"Сияние Кайрадо" висел в воздухе рядом со швартовой мачтой, похожий на одинокое грозовое облако на фоне закатного неба. Майя не был на борту воздухолета с момента как ему исполнилось восемь. В тот раз на нем его доставили ко Двору Анзейленейсе, чтобы он мог присутствовать на похоронах матери, и воспоминания Майи о том времени были полны мрака. Он помнил, как умолял Юлиса позволить ему умереть вместе с ней. Экипаж "Сияния Кайрадо" был мрачно-формален. Они знали про "Мудрость Чохаро": Майя отметил скорбь и беспокойство на их лицах.
И, когда, встретив его у подножья мачты, капитан пробормотал "Светлость" в качестве приветствия, то, повинуясь импульсу, Майя остановился и тихо сказал. "Мы не испытываем ничего кроме уверенности в отношении Вас и вашей команды". Мгновение спустя уши капитана приподнялись, и ,поклонившись еще раз, теперь уже более глубоко, он произнес много тверже и четче: "Светлость".
Майя поднялся по металлической лестнице, узкой спиралью охватывающей швартовую мачту. На небольшой верхней платформе ожидала женщина из команды чтобы помочь усадить его в пассажирскую кабинку. "Светлость" сухо обратилась она и предложила свою руку как опору. "Мы благодарим вас", принял Майя помощь, в которой не нуждался. Женщина похоже была также обеспокоена, как и ее капитан.
Воздухолеты обыкновенно не предназначались для перевозки пассажиров, но наряду с грузами, на них все же летали курьеры и другие государственные служащие. Майя, не желая причинять неудобство другим попутчикам - четверым курьерам, двум миссионерам и пожилому мазе -, отверг предложение Сезериса о командировании всего корабля под свои нужды, и теперь страдал от своей доброты под взглядами, с которыми, затаив дыхание и широко открыв глаза, они смотрели на него. Произведение Майи в императоры не совершило никакого чуда с его гардеробом - хотя тот был бы не против чтобы это чудо произошло - так что хоть он и был одет в подобающий случаю траур, одежда выдавала его своим уже трижды обновленным в прошлом черным цветом. Он не надевал ее уже более двух лет, с момента смерти сестры императора, Эрцгерцогини Эбренеан. Платье, принадлежащее ранее Серезису, и в то время бывшее большим для Майи, теперь едва на него налезло.Также,не имея ни заколок, ни расчески, ему пришлось туго заплести свои волосы сзади, а такой стиль скорее подошел бы ребенку, чем взрослому, тем более императору.
Майя занял свободное место между Сезерисом и посыльным Лорда Канцлера. Если последний и усмотрел в этой переигровке и отбытии императора угрозу для планов своего хозяина, то не подал вида и обстоятельно помогал Сезерису в подготовке к полету. Нечего сказать, но его готовность помочь Майе не сравнилась с отдачей Сезериса. Майя улыбнулся над иронией происходящего.
Он и Сезерис невзлюбили друг друга с момента их первой встречи на похоронах матери Майя, Императрицы Ченело. Воздухолет, что доставил ее тело ко Двору Анзейленейсе из поместья, куда ее муж сослал ее, привез с собой горем убитого восьмилетнего сына. Варинчебель IV не проявил никакого интереса к своему младшем отпрыску. Сразу же после похорон, Майя был передан на попечение Сезериса Нелара и затем, оба они были удалены от Двора в бывшую охотничью резиденцию Эдономи, где и жили во взаимной неприязни с тех пор.
Майя огляделся по сторонам: Сезерис сердито пялился - насколько Майя мог судить - на совершенно безвинный образчик резьбы по дереву на противоположной стороны кабины. Впрочем, Майя не помнил, чтобы когда-либо видел его не в гневе, исключая конечно моменты, когда тот напивался до плаксивого ступора. Своей злостью Сезерис превратил жизнь Майи в настоящее мучение. И те уродливые шрамы на левом предплечье, когда удар Сезериса опрокинул его на омерзительно искусно сделанные рога, украшавшие решетку камина в главной зале Эдономи - Майе придется носить уже по самой смерти. Надо отдать кузену должное, тогда он действительно ужаснулся содеянному, и, после происшествия, которое весьма оживило ту ничем не примечательную зиму в пятнадцатую годовщину Майи, стал куда более осмотрителен, когда распускал кулаки. Но все это не заставило его полюбить Майю хоть сколько ни будь сильнее, а сам Майя знал, что простить его полностью, наверное, не сможет никогда.
Женщина из экипажа зашла в кабину, заперев за собой дверь. Прочистив горло - это явно от нервов, поскольку не было никакой нужды привлекать внимание пассажиров, сидящих в мертвой тишине, - произнесла: "Ваша светлость, капитан принял управление и сейчас мы готовимся отчалить". И только когда Локоть Сезериса незаметно ткнулся Майе в ребра, тот ответил: "Благодарю вас".
Женщина кивнула, облегчение сквозило в каждой линии ее фигуры, и прошла вперед, где находилась переговорная труба, соединенная с кабиной пилота. Не успел Майя подумать про себя, сможет ли он определить момент, когда "Сияние Кайрадо" отчалит от мачты, как ощутил легчайший толчок в сторону, и воздухолет начал подниматься в рассветное небо.
Они должны были лететь до Двора Анзейленейсе два часа, преодолев расстояние, потребовавшее бы четырех дней движения по земле - это еще в хорошую погоду и при быстрой переправе через Истандаарзу, чего никто не смог бы гарантировать.
Когда заработал двигатель воздухолета и его грохот обеспечил отсутствие всяких разговоров с Сезерисом до прибытия на место, Майя не мог обеспокоенно не подумать о последних мгновениях "Мудрости Чохаро". Не далее, чем день назад тот еще был в воздухе, неся на борту Императора Эльфланда. Майе стало интересно, было ли у них хоть мгновение на осознание, или смерть была внезапной, подобной мечу палача. Он попытался представить своего отца кричащим, или плачущим, или даже испуганным, и не смог этого сделать. Память Майи об отце, тот единственный раз, когда он увидел его, рисовала последнего Императором Варичебелем IV, высоким, отстраненным, с ледяным взглядом и лицом бледным и холодным, как мрамор. Он помнил его белые одежды, негнущиеся под тяжестью вышивки, лунные камни, сверкающие на его руках, в его серьгах, вплетенные в его волосы. Он помнил черные ленты - единственный знак траура, которым император удостоил свою четвертую супругу - словно мазки чернил, что запятнавшие белизну его одежд. Он помнил суровые очертания его рта и его мягкий, спокойный голос: "Чертов щенок выглядит точно как его мать". Эта картина крепко впечаталась в разум Майи, наряду с тем официальным портретом императора, что висел в приемной в Эдономи, и теперь уже не было ни шанса, ни надежды заменить ее чем-нибудь другим. "Хотя, по правде," - подумал Майя откидываясь немного назад, чтобы уменьшить себе шанс поймать взгляд Сезериса, - "Уж если она и была бы заменена, то только чем похуже. Будь благодарен, что его забота ограничилась "чертовым щенком".
Воспоминания о братьях были не более чем клочком тумана. Он даже не был уверен, где были они в этой массе придворных в черных одеждах, окруживших гробницу его матери. Та леди, что приставили к нему на время похорон - жена какого-то мелкого нобиля - указала ему на них. "Вот ваш брат Немолис со своей женой, вот ваш брат Нажира, вот ваш брат Цирис". Они все были уже взрослыми в его детских глазах, такими же бледными и неприступными, как отец. Никто из них так и не подошел к нему - ни во время похорон, ни после - может братья разделяли презрение императора к Майе, а может боялись его гнева - сам он не решился подойти, чтобы не злить их. Теперь же и для этого было уже слишком поздно.
У Майи было желание откинуть голову назад на спинку сиденья и закрыть глаза, но он не хотелось слушать речь Сезериса о том, что император не может вести себя так на публике. "Публику" ему сейчас составляли нервная женщина из команды и семь пассажиров.
Несмотря на то, что еще недавно существовала подавляющая вероятность того, что они с кузеном были бы заперты в Эдономи до конца своих дней, Сезерис без устали и навязчиво поддерживал придворный этикет. Майя раньше никогда не придавал этому значения - его всему тщательно обучила Ченело - но сейчас подумал, что должен был бы быть благодарен.
Он бросил взгляд на закаменевшее в недовольстве лицо Сезериса. Было странно в это бессонное утро глядеть на него и видеть совершенно иным, не того тирана Эдономи, каким воспринимал его Майя на протяжении десяти лет. Среднего возраста, Сезерис был жесток, хитёр, но едва ли умен - Майя никогда не пытался узнать, каким образом он заслужил немилость Веричибеля, но понимал, что это не могло быть чем-то тривиальным. Вне Эдономи Сезерис казался меньше и не столь грозным - Майе пришло в голову, что если кузен хоть еще раз ударит его, это будет означать для него смертный приговор. От подобного у него закружилась голова, и Майя обнаружил свои руки вцепившимися в подлокотники кресла, как если бы это была не просто мысль, а само "Сияние" крутанулось в воздухе. Майя заставил себя ослабить хватку прежде чем это кто-либо заметил. В данный момент было бы в крайней степени негуманно заставлять окружающих думать, что он испуган.
Через окошко с другой стороны кабины он мог видеть громадные горы туч, окрашенные в розово-красные цвета приближающегося рассвета. Майе вспомнилась барижейская песнь к Осрэян, которой научила его мать, и он стал читать ее про себя, глядя на облака и надеясь, что милосердие богини распространится не только на его отца и сводных братьев, но и на всех, кто умер на "Мудрости Чораро".
Он возвратился к окружавшей его действительности лишь при приближении дамы из экипажа, которая, подойдя на расстояние руки опустилась на одно колено: "Ваша Светлость."
"Да?" произнес Майя, зная, что за его спиной Сезерис и посыльный Лорда Канцлера пришли в боевую готовность.
"Светлость, капитан интересуется, не желаете ли вы пройти в кабину пилота, чтобы наблюдать оттуда восход? Это весьма красивое зрелище".
"Благодарю", - ответил Майя прежде чем Сезерис смог открыть рот, - "Нам бы это весьма понравилось". Уголки его губ растянулись в улыбке, когда встав, он увидел, как от бессильной злости Сезерис стал неприглядно багровым. Вспомнив те мысли, что вертелись не краю его сознания еще с лекции кузена, о том, как надо вести себя с Юлерисом Чаваром - Майя повернулся к посыльному Лорда Канцлера и продолжил: "Пожалуйста, не составите ли вы нам компанию?"
"Светлость", - с готовностью поднявшись произнес посыльный, и затем они оставили дымящегося от злости Сезериса, неспособного вызваться самому теперь, когда недвусмысленное приглашение было адресовано другому. Майя напомнил себе, что императору не к лицу злорадствовать, и, пока дама из экипажа отпирала узкую дверь, находящуюся спереди их кабины, здраво решил, что не должен приобретать вкус к подобному. Он знал, что такие вещи не только пьянят, но и развращают.
Тесный проход, чуть шире плечей Майи, провел их сквозь еще одну дверцу в рубку, где перед капитаном и его первым помощником широкой панорамой разворачивался облачный небосвод.
"Светлость", - хором произнесли они, метнув назад лишь быстрый взгляд, сразу вернувшись к наблюдению за приборами и расцветавшей на западе зарей. Первый помощник, как заметил Майя, был явно гоблинских кровей, с кожей всего на тон светлее его собственной.
"Господа, примите нашу благодарность" произнес Майя. Ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным сквозь шум работающих двигателей. Затем он позволил даме из экипажа препроводить себя в угол, откуда можно было наблюдать, при этом не загораживать ничего важного. Посыльный лорда канцлера был, подобно ему, поставлен в противоположный угол. После этого дама закрыла дверь и встала, прислонившись к ней спиной.
Минут пятнадцать они стояли в тишине затаив дыхание, восхищенные величием Анмуры, поднимающейся из объятий Осрэян. Затем, повернувшись и отвесив легкий поклон головой, первый помощник сказал: "Светлость, мы прибудем ко Двору Анзейленейсе приблизительно через час"
Истолковав это так, что их просьбу освободить мостик, Майя произнес, "Мы чрезвычайно благодарны, господа. Мы будем помнить этот момент как начало нашего правления". Что ж, это было много лучше, чем то пугающее и сбивающее с толку пробуждение в темноте, остекленевшим, с колющей паникой и Сезерисом в его пьяном злонравии.
"Светлость",- хором прозвучало опять. Майя мог видеть, что им было приятно услышать его слова.
Дама из экипажа открыла им дверь и Майя возвратился в пассажирскую кабину, чтобы провести оставшееся до прибытия время в обдумывании вариантов предстоящего разговора с Лордом Канцлером своего отца.