РОССИЯ ГЛАЗАМИ ГАСТАРБАЙТЕРА или В РОССИЮ НА ЗАРАБОТКИ
Россия: глазами гастарбайтера
1. Необходимость вояжа в Россию
Будучи уже не раз обстрелянным в селе, в собственном жилище, а после того, как в него начали врываться нанятые бандиты - мне пришлось принимать кардинальное решение.
" - Отправляюсь на заработки в Россию", - в приказном порядке, говорю я, сам себе". Не осознавая еще, что, на самом деле, выйдет такая занимательная, запоминающаяся и творческая командировка.
" - Зачем мне такое государство, - продолжаю, перед дорогою, накручивать я, сам себя, - в котором не действуют никакие цивилизованные законы? - Ведь жизнь у меня одна, и нет никакого смысла тратить ее на всю эту мышиную возню под веником!"
...В Киеве, в Министерстве внутренних дел на Богомольца, 10, какая-то смазливая девица, с черными волосами, и приятной, - во всех отношениях, - филфаковской речью, зачитывала мне, довольно-таки, суровую бумагу: о причинах и порядке выхода из украинского гражданства.
Глядя на это напыщенное существо, которую распирает от внутреннего достоинства, быть причастной к великим и государственным делам, я решил: смыться из этой унылой и дошедшей, как мне казалось тогда, до края разложения, бывшей советской республики, в Россию, минуя громоздкую процедуру, чем-то смахивающую на цирковую эквилибристику.
Видимо, на тот момент, мне недоставало только этой творческой встряски, поскольку Россия - совсем не то место, где можно отыскать себе спокойное убежище от социальных пороков того смутного времени.
2. Москва
Осмотр России, знать, лучше всего надо начинать именно с Москвы. Именно отсюда начинается многое. Если не сказать, что: все. Москва стоит у истоков российской государственности.
В Москве, как в огромном зеркале, отражается все великолепие этого огромного государства. Большое в ней - безмерно увеличивается; а малое - мельчает, создавая, в свою очередь, определенный, серый фон, в котором бесследно обезличится все, подобно песчинкам в бескрайней пустыне...
Москва - великодержавная, у нее есть свой неповторимый характер, своя харизма, свой крутой нрав. Каждый штрих России она вобрала, довела до совершенства и воплотила в себе. Вся бесконечность России, так или иначе, представлена в Москве. Поражает имперская огромность этого мегаполиса.
Москва торопится мне навстречу, зовет и манит, присматривается, как бы давая урок на каждом шагу. "Она - незавершенное во времени и пространстве событие мирового масштаба", - вмешивается во мне ощущение поэта, пробудившееся под оболочкой моего сознания.
Москва огромной глыбой наваливается на меня, и начинает давить. Она давит меня в своих каменных объятьях. Я не могу спокойно дышать до тех пор, пока внутреннее и внешнее давление во мне не уравновесится. Я боюсь, что от быстрого погружения в ее стихию, во мне может вскипеть азот, как от погружения на океанскую глубину. Этот дискомфорт не покидает меня, в первые часы целенаправленного движения в пределах ее просторах.
Всякий раз, попадая в этот город, я начинаю теряться среди нахлынувших чувств. У нее своя яркая, и понятная каждому россиянину, судьба.
Хотя для меня Москва, - (буду надеяться, навсегда), - стала чужой, враждебной столицей. Ведь, я - украинец. Я явился сюда на поиски заработка. Отныне, я - гастарбайтер.
На календаре - 2005 год, 25 апреля...
3. Дорога
Часов в одиннадцать вечера я уже находился в плацкартном вагоне поезда уносящего меня в далёкий сибирский край. Ко мне исподволь возвращалось полузабытое ощущение езды по бесконечным пространствам России, которое воспоминаниями жило во мне из времен уже давней молодости, когда я в составе геологических партий колесил по ее бесконечным дорогам.
До Нижнего Новгорода в нашем отсеке поселилось две молоденькие девушки. Очевидно, что обе приезжали покорять великую столицу, а может уже, даже и покорили ее, красавицу.
Волосы в одной были собраны во множество мелких косичек, дред. Что придавало ее голове экстравагантный лоск новогодней праздничности. Эти длинные и тонкие косички вились, как змеи на голове Горгоны. Джинсы в обтяжку; с каким-то немыслимым рисунком. Проходящие мимо нее мужики заговаривали с нею, помогая рассовать по верхним полкам ей вещи.
Девушка привычно пользовалась незнакомыми мужиками, как своей частной собственностью. Она была открыта всему миру, доступна и одновременно загадочная. Ее круглолицая подружка, выглядела просто "простушкой" по сравнению с ней. Она давно уже смирилась со своей ролью, быть фоном.
Обе представляли собой, судя по своей облицовке, какую-то современную группировку молодежи. Я слабо разбираюсь в этих течениях, поэтому мне больше по сему не стоит останавливаться на этом. Скажу только, что этот способ самовыражения, когда на них было все накручено, - висели какие-то амулеты и тотемы, - все это, очевидно, имело какое-то свое название, как и все те косички, джинсы, и что-то там еще, которое показывало причастность к какому-то кругу, сообществу.
В Нижнем Новгороде, ночью, они оставили вагон, который сразу же будто опустел наполовину. Тестостерон у всех мужчин вагона с этого момента пришел в норму. Начали проявляться лица других пассажиров. За окна вагона пришло яркое утро, образца: весны 2005 года.
Рядом со мною ехала в Нижневартовск женщина с Донецка. "В Вартовск", - называет она этот город, где ее сын работает на буровой. У того, в Нижневартовске, своя семья. Едет проведать внуков. Денег, говорит, на дорогу ей выслал тоже сын. Когда начинает говорить о старшем сыне, лицо ее излучает спокойную уверенность матери. Я уже знаю, что дома, в Донецке, у нее есть и другой сын - младший. Ее беспокоит его судьба. Он живет рядом, в Украине. Откапывая лом цветных металлов на заброшенной свалке. Одно утешает по этому поводу женщину, что в советское время там много "захоронили" цветного лома.
- Некоторые люди у нас справляли свадьбы своим детям на эти деньги, - как бы успокаивая себя за судьбу младшего сына, говорит она. После чего, начинает сетовать: - Такую страну развалили. Все было. Все ее боялись. Считались тогда с нами. А теперь никто с нами не считается? Мы одинаково бедны все, как церковные мыши. Дети скитаются по заработкам. Копаются на свалках.
Для меня, собственно, Советский Союз не сделал ничего хорошего. Я работал в геологии, обживал какие-то глухие медвежьи углы, без каких либо шансов когда-нибудь получить человеческое жилье. Мерзкая еда в тамошних столовках. Бесконечные очереди за едой в магазинах, если там вообще что-то можно было застать после работы. Короче, я с ней был не согласен, но предпочел отмолчаться. Она, наверное, сама это поняла, и больше не донимала меня подобными разговорами.
Другой сосед мой по отсеку оказался благополучным бизнесменом, который держал вместе с компаньоном в одном из парков Екатеринбурга аттракцион. Друг его разбил по пьяной лавочке иномарку. Вот и пришлось ему добираться до столицы в поезде.
- Завтра у моего сына день рождения, - признался он, в доверительной беседе: - Сыну очень понравился велосипед, который показывали в рекламе. "Купи, - говорит, - папа". У него от рождения плохо с одной ножкой, поэтому ему необходим велосипед особенной конструкции, - сказал екатеринбургский бизнесмен, объясняя самую суть своего вояжа в столицу: - Чего только не сделаешь для любимого дитяти! Вот, и отправился в Москву, чтоб купить это чудо техники. Утром он проснётся, и увидит в окно, что во дворе стоит его любимый велосипед. Вот будет радости у ребенка! Он сможет кататься во дворе, как и все ребята!..
На полустанках бизнесмен покупал вяленую рыбу и пиво. Увидев, что я стеснен в средствах, он начал активно предлагать мне доступное угощенье.
Конечно же, я отказывался, насколько мог; не хотел злоупотреблять его, российским, гостеприимством. Гордость не позволяла мне кормиться за чужой счет. Я вез с собою большой батон хлеба и килограмм колбасы. Двухлитровая пластиковая бутыль хлебного кваса заменяла мне все мокрое и прохладное. Все, что мне надо было, чтоб добраться до Тюмени. А там: будет день, и будет пища.
Узнав, что я еду на заработки, бизнесмен поделился своими мыслями.
- Может тебе повезет, и ты найдешь в Тюмени работу. Удачи, как говорится, тебе. Только я знаю, с этим сейчас везде трудно, - сказал он.
Я-то, понимал, что отправился туда с бухты-барахты, слабо представляя, куда я, собственно, еду. Это была уже совсем другая Россия; не та, в которой я привык жить во времена Советского Союза. А бизнесмен-то в ней обращался. Он хорошо здесь ориентировался, мог догадываться, что меня ожидает в ней уже в самоё ближайшее время.
Да, я выходил в тамбур, присматривался к ней. От Москвы я ехал в потемках. Уже за Котласом пошла дикая, глухая местность, с редкими вкраплениями таёжных городишек, каких-то неясных поселков и, забытых Богом и людьми, деревень. На редких перронах шла не шибко бойкая торговля детскими игрушками да какой-то снедью. Это и была, насколько я понял, та настоящая, кондовая Россия, на встречу с которой я прибыл из далекой Украины. И, чем дальше этот поезд, иголкой, погружался вглубь этого стога, отъезжая от Москвы, тем ее присутствие ощущалось все больше, и больше...
Я все внимательнее вглядываюсь к этой таёжной, азиатской взлохмаченности, и косматости ее неказистого быта. К поваленным и дряхлым огорожам; к старым, разрушенным штакетникам. К деревушкам, промелькнувшим где-то вдалеке, за вагонным окном. Все они выглядели как-то потерянно на огромном пространстве, словно какая-то неуместность, чуждая этой девственной природе. Стояли себе на пригорке и грели бока на теплом весеннем солнышке, как междометия какие-то.
Я начинаю принюхиваться к ее запахам, которые врывались в вагон на каждой остановке. Что же это теперь за зверь такая, эта Россия? Какая она? Теперь я в ней только иностранец, - гастарбайтер. Мой взгляд, нынче, - это взгляд иностранца; взгляд со стороны.
...С каждой сотней километров, ее тайга становилась для меня все угрюмее, как и ее немногочисленные обитатели, которые окружали теперь меня. Поезд мог уже часами ехать среди деревьев. День и ночь пронзал это бесконечное пространство. Его неустанный бег по таёжной пропасти, казался мне в эти минуты какой-то обреченной на провал авантюрой, ведущей куда-то: в никуда. И сама Россия теперь раздражала меня своей хронической дремучестью и этой своей вечной неустроенностью.
Огромность ее косматой туши, - этой поистине космической величины, - ее немыслимая протяженность, возбуждала во мне какую-то враждебную зависть, и особый, необъяснимый страх перед нею.
Только в границах Урала стало как-то понемногу попускать. Косяками пошли роскошные дворцы перед каждым сколько-нибудь значительным городом. Загородные дачи, похожие на виллы состоятельных людей. Эти великолепные дворцы, могли только присниться родителям их нынешних владельцев.
...Так промелькнули Челябинск и Екатеринбург. Где-то ночью поезд покинул бизнесмен. Он ушел тихо, бесшумно, никого не разбудив. На утро поезд прибыл уже в Тюмень...
Я поспешно прощаюсь со своими случайными попутчиками. Спасибо им за ту ненавязчивую откровенность, которой обладают только случайно познакомившиеся в поездах, за дальнюю дорогу, попутчики. Мы теперь знаем многое друг о друге, но никогда не сможем использовать все это во вред. Мы выплеснули многие эмоции, словно на исповеди. Рассказали все, или почти все то, что считали нужным поведать друг другу. Никто с нас не предъявит за это никаких претензий. Такая она уже есть, дорога. Они тоже, я вижу по их лицам, благодарны мне за мою доброжелательность.
4. Тюмень
... Тюмень встречает меня, щедрым на тепло, весенним солнышком. Отсутствие снега вокруг вокзала, и всепроникающий запах весны, оставляют на душе впечатление, что весна в эти края пришла надолго и не намерена отступать. (Снег исчез только накануне). Солнечное утро, создает оптимистическое настроение...
(После столь подробного описания примелькавшихся за окном вагона просторов России, исключительно ради сокращения этого пространного повествования, я не стану слишком подробно изображать перечень долгих мытарств первого дня своего пребывания в Тюмени, оставив его для следующей повести).
...Сразу же оговорюсь, что в лоно своей любимой геологии попасть мне с ходу не привелось.
Уместно будет обмолвиться, судя даже по впечатлению оставленному после посещения министерства Природных ресурсов России, что самой геологии, как отрасли, в ее классическом для Советского Союза понимании, уже не существовало. Исчезла некогда мощная инфраструктура поисков и разведки полезных ископаемых, канула в Лету, превратившись в ничто, за долгие годы моего отсутствия в этой структуре.
В советское летоисчисление, любой замызганный бич или заядлый авантюрист (искатель приключений), мог запросто заявиться в отдел кадров поисковой конторы, и, приложив к своему жгучему желанию поработать, имеющиеся крепкие жилистые руки, которые по наметанному взгляду принимавших их на работу, дотошных инспекторов, заменяли им подлинность всех необходимых документов; без лишних вопросов и волокит, получали возможность заработать на хлеб насущный и относительный кров над головою. На этот счет в геологии работали люди не столь щепетильные, как на других производствах: лишь бы приходящие устраиваться на работу, обещали исправно трудиться на благо своего социалистического отечества. Не всегда среди них оказывались люди достойные. В каждом сибирском городе, городке или поселке, всегда безбедно существовали целые районы и улицы, где геологи кучно размещали свои конторы и базы. Я был уверен, что таковые найдутся и в Тюмени. Край был огромен...
...С помощью скучающих на по-сибирски широкой привокзальной площади таксистов, которые опрометчиво громко начали обсуждать при мне дорогу к остановке "Геологоразведочная", я, отказавшись от их услуг с целью экономии сильно ограниченных средств, начал самостоятельные поиски необходимой остановки. После часа езды на троллейбусе, я добрался, наконец-то, туда, где меня никто естественно не ожидал.
К вящему сожалению, нашел там только близкие сердцу названия геологических контор. Они напоминали уже ветхие оболочки, донесшие до этой поры, дух уходящей в небытие советской эпохи.
В каждой из этих контор, находилась горстка приближенных к начальству людей, которая, словно бы обрадовавшись возможности излить на кого свою боль, набросилась на меня с сетованиями о судьбе геологии в нынешней России. В свои годы работы геологом, я помню, люди в ней кляли только "волюнтариста" Никитку, - Никиту Хрущева, - который урезал надбавки к солидным зарплатам тогдашних геологов. После чего уже нельзя было нанять в партию настоящий цыганский ансамбль для увеселения души ( как было до этого урезания), о чем в среде геологов ходили самые настоящие легенды.
Этим геологическим конторам еще крепко повезло, что, при расторопности их начальства, при диком переделе собственности в лихие 90-е годы, им досталась в пользование какая-то нефтяная скважина, вокруг которой теперь и теплилась существование целой, определенной, структуры.
Единственное заведение, которое, как показалось мне, больше всего не претерпело существенных изменений в своей работе, - это многим знакомая по Советскому Союзу дешевая столовка с близким моему сердцу названием: "Романтика". Здесь же меня накормили, за, довольно-таки, приемлемую для моего кошелька цену, неизменным гороховым - "музыкальным" - супом, шницелем - более чем на половину состоящим из сытного хлеба, - и компотом: разлитым в настоящие граненые стаканы, заполненные наполовину плавающими в нем сухофруктами...
...На завод "Тюменьприборгеофизика", - куда я, собственно, и отправился по устному направлению из Министерства Природных ресурсов России, устроиться так и не удалось. Поскольку меня, ну, во-первых: там никто не ожидал, - если смотреть правде в глаза, - ну, а, во-вторых, за меня, как за гастарбайтера, естественно, денег никто не собирался платить в казну. А это, насколько мне дали понять, достаточно существенная сумма, как для бюджета этого завода. Меня попытались использовать, как дешевую раб силу, сделав запрос на дочернее предприятие в Мегион, где проходили испытания какой-то геофизической аппаратуры, но к обеду следующего дня выяснилось, что, к вящему сожалению, в услугах гастарбайтера там тоже не нуждаются.
Это мы, простые люди, мечтаем себе, отправляясь на заработки, что где-то нас ждут с распростертыми руками. На самом деле цена таким людям в России была давно уже сложена.
Однако интеллигентный вид, приятная манера изъясняться на приличном русском языке, вызывала в работников отдела кадров завода какое-то уважение к моей персоне, и они, посоветовавшись, предложили мне отправиться на поиски счастья в "Тюмненьнефтегазгеофизику", которая занималась, собственно, изысками на обширной территории области новых залежей нефти и газа. Они уверяли меня, что мною там обязательно должны заинтересоваться.
Уже один помпезный вид центрального офиса этой организации, вальяжно располагавшийся на одной из центральных улиц, красноречиво внушал мне уважение к этой отрасли, верно служащей геологии. Разбитый вокруг огромного здания, ухоженный сквер, указывал лишь на то, что люди здесь устроились: основательно и, что, немаловажно для меня, - надолго.
Вышедший ко мне инженер по кадрам, тут же предложил мне работу, с окладом 700 долларов. Он не скупился на обещания. Россиянам за ту же проделанную работу приходилось бы заплатить намного больше. К тому же, не вопрос, что работающие в этой отрасли аборигены, не будут в рабочее время глушить свой любимый напиток - водку. Он просил меня только дождаться осени, когда у них начнется, собственно, набор рабочей силы на новый полевой сезон...
- Подожди осени, - сказал мне назвавшийся Ивановым, начальник по кадрам: - Пришлешь по почте свое резюме, мы организуем тебе вызов, после чего оформим тебя специалистом, как положено по законодательству России...
Окрыленный такой неожиданной удачей, я начал интенсивно подыскивать себе занятие до осени. Меня устраивала любая работа в Тюмени. Я был готов работать, даже за простую еду, чтоб потом компенсировать все эти потери в деньгах, заработками в геологии.
Облюбовав место в центре города, возле Центрального рынка, я начал планомерно прочесывать все стройки города в поисках себе места. Ориентиром, как правило, мне служили строительные краны. Их было видно издалека.
Свои поиски я начал с огромным энтузиазмом. Объехав две или три стройки, я возвращался назад, пил пиво в палатке. Отдыхая на скамейке возле фонтана "Радуга", я, как бы, набирался сил перед новым вояжем. Вечером я отправился ночевать на железнодорожный вокзал, где купил себе место в уютной комнате отдыха, специально оборудованной для отдыхающих пассажиров мягкими креслами.
Утром следующего дня, я продолжал настоятельные поиски работы.
Где я только не побывал за эти дни! Помимо строек, я пытался устроиться дорожным рабочим, на строительство того же огромного фонтана в центре Тюмени...
По большому счету, как оказалось, меня, как гастарбайтера, здесь не особо-то и ожидали. Даже беглый взгляд на мою интеллигентную физиономию, - чем-то схожую на Михаила Сергеевича Горбачева, - убеждал моих возможных начальничков, что перед ними заблудившийся среди жизненных коллизий интеллигент. С интеллигентами здесь, видимо, никак не желали сотрудничать. К тому же, на стройки Тюмени, был сезонный наплыв рабочих из солнечных республик Средней Азии, - таджиков и узбеков, - так что от моего предложения: "использовать меня до осени в качестве дешевой рабочей силы", они отмахивались, как от назойливой мухи.
Один прораб, высказался откровенно:
- У меня здесь работают одни узбеки. Человек семьдесят. Я мог бы выгнать их половину, без особого вреда для производства. Зачем мне еще один лишний?..
5. Бомжи
Возвращаясь, всякий раз в центр города, я всякий раз попадаю на остановку городского транспорта "ТЦ "Рентал"", что находится недалеко от фонтана "Радуга". Места, куда я всякий раз спешил, после неудачных поисков работы.
В этом знаковом для Тюмени месте сходится много маршрутов муниципального транспорта, что делает эту остановку, чем-то похожим на нервный узел, в котором сплетаются многие транспортные артерии этого полумиллионного города.
Здесь же, напротив, в грязном дворе простой русской избы, существует какая-то барахолка, - точнее: скупка вещей, - что-то типа блошиного рынка, - притягивающая, как магнитом, барыг и толпу каких-то издерганных жизнью людей. Пульсирует несытая жизнь, которая, воронкой, втягивает в себя многие десятки человеческих судеб.
Со стороны улицы Герцена, здесь же, - располагается Центральный рынок, - а за самим "Ренталом": огромная стройка. (Здесь я найду в тот же день работу, и смогу рассматривать это место более подробно). Здесь имеется много магазинов. Базаров и базарчиков. Много аптек, в которых за десятку, - цена билета в муниципальном автобусе, - можно купить вожделенный для каждого местного алкоголика флакон любимой "Настойки боярышника".
Здесь живет целая колония настоящих бомжей. Целыми днями они греют на солнышке свои кости, распространяя зловонный запах смрада.
При мне, один из этих несчастных, притащил своему бородатому пахану, - вальяжно восседающему у всех на виду, на бордюре, - пивную бутылку, якобы отданную ему какими-то проходившими мимо молодыми людьми.
Тот принял ее, как подобает властителю. Широколицый бородач, с красной кожей и прищуренным взглядом, одетый в сравнительно чистое рубище, и выглядевший настоящим хозяином жизни.
Человечек, принесший пиво, буквально светился от счастья, передавая из рук в руки ячменный, хмельной напиток. К тому же, он выдерживал какой-то заведенный в этой среде церемониал.
Интересно наблюдать за этой возней. Можно рассказать, как босс, принимая своеобразную дань уважения, позволял своему подопечному пресмыкаться перед собою. Вот уж, воистину: "Весь мир театр, а люди в нем актеры"!
Прикрыв от удовольствия глаза, и, задрав к небу лопатой, нечесаную бороду, предводитель сделал несколько глотков "живительной влаги"... но, тут же, резко отринув ото рта горлышко бутылки, и вовсе отшвырнул ее подальше от себя. Вылитая на тротуар жидкость, резко ударила по рецепторам обоняния прохожих, мускусным запахом мочи.
- Уморю, тварь! - Сменив милость на гнев, рявкнул главарь, и, со всего маху, заехал обреченного, кулачишком, в заросшую, нечесаной шерстью, физиономию.
Надо было видеть в эту минуту битое, растерянное лицо несчастного, на котором все смешалось в кучу: и боль, и отчаяние, и ужас произошедшего. Это означало крах всей жизни. Клерки банков, при таком жизненном раскладе, выбрасываются из окон небоскребов.
- Я же не нечаянно. Вить. Мне ребятки подбросили! Они подставили меня. - Скулит оступившийся бомж.
- Уморю! Ты же меня знаешь. Лашара. Ты понял теперь: кто ты? А теперь пошел вон отсюда! Лошара! - Завёлся главарь.
Похоже, что какие-то ушлые и приколистые парни, решив поиздеваться над презренным человеком, подсунули ему наполненную собственною мочою бутылку. А тот, как это принято в этом сообществе, притащил ее, в виде добычи, своему главарю. Само собой возникла потрясающая воображение житейская коллизия, с заросшими бородатыми личностями в главных ролях, достойная пера разве что самого основателя социалистического реализма, Максима Горького. Можно было бы начать сочинять роман в стиле современных детективных писателей, с обязательным опусканием несчастного где-то в грязном подвале, при многолюдном собрании таких же убогих, с обязательным трупом в самом начале своего повествования. Вряд ли милиция вмешается в трагедию.
Занятая крышеванием бандитов и поборами с гастарбайтеров, местная милиция не будет доискиваться до причин истребления собственного народа.
Сокращение. Полный текст на сайте: "Dreame": http://www.pre.dreame.com/novel/HnN0zWI6NMP2%2B%2BvoA5rmGA%3D%3D-РОССИЯ-ГЛАЗАМИ-ГАСТАРБАЙТЕРА-и-В-РОССИЮ-НА-ЗАРАБОТКИ.html