Невский Александр : другие произведения.

Закатное солнце в бокале с шампанским

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   ЗАКАТНОЕ СОЛНЦЕ В БОКАЛЕ С ШАМПАНСКИМ
  
  
   Я знаю, как на мед садятся мухи,
   Я знаю Смерть, что рыщет, все губя,
   Я знаю сплетни, истины и слухи,
   Я знаю все. Но только не себя.
  
   Ф. Вийон. (1431- 1463г.)
  
  
   Отчет N 1
  
   Я - чистильщик. Может, это не самая почтенная профессия на земле, но одна из древнейших - уж точно. Чистильщики - тайное оружие государства и существовать они не перестанут. В чем разница между учителем, врачом, бизнесменом, физиком, и любым другим специалистом? Они выбирают будущую работу, а мы - нет. Нас выбирает государство. В чистильщики не посвящают за меткую стрельбу, черный пояс по каратэ и умение держать язык за зубами. Чистильщик - это особый образ мыслей, помноженный на хорошую тренировку и полное одиночество.
   Давайте договоримся сразу, ладно? Чистильщики вполне адекватные люди, и они не отмечены особой дьявольской печатью. Я могу сидеть с вами за одним столиком в "Макдоналдсе", и вы ни на секунду не прервете оживленный разговор с другом. Я помогу мамаше с ребенком перенести коляску, подниму упавшую сумочку дамы, переведу через дорогу подслеповатую старушку. Угадываю ваш вопрос. Что же, ответ "да". Я убью их, если мне прикажут. И сделаю это очень быстро: я не люблю мучить людей.
   Чистильщики не знают друг друга в лицо. Это не загородный клуб, где между двумя бокалами сухого вина можно потолковать о разных видах смерти. Чистильщик - существо одинокое, и в этом его сила. На него нельзя надавить, приставив пистолет к виску любимой женщины.
   Сходим ли мы с катушек? Редко, но бывает. Власть над человеческой жизнью вызывает чувство родства с Богом. Если чистильщик стал неподконтролен, это означает, что кто-то крупно прокололся: либо психолог с его тестами, либо инструктор по спецприемам незаметного убийства, либо наблюдатель, опекающий нас первые два года. Я не знаю, в какой форме они получают выговор. Чем меньше знает чистильщик, тем дольше он живет. Хотя век любого чистильщика недолог.
   Сегодня меня вызвал сенатор. Нет, он не сидит в депутатском кресле, это обычный сленг чистильщиков. Сенатор - человек, возглавляющий Центр и отдающий приказы.
   - А что такое "Центр"?
   За этот вопрос дембиль Андрей Вешняков получил от инструктора короткий удар в нос и две недели был похож на клоуна с красным помидором точно посредине лица. Вопросов в Центре не задают. Я работаю здесь двадцать лет и все что знаю об организации, является плодом моих логических заключений.
   Итак, я приехал в тихий тупичок оживленной московской улицы. Машину не взял сознательно - апрельский день был прекрасен, как картина уличного художника, нарисованная просто так, для души, не для продажи. Двухэтажный особняк с чугунной решеткой по периметру выглядел как обычно: солидное здание из темно-серого пиленого камня, одновременно простое и неприступное. Бывший дом купца Никитина является памятником архитектуры и охраняется государством, о чем сообщает табличка на входе. Поэтому парадное крыльцо заложено камнем, а черный ход закрыт бронированной дверью, над которой в прохожих целится объектив видеокамеры. Раньше сквозь чугунную решетку по ночам пропускали ток низкого напряжения. Разряд не был смертельным, но однажды к решетке прислонился подвыпивший мужик с кардиостимулятором. Скандала, естественно, не было: вскрытие показало, что прибор оказался с дефектом. Печально, да. Теперь вдоль забора день и ночь бегают четыре добермана, еще два добермана в человеческом обличье дежурят в пуленепробиваемом флигеле на входе, еще один - внутри здания.
   Итак, обычная процедура; входишь в двери, они захлопываются, и ты упираешься носом во вторые, такие же несокрушимые. Фото на память, просвечивание тепловизором, выдвигающийся ящичек для оружия и спецтехники. Наверное, посторонних людей процедура шокирует. Только посторонних людей здесь не бывает. Поэтому меня поразило, что в кабинете сенатора оказался человек " со стороны".
   - А, вот и он! - сказал сенатор, поднимаясь навстречу. Крепко пожал мне руку, осмотрел выпуклыми, как у бассета, темными глазами, проверяя, в каком состоянии его собственность. - Знакомьтесь, Ярослав, это Андрей, наш лучший следователь. Можно без отчества? - спросил он меня.
   Привычка "держать лицо" сделала свое дело. Я улыбнулся и развернулся к гостю.
   - Конечно!
   - Ярослав, - представился гость, протягивая мне руку. И повторил: - Можно без отчества.
   Его ладонь была нежной, как у женщины, а пожатие вялым. Красивый выхоленный мужчина лет сорока. Обувь стоит не меньше трехсот долларов, а золотая зажигалка, которую он достал из кармана - пару штук. Зелеными, разумеется. Скорее всего - подарок благодарной пациентки.
   - Ярослав - один из лучших психологов страны, - сказал сенатор. - Возможно, самый лучший.
   Гость сделал небрежное движение ладонью, как бы сметая комплимент в мусорную корзину, и достал пачку ароматизированных коричневых сигарелл.
   - "Генетика будущего", "Корни подсознания", "Судьба и гены", - перечислил я вслух названия книг, которые мне принесли домой вчера утром. - Автор - Ярослав Пожидаев.
   Гость так поразился, что забыл чиркнуть кремнием.
   - Вы читали мои книги?!
   - Конечно, - ответил я.
   Минуту он рассматривал меня красивыми глазами шоколадного цвета. Я видел, что его представление о ментах, как о переходных существах от обезьяны к человеку, немного поколебалось.
   - И что вы об этом думаете? Мои теории сильно расходятся с вашим практическим опытом?
   - Они совпадают на девяносто процентов, - сказал я так искренне, будто действительно успел прочитать его опусы.
   Ярослав, наконец, сунул в рот коричневую сигареллу, похожую на маленькую торпеду, и чиркнул зажигалкой. Сенатор подвинул ему пепельницу.
   - Красивая вещь, - сказал я, кивая на зажигалку. - Наверное, дорогая?
   Ярослав пожал плечами и выпустил ванильное дымное облачко.
   - Понятия не имею. Это подарок.
   Я поздравил себя с верной догадкой.
   - Может, кофейку? - предложил сенатор.
   - Нет, благодарю, кофе вреден, - отказался гость, будто пережевывал овсяные хлопья, а не заполнял легкие выхлопными газами.
   - Я очень рад, что вы нашли общий язык, - вклинился сенатор. - Когда люди работают в одной команде...
   - Олег Васильевич, я не сказал "да", - запротестовал гость.
   Делал он это вяло, будто кокетничал. Я даже подумал на секунду, не гомик ли лучший психолог России. Потом вспомнил золотую зажигалку. Такие подарки женщины гомикам не делают.
   - И "нет" не сказали! - Сенатор наклонился и тронул рукав пиджака гостя. - Ну, в чем проблема? В рыночных условиях? Господи, да всё мы понимаем, тоже по земле ходим!
   Я невольно посмотрел вниз. И не ступала такая нога на грешную землю. В такой обувке можно смело упасть на кровать (момент в западных фильмах, который меня слегка нервирует). Маршрут передвижений господ уровня Пожидаева: квартира в хорошем доме, новенький лифт, подземный паркинг, машина, офис в престижном районе. А также - ужин с дамой в дорогом ресторане и поездка в аэропорт с целью посещения известного курорта.
   - Вам известны мои расценки? - спросил Пожидаев. Прозвучало довольно дерзко. Глупый. Неужели не видит, куда он попал?
   Сенатор не обиделся.
   - Все нам известно! - он погрозил Пожидаеву мясистым указательным пальцем. - Сто пятьдесят тысяч долларов в год, включая издательские гонорары. А налоги платим?
   Психолог и бровью собольей не повел.
   - Мой бухгалтер отчитывается вовремя.
   - Без прибыли! - горестно сказал сенатор. - Третий год без прибыли!
   - У меня большие расходы. Все документы на списание денег в порядке.
   - Ужасно! - посочувствовал сенатор. - Не работа, а какие-то рабские галеры! Мой совет - хватайте удачу за хвост, раз никак в плюс не выйдете! Сколько вам платят нервные дамочки? Двести долларов в час? А мы готовы заплатить триста. Без налогов. Я уж не говорю о том, что благосклонное отношение к вашей фирме обеспечено. Ну? Договорились?
   Минуту Пожидаев молчал, переводя взгляд с меня на сенатора, а потом усмехнулся. У него действительно были очень красивые глаза.
   - А вы психолог. Мне нужно что-то подписать и что-то соблюдать?
   Сенатор пожал плечами.
   - Дорогой мой, вы начитались детективов. Подписывать ничего не нужно, а соблюдать придется. Дело очень деликатное, в него замешаны известные люди. Вы знаете академика Шемякина?
   - Никиту Сергеевича? Кто же его не знает? Физиолог, известный ученый...- тут Пожидаев глотнул и медленно опустился на стул. У него некрасиво отвис подбородок. - Разве он... Не может быть!
   О смерти Никиты Шемякина я узнал из полицейского протокола, когда получил книги Пожидаева: сегодня, в пять часов утра. Свеженький был протокол, даже чернила не просохли. Мне принес его один из десятников. Это гончие псы смерти. Сами они не убивают, их удел рутинная работа. К примеру, поиск объекта, если он ударится в бега.
   Сенатор грустно кивнул, отвечая на невысказанный вопрос.
   - Андрей занимается этим делом, - сенатор махнул мне рукой и велел: - Давай, рассказывай подробности.
   И я добросовестно изложил содержание протокола осмотра места происшествия. На память я пока не жалуюсь, поэтому язык получился казенный. Пожидаев слушал, не перебивая, но я чувствовал, что его буквально распирает внутреннее беспокойство.
   Когда я умолк, Пожидаев раздавил окурок в пепельнице. Руки не дрожали.
   - А жена? Она...тоже?
   - Маргарита в больнице, - ответил сенатор вместо меня. - Что вы так смотрите? Ну да, я тоже знаю...знал эту семью. И представьте, гораздо дольше вас.
   - Ее пытались убить?
   - Да нет, не пытались. У нее сильнейший сердечный приступ. Она без сознания.
   Пожидаев встал и прошелся по ковровой дорожке, глядя себе под ноги. Он был довольно высокого роста - пожалуй, на голову выше меня, - и от этого казался худым. Впрочем, костюм сидел на нем отлично.
   - Это ограбление?
   Он произнес фразу таким тоном, будто надеялся на лучшее.
   - Нет, ничего не взяли, насколько можно судить. Разве что наличные.
   - А почему об этом не сообщалось в прессе?
   - Есть деликатные обстоятельства, - повторил сенатор.
   - Так что вы от меня-то хотите? - спросил Ярослав, пряча беспокойство под напускным раздражением. - Чтобы я составил психологический портрет преступника?
   - Преступников, - поправил сенатор. - Их было двое.
   - Двое? Почему вы так думаете? - спросил Пожидаев. - Уже есть какая-то версия?
   Сенатор встал из-за стола - массивный, грузный человек с лицом, покрытым узором лопнувших кровеносных сосудов и седыми волосами, тщательно зачесанными назад. Достал из шкафчика с баром бутылку коньяка, три рюмки и аккуратно разлил светло-коричневую жидкость.
   - Помянем, как полагается, - сенатор подал нам рюмки и первым опрокинул свою. Слегка поморщился и проскрипел: - Царствие ему небесное. Мы не догадываемся, мы точно знаем.
   Пожидаев поперхнулся коньяком и закашлялся. Я осторожно похлопал его по спине. Сенатор налил себе вторую рюмку и таким же коротким точным движением отправил ее в рот.
   - И не выговоришь без ста грамм, - пробормотал он как бы себе под нос. Вздохнул, поднял на Пожидаева грустные собачьи глаза и рубанул с плеча: - Никиту убили его дети.
  
  
  
   Отчет N2
  
   Я не помню, сколько раз мне приходилось присутствовать при подобных сценах. Кто-то сообщает кому-то о чьей-то смерти. Вариантов реакции много: от фальшивых слез и причитаний до ликования. Но я ни разу не видел такой, как у Пожидаева. Он...нет, я даже не знаю, как это описать. Он как будто немного испугался.
   - Так вот почему...
   Он тут же спохватился и стиснул зубы. Лицо закрылось щитом. Я вдруг понял, что Ярослав вовсе не такой тюфяк и рохля, каким показался вначале.
   - О чем вы? - спросил сенатор.
   Пожидаев, не отвечая, сел за стол и положил руки на темную дубовую поверхность. Казалось, что он наблюдает за нами из-за пуленепробиваемой перегородки.
   - Я так и не понял: чего вы от меня хотите?
   - Расскажите о них, - попросил сенатор, словно не замечая враждебности гостя. - О Тане и Андрее. Какие они?
   - Откуда вы знаете, что они убили отца? - в свою очередь спросил Ярослав.
   - Во-первых, они пропали сразу после гибели Никиты Сергеевича. Во-вторых, есть определенные улики, которые наводят на подозрение.
   Сенатор бросил на меня короткий взгляд, я ответил скорбным кивком. В протоколе об уликах против детей академика не было ни слова, но, как говорит инструкция, "в сомнительных ситуациях следуй за начальством".
   - Ясно.
   Веки ярко-шоколадных глаз слегка набрякли, уголки рта опустились, будто Пожидаев немного постарел. Никогда не видел, чтобы люди так переживали за посторонних детей. И за своих-то сейчас не очень переживают. Надо проверить, давно ли знаком психолог Пожидаев с женой академика Шемякина. Как говорит сенатор: "Отцовство - родство сомнительное".
   Все еще не выходя из-за своего пуленепробиваемого укрытия, он заговорил сухим отрывистым голосом:
   - Они самые обычные дети. Тане - шестнадцать лет, Андрею - исполнилось двадцать. Наверное, вам лучше опросить их друзей и ровесников. Я мало что могу вам сообщить.
   - Но вы были вхожи в эту семью, - начал сенатор.
   - Я приходил к Никите Сергеевичу и его супруге, - отрезал Ярослав. - У меня с детьми разные интересы, знаете ли.
   Сенатор, наконец, оставил образ доброго дядюшки. Истинное лицо тоже не показал, но атмосферное давление в кабинете внезапно повысилось и прижало нас к полу. Уверен, это не просто ощущение. В Центре работают странные люди, которым многое доступно.
   - Значит, так. Нам нужно, чтобы вы помогли вычислить, где их можно найти.
   - Но я не зна...
   - Андрей будет сообщать все, что ему удастся узнать. Ваша задача - анализировать информацию и делать выводы. И, конечно, сообщить нам, если они попытаются с вами связаться. Вам понятно?
   Темные выпуклые глаза сенатора встретились с шоколадными глазами гостя. Обычно под давлением этого взгляда люди глаза опускают. Ярослав не опустил.
   - Скажите, чем занимается ваша организация? - спросил он.
   Убьют прямо сейчас или на улице? - подумал я. В приемной сенатора сидят два "секретаря". Уверен, что это чистильщики высокого разряда. Почему? Не знаю. Плохо отглаженные костюмы и особая неприметность лиц, которой обладают только профессионалы высшего класса.
   Однако день сегодня выдался странный. Сенатор кашлянул, и атмосферный фон в кабинете вдруг разрядился.
   - Вас не проведешь, - сказал он. - Ну да, мы не относимся к обычным спецслужбам. Видите ли, Ярослав, мы занимаемся охраной стратегических научных разработок. Никита Сергеевич много лет был нашим "клиентом".
   - Но тогда у вас должно быть досье на всех его знакомых и родственников!
   Я чуть было не пнул гостя в колено под столом, как школьника. Хотя какая тут, к черту, школа. Он уже несколько раз подписал свой расходный ордер.
   - У нас оно есть, - подтвердил сенатор. - Но когда происходят подобные вещи, досье тщательно перепроверяют. Таковы правила.
   На этот раз неугомонный Пожидаев промолчал. Я видел, что он не верит ни сенатору, ни мне.
   - Ярослав, пожалуйста! - попросил сенатор. - Ну, что сделать, чтобы вы мне помогли? Устроить встречу с главой администрации Президента?
   - А вы можете? - с иронией спросил гость.
   - А вы сомневаетесь? - в тон отозвался сенатор.
   - Да нет, - отозвался Пожидаев после короткого раздумья. - Не сомневаюсь.
   "В этом не сомневаюсь". Вот что он хотел ответить. Все остальное подвергалось сомнению.
   - Я подумаю, - сказал Пожидаев.
   - В этом нет необходимости, - отозвался сенатор. - Думать будете над нужной информацией.
   - А если я откажусь? - тихо спросил Ярослав. - Убьете?
   Сенатор негромко засмеялся. Я снова поразился тому, какой он актер.
   - Ну, что за индийская мелодрама! Вам не стыдно?
   Пожидаев смутился. Сенатор умеет внушить человеку гипертрофированное чувство стыда за любой мелкий промах.
   - Давайте не будем говорить ничего такого, о чем потом пожалеем, - предложил сенатор и улыбнулся. У него была подкупающая улыбка с легкой щербинкой между верхними зубами. Тут же прижал руки к груди с деланным испугом и попросил: - Умоляю, не рассматривайте это как угрозу!
   Ярослав кисло улыбнулся.
   - Хорошо. Я постараюсь вам помочь.
   - Вот и прекрасно. Андрей, контакты!...
   Я понял, о чем речь и вытащил новенькую визитку, которую мне принес десятник вместе с бордовым удостоверением следователя и неиспользованной симкой.
   - Прошу.
   - Благодарю.
   Ярослав достал из внутреннего кармана пиджака свою визитку и положил ее на стол. Ни мне, ни сенатору.
   - Я могу идти?
   - Вольно, - разрешил сенатор и снова улыбнулся. Пожидаев на улыбку не ответил. Просто поднялся и вышел из кабинета.
   Я выждал положенные две минуты и сел поближе к сенатору. Он вальяжно откинулся на спинку кресла.
   - Как тебе этот сукин сын?
   - Самоуверен, как большинство успешных людей.
   - У меня иногда возникает ощущение, что успешные люди не читают классику, - сказал сенатор.
   Наверное, между людьми, которые давно работают вместе, устанавливается телепатическая связь. Я понял, что он имеет в виду знаменитую цитату: "Да, человек смертен. Плохо, что он иногда внезапно смертен".
   - Наверное, ты удивлен, что дело поручили тебе?
   Я кивнул. Ни один чистильщик не смеет задавать вопросы сенатору.
   - Понимаю. Обычно поиском объекта занимаются десятники, но ситуация очень деликатная. Нужно контролировать каждый шаг. Кроме того есть предложение готовить тебя на это место, - сенатор постучал растопыренными ладонями по ручкам добротного кресла без колесиков. Он терпеть не мог всякую новомодную дрянь. - Я, знаешь ли, на пенсию хочу. Не буду скрывать: это очень важное дело. От того, как ты справишься, зависит твое будущее. Что скажешь?
   - Я никогда не занимался расследованиями, - возразил я.
   - Вот и займись! Тебе сорок пять, правильно? Ну вот, сам видишь, засиделся в девках. Ты всегда был лучшим и тебя не отпускали. Но скоро стукнет пятьдесят, и что тогда? На пенсию выйдешь?
   Это был черный юмор, но я не обиделся. Иногда я и сам не понимал, почему до сих пор жив. Чистильщики, как служебные собаки, живут столько же, сколько работают. Иногда меньше. Обычный конец чистильщика - короткий удар ребром ладони в основание шейных позвонков. Ночью. Где-нибудь в пустом подземном переходе. Диагноз: "смерть в результате падения с высоты собственного роста в состоянии опьянения".
   - Что я должен делать?
   Сенатор лег грудью на стол:
   - Найди этих сукиных детей, - попросил он. - Постарайся взять живыми. Они мне нужны.
   - Они сбежали?
   - Сразу после убийства. Все бумаги на них получишь у патрульного.
   Патрульным называют командира десятников. Это второе лицо в колоде после сенатора. Кто стоит над сенатором - я не знаю. Никто не знает.
   - И сидишь ты по-прежнему прямо, - невпопад сказал сенатор и попытался выпрямиться. - А, к черту! - Он снова удобно развалился в кресле. - Ну, как? Сделаешь?
   - Сделаю, - ответил я. У чистильщиков не принято отвечать "постараюсь", или "попробую". Ответить так - значит дать понять, что ты можешь промахнуться. А промахнувшийся волк - Мертвый волк.
   - Хорошо, - подвел итог сенатор. - Можешь идти.
   Патрульный встретил меня как обычно: молчаливым рукопожатием. Мне кажется, что необходимость разговаривать причиняет этому высокому высохшему мужчине физическую боль.
   Он взял со стола картонную папку, перевязанную тесемочками, сунул мне в руки и сделал знак: "следуй за мной". Мы сделали петлю по коридору и остановились перед коричневой деревянной дверью.
   - Ваш кабинет, - произнес патрульный. Он разговаривал неумело, как человек, выходящий из-под зубного наркоза. - Сенатор приказал. Сказал, к вам будут приходить люди.
   Я открыл дверь, осмотрел квадратную комнату, окна которой были завешаны плотными жалюзи и выходили во двор. Слева стол, кресло на колесиках, сборный стеллаж из "Икеа". У противоположной стены, справа от двери, журнальный столик и два больших гостевых кресла. Годится.
   Я сел в кресло-каталку и взялся руками за противоположные края стола. Это был удобный стол, не слишком большой и не слишком маленький. Мебель пахла смазкой и деревянной стружкой. Девственный запах говорил, что я был здесь первым хозяином. Никто не сидел в этом кресле, никто не выдвигал пустые ящики стола, никто не раскатывал в кожаном кресле на колесиках по гладкому паркету.
   Никогда в жизни у меня не было своего кабинета. Возникло искушение прямо сейчас разложить на столе досье двух непутевых детишек академика Шемякина, но я этого не сделал. Слишком много информации к размышлению. Чтобы обдумать все спокойно я должен уйти из Центра. Здесь мне кажется, что техническая революция позволяет хозяевам не только просвечивать насквозь наши тела, но и читать мысли.
   Прежде чем выйти, я осмотрел деревянную дверь. Она запирается на шпингалет, выбить который сможет любой школьник, не прогуливающий уроки физкультуры. Замка или замочной скважины нет вообще.
   Я сбежал по лестнице на первый этаж и звонком вызвал проводника. Это был хмурый мужик лет шестидесяти, носивший старый вязаный свитер, мятые джинсы и дутую куртку - единственный человек, которого не трогали доберманы в саду. Сенатор выудил его из кучи бомжей возле Курского вокзала. Многие менты старой школы помнили его как лучшего инструктора по дрессировке служебных собак в убитом Союзе. Он никогда не выходил за ворота Центра; жил в кабинете, которому придали вид жилой комнаты, мылся в душевой Центра, ел в буфете Центра, носил одежду, которой его снабжал Центр. В свободное время он сидел на скамейке в саду и разговаривал с собаками. Людей он этой чести не удостаивал. Почему - не знаю. У каждого из нас есть своя история. Это не те воспоминания, которыми хочется обмениваться.
  
  
  
   Отчет N 2
  
  
   По дороге к метро я купил целлофановый пакет и сунул туда картонную папку с надписью "Дело". Я шел вдоль решетки с чугунными прутьями, а с другой стороны за мной молчаливо следовал черный доберман с коричневым ободком вокруг пасти. Я остановился. Доберман тоже. Закрыл пасть с вываленным наружу шершавым коричнево-розовым языком и застыл, глядя мне в глаза. Его сильное поджарое тело напряглось. Служебные собаки не лают. Доберман знает, что должен делать, если нарушитель пересечет границу. Он точно такой же отлаженный винтик Центра, как я.
   На улице кипела жизнь, но в маленьком кафе-стекляшке было почти пусто. Я сел за последний столик спиной к стене. Входная дверь впереди, окно справа в изрядном отдалении. Если откинуться на спинку стула, меня из окна не видно. Клиентов я не боюсь: они понятия не имеют, что их жизнь отмерена с точностью до сантиметра. Вполне возможно, что живой труп сидит неподалеку от меня и наворачивает салат, щедро сдобренный дешевым майонезом. У него хороший аппетит и большие жизненные планы. Он может скользнуть случайным взглядом по серой фигуре возле стены, но никогда не узнает, что это его Смерть. Тогда почему я всегда сажусь спиной к стене, лицом к входной двери и в отдалении от окна? Центр посылает нам милосердный внезапный Конец, но инстинкт заставляет цепляться за жизнь. Даже если это безнадежно.
   Оказавшись в относительной безопасности, я, наконец, задал главный вопрос, который терзал мою печенку с той минуты, как я увидел Пожидаева: списали, или нет?
   Сенатор нарушил главную заповедь: чистильщика не показывают никому. То, что меня познакомили со случайным человеком - тревожный симптом. Кого-то списали. Если меня - почему? Возраст? Чистильщики уходят "на пенсию" около пятидесяти лет, но я лучший из всех наемников, работавших на Центр. Смешно надеяться на признательность. Просто я в отличной форме и способен принести пользу. Сенатор до смешного бережлив: его чайная кружка с треугольной щербинкой все еще стоит на столе. Выбрасывать из колоды годного человека - не хозяйский стиль.
   Предположим, что меня списали. Тогда зачем такие сложности? Дело академика Шемякина, знакомство с посторонним человеком... Это не укладывается в обычную схему. Если бы списали - не стали бы огород городить. Срочный вызов, приказ оставить машину дома, пустой подземный переход, неслышные шаги за спиной. Легкое дуновение ветерка возле уха... и все.
   Первые четыре года работы были школой, когда я принюхивался и приглядывался. Социальные лифты и карьерный рост в Центре отсутствуют. Это я понял, когда увидел в газете некролог патрульному, с которым проработал десять лет. Тогда я отметил, что патрульным, в отличие от чистильщика, не возбраняется иметь семью и у них есть легальная работа.
   Уверен, что чистильщиками ни мой патрульный, ни сенатор никогда не были. Я думаю, это как мозаика. Центр берет нужных людей и гранит в соответствии с предназначением. Потом вставляет ограненный кусок в нужный промежуток, щедро смазанный клеем. Это твое место раз и навсегда. Меня учили убивать быстро, безболезненно, и оставаться незамеченным. Патрульных учат чему-то другому, сенаторов - третьему. Но все мы куски общего рисунка и не можем меняться местами. Я сижу на стуле, а сенатор в кожаном кресле. Так будет всегда.
   Официантка принесла заказ: чашку чая с пакетиком "Липтона", сахарницу и блюдце с двумя пирожками; с капустой и картошкой. Обычно я не ем мучное, но одно из правил выживания гласит: "В чрезвычайной ситуации смени свои привычки".
   Я откусил теплый дышащий кусочек теста. Пирожок оказался вкусным, а начинка не пряталась на противоположном конце. Я, не торопясь, приступил к трапезе.
   На другом конце зала почти возле двери сидела парочка: он и она. Длинные волосы женщины были тщательно завиты, мужчина выглядел помятым, словно собирался второпях. Он что-то быстро и тихо говорил, стреляя по сторонам глазами. Глаза были небольшие и колючие. Плечи женщины вздрагивали, пальцы правой руки терзали измятый носовой платок.
   - Можно подумать, ты сама не хотела, - читал я по губам. - Я тебе сразу сказал: выкинь это из головы! Сама знаешь, у меня не лучшее время. Я не вытащу вас с ребенком.
   Женщина что-то тихо возразила. Я не видел ее лица, зато видел, как рассмеялся мужчина.
   - Ну, конечно! Разродишься прямо на работе! А потом? Думаешь, тебя не выкинут на улицу, как только заметят живот? Очень нужно твоему шефу оплачивать декретный отпуск!
   Мне стало скучно. Жизнь на удивление однообразна. Двадцать лет назад в подобной ситуации я положил деньги на тумбочку возле кровати и ушел. Больше я ту женщину не видел. Может, она сделала аборт и теперь утешается разговорами, что все мужики сволочи. Может, не сделала и родила. Может, воспитала ребенка правильно, может, нет. Как бы она ни поступила, ничего вокруг не изменится. Жизнь устроена по принципу автобана: что бы ни произошло, движение продолжается.
   Я допил чай, расплатился и вышел на улицу. Домой не хотелось. Хотелось потолкаться среди незнакомых людей, зарядиться их энергетикой, хотя бы ненадолго примкнуть к безликому плавно текущему человеческому потоку. Помахивая пакетом, в котором лежала картонная папка, я дошел до помпезного банкетного зала олигархов под названием "Храм Христа Спасителя". Я помню время, когда на этом месте находился открытый бассейн и попасть туда мог любой желающий. Рядом с бассейном был небольшой уютный сквер, над которым, казалось, навечно распластался густой запах горячего шоколада. Я ходил туда часто, пока не обнаружил, что меня притягивает другой берег реки, со старым зданием кондитерской фабрики. Это была совсем другая Москва - сюрреалистичная и несовременная даже для 1986 года. Двухэтажные дома с облупившейся краской, выстроившиеся вдоль набережной, почти полное безлюдье и невыносимо горячий запах кипящего какао.
   Я садился спиной к парапету, на прогретый солнцем асфальт и всматривался в темные безглазые окна.
   Я здесь уже был. Сейчас я немного напрягусь и вспомню что-то очень важное. Что-то хорошее. Чувство дежавю было таким мучительным, что в какой-то момент я испугался и запретил себе приходить сюда. Похожее ощущение я испытывал еще в нескольких местах Москвы, но такое сокрушительное - только здесь.
   Дежавю говорит о том, что психика дала легкую трещину. Сквозь нее почти ничего нельзя разглядеть, но она есть, как ни штукатурь. Я не верю в прошлую жизнь и генетически заложенные воспоминания предков. Я черпаю утешение в изречении из Библии: "И дастся каждому по вере его". Думаете, я верю в Бога? Чушь. Я верю в то, что со смертью все кончается. В том числе и проблемы.
  
  
  
   Отчет N3
  
  
   Сначала фотографии.
   Я сел за стол, развязал тесемки папки и зажмурился. Перебрав бумагу, я на ощупь выудил наружу два глянцевых обрезка. Положил на них ладони и замер, впитывая незнакомую энергетику. Откуда-то слева повеяло легким ароматом духов. Значит, справа парень, слева - девушка. Открыв глаза, я убедился, что не ошибся.
   У Андрея Шемякина были сонные светло-серые глаза и тонкие прямые волосы, зачесанные назад. Он был похож на театрального Мефистофеля из-за ранних треугольных залысин на лбу. Парень умен и агрессивен. Это я понял еще до того, как прочитал его досье. Сыну покойного академика Шемякина недавно исполнилось двадцать лет. Я в это время уже изучил спецприемы незаметного убийства. Ну что же, у меня не было папы-академика. Было безликое существо мужского пола, которое сказало безликому существу женского пола: "Сейчас не лучшие времена. Я не потяну вас с ребенком". Хочется думать, что с этими словами он положил несколько рублевых банкнот на столик или на тумбочку возле кровати.
   Девчонку я чувствовал хуже. Может, потому что она женщина. Красивая барышня, только взгляд какой-то недетский, исподлобья. Глаза у нее должны быть темно-карие или черные с густыми ресницами. Косметикой девочка почти не пользуется, губы не накрашены, глаза тоже. Типичный синий чулок, что подтверждает досье. Круглая отличница, учится в 11 классе закрытой частной школы. Свободно владеет - я не поверил глазам и нагнулся ниже - шестью иностранными языками. Никакого компромата типа курения в туалете, легких наркотиков и обжиманий с мальчиками на школьных задворках. Никакого проявления агрессии. Умение разрешать любой инцидент с помощью разумных аргументов. Что же помешало красавице, умнице, родительской гордости найти разумный довод в последнем разговоре с папой?
   НЕ ОТВЕКАЙСЯ!
   Я переложил страничку в досье Андрея Шемякина.
   Переводился из школы в школу шесть раз. Учился так себе. Впрочем, оценки по алгебре, физике и геометрии всегда отличные. Налицо способности к точным наукам. Гуманитарные дисциплины на грани фола. Теперь посмотрим, куда он поступил после натужно-приличного окончания школы.
   Я перевернул страницу и не поверил своим глазам. Институт физкультуры. Детишки академика интересовали меня все больше.
   Агрессивен. Это слово присутствовало почти в каждой характеристике. Драки в школе. Пара приводов в милицию. Папа замял инциденты и на учет мальчишку не поставили. Характеристика из института: "Агрессивен, склонен к потере самоконтроля. Не допускается к занятиям в группе". Его изолировали после того, как Андрей сломал пару ребер своему сокурснику в учебном бою. До этого никаких конфликтов между ними не было. Значит, не мстил, потерял контроль по ходу дела. Может, что-то подобное произошло и с папой? Начали разговор за здравие, окончили за упокой. А сестра где была? Почему не уравновесила разумным доводом? Почему не вызвала полицию или не позвала соседей? Почему оба бесследно пропали? То, что детишки ударились в бега, выглядит подозрительно. Хотя с другой стороны, они могли стать невольными свидетелями убийства и запаниковать.
   Я взял чистый лист и начал составлять вопросник.
   1. Где была жена академика, Маргарита Аркадьевна, во время убийства? Как жила с мужем? Как складывались отношения с детьми? Как дети общались с соседями? Есть ли у них дворовые друзья?
   2. Школа. Отношения Тани Шемякиной с одноклассниками и учителями. Подружка. Парень. Любимое место отдыха.
   3 .Институт физкультуры. Программа та же.
   Я подумал и приписал к вопросам под именем Андрея Шемякина: "Психические расстройства. Наркотики". Чаще всего именно эти грязные бурлящие реки впадают в море под названием "немотивированная агрессия". А если агрессия мотивированная - корни следует искать в семье и окружении. Вот тогда мне понадобится консультация привлекательного и обаятельного Ярослава Пожидаева. Дело Никиты Шемякина - очень важное дело для Центра. Понять бы только, кто из них более важен: академик, или его дети.
   В самом низу листа я написал большими буквами:
   НИКИТА ШЕМЯКИН
   Я спрятал лист в папку с надписью "Дело", запер ее в сейф и пошел к любимым тренажерам. Для них у меня отведена целая комната.
   Мне нравится моя квартира. Работа чистильщика идет вразрез с господними заповедями, поэтому хорошо оплачивается. Я смог себе позволить хороший ремонт и дорогую мебель. Ее в комнатах немного - я люблю открытое пространство. Но диван у меня удобный, кровать широкая, телевизор со встроенным компьютером и ванна-джакузи. Езжу я на "Фольксваген-тигуан" и держу приличную заначку на черный день.
   Издатели не любят, когда авторы начинают указывать марки автомобилей, названия сигарет, крекеров и производителей молочной продукции. Я считаю, что это нечестно. Скажите, у вас в гараже стоит просто машина? Вы приходите в аптеку и просите дать вам просто лекарство? А когда ваш ребенок проголодается, вы говорите официанту в ближайшем кафе: "Дайте мне еду?" Так что буду откровенным: дешевые автомобили я не люблю, потому что они могут предать в самый трудный момент, дешевую еду - за то, что она получена лабораторным путем, а дешевую мебель - за плохую фурнитуру.
   Позанимавшись пару часов, я посмотрел на часы. Только половина девятого. Я потянулся к телефонной трубке, но тут же отбросил эту идею. После сегодняшнего подсмотренного разговора в кафе интимные радости меня не вдохновляют. Пришлось принять ванну, лечь на диван и врубить триллеры онлайн. Один за другим. Сна не было ни в одном глазу. Мысли крутились вокруг исчезнувших детей академика Шемякина.
   Почему они сбежали?
   Потому что перестали верить взрослым. Перестали верить, что старшие лучше знают, что они во всем разберутся и поступят справедливо.
   Мне было восемь лет, когда я однажды проснулся посреди ночи. В центре мозга работала громадная электродрель. Было так больно, что даже сказать не могу. Я лежал, стиснув зубами край одеяла, и смотрел в невидимый черный потолок. Правило детдома гласило: "Подъем в 7 часов".
   Конечно, меня бы не убили, если бы я поднял вой. Тем более, что температура зашкаливала за тридцать девять градусов. Но это были правила, которые установили взрослые, и я честно выполнял свои обязательства в надежде на то, что они будут выполнять свои.
   Утром меня отвезли в больницу к ушному доктору. Тот осмотрел мое ухо и усадил на каталку. Поверх нее медсестра зачем-то постелила резиновую детскую пеленку. Доктор накрыл пеленку белой салфеткой и велел мне лечь на левый бок. А потом сказал ложь, за которую врачей нужно немедленно лишать диплома:
   - Ну-ну, Андрюша, больно не будет. Раз - и все.
   Шприц с длиннющей иглой выглядел устрашающе, но я доктору поверил. Игла вошла в ухо и издала чмокающий звук. Что-то взорвалось внутри - горячее и мокрое, - и я на несколько минут потерял сознание. Когда я очнулся, меня подняли с каталки, а медсестра убрала с клеенки салфетку, на которой осталось большое влажное пятно с ниточками желтоватого гноя. Эту процедуру повторяли три раза, и каждый раз врач говорил, ласково гладя меня по голове:
   - Теперь уже точно больно не будет.
   А было больно. Так больно, что я до сих пор это помню.
   Недоверие начинается с боли. Какую боль пришлось пережить Тане и Андрею Шемякиным, детям из респектабельной благополучной семьи? Есть ли на свете человек, которому они доверяют? Сколько у них денег? Где они ночуют? На что живут? Что собираются делать дальше? Надолго ли их хватит? И что будет потом, когда это "хватит" закончится?
   Раздумывая над вопросами, я заснул.
  
  
   Отчет N4
  
  
   Институт физиологии выглядел, как подобает солидному научному учреждению: четырехэтажное здание с лепным дворцовым фронтоном, широкой террасой и шестью колонами. Судя по ухоженной территории и свежему ремонту, деньги сюда капают немалые. С чего бы это? Не секрет, что наука и культура у нас давно финансируются по остаточному принципу.
   Может, институт спонсирует какой-нибудь богатенький меценат? Но почему именно физиология, а не кордебалет Большого театра с худенькими девочками в пачках возле нарисованного озера?
   На входе меня остановила парочка гламурных охранников в форме от кутюр.
   - Вы записаны?
   Я изобразил на лице знак вопроса.
   - Простите, не понял...
   Один из парней - рыжеватый блондин с едва заметными веснушками на гладкой коже - пояснил.
   - Я имею в виду процедуры.
   - Я даже не знал, что они существуют, - сказал я и вытащил удостоверение. Процедуры, значит. Вот откуда денежки берутся. - Я веду дело...
   - Мы поняли, - перебил меня второй, темноволосый, с глубоко посаженными серыми глазами. При этом он оглянулся на людей, сидящих на диванах, и понизил голос. - Не будем травмировать клиентов. Чем можем помочь?
   - Мне бы хотелось поговорить с человеком, который хорошо знал Никиту Сергеевича. Посоветуйте, с кем связаться.
   Охранники переглянулись.
   - Стелла? - произнес один. Второй кивнул.
   - Значит так, - начал блондин, возвращая мне удостоверение: - Поднимаетесь на второй этаж и сворачиваете направо. Идете вдоль коридора и читаете таблички. Вам нужна Захаркина Стелла Валентиновна.
   - Стелла - это ее имя?
   - Имя. - Темноволосый охранник поколебался: - Совет хотите?
   - Очень! - ответил я искренне.
   - Предложит называть ее Элла - не отказывайтесь. Она свое имя ненавидит.
   Я протянул руку и оба с готовностью подали мне свои. Оба правши. Оба идиоты. Сломать бы им по пальчику, запомнили бы на всю жизнь.
   Но это был не мой институт, не моя охрана и не моя проблема, поэтому я поблагодарил симпатичных мальчиков и пошел к лестнице, покрытой широким ковром.
   Кабинет Стеллы Захаркиной приютился в самом конце коридора. Я постучал в коричневую деревянную дверь с мозаичным окошечком и услышал низкий женский голос:
   - Войдите.
   Голос мне понравился. В нем не было намека на курение и употребление горячительных напитков - полусорванную хрипловатость, которой щеголяют некоторые эстрадные дивы. Это был красивый, чистый, интонационно богатый голос образованного человека.
   Я вошел и сразу зажмурился. Солнце било в меня прямой наводкой из большого окна с овальным верхом.
   - О, простите, я сейчас, - сказал женский голос.
   Едва слышное шуршание жалюзи - и на мое лицо легла благословенная тень. Я не люблю солнце. У меня на него аллергия.
   Когда зрение вернулось, я увидел большую комнату с длинными столами вдоль стен. Некоторые столы были накрыты прозрачными колпаками. Сквозь стекло виднелись длинные прозрачные трубочки с непонятным содержимым, воткнутые в специальную белую подставку, как ручки в старомодный письменный набор. Вжикнули колесики, кресло отъехало от стола на середину комнаты и развернулось. Я увидел женщину в белом халате. Ее руки в прозрачных резиновых перчатках лежали на неудобных пластмассовых ручках кресла со свободной непринужденностью. Одна нога закинута на другую, юбка доходит до колен... а можно было бы и выше с такими-то ногами.
   - Вы ко мне?
   - Если вы Стелла Валентиновна - к вам.
   - Стелла Валентиновна это я. Присаживайтесь.
   Тут Стелла заметила, что единственное сидячее место в кабинете занято, вскочила и стремительно пронеслась мимо меня. Повеяло запахом духов - что-то цитрусовое, то ли апельсин, то ли грейпфрут. Духи приятные.
   Хозяйка кабинета вернулась со стулом и поставила его напротив своего кресла. Ага, я буду сидеть к окну лицом, а она - спиной. Прием психологов, дерматологов и детективов-любителей.
   Я сел, достал удостоверение и развернул перед ее лицом. Пока Стелла внимательно читала, я ее разглядывал.
   Примерно сорок лет. Выглядит моложе, лет на тридцать пять. Светло-карие глаза с золотистыми искрами вокруг зрачка - будто пыльцу рассыпали. Небольшой вздернутый нос, красивый четко очерченный рот. Густые волнистые волосы обузданы хорошей стрижкой, высокий лоб полукругом обрамляет длинная челка. Впечатление немного портил подбородок, квадратной, почти мужской формы. Вообще лицо нельзя было назвать красивым в строгом смысле, но если выбирать между Стеллой и полуодетыми солистками группы "Про-Статит", я бы раздумывать не стал.
   - Понятно, - сказала, наконец, Стела, изучив удостоверение от корки до корки. Выражение ее лица не изменилось, только тон стал чуточку суше. - Чем могу помочь?
   - Э-э-э...- я изобразил смущение. - Простите, не знаю, как к вам обращаться.
   - Не врите. Охрана на входе наверняка предупредила вас, что я терпеть не могу свое имя и обращаться ко мне нужно "Элла".
   - Вы правы, - признался я. - Еще они предупредили, что так обращаться к вам можно только после официального разрешения.
   - Я разрешаю.
   - А можно мне называть вас "Стелла"? - спросил я. Мне действительно больше нравилось это имя, чем ассоциация с Эллочкой-людоедкой.
   Стелла пожала плечами.
   - Ради бога! Давайте закончим поскорее, мне нужно работать.
   Она одернула и тщательно разгладила юбку на коленях, стараясь не встречаться со мной взглядом.
   Интересно, почему уже второй человек, с которым мне приходится разговаривать о смерти академика, так напряжен? Хотя, возможно, дело не в гибели Шемякина. Просто естественная реакция на красную корочку.
   - Ужасная трагедия, - сказал я, пряча удостоверение в карман. - Как вы думаете, почему его убили?
   - Если бы я знала! Дома Никита образцы не держал, мировое открытие мы в ближайшее время не планировали... - Она, наконец, подняла на меня глаза карамельного цвета и снова пожала плечами. - Нет, не знаю. На ум приходит банальное ограбление.
   - Давно вы знаете Никиту Сергеевича?
   - Больше двадцати лет. - Я изобразил крайнее изумление, она с досадой от него отмахнулась. - Ой, ненавижу притворство! Вы отлично видите, что я старше, чем выгляжу. Мне сорок один год. Никиту Сергеевича знаю со времен университета. Он преподавал биологию, я была его студенткой, потом лаборанткой, потом ассистенткой. Окончила аспирантуру, защитила кандидатскую и докторскую. - Она перечислила свои научные регалии без всякого желания порисоваться, просто констатировала факт. - Потом Никита получил собственный институт и ушел с кафедры. Несколько учеников и сотрудников последовали за ним. - Стелла огляделась и развела руками. - Вот так все и вышло.
   Она подвела итог странным тоном, будто стояла на тлеющих развалинах и разглядывала обугленную внутренность собственного дома. Институт для нее дом родной, потому что никакого другого дома у такой женщины быть не может. Дело не в том, что на безымянном пальце нет гладкого золотого кольца. Дело в особой энергетике, которую излучают умные, красивые и одинокие женщины. Я называю ее "энергией отторжения". Почему? Сделайте такой женщине предложение - тогда поймете.
   - Что он был за человек? - спросил я.
   - В каком смысле? - не поняла Стелла. - Никита Сергеевич был ученым, отцом, мужем, преподавателем... Какая ипостась вас интересует?
   - Выберете сами. Что для него было самым главным?
   - Работа, - ответила она уверенно, не раздумывая. - Я знаю, так полагается говорить, когда умирает известная личность, тем более ученый. Но я говорю не то, что полагается. Никита жил работой. Иногда он просто жил на работе...- Стелла спохватилась и прикусила губу.
   - То есть, обстановка дома была не очень комфортной? - подсказал я.
   - Да нет, я не это имела в виду. - Она резко выдохнула воздух: - А, ладно! Все равно узнаете. Вы же не только меня будете допрашивать...опрашивать, - поправилась она. - Так что кто-нибудь доложит. Лучше уж я. Маргарита Аркадьевна была против того, что мы с Никитой работаем вместе.
   Она с вызовом глянула на меня. Я промолчал.
   - У нас был роман. Давно, еще в университете. Ну, знаете, талантливая студенточка, именитый педагог, занятия в лаборатории до полуночи... - Она криво усмехнулась. - В общем, все по трафарету. Полгода Никита снимал квартиру для встреч, потом ему надоело тратить время, и он меня бросил.
   Я сдержанно кивнул. Мне нравилась ее суровая, лишенная сантиментов откровенность. Не часто женщины признаются мужчинам в таких вещах.
   - Какое-то время я страдала, а потом пришла в себя - продолжала Стелла. - Никита заразил меня вирусом работоспособности, так что врагами мы не стали. Даже наоборот. Став директором института, Никита взял меня " в команду", помог получить комнату в коммуналке и прописаться в Москве. С тех пор наши отношения перешли в дружескую плоскость.
   - А его жена - спросил я. - Она о вас знала?
   - Знала, - ответила Стелла, не раздумывая. - Нашлись добрые люди, доложили.
   - И...как она отреагировала?
   Стелла пожала плечами.
   - Да никак. Скандалов на кафедре не устраивала, и заявления в партком не писала, если вы это имеете в виду. Марго - особа штучная, плебейские выходки не в ее духе. Вы ее видели? - Я отрицательно покачал головой. - Когда увидите, поймете, о чем я говорю. Знаете, есть женщины, способные тремя вежливыми предложениями убить человека...- Стелла спохватилась. - Я, конечно, не имею в виду Никиту.
   - Конечно, - успокоил я ее. - Значит, ей не нравилось, что вы работаете вместе с ее мужем?
   - Мягко сказано. Марго - человек, упертый до фанатизма, она ничего не забывает и ничего не прощает. Столько лет прошло, а она до сих пор на меня не смотрит, когда здоровается. Эдакий "летящий" взгляд мимо плеча и ледяной кивок. - Она пожала плечами. - Никите дома доставалось, это я точно знаю.
   - Тогда не проще ли было вас уволить?
   - Не проще! - отрезала она. - Слушайте, без ложной скромности, я действительно ценный сотрудник. Я досконально знаю каждую программу, над которой мы работаем...работали. Уволить меня и вводить в курс нового человека значило потерять время и большие деньги. Никита объяснял это жене. Иногда Маргарита Аркадьевна соглашалась, иногда нет. Тогда Никита жил на работе.
   - А у вас не жил? - поинтересовался я. - На правах друга, разумеется?
   Левая бровь Стеллы иронически изогнулась.
   - И как бы к этому отнеслись мой муж и трое детей? - Я испугался, что утратил нюх, но она негромко рассмеялась. - Шучу. Мужа нет, детей тоже. Есть кошка, как и полагается старым девам. Нет. Никита никогда не жил у меня. Даже не ночевал ни разу после того, как мы расстались.
   - Он был хорошим человеком? - спросил я серьезно.
   - Очень - ответила она так же серьезно.
   Я понял, что не получил и сотой доли информации о том, каким же человеком был академик Шемякин. И еще понял, что все лобовые атаки обречены на провал. Не такая это женщина, чтобы взять и запросто пустить в душу чужого человека, пускай даже с бордовым удостоверением.
   - А его дети? - переменил я тему. - Никита Сергеевич был к ним привязан?
   - Очень.
   - А они к нему?
   - Очень.
   Ее лицо стало замкнутым, как ворота крепости. Решетка опущена, мост поднят, в темной воде рва плещется стайка пираний. Она знает много, очень много. Вопрос в том, как из нее это вытащить.
   - Меня внизу спросили, записан ли я на процедуру, - перевел я разговор в нейтральное русло. Стелла кивнула.
   - Ну, правильно. На третьем и четвертом этаже у нас клиника и лаборатория.
   - Ух, ты! А я думаю, откуда такая лепота!
   Я махнул рукой вокруг, подразумевая идеально ухоженные клумбы, каменный цветок фонтана, мозаичный паркет, покрытый коврами и дорожками... В общем, уровень заведения.
   - Да, клиника себя окупает.
   - И чем вы там занимаетесь?
   - Частично омоложением, частично выращиванием новых органов. Про стволовые клетки ничего не слышали?
   - Нет, - признался я. - Объясните.
   Стелла нахмурилась:
   - Так... Как бы это...- Она хотела сказать "попроще", но вовремя спохватилась и не проявила бестактность: - Стволовые клетки - это строительный материал организма. Из них можно вырастить любой орган: печень, почки, ухо, зуб... Вы смотрели фильм "Убить Билла?".
   - Да, конечно. Хороший боевик.
   - Актриса Дэрил Ханна потеряла на съемках палец. Сейчас она собирается его вырастить с помощью стволовых клеток. В Лондонской королевской клинике можно вырастить новые зубы. Дороговато, правда. Две тысячи фунтов за зуб.
   - Ого!
   - Это лишь верхушка айсберга. А какие возможности дает клеточная терапия для омоложения организма, мы пока можем только догадываться. Американцы провели ряд опытов с добровольцами старше 60 лет. Представьте, седые волосы темнели, а у женщин прекращалась менопауза! Это как машина времени с движением в молодость!
   - И кто-то уже проехал в обратную сторону?
   Стелла кивнула.
   - Конечно! Наши знаменитости такие вещи скрывают, западные - нет. Софи Лорен, Каррерас, Энтони Хопкинс...очень многие. Правда, им вводили стволовые клетки черной овцы и голубой акулы, поэтому трудно судить о результатах. Американцы наложили вето на клеточную терапию, а швейцарцы работают только со стволовыми клетками животных.
   - А почему американцы закрыли такую перспективную программу?
   - Потому, что методику сочли антигуманной. Стволовые клетки человека получают от эмбриона. Через две недели после зачатия развитие искусственно останавливается...- Стелла посмотрела на меня. - Одним словом, это похоже на аборт, хотя ребенка еще нет. Есть только клетки, из которых можно сформировать любой орган.
   - А что происходит в России?
   - Бардак происходит, - ответила она грубо. - Каждый второй салон красоты предлагает клиентам клеточную терапию. Вот только является ли она клеточной и что это за клетки, - большой вопрос. Чаще всего за умеренную плату клиентам под видом стволовых клеток предлагают "терапию эмбриональными тканями". Это крайне опасно - можно занести ВИЧ, спровоцировать аллергию или даже рак. Но еще страшнее, если чужеродную эмбриональную клетку ввести в организм взрослого человека. Могут наблюдаться такие аномалии, как рост зубов в печени или костей в сердце. Такие случаи, по сведениям Института биологической медицины, уже бывали.
   Я представил и невольно передернул плечами.
   - Кошмар. И никто за это не отвечает?
   Стелла покачала головой.
   - Никто. Обычно пациенты подписывают специальную форму, что они соглашаются на проведение процедур добровольно и в случае осложнений претензий к врачу не имеют.
   - Ничего себе! Это же уголовная статья! Причинение вреда здоровью!
   - Мозги нужно включать! - отрезала Стелла. - Падок наш человек на халяву! Если обывателю предлагают омолодиться за пять копеек, и он соглашается, - пускай расплачивается за собственную глупость! Кстати, что бы ни писали в американских учебниках, впервые серьезно изучением стволовых клеток занялись в Советском Союзе. Еще в 1975 году президиумом Академии наук при Институте цитологии был создан отдел клеточных культур. Параллельно шло формирование легендарной Всесоюзной коллекции, аналогов которой нет нигде в мире. Первые эксперименты с омоложением начались еще в 20-е годы: пионером был русский врач-эмигрант Воронцов. Правда, работал он исключительно с клеточным материалом животных. Но когда стало возможным выделять стволовые клетки из костного мозга взрослого человека, в Европе и Мексике начали открываться исследовательские институты и оздоровительные курорты. Сегодня список стран - лидеров клеточной медицины возглавляют Россия и Швейцария. За ними следуют Германия, Япония, Швеция и, как это ни удивительно, Сингапур. В Америке не перестают обсуждать этическую сторону вопроса. Официально никаких "курортов молодости" в Америке нет, зато по соседству с Калифорнией, в Мексике, располагается огромная клиника клеточной терапии, которую возглавляет врач-американец.
   - А цена вопроса? - спросил я.
   Стелла посмотрела на меня так, будто только что свалилась с розового облака.
   - Цена?... При чем тут деньги? Поймите, клеточная терапия - это не только возможность прожить 120 лет, отпущенные природой! Это конец множества болезней, которые терзают человечество! Мы стоим на самом пороге необыкновенных, выдающихся возможностей и почти ничего о них не знаем! Нужно работать, работать!
   Она резко поднялась и отошла к окну. Я увидел длинную шею и стройную пропорциональную фигуру. Ноги, в самом деле, очень красивые.
   - А как тут работать, если не знаешь, что будет завтра, - пробормотала она и повернулась ко мне, сложив руки на груди. Щеки слегка раскраснелись, и от этого она стала выглядеть моложе. - Никита замыкал на себе множество деловых связей, без которых в наше время существовать невозможно. Мы сейчас все как на иголках. Кто будет новым директором? Пришлют идиота с купленным дипломом, который будет доходы уводить - и конец науке. А для меня институт - всё.
   - И для Никиты Сергеевича тоже?
   - Тоже, - ответила она уверенно. - Клинику он создал только как источник денег для исследований.
   - А кто занимается финансами? - спросил я.
   Стелла посмотрела на меня. Я понял, что ей в голову пришла какая-то мысль, которая ее не то напугала, не то поразила.
   - Никита, - сказала она растеряно. - Всеми финансовыми вопросами занимался только он.
  
  
  
   Отчет N5
  
  
   Когда я вышел из института, солнце растеряло свою яростную дневную агрессию. Воздух посвежел так быстро, как это бывает только весной. Я сел на скамейку неподалеку от пестрой цветочной клумбы и несколько минут просто сидел, не думая ни о чем. Решетка огораживала меня от города...или город от меня, как вам больше нравится. Это давало ощущение безопасности, обманчивое, как все на свете. Бордовые цветы по краю каменного бордюра пахли острым гвоздичным запахом. По-моему, такие же мы сажали на субботнике возле памятника Ленину.
   Мне начала нравиться моя роль. Чистильщикам редко удается беседовать с умными и красивыми женщинами, вроде Стеллы. Я не был в нее влюблен, просто отдавал должное. Мне приходилось убивать красивых женщин. Один раз это была девушка, с которой я спал: избалованная самовлюбленная самка, ходившая только по солнечной стороне тротуара. Ее папаша - известный политик - был занят бесконечными дипломатическими интригами. Мамаша - известный юрист - делала карьеру и рубила бабки. Она же выступала посредницей в деликатных денежных вопросах между мужем и миром смертных. На девчонку обоим было наплевать. Неудивительно, что она наплевала на родителей, когда ей в ручки попал серьезный повод для шантажа. Мне пришлось долго обрабатывать ее в постели, прежде чем я получил бумажку. Ну, а потом... скорбящие родители рыдали перед всеми телекамерами страны. Это была отличная избирательная кампания - даже в дебатах участвовать не пришлось.
   Итак, я по-прежнему почти ничего не знаю о человеке по имени Никита Шемякин, его жене и детях, но каркас начинает походить на живую плоть, пускай даже с содранной кожей. Мне предстоит собрать тело целиком, как Виктору Франкейштейну своего монстра. Пропустить гальванический ток сквозь мертвые мышцы, погрузить в эмбриональные воды, крикнуть, - "живи!", - и увидеть, как откроются мертвые желтые глаза.
   Версии есть, даже целых три. Во-первых, месть пациента. Каким бы крутым профи не был академик Шемякин, рука может дрогнуть. Нужно просмотреть список пациентов академика за три-четыре месяца до смерти. Стелла сказала, что последствия ошибок в работе с клеточным материалом проявляются очень быстро. Собрать материал - задача десятников.
   Версия вторая: деньги. После осмотра стационара, я Стелле поверил: клиника была для академика только дойной коровой. Стоимость каждого высокотехнологичного прибора в лаборатории и процедурной палате начиналась от десяти тысяч долларов. Все здесь было самым лучшим от самых известных производителей. Стелла сказала, что Шемякин немедленно избавлялся от любой техники, как только появлялся её улучшенный аналог. Продавал за половину стоимости и покупал другую - современную. Нужно узнать, кто крышевал институт и какие суммы шли в карман благодетелей. Это задача сенатора. Вход в чертоги такого уровня мне заказан.
   Версия третья: фатальный разговор с женой. Что, если Маргарита снова зарядила пластинку: "Избавься от этой бабы", а академик не сумел остаться в дипломатических рамках? Могла ревнивая женщина шарахнуть мужа в висок каким-нибудь тяжеленьким папье-маше? Запросто. Особенность дамской психологии: чем дольше она владеет мужчиной, тем больше считает его своей собственностью. Ну, как кошелек, перчатки или зонтик. Она может ненавидеть мужа, но запросто убьет либо его, либо женщину, которая вознамерилась его отобрать.
   Ну, и версия четвертая, подброшенная сенатором - конфликт с детьми.
   Кстати, я до сих пор не знаю, как был убит академик. Протокол осмотра места происшествия по этому поводу безмолвствовал. Тело Шемякина сразу доставили в морг Центра, так что вскрытие делал наш специалист. А отсюда упорно вытекает вопрос: каково участие Центра в гибели академика? Может, Центр и есть та структура, которая финансирует работу института физиологии? Предположим, академик утаивал доходы. Или вообразил себя богом и начал недозволенные эксперименты.
   Это была сомнительная версия, но интуиция говорила "тепло". Не очень тепло, просто дуновение южного бриза. Предыдущие версии выглядели куда привлекательнее, если не задаваться вопросом: почему дети Шемякина исчезли сразу после его убийства? Кто они - убийцы, или нежелательные свидетели?
   Когда я добрался до Центра, было четыре часа дня. Солнце заслоняли крыши панельных девятиэтажек. Я купил хот-дог в ближайшем ларьке на колесиках и съел его, наслаждаясь ощущением, что я самый обычный человек. Бутылка минеральной воды завершила обед. Я вытер руки салфеткой и тут же в кармане завибрировал мобильник.
   - Андрей?
   Голос был мужской и очень знакомый. Обаятельный и привлекательный Ярослав Пожидаев.
   - Слушаю, Ярослав.
   - Мне нужно с вами встретиться, - сразу взял быка за рога собеседник. - Ох, черт!...Здравствуйте.
   - Добрый день. Что-нибудь случилось? - осторожно спросил я.
   - Так, есть несколько вопросов, - уклонился Пожидаев.
   Вообще-то его воткнули в дело для того, чтобы он на вопросы отвечал, а не задавал, но не учить же его по методу моего бывшего инструктора! И потом, любой вопрос - не более чем шелуха, в которой содержится зерно ответа.
   - Приезжайте в Центр, - предложил я.
   - Лучше вы ко мне. Адрес на визитке.
   Что же, я не гордый.
   - Когда?
   - Сегодня можете?
   Я посмотрел на часы. Без пятнадцати четыре. Чтобы переговорить с патологом мне потребуется минут двадцать. Чтобы скинуть сенатору запись разговора со Стеллой - пять. Если сенатор на месте, он наверняка захочет узнать, чем я сегодня занимался.
   - Часиков в шесть удобно? - спросил я. - Боюсь, раньше не успею.
   - Удобно, удобно! Приезжайте, я буду ждать.
   Я сунул мобильник в карман и нажал кнопку звонка на чугунной калитке. Вчерашний доберман караулил меня по ту сторону решетки - упорно и бдительно. Через минуту к нему присоединился его родной брат, такой же угольно-черный с коричневым ободком вокруг пасти. Но навстречу мне уже спешил хмурый пожилой мужчина в вытянутом вязаном свитере. Он протянул руку, щелкнул пальцами, и собаки как по команде сели, вывалив из пасти коричнево-розовые языки. У каждого, кто работает в Центре, есть свой фирменный фокус. Мы ими не делимся.
   - Привет, - сказал я инструктору, хотя прекрасно знал, что ответа не получу. И не получил. Мужчина развернулся и ушел в дом.
   - Олег Васильевич здесь? - спросил я у охранника в пластиковой будке.
   Тот утвердительно кивнул.
   Нам разрешается парковаться на спецстоянке возле Центра, но машину сенатора я там не видел никогда. Подозреваю, что уютный двухэтажный особнячок 19 века подпирают массивные четырехугольные колонны подземного гаража. А может там не только паркинг. Я этого никогда не узнаю, да мне и не хочется. Даже если твоя работа - тайна, она со временем становится такой же обыденностью, как любая другая. Я всего лишь евнух, охраняющий сераль с полуодетыми красотками: смотрю, но желания не испытываю.
   - Как успехи? - спросил сенатор, пожав мне руку.
   Я передал ему диктофон, и пока сенатор сбрасывал на свой компьютер наш разговор со Стеллой Захаркиной, коротко изложил свои версии. Кроме последней, разумеется.
   - Разумно, - сказал он, выслушав сжатый отчет. - Насчет пациентов - обратись к патрульному, пускай его ребята побегают. Списки, имена и фамилии, не было ли осложнений, где эти люди сейчас, как себя чувствуют. В общем, пускай соберут материал. По поводу денег тоже интересно, попробую разузнать, кто у Шемякина крестный отец. Но все это вспомогательные версии. Говорю тебе: ищи детей! Жену можешь в расчет не брать. У Маргариты больное сердце, она и руку-то поднимала с трудом.
   - Что, и на спусковой крючок сил не хватило бы?
   - Какой спусковой крючок? - удивился сенатор. И тут же сообразил: - Ты еще не был в морге?!
   Я мог бы ответить, что узнал о том, где находится тело академика только сегодня утром от своего десятника. Еще мог бы прибавить, что половину дня провел в институте микробиологии. Но оправдываться в Центре не принято. Поэтому я просто покачал головой. Сенатор посмотрел на меня со странным выражением, которое я не смог определить и подтолкнул ко мне диктофон. Он проехал по гладкому столу и остановился точно передо мной. Я взял его и вышел.
   Дежурный патолог мне нравился. Он был пожилой, бородатый и уютный, как дедушка Мороз.
   - А-а-а, вот и ты, - сказал он, отрываясь от компьютера с пасьянсом. - Олег Васильевич предупредил, что следствие ведут Знатоки.
   Он засмеялся, я поддержал. В Центре никто, кроме сенатора и патрульного не знает моей специализации. Есть люди, которых называют "деликатными следователями". Видимо, патолог решил, что я отношусь к ним.
   - Чаю хочешь?
   - Хочу, - ответил я. - И какой-нибудь бутерброд, совместимый с хот-догом. Что-то я не наелся.
   - В твоем возрасте питаться с уличных лотков вредно, - заметил он, наставительно, включая электрочайник.
   - В моем возрасте жить вообще вредно, от этого умирают.
   Патолог налил дымящуюся жидкость в идеально чистую чашку, достал из холодильника тарелку с остатками сыра и подвинул ко мне.
   - Извини, хлеб кончился.
   - Обойдусь.
   Я с удовольствием пил горячий сладкий чай, жевал дырявый желтый сыр и разглядывал покойницкую. Вообще, трупы к нам привозят редко, поэтому комната больше напоминает процедурную больничную палату или парную в бане. Стены отделаны новеньким сверкающим кафелем, пол выложен голубой керамической плиткой. Посреди комнаты каталка с зафиксированными колесиками, возле нее передвижной столик со сверкающими хирургическими принадлежностями. Стену справа от двери занимает шкаф, напоминающий камеры хранения на вокзале с очень большими дверцами ячеек. Никакого дурного запаха, никаких пяток с бирками на синих пальцах, торчащих из-под простыни. Одним словом, чай здесь мог бы выпить не только я, но и более впечатлительный человек.
   Патолог терпеливо дождался, когда я закончу чаепитие и только после этого открыл дверцу "камеры хранения". Вытянул тело из холодного промерзшего сумрака и пригласил:
   - Давай, смотри.
   Я подошел и тут же замер, не отрывая взгляда от красной полосы, идущей кругом бритого черепа академика.
   - Вот именно, - сказал патолог. - Хоронить придется в закрытом гробу, или в парике. Я тебе скажу - работал мастер. Крови почти нет, запеклась внутри носа. Так что пришлось повозиться, прежде чем понял, что к чему.
   Многолетняя привычка скрывать мысли сделала свое дело: вместо того, чтобы вскрикнуть, выругаться матом, разбить чашку - в общем, повести себя как хотелось, - я осторожно ощупал твердый ледяной нос Шемякина. Кость не сломана.
   - А вскрытие? Есть что-нибудь интересное?
   Патолог пожал плечами.
   - Нормальный дядька, можно сказать, в хорошей форме. Ну, печень немножко поизносилась, а так - все в порядке.
   - Какие-то инъекции ему делали?
   Патолог уверенно покачал головой.
   - Излазил с лупой каждый сантиметр. Не кололся.
   Я немного постоял, глядя на заострившийся нос, голый череп и каменные скулы. Мертвые лица ни о чем не говорят. Хороший был человек, или плохой, умный или дурак, добрый или злой...ничего. Кусок мертвой протоплазмы. Почему вид мертвой протоплазмы вызывает у меня дурное предчувствие?
   - Копию заключения о смерти дадите?
   - Конечно.
   Патолог отправил тело обратно в металлическую полутьму и закрыл дверцу. Я забрал протокол о вскрытии и поднялся на второй этаж, стараясь не ускорять шаги. Дошел до кабинета сенатора и рванул на себя дверь. Он тут же оторвал от уха мобильный телефон и опустил руку. Видимо, мое лицо показалось ему странным.
   - Почему вы меня не предупредили, что работал "свой"?
   Сенатор прищурился, не спуская с меня выпуклых цепких глаз. Я впечатал в стол бумажный лист.
   - "Носовая перегородка сломана в результате сильного точечного удара и вошла в кору головного мозга, что вызвало летальный исход" - процитировал я и стукнул по столу костяшками пальцев. - Мы учимся этому годами! Это наш удар! Удар чистильщика! Никто не может этого сделать, кроме нас! А ударить без крови из носа вообще может только один человек!
   - В том-то и дело, - сказал сенатор. - Сядь и прекрати орать.
  
  
   Отчет N
  
  
  
   Я опомнился. Сел на стул, несколько раз глубоко вдохнул и задержал дыхание, успокаивая сердце. Мне удается не дышать четыре с половиной минуты, но в досье Центра зафиксированы рекордные три.
   - Вы думаете, я кого-то обучил? - спросил я, когда дыхание выровнялось.
   - Я так не думаю.
   - Но, тогда получается... - Я умолк.
   Сенатор кивнул.
   - Вполне возможно. Кто-то из чистильщиков достиг твоего технического уровня. А может, это вышло случайно - я имею в виду чистоту удара, - пояснил сенатор.
   - Несанкционированное убийство? Кто-то из наших подрабатывает на стороне? - Губы скривились сами собой, настолько фантастической выглядело предположение. - Но это глупо! Почерк виден сразу!
   - Это маловероятно, - согласился сенатор. - Тем более что круг общения Никиты включал людей...другой специальности, - смягчил он выражение специально для меня.
   - Тогда я вообще ничего не понимаю. Если Центр никак не заинтересован в смерти Шемякина....
   - Он не заинтересован, - вклинился сенатор.
   -...то кто мог убить его ударом чистильщика?
   Сенатор покрутил на столе плоский черный мобильник.
   - Ну, например, парень, который учится в Институте физкультуры.
   - Там такому не учат, - возразил я. Тут до меня дошло: - Его сын?
   - Крепкий парень. Ходил на разные тренировки. Руки, наверное, тоже сильные.
   Сенатор исподлобья взглянул на меня. Я молчал, потому что успел отдышаться и опомниться. Глупо злиться. Ты получаешь только ту информацию, которая тебе положена.
   - Андрей был подвержен приступам агрессии, - продолжал сенатор. - Никита вечно жаловался на какие-то проблемы. Пару раз пришлось подключать знакомых из МВД.
   Все это было в досье, но я ждал. Сенатор никогда ничего не говорит просто так.
   - Девочка, конечно, не при чем. Наверняка Таня оказалась просто свидетелем. Но бросить брата в беде не смогла, вот и пустилась с ним в бега. Жаль дуреху. Они с Андреем были довольно близки. Во всяком случае, она одна могла остановить его приступы бешенства. Так что я не исключал бы вероятность случайного удара...высокой точности.
   Это была слабая версия. Удар чистильщика отрабатывается и вычищается на тренажерах примерно два года. Потом - экзамен. Убить человека точно поставленным ударом непросто. Мы сдаем экзамен в группе, причем это первый и последний раз, когда чистильщики могут увидеть друг друга.
   Моей первой жертвой был педофил, на шее которого висел с десяток покалеченных детей. Первое жертвоприношение должно внушить нам, что мы работаем на правое дело, иначе недолго и свихнуться. Нас было пятеро. Один работал, другие смотрели. Парень, сдававший экзамен провалился начисто. Я навсегда запомнил бесконечные удары в основание носа жертвы и глухие стоны из заклеенного скотчем рта. Когда глаза педофила от боли вылезли из орбит, я не выдержал. Отодвинул неудачника и коротко рубанул ребром ладони. Окровавленное лицо дернулось и упало к правому плечу. Я оглянулся. Одного выпускника рвало в углу от отвращения. Остальные были очень, очень бледными. У неудачника тряслись руки.
   - Свободны, - сказал тренер как после обычной тренировки.
   Четверо потянулись к выходу.
   - А я? - услышал я за спиной жалкий трясущийся голос. И только сейчас подумал: интересно, в Центре есть переэкзаменовка?
   - Да, это сложно, - подтвердил сенатор. Я быстро глянул на него. Сенатор не первый раз читает мои мысли. - Это почти невозможно. Но если это так...Ты представляешь, что он может натворить с таким-то анамнезом?!
   Родство с Богом. Это болезнь, которая поражает некоторых чистильщиков после многих лет удачной работы. Иллюзия, что ты имеешь власть над жизнью и смертью других людей. Обычно Центр ловит эту болезнь на ранней стадии и быстро пресекает последствия. Жизнь чистильщика - цепочка устоявшихся привычек, поэтому их легко вычислить и нейтрализовать, когда они ударяются в бега. Чистильщики - даже заболевшие - всегда сохраняют привычку к адекватности. Но Андрей агрессивен, следовательно, непредсказуем.
   - Если так, то это действительно проблема, - сказал я осторожно. - Но почему вы допускаете, что он мог убить родного отца?
   - Вообще-то это ты мне должен рассказать, но в качестве утешительного приза сообщу тебе все, что знаю. Включи диктофон. Будем считать, что ты меня официально допрашиваешь.
   Сенатор откинулся на спинку кресла и откашлялся.
   - За Никитой мы присматриваем десять лет, с тех пор, как он начал заниматься стволовыми клетками, - начал он. - Но знакомы были еще раньше - со времен студенчества. Никита был помешан на идее продления активной жизни человека. Он считал старость чем-то вроде болезни, несправедливым довеском к прожитой жизни. К тому же старость уродлива, особенно женская. Никита ставил перед собой цель дать человеку возможность прожить девяносто лет в сорокалетнем теле и без серьезных заболеваний. А потом, - сенатор повел рукой в воздухе, - наступает тихий сон.
   - Благородно, - сказал я.
   - Да, - задумчиво согласился сенатор. - Это выглядит благородно. Но Никиту интересовала не этическая, а практическая сторона вопроса. Никита был весьма прагматичен. К примеру, женился не на ком-нибудь, а на дочери своего дипломного шефа. Был такой физиолог - Аркадий Колчановский. Тебе это имя вряд ли что-то скажет, а для человека моего поколения - очень много. Один из титанов советской науки, стажировался вместе с Петром Капицей в Лондоне. Это, знаешь ли, в те времена дорогого стоило. В общем, женитьба обеспечила Никите зеленый свет в любом направлении. Сначала тесть взял его к себе на кафедру, потом Никита защитил кандидатскую диссертацию, которую одновременно засчитали докторской. В тридцать лет он был самым молодым профессором в стране, а в сорок один стал академиком.
   - А чем занималась его жена? - спросил я.
   Сенатор пожал плечами.
   - Марго получила кое-какое образование, но никогда не работала. В этом не было необходимости.
   - Говорят, она довольно ревнивая дама.
   - Это не совсем точно, - отозвался сенатор. - Марго была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел. И одновременно с этим самой...как бы это сказать...- он пощелкал пальцами, - ...тщеславной, что ли? Был ей свойственен некий кастовый снобизм. Свой брак с Никитой она рассматривала как деловое соглашение. Ее отец берет на себя обязательство открывать перед Никитой любые двери, а Никита берет на себя обязательство стать ученым мирового масштаба. На меньшее Марго никогда бы не согласилась. Ее место было рядом с гением, поэтому она так жестко реагировала на измену. Для нее это было нарушением контракта.
   - Значит, молодожены иллюзий высоких чувств друг к другу не питали? - уточнил я.
   - Не питали, - подтвердил сенатор. - Да и вряд ли они были способны на высокие чувства. Никиту интересовала только работа, Марго - конкретные результаты. Ну и ее маленькие женские бонусы: выходы в свет под руку с гением.
   - Тогда почему Шемякин изменял жене? Проявление мужской полигамии?
   - Никиту можно было зацепить только одним: мозгами, - не раздумывая, ответил сенатор. - Он не изменял Маргарите в привычном понимании слова, как это делают все мужики. Скажем так: он отдавал дань восхищения. Студенточке, - сенатор кивнул на диктофон с записью голоса Стеллы - удалось его чем-то поразить. А для этого было нужно гораздо больше, чем стройные ножки, поверь мне. Так что женщин у него было очень мало. За последние десять лет - ни одной.
   - Как складывались его отношения с детьми? - спросил я. - Он их любил?
   - По-своему, да. Андрей, конечно, проблемный парень, но Никита не переставал с ним возиться. Таскал к врачам и психологам, постоянно расхлебывал неприятности в школе и в институте. - Сенатор немного подумал и утвердительно кивнул: - Да, я думаю, что он чувствовал свою ответственность. Ну, а с Таней проблем не было. Умненькая девочка и характер образцово-показательный. Домашний ребенок, никаких пьянок-гулянок и отличные оценки.
   - А его жена? - спросил я. - Она любила детей? Они были близки?
   - Трудно сказать. Такие женщины обычно до блеска отмывают витрину и выстраивают перед посторонними манекены. Идеальный брак, идеальный муж, идеальные дети. Насколько они были близки - я не знаю.
   Я задал вопрос, который возник у меня сразу, после прочтения досье академика.
   - Когда родился первый ребенок, Маргарите было больше тридцати лет. А замуж она вышла в двадцать три. Вы не знаете, почему они так долго не имели детей? Не хотели, или не могли?
   - Знаю, - ответил сенатор. - У Марго были проблемы по женской части. Она долго лечилась, прежде чем смогла забеременеть. Я распоряжусь, чтобы тебе сделали копию ее медицинской карты.
   Он встал и вышел из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Сработала привычка, и я послушно поднялся следом, прокручивая в голове новую информацию. Одна фраза отчетливо врезалась мне в память: "Мы знакомы давно, со времен студенчества".
   - Есть дальнейшие планы? - спросил сенатор.
   - Меня просил приехать Пожидаев.
   - А почему ты к нему, а не он к тебе?
   - Я предложил, но он настоял на своей территории.
   - Понятно, - сказал сенатор. - Но было бы лучше, если бы в дальнейшем он приезжал сюда. Сам понимаешь, информация закрытая, а любопытных ушей вокруг полно. Да и незачем лишний раз светиться перед посторонними.
   - Я понял.
   Сенатор пожал мне руку, и я вышел из кабинета. Хотя существовал еще один вопрос, который ни один чистильщик никогда не осмелится задать сенатору: "А где вы учились"?
  
  
   Отчет N
  
  
   Кабинет Пожидаева располагался в уютном старом переулке Москвы, на первом этаже добротного каменного дома. На деревьях едва слышно трепетали полупрозрачные желто-зеленые листки, шум большого города остался где-то позади. Во дворе было тихо и пусто: лишь одна мужская фигура в чопорном костюме-тройке виднелась на скамейке возле подъезда. Мужчина курил знакомые коричневые сигареты с легким запахом ванили. Кучка пепла возле стерильной обуви молчаливо свидетельствовала, что сидит он тут давно.
   Я подошел и позвал:
   - Ярослав!
   Пожидаев поднял на меня глаза, обращенные куда-то внутрь себя. Взгляд был размытым. Он что-то мучительно обдумывает. Он сильно нервничает.
   Затем глаза сфокусировались на мне и стали осмысленными.
   - А, это вы...
   - Надеюсь, я не слишком поздно? - спросил я, протягивая ему руку. Ярослав, немного поколебавшись, пожал ее.
   - Не поздно.
   - А почему вы сидите во дворе? - спросил я.
   - В кабинете у психоаналитика не курят, - ответил Пожидаев. Отряхнул брюки, бросил окурок в мусорную урну возле скамейки и поднялся: - Идемте.
   Я вошел следом за ним в подъезд, каждой клеткой ощущая напряжение, витающее вокруг фигуры в сером костюме. Он знает что-то важное и его рвет на части: говорить, или нет? Сказать все, или только часть? Соврать, или сказать правду?
   Приемная Пожидаева занимала первый нежилой этаж дома. Раньше здесь была приемная начальника Жэка, о чем сообщала табличка, зачем-то оставленная в углу просторной квадратной прихожей. Обычная квартира с безликим евроремонтом, словно над ней поработал дизайнер передачи "Квартирный ответ". Качественная современная отделка, дорогая техника, отмытые до блеска окна. Белый потолок с подвесными светильниками отражался в глубине сверкающего паркета, от стен едва заметно пахло свежей известью и краской. Ремонт закончили недавно, может поэтому квартира казалась необжитой и неуютной. Не хватало индивидуальности, того, что делает квадратные метры не берлогой с кондиционером, а жильем; семейных фотографий, вышитых крестиком диванных подушек, забытых на пластиковом журнальном столике керамических кружек со смешными надписями или именами, картин на стенах...
   - Скажите, чем на самом деле занимается ваша контора?
   Вопрос застиг меня врасплох. Я сунул руку в карман и нащупал маленький прямоугольный диктофон. Привычка задавать ненужные вопросы стремительно сокращала жизнь психолога. Вопрос можно было оставить за кадром, но я, не колеблясь, включил аппарат и благожелательно переспросил:
   - Простите, не понял?
   Пожидаев сел в кресло с высокой прямой спинкой, похожее на трон и посмотрел на меня снизу вверх. Даже в таком положении он умудрялся выглядеть высокомерно. Чистильщик не может позволить себе такую роскошь, как неприязнь или симпатию. Он не вызывал у меня никаких чувств. Я видел его таким, какой он есть: красивый баловень судьбы, который искренне считает, что можно получить от жизни все и при этом сохранить руки стерильно чистыми. Я его раздражал, и он не стремился это скрыть. Но помимо раздражения, им двигало еще какое чувство, иначе он бы мне не позвонил. Страх?... Я привык отличать этот запах среди множества других, а в комнате им определенно пахло.
   - Все вы прекрасно поняли. Давайте не будем прикидываться идиотами. Если вы "вели" Никиту много лет, то лучше меня должны знать привычки его домочадцев. А также круг их друзей и знакомых. Ладно, оставим вашу контору. Вы можете ответить откровенно, зачем я вам понадобился?
   Если я скажу "нет", собеседник мне не поверит, хотя это чистая правда. Для себя я формулировал вопрос шире: зачем мы с Ярославом понадобились Центру? Психологический портрет детей академика Шемякина мог составить любой из пяти его аналитиков, а это монстры, до которых Пожидаеву со всеми его популярными писульками очень далеко, ибо их знание подкрепляется довольно обширной и жутковатой практикой.
   - Вы прекрасно знаете, почему! - отрезал я жестко. - Потому, что вас с семьей Шемякина связывают не только дружеские отношения, и нам это известно. Так что давайте, действительно, не будем прикидываться идиотами!
   Если бы он не был бледен, я бы сказал, что Ярослав побледнел. Он вообще выглядел неважно, но, как ни смешно звучит, ему это шло. Он продолжал оставаться красивым мужчиной, а землистый цвет лица и темные круги под глазами придавали ему романтический ореол в глазах пациенток. То есть, я так думаю.
   - Значит, знаете, - пробормотал он, опуская голову.
   Уф. У меня отлегло от сердца. Если бы блеф не удался, то, зафиксированный на диктофоне, он означал бы мой полный и окончательный провал. Подозреваю, что переэкзаменовок в Центре не бывает.
   Рука психолога захлопала по поверхности столика, стоявшего между креслом и кушеткой в стиле времен Империи - с приподнятым изголовьем и подушкой-валиком. На таком ложе живописцы обычно изображают Жозефину и мадам Рекамье. Я осторожно присел на краешек. Новая материя была холодной и скользкой. Ярослав нашел, наконец, брошенную пачку и сунул в рот длинную коричневую сигареллу.
   - У вас же не курят, - напомнил я.
   - Плевать, - пробормотал он и чиркнул золотой зажигалкой. Я взял пульт и направил его на кондиционер. Мягко зашелестел воздух, затрепетали занавеси на окнах. Ярослав ничего не заметил.
   - Не тяните время, - сказал я. - Как вам известно, оно слишком дорого стоит.
   Он взглянул на меня с удивлением.
   - Я никуда не тороплюсь!
   - Еще бы. Триста долларов в час.
   Сначала он не понял, о чем речь. Действительно, не понял. Потом непритворно разозлился.
   - Господи, да засуньте вы эти деньги...куда хотите! Не нужны они мне! Можете выключить счетчик, я буду разговаривать бесплатно!
   - Марго, - сказал я терпеливо, одним словом возвращая его к интересной теме. Демонстрация бескорыстия нагоняет на меня скуку. Обычная иллюзия человека, считающего, что если он не берет деньги за сотрудничество, значит, он кристально чист. - Маргарита Аркадьевна Шемякина. Расскажите мне все, что вы знаете.
   Он жадно затянулся.
   - За разглашение истории болезни пациента меня могут лишить лицензии.
   - Не лишат, - успокоил я. - Об этом никто никогда не узнает.
   Его фраза была тоненькой, слабенькой ниточкой, и я за нее ухватился. До этого я подозревал психолога в иных, неформальных отношениях с женой академика, а оказалось, что она была его пациенткой. Впрочем, одно не исключает другое.
   - Ну да, у Марго были проблемы... - Было видно, что ему тяжело себя ломать, благо такое случается не часто.
   Он снова присосался к наполовину выкуренной сигарелле и стряхнул на сверкающий пол серые хлопья пепла. Мне хотелось схватить его за плечи, хорошенько встряхнуть, надавать пощечин и заорать: "да рожай ты, наконец!" Это самый эффективный способ общения с избалованными мужчинами, который я знаю. Но я решил приберечь сильнодействующие средства на будущее. Ярослав обладает качествами, от которых пытается избавить других: он не уравновешен и непредсказуем.
   - Она считала, что ее дети....- Он глубоко вздохнул как перед прыжком в глубокую воду и выпалил скороговоркой: - В общем, она считала, что кто-то подменил ее детей.
   Вот это да! Поскольку роль подразумевала, что я обычный, нормальный человек, я не стал скрывать изумление.
   - Как это, "подменил"? В роддоме, что ли?
   Теперь, когда главное было сказано, психолог заговорил живее.
   - Вот именно, в роддоме. Она сплела целую теорию заговора о том, что ее настоящих детей похитили для каких-то опытов, а ей подсунули чужих.
   - Зачем?
   - Больные люди подобных вопросов себе не задают. Угроза для них - самодостаточное чувство. Они живут в душевном дискомфорте, как в коконе и не хотят знать ничего, кроме того, что знают.
   - То есть, Маргарита Шемякина была...ненормальной?
   Ярослав обвел глазами комнату. Не нашел пепельницы, подошел к окну и, открыв тяжелую двойную раму, выбросил окурок на газон.
   - Я бы не стал употреблять это слово, - ответил он, захлопывая окно и возвращаясь на место. - Что такое нормальность, в конце концов? Ни один психолог не даст вам исчерпывающей формулировки. Нормально все, что нам кажется нормальным, потому что критерием для любого человека является он сам. С обывательской точки зрения, Марго была совершенно нормальной женщиной.
   - А как же навязчивая идея?
   Он нетерпеливо отмахнулся.
   - Миллионы людей одержимы маниакальными идеями, от которых окружающим ни жарко, ни холодно! Возьмите, к примеру, коллекционеров-фанатиков; любой психолог скажет, что девяносто процентов из них безумны. Но обычные люди называют эту манию "хобби" и считают ее безобидной, а, значит, не выходящей за рамки нормальности.
   - А идея Марго вышла за эти рамки?
   Во взгляде Ярослава мелькнуло невольное уважение.
   - Вы быстро хватаете. Да, вы поняли правильно. Мания безобидна до тех пор, пока человек не совершает... нечто исключительное.
   - Например, убийство, - договорил я.
   - Да, можно сказать и так.
   - Поэтому вы мне позвонили? - спросил я. - Вы считаете, что мания Марго...перестала быть безобидной?
   Он прошелестел настолько тихо, что я скорее угадал, чем услышал:
   - Если бы я знал....
   Я постарался устроиться удобнее на скользком ложе, но мне это не удалось, а пересесть было некуда:
   - Начнем сначала. Когда Маргарита Шемякина обратилась к вам за помощью?
   - Нет. Не она. Меня попросил Никита. Он очень беспокоился за жену.
   - Значит, Шемякин знал, что его жена считает своих детей чужими?
   - Еще бы! Она, можно сказать, пистолет у его виска держала...- он запнулся и быстро взглянул на меня: - фигурально, конечно.
   Я успокоил его жестом: понял, понял...
   - Маргарита Аркадьевна была хорошей матерью?
   - Она была человеком с гипертрофированным чувством долга. В том числе, материнским.
   - Хорошо, спрошу по-другому. Она любила своих детей?
   Ярослав ненадолго задумался.
   - Трудно сказать. Марго была очень сдержанна в проявлении чувств. Но она добросовестно о них заботилась.
   - Когда она начала думать что детей подменили?
   - Полгода назад. Марго сформулировала свои подозрения и изложила их мужу. Хотя идея могла возникнуть гораздо раньше и тлеть, не выходя на поверхность.
   - Почему у нее возникли такие странные мысли? Были какие-то конкретные причины?
   - Думаю, что в основе ее мании лежало неудовлетворение от неудавшегося брака.
   - Вы считаете, что их брак был неудачным?
   - Не я. Так считала Марго. Что такое "удачный брак"? Союз мужчины и женщины, в котором каждый получает то, что соответствует его внутреннему ожиданию. Идеален союз садиста и мазохиста. Если мужчина бьет женщину, а она считает это проявлением любви - значит, брак можно считать удачным. Но если хотя бы у одного из партнеров возникает ощущение некоего душевного вакуума, он начинает усиленно заполнять пустоты. Мужчина переносит чувства на любовницу, - то есть, пытается реанимировать больное "либидо", - женщина "выпускает пар" на детей, акцентируя их недостатки как оправдание семейного краха. К примеру, "дочь у нас такая некрасивая, что муж не любит бывать дома". Или, "сын у нас такой глупый, что с ним совершенно не о чем разговаривать. Неудивительно, что муж ищет развлечения на стороне".
   - Маргарита Аркадьевна считала, что у мужа есть любовница?
   - Это было бы прекрасно, - ответил Ярослав. - Но в том-то и дело, что любовницы у него не было, и Марго об этом знала.
   - Что же тут прекрасного? - не понял я.
   - Потому что наличие любовницы объясняло бы чувство душевного дискомфорта. Какая нормальная женщина будет чувствовать себя хорошо, зная, что муж "ходит налево"? Но в данном случае все обстояло наоборот: любовницы нет, а дискомфорт есть. Поэтому Марго вынуждена была искать причины душевной нестабильности в собственных детях. Отсюда разговоры о "подмене" и теория заговора.
   - Понятно, - сказал я. - А почему она решила, что детей подменили?
   - Потому что Марго была стопроцентной перфекционисткой. Это тоже психическое заболевание. Вообще-то людей, которых можно назвать "нормальными" с медицинской точки зрения на планете пять - восемь процентов. Все остальные одержимы разнообразными психологическими и психическими недугами. Но, повторюсь, пока человек не причиняет вред себе или окружающим, нет никаких причин изолировать его от общества. Страсть к совершенству можно назвать полезным качеством, потому что оно стимулирует человека двигаться вперед, выделяет его из общей массы. Все гении были перфекционистами. Возьмем, к примеру...
   - Марго, - перебил я. - Меня интересует этот пример.
   - Марго, - покорно повторил Ярослав. - Вы были в доме Шемякиных? - Я покачал головой. - Ну, так сходите. Посмотрите, какой Пантеон она отгрохала своим предкам. Мать - графиня, отец - выдающийся физиолог, нобелевский лауреат, муж - талантливый ученый, почетный член множества медицинских сообществ. А вот детишки подкачали. Андрей - проблемный парень, который учился кое-как и постоянно попадал в неприятные истории. Таня... - Он не договорил и остановился.
   - Да, а что с Таней? - спросил я. - Насколько я знаю, девочка как раз повода для разочарования не подавала! Шесть языков, если не ошибаюсь?
   - Не ошибаетесь.
   - К тому же хорошенькая. Чем же она не устраивала Маргариту Аркадьевну?
   Ярослав угрюмо посмотрел на меня.
   - Она считала, что Таня на них не похожа.
   Я удивился.
   - То есть?... Многие дети не похожи на родителей. Может, она в бабушку пошла, или в дедушку? Такого Маргарита Аркадьевна не допускала?
   - Я и сам не понимаю, что она имела в виду, - сказал Ярослав. - Знаю только одно: Таня раздражала ее гораздо сильнее Андрея... Нет, - перебил он сам себя, глядя в сторону. - Раздражала - это неправильное слово. Марго...- он защелкал пальцами, ловя ускользающее ощущение, - Марго ее...боялась. Нет, не так.
   Он схватился обеими руками за голову и выпалил:
   - Таня была больна!
   - Чем?
   - Не знаю. - Ярослав приложил обе руки к груди. - Клянусь, я действительно не знаю! Таня пришла ко мне всего один раз. Сама пришла, родители об этом не знали. Она плакала. Это был ужасный плач, он шел со дна души. Я никогда не видел, чтобы умная, красивая шестнадцатилетняя девочка из благополучной семьи была в таком отчаянии. Я ничего не понял. Она просидела у меня пятнадцать минут и почти все это время проплакала. Я пытался ее разговорить, но...она убежала. - Он беспомощно посмотрел на меня и развел руками. - Вот и все.
   - Когда это было?
   - Полгода назад, - тихо ответил Пожидаев.
   - То есть, именно тогда, когда Марго сформулировала свою манию?
   Его голова бессильно поникла, что могло означать что угодно, в том числе, утвердительный кивок. Я начал медленно собирать разлетевшиеся мозаичные осколки:
   - Значит, так. Полгода назад дочь академика Шемякина заболела. Болезнь каким-то образом спровоцировала манию его жены, и Маргарита Аркадьевна начала считать своих детей чужими. - Голова психолога приподнялась и снова поникла. Будем считать, что это знак согласия. - Болезнь должна быть...необычной, иначе Маргарита Аркадьевна не употребила бы выражение "не похожа на нас". - Еще один молчаливый кивок. - Она сформулировала теорию заговора и приставила пистолет к виску мужа...фигурально выражаясь. То есть, потребовала от него провести расследование, или экспертизу. А поскольку Никита Сергеевич был нормальным человеком, он в подмену детей, естественно, не поверил и обратился к вам за помощью. Так?
   Ярослав снова кивнул. Я не понимал, почему он так волнуется. Возможно, сработало гипертрофированное чувство профессионализма, проедающее печенку психолога за неверно поставленный диагноз. Можно сказать, перфекционизм в чистом виде.
   - Ярослав, вы спали с Маргаритой Шемякиной? - спросил я в лоб.
   Он устало взглянул на меня.
   - Вы видели статую Свободы?
   - Конечно.
   - А теперь представьте, что она ожила и вам предложили ее трахнуть. - Я добросовестно представил. Получился ужас. - Вот вам и ответ. Поговорите с Марго, тогда поймете, что я имею в виду.
   - Вы боитесь, что Маргарита Аркадьевна убила своего мужа?
   Брови психолога вскинулись на лоб.
   - Мужа?... Господи, вы ничего не поняли! Я не боюсь, что она убила мужа! Я боюсь, что она убила свою дочь! - Он хрустнул пальцами и повторил: - Я боюсь, что она убила Таню!
  
  
   Отчет N
  
  
   Конечно же, я ему не поверил.
   С детства у меня было сильно развито воображение - казалось бы, не лучшее качество чистильщика. Психологи Центра так не считали. Стажеры - это материал, у которого не существует хороших и плохих качеств. Вопрос в том, как обратить их на пользу делу. Мне позволили сохранить воображение и научили правильно его использовать. Я не видел Маргариту Шемякину, но аура этой женщины была настолько сильна, что передалась мне опосредованно, через ее знакомых. Снежная Королева. Этот генотип символизирует в психологии отторжение материнства. Странная аналогия, если учесть, что одиночество вынудило ледяную красавицу похитить чужого ребенка. Снежная королева заморозила его сердце не потому, что была злой - думаю, никакие человеческие чувства, кроме тоски и скуки были ей недоступны. Таким она представляла идеального наследника.
   Я ехал домой. Часть моего сознания контролировала движение, послушно останавливая машину на светофорах и снова трогаясь с места, другая часть - сосредоточенно "переваривала" услышанное.
   Ярослав сказал, что ни разу не видел Таню с тех пор, как она убежала из его кабинета. Когда он приходил к Шемякиным, девушка не выходила из своей комнаты, и не отвечала на телефонные звонки. Несколько раз он слышал, как Таня разговаривает с отцом в своей комнате. В последнее время академик выглядел усталым и удрученным, на вопросы о здоровье дочери только молча качал головой.
   Когда я вернулся домой, часы показывали половину девятого. Разобрав пакеты с продуктами, я приготовил легкий ужин и улегся на диван перед телевизором и начал "листать" каналы. Вездесущие ток-шоу вызывали смертельную скуку, вокальные конкурсы - тоску викторины - раздражение. Выключив телевизор, я потянулся к телефону. Гудки неслись в ухо так долго, что я чуть не дал отбой. Внезапно запыхавшийся женский голос произнес:
   - Извини, никак не могла найти в сумке мобильник.
   - Привет. Ты занята?
   - Я свободна.
   - Я тоже. Может, приедешь?
   - Конечно. Прямо сейчас?
   - Чем скорее, тем лучше.
   - Еду.
   Я бросил трубку на кресло. Приятный способ убить вечер найден.
   Ее зовут Мила. Неплохое начало романа под названием "Любовь чистильщика", где все - сплошное вранье, начиная с названия, кончая именем героини. С возрастом в любовь перестаешь верить, как и в Деда Мороза. Но мужчина есть мужчина, и иногда ему требуется женщина. Возможно, в рафинированном обществе этот факт считается неприличным, но у человеческого организма есть множество неприличных функций. Поймите правильно: я не провожу аналогий между сексом и опорожнением мочевого пузыря, просто и то, и другое одинаково необходимо. Мне нравится заниматься сексом и совершенно не смущает то, что за него приходится платить. Деньги избавляют от множества утомительных забот, вроде ухаживания. Такие отношения кажутся мне честными, потому что обе стороны получают то, что им нужно. "Полюби меня бескорыстно" - лейтмотив жлобов, неудачников и брачных аферистов.
   Мила приехала через час после звонка. Я успел позаниматься на тренажерах и принять душ. Распахнув дверь, я с удовольствием понял, что рад ее видеть. Это было спокойное уравновешенное чувство, не имеющее ничего общего с любовным томлением. Можно сказать, что исходило оно от мозга, а не от сердца. Любому мужчине приятно видеть молодую девушку со стройной фигурой, красивыми ногами, упругой грудью, в которой нет ни капли силикона, и гладкой загорелой кожей - несомненным признаком здоровья. Для меня хорошая фигура значит гораздо больше, чем смазливое личико, но, к счастью, природа не обделила Милу и в этом смысле. У нее были правильные черты лица, умело подчеркнутые хорошей косметикой, ровные здоровые зубы и красивая улыбка. Она тщательно следила за собой и мне это тоже нравилось.
   - Привет.
   - Привет.
   Как обычно, мы обошлись без приветственных поцелуев. У этой девушки, несомненно, есть такт. Ей хватает сообразительности не сюсюкать и не ворковать с клиентом больше, чем этого требует дело. В постели Мила ведет себя умело и раскованно, но как только мы покидаем пределы спальни превращается из героини смелого эротического фильма в уравновешенного зрителя. После секса мы пьем на кухне чай или кофе, и наши немногословные беседы безо всяких попыток влезть в душу, доставляют мне сдержанное удовольствие.
   Я помог ей снять короткую курточку, отороченную мехом. Стройную фигуру облегало серое трикотажное платье чуть ниже колен с ярким замшевым поясом.
   - Ты в прекрасной форме.
   - Спасибо, я стараюсь.
   Мы улыбнулись друг другу. Никаких комплиментов, никакой благодарности - простая констатация факта. Ее одежда никогда не выглядела вульгарно, с намеком на профессию, а сама Мила не была банальной проституткой, которую можно вызвать по телефону, изучив рубрику "Досуг".
   Она оперлась рукой о стену и начала стаскивать с ног оранжевые - под цвет пояса - замшевые сапожки. Я снова отметил ее тактичность - могла бы опереться на мужчину, но не стала этого делать.
   - Чай, кофе? - предложил я. - Может, легкий ужин?
   Она покачала головой. Длинная челка волной поднималась над высоким лбом и стекала на правую сторону лица.
   - Спасибо, есть не хочется. Я бы выпила бокал сухого вина.
   - Белого, красного?
   - Все равно.
   Я кивнул и пошел на кухню. Достал из холодильника бутылку "Сент-Мартена", открытую в ее прошлое посещение, щедро плеснул густо-фиолетовое вино в широкий пузатый бокал. Девочке нужно себя разогреть. Женщине не всегда хочется заниматься сексом, но, в отличие от мужчины, у нее меньше свободы выбора. Особенно, если секс - твоя профессия. Я не считаю это поводом для жалости. Думаю, большинство людей не в восторге от поступков, которые их заставляет совершать жизнь. Мне, например, совсем не хочется убивать людей, но я научился принимать это как неизбежное зло, которое - хочешь, не хочешь - существовало в мире до тебя, и будет существовать после. Надеюсь, у Милы хватает ума не считать себя жертвой, а впрочем, мне все равно, что она думает, когда остается одна.
   Она взяла бокал, я подвинул к ней вазу с фруктами. Сделав глоток, Мила повернула к себе бутылку и изучила этикетку.
   - Та же самая? - спросила она.
   Я механически отметил, что если бы она имела в виду вино, то сказала бы "то же самое".
   - Какая разница?
   - Никакой. Просто спросила.
   Угадать ход ее мыслей нетрудно. Вино - типично женский напиток, мужчины предпочитают высокий градус крепости. Если бутылка до сих пор не допита, значит, в доме не было ни одной женщины, кроме нее. Намек мне не понравилась, поэтому я не стал наливать себе "за компанию". Женщина остается женщиной. Рано или поздно любая из них совершает неразумную попытку "пометить" свою территорию.
   Она почувствовала мое недовольство, потому что допила вино очень быстро и, поставив пустой бокал на стол, бросила на ходу:
   - Я в ванную.
   - Возьми полотенце в шкафу.
   - Хорошо.
   Я, не торопясь, убрал со стола. Через минуту до меня донесся ровный шелест душа.
   Мы познакомились в ресторане. Как я уже сказал, Мила не была дешевой проституткой, в определенном смысле ее можно назвать "дамой полусвета". Интересно, со сколькими мужчинами она спит? Эта мысль посетила меня впервые - порождение глупой собственнической стороны мужской натуры. Отогнать ее было легко. Гораздо больше меня волновал вопрос личной гигиены. В самом начале знакомства я совершил обманный маневр, предложив незащищенный секс. Мила отказала жестко и грубо. Если бы она согласилась, я бы мгновенно и навсегда выставил ее за дверь. Пресекать распространение заразы - назначение моей профессии. Можно сказать, что чистильщики и куртизанки в чем-то схожи.
   Она появилась на пороге кухни в большом банном полотенце, обернутом вокруг груди.
   - Массаж?...
   - С удовольствием.
   Она отлично делала массаж. Может, училась у профессионала, если они еще остались, может, набралась опыта самостоятельно. У нее были сильные чуткие пальцы, разминавшие самые незаметные комочки на усталых мышцах. Через пятнадцать минут меня потянуло в сон. Через сорок - спать расхотелось.
   Все произошло как обычно: качественно, ярко, эмоционально. Сбросив стресс, я с хрустом потянулся. Каждая клеточка тела мурлыкала, словно довольная кошка.
   - Кто первый в ванную?
   - Иди ты, - сказала она, не поднимая головы от подушки.
   Я выдернул себя из кровати и зашлепал босыми ногами по полу. Поскольку я не люблю пылесборники, вроде ковров, пол в моей квартире утеплен. Встав под душ, я с наслаждением растер себя жесткой мочалкой и подставил лицо под тонкие водяные струйки. Чувствовал я себя прекрасно, - душевно и физически, - и это стоило куда больше трехсот долларов, которые я положил на тумбочку возле кровати.
   Кухонные часы показывали, что с момента прихода дамы прошло полтора часа. Лишний раз подивившись точности, с которой Мила рассчитывает время, я достал из холодильника недопитую бутылку вина и разлил остаток в два бокала. Мне было так хорошо, что внутренний цензор не издал ни звука. Неприятности и сложности начнутся завтра. Сейчас - только положительная зарядка батарейки.
   Мила появилась в кухне через десять минут - одетая, умытая, аккуратно причесанная, красивая даже без макияжа.
   - Допьем вино? - предложил я.
   - С удовольствием, - сдержанно улыбнулась она. - Можно сесть?
   - Господи, ну конечно!
   Она села за стол и отщипнула от грозди сочную пурпурную виноградину. Ответственная девочка. До конца "сеанса" остается двадцать минут, которые она честно отрабатывает. Я сел напротив и подпер рукой подбородок.
   Интересно, что она обо мне думает? Скорее всего, я в ее глазах "беспроблемный клиент". Звонит регулярно, платит без обмана, не хам, не извращенец, не импотент. Держит себя в форме, не растолстел, не воняет потом. К тому же и антураж достойный - ремонт, мебель, шелковые простыни, фирменные банные халаты. Одним словом, не худшие условия для работы. У нее хватало ума не демонстрировать фальшивый экстаз, потому что у меня хватило бы ума в него не поверить. Возможно, я не был ей неприятен...хотя только глупец может считать, что знает, о чем думает женщина в постели.
   - Ты странно на меня смотришь, - сказала Мила.
   Я засмеялся.
   - Извини, лезут в голову всякие глупости.
   - Да? Например?
   - Например, что ты обо мне думаешь?
   Вопрос был чистой провокацией, как предложение незащищенного секса. Если бы она спросила, " а для тебя это так важно", или попыталась развить личную тему, начатую с бутылки вина, я бы решил, что пришло время закончить наши отношения. Но она поболтала бокал с остатками темно-багровой жидкости и сказала:
   - Я думаю, что ты....поразительно нормален для нашего времени.
   Сначала я чуть не рассмеялся, но потом подумал, что она права. Работа чистильщика требует повышенной адекватности, которой не отличаются наши клиенты. Можно сказать, что мы, как садовники, выпалываем сорняки, разросшиеся на изрядно запущенной клумбе цивилизации.
   - Ты очень сдержанный человек и прекрасно владеешь собой. Это большая редкость. Современные мужчины истеричны, как бабы.
   Меньше всего мне хотелось обсуждать с ней других мужчин, но объективности ради, я заметил:
   - Сдержанность и самообладание сами по себе не являются положительными качествами. Иногда за ними многое скрывается.
   - И что же скрываешь ты? - спросила она с улыбкой, давая мне возможность отшутиться, но я ответил честно.
   - Наверное, то, что я законченный и безнадежный циник, которому на все наплевать.
   - Вот как? - Она поиграла остатками вина в бокале. - Если это правда, то ты великий актер. Я считала тебя религиозным человеком.
   - А я считал тебя более проницательной. С чего ты это взяла?
   Она пожала плечами.
   - Ты меня не осуждаешь. Мне кажется, ты никого не осуждаешь. Обычно так себя ведут только религиозные люди...- она сделала паузу, - или законченные циники, которым на все наплевать.
   - Вот это ближе к истине, - подтвердил я, взглянув на часы. Время вышло и меня это обрадовало. Разговор начал сползать в недозволенное личное русло.
   Она поняла намек и встала.
   - Ну, мне пора.
   Я вышел следом за ней в коридор и помог одеться.
   - Спасибо, все было прекрасно.
   Она кивнула и вышла из квартиры.
   Меняя постельное белье, я увидел на ночной тумбочке три зеленых банкноты. Они лежали там же, где я их оставил, придавленные ножкой лампы. Неужели не заметила? Нет, не может быть. Я всегда оставляю деньги на одном и том же месте. Это часть наших общих привычек.
   Взяв мобильник, я набрал ее номер. На этот раз она ответила мгновенно, будто ждала звонка.
   - Извини, что поздно беспокою. Не разбудил?
   - Нет, я только что доехала.
   - Ты забыла взять деньги.
   - Я их не забыла. Я их оставила.
   Я сел на кровать. Напротив, в оконном стекле светилось отражение лампы.
   - Ты больше не хочешь со мной встречаться?
   - Хочу. Но я больше не буду брать у тебя деньги.
   Она затаила дыхание, ожидая вопроса, "почему", логично вытекающего из ответа. Но я его не задал.
   - Понятно. Спокойной ночи.
   И дал отбой прежде, чем она успела что-то сказать.
   В целом она выбрала правильную стратегию. Любой нормальный мужчина будет рад сэкономить триста долларов, получив взамен отличный секс с молодой красивой женщиной. Незаметно встречи станут чаще, а беседы чуть интимней - любой нормальный мужчина старается отблагодарить женщину за наслаждение. Поэтому я всегда предпочитал расплачиваться деньгами.
   Сегодня Мила запустила пробный шар. Она ошиблась. Я не был перспективным одиноким парнем с жилплощадью, которого можно зацепить, массируя гипертрофированное мужское самолюбие. У Милы был хороший вкус. Если бы она знала обо мне больше, то не стала бы воплощать в жизнь дешевый бульварный роман о любви киллера и проститутки.
   Укладываясь спать, я подумал о девушке, которая заменит Милу. Возможно, это будет хрупкая блондинка с зелеными глазами. Я не искал разнообразия, - женщины для меня значили мало, - но думал о нем с удовольствием, как любой нормальный мужчина.
   Привязалось словечко.
  
  
  
   Отчет N
  
   Утро началось со звонка сенатора.
   - Как успехи? - спросил он, сразу взяв быка за рога.
   - Потихоньку двигаюсь вперед.
   - Добавь газу, - посоветовал он. - Есть новости о детишках? Что сказал Пожидаев?
   - Я сбросил запись разговора на вашу почту.
   - Да? - Я услышал, как по столу задвигалась мышка. - А, вот, нашел. Сейчас послушаю. Он сказал что-нибудь интересное?
   - Сказал.
   - Вот как? Отлично. Какие у тебя планы?
   - Собираюсь осмотреть квартиру академика.
   - Наши ребята там покопались, но ничего интересного не обнаружили.
   - Мне бы хотелось почувствовать атмосферу.
   - Ну что же, поезжай. Ключи у тебя?
   - Да.
   - Дверь опечатана, но я позвоню, кому нужно. Что будешь делать после этого?
   - Съезжу в школу, где училась девочка. Поговорю с подружками.
   - Почему ты решил начать с нее?
   - Послушаете - поймете. Это не телефонный разговор.
   - Я понял. - Сенатор немного подышал в трубку. - Андрей, время поджимает. Ищи детей. Это сейчас самое главное, понимаешь?
   - Я понимаю.
   Позавтракал я с большим аппетитом. После вчерашней разрядки состояние было бодрое, настроение приподнятое. Позвонив патрульному, я дал ему задание составить список пациентов покойного академика за последние четыре месяца, проверить, есть ли заграничные паспорта у его пропавших детишек и разослать в погранслужбу оповещение об их задержании, если они попытаются выехать за пределы отечества. После чего прихватил связку ключей от квартиры Шемякиных и вышел на улицу.
   Веселая агрессия яркого весеннего солнца вызвала у меня раздражение. Я не люблю солнце, не люблю весну и лето. Мое любимое время года - осень, когда время начинает замедлять свой безумный бег, а природа готовится погрузиться в зимнюю спячку. Осень для меня время зрелой уравновешенности чувств, неторопливого хода мыслей и торжественного красивого перехода в последнюю фазу существования. Я родился осенью, и хотел бы умереть тогда же, осыпанный ее багряной сухой листвой.
   Дом академика стоял в глубине двора за металлической оградой. Старое семиэтажное здание яичного цвета с родословной, о чем сообщали многочисленные мемориальные таблички. Интеллигентная аура прошлого все еще витала над двором с заросшими клумбами и в подъездах с гранитными ступеньками и чугунным кружевом перил.
   - Не закрывайте, пожалуйста!
   Я придержал подъездную дверь и оглянулся. Ко мне торопливым шагом приближалась пожилая женщина с сумкой на широком ремне через плечо. Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне....
   - Не спешите, - сказал я и шире распахнул дверь.
   - Вот спасибо. - Она остановилась рядом, слегка запыхавшись. Блеклые голубые глаза смотрели прямо и простодушно. Женщина заправила растрепавшиеся волосы под платок и спросила с профессиональным любопытством:
   - Вы к кому? Я вас раньше не видела.
   - К Шемякиным.
   Ее глаза широко раскрылись.
   - Что-о-о?... - Я достал из-за пазухи новенькое удостоверение и продемонстрировал собеседнице. Она неловко переступила с ноги на ногу. Приветливая улыбка медленно сползла с ее лица. - Понятно.
   - Я бы хотел с вами поговорить.
   - Мне нужно пенсии разнести, люди ждут.
   - Я не задержу вас надолго.
   Она неохотно согласилась:
   - Ну, тогда ладно.
   Я пропустил ее вперед и вошел следом.
   Лифт в доме был старым - шахта, огороженная металлической сеткой, и кабинка с допотопной дверной ручкой. Когда мы вошли, пол тяжело спружинил и просел. Дискомфортное ощущение, будто проваливаешься в пустоту.
   - Какой этаж? - спросил я.
   - Что? - не поняла она, и тут же сообразила. - Мы будем разговаривать в квартире Никиты Сергеевича?
   - А вы предлагаете на лестничной площадке?
   Она растеряно поморгала. У нее было усталое простоватое лицо человека, сильно помятого жизнью. Перед моими глазами мелькнули короткие кадры: веселая деревенская девчонка в столице, раннее замужество, дети, работа, которая в молодости обманчиво кажется "временной", проблемы, сменяющие одна другую, множество упущенных возможностей. И вот он, итог - существо, похожее на рабочую лошадь с опухшими больными ногами, не ждущее впереди ничего хорошего и смирившееся с этим.
   - Не знаю. Только как же это... в квартире покойника.
   - Его давно увезли, - успокоил я. - Не волнуйтесь.
   Она молча нажала на кнопку с цифрой пять.
   Лифт, екая селезенкой, поднял нас наверх. Когда мы вышли, пол снова издал неприятный чавкающий звук.
   - Провалиться не боитесь? - спросил я.
   - Привыкли уже, - ответила женщина равнодушно. - Каждый год обещают кабину сменить, и все никак.
   Просторная лестничная площадка, залитая солнечным светом и выложенная потрескавшейся плиткой, вызвала смутное дежавю: будто смотришь старый советский фильм. От чисто вымытого пола веяло прохладой. Внизу лестничного пролета виднелась черная металлическая этажерка с цветами. Две высокие двустворчатые двери были украшены табличками, прибитыми над почтовым ящиком. "Академик Колчановский", - прочитал я на опечатанной створке и повернулся к почтальонше.
   - Да, - сказала она, отвечая на мой безмолвный вопрос. - Это квартира Никиты Сергеевича. То есть, его покойного тестя.
   - А почему табличку не поменяли?
   - Маргарита Аркадьевна не позволила.
   Сорвав ленту с печатями, я отпер два допотопных замка. За деревянной створкой, как за старой декорацией, притаилась настоящая дверь - мощная, бронированная, с современными замками и глазком.
   - Прошу, - сказал я, распахивая дверь. Изнутри плеснуло знакомым запахом то ли валерьянки, то ли корвалола. Длинная полутемная кишка коридора. В луче света, падающем из-за поворота, танцуют пылинки.
   Женщина шагнула вперед и тут же обернулась.
   - Только не в ту комнату, где он...где его...
   Она запуталась и беспомощно умолкла.
   - Я понял. Давайте посидим на кухне.
   Почтальонша радостно кивнула, сбросила туфли и пошла по коридору, уверенно ориентируясь. Я двинулся следом, не разуваясь.
   Коридор, как длинный тоннель, привел нас к повороту на кухню. Она оказалась на удивление маленькой - метров девять, не больше. Безликая современная мебель, качественная техника. На стене - календарь со снимками океана, какие-то цифры месяца обведены красным кружочком. На широком белом подоконнике ни пылинки, ни пятнышка. Повсюду царила неуютная стерильная чистота; никаких горшочков с цветами, никаких пестрых салфеток, никаких магнитов на холодильнике со смешными записками и "напоминалками". Это было холодное функциональное помещение, лишенное ощущения семейного тепла.
   Почтальонша скинула ремень и аккуратно пристроила сумку на полу рядом со стулом. Села, вытянула ноги и непроизвольно помассировала икры. Под плотными колготками я увидел проступившие наружу неровные толстые жгуты вен.
   - Болят? - сочувственно спросил я, усаживаясь рядом.
   - Да нет, пока не болят, - ответила она неохотно. - Ближе к вечеру начнут. Вы спрашивайте, а то мне работать нужно.
   Она вела себя как любой нормальный человек, не испытывающий доверия к незнакомому собеседнику. Меня позабавило словечко "нормальный", которое Мила, похоже, прочно ввела в мой лексикон.
   - Давайте знакомиться, - начал я. - Как прикажете к вам обращаться?
   Она с недоумением посмотрела сначала на меня, а потом на девственно чистый стол.
   - Разве вы не будете писать?
   Ну да. В детективах, которые она наверняка смотрит, следователи тщательно записывают показания свидетелей, а потом просят их прочитать и расписаться. Ненавижу писать ручкой.
   - Это не официальный допрос. Если будет нужно, мы вызовем вас повесткой, - сказал я, нащупав в кармане диктофон. - Давайте просто побеседуем.
   - Ну-у-у... давайте, побеседуем, - недоверчиво согласилась она.
   - Так, как вас называть? Представьтесь, пожалуйста.
   Она набрала побольше воздуха и единым духом выговорила:
   - Балыкова Екатерина Семеновна, год рождения пятьдесят шестой, место рождения - Москва, замужем, детей двое, сыну тридцать два года....
   - Стоп, стоп! - Я приподнял руку. - Екатерина Семеновна, так мы запутаемся. Отвечайте только на мои вопросы, от себя ничего не прибавляйте. Давно вы работаете на этом участке?
   Она подняла глаза к потолку и посчитала.
   - Двадцать три года.
   - Ничего себе! - уважительно сказал я. - А вам не трудно?
   - Да что же трудного, участок хороший. Люди интеллигентные, опасаться некого. - Почтальонша погладила больную ногу и сообразила: - Вы про это! Так я без образования, так что выбирать не приходится. Либо подъезды мыть, либо сумку таскать. Уборщице платят мало. Можно дворничихой устроиться, только силы у меня не те, чтобы зимой снег разгребать и лед колоть. Нет, уж лучше сумку таскать. Прошлась с утра - и делай, что хочешь. Опять же, воздухом дышишь...
   - Понятно, - перебил я. - Екатерина Семеновна, вы хорошо знали семью Шемякиных?
   Она пожевала губами, сбившись с мысли.
   - Хорошо? Да нет, не скажу. Никита Сергеевич дома бывал редко, не от мира сего человек. Идет, думает о своем, а ноги мокрые - видно, в лужу попал. Вежливый был, спокойный. В разговоры не вступал, только здоровался. Маргарита Аркадьевна тоже. О чем со мной разговаривать? Они - профессора и академики, а я кто? Принесла письмо, сунула газету в ящик - вот и все знакомство. Люди вежливые, ничего не скажу. Андрей, правда...- Она споткнулась и нерешительно посмотрела на меня.
   - Что "Андрей"? Не здоровался на лестнице?
   - Нет, не то. Раздражительный он был, вспыхивал как огонь. Ну, тогда, конечно, никого не замечал. Как-то раз проскочил мимо меня, чуть с ног не сшиб. Видно с матерью поссорился.
   - Почему вы так думаете?
   - А я как раз на ихнюю площадку поднялась, - объяснила почтальонша. - Маргарита Аркадьевна высунулась, а как меня увидела - дверь перед носом захлопнула. Видно Андрея окликнуть хотела, да при мне постеснялась мусор из избы выносить. Гордая она женщина. Даже чересчур.
   - Давно это было?
   - Давно. Уже и не упомню, когда.
   - И часто они ссорились?
   - Да кто же их знает? Сверху - тишь - гладь, божья благодать, а что под ней... - Неожиданно она радостно улыбнулась - Вот Танюша - душа девица. И поздоровается, и улыбнется, и про здоровье спросит. Даже не верится, что у Маргариты Аркадьевны такая дочка выросла.
   - Когда вы ее видели в последний раз? Я имею в виду Таню.
   - Давно, - ответила она, не задумываясь. - Уж и не упомню, когда. Как-то раз даже спросила Маргариту Аркадьевну, почему дочку не видно, уж не больна ли.
   - И что она ответила?
   - А ничего. Глазами сверкнула, в ведомости расписалась и дверью хлопнула.
   - Где расписалась? - не понял я.
   - Письмо ей пришло. Заказное, - объяснила почтальонша. - Полагается расписаться, порядок такой.
   - Когда это было?
   - В тот самый день, когда Никиту Сергеевича...- она снова не договорила. - Газеты я в тот день не разносила, пришлось из-за одного конверта на участок тащиться. Просила заведующую отложить - двумя днями раньше, двумя позже, - какая разница? Вместе с пенсиями бы и принесла! А Надя говорит, нет, Катюша, письмо из организации, сама знаешь, какой Никита Сергеевич человек. Может тут важные данные. Не доставим вовремя - голову снимут. Разницы нет, что Маргарите Аркадьевне адресовано. Муж и жена - одна сатана.
   - Во сколько это было?
   - Ближе к вечеру, часиков в шесть - семь.
   Я вспомнил отчет патолога. Судя по нему, академика убили около девяти вечера. Тепло, очень тепло...
   - Откуда пришло письмо для Маргариты Аркадьевны? Отправителя помните?
   Она виновато развела руками.
   - Не помню! А ведь видела, что на конверте написано...вернее, напечатано. Красивый такой конверт, большой, голубой, с окошечком, - в окошечке адрес. Какой-то институт - это точно. А какой - не помню. - Почтальонша вздохнула. - Старость не радость. Да вы на почте узнайте. Заказные письма регистрируются. - Она вдруг резко выпрямилась, испуганно глядя на меня. - Господи! Неужели из-за этого письма Никиту Сергеевича убили?
   - А почему вы решили, что его убили?
   Вопрос поразил ее еще больше, чем внезапная догадка. Мыслила Екатерина Семеновна, как и полагается людям ее склада, прямолинейно и неповоротливо. Я буквально услышал, как заскрежетало у нее в голове. Развернуть паровоз на рельсах не так-то просто.
   - Как, почему? - Она захлопала глазами. - А разве нет?
   - Вы видели труп?
   Она содрогнулась.
   - Н-нет... Никто не видел... Его в мешке вынесли...
   - Тогда почему все решили, что академик был убит?
   Она восприняла вопрос как упрек.
   - Да я же никого не обвиняю... я же не знала, - завела она шарманку. Я наклонился, положил руку на шершавую ладонь и поймал ее взгляд, чтобы заставить сконцентрироваться.
   - Екатерина Семеновна, кто вам сказал, что Шемякина убили? - спросил я, глядя в бегающие глаза. - Вы же не сами это решили, правда? - Она покивала. - Ну, вот. Вспомните, с кем вы об этом говорили?
   - Странно все это, - медленно сказала она, перебирая что-то в уме. - Убили - не убили... Если не убили, зачем людей расспрашивать, беспокоить... - Глаза вспыхнули. - Вспомнила! Лидия Ивановна сказала! Вчера меня во дворе остановила, спросила насчет пенсии, ну и сказала, мол, Никиту Сергеевича убили, а Марго в больнице. Это она ее так называет, - объяснила почтальонша. - Марго. Ее все знакомые так называют. А я по имени-отчеству, как же иначе.
   - Кто такая Лидия Ивановна? Где она живет?
   Почтальонша постучала ногой по полу.
   - Покровская. Тут и живет. Прямехонько под Шемякиными. Интеллигентная женщина, раньше в кино снималась. А потом замуж вышла и работу бросила. Муж у нее был хорошо обеспеченный, то ли генерал, то ли маршал. Умер восемь лет назад. Смотрел новости, сердце не выдержало. А у кого выдержит? Я, прежде чем телевизор включить, всегда капли рядом ставлю. Вот раньше были новости - заслушаешься. И спишь спокойно. Корабль на воду спустили, план перевыполнили, посевную начали, даже погода, и та лучше была. Сын мне говорит...
   - Спасибо, Екатерина Семеновна, - снова перебил я. - Люди, наверное, уже заждались.
   Она не сразу вернулась в реальность.
   - Чего заждались? А-а-а, пенсии. - Почтальонша вздохнула и покрепче завязала платок под подбородком. - Пора двигаться, ваша правда. Засиделась. - Она подняла с пола сумку, я помог ей перекинуть ремень наискосок через плечо. - Спасибо. Наболтала я вам, уж не взыщите, если что не так.
   - Вы мне очень помогли.
   - Правда? - Она нерешительно посмотрела на меня. - Легко с вами, сама не знаю, почему. Я думала, двух слов не скажу, а разболталась, как с подружкой.
   - Буду считать это комплиментом.
   Она смутилась.
   - Ну, это уж вам виднее. Если что понадобится - тут я, на участке. Балыкова, Екатерина Семеновна. Вызывайте.
   Я проводил ее в коридор и запер черную бронированную дверь.
  
  
   Отчет N
  
  
   Вернувшись на кухню, я переписал числа, отмеченные красным кружком. Красные даты календаря - обычно так говорят о праздниках. Эту мысль я отмел: чем-чем, а праздниками в доме академика Шемякина не пахло.
   Закрыв глаза, я дал слово воображению. Оно мгновенно нарисовало руку, обводящую цифры красным фломастером. Рука была женской, с худым запястьем и выпирающей косточкой. Кожа смуглая, тронутая увяданием, но без уродливых пигментных пятен. Суховатые, будто вылепленные пальцы, на указательном - большое овальное кольцо с темно-синим камнем. Обручального кольца нет.
   Кто-то скажет, что интуиция и воображение - не лучшие спутники человека моей профессии - и сильно ошибется. Два этих инструмента несколько раз спасали мне жизнь, так что в моем профессиональном чемоданчике им отведены почетные места. Я привык прислушиваться к тому, что шепчут на ухо стражи, куда более древние, чем постоянно бодрствующие пять органов чувств. Сейчас они подсказывали, что отметки в календаре сделала Маргарита Шемякина. Кухня - царство старшей женщины в семье. Никита Шемякин предпочел бы свой ежедневник, а дети - навороченные мобильники.
   Вопрос второй: что могут означать эти зарубки на память? Да что угодно - от визита к стоматологу ( или психологу!) до напоминания о том, что нужно забрать из починки обувь. Или белье из прачечной. Еще раз пролистав календарь, я убедился, что отмеченных дат больше нет. Первая отметка была сделана в начале месяца - четвертого апреля. Две другие - в конце, друг за другом - двадцатого и двадцать второго апреля. К психологу с такой странной регулярностью не ходят и белье так редко не стирают.
   Сунув блокнот в карман, я вышел в коридор. Половицы слегка поскрипывали под ногами. Я присел на корточки и постучал по полу. Доски были ровесниками входной двери - широкие, длинные, прочные. С них сняли краску и покрыли современным лаком. Но даже сквозь него ощущался глубокий насыщенный аромат настоящего дерева без примеси опилок. Такие же полы, только выкрашенные коричневой краской, были в коридоре детского дома. И пахли они так же - остро и чисто. После мытья аромат усиливался и буквально щекотал ноздри. Я закрыл глаза и увидел женщину в халате и платке, выжимающую в ведре половую тряпку. Позади негромко зазвучала знакомая песня:
   - Не слышны в саду даже шорохи...
   Я быстро оглянулся. Радиоприемника на кухне не было.
   Дежавю было мучительным, как попытка поймать за хвост ускользающий сон. Похожее чувство охватывало меня только в одном месте столицы - на набережной, перед старыми двухэтажными домами с темными провалами окон, накрытыми ароматом горячего шоколада и воздухом другого, безвозвратно ушедшего времени. Я никогда не был в этой квартире. Я никогда не был в квартире, похожей на эту. Тогда откуда взялось проклятое чувство, тонкое, как иголочка, покалывающее висок?
   Коридор был узкий и длинный - метров шестнадцать, не меньше. В него выходили пять дверей - три справа, две слева. Еще одна дверь напротив входа вела в просторный совмещенный санузел, а поворот налево - на кухню. Вешалки в коридоре не было - вместо нее в стене виднелись дверцы встроенных шкафов. В одном, на декоративных крючках, вбитых в стену, висела мужская ветровка с клетчатой фланелевой подстежкой и вязаное женское пальто, во втором я увидел обувную тумбочку, где хранились коробки с сапогами и туфлями. В шкафчиках царил такой же идеальный порядок, как и на кухне. Смутно пахло незнакомыми духами.
   Двери по обе стороны коридора, в отличие от входной, выглядели вполне современно: темно-коричневые, гладкие, с небольшим окошком и разноцветным стеклом-амальгамой.
   Буду двигаться по порядку, решил я, открывая первую. Обвел взглядом огромную квадратную комнату с высокими потолками, хрустальной "театральной" люстрой, мебелью из драгоценной карельской березы и множеством картин. Тихо сказал:
   - Вот это да.
   В детстве я любил смотреть комедии с участием Любови Орловой. Они вызывали у меня тревожно-радостное чувство. Глядя на опереточную артистку Верочку, застывшую перед дверью знаменитой ученой Никитиной, я думал, что когда-нибудь буду жить в таком же подъезде: чистом, светлом, просторном. У меня будет такая же большая комната с огромным окном и такая же прихожая с симпатичной лесенкой, ведущей в спальню тетушки Маргариты Львовны, - деталь, напрочь отсутствовавшая в планировке советских квартир. (Прихожая в квартире академика Колчановского, например, ниже всякой критики).
   Фильм снимали в декорациях студии Баррандов, которые не успели вывезти немцы. Было холодно, у актеров шел пар изо рта. Из-за этого многие квартирные сцены пришлось переснять. Такова обратная сторона любой красивой иллюзии.
   Не знаю, почему гостиная академика Шемякина.... нет, академика Колчановского показалась мне декорацией. В этой комнате все выглядело реальным - начиная от кресел и диванчиков с изящно выгнутыми спинками, кончая черным концертным роялем, длинным, как взлетная полоса. За таким роялем артистка Верочка обучала профессоров и академиков симпатичной песенке:
   - Журчат ручьи...
   - Жу-у-урчат, - послушно вторили академики.
   - Нет-нет, мне хотелось бы так: журчат ручьи...
   Я крепко зажмурился, пытаясь удержать возникшее видение. Стоп-кадр. Люди вокруг рояля с бокалами в руках. Женщины в длинных вечерних платьях, мужчины в хорошо сшитых костюмах и военной форме. А за роялем вместо белокурой Верочки - дама с высоко взбитыми черными волосами. Видение медленно потемнело и свернулось, как обуглившаяся бумага. Я снова открыл глаза и вошел в зал.
   Центральное место на левой стене занимал огромный портрет молодой женщины - родной сестры врубелевской царевны Лебедь. Она смотрела на зрителя вполоборота, повернув голову. У женщины были огромные серые глаза, глубокие, как затерянные горные озера, и длинная как у египетской царицы шея. Гладкие темные волосы зачесаны назад и собраны в тяжелый узел на затылке. В мочках маленьких ушей поблескивают бриллианты. Спокойный взгляд напоминал бесстрастие сфинкса.
   Противоположную стену украшал портрет седого мужчины в черном смокинге и галстуке-бабочке. На темной ткани мерцал значок Нобелевского лауреата. Мне понравилось смуглое сухощавое лицо с ироничной складкой губ и крупным породистым носом. Несмотря на возраст, академик Колчановский был подтянут и импозантен. Красивая пара. Таким предкам не грех и Пантеон отгрохать.
   Над диванчиком, рядом с дверью, висела замысловатая картинка под стеклом - генеалогическое древо семейства. Проследив хитросплетение линий и пересечение стрелочек, я отыскал имена Аркадия Николаевича Колчановского и Веры Кирилловны Хвалынской, поженившихся в 1963 году. Список завершали имена последних отпрысков рода - Андрея и Татьяны Шемякиных.
   Оставшееся стенное пространство было увешано пейзажами Левитана и изображениями московских улочек Поленова. Не сомневаюсь, что это были подлинники в чистом виде; других картин Маргарита Шемякина в своем Пантеоне просто не потерпела бы. Портретов или фотографий мужа и детей я в этой комнате не нашел.
   Не было фотографий Никиты Шемякина и в его рабочем кабинете. Комната казалась небольшой. Толстый ковер закрывал всю поверхность пола - от стены до стены. Плотные синие шторы присобраны полукругом, негромко тикают часы на стене.
   Два высоких книжных шкафа исполняли роль перегородки. Заглянув за них, я увидел тахту, накрытую пледом. Рядом с ней стояла тумбочка, под лампой, на романе Диккенса лежали аккуратно сложенные очки. Наглядная иллюстрация личной жизни академика.
   Большую часть рабочего пространства кабинета занимал монументальный письменный стол с зеленой замшевой обивкой. Огромная дубовая тумба украшена узорной резьбой, из дверцы торчит большой фигурный ключ. Заглянув внутрь, я увидел, что тумба пуста, как и поверхность стола. Очевидно, архив академика изъят Центром.
   Старый металлический сейф с распахнутой дверцей вносил нотку диссонанса в шикарно-старомодную обстановку - такой допотопный монстр был бы уместен в бухгалтерии какого-нибудь советского НИИ. Что здесь хранилось? Деньги? Драгоценности? Профессиональные регалии? Или что-то другое, гораздо более ценное?
   Последняя дверь по правую сторону коридора вела в спальню. Темно-коричневые шелковые обои придавали комнате мрачный вид. Над широкой кроватью я увидел портрет молодой женщины, очень похожей на царевну Лебедь. Те же огромные, широко расставленные глаза, те же высокие, нежно очерченные скулы, та же изящная шея. Бросались в глаза и отличия - например, жесткая линия губ, придававшая лицу зловещий оттенок, да и выражение глаз было иное, чем на портрете в гостиной - пасмурное, испытующее. Маргарита Колчановская была хороша, но иначе, чем мать
   Стена напротив портрета была сплошь увешана фотографиями академика Колчановского и его жены, а также - снимками их дочери с мужем. Колчановский с женой были сняты на фоне Эйфелевой башни, статуи Свободы, Винзорского замка и Собора Парижской богоматери. Снимки Маргариты Шемякиной с мужем полностью повторяли антураж: даже ракурс был выбран тот же, что и на фотографиях родителей.
   Поверхность туалетного столика была почти пуста - флакончик с духами, баночка недорогого отечественного крема, пудреница и тушь. Интересно взглянуть на женщину, которая может себе позволить в пятидесятилетнем возрасте такой косметический набор. Открыв гардероб, я увидел ряд вешалок с платьями и пиджаками. Маргарита Шемякина предпочитала темно-коричневые и оливковые цвета. Несколько вечерних платьев показались мне старомодными, словно их надевали давно, а шить новые не было необходимости.
   Возле кровати на ночном столике лежала книга. Как и покойный академик, Маргарита Шемякина предпочитала английскую прозу. Джейн Остин, "Эмма". Я перелистал страницы недорогого издания в мягкой обложке. В середине лежал блокнотный лист, на котором небрежным крупным почерком было написано: "Для Ромы". Даже следовал список продуктов, которые обычно составляют рачительные хозяйки, отправляясь в магазин. Я сложил бумажку и сунул ее в карман.
   Открывая двери с левой стороны коридора, я уже знал, что увижу. Обстановка в комнатах детей академика была почти одинаковой: зеркальный шкаф-купе, раскладной диван, компьютерный стол. В комнате Андрея с потолка свисала боксерская груша, а на стенах были расклеены плакаты с изображением Джеки Чана, Брюса Ли и Марка Дакаскоса. В комнате дочери обстановку дополнял туалетный столик с зеркалом, завешанным плотным платком - обычная примета дома, где есть покойник. Вещей в гардеробе немного. Обычный набор молодой девушки - свитера, джинсы, пуловеры, рубашки, маечки с забавными рисунками. Все вещи новые, дорогие, хорошего качества. Отдельно на вешалке висела клетчатая "шотландская" юбочка в складку, темно-синий жилет и белая рубашка с галстуком - видимо, форма колледжа, в котором училась Таня.
   Я присел на корточки и по очереди перебрал книги, стопками, лежавшие вдоль стены. Не баловали родители своих детишек. Мало того, что обстановка спартанская, даже книжные полки прибить в комнате дочери не озаботились. Книг было много, все на разных языках. Я перетряхнул каждую, но никаких бумажных вкладышей не обнаружил. Не нашел и системных блоков, когда-то стоявших под угловыми столиками с мониторами. Вероятно, их уже изучают специалисты Центра.
   Книг в комнате Андрея Шемякина не было. Зато в специальном стеллаже стояло множество видеодисков, в основном, бои без правил. Телевизоров нет ни в одной комнате, кроме гостиной. Впрочем, при наличии компьютера, телевизор - лишняя деталь обстановки. Комната небольшая, чистая, как и все остальные помещения в квартире отмеченная каким-то неуютным холодом. Даже в общежитии люди стараются создать свой собственный мирок. В спальне с двадцатью кроватями я устроил свой собственный тайник, где хранил денежную мелочь по пятнадцать и двадцать копеек. Он был слева от двери, за неплотно пригнанным деревянным плинтусом.
   Я присел на корточки возле двери и попытался расшатать деревяшку. Она легко вышла из пазы. Не знаю, почему я не удивился. Как сказано у Марка Твена, все мальчишки во все времена одинаковы. Достав телефон, я включил "фонарик", лег на пол и осветил темную глубину. Пусто. Пыльный след говорит, что когда-то здесь лежал небольшой четырехугольный предмет. Может, жесткий диск, может, записная книжка.
   На всякий случай, я проверил плинтусы в комнате Татьяны, но тайников не обнаружил. Отряхнул руки, вышел из квартиры и запер дверь. Не знаю, что чувствовали, уходя, гости академика, лично мне было здесь неуютно. Обычные люди о такой квартире могут только мечтать. О чем мечтали члены этой семьи? Не знаю, но я им не завидовал.
  
  
  
   Отчет N
  
  
  
  
   Дверь с кнопкой звонка этажом ниже выглядела вполне современно.
   Из-за двери пахло горячим какао. Запах вызвал воспоминание: воскресное утро, множество столиков в столовой и дымящиеся кружки с густым шоколадным напитком. В детстве он казался мне нектаром богов. Я завидовал взрослым, которые могли пить его когда угодно, и есть шоколад, не спрашивая разрешения.
   Звонок разразился переливчатой птичьей трелью. Прошла минута. Изнутри не доносилось ни звука. Я выждал еще немного и снова нажал на кнопку.
   - Иду, иду! - ответил высокий женский голос. - Подождите немного!
   Определить возраст невидимой дамы по голосу я не смог - тембр был чистым и свежим.
   Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Поверх толстой цепочки на меня глянул блестящий ярко-синий глаз.
   - Что вам угодно?
   А вот этот оборот говорил о многом: и о возрасте дамы, и о ее социальном статусе. Я достал удостоверение, которое за два дня успело немного помяться. Как ни странно, трещинки на корочке придали документу более убедительный вид. Раскрыв удостоверение, я продемонстрировал его собеседнице. Возможно, она тоже смотрит детективы.
   - Лидия Ивановна? Мне нужно с вами поговорить.
   Глаз сощурился, наружу высунулась сморщенная рука с аккуратным неярким маникюром.
   - Позвольте, я плохо вижу.
   Я выпустил удостоверение. Через минуту забренчала цепочка, дверь распахнулась, и я заморгал, ослепленный ярким светом.
   - Прошу прощения за меры предосторожности, - сказал хорошо поставленный женский голос. - Сами знаете, в какое время живем.
   Я осторожно приоткрыл веки. Солнечного света хозяйке было мало. В прихожей горели светильники, развешенные по стенам, и большая люстра с хрустальными плафонами.
   - Ох, знаю, - сказал я, принимая удостоверение обратно. - А вдруг документ фальшивый?
   - И так бывает, - согласилась хозяйка. - Выглядит солидно, а там - кто его знает. Имейте в виду: никаких ценностей я в доме не держу. Так что, если у вас на уме что-то дурное, можете не терять времени даром.
   - Тогда перейдем сразу к делу. Вы, наверное, и сами догадались, зачем я пришел.
   - Догадалась, - подтвердила хозяйка. - Вы проходите, не в коридоре же разговаривать. Можете не разуваться.
   И пошла вперед, указывая дорогу. Я двинулся следом, на ходу обшаривая глазами прихожую.
   Длинная и узкая, она отличалась от прихожей академика современным ремонтом. Паркетный пол, аккуратно начищенный мастикой. Вместо встроенных шкафов - современная вешалка с небольшим круглым пуфом, чтобы удобнее было обуваться. В углу стояла корзина с тростью и двумя зонтиками: черным и оранжево-серым, с рисунком. Прислушиваясь к себе, я не уловил даже отголоска мучительного беспокойного напряжения, которое ощущал наверху. Квартира была чужая, совершенно незнакомая, и эта мысль почему-то успокаивала.
   - Сюда, пожалуйста!
   Хозяйка открыла дверь комнаты, которая в обеих квартирах исполняла роль зала.
   - Ничего себе! - не сдержался я.
   Стена между гостиной и кабинетом была сломана, огромное пространство разделяла красивая декоративная арка. За ней виднелся мраморный камин и два высоких кресла с прямыми деревянными спинками. Обстановку нельзя было назвать старинной - скорее, старой. Было заметно, что за немногочисленной мебелью любовно ухаживали: деревянная спинка дивана сверкала свежим лаком, потрескавшуюся кожу заменили новой, того же цвета. Маленький столик возле дивана накрыт ажурной вязаной салфеткой, как и этажерки у окна с расставленными на них цветами. Над диваном сверкает слегка потускневшее, но все еще прелестное зеркало в ажурной металлической оправе.
   Справа от входа - небольшой кабинетный рояль с фотографией Святослава Рихтера и его автографом, на стене - портрет мужчины в форме с генеральскими погонами: мясистые багровые щеки, жесткий прицельный взгляд, толстая шея в складочку. Женских портретов я не увидел, их заменили фотографии, развешанные по стенам. На круглом обеденном столе посреди комнаты - хрустальная ваза с длинными капризно изогнутыми стеблями желтых тюльпанов.
   - Нравится?
   - Очень, - ответил я искренне. - Похоже на старые фильмы с Валентиной Серовой. Будто в другое время попал.
   Хозяйка повернулась, медленно оглядывая комнату моими глазами.
   - Думаю, посторонним людям все это кажется смешным, - признала она смущенно. - Внуки давно предлагают мне снести на помойку всю эту рухлядь - так они это называют - и купить новую мебель. Но я не могу. Слишком много воспоминаний. Понимаете?
   - Понимаю.
   Она повернулась ко мне - высокая женщина с удивительно прямой спиной и гордой посадкой головы. Длинное платье драпировалось на ней, как туника на греческих статуях, солнечные лучи ярко освещали лицо.
   Старость беспощадна, но в данном случае она решила проявить милосердие. Такой красивой старой... дамы - иначе назвать мою визави не поворачивался язык - я не видел никогда.
   Ей было не меньше семидесяти лет - возможно, даже больше. Сеточка морщин на ее лице выглядела как кракелюры на старинном портрете - стильно и благородно. У дамы были поразительно четкие черты лица, не размытые временем. Огромные, ярко-синие глаза остались блестящими и молодыми. Тонкий прямой нос, небольшой, правильно очерченный рот, густая седина, просто и изысканно зачесанная назад. В этой женщине определенно чувствовался класс. Наверное, мое лицо красноречиво отражало переполнявшие меня чувства, потому что она слегка усмехнулась уголками губ и неожиданно спросила:
   - Хотите какао?
   - С удовольствием, - ответил я, не успев подумать о том, что давным-давно отказался от всего сладкого.
   Хозяйка кивнула, направляясь к двери. Я спросил вдогонку:
   - Вам помочь?
   - Благодарю, я пока справляюсь сама.
   Она вышла. Из кухни донеслось тихое позвякивание посуды. Стараясь двигаться неслышно, я быстро прошелся по комнате, рассматривая фотографии. Они были здесь повсюду: на этажерках, рядом с фиалками и геранью в горшочках, на полках книжного шкафчика, на рояле и на стенах.
   Современные цветные снимки запечатлели симпатичного парня с девушкой, похожих друг на друга и одновременно на хозяйку дома. Очевидно, те самые внуки, предлагавшие бабушке избавиться от воспоминаний. Молодость живет без оглядки на прошлое - она устремлена в будущее.
   На черно-белых глянцевых снимках - молодая Лидия Покровская с мужем, дочерью и сыном. Яркие родительские черты - красота и агрессия - передались детям в смягченном виде, слегка размытыми. Я бы назвал девушку хорошенькой. Сын унаследовал твердый отцовский подбородок, однако черты его лица были лишены агрессивной крепости - словно вино, разбавленное водой.
   Больше всего мне понравились старые коричневатые снимки на плотном картоне, висевшие на стене - кажется, они называются даггеротипы. Юная и невыразимо прекрасная Лидия Покровская анфас и в профиль. Портреты в полный рост, стоя и сидя. В исторических костюмах и модных шляпках. У нее была прелестная фигура: талия-рюмочка и округлые гладкие руки. С идеальными чертами ее лица одинаково органично сочетались греческая туника, индийское сари и высокая русская шапка из соболей, надетая поверх тонкого плата.
   Воспоминаниям в этом доме жилось хорошо. И надо сказать, они того стоили.
   - Ярмарка Тщеславия, - произнесла вернувшаяся хозяйка, расставляя на маленьком столике тонкие серебряные чашечки. Над ними поднимался тонкий ванильный дымок. - Наверное, давно пора их снять, но у меня редко бывают посетители.
   - Зачем же снимать? - возразил я. - По-моему, изумительные снимки.
   Она улыбнулась.
   - Сравнение, как говорится, не в нашу пользу.
   - Вы очень красивая женщина, - сказал я. Прозвучало неловко и неуклюже, как любая правда. Я рассердился то ли на хозяйку, то ли на себя, и сухо добавил: - Думаю, что вы и сами это знаете.
   Она села на диван, изучая меня неторопливым взглядом. Двадцать лет назад мужчины под этим взглядом падали к ее ногам, как перезрелые яблоки. Даже сейчас я чувствовал неотразимый магнетизм ее личности.
   Покровская задумчиво продекламировала:
   - Кто знает, что такое красота,
   За что ее обожествляют люди,
   Сосуд она, в котором пустота,
   Или огонь, мерцающий в сосуде?
   И тут же, не дав, как следует осмыслить стихи, добавила будничным тоном:
   - Садитесь, остынет.
   Я сел, чувствуя, как по рукам бегут мелкие щекотные мураши. У этой женщины фантастическое обаяние, которое она включала и регулировала по собственному желанию. Не думаю, что ей хотелось меня очаровать - при всех своих недостатках, я не тщеславен, а бывшая актриса отнюдь не глупа. Для нее это была легкая, почти бессознательная тренировка, - так футболист на пустом поле подбрасывает мяч ногой, разминаясь перед игрой.
   Я осторожно взялся за тонкую изогнутую ручку. Какао подали в сияющих серебряных чашках, на стенках которых был выгравирован английский деревенский пейзаж.
   - Вы говорили, что ценностей в доме не держите.
   Она сделала глоток и аккуратно поставила чашечку на стол.
   - Да, правда. В моем возрасте начинаешь понимать, что стоимость вещи - понятие относительное. Когда мы с мужем покупали этот сервиз в комиссионке на Арбате - знаете, был такой знаменитый магазинчик неподалеку от "Праги" - он стоил сто пятьдесят рублей. Это было...- она прищурилась, вспоминая, - в шестьдесят втором году. Шесть чашек, поднос, кувшин. Работа англичанина Якоба Филдса. Сейчас его сервизы стоят безумных денег. Но свой я не продам ни за что на свете!
   Я поднял чашечку повыше и еще раз полюбовался тонкой гравировкой.
   - Если воспоминания вам так дороги, я бы сказал, что вы - счастливая женщина.
   Она немного поразмыслила, кивая каким-то внутренним мыслям.
   - Думаю, вы правы. Я прожила долгую жизнь, но болячки меня пока не одолели. Мои родители дожили до глубокой старости и умерли в своих постелях. На моих глазах творилась история, и я играла в этом кино эпизодическую, но весьма интересную роль. У меня был прекрасный муж, здоровые дети и любящие внуки. Я видела потрясающих людей, имена которых звучат сегодня, как легенда. Некоторые из них бывали в нашем доме запросто. Я не сидела в тюрьме, не была в ссылке, а если когда-то голодала, то почти этого не помню. Я - счастливая женщина.
   - Почему вы говорите о себе в прошедшем времени?
   Она взглянула на меня, и блеск в ее глазах на секунду померк.
   - Потому что я сама - сплошное прошедшее время.
   - Вам не нравится настоящее?
   - Нет, - ответила она смущенно, словно извиняясь. - Не нравится. Оно примитивное, как рефлексы - купил, продал, украл... Я привыкла к людям, с гипертрофированной духовностью.
   - Что это означает?
   - Это означает способность отказаться от выгоды, ради мечты.
   - Как вы когда-то отказались от кино?
   Она весело дернула бровью. Не обиделась - развеселилась.
   - Какая дамская колкость... Между прочим, вы абсолютно правы. Я успела сняться в десяти фильмах, меня любили зрители. Но я никогда не мечтала о славе и поклонниках. Кино для меня было деловым предприятием: роли приносили деньги, а деньги - комфорт. Поэтому, когда Саша, - она бросила взгляд на портрет над роялем, хотя я и так понял, кого она имеет в виду, - поставил условие: либо семья, либо работа, - я обрадовалась.
   - Чему?
   - Я сменила нелюбимую работу на ту, о которой мечтала.
   - Вы мечтали быть домохозяйкой?
   - Я мечтала быть женщиной, а это самая трудная работа на свете. - Она поставила чашечку на стол и аккуратно промокнула губы белоснежной льняной салфеткой. - Вы никогда не задумывались, почему девятнадцатый век оставил после себя целую плеяду гениев?
   - Потому, что в этом веке родилось много талантливых людей.
   - И сейчас их рождается не меньше. Исчезли условия, при которых они могли стать учеными, писателями, поэтами, музыкантами, художниками, скульпторами...
   - И в чем секрет?
   - В том, что раньше мамы занимались своими детьми. В том, что они умели вовремя распознать способности своих детей и дать им правильное направление. Когда говорят о родителях великих людей, почему-то в первую очередь вспоминают их отцов - например, Леопольда Моцарта... Конечно, он сделал для сына очень многое, но это скорее исключение, чем правило. В хороших семьях отцы зарабатывали деньги, а воспитанием и начальным образованием детей занимались матери. Был, к примеру, такой выдающийся музыкант - Феликс Мендельсон, слышали?
   - Кажется, немецкий композитор?
   - Он окончил консерваторию дважды - как композитор и пианист, причем оба раза блестяще. Мендельсон родился в состоятельной еврейской семье, где папочка занимался торговлей и, естественно, мечтал, чтобы единственный ребенок пошел по его стопам. К счастью, мамочка прекрасно играла на рояле. Она стала первой учительницей сына и отправила его в консерваторию. Или, например, мать Федерико Лорки. Выдающаяся была женщина, только мало кто об этом вспоминает: три иностранных языка, блистательная игра на рояле, знание народной испанской музыки и традиций народного пения "канте хондо". Именно она натолкнула младшего сына на мысль попытаться совместить музыкальный ритм со стихосложением. Именно она отправила его в университет Саламанки, к Мигелю Унамуно - знаменитому ректору - поэту. Именно благодаря ее стараниям мы сегодня знаем великого поэта - Федерико Гарсиа Лорку. Перечислять можно бесконечно. Копните биографию любого гения - Скрябина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Мечникова, Менделеева, Левитана, Айвазовского, Серова... - за всеми стоят скромные добросовестные мамочки, которые очень хорошо делали свою работу. Вот и весь секрет.
   Я поставил чашку с густым коричневым осадком на стол. Потянулся к салфетке, продетой в кольцо, но тут же одернул руку - такой ослепительно белой выглядела ткань.
   - Простите, у вас нет бумажных салфеток?
   - Что вы! Я их в доме не держу, - спокойно ответила хозяйка.
   Я достал из кармана носовой платок и вытер губы, чтобы не испачкать белоснежную хрустящую ткань. Покровская улыбнулась, но ничего не сказала.
   - Значит, вы считаете, что женщины вообще не должны работать?
   - Они должны работать дома.
   - Все? Без исключения? Даже если они этого не хотят?
   - Любая нормальная женщина хочет заниматься своей семьей. Но, конечно, исключения есть из любого правила. Это женщины-гении и женщины, которые по каким-то причинам не имеют детей. Для таких женщин работа вне дома необходимость и спасение.
   - Не думаю, что большинство с вами согласится. Женщинам нравится быть независимыми. Это дает им свободу выбора.
   - Да, современные женщины очень испорчены, - согласилась она. - Но не по своей вине. Женщинам приходится зарабатывать на жизнь, потому что мужчины перестали их обеспечивать.
   - Многие женщины считают унизительным зависеть от мужчины.
   - Они просто не знают, что такое настоящий мужчина, - возразила Покровская. - Их почти не осталось.
   - Потому, что мамы перестали воспитывать своих детей.
   - Вот именно. - Она улыбнулась. - Круг замкнулся.
   Я сунул платок в карман. Пальцы наткнулись на что-то холодное и твердое. Мама, дорогая! Я забыл включить диктофон! Такой позорной забывчивости со мной не случалось никогда. Определенно, таких женщин как Лидия Покровская триста лет назад сжигали на площадях с табличкой "ведьма" на шее.
   Незаметно включив диктофон, я спросил:
   - Лидия Ивановна, как вы считаете, Маргарита Шемякина хорошо делала свою работу?
   Мне показалось, что она нахмурилась. Немного, почти незаметно.
   - Марго?... Ну, не знаю... Таня с Андреем всегда прекрасно выглядели.
   - Я не спрашиваю, как их кормили и одевали. Не сомневаюсь, что в этом смысле дети ни в чем не нуждались. Я спрашиваю о том, занималась ли Маргарита Аркадьевна со своими детьми музыкой и иностранными языками.
   - Да, я понимаю, что вы имеете в виду. - На этот раз морщины на ее лбу прорезались вполне отчетливо. - Я отвечу так: Марго умела играть на рояле и хорошо говорила по английски.
   - Это означает, "нет"?
   - Андрей Константинович! - Я поразился тому, что, прочитав удостоверение, она запомнила мое имя и отчество. - Вы спрашиваете об очень тонкой вещи - о степени душевной близости. Иногда на этот вопрос не могут ответить даже члены семьи. Мы с Маргаритой не были подругами - я ровесница ее матери. После смерти Верочки и Аркадия Петровича я очень редко бывала у них в доме. Так что все, что я могу сказать основано на ощущениях, а не на фактах.
   - Знаете, вашим ощущениям я поверю больше, чем некоторым фактам.
   Она одобрительно взглянула на меня.
   - И правильно сделаете. У женщин сильно развита интуиция. Так вот, я буду говорить, а вы считайте, что читаете художественную прозу. - Она сделала паузу. - Когда я бывала в доме Маргариты и Никиты, мне казалось, что в воздухе пахнет бензином. О, я очень чувствительна к запахам! - сказала она торопливо, не дав себя перебить. - Конечно, никаким бензином там не пахло! Марго пользовалась духами и косметикой из серии "Герлен", Никита предпочитал консервативные марки, типа "Фаренгейт". Андрей и Таня, по-моему, не пользовались ничем, кроме дезодоранта. Но мне всегда казалось, что в воздухе вспыхивают маленькие искорки - знаете, как на оголенном проводе. И рано или поздно должен произойти взрыв.
   - Поэтому вы сказали почтальону, что Никиту Сергеевича убили? Это была ваша догадка?
   Она взглянула мне прямо в глаза.
   - Нет, это была стопроцентная уверенность. Знаете, в нашем доме хорошая звукоизоляция, но они кричали так громко, что я слышала все. Не слова - голоса.
   - Кто на кого кричал?
   - Сначала Маргарита на Никиту. Потом я услышала, как он повысил голос - с Никитой это случалось довольно редко. Потом вмешался Андрей. А потом...- Она поколебалась. - Потом все кричали одновременно.
   - Таня тоже?
   - Она плакала.
   Я поразился.
   - Так громко, что вы услышали?
   - Нет, я увидела. Было около девяти вечера - в это время я обычно гуляю по двору перед сном. Когда я открыла дверь, они проскочили мимо меня.
   - Таня и Андрей?
   Она кивнула.
   - А вы уверены, что это была Таня?
   Она удивилась.
   - Конечно!
   - Вы видели ее лицо?
   - На мгновение. Она как раз пробегала мимо моей двери. Когда я открыла, она уткнулась в носовой платок. Но я абсолютно уверена, что это была Таня. Ее фигура, ее волосы, ее походка...ее голос, наконец!
   - Что она вам сказала?
   - Не мне. Она сказала, "быстрее, Андрей". - Покровская внимательно взглянула на меня. - Послушайте, я не знаю, почему вы так упорно допытываетесь, но, уверяю вас, это была Таня, а не ее двойник! Об этом говорят все факты!
   - А что говорит ваша интуиция?
   - Это была Таня, - повторила она, не задумываясь.
   Я кивнул.
   - У них было что-нибудь в руках? Сумка, пакет, сверток?
   Покровская на мгновение прикрыла глаза, вспоминая. У меня тоже есть такая привычка.
   - У Тани в руках не было ничего. У Андрея тоже. Но мне кажется - я не уверена на сто процентов - что у него было что-то курткой. Вот здесь. - Она похлопала подмышкой. - Небольшой сверток, который он старался спрятать. Увидев меня, он резко запахнул куртку левой рукой, а правую прижал к боку. Выглядело неестественно.
   - И что вы подумали? Что они кого-то убили?
   - Бог с вами, тогда мне это и в голову не пришло! О том, что Никиту убили, я подумала только тогда, когда выносили его тело.
   - Это мог быть сердечный приступ.
   - Нет, - ответила она, не задумываясь. - Рано или поздно в этом доме должно было произойти убийство. Сильно искрило, если вы меня понимаете.
   - А в доме академика Колчановского? Тоже искрило?
   - Ну что вы! - Она расслабилась, откинувшись на спинку дивана. - Аркадий Петрович обожал Верочку!
   - Они были хорошими родителями?
   - Они были идеальными супругами. Думаю, Марго часто чувствовала себя заброшенной. Поэтому хотела стать для мужа таким же центром мироздания, каким была Верочка для Аркадия Петровича.
   - Вы часто бывали у них дома?
   - При жизни Аркадия Петровича - очень часто. Они с Верочкой жили открыто, весело, часто собирали у себя гостей. Аркадий Петрович не выносил тишину - Верочка жаловалась, что на кухне постоянно работает радио. Если бы вы знали, какие люди у них бывали! Я покажу.
   Покровская поднялась с дивана и подошла к книжному шкафчику. Открыв нижнюю дверцу, она достала оттуда фотоальбом в бархатной обложке. Вернулась к дивану и похлопала ладонью рядом с собой.
   - Идите сюда.
   Я сел рядом с хозяйкой. От нее едва уловимо пахло нарциссами. Морщинистая рука медленно переворачивала страницы. Увидев групповой снимок, я быстро схватил ее за кисть.
   - Подождите! Кто это?
   - Галя Уланова, Лидочка Смирнова, Петр Петрович Капица, Олег Смирновский - перечисляла Покровская женщин в вечерних платьях и мужчин в пиджаках и военной форме, стоявших вокруг рояля с бокалами в руках. - Вот я, это Саша, мой муж...
   - Кто это?
   Я ткнул пальцем в человека с бритой головой в военной форме. У него были глубоко запавшие глаза под широкими темными бровями, худое лицо и хищный горбатый нос. Несмотря на черно-белые цвета, я был уверен, что глаза у мужчины серые.
   - Это? - Покровская нагнулась и прищурилась. - Это Евгений Татарский - начальник Генштаба. Его называли соперником Жукова. Невероятно яркий был человек и невероятно одаренный. Какой красавец, какая харизма! - Она вздохнула. - Очень рано сгорел, как многие выдающиеся люди. Рак.
   - Он был женат?
   Голос доносился словно издалека.
   - Нет. Собирался, но нет успел.
   - На этой женщине?
   Палец уперся в темноволосую красавицу, сидевшую за роялем. Покровская немного удивилась.
   - Да... Надо же, как хорошо вы знаете историю. Даже я кое-что забыла. Это Марианна Богунец, была такая известная оперная певица. - Она снова вздохнула и поправила волосы. - Какие люди собирались вокруг Аркадия Петровича... Золотой генофонд.
   - Лидия Ивановна, можно я ненадолго заберу эту фотографию?
   Она внимательно взглянула на меня.
   - Вам нехорошо? Что-то вы неважно выглядите.
   - Ерунда. Так, можно, или нет? Я верну.
   Не говоря ни слова, Покровская вытащила снимок из прорезей в альбоме и протянула мне.
   - Спасибо. - Я уложил фотографию во внутренний карман пиджака, стараясь не попадать на него взглядом. - Вы знаете, чем занимался Аркадий Петрович?
   - Фокусами. - Она блеснула чуть потемневшей, но все еще крепкой и ровной полоской зубов. - Шучу, конечно. Мой муж говорил, что у меня не государственный взгляд на вещи, и я многого не понимаю. Наверное, это было выдающееся достижение - пришить собаке вторую голову. Или еще одну пару лап. Во всяком случае, газеты восторгались взахлеб. А я до сих пор забыть не могу эту проклятую демонстрацию научных достижений, на которую Аркадий Петрович пригласил весь союзный бомонд. Сначала гостей облаяла лайка с двумя головами, потом мы увидели, как кошка на шести лапах бегает по комнате... А на закуску нам подали живую волчью голову. Знаете, есть такой аттракцион - "говорящая голова". Закрытый столик, на нем блюдо, а на блюде - голова. - Она вопросительно взглянула на меня. Я кивнул. - Вот точно такое же сооружение выкатили на демонстрационный подиум. Только, конечно, без зеркал. Ассистент, как фокусник, сдернул со стола платок - а под ним волчья морда с налитыми кровью глазами и оскаленной пастью. По-моему, она пыталась на нас рычать, хотя, конечно, не было слышно ни одного звука. - Покровская сухо усмехнулась. - Корреспондентка французского журнала хлопнулась в обморок. Да и остальным, насколько я помню, было неуютно. После этого к Аркадию Петровичу приклеилось прозвище "доктор Моро", а Саша Беляев написал свой знаменитый роман "Голова профессора Доуэля". Это было очень давно. Наверное, вы не читали.
   - Фильм видел, - сказал я. - Значит, Колчановский занимался вивисекцией?
   - В то время у физиологов это было модно. Но, думаю, его тематика этим не ограничивалась. Он занимался проблемой наследственности во всех ее проявлениях, - от гениальности до болезней. Есть такое слово...
   Она нахмурилась и постучала по лбу.
   - Гены, - подсказал я.
   - Вот именно! - она благодарно улыбнулась. - Недавно я видела передачу, в которой говорилось, что Колчановский открыл новое направление в медицине - генную инженерию.
   - А Никита Сергеевич был его лучшим учеником и последователем.
   Она снова пожала плечами.
   - Кажется, так. Аркадий Петрович был его научным руководителем, и Никита часто бывал в его доме. Там он познакомился с Марго. Да, думаю, что они работали над общей темой.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"