Дом был старый кряжистый, будто пень вросший корнями в землю. Может, правда, был он когда-то деревом, могучим да сильным? Кто свалил великана неведомо. Только стоял теперь почерневший от времени сруб, на краю обрыва, над устьем реки вечно спорящей с ворчливым соленым морем. Крепко стоял, надежно, заслоненный от студеных морских ветров подрастающими внуками - сосенками. И жила в том доме хозяйка - ведьма Купава.
Зима выдалась снежная, долгая. Мудрено ли, что сердцу женскому по весне тосковать вдруг вздумалось?
Домой не спешила. Успеется. Лес, притихший, душою слушала. Хорошо на душе было, весело, будто песню кто пел заздравную. А прислушалась, правда, свирель звенит. Улыбнулась Купава. Лыжи сняла. Снежной кошкой бесшумно подкралась. На пригорке лук со стрелами поземкой присыпало, не до них нынче охотнику. Наклонилась к плечу, спросила насмешливо:
- Звал, поди?
Уронил свирель, поднял голову. На медвежьей шапке снег серебряный. А в глазах бирюзовых искры солнечные.
- Звал весну, а пришла зима лютая. Ведь в груди твоей сердце льдинкою.
Заломила руки испуганно.
- Ужто льдинкою? Не заметила. Да и то не печаль, смотри-ка вот...
Сорвала с куста красну ягоду в ледяной скорлупе. Положила в ладонь охотнику. Сжала крепко и улыбается.
- Ты попробуй, какая сладкая.
- Может губы твои слаще, лукавая?
Словно лань Купава отпрянула. Только где ей тягаться с охотником. У сосны настиг, обжег.
- Правда, сладкие, словно дикий мед.
- Дикий мед добыть дело трудное. То тебе не свирель послушная. Раз подул и зальется песнею.
Помрачнел охотник, нахмурился.
- Что ж ты гонишь меня играючи? Думаешь, духу нет к ведьме свататься?
- Сам сказал, не нашептывала.
- Не шептать, кричать в пору мне. Весь извелся хоть в петлю вешаться.
- Ну, уж вешаться легче легкого. А отцу сказать, кто невестушка?
- Что отец? Я не отрок поди, сам решу.
Купава вздохнула потерянно.
- Что решать, ты хоть понял ли? Ведь не в прорубь со льдом бросаешься. День за днем пойдем рука об руку.
- Да и я об том. Рука об руку да плечом к плечу супротив ветров.
- Ох, и глупый ты. Супротив молвы, что страшней ветров нам не выстоять.
- Как не выстоять? Я ли не силен?
Подхватил ее на руки. Закружил вокруг.
- Как стемнеет, приду, дверь не запирай.
Поднял лук со стрелами и ушел, только снег хрустел. А Купава осталась, не зная, то ли плакать ей, то ли в пляс идти.
За оконцем слюдяным ночь хозяйка в доме пахнет смолистым деревом. Не до сна нынче Купаве. Сердце глупое в груди прыгает, да на каждый скрип отзывается. Вот опять за дверью, будто мышь скребет. Не успела чернавка в клети вздохнуть, Купава сама на порог бросилась. Глядь, стоит в снегу девица, узелок ладошками комкает.
- Не серчай хозяйка, что в ночь пришла. Мочи нет терпеть. Сердце крается.
Что делать? Не гнать ведь глупую. Кивнула Купава сдержанно.
- Проходи коль пришла. Рассказывай.
А сама все знай, прислушивается, не скрипнет ли снег за окошком.
Девица узелок протягивает.
- Погадай на судьбу хозяюшка.
- Что гадать. Ты лицом пригожая. Нравом кроткая. Будешь счастлива.
- Буду ль счастлива? - Слезы в два ручья. - Поиграл со мной, да и знать забыл. Будто сквозь меня нынче днем глядел. А ведь я от него тяжелая.
Будто грянул гром. Старый дом вздохнул, и безмолвный стон на губах замерз.
Поднялась Купава.
- Ступай домой. Утро будет мудрее вечера.
Провела и сама за порог ушла. Чтоб не слышал дом, как кричит душа.
За спиной шаги. Обнял ласково.
- Что, устала ждать?
Ей бы век стоять. Только ветер студеный в лицо хлестнул. Подалась Купава к обрыву.
- Гляди, река подо льдом не спит. Так и мне покоя не знать. Всяк идет, кто с бедой, кто с радостью. Не о том ли пела твоя свирель: что быстра твоя ненаглядная, что глаза ее, словно омуты? Думаешь, сяду к очагу послушная, буду пряжу прясть да детей растить, а с тобою останусь как прежняя? Не бывать тому. Умирает река в тихом озере. Оглянуться не успеешь, затянет зеленой тиною. Долго ль выдержишь?
Дрогнули руки, упали с плеч.
А во тьме река к морю ластилась. Целовала волны соленые, растворяясь в них каждой каплею. Знала Купава уйдет охотник. Не поднимется море пенное, не пойдет вспять по порогам каменным. Век им порознь быть.
Долгая зима в тот год была. Снежная. Река подо льдом сном тяжелым забылась. Пройдет время, поднимется солнце красное и разбудит.
Только, разбудит ли?
...
Зима зиме не чета. Всяк бывает. Самое уж время было прошагать трескучим морозам по лесу. Прикрыть шапками снежными кроны голые. Ан нет. Гнилая оттепель выдалась. Отступили сугробы, съежились. Поползли туманы слепые, вязкие. Сыро стало в доме над обрывом, промозгло. А вкруг, куда ни глянь, земля нагая, мертвая.
По тропинке шла нога за ногу. Да и куда спешить. Не к кому. За спиной у Купавы короб полон лапника. Будет ночью в печи потрескивать. Авось старый дом отогреется. Оступилась, да чьи-то руки подхватили неловкую. Обернулась Купава. Стоит паренек, носом шмыгает.
Пригляделась. Лицо обветренное. Лапти стоптаны. А глаза с тоскою голодною. Как не сжалиться? Сняла короб с плеч.
- Бери, коли выдюжишь?
Пока к дому шла, он уж лапник под навесом сложил и у поленицы топчется.
- Может дров наколоть, хозяюшка?
- Что ж, дрова для баньки не лишние.
Налила молока, хлеба вынесла. Посмотрела - ест, чуть не давится.
- Можно, завтра приду хозяюшка?
- Отчего нельзя? Коли хочется.
День за днем и пошло поехало. Не успела понять Купава, а уж в доме гость стал посиживать. Глаз не сводит с нее зачарованных.
Сердцу глупому много ль надобно? Приголубь его, словом ласковым и потянется к счастью нежданному. Разглядит, то чего и не было.
И Купаве казалось, не стылый дождь шумит, а капель звенит, заливается. Тропы все лесные, знакомые, будто вдвое короче сделались. Не страшила теперь распутица, знала, дома ждут, дожидаются.
Только раз обернулась, задумалась. На поляне береза белая. Меж корней серый плющ извивается. По стволу ползет ближе к солнышку. Пожалела Купава бедную и прочь пошла. Спешила.
Старый дом будто ждал хозяйку. Дверь навстречу тихонько скрипнула.
Слышит, голос знакомый хвалится:
- Как скажу, так она и делает. Я теперь поважнее старосты. Поперек мне никто не сунется, побоится моей зазнобушки.
Пошатнулась Купава. Хотела войти, да сил нет. Как в лесу оказалась, не ведала. Сорвала плющ руками дрожащими, как сестренку березу обняла.
В дом вернувшись, тихонько молвила:
- Прочь иди. Чтоб глаза не видели.
Подрубила под корень и бросила. Над рекою туманы таяли. На ветру стонала березонька, ветви к небу тянула холодному.
Вот поднимется солнце красное и заплачет береза белая.
Да заплачет ли?
...
Злой колючий ветер гнал седые волны по студеному морю, ломал яростно ледяной панцирь в устье реки и выл протяжным волчьим воем в лесной чащобе. Разбили волны о камни чужую лодью. Многих на дно утащили вековать у морского хозяина. Только с одни не совладали. Выбрался на берег чужак одиночка да не ласково его встретили. Страх селянам в руки колья вложил, натянул тетиву так, что скрипнула. Гость незваный им плюнул под ноги. Меч рукой не дрогнувшей выхватил. На клинке верном солнце холодное, ледяными искрами вспыхнуло.
Хлопотная зима для Купавы выдалась. Хворь бродила с косой по печищу. В двери окна с ветром заглядывала. Ведьма, с ног сбившись, гнала проклятую, выжигала душистыми травами.
Что ей был чужак. Хотела мимо пройти. Только вдруг с ним глазами встретилась. Волчий взгляд был. Шальной и яростный. Поняла, заплатить по-княжески, им придется за шкуру серую. Не его, своих спасать бросилась.
- Отступитесь. Ужель не видите, как он люб морскому хозяину. Волны гостя к порогу вынесли. Если тронем, вдруг осерчает он. Уведет из сетей всю рыбицу. Лодки будет топить играючи.
Зашептались кругом, отпрянули. С ведьмой спорить не всяк решается. Ей отшельнице много ведомо.
- Что ж не тронем. Пусть убирается.
Так сказать, все равно что выстрелить, в грудь навылет стрелой каленою. Далеко ль уйдет на морозе то?
И Купава, не долго думая, поманила.
- Пойдем. Отогреешься. Лодку дам, расскажу, как выбраться.
Усмехнулся чужак заступнице. Точно волк - одинец оскалился.
В дом вошел и упал как подкошенный. Ярость стихла и силы оставили. За порог ли подранка выгонишь? Отогрела Купава выходила. Заглянула ему в глаза и будто в ледяном лесу заблудилась. Тьма безлунная, стужа страшная, только сердце стучит ровнехонько. Рядом волк идет поступь легкая. Пред таким и горы расступятся. По волнам проведет что посуху.
Ночью вскинулась. Ложе стылое. За окном звезда одинокая. Как заклятье шепнула истово:
- Не пущу. Оставайся суженый.
Обернулся с порога.
- Глупая. Только горя со мной отведаешь. Не таков, чтоб сидеть на привязи.
И ушел, словно тень растаяла.
Хворь костлявая сна не ведала. Хоронили в деревне старосту. Бабы выли от страха смертного, а Купава с тоскою слушала, горевала, с бедой не справившись. Только страх людской ищет выхода. Злобой лютой порой становиться. Молча к дому шли, что над речкою. Ведьма знать с костлявою в сговоре. Пусть горят обе в дымном пламени.
Не ждали, что выйдет из лесу поперек толпе одинокий волк. Пока долго бранились, спорили, первым кто под клыки волку сунется, он Купаву успел к реке свести. Оттолкнул от берега лодочку. Крикнул в след:
- Не горюй красавица.
Уносило теченье лодочку, прочь от злого холодного берега и пылал над обрывом старый дом, тризной став одинцу - заступнику. Может, сжалится солнце красное, обогреет однажды пожарище и из пепла побег поднимется от корней могучего дерева.