Электрический ток прошёл по телу, когда я услышал этот мелодичный голос.

- Франц, ты здесь?

Он ввинтился в мозг горячей иглой, из левого виска в правый. Я откинул голову и стукнулся о шершавый ствол сосны. Озадаченно поелозив по коре волосами, но поймав с этого очередной припадок, я передумал отцепляться и решил оставить всё как есть.

- Франц!

О боже, какой у него голос. Такой ясный, такой мощный. Звучит прямо в голове, ставит отпечатки-клейма на всём, что вас окружает. Услышав его, не забудете никогда, если, конечно, он не сломает вас во всех суставах, как хрупкую фарфоровую статуэтку.

- Франц, бл***!..

Голос прозвучал совсем рядом, из-за кустов дикой малины. Молчать дальше показалось мне бессмысленным. Я приоткрыл рот, и с языка сорвался горячий воздух.

- Прости меня, Лорели.

- Твою мать...

На его запястьях звякнули звёзды спектрального класса A и B, когда он протянул ко мне руки. Я ощутил осторожное прикосновение к лицу. Два прохладных пальца легли мне на лоб, на границу пекла, а один мазнул густую дорожку на моём подбородке, ещё не засохшую. Чтобы не видеть мрачной, сдержанной ярости Лорели, я прикрыл ресницы.

- Концентрированный? - безнадёжно уточнил он.

Я кивнул.

- Где ты его нашёл?

- В пасти умирающей лисицы. Она попала в капкан, зацепилась хвостом. Я решил помочь, подполз ближе, пригляделся - а у неё с клыков капало...

- Встать можешь?

- Не знаю...

Он издал долгий вздох и выпрямился. Налетел ветер, всколыхнув подол его белой рубашки. Я поднял глаза, с трудом сфокусировался, чтобы не двоился тонкий, как майская веточка, силуэт. На его плечах лежали мягкие длинные кудри, отливающие углём. В них запутались лепестки алой розы, одной из тех, что Лорели вырастил в своём розовом саду.

Понадобилось вечность, чтобы установить меня на ноги. Ещё больше - для того, чтобы я сделал хотя бы два шага. С каждым движением мир взрывался фейерверками и качался, как маятник в часах с кукушкой, которые мы заводим каждое утро. Лорели был терпелив, он молча поддерживал меня, пока я силился определить, где небо, а где земля.

В следующую вечность мы брели по ночному лесу, и я слушал шелест листвы. Я слушал, потому что это было проще, чем смотреть - перед глазами пылало пламя. Бесконечные трели весенних птиц, гул тревожного ветра, скрип сосен, непрерывное время, что убегает вдаль и вдаль щелчками секундной стрелки - всё это сливалось в одну симфонию жизни, в которой голос Лорели выделялся звонким сопраново-теноровым соло:

- С каждым разом, - вещал он сквозь красную пелену, - последствия твоих попоек всё тяжелее. Теперь тебе достаточно пары капель, чтобы опьянеть. Опохмеляться ты будешь неделю, а потом и кашель твой вернётся, и головные боли, и лихорадка. Да ты уже кашляешь по ночам, я же слышал. Ты вообще понимаешь, что это игра с огнём, Франц?

- Понимаю, - зачарованно отозвался я.

- Тогда какого дьявола ты не сбежал оттуда? Я ведь спрятал луну от тебя, спрятал так, что ты никогда бы её не нашёл, а тут какая-то вшивая лиса!

Споткнувшись, я навалился на его локоть и с трудом удержал равновесие.

- Я возвращался домой через Море Лета*, когда наткнулся на эту лисицу. Я решил остановиться возле одинокой вербы, навязать на неё ленточку и поиграть ей на свирели. Потом из травы выползла лисица - хвост её был зажат капканом. Последнее, что я помню - это таинственный блеск на её клыках... - я чуть не задохнулся от нового припадка и трепетно, с жаром продолжил. - Знаешь, я в тот момент подумал, что так блестят твои глаза... как кусочки хрусталя в полнолуние, странные и такие соблазнительные, такие шальные... особенно по ночам в Заливе Зноя, когда ты подходишь ко мне на кошачьих лапках, Лорели, обнажённый и сияющий, как моё сердце... потом я... мы...

Пару мгновений я ещё боролся с головокружением, а потом меня согнуло в кашле. Спазмы были тугими и как никогда долгими, ещё чуть-чуть, и я начал бы выплёвывать свои лёгкие. Под конец у меня даже зазвенело в ушах, а лоб покрылся испариной.

Когда я отнял дрожащую ладонь от лица, то увидел на ней чернильные пятна.

- Поздравляю, - упавшим тоном объявил Лорели. - Ты спровоцировал рецидив.

Больше бредить мне хотелось, и до дома мы шли в тишине.

***

Мы жили в Океане Бурь, где Господин Ветер каждый день стучался в наши окна и двери. Мы жили в Океане бурь, где свистел чердак и качалась почти беспрерывно крыша - нет, не только моя, но и крыша дома тоже. Мы жили в Океане Бурь, где было холодно и прохладно, иногда сыро, иногда песчано и жарко, но почти всегда шумно. Мы жили в Океане Бурь, и весь наш мир был пронизан бурей, но даже там, как будто под колпаком безграничной любви и глубокого тепла, Лорели ухитрялся выращивать свои нежные розы.

Алые, белые, лиловые, чёрные, нептуновые лепестки срывались с насыщенных тяжёлых бутонов и носились в воздухе, как бабочки, состоящие из одних только крыльев.

Болея, я сутками сидел в беседке, любовался их непредсказуемым полётом и писал стихи. Серебряная краска небес мешалась с багряной, стеклянный дождь вонзался в губы Лорели, когда он запрокидывал голову, чтобы красиво стряхнуть с волос чистые капли, чтобы стряхнуть с лица капли, зависшие на пышных ресницах. "Франц, ты уже так бледен, так слаб, вернись в тепло, прошу: я напишу тебе формулы сохранения энергии!"

Я запрокидывал голову, чтобы стряхнуть с губ улыбку, и писал поэмы.

Но теперь всё было иначе. Когда-нибудь должно было стать иначе. Ничто не вечно, время не вечно, только болезнь моя вечна, и чем правее её координата на числовой прямой, тем ближе я к падению в пропасть. Когда-нибудь она, как океан, должна была поглотить меня, но я не знал, что произойдёт это так скоро, что это будет так трудно.

Я вынужден был сидеть в постели, кашлять в платок и стонать от боли, от шума, от мыслей, что птицами бились о стенки моей головы. Шторы были задёрнуты, чтобы я не видел летящих лепестков, звёзды - убраны в комод, бутылочки с лунным светом - разбиты и выброшены на ветер. Лорели вёл себя подчёркнуто практично, чтобы ничто не вызывало у меня припадков вдохновения. Тем не менее, он ничего не мог поделать с тем, что я всё равно кашлял чернильной кровью на мятые страницы тетрадей.

Никто из нас об этом не говорил, но мы оба понимали, что я медленно умирал от яда, бурлящего в моих венах.

Однажды Лорели подошёл к моей постели, пропахшей лихорадкой, и сказал такое:

- Франц, мы должны уйти отсюда.

Я посмотрел на него воспалёнными, саднящими от недосыпа глазами. Всё, что он говорил далее, было произнесено мягко и сочувственно, безо всякой строгости.

- Зачем?

- Если мы найдём новый дом, тебе станет намного лучше.

- Не всё ли равно, - горько сказал я, сминая лист бумаги, - где я нахожусь, если везде остаюсь собой? Моя болезнь не исчезнет, если мы сменим координату нашего "где".

- Ты не вполне прав, - Лорели осторожно сел на край кровати и отобрал у меня бумажный комок. - Этот мир, к которому мы пришли по дороге из жёлтых одуванчиков, мир, который мы сотворили вместе - не то же самое, что твоя реальность. Здесь другие правила и законы. Сменить окружение - это иногда самое верное решение проблемы.

Он плавно одёрнул штору, и в комнату хлынул поток белого света. Я приподнялся на подушках, жадно выглядывая в окно.

- Буря, - продолжал Лорели, - она здесь повсюду. Вспомни, с тех пор, как мы сотворили этот дом, она ни разу не прекращалась. Она менялась с песчаной на снежную, со снежной на океанскую, а с океанской на магнитную. Выходя на крыльцо, мы глотаем ветер, ветер глотает нас, мы - трепещущие рваные простыни на бельевой верёвке. Чтобы увидеть ясное небо, солнце или ровный моросящий дождь, нужно преодолевать огромные расстояния - всё это находится вне нашего дома, в других морях, океанах и заливах.

- Как это относится к моей болезни? - раздражённо спросил я, чувствуя, как из левой ноздри катится чёрная капля. - Местность не влияет на состояние души, Лорели!

- Так ты и в самом деле ничего не понимаешь?

- О чём ты?

- Океан Бурь - это не набор координат в декартовой системе, - он нагнулся и прислонился губами к моему горячему лбу, остужая его. - И даже не тёмное пятно на видимой поверхности Луны. Это и есть состояние твоей души, Франц.

Примерно вечность я осознавал его слова.

- Почему ты не говорил об этом раньше? - удивился я.

- Я говорил, даже кричал, но ты меня не слышал.

У меня заныла спина. Я откинулся на подушки, вытер с шеи пот, и Лорели вновь задёрнул занавеси, скрыв от меня волнующее буйство стихии.

- Ну и куда ты предлагаешь идти? - настороженно спросил я.

- Думаю, Море Ясности идеально нам подойдёт.

- Что-то я не припомню такого...

- Верно. Потому что его нет. Я хотел сотворить его в начале времён, подарить тебе чудеса ясной мысли, озёра неподалёку от Моря Спокойствия, а ещё тишину в голове и здоровый сон, но твоя буйная душа устремилась в хаос, к Морю Кризисов. Море Ясности тебе неведомо. Ты даже не знаешь пути к нему. Его придётся познавать с нуля, Франц.

Я помолчал, смущённо отведя взгляд. Мне становилось многое понятно, а ещё стыдно, что Лорели приходится жить в одной связке с таким идиотом, как я.

- Ты не оставишь меня ненадолго, Лорели?

- Оставлю. Только не медли, пожалуйста. Ты мне нужен живым.

Одарив меня выразительной улыбкой, он бросил мне на грудь смятую бумажку, где по складкам извивалась цепочка бисерных букв. Когда Лорели ушёл, растворился, исчез за хлипкой дверью-червоточиной, я судорожно развернул его. Поперёк моих кривых строчек зияла крупная, прямая и бескомпромиссная надпись, которой до этого не было:

МОРЕ ЯСНОСТИ.

МОРЕ.

ЯСНОСТИ.

__________________

*Все названия местностей, использованные в повести, взяты с карты видимой стороны Луны.