Аннотация: Заглянем в мир нисфейри, отпразднуем с ними Мабон, Лугнасад, Самхейн и Йоль, посмотрим их глазами на жизнь людей. Вернемся в детство Эрсиль... Рассказ можно назвать предысторией к роману "Последняя". А можно и не называть.
Это мягкое летнее утро фейка Ттпыф проводила весьма приятным для себя образом. Она прижалась ухом к пурпурной клубничине и слушала, как та напитывается солнцем. Наша фейка была великой охотницей до ягод, но, разумеется, она и не думала их кушать. Нисфейри вообще не едят - в том понимании, к которому привыкли мы.
Над головой Ттпыф покачивались шероховатые зазубренные листья, а за ними, в голубом небе, медленно плыли меловые горы облаков. И все складывалось изумительно ровно до того мгновения, как блаженствующую фейку дернули за кисточку хвоста.
Золотистая шерстка на загривке Ттпыф вздыбилась. Фейка резко обернулась. Напротив стояла Шшпуу. Уперев костлявые мышино-серые ручки в бока, она сверлила Ттпыф недобрым взглядом.
О да, фейки редкостные грубиянки! Их извиняет лишь то, что они ведать не ведают о правилах хорошего тона.
Шшпуу тарахтела, цвиркала, топала косолапой ножкой и ковыряла в левой ноздре пальцем... Гортань феек не годится для человеческих речей, поэтому они прибегают ко всем немыслимым способам, чтобы выразить свое отношение к предмету. Итак, Шшпуу выразила свое отношение вполне доходчиво. Ттпыф понурилась: ее прогоняли из этого прелестного сада с шикарными кустами ароматной смородины и жимолости, с аккуратными клубничными грядками и столбиками дурманной наперстянки у заборчика.
И то верно, Ттпыф загостилась, разве она отрицает? И все же недурно бы Шшпуу привить себе капельку учтивости. Чрезвычайно обидно, но она даже ткнула нашу фейку носом в значение имени "Ттпыф". "Тт" - это стук высушенных палочек, ударяющихся друг о друга, звук "пыф" получается, когда одуванчик теряет пушинки из-за хулиганств ветерка, а все вместе можно истолковать как "перекати-поле".
Наша фейка показала Шшпуу раздвоенный язык и заскользила в сторону калитки. Ттпыф была не в настроении летать и свернула крылья прозрачными трубочками. Шшпуу погрозила ей вслед кулаком. Она просто завидовала, потому что Ттпыф чудесно скользила, не касаясь земли ногами.
Целый день фейка потратила на поиски нового пристанища. Красивые наделы облюбовали нисфейри, не желавшие приютить Ттпыф. Она металась туда-сюда: едва не попала под колеса телеги, схлопотала пинок от глупого верзилы в расхлябанных ботинищах и почти была поймана толстобрюхим рыжим котом. Под конец ей посчастливилось натолкнуться на прохладный участочек с надежным густым жасмином-чубушником. Фейки там отсутствовали, но выяснилось, что там присутствуют обормоты - а эти гораздо хуже феек. Они вреднее, крупнее, с зеленоватой шкуркой и длинными хитрыми глазами. Обормоты умеют выговаривать слова и вечно мелют всякую чепуху. Навроде такого:
- Ядрен тромбон! Какая у нас здесь ватрушка!
Ттпыф обозвала привязавшегося к ней наглеца "ц-ц-циком" и важно удалилась. А обормоты хохотали, цокали коготками и еще долго кричали в спину нашей фейке: "Тромбон! Ватрушка!"
В сумерках Ттпыф добрела до свободных краев. На отшибе в гордом одиночестве кособочился невзрачный домик, обшитый по второму этажу почерневшей доской и оплетенный девичьим виноградом. Его обрамлял... это сложно назвать палисадником: ветхая корявая яблоня, трава да кое-где пучки мяты. Зато Ттпыф понравилась высокая живая изгородь из боярышника - истинные дебри, самое то, чтобы перекантоваться. Ттпыф предпочла бы тисовую изгородь, но мало ли чего мы предпочитаем...
Наша фейка полазила по сучьям и угнездилась в широкой развилке. Боярышник - доброе растение, пусть и крученое. Оно цепкое, закаленное, привечает утомленных путников. Никого оно не боится, успокаивает и прибавляет сил.
Узлистые ветви согревали Ттпыф, она улавливала их ненадоедливый шепоток и гладила теплую кору. Ночь ложилась тихо. Наша фейка начала задремывать.
Сон нисфейри отличается от людского: веки у них смыкаются, но видят дивные существа больше прежнего. Наблюдают сверху за окрестностями и могут умчаться за сотни миль, а потом возвращаются и просыпаются. Так и наша фейка смотрела на черепичную крышу, изрисованную пятнышками мха, на вытянутый одичалый сад, на задворки, где догнивал сарай и топорщились терновые сливы, давно не дававшие плодов. За деревьями стелились луга, простеганные шаткими ограждениями. А справа волновались кроны столетних платанов - изогнутый перелесок, отсекавший седые поля овса.
Только фейка решила, что уголок славный уединенный, как приметила черную кучу, ползущую по дороге. Куча звякала и оглушительно пыхтела - наравне с дубопотамом, ей-ей! От нее веяло древностью и чем-то страшным. Точно в груди у нее змея.
Куча помедлила перед калиткой, и фейка поняла, что это грузная старуха в кургузом жакете, застегнутом накривушу. Ттпыф снизилась. Никто не обнаружит нисфейри без их согласия, а особенно когда они бесплотны.
Старуха глядела напряженно. "Куда?" - озадачилась Ттпыф. И обратила внимание на девочку лет одиннадцати, которая сладко посапывала, облокотившись на подоконник перед распахнутыми створками. Рядом с ней белело треснутое блюдечко с молоком. Фейка ощутила золотое тепло, исходившее от девочки, порхнула к ней и в ужасе отпрянула: внутри ребенка зарождалась мерзкая змея. Она была крошечная - подобно самой Ттпыф, - но уже шевелилась.
Девочка подчинилась. Затрещала лестница, потом что-то стукнуло. Девочка споткнулась, догадалась Ттпыф.
До зари наша фейка летала, подбирая себе угодья получше. Везде было занято: не фейки, так обормоты, не обормоты, так полчища жаб и улиток.
Ттпыф очнулась ранним утром, застигнув старуху на крыльце. Та хлопнула дверью и тяжело зашагала к городу. Это вселило в нашу фейку надежду. Если Черная Куча является сюда лишь похрапеть, фейке не грех и задержаться.
Вскоре девочка тоже ушла, а Ттпыф взялась исследовать. Под стрекот кузнечиков скакала она по всему наделу. Отыскала наиприятнейшее местечко в изгороди - с левой стороны, за коттеджем. Вот бы устроить боярышниковый зальчик! Ветви перевились, словно купол, затейливо, но прочно. Вон и фиолетовая наперстянка у задних воротец. На смежном выгоне - полным-полно хохолков гривастого ячменя. Из него получаются великолепные перины! Ну и мяту Ттпыф очень ценила. А кто не ценит мяту, тот просто не знает, до чего мягкие из ее волокон ткутся одеялки!
Девочка вернулась к шести. Фейка, смастерив гамак из стеблей травы, вешала его в зальчике. Она с опаской высунулась. Девочка читала. Сидела на лавке под косыми розоватыми лучами, бегала глазами по страницам и перелистывала, перелистывала - до девяти вечера, не отрываясь. Такое поведение внушает доверие, заключила Ттпыф. Смертные ведь чудовищно гомонят, а девочка - нет. Посему она была сочтена премилой особой. Кроме того, змея в ее груди за день скукожилась - змею обжигали искры. Фейка подумала, что девочке удастся вытравить из себя эту пакость.
Звякающая Куча приковыляла во мраке и сразу ушаркала в комнаты. Ттпыф обрадовалась и танцевала с лунными бликами на опушке у платанов. Фейка почувствовала: она должна здесь поселиться.
Две седмицы Ттпыф ваяла... О, как она украсила свой боярышниковый зальчик! Утоптала пол, выложила на нем узоры из мелких камушков со слюдой. В пяти дюймах над землей Ттпыф прикрепила гамак, а второй - под самым-самым потолком. Она позвала к себе трех волшебных светлячков. Они приглушенно мерцали во мгле, наполняя фейкино жилище уютом. Куда тут клубничным грядкам! И пусть Шшпуу облысеет от зависти!
За неделю Ттпыф соорудила пару запасных гнездышек: одно - где фейка отдыхала впервые, другое - на суку яблони, дабы свободно купаться в сиянии звезд.
Хозяева дома ей почти не мешали. Девочка была смирной и вечно пропадала в неизвестных далях, а приходила с книжками и читала. Кошмар начинался, когда она или старуха готовили: кастрюлями громыхали, жареным мясом воняли, желудками урчали... Позже фейка приспособилась. Люди возились на кухне, стряпая ужин, а Ттпыф на время устремлялась в поля с мотыльками или же парила среди деревьев.
Порой тревожили нашу фейку отвратительные звуки ссор, после чего девочка плакала у сарая. Привычно. У Шшпуу сыны и дочери человеческие скандалили куда чаще, даром что растили такую восхитительную клубнику!
По ягодам фейка нестерпимо скучала. Под защитой темноты она проникала в чужие владения и слушала, как смородина и крыжовник наливаются соком. Ничего иного ей и не требовалось.
Змея в девочке потихоньку исчезала, но вела себя девочка странно. Выставляла миски с молоком: на дорожку, на скамейку, на пенек. Фейка вляпалась в эту жижу, потом чистила золотую шерстку и бранилась. А светляки хихикали, да!
Немного погодя все объяснилось: девочка подкармливала ежиков. Уф-уфам - так именовались ежики у феек - молоко нравилось, но пользы оно им не приносило. Ттпыф потолковала с уф-уфами о болях в животе, и лакомиться в саду они прекратили.
Июль близился к концу, пшеница золотилась, гривастый ячмень утратил шелковистость, подсыхая. Соседи-нисфейри подтвердили, что наша фейка теперь властительница собственного уголка. А Ттпыф сладила четвертый схорон - высоко-высоко, в плетях девичьего винограда, рядышком с окном девочкиной спальни на втором этаже.
Подоспел август - чудесный праздник Лу́гнаса. На закате с предместий заторопился маленький народец к Бузинной Бабушке. Она приглашала на пир. Ттпыф измучилась: какой же гостинец ей приготовить?! Понятная штука, прочие фейки всякую малину-землянику притащат, а у нее-то вкусностей нет!
Паутинками обвила Ттпыф свежий лепесток фиалки, а в центре вышила Солнечное Начертание - оно всегда ко двору будет. Прихорашивалась наша фейка целый час, а то и полтора: взбивала пушок, расчесывала кисточку хвоста. На праздник середины лета, Хэ́ффин, Ттпыф не попала, но в этот раз намеревалась повеселиться от души.
И вот он - раскидистый куст бузины, усеянный красными ягодами. Сверкает в сумерках фонариками, чарует колдовскими песнями. Вокруг нисфейри - видимо-невидимо. Пляшут, балагурят, шуточки шутят... Внутри под резным пологом сидит долговязая Бузинная Бабушка с приветливым лицом в завитушках-морщинах. Она перебирает жемчужными пальцами - выплетает для каждого венки из своих лунных волос, смеется. И звезды вспыхивают, и ветерок резвится.
У Бабушкиных ног - груда плодов, спелых колосков. Повсюду хороводы, пляски, и фейки нарядные... А Ттпыф с дурацкой поделкой - ни к селу ни к городу, перчена кочерыжка!
- Иди ко мне, деточка, - поманила нашу фейку Бабушка, пристукивая пяткой в такт музыке. - Что у тебя? Коты небесные! Какая ты искусница! Держи венок. Он для тебя.
Польщенная фейка зарделась и вежливо поклонилась.
- Лугнаса Дивный! Улыбайся, фейка! - пропела Бузинная Бабушка, а над нею завихрились искорки: сложили печать солнца, урожая, возрождения и осыпались блестящей разноцветной пыльцой.
Фейки взмахивали узорчатыми крыльями, взмывали к верхним тоненьким веточкам. Плыли вниз, поводили руками и вертелись кленовыми семенами-летунками. Обормоты подпрыгивали и ногами выписывали бог весть что. Тыквянники перекатывались с боку на бок, точно оранжевые шарики. Музыканты дудели в травинки, бренчали на арфах, потрясали маковыми коробочками. Право слово, пирушка была не хуже, чем у высших фейри.
Наша фейка с лунным венком на голове танцевала в самом сердце зарослей. Нисфейри заглядывались на нее. Один обормот изловчился и схватил ее за ладошку.
- Ядрен тромбон, - ласково сказал он. Его большие темные глаза смотрели на фейку с нежностью. Ттпыф нахмурила безбровый лобик, но через миг оттаяла.
На окраине бузинного куста он качал ее на коленях, гладил шерстку на загривке и спинке, шептал ей на ухо: "Голубые глазки. Тромбон. Ватрушка". Она лохматила ему челку и щелкала его по синим рожкам. Еще они бегали по лужайке среди зыбких отблесков, потом он снова обнимал ее и качал на коленях... Так и минула волшебная ночь Лугнаса.
Осень промелькнула незаметно - обычная история для влюбленной фейки. Ттпыф гуляла со своим обормотом допоздна: скакали по кувшинкам мельничного пруда, играли в маялки на желтеющих полянках, ловили опадающие листья под дождем. На исходе ноября фейка узнала, что ее обормота зовут Кото́мбер.
- И до чего ж он крепок! - поговаривали иные. - Запросто одолеет в поединке кота и отвинтит тому хвост!
Отплясали нисфейри на Мабоне, пожгли костерки на Самхе́йне. Уже и Йоль не за горами. Заморозки грянули. Старая Куча обреталась дома. Эрти, девочка, чаще плакала в убогой комнатушке под самой крышей.
В первых числах декабря пресытилась Ттпыф развлечениями. Пряталась она в боярышниковом зальчике, едва свечереет. Укрывалась мятными одеялками, сворачивалась клубком в гамаке.
Однажды под покровом стылой темноты к Старой Куче явился посторонний. Любопытная фейка подслушивала.
- Из девчонки будет толк, - кряхтела старуха, беседуя с чужаком у задних воротец.
- Уж надеюсь, - откликнулся мужчина в плаще. - На вот, подкладывай ей понемногу.
Он передал старухе увесистый мешок. Она сунула ему другой.
- Читает их? - спросил мужчина.
- Палкой не отгонишь.
- Хорошо. Проследи, чтобы наизусть предостережения учила.
Они помолчали. В груди мужчины фейка различила змею.
- Нуждаетесь в чем? - поинтересовался он.
- Бес с вами! - прозвучало в ответ. - В чем мы можем нуждаться?
- Право собственности. Жилье за кем?
- Да за отцом ее, паскудником. Мы эту хибару снимаем... хе-хе, якобы. - Старуха поскребла брылястую щеку. - Не было бы счастья, да несчастье помогло. Он Берту почти силой взял. До двадцати двух ей десять месяцев оставалось. Боялась, куцая душонка, до отупения. Усвистала в лес и ревет там, ревет... И он тащится, жердина, суставами скрипит. На тридцать лет ее старше. "Берта, Берта, что с тобой?" Утешает ее, треплет по плечу. И дотрепал, как видите.
- Ближе к сути, - распорядился мужчина.
- Берта замуж-то вышла, а переехать к муженьку не переехала. Он хотел себе девчонку забрать. Я его припугнула, дескать, всем разболтаю, что ты мою дочку!.. Из-за тебя, постыдник, она на том свете очутилась. Шелковый тут же сделался.
- Ненадежно, - заключил господин Нурт. - Я поработаю.
- Ну поработайте, - фыркнула старуха.
- Это вам. - Мужчина протянул граненую склянку. - Со временем посещу вас, ждите.
Отступив под деревья, он растворился в воздухе.
- М-м-м... опиумная настойка, лауданум... - прогундосила Куча и уползла в берлогу.
Поблекло, отдалилось солнышко. Засмурнели небеса, прильнули к земле, а вскоре сыпанули острыми крупинками. Очнулись тощие изснеги - и сразу за шалости. Мельничный пруд ледком сковали, под окнами целые холмы нашвыряли, поскучневшим фейкам надоедали.
Ттпыф все спала и спала. Зимними вечерами нравилось ей смотреть на дымы печных труб и на теплые огни громоздких человеческих строений. Холодела фейка. Не предполагала она, что празднование Йоля, самого короткого дня, обернется для нее крахом.
Бузинный куст сохранил красные грозди, но помаленьку редели и они. Бабушка пела грустную тихую песню сквозь полудрему, куталась в свои лунные волосы. А ягоды падали на белое с вкрадчивым бархатным шорохом...
В ту ночь кутили только изснеги - потому что им положено, их праздник, - да огородные обормоты - потому что этим все нипочем. Другие нисфейри сидели на оголенных ветвях кружками и рассказывали зимние сказки. Обменивались вязаными башмачками, листиками падуба и сплетнями.
Обормот качал фейку на коленях, прижимал к замохнатевшей груди. Ттпыф съежилась и безучастно наблюдала за вьюжными изгибами в студено-синей вышине.
- Не любишь меня больше, - вдруг шепнул обормот и спихнул фейку с колен.
Она обрушилась в снег, обозвала Котомбера "ц-ц-циком" и метнулась прочь.
В канун Нового года бросила наша фейка облетевший боярышник и пустилась колобродничать с царапучими изснегами. Покрылась инеем, хохотала с метелями, водила заморозные хороводы в лесах. Не тронуло ее, что на И́мболке обормот ее танцевал с Шшпуу. Только плакала фейка, бороздя сугробы с дикими изснегами.
Расцарапанная и продрогшая возвратилась Ттпыф в начале марта. Отдохнула, отогрелась и поспешила заняться своими угодьями. Приелось фейке общество, весна и лето прошли в мирных хлопотах. А еще Ттпыф изучала соседей-людей.
Подрастала девочка Эрти. Истлевала в ней черная змея, темнела пятнышком. Фейка подглядела, чем это звякает старуха и отчего гадостно пахнет. Она напивалась втихаря отравного зелья и такого и этакого: кормила аспида, сообразила Ттпыф.
Как-то сентябрьским вечером услышала фейка крики и ругань. Эрти всхлипывала до утра. На заре выскочила заплаканная в сад, и Ттпыф оторопела: за одну луну змея внутри девочки прочно свила кольца, будто толстый канат.
Фейка заторопилась к Бузинной Бабушке - советоваться.
- Ты не поможешь, - покачала головой Бабушка, держа фейку на узкой ладони. - Но не покидай ее. Подари ей хоть тайную маленькую радость, о которой она никогда не узнает. Тебе нечего бояться ее недуга.
Фейка вышивала паутинкой листья мяты и раскладывала их под кроватью, пока девочка витала во снах, гладила ее пухлую щеку, перебирала мягкие ресницы. Для удобства Ттпыф переселилась в гнездышко между плетьми девичьего винограда.
В октябре Кучу навестил господин Нурт. Отдал единственную книжицу и потребовал назад прежние.
- Я поработал с вашим, как вы изволили выразиться, паскудником, - брезгливо сообщил он, прячась в тени. - И с его родственниками. На ваш коттедж никогда не будут претендовать.
Затем он долго разъяснял что-то старухе, в итоге отрезал:
- У вас уже не появлюсь. Выкручивайтесь сами. Всегда настороже...
Он махнул рукой на старуху. Ее объяло золотистое мерцание.
- И без ваших разжевываний все понятно, господин Мэ́лкопс, - кивнула она.
Фейка сразу же смекнула, почему Куча спутала господина Нурта с неким Мэлкопсом, и скривилась: гнусно использовать силы природы для таких дел.
Опять жгли нисфейри костерки на Самхейн, опять нарядились в медное и бордовое. Ттпыф притулилась на плече Бузинной Бабушки, завивала ее лунные волосы и печально смотрела вниз. Котомбер, смеясь, перекатывал с боку на бок оранжевых тыквянничек, пригожих аккурат об эту пору. А Бузинная Бабушка варила в котелке световницу из прощальных лепестков и звездных лучиков, мешала зелье серебряным когтем. В полночь Бабушка окатила световницей каждого нисфейри, чтобы очистились и запаслись на зиму благодатью...
Пробудились тощие изснеги, выкликали нашу фейку. Звали с собой в мятежные бега по долам и горам, нарекали Стужной Королевкой. Фейка молчала, уткнув курносый нос в циновку из тоненьких стебельков и синичьего пуха.
Следующим летом в саду учинили погром. Дюжие батраки разломали сарай и возвели новый - просторный, из свежих досок цвета сливочного масла. Срубили четыре терновых дерева, на самом колючем из них у Ттпыф имелся схорон.
Огорчиться фейка не успела, потому что в сарае разместили пятерых кроликов, мохнатых и дружелюбных. Покойно было греться у них на спинках, покойно мечтать под их бестолковые разговоры.
Дом взорвался руганью и криками. Девочка скулила ночами и ходила в синяках. А потом наша фейка примчалась со звонкого ручейка, где купалась с мальками, и застала девочку в сарае. Та скорчилась на соломе, обнимала бездыханного, пронзенного насквозь кролика и давилась слезами. Ттпыф юркнула в свой боярышниковый зальчик, взор ее подернулся густой синью - так фейки плачут.
После Ма́бона девочка убила второго кролика. Фейка видела, как ее пересохшие губы шепчут заветные слова, как подчиняются ей потоки бытия. До этого фейка видела, как старуха колотила девочку метлой и бросила в нее глиняным кувшином.
Не выдержала Ттпыф, унеслась прочь с багряными листопадничками. Попрощалась лишь с Бузинной Бабушкой.
Пустынные осенние дороги овеяли нашу фейку забвением. В разудалой компании каталась она на сухих листьях по трактам и проселкам. Воздавала хвалы буйным вихрям, ликовала с ноябрьскими ураганами. Встречала фейка диковинных существ и гордых высших фейри, провожала улетающих птиц.
Подступал декабрь, пестрые листья потянулись на юг - не все, конечно, а только те, что двигаются против ветра. Таким самоуправным один путь - в зачарованную страну Ветрав, куда издревле не способен проникнуть человек.
Два года жила Ттпыф на вековечной земле. Шумели там нежнейшие травы, цвели там крошечные алые маки. Бескрайнее небо клубилось далекими облаками, к ним вздымались неувядающие древа с шелковистыми кронами. А на западе бормотало сизое море. В прибрежных водах ныряли проворные сэлки - тюлени, что умели обращаться в девушек и юношей с глазами, полными тоски...
Многое открылось фейке, многому она научилась, и с третьим листопадом вернулась в свой сад. Тут же натолкнулась она на Эрти, шагавшую от сарайчика. Девочка здорово вытянулась, приобрела забавные формы. В платье ее обнаружилась незамеченная доселе опрятность, а во взгляде ее сквозила жесткость.
В сарайчике обитал единственный кролик - чудовищный ворчун и забияка. И все же Ттпыф огорчилась, когда Эрти превратила его в горстку пепла.
Через неделю Куча - к досаде Ттпыф, она так и не пересекла смертную черту, - заселила клетки шестью кроликами. Эрти бестрепетно убила зверьков. Подняла за уши окровавленную тушку и ногой распахнула дверь на кухню.
В полумраке закопченных стен за большим столом горбилась над бутылью старуха.
- Купишь еще кроликов, сделаю с тобой это, - холодно сказала Эрти и швырнула трупик перед ней.
Задребезжали стаканы, бутыль разбилась. Под башмаками Эрти хрустели осколки, пока она шла к скрипучей лестнице на верхний этаж.
Бузинная Бабушка расцеловала фейку и дала ей тот же совет, что и два года назад:
- Подари ей хоть тайную маленькую радость, о которой она никогда не узнает...
Фейка гладила осунувшиеся бледные щеки девочки Эрти, покуда та спала. Перебирала ей ресницы, выкладывала под кроватью мяту с вышитыми знаками Сияющего и Перерождения. Ттпыф пыталась выдернуть змею из нелепо припухшей груди Эрти, но змея уцепилась крепко и продолжала расти.
Черная Куча теперь источала страх, она боялась внучки, избегала ее. Фейке это очень понравилось. Старуха отсиживалась в каморке, бухтела изредка и ежеминутно звякала.
Перезимовали тихо. Весной накинули поля и рощи зеленую дымку. Зажурчали талые ручейки, зазвенели прозрачные дожди. Прибыли ласточки и стрижи, разрисовали голубой свод, заливались песнями.
Наша фейка баклуши не била. Посадила маки из Ветрава, напитала их силой. Приманила в боярышниковый зальчик волшебных золотых светлячков, подлечила дряхлую яблоню, посеяла наперстянку.
Истекало время малого солнца, близились очищающие костры Бэлта́йна. Нисфейри праздновали его на выпасе за бузинным кустом. Бабушка помогала возводить огненные воротца и стёжки. Верзилы и те закопошились на своих серых улочках, готовились.
И запылало в ночи исцеляющее пламя - не обжигало, съедало усталость и тревоги. Выстроились нисфейри вереницами: шушерки, уф-уфы, птахи, мышки... Сквозь арку, по волнистым горящим тропкам на лужке, чтобы стряхнуть тяготы и обиды. А впереди музыка льется, барабаны стучат, Бузинная Бабушка поет низким колдовским голосом. У ее стоп обормоты надевают дырявые шкурки, пачкают лица сажей и пугают смеющихся феек.
С белой шушеркой преодолела Ттпыф сакральный путь и затерялась среди гомонящих нисфейри. Привлек ее к себе шумный обормот. Громче всех он хохотал и корчил самые свирепые рожи. Оттопал нашей фейке ножки в танце, оглушил выкриками:
- Грушу жрушай, суп в компот!
Но бесновалась с ним фейка до утра. Взвивалась, словно последняя искра. Вовсе не больно ей было видеть, как другой обормот шепчет "Тромбон. Ватрушка..." рыжей фейке Плих. Склонила голову Ттпыф, порадовалась, что не качает он Плих на коленях, не касается ее шерстки на загривке и спинке.
Люди тоже справляли заповедные обряды Бэлтайна - в меру собственного понимания.
Быстро раздобрилось большое солнце. Расцвели изумительные крошечные маки под яблоней и напротив, в сорняках на обочине. Ттпыф перекочевала на внешнюю сторону зеленой изгороди, чтобы наслаждаться плодами рук своих. Изредка гуляла она с горластым обормотом, часто застилала ее взор бездонная синева.
Ттпыф не прекратила заботиться о девочке Эрти, наблюдала за ней, преизрядно удивлялась возникшим у той округлостям. Ничего подобного у самой фейки не имелось, была она вся ровная, думала, и девочка ей под пару. Бузинная Бабушка растолковала, что у человеческих барышень так оно и должно и что это не заразно.
Как-то раз задержался у окраины парень весь в конопушках. Наша фейка прыгала на плетях винограда и почти свалилась, когда он начал звать Эрти. Не дозвался. Пожаловал снова.
Эрти застыла у калитки. Фейка слушала желтеющие ягоды боярышника на сон грядущий, но прервалась. В звездных сумерках девочка казалась ей одной из сэлки - глубинная в ее глазах плескалась тоска.
- Уйдем, - молил конопатый. - Уйдем со мной! Я заберу тебя от карги. О ней мерзкое говорят! Тебе в жизнь не отмыться!
- Нет, - ответила Эрти.
- Почему?
Шагнул вперед и уперся в замкнутую дверцу.
- Ты бросил меня, Твычек. Ты был нужен мне тогда. Сейчас ты мне не нужен.
- Не дразни меня так! Мне не двенадцать лет! - закричал парень. - Я Тви́ер! Ну прости меня, ясно?! Прости!
Он отшатнулся, стиснул кулаки и ринулся прочь по запыленной дороге.
- И ты опять бросил меня, Твычек, - усмехнулась девочка Эрти с внезапной злостью. - Поздравляю, ты верен себе.
Фейка поспешила к Бузинной Бабушке и трое суток училась у нее. Под кроватью девочки появились листья шалфея с печатью злогона, дарящие тепло лепестки подсолнуха и корень папоротника в форме Сияющего - его фейка искала много недель.
Август, сентябрь, октябрь потонули в проливных дождях. Горевала Ттпыф, с небес смотрела на расплывчатый город, смотрела, как уворачиваются от ледяных капель обормот Котомбер и фейка Плих.
Всю зиму донимали Ттпыф стоны Черной Кучи из-за стен. Не помогали даже заморозные хороводы с тощими изснегами - не захватывали они фейку, лишь внушали той недовольство. А обормот с рыжей Плих обменивались вязаными башмачками и ловили инистых бабочек на празднике Йоля у Бузинной Бабушки...
Девочка Эрти еще выросла. "Куда уж, и так громадина!" - сетовала фейка. Нечасто оставалась Эрти дома, а когда оставалась - читала и дремала, тихо и мирно по своему загадочному обычаю. Ттпыф убедилась, что ее старания не пропали зря. Сны у Эрти сделались покойнее, и со старухой она не враждовала. Правда, змея не исчезла и вила кольца в груди девочки. А какие-то глупые дети кидались по вечерам снежками в окна, по-нехорошему обзывались и порскали кто куда, если на крыльцо выбегала Эрти.
Не дождалась наша фейка Бэлтайна. Сразу за Э́илером, днем весеннего равноденствия, примкнула к шебутливым струйклам и припустила по искристым ручьям. Приветствовала фейка птичьи стаи, поила влагой травы, потешалась нырялками... Играли струйклы на цитрах, пели струйклы волшебные песни и старинные баллады: о древних временах, о дальних странах, о забытых тайнах. И мчались, мчались вперед, перескакивая из родника в родник.
Утешили стремительные потоки нашу фейку, смыли ее невзгоды. Плавала она в подгорных реках, восхищалась гигантскими скальными хребтами. Но к осени замутнели струйклы, отвели фейку в ее сад и попрятались в грунтовых водах.
Подлатала Ттпыф боярышниковый зальчик, озарила лампочками ярко-оранжевого физалиса, вымостила пол новыми самоцветами, раздобытыми за тридевять земель.
Старая Куча продолжала стонать в грязном закутке, девочка Эрти туда почти не заходила. Фейка следила за ней и понимала, что девочки уже нет - обратилась внутрь себя и не хочет глядеть наружу.
Взяла Ттпыф сапфировый камушек и навестила Бузинную Бабушку. Ночь-день, день-ночь беседовали они. Бузинная Бабушка грела фейку в ладонях, расспрашивала ее обо всем и делилась мудростью под скрип костенеющих ветвей.
Бережно несла фейка гроздь бузинных ягод, ополоснутую колдовской световницей. Проникла в спаленку Эрти, привязала к изголовью кровати - снизу, не слишком на виду...
Из коры могучих платанов, которые высились к северу от ее участочка, вырезала фейка три знака: первый - для перерождения, второй - для прилива душевных сил, третий - знак всего прекрасного. Не желала Ттпыф скупиться и наградила девочку сокровенным умением нисфейри. Чтобы Эрти полагалась не только на сомнительную привычку класть в рот всякую всячину, жевать ее и глотать. Чтобы у нее имелась пища и опора поосновательнее.
На пороге зимы скончалась дряхлая Куча. Эрти сидела с ней рядом - отрешенная, прямая. Фейка прижалась носом к заляпанному стеклу.
- Исполни то, что должно быть исполнено, - так звучали предсмертные слова обрюзгшей истерзанной старухи.
Отслужили по ней службу в церкви, закопали в мерзлую твердь. Прощались с каргой немногие: Эрти да седовласый худой господин. Ни одной слезы не уронили.
Девочка Эрти проветрила комнаты от затхлого смрада, вычистила стены, избавилась от бабкиных вещей. Окурила все лавандой, развесила полынь и перечную мяту на притолоке, чем заработала подлинное уважение Ттпыф. А когда Эрти купила упитанного пепельно-серого кролика и отдала ему старушечью каморку, фейка улыбалась от счастья: подействовали ее чары, вернули девочку! Забрезжила надежда, что змея в ней исчахнет.
Эрти назвала кролика мистером Кроллом. Она сытно его кормила, стелила ему свежую солому. Она разговаривала с ним часами и брала к себе: изучала книжки и гладила мистера Кролла по длинным ушам.
К сожалению, мистер Кролл оказался кроликом не самого солнечного нрава: Ттпыф он шугал, зато хозяйку любил. Не гнушалась теперь фейка прикорнуть под сенью крыши в особо зябкую погоду. Сворачивалась клубком на столике перед кушеткой девочки Эрти, посылала ей дрёмные грезы и поведала через них о том, где бывала и что за чудеса ей встретились.
К Имболку Ттпыф готовилась серьезно. Заранее стащила восковой огарок и колотого мускатного ореха. Проскользнула к Бузинной Бабушке, заклинала погадать на судьбу девочки Эрти. Нисфейри смеялись над Ттпыф. Фейка Плих так вся изошла подначками. Обормот Котомбер залез на макушку куста и молчал.
Бузинная Бабушка наметила круг из кусочков ореха, в середине его зажгла свечу. Нисфейри притихли. Смежила Бабушка веки, и полетел снег наоборот - от сугробов к бездонным небесам. Взметнулись лунные волосы, зашумела бузина, мигнул огонек и погас.
- Уйдет она на хвосте осени, - прогудела Бабушка и распахнула желтые очи. - Скитаться будет. Или себя потеряет, или себя обретет. Выбор у нее есть.
Огорчилась Ттпыф, но как повлиять на жребий девочки, не представляла.
Мистер Кролл между тем растолстел. А к лету превратился в истинного великана. Эрти угощала его и морковкой, и овсом, и сухариком... Гуляла с ним в перелесках, на полянках.
Срок истекал - Ттпыф чувствовала. Пыталась смастерить оберег для Эрти, но не ладилось.
Августовским вечером у задней калитки мелькнул господин Нурт. Перепугал нашу фейку, все что-то вынюхивал, выискивал. Ттпыф боялась, украдет он девочку Эрти, но Коты-Вершители миловали.
Отгремел золотой Ма́бон, праздник осеннего равноденствия, сжали поздние зерновые. Маленький народец навязал благоуханных снопов, зазвенели серебряными монетками рыбьи чешуйки на ниточках... А фейка приуныла и даже не помышляла о плясках.
Больше не получалось навевать радужные сны девочке Эрти. Ворочалась она под одеялом, вскидывала руки, бормотала:
- Это он. Убирайся, убирайся...
Змея внутри нее подняла уродливую голову, заерзала. Уловила фейка и прерывистое шипение.
В сентябре и октябре лишь сад приносил Ттпыф облегчение. Боярышник окрасился багрянцем, терновник - ласковой желтизной. Эрти частенько коротала время на уличной скамейке. Грустно смотрела на далекие облака и вздыхала. А в ноябре сторговала она у ветошника две заплечные котомки из рогожи и ремней, начала укладывать вещи.
Разволновалась фейка, просила у Бузинной Бабушки совета. Но Бабушка только поцеловала фейку - не в силах была помочь.
Тускнели закатные лучи, проливались холодом. Наша фейка суетилась у оконца, заслоненного девичьим виноградом, заскакивала на чердак. Девочка Эрти лежала в постели, обнимая толстого серого кролика...
Отщипнула фейка нить сухой лозы и сплела из нее знак Сияющего. Упрятала его в одну из котомок, бросилась прочь и застыла, точно отнялись у нее крылья. За боярышниковой изгородью стоял тот, о ком в предвечерней тиши пели утомившиеся струйклы. Лха́аиш - "исконный держатель" именовали его. Держал он на своих широких рогах подлунные царства, направлял своим древесным копьем токи жизни.
Лхааиш подмигнул нашей фейке и растворился среди теней. Заплакала Ттпыф, прочла в его звериных глазах, что покинет он скоро пути этого мира, что иссякает его воля.
Не дремала Ттпыф ночью. Слышала, как жутко кричит на заре девочка Эрти. Видела, как бьется и мечется в кровати. Как рвется змея в ее груди, как мучает и тянет на север. В последний раз касалась фейка мокрых щек девочки и разделяла ее слипшиеся ресницы, в последний раз сыпала на подушку целебную мяту.
Она ушла по белеющей тропинке меж платанов. И опадали ломкие бурые листья и шуршали у нее под ногами.
Бедная фейка крутилась сама не своя. Порхала от гнездышка к гнездышку, и всюду ей было плохо. Не могла она спать, не могла заботиться о собственных угодьях. С трудом дотерпела наша фейка до праздника Йоля.
Жгли нисфейри костерки, рассказывали зимние сказки, обменивались вязаными башмачками, ягодами остролиста и сплетнями. А Бузинная Бабушка пела низким проникновенным голосом и куталась в сверкающие волосы.
Вскарабкалась наша фейка на ветку, где устроился обормот Котомбер. Дотронулась до его руки, поймала его сумрачный взгляд...
И качал он ее на коленях, гладил шерстку на загривке и спинке, шептал ей на ухо: "Тромбон. Ватрушка". И вместе любовались они вихрями снежинок в льдисто-синем небе.
А тощие изснеги тренькали на сосульках и гикали - потому что им положено, их праздник. А мохнатые обормоты стучали пятками и гоготали - потому что этим все нипочем.