Аннотация: История из жизни в близкой, но далекой, уже не существующей стране... Рассказ - финалист конкурса "Русская тройка" в номинации "Реалистический рассказ"
ДЯДЯ БОРЯ
Когда в их жизнь приходили "худо" и "лихо", мама часто говорила отцу: " Может у дяди Бори спросить?".
Не знал мальчуган о трудностях послевоенного времени. Всегда был накормлен, вымыт и обстиран. Ходил в опрятной, одежде. Он, в свои пять лет, не имел представления о том, что у кого-то бывает жизнь и сытнее, и богаче.
Мальчику трудно было понять, почему у чужого дяди Бори надо что-то просить и что именно надо просить?
Когда мальчишка шагнул в юность, все стало понятным. И трудные времена, и скромный достаток рабочей семьи, и дядя Боря - старый, седой еврей.
Дядя Боря - бригадир хлебопекарни, где работала мама мальчишки, был значительно старше его родителей. Среднего роста, с легким брюшком, седой - не по годам. Он жил на другом конце города в маленьком доме с женой по имени Шломит - такой же коренастой и такой же седой. Своих детей у них не было. Сыновья были расстреляны, все родственники сгинули в немецких лагерях смерти. А вот дядя Боря, пройдя войну простым солдатом, остался жив. Вернулся домой с двумя красными нашивками за ранения и с медалью "За взятие Берлина".
Дядя Боря, на работу, всегда добирался пешком. Работал, не считаясь со временем. С точностью до грамма, принимал от кладовщика немыслимые богатства послевоенного голодного времени: муку, сахар, соль, постное масло и хлебные дрожжи, необходимые для сменной выпечки. Присматривал за тем, чтобы женщины не ошиблись при закладке продуктов и доливе воды в огромные пятиметровые деревянные ящики - тестомесильни. Поглядывая на трофейные часы, следил за временем выпечки хлеба, "посаженного" в нутро раскалённых печей. Ругался с кем-то по телефону о доставке сухих берёзовых дров, вместо превезенных сосновых кряжей. Пересчитывал лотки с горячими буханками. Приглядывал за дровоколами, чтобы поленья были нужного - для равномерного горения, размера. Смотрел за загрузкой лотков в автомобильные хлебные фургоны и за укладкой буханок в лари, установленные на телегах конных хлебовозчиков.
В те далекие пятидесятые годы прошлого столетия мама работала посменно: три дня в утро, три дня во вторую смену и три дня в ночь. Строгий трудовой режим не мог быть нарушен. Даже, когда на белый свет появился мальчишка, мама через две недели опять была на своём рабочем месте. Высыпала муку из мешков, заливала воду, а потом, чисто вымыв ноги, забиралась в месильню и долго - долго, до изнеможения, проваливаясь по колено в муке и ледяной водопроводной воде, месила ногами тесто.
Огромной кочергой, отворачиваясь от обжигающего жара, вытаскивала из печей хлебные формы, выбивала из них хлеб, чистила формы от пригара, экономно смазывала маслом и наполняла тестом. Накладывала в печи дрова, а после того, как дрова прогорали и рассыпались на голубовато-алые угольки, безостановочно метала формы с "поднявшимся" тестом в нутро печей.
Минутка короткого отдыха была в пекарне только тогда, когда весь испёкшийся хлеб "выбит" из форм и работницам можно разрезать одну буханку на два десятка ломтиков, чтобы перебить постоянный голод и оценить своё пекарское мастерство.
Труден изматывающий труд хлебопёка. Единственная награда за него это то, что скажет дядя Боря доброе слово сомлевшей от духоты и усталости женщине или, изредка, отпустит кого, на четверть часа пораньше домой, к заболевшему ребёнку, а сам перенесёт мешки из кладовой, встанет у печи, оденет брезентовые рукавицы и начнет вытаскивать формы и выбивать из них хлеб...
Накануне 8 марта, отец мальчишки спешил с работы домой: в кармане лежала пачка денег - месячная получка, подарок жене и подарок родившемуся сыну - купленный до срока, игрушечный пистолет. Отец шел обычным, хоженым-перехоженным путем, по улице, которую в народе со стародавних времён, называли "Кривое коло". Дорога освещалась светом звезд, падавшим на чистый мартовский снег.
Дорогу прегради трое.
- Куришь?
- Нет!
- Деньги!
- Нету!
Неожиданный удар кастетом в переносицу!
В голове пронеслось: "Так подло и беспричинно били в концлагере!".
- Проверь карманы!
- Держи ноги!
- А вдруг?
- Я не промахиваюсь. Я наверняка бью!
Сквозь пелену мутнеющего сознания, отец почувствовал, как кто-то сел на ноги, а руки, не первый раз шарившие по чужим карманам, ловким движением извлекли пачку денег.
- Что с этим?
- В канаву.
Канава представляла яму двухметровой глубины, в которую, по осени, не успели уложить канализационные трубы.
Отец очнулся от холода. Нестерпимая боль кромсала голову. Руки скользили по шинельному сукну, покрытому липкой жижей густеющей крови, и не находили опоры в рыхлом снегу, пропитанном кровью. В бездонном ночном небе, по-прежнему ярко блестели звезды, но их свет был неощутим для глаз, заплывших опухолью и кровяным мессивом.
Темнота не страшила. Боль, если крепко сжать зубы, можно превозмочь. Но зачем? У него просто нет сил, кричать от боли. Это собственное бессилие пугало больше всего.
Раздался скрип снега. Кто-то шел быстро, уверенно. Повернувшись на бок, чтобы кровь не попадала в горло, отец попытался крикнуть и не смог. Руки не слушались. Пальцы замерзли и не могли ухватить кусок, твердеющего на морозе, снега. Оставалось одно: стучать сапогом по стене ямы.
- Кто здесь? Ты пьян?
Стук продолжал доноситься из темноты. И было слышно, что каждый следующий удар становился слабее и слабее...
Случайный прохожий соскользнул по откосу ямы и опустился рядом.
- Не пьян! Вот незадача. Солдатик, что ли? Нет. Погон нет...
Вся речь неизвестного слышалась глухо, как из бочки. Ответить отец не мог. Густеющая кровь забполняла рот, пузырилась на губах. И не хватало сил что - то сказать.
"Сейчас, потерпи, браток" - то ли успокоил, то ли попросил тот же, "кто-то" и наступила долгая тишина.
Сколько прошло времени, отец не знал. Иногда, через узкие щели глаз, он видел, как ходили и, судя по движениям губ, что-то говорили люди в белом.
"Сегодня приедет профессор из столицы" - сказал главный врач жене - "Мы вторую неделю не в состоянии остановить кровь".
И опять тошнота, подкатывающая к горлу, и звон в раскалывающейся от боли голове, и безвольное падение в тёмную бездну...
Когда темнота отступила, отец увидел седого мужчину в старинном пенсне, галстуке.
" Мадам!" - обратился тот жене - "Вызывайте родных, медицина здесь бессильна. В больнице нет столько крови, да и в районе тоже. Вызывайте, вызывайте. Успеют проститься..."
Когда все исчезло: плачущая жена, ангелы или не ангелы в белых халатах, седой мужчина в старинном пенсне и галстуке, отец разглядел серый угол палаты.
Точно такой угол он видел в лазарете концлагеря, когда был назначен в команду для вывоза умерших.
Но это не лагерь! Я уже десять лет как не в лагере! У меня есть сын. СЫН!
Он попытался встать и опрокинул тумбочку.
На звон разбившего стакана в палату вбежала сестра. Она не могла поверить, что человек, оставшийся без крови, приговоренный умереть, вторую неделю не издавший ни звука, ни разу не открывший глаза, не шевельнувший пальцем медленно полз к выходу. Полз и мычал, мычал: "С..ыыы... н......, ссс....ы....ннн...".
Мычал и полз.
Сестра закричала.
-Господи, как раскалывается голова! Откуда сирена? Это же не лагерь...не лагерь... Сын...сын...
Мужчина полз к жизни...
На работе, у матери мальчика, все знали о случившейся беде. Мужики при встрече подбадривали и, как будто стыдясь, пытались сунуть в карман кто рубль, кто несколько копеек, кто яблоко или, невесть откуда взятую, конфету.
Женщины вздыхали и вытирали слёзы: "Бедная... С трехмесячным ребенком. Муж при смерти...".
Подошел бригадир.
- Ничего, дочка, все наладится.
- Велели вызывать родных... Завтра все и приедут... Чтобы успеть проститься...
Слезы повисли на ресницах. Наступило тягостное молчание.
"Знаешь, что, дочурка" - совсем по - отцовски, сказал дядя Боря - "Ты молода, красива" - и запнулся. "Мы с Шломой подумали..." - и опять замолчал...
"Отдай нам мальчонку, мы его подымим, вырастим, не будет нужды...ему. Ты молода" - голос его дрожал - "Выйдешь еще замуж... Нарожаешь детей... А мы...".
"Нет, нет!" - в ужасе отшатнулась мать - "Не говорите так... Он выживет...выживет!".
Мать не говорила, она кричала!
После смены, держа в руках кастрюльку с куриным бульоном, завернутую в невесть кем даденное детское одеяло, она бежала на другой конец города, в больницу. День сменял ночь, ночь день, прошли третьи сутки, уехали родные, а муж лежал. Он больше не пытался встать.
Он берёг ускользающие силы.
"Странно, положение стабилизировалось" - услышала мать за спиной голос врача - "Странно, странно...".
Дядя Боря, как мог, помогал. Уже который раз оставлял в пальто женщины деньги, на лекарства и на прожитьё. При встречах, разговора о деньгах не заводил. Поэтому, когда мужа выписали из больницы, она сама спросила: "Дядя Боря, когда вернуть вам деньги? Спасибо! Вы нам так помогли!".
"Не волнуйся, дочка" - тихо, почти шепотом ответил он - "Как сможешь, так и отдашь...".
- Так там много, очень много...
- Как сможешь, так и отдашь...
Отвернувшись, бригадир смахнул слезу....
Всю жизнь мать проработала на хлебоперкарне. И всю жизнь семья дяди Бори была рядом - и в горе и в радости.
Давно нет на белом свете дяди Бори и его жены Шломы, но все время, пока была жива мать, мальчишка слышал имя человека, подставившего в трудную минуту плечо чужому.
Много лет спустя, повзрослевший "мальчик" сам, с волнением и благодарностью, путаясь и запинаясь, рассказал своему сыну эту историю из жизни бабушки и дедушки. Историю из жизни в далекой, уже не существующей, но такой близкой стране...
История из жизни в близкой, но далекой, уже не существующей стране... Рассказ - финалист конкурса "Русская тройка" в номинации "Реалистический рассказ" 