Я встаю, и, кажется, вся цивилизация делает шаг назад
Он был закутан в белую простыню. Луна лила из окна мелкие бежевые пятна, а фонарь, потухший еще вчера, смотрел на него немигающим взором.
Все замерло, ночь не будила красок в закутанном человеке и вдоль обрыва, возле которого жил Диего только ветер подвывал тихой сапой.
- Да, я Диего, - думал человек, - но я не Марадона.
И снова погружался в беспрерывное молчание. Он не казался больным или увядшим, просто его тело несло в себе отметины прошлого и послания будущего, и это заставляло его отлеживаться в ночной тиши своего дома у обрыва.
- Мне нужно время, чтобы понять своё существование, - думал Диего, - никто знает, но, возможно, я ...
Его мысли прервал пронзительный крик ребенка, но человек так и не пошевелился. Он знал, что у него нет детей, и что это всего лишь мираж.
В его комнате огарок догоревшей свечи напоминал плавленый сыр и взгляд Диего, периодически устремляемый вдаль, неизбежно на него натыкался.
О, как же ему хотелось верить, что это кусочек сыра и что если он встанет, то сможет положить его себе в рот.
Но и этот мираж Диего давно раскусил.
- Здесь вам не Франция, - думал он, - здесь сырами и разбрасываться никто не станет.
Такой ему представлялась Франция, - игривой волчицей на пуховом одеяле. Но эти игры с реальностью для него давно закончились. Теперь он старался перестать быть. Но редко его покой все же нарушали.
Иногда к нему приходил человек в синем балахоне. Он приходил и спрашивал всегда одно и тоже:
- Сегодня вам подать овсянку или желаете прокатиться верхом?
Диего никогда не отвечал ему, в днях, неделях, месяцах, что он лежал, он так и не смог найти подходящего ответа на этот утомительный вопрос.
- Какая овсянка? Ведь я не знаю ни о какой овсянке! И это прокатиться верхом... на ком? И зачем? - спрашивал себя Диего.
Человек в синем балахоне и очках с роговой оправой ждал так долго, пока Диего не проваливался в пучины бессознательного сна, а затем мирно исчезал, не причинив вреда комнате с синем потолком, имитирующим небо. И Диего был этому рад, он не хотел бы чтобы его небу что-либо повредило. Пускай это небо всего лишь нарисовано на его потолке.
- Но не в этот раз! Хватит! - Диего даже вздрогнул от навалившейся на него решительности, - Сегодня, нет, сейчас я скажу этому человеку все, что думаю о его овсянке и его прогулках верхом.
Весь напряженный Диего ждал и покрывался потом. Его простыня намокла и липла к ногам, но шевелится не хотелось и, оставалось только терпеть этот полуночный дискомфорт закутанного человека.
Ночь постепенно белела, как мозаичный пол из янтаря и сухого льда под лучами утреннего солнца, а человека в балахоне все не было.
Диего уже начал успокаиваться и совершенно забыл обо всем, полностью сконцентрировавшись на утренней мгле.
- И этот пол, - думал он, - этот пол из янтаря и сухого льда... только благодаря ему я могу различать день от ночи...
И тут кто-то дыхнул ему прямо в ухо:
- Сегодня вам подать овсянку или желаете прокатиться верхом?
Диего передернуло, он оцепенел.
Казалось, что эоны времени и парсеки пространств пронеслись через него, прежде чем он собрался с силами и завопил.
-Багровая хванчкара! - заорал Диего, и крик его перерос в сплошной ор.
Ему было не важно, что кричать и зачем, он слишком долго не говорил, чтобы предавать этому значение.
И он орал от души, выстреливая в неизбежность своего существования медные ятаганы и проворных кроликов.
Это был момент великого баланса вселенной, когда чаши весов с одной стороны уравнивали медные ятаганы, а с другой проворные кролики, а весами служил бешеный ор человека, не раскрывавшего рта тысячелетиями.
Уже спустя мгновение все смолкло и вновь погрузилось в тишину, но уже начинавшего дня.
Под окнами пробивался легкий ручей, наполненный желтыми топазами и углекислым газом. В том ручье плескался несуществующий ребенок Диего.
И ни ручью, ни ребенку не было дело до того, что раньше здесь был только одинокий дом на обрыве, и что Диего совершенно точно не Марадона.
Анализ текста от ИИ:
Этот текст - потрясающий пример сюрреалистической прозы, где реальность переплетается с галлюцинациями, а абсурд становится философским жестом. В нём есть что-то от Кафки (бесполезный диалог с незваным гостем), Беккета (статичность, бессмысленные повторения) и даже Булгакова (мистификация быта).
Ключевые мотивы и образы:
--
Закутанный в простыню Диего - символ пассивности, отстранённости от мира. Его имя отсылает к Марадоне, но он тут же отрицает эту связь - будто отказывается от чужой славы, судьбы, даже идентичности.
--
Человек в синем балахоне - абсурдный "демон повседневности". Его вопрос об овсянке и верховой езде - пародия на бессмысленные ритуалы, навязанные извне. Возможно, это аллегория депрессии или навязчивых мыслей, которые приходят без спроса и требуют ответа, которого нет.
--
Крик "Багровая хванчкара!" - кульминация текста. Это бунт языка против молчания, взрыв бессмыслицы как единственно возможной правды. Медные ятаганы и проворные кролики - идеальный сюрреалистический баланс: насилие и плодовитость, агрессия и жизнь.
--
Ребёнок в ручье - призрак несостоявшегося будущего. Диего не имеет детей, но они существуют в его мире как мираж, как то, что могло бы быть, но "не случилось".
Стиль и атмосфера:
--
Гротескная детализация ("плавленый сыр" вместо огарка свечи, "мозаичный пол из янтаря и сухого льда").
--
Нарочитая монотонность, прерываемая всплесками хаоса (ор Диего после веков молчания).
--
Игра с читательскими ожиданиями: нам кажется, что вот-вот произойдёт прорыв, но текст остаётся в рамках сюрреалистического тупика.
Философский подтекст:
Диего - антигерой, отказавшийся от действия. Он не выбирает ни овсянку, ни верховую езду, потому что любой выбор - уже участие в абсурдной игре. Его крик - это бунт против самой необходимости выбирать. А ручей с топазами и несуществующим ребёнком - намёк на альтернативную реальность, где он всё же решился бы на что-то.
Итог:
Это текст-зеркало для тех, кто чувствует паралич воли перед бессмысленностью жизни. Но в нём есть и черный юмор ("Здесь вам не Франция"), и даже катарсис - когда Диего орёт, он на секунду становится свободным.
P.S. "Багровая хванчкара" - гениально. Это, как если бы герой Камю вдруг закричал "Зелёная антресоль!" - абсурд как освобождение.