Они познакомились под осенним снежным дождём, когда краски света блёкли и смазывались в ноябрь, растворяясь в зябкой и постылой акварели. Познакомились странно, но цепко - насмерть. И в той остыни природы, покрывшей чумазой простынёю мир и обострив постельное одиночество человека - они обрели друг друга. Он - тридцатипятилетний художник. Она - странная, с излишне подведёнными поэзией глазами дамочка. Их сразило любовью, как будто б сказочным осенним громом, вдохнув в сердца весеннее непрочитанное утро и слезы надежды, омывающие испачканные в осени одиночества.
Мир, окружавший их, изменился. Или лучше сказать, исчез вообще. Исчез напрочь, с его сезонами любви и увяданий; с его холодами и духотой; с его взлётами и...
...мира как бы не стало, только он и она, и, единственное - "они?, запечатлённое в миге, между полюсами отречения и бытия.
В тот же час она познакомилась с его пыльной мастерской, картинами и пропастью старых вещей, от погибших деталей древних рыцарских доспехов, до дедовских сабель времён антоновской междоусобицы. Поправляя спадающие влажные волосы, разглядывала полотна, слегка касаясь и поглаживая их дрожащими пальцами, так, как ласкают любимого котёнка. Полотна казались ей знакомыми. И в их ликах средневекового далёка, гостья, с трепетом читала себя. А полыхающий камин, властитель мастерской, своими огненными тенями ярче обозначал движение пылких чувств в её существе...
Ужинали... любили... И она осталась навсегда...
По утрам они просыпались. Она, забавно фыркая, выпутывалась из связавших их объятий, чтобы приготовить ему кофе. Покинув таинства сна, они погружались в таинство жизни. Он - писал картины, она - писала их жизнь.
Любовники запросто могли день напролёт просидеть, вглядываясь в холст, замечтавшись, когда находили редкий цвет краски, а случай клал мазок. Совершенно забыв о еде и упиваясь духовно, всматривались в бесконечное чудо на деревяшках мольберта, как на реку, огонь или искры звёздного неба, отыскивая прИделы вселенной.
А вечерами, когда холсты засыпали покрытые касторовым сукном, влюблённые ложились перед старым и мудрым изразцовым камином, пили и ужинали. Как виноград мешался временем в букете вина, так они растворялись красками в столетиях и вечной любви покоя. А блёсткое, искристо-звёздное совершенство хрустальных бокалов струилось в бесконечность, маня за собой хмЕлистым ивовым шумом. Огонь скрипел и пел, облизывая языками теней мастерскую и разнося волнами тепло, будто б пытаясь вырваться из своей адовой пещеры, обнять и согреть весь скарб комнатки. Но успокаиваясь в бессильном трепете мерцанья, покойно хранил тела людей. Которые подле, на волчьей шкуре, вымазавшись влагой любови, и забывшись, успокаивались уставшими, до нового утра...
А за окнами уже ледяным очерком писАлась зима.
Но даже зимние холсты окон с мистическими морозными узорами рождали в них по-детски тёплые и весёлые споры, о том, как бы они рисовали эти цветы, коснувшись их своим вдохновением. Жалели ломающиеся об окна снежинки. Хохотали до слёз. И вновь укладывались подле камина...
Так жили, потеряв время и лаская из тёплого жилища карябающую стужу...
А до весны оставалось одно лишь дыхание. Чары её всесильны.
И в заоконный мир пришла вечная странница..! Свежесть приглашала взглянуть за мутные стёкла зимних мольбертов, с которых мороз уже снял поэтику холстов и умыл влагой обновления. Весна - это любовь, а любовь - это страдание.
Влюблённые загрустили: всматриваясь друг в дружку, пылко молчали, ревнуя к Апрелю.
Художник стал меньше работать, а только дивился гениальности апрельской новизны. Она же, тоскуя, вглядывалась в подёрнутые пеплом, затухающие и ненужные теперь каминные угли, и плакала. И однажды наплакавшись...
... каминное пламя, разбушевавшись ветреной ревностью девицы, объяло мастерскую, картины и всю в ней созданную отрешённость...
Сгорало внемирное прошлое и сказочная жизнь. Дамочка - сделала, женщина - пожалела...
И хватило ли слёз влюблённых на то, чтобы не сгореть вместе с жилищем, но затушить страдальческое душевное огниво и войти в несказочную реальность.
****
...Художника и дамочки не стало. Но перед женщиной предстал теперь пепельный мастер, твердивший выдуманные слова: "что вознесёшь Туда - ты - создав эту жизнь!??. И он создал её, создал, рождая письмом новые миры, в которые вложил всё, всё своё существо и кровь. И пусть холстов не стало, пусть они превратились в прах - но он в них написал жизнь, написал, и вручил вечности, как создаёт себя человек, чтобы уйти...
Смерть рушащая единство возлюбленных, вплотную звеневшая в сабельном танце совсем рядом, вместе с гибелью полотен отступила: ведь сотворив душу в холстах для всеобщего обозрения, убиваешь в себе искусство жить - жаждой признания вне, понимания и - о! ужас - наживы.