В классе нас было почти 40, таких же как и я, школьных новобранцев. Район рос как на дрожжах, и также как тогда,по всему СССР рождаемость у нас в городе сильно подскочила. Украинский язык вдруг стал не модным, хотя раз в неделю в 1-ом классе он все-таки был. И мне, как бы "потомственному" свердловчанину, пришлось впервые столкнуться с проблемой языка тет-а-тет.
Все дело в том, что 80 процентов моих однокашников были двуязычны. На улицах нашего города до сих пор в ходу свой украинский суржик. Пришлось опять взяться за перестановку мышц во рту. (см. Прыжок в прошлое). Прошло все относительно быстро и безболезненно, за небольшой срок, и буквально через две недели фраза "га питаю, га пiшов", уже почти на профессиональном суржике, звучала на вновь перенастроенных голосовых связках.
Появились самые первые, до сих пор верные мне друзья, с которыми дружу и по сей день. Хотя все было в классе далеко так не просто. В любом коллективе, а согласитесь,что школьный класс это отражение всех прослоек общества, где обязательно существуют как положительные герои, так и отрицательные. Опять же не могу всех судить по себе, и мое мнение безусловно останется только моим, чисто субъективным.
Так вот самая жирная, зловонная капля дёгтя в нашей классной бочке мёда, носила мужскую фамилию одного из самых культовых писателей того времени. Все мои тогда еще юные коллеги по школьной галере прекрасно знают о ком идет речь. Минька был бичом не только нашего класса, но и всей школы. И вглядываясь в его лицо на выцветшей фотографии 2-а класса, сквозь вереницу лет, прошедших с тех пор,я до сих пор содрогаюсь только при одном воспоминании о нём. Это был сущий дьявол!
Помните, у О. Генри, сцену с вождем краснокожих? Герои убегали от такого же маленького чертика? Вылитый наш Минька. Так-то в кино. А тут свой, домашний, только еще злобнее. День, когда он по каким-то своим причинам не приходил на уроки был для всего класса праздником. В эти редкие, счастливые дни весь класс вспоминал о том, что человек человеку друг, товарищ и брат. У Миньки, как у личности тоже неординарной, была своя группа поклонников. Самый преданный ему в этой группе, а как по мне - ещё и самый глупый в ней, был мой новый сосед.
Около наших тополей, которые на Плющихе, стали проводиться массовые земельные работы. Это был именно тот период времени, когда наш прославленный ДСК (домостроительный комбинат) бил рекорды строительства по всей стране. Жилой дом "выпекали" за полгода, ну максимум за год.
И вот в одном из таких домов поселился мой однокашник. В один из коротких дней зимних каникул он вдруг ни с того ни с сего, пригласил меня в стрелковый тир. Стреляли мы там почти до обеда. А кто-нибудь помнит сколько стоил один выстрел в тире, который находился прямо в здании Брума, у выхода на конечные остановки 1 и 5 автобусных маршрутов? Правильно, - 3 копейки. Да-да! Конечная тогда тоже была именно там. Так вот, до сих пор подозреваю, что сосед мой Санька деньги на наш поход в тир "потянул" у своего вечно нетрезвого батеньки. И всё бы позабылось само по себе, тем более что я был премного ему благодарен за предоставленное мне удовольствие. Ан нет! Где-то недели через две вдруг решил мой "добрый" сосед деньги, на меня в тире потраченные, компенсировать в полном их наличии и количестве. А выжимать из меня эти деньги он решил с Минькиной помощью. Вот и верь после этого людям.
Был у нас в классе еще свой Робин Гуд. Сережка Б. был для своего возраста, необычайно физически развитым. Не смотря на свои ранние года, он на то время был почти королем Пионерской. Весь район знал, что если нужно как-то справедливо "развести" противоборствующие силы, то добро пожаловать на старую остановку, рядом с обувным магазином. Там на лавочке у него был свой "офис". В отличии от Миньки, он никого в классе не обижал и остался в памяти как "борец за справедливость".
Учительницу, со смешной фамилией Кукурудза, звали Мария Миновна. Она-то и провела нас сквозь все эти нелегкие три года начальной школы. Школу я не очень любил. Пускай на меня не обижаются все мои одноклассники, ведь я не любил саму школу, а не их. Помню весь наш класс поименно. Помню, даже кто где сидел.
Помню нашу учительницу географии, которой мы сразу же придумали кличку Линза. Она носила очки с толстыми стёклами в золоченой оправе. Предмет география не относился, по моему мнению, к особо важным. Ну понятно, кругозор, знание о наших широких просторах. На уроках у Линзы была мертвая тишина. Никто не осмеливался даже голову приподнять. Она обладала таким уникальным фальцетом, что у меня в ушах начинал появляться тоненький писк. А ее пронзительно звучащая буква "С", исполненная в 4 октаве фортепианной клавиатуры, доводила меня почти до физической боли. Я считал на бумажке сколько раз она прошипит свою "С" за весь урок. Страшное зрелище! Кстати, именно благодаря своим "вокальным" данным, она потом стала завучем школы.
Именно поэтому, чем выслушивать на уроке географии душераздирающие крики Линзы в высоком регистре, мы лучше проводили время в нашем любимом парке.
Где-то же в этом возрасте я опять сильно затосковал по Илькиному пианино. Кстати, само пианино не пережило переезд на ДНС. Деревянная рама инструмента лопнула, и сколько усилий потом не прилагалось, настроить его так больше и не удалось.
Моя же первая попытка поступления во 2-ю музыкальную школу, к моему большому удивлению, увенчалась успехом. Хотя меня почему-то взяли на скрипку. Терпеть ненавижу скрипку. Вернее так,терпеть ненавидел скрипку. Только на протяжении последующих лет я понял, что права была Дора Михайловна. Я обожаю любые клавишные инструменты, но можно только представить, какой бы из меня мог получиться скрипач.
Обидевшись на 2-ю музыкальную, я нашел свое пианино в музыкальной студии ДК Первомайского завода. И вот тут мне улыбнулось счастье. Мне снова попалась слухачка. Моя любимая Галина Васильевна. Именно она разглядела в маленьком, смуглом тогда еще очень застенчивом мальчике, тот Дар Богов, который, к сожалению, дан не всем нам, смертным.
Все началось как обычно, со школы Николаева. Музыкальной школы Николаева. Именно так назывался мой первый нотный учебник. Уже с первых нот, проигранных моим преподавателем, вся мелодия укладывалась у меня в голове. Но особый переполох вызывал тот факт, что я сразу перекладывал все в другую тональность. И первое свое "полюшко поле", услышанное в ля-миноре, я сразу переложил в до. Любовь с Галиной Васильевной у нас была взаимная. Я добровольно ехал с Пионерской на 19-м маршруте автобуса, в самый час пик. В автобусе было так тесно, что можно было, подпрыгнув вверх, надолго зависнуть среди плотно сжатых в однородную массу спин пассажиров. Урок у нас официально начинался в 8:15, но мы договаривались собираться на 7:45, и занимались почти 2 часа. Именно эти основы гармонии и музыки, которые она мне бережно передала, остались со мной на всю мою жизнь.
Может именно благодаря этим занятиям, я до сих пор открывая крышку инструмента, с благодарностью вспоминаю мою Галину Васильевну. Я специально не называю ее фамилию. Хотелось бы только пожелать, чтобы у каждого маленького ребенка на нашей планете, была такая же учительница музыки, как у меня. И мне купили пианино! Красивый, светло-коричневого цвета, инструмент поселился до конца дней своих в нашей большой комнате. Сутками напролет я пытался исполнить на нем все, что могло прийти в голову ребенку из далекого 1971-72года. Выбор конечно был тогда скудноват. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады.
Наша с Галиной Васильевной обоюдная любовь продлилась, увы, всего лишь год. По правилам нашей музыкальной студии, каждый учебный год завершался отчетным концертом. И вот, именно при сдаче этого концерта, между преподавателями возник сильный спор по поводу оценки моего творчества. Большинству показалось, что я на 5-ку не наиграл. И только мой педагог (и еще пару преподавателей-слухачей) оценили мой труд на чистую 5. В результате этого инцидента я получил-таки свою заслуженную 5-ку, но мою учительницу "выставили" с работы, якобы по профнепригодности. Это человека с абсолютным слухом, трудоголика, любящего своих учеников как собственных детей! Как позже выяснилось, что при дележке моей оценки, директор всего этого балагана под названием музыкальная студия, был тогда в большинстве.
Меня передали по эстафете коллеге моей Галины Васильевны. Но это было уже совсем не то. Студия, она и есть студия. Именно из-за этих соображений меня решили перевести в 1ую музыкальную школу, что с небольшими трудностями все же удалось сделать. А вот здесь мне уже повезло меньше. Знание нот еще конечно никто не отменял, но по моему твердому убеждению, преподавателем музыки может быть только человек обладающий слухом. На пушечный выстрел не подпускал бы всех этих выпускников всевозможных музыкальных заведений, которые без нот даже "кузнечика" сыграть не в состоянии. Вплоть до повторного экзамена при устройстве на работу в музыкальную школу. Ведь от того на сколько правильно прививать ребенку любовь к музыке, зависит часто его дальнейшая судьба. Что толку от 5 -и а то и 7 лет обучения в такой школе,если после ее окончания, человек ее закончивший, больше никогда не подходит, а то и просто ненавидит свой инструмент.
В отличии от Галины Васильевны, Элла Александровна играла только по нотам. К еще большему моему огорчению, она вела у меня не только специальность(фортепиано), но и сольфеджио. Не все наверное знают, что это за предмет. А предмет этот для музыканта очень важный. Это, примерно, как математика в средней школе. Вас учат законам музыки, а они оказываются есть, и их очень много, и не все понятны сразу. Именно на занятиях по сольфеджио, постигаются тайны нотной грамоты. С вами занимаются вокалом, пишутся первые музыкальные диктанты.
Я к чему все это рассказываю. Тут главное опять, кто преподает. На сольфеджио Элла Александровна меня трогать боялась. В группе примерно из 15 учеников было 2 человека, способных записать на нотной бумаге все, что нам наигрывала тогда наша суровая преподавательница из учебника Колмыкова-Фридкина (учебник сольфеджио). Одним из них был я. Она отыгрывалась на других мучениках этой такой сложной для них музыкальной науки.
Вася Ч. занимался по классу баяна. Его "таланты" как баяниста были мне неизвестны, но музыкальный слух у него отсутствовал категорически. Эллочка ставила несчастного Васю около себя и заставляла его громко петь те ноты, которые она выбивала из пианино. Вася набирал полные легкие воздуха, и как бы начинался взлет тяжелого бомбардировщика. Бомбардировщик зависал примерно в районе 2-ой октавы, и сдвинуть высоту полета его голоса было просто невозможно. Он выл, именно выл, как бык увидевший красивую телку на выпасе. Эллочка могла стучать по своим клавишам сколько хотела, на сам процесс Васиного полета это абсолютно не влияло.
Уроки специальности у нас проходили тоже очень оригинально. Начну с того,что выбором моего репертуара занималась только она. Где она находила все эти этюды Черни и другую лабуду, можно только догадываться. Есть, однако, подозрения, что все произведения, которые она мне выбирала, были ей знакомы досконально. Поэтому и играть приходилось всякую безвкусицу. Хотя я лично ничего против Шумана, или Бетховена не имею, но зачем ребенку 10 лет учить все "этюды Черни" наизусть мне непонятно до сих пор. Всяческие мои импровизации на свободные музыкальные темы сразу пресекались на корню. Как она тогда говорила: "нечего тут фантазировать, по нотам играй" Я так боялся смотреть ей в глаза, что обмен взглядами у нас проходил только через полированную дэку пианино. Как с медузой Горгоной. Музыка становилась потихонечку в тягость.
За то во дворе нашего дома была полнейшая гармония. Нас было 30-40 ребят, в возрасте от 7 до 10 лет. Как то получилось что, предводителем дворянства стал я. Наша тимуровская команда была, наверное, одной из самых сплоченных на всей Пионерской.
И у нас был свой собственный радиоузел. В одном из соседних домов построили АТС (телефонная станция), и как обычно, в те годы, оставили после стройки длинные мотки разноцветной проволоки. Вся тимуровская команда зачищала концы тоненьких проводов. Мы проложили наш трансатлантический кабель вдоль всего дома под жестяными подоконниками первого этажа. В каждую квартиру тимуровца был проложен отдельный вертикальный провод. Радиорубка в моей квартире была подключена к радиоле "Латвия". Если трубился сбор, то вся команда являлась на построение буквально за 5 минут.
Вся эта моя телефонная деятельность не прошла незаметно. В один из последующих дней в школе, меня вдруг, прямо на уроке, вызвали в кабинет директора. И как вы думает к кому? Да, именно к Линзе. Она меня встретила таким холодным взглядом, что я сразу почувствовал, что что-то не так. Рядом с ней за столом, сидели двое репрезентабельных мужчин, при одном взгляде на которых сразу понятно, что они свой хлеб зря не едят. От них пахло тюрьмой. Хотя нет, пахло то от них как раз каким-то очень крутыми французскими одеколонами (сага про нос, см выше). Но сам вид их пиджаков и галстуков уже обо многом говорил. Для начала они поинтересовались, где я живу. А то они сами не знали! Следующим вопросом пионер ли я. В общем, после 10 минутного допроса наконец то выяснилось в чем суть дела.
Оказывается, что наша частная радиокомпания не прошла незамеченной властями. И пришлось нам наш командный пункт закрыть. Оказывается, они уже побывали у меня дома и там поставили все и всех на уши. Оборвали всю нашу магистраль и предупредили моих Eltern (родителей) о суровых мерах наказания, грозящих ихнему отпрыску.
Вот никогда не мог подумать, что два моих телефонных провода, так мешают нашей большой стране строить планы на будущее. Мы тогда все вместе плавно плыли по течению реки, называемой социализмом, во главе с Леонидом Ильичом, по завещанию другого Ильича. Ильича Великого.