Большинство людей ассоциируют смерть с тьмой и болью, поэтому им тяжело видеть на похоронах человека в белом. А мне плевать на их мнение. Если кто-то считает, что постной харей и черным балахоном он выражает уважение усопшему, то пусть держит свои бредни при себе. Покойнику фиолетово, как ты выглядишь. Ему уже плевать на все за редким исключением. Таким исключением являлась девушка, из-за которой я и приперлась на кладбище. Стройная блондинка в дизайнерских тряпках, стоящая у края могилы. Ее туловище было слегка наклонено вперед, словно она собиралась прыгнуть следом за гробом.
Моралистка недоделанная!
Как поднести дедуле чайку с убойной дозой сердечных капель, так героиня. А жить с убийством на совести - так развесила нюни. Чтоб тебе депиляцию каждые пять минут делали! У нее тут воспаление совести, а дед на том свете из-за нее страдай. Ладно бы сам страдал, нет! Он и меня измучил: сходи-утешь сердечную, внучка-чай. И если попытки воздействовать на совесть, у него провалились (ну, нет у меня ее отродясь), то это старческое "чай" от молодо выглядящего духа вызывали истерический смех, а смех, хоть и продлевает жизнь, беспричинный является не очень-то хорошим симптом. А ведь не докажешь же никому, что тебя дух развеселил. Куда деваться? Пришлось тащиться на похороны.
Можно было, конечно, использовать подселение, когда в живое тело входит дух усопшего, но отправить вредного старикашку смотреть на собственное погребение не способен даже прожженный циник. Мне тоже мало удовольствия доставляло зрелище закапывания свежей могилы, утешала только мысль, что в этот раз в ней нахожусь не я.
Струйка пота стекла по спине между лопатками, вызывая мурашки по всему телу. До одури хотелось сорвать с себя одежду, но я лишь расстегнула воротник строгой рубашки. Когда же закончится это представление и можно будет снять этот балахон! С недавнего времени у меня индивидуальная непереносимость темных цветов, и ношу я только белый и бежевый. Скажи кому - не поверят. Я невольно усмехнулась. Представителей моей древнейшей профессии всегда изображают в черном... Э... Вы не о том подумали... К жрицам любви я не имею не малейшего отношения... Хотя большинство из здесь присутствующих с этим не согласятся. Эти "скорбящие" уверены, что я молодое увлечение их скоропостижно почившего престарелого родственника, охотница на его состояние. Вон как стреляют в меня глазами. К примеру, молодой племянничек только что снайперски оценил мои стройные ножки в обтягивающих бриджах и быстро вернул на лицо постное выражение. Пожилая тетушка пострашнее будет, попадись ей под рукой оружие, от меня осталось бы кровавое месиво. Свора жадных лицемеров!
Сейчас бы в тенек поближе к воде. Развалиться на мягком пледе и смотреть в бездонное небо... Птички поют. Речка журчит. Красота! От мечтаний меня отвлек будильник на сотовом. Веселая песенка бабок-ёжек прервала на полуслове их товарку, которая в этот момент вещала о том, каким замечательным человеком был ее брат и как сильно она его любит. Даже выключать мелодию стало жалко, но пришлось. Будильник напомнил, что в ближайшие десять минут наступит время сматывать удочки. Это плохо, это очень плохо! Времени почти не осталось, а я ни на миллиметр не приблизилась к своей цели. Рисковать своей жизнью я не намерена, но и быть повинной в смерти этой малохольной девицы не хочется.
Эх, была - не была... Я решительно направилась к больной на всю голову блондинке и вцепилась ей в руку:
- Вам плохо? Давайте, я провожу вас в тень, - довольно визгливо вещала я. Девушка безвольной куклой выполняла мои команды, а стервятники не попытались нас задержать, словно отсутствие на похоронах автоматически вычеркивает из завещания усопшего.
Я вздохнула спокойно только за оградой кладбища. Мой живой прицеп продолжал демонстрировать полное отсутствие интеллекта: глазки опущены, на лице застывшая маска, плечи напряжены. Будь на моем месте психолог, он, наверное, усадил девчонку в удобное кресло, напоил сладким чаем и нашел бы нужные слова для утешения. Но я не одна из этих сладкогласных человеколюбцев. Мне скорее хотелось по-народному влепить блондинке оплеуху, но роста не хватает... хотя если в прыжке...
Молчание затягивалось... Теперь, когда ограничения во времени исчезли, моя решимость пропала, и я не знала, с чего начать разговор.
- Спасибо, - сказала блондинка, я впервые услышала ее голос, он полностью соответствовал внешности: красивый, нежный и какой-то ухоженный (если так можно выразиться). - Я безумно устала выслушивать соболезнования, - девушка не смотрела на меня, у нее был все такой же отсутствующий вид. - Из-за постоянного шума и суеты я, кажется, давно разучилась слушать себя.
Девушка замолчала и, обняв себя руками, повернулась ко мне спиной.
- Как выдумаете, жить чужим умом хорошо или плохо? - я не знала, что сказать, но ей, как оказалось, ответ был и не нужен.- Когда все решают за тебя, очень легко. Что одеть, какое блюдо съесть, с кем дружить... кого любить... Ад и рай одновременно. Тебе не нужно ничего решать, только живи и наслаждайся, обо всем позаботятся другие... Золотая клетка! Можно либо смириться, либо биться о прутья, разрывая грудь до крови... и не всегда свою грудь.
Девушка замолчала. В отдалении послышался гул работающего двигателя, а затем черный Кадиллак въехал на стоянку у кладбища. Из машины появился современный Аполлон, красивый молодой мажор, один из представителей золотой молодежи, в голове у которой гуляет ветер, а в сердце воет вьюга. Он достал из багажника шикарный буке черных роз и вошел в ворота. Блондинка напряженно следила за каждым его движением до тех пор, пока он не скрылся из вида.
- Грудь... Как же она болит... - девушка пошатнулась и медленно опустилась на землю, словно из шарик, из которого спустили воздух. - Как теперь жить? Как? Ему я не нужна, он хочет только денег... больших денег... а я... я люблю... - она подняла лицо к небу и протяжно завыла. Смотреть на нее было страшно, дико, поэтому я отвела взгляд и вздрогнула - туман! Над дальним углом кладбища висела прозрачная завеса. Она медленно, но неотвратимо приближалась. Мое время закончилось, нужно срочно убираться отсюда, но не успела я сделать и нескольких шагов, как почувствовала острые коготки блондинки на своей ноге. Она, как собака, сидела передо мной на коленях и смотрела снизу прямо в мои глаза. - Простить ведь можно всё. Разве не так? - девушка все сильнее и сильнее сжимала пальцы, ее ногти, казалось, хотели порвать тонкую ткань и разорвать кожу и мышцы. У меня не получалось освободить свою ногу из ее хватки, а туман приближался. - Простить можно все? Люди тысячами умирают каждый день! Одна жизнь... я прервала одну жизнь... старого немощного человека... Это почти эвтаназия! Ведь можно простить убийство?
- Нет, - вырвалось у меня, и пальцы девушки разжались - можно уходить, но я не смогла.
- Вот и я простить себя не могу, - блондинка продолжала сидеть на коленях, вся ее фигура выдавала страдание, но сочувствовать девушке я не могла: она сама приняла решение, сама должна и расплачиваться, и мнение жертвы в этом случае никакой роли не играет, так что прости, дедуля. Но уйти просто так у меня не получилось.
- Простить смерть нельзя, - я говорила достаточно громко, чтобы ни одно мое слово не прошло мимо девушки, постепенно отступая к своему красавцу. - Ее можно только искупить... жизнью... нужно жить за двоих... действительно, жить, а не существовать, удовлетворяя свои низменные желания, - не знаю, поняла меня блондинка или нет, оборачиваться я не стала, времени больше не осталось - туман подполз к воротам кладбища.
Нужно было торопиться, но спешка спешке рознь. Я ласково провела пальцами по кожаному сиденью своего железного коня, потом сняла с руля шлем и надела его, протерла стекло, проверила колеса и лишь затем оседлала моего красавца. Мотор заурчал, как дикий кот, и мотоцикл плавно тронулся.
Ничто не способно описать чувства, которые испытываешь при езде на мотоцикле. Куда там четырехколесым бегемотам! Ветер остужает тело, небо кажется гораздо ближе, чем раньше, и чувство власти, вызванное безоговорочным послушанием железного монстра, который во много раз тяжелее тебя. Хотелось вдавить педаль и мчаться навстречу горизонту, выбросив из головы все лишние мысли.
Дорога мягко стелилась под колеса, создавая обманчивое чувство безопасности. Отрезвление, как всегда наступило неожиданно. Плесень! Черная, жирная плесень! После чистой от этой гадости дороги ее появление стало особенно неприятным. Когда ехала на кладбище эта гадость в центре дороги была мною не замечена, видимо, из-за того, что по сравнению с городскими трассами, сплошь покрытыми мерзким черным налетом, проселочная дорога радовала глаз обычной грязью. Плесень - это не привычное каждому растение, нет, это след, оставленный самой смертью. Она растет только там, где прервалась чья-то жизнь, прервалась неожиданно, страшно, раньше срока. Именно плесень является причиной того, что большая часть людей, наделенных силой, или попросту магов, предпочитает жить за городом в сельской местности, в мегаполис их можно заманить только деньгами, большими деньгами. Но не меня, я исключение. Либо я еду в город и за копейки вкалываю на серьезных людей, либо скорое свидание с серым туманом. Выбор очевиден! Но это не значит, что я наслаждаюсь от очередного напоминания о смерти, пусть и чужой.
Руки невольно задрожали, мотоцикл послушно вильнул, объезжая большое пятно плесени. Стоило поторопиться, шеф не любит опозданий, но я заглушила мотор и замерла. Мне удалось отъехать от пятна, наверное, метров на 20-30, обернуться и уточнить расстояние у меня не хватало решимости. Можно повернуть ключ в замке зажигания и рвануть вперед, к свободе, пусть и короткой. Никто меня ни к чему не принуждает. Тогда почему я слезаю с мотоцикла, и иду к пятну смертной плесени, иду медленно, словно к каждой ноге привязаны чугунные гири. Иду, глядя исключительно на носки белых кроссовок. Иду, пока нога не ударяется в плесень, словно в каменную стену. Сама не знаю, зачем я это делаю, какой в этом смысл. Все виденные мною некроманты проходят мимо плесени, но не я. Иногда, как и сейчас, просто не могу уйти. Она пугает меня безмерно, но и притягивает, манит. Так происходит нечасто, но всегда неожиданно. Сценарий всегда один: сначала я стою над ней несколько минут, чуть дыша, затем... рву... ожесточенно, неистово, так, словно от этого зависит моя жизнь. Уничтожаю каждый проклятый росточек, и только тогда меня отпускает. Сама себя боюсь в такие моменты. Стоит ли говорить, что похожа я после этого на чучело. Черная плесень выделяет темно-бордовый сок, который щедро украшает меня. Я словно мясник, вся одежда в ярких потеках, ладони кровоточат - в плесени есть жесткие волокна, порезы неглубокие, но болезненные. Шеф меня убьет за опоздание. Но несмотря ни на что, чувство глубочайшего удовлетворения охватывает все мое тело, пропадает страх, вызванный туманом, негодование на блондинистую дуру. В душе воцаряется покой. Не передаваемое словами чувство.Пусть все катится в могилу.
Я, не торопясь, снимаю джинсовую рубашку и использую ее как полотенце. Грубая ткань дерет нежную кожу лица и груди, но очищает хорошо. После протирания рубашка обретает приют в придорожных кустах. Пусть полынь ей будет пухом. Отстирать рубашку можно, но таскаться по городу с куском ткани, запачканным неизвестной красной жидкостью, - не тот опыт, который я мечтала бы получить. С разводами на бриджах ничего не сделаешь, но их легко маскирует обычная грязь с дороги. Выгляжу я теперь, конечно, достаточно фривольно (никто ведь не поспорит, что грязные бриджи и открытая майка не являются образцом офисного стиля), но выхода все равно нет. С порезами дело обстоит хуже, но каким-то чудом в рюкзаке отыскалась старая пара кожаных митенок, черных, но выбирать было не из чего.
Взглянув на часы, я поняла, что потратила на все про все не более получаса, и, если потороплюсь, смогу избежать головомойки. Управлять мотоциклом исцарапанными ладонями было, конечно, тяжело, но вполне реально. Дорога до Центрального управления по делам Одаренных (сокращенно ЦУДО) оказалась на удивление легкой. Мне удалось даже нагнать минут пятнадцать от времени опоздания, но не сократить его до нуля. Ладони все сильнее жгло, а хорошее настроение медленно, но верно рассеивалось. Последней каплей стало парковочное место, вернее его отсутствие. Мое парковочное место находилось ближе к исследовательскому центру у кованой железной ограды, отделяющей парковку от внешнего мира. Три месяца назад мне пришлось выдержать настоящее сражение, чтобы его получить, а теперь его занял какой-то летун: черный бентли был припаркован так 'аккуратно', что занимал сразу два места. Из-за заезжего мне пришлось оставить свой мотоцикл за углом на неохраняемой территории и топать через всю парковку к центральному корпусу, где и должно было проходить совещание.
ЦУДО находилось в центре города, но если не знаешь, то найти его было невозможно. Тихий тупичок за одним из административных зданий заканчивался ничем не приметной на первый взгляд трехэтажкой. Она была построена в середине 19 века из красных кирпичей. Когда-то её украшала лепнина и фигурная крыша, сейчас о былой красоте напоминали только арочные окна и форма здания в виде буквы П с хвостиком на конце. 2 корпуса словно обволакивали тупичок и защищали частную стоянку. В левом находился ангар, в правом - различные ведомства. Ко второму корпусу примыкало исследовательский центр, который и выглядел словно хвостик у буквы П. От не нужного внимания ЦУДО в левой стороны защищал парк и бетонная стена, а с правой - река. Место было красивейшим, но скучным. Парк зарос, он больше напоминал лес, Река резким обрывом начиналась сразу за исследовательским зданием. Центральную часть здания занимало руководство ЦУДО. Несмотря на большую территорию, работало здесь всего около сотни постоянных сотрудников.
В центральном корпусе я была всего несколько раз: не того я полета птица, чтобы чаще мелькать перед мудрым взором начальства. Кого-то это, наверное, могло бы расстроить, но не меня. Я всегда соглашалась с мнением классика: 'Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь'. Преодолев парковку, я попала в прохладу холла. Если снаружи ЦУДО выглядело довольно обшарпанно, то внутри ничем не отличалось от богатых офисов, по крайней мере, в центральной корпусе. Мраморный пол, светлые колонны, высокие потолки, кондиционеры - все свидетельствовало о достатке организации.
Я быстро преодолела холл и свернула к конференц-залу. Мои шаги гулко разлетались по пустынным коридорам. Есть что-то завораживающее в том, как звучат старинные здания, они словно впитали шорохи, слова, скрипы за все время своего существования. Ни один ремонт не в силах это уничтожить. Я замедлила шаги и, вытянув руку в бок, осторожно, одними кончиками пальцев, прочертила волнистую линию по стене, словно погладила гигантскую кошку. Но стоило мне услышать голоса, как фантазия развеялась, а рука опустилась. Дверь в конференц-зал была слегка приоткрыта. Насколько я могла судить по наполненности помещения, присутствовали почти все. Моего присутствия могли не заметить, даже если бы я не явилась совсем. Но посмотреть на НАСТОЯЩЕГО некроманта безумно хотелось. Изучить его, как музейный экспонат, и понять, наконец, чем он отличается от меня.
- Посторонись, - меня грубо оттолкнули от двери.
Я отлетела к стене, больно ударившись плечом. Накачанный оперативник, не извинившись, прошел мимо. 'Рыжий', - мстительно запомнила я. Собственно только по окраске и можно было отличить этих крепких ребят друг от друга. Их ведомство находилось где-то в левой части здания, на границе центральной части и ангаров. Они заслуженно считались элитой: сильные и физически и магически, оперативники являлись настоящей армией, хоть и небольшой, голов 20-30, но эффективной, как гласила народная молва. Мстить таким людям было опасно и для меня затруднительно, но никто не мешал поставить в голове небольшую зарубочку на память.
Совещание уже началось, и не избежать бы мне гневных взглядов, а то и словесной выволочки, если бы мгновением ранее сюда не влетел оперативник. Шкафу же замечания делать без толку: никто и не рискнул. Поэтому половину долга я так и быть с Рыжика спишу. В конференц-зале свободных мест, конечно же, не оказалось, а уступать место женщинам одаренных в детстве научить забыли. Обведя глазами публику и даже заставив некоторых поежиться (взгляд у меня тяжелый), я увидела, как с конца зала встал и помахал мой коллега, невольно даже сделала пару шагов в его сторону, пока не поняла, что сидит он на ступеньках. Стоит ли уходить так далеко от сцены, чтобы получить такие же удобства, как и здесь? Я отвернулась от коллеги, медленно спустилась на три ступеньки, скрестила ноги и села прямо на лестнице. А что такого? Грязи на мне вагон и маленькая тележка, а ковролин на полу не тверже пафосных стульев. Я размяла шею и пострадавшее плечо, потом откинулась назад, уперевшись локтями в верхнюю ступеньку, и приготовилась внимать мудрости некроманта, но нарвалась на два хмурых взгляда и один злобный. Хмурые принадлежали директору ЦУДО и приглашенному некроманту, а злобный - моему непосредственному начальнику. Привычка, выработанная годами общения с преподавателями в школе, а затем в педагогическом университете, сработала моментально: спина выпрямилась, лицо приняло туповато-сосредоточенное выражение. Но стоило святой троице потерять ко мне интерес и отвести взгляд, как та же самая привычка заставила меня подпереть щеку кулаком.
Некромант, встречи с которым я с таким нетерпением ждала, оказался обыкновенным мужчиной лет сорока- пятидесяти, среднего роста, худой. Пройди мимо такого, и не заметишь. Он громким, хорошо поставленным голосом вещал о мерах безопасности при вызове духов, о том, как нужно чертить призывный круг и в какой фазе должна быть луна. Если вначале я собиралась его внимательно слушать, то вскоре поняла, что эта китайская грамота мне никогда не пригодится. Во-первых, никто и никогда мне не доверит вызвать приведение. Во-вторых, я никак не могла понять, какого черта их вызывать, если они почти всегда рядом либо с местом убийства, либо с родственниками. И наконец, почему от них нужно защищаться именно в призывном круге, чем они становятся в нем опаснее, чем в повседневной жизни. Задать эти вопросы безумно хотелось, но я прекрасно понимала, что лучше помолчать: вдруг сойду за умную.