему же подъезду. Поднялся на четвертый этаж. Открыл соседнюю дверь и сказал, заходи, мол, посмотришь, как я живу в новой квартире. Оказывается, это для него стучали молотками дятлы!
   - Вот, - сказал, заходя и меня внутрь подталкивая. Мальчишек просить не пришлось - сами влетели. Светлана поначалу топталась в дверях. - Перебрался к вам с Егором поближе.
   Заметив, что я пораженно молчу, провел по огромной квартире, уютной квартире, светлой квартире, четырехкомнатной. А перед одной дверью остановился, заглянул в глаза и прежде чем позволить войти, сказал:
   - Я очень давно этим не занимался... Последний раз - так, миф, баловство, несерьезно. Сейчас... Я надеюсь, ты все поймешь.
   А когда мы зашли, первое, что я увидела когда Яр зажег свет - картины. И на всех нарисована я. Карандашом, маслом. С грустью в глазах. С улыбкой. Я.
   - И еще, - сказал Яр после вздохов мальчишек и Светланы, - посмотри на эту стену.
   Я посмотрела - стена как стена.
   - Если ее убрать, - просветил меня Яр, а глаза так и сверкали азартом, - можно очень удачно совместить две квартиры. Ты сама говорила, что у вас для еще одного жильца тесновато, вот я и подумал присоединиться со всем своим, так сказать.
   Присоединился.
   Звезда в шоке моталась по комнатам - такой простор, столько раздолья! А когда псина неожиданно выросла в кавказскую овчарку, я уже не бухтела, потому что поняла: Егорка был прав, главное, что собака хорошая.
   Кое-что в нашей истории до сих пор остается за кадром и для меня. Я, к примеру, понятия не имею, где Лариса, что с ней и кто тогда ждал ее в машине. О Стасе так ничего и не слышно, хотя Яр утверждает, что тот не приблизится и на сто метров. Макар как в воду канул. Как-то мне показалось, что видела его у спортклуба, но вряд ли, было темно, зимно, а человек сидел на лавочке, по колено в снегу.
   Свекор пытался наладить контакт, но Яр отказался. Я тоже не жажду общаться, а наша дочь Мирослава слишком мала, чтобы переживать о дедушке с бабушкой по отцовской линии. Хватит ей и моих, и одной прабабушки хватит.
   Свекровь грозилась приехать, повидать младшего сына и внучку, если позволят, но все никак не может оторваться от мужа и Нидерландов.
   Скоро Яр возьмет отпуск и покажет нам какие-то острова. В прошлом году мы ездили отдохнуть в Одессу и, странная штука жизнь, Яр случайно столкнулся на пляже с Натальей, той самой, с рисунков. Она была с Матвеем, и они казались счастливыми: хорошая пара, почти незнакомые люди, но радуешься, как за своих.
   Вот так и живем, на пересекающихся параллелях.
   А что касается личного... и чего никогда не будет в романе... Секс с человеком, который тебе нравится, секс с человеком, которого любишь и занятие любовью с любимым - совершенно разные вещи, и я рада, что мне удалось узнать эту разницу.
  

Конец

  
   От автора: когда я начинала писать этот роман, его читали всего несколько человек. Мне казалось, что он неудачен, поэтому так мало отзывов. А потом читатели начали появляться. По одному, по два. Позже начали приходить письма в личку, что роман нравится, но некоторые люди почему-то стеснялись сказать это открыто.
   Некоторые приходили на страницы молча и так же молча ушли. Ладно, всем нам некогда, все мы хотим успеть пожить. Комментарии должны быть порывом или они бессмысленны.
   И я хочу сказать спасибо тем, кто все это время был рядом, кто помогал советами, вопросами, придирками, волнением за героев, фотографиями, просьбами, простым "спасибо", даже смайликом.
   Важно не то: что и как, важно чтобы от души и вовремя.
   Спасибо вам от меня и героев, которым вы помогли увидеть и наш мир. )
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"