Аннотация: Целительное действие ландшафтной терапии, которой я подвергся в студенческие годы, ощущалось мною всю жизнь и благотворно действуют по сюю пору.
КОПНИТЕЛЬ - СОЛОМОНАКОПИТЕЛЬ
Овечий помёт
Даже самая малая практика в каком-нибудь деле, пройденная в молодости, может дать потом очень много для жизни.
Для меня такой практикой оказалась работа в советские времена на уборке хлебов. Трудиться мне пришлось почти две недели на копнителе. Или, как его еще по другому назвали, соломонакопитель. Не скажу, что полученный навык и опыт работы помог мне в дальнейшем материально или с работой. Нет. Жизнь развела меня с селом навсегда. Но спустя десятки лет, уже в перестроечную пору тот давний опыт, позволил мне иметь собственное мнение по самой животрепещущей в обществе земельной проблеме, не быть слюнтяем, жертвой телевизионного ящика и политической ангажированной рекламы. Тот опыт позволял мне находить общий язык на встречах с селянами, когда я сам баллотировался в Думу или как избиратель участвовал в выборах, отбраковывая в разнообразном политическом спектре тех кандидатов, у которых обнаруживалсоь лишь одно умение, лавировать в коридорах власти.
Копнитель - соломонакопитель. Это такая коробка на колёсах, которая идёт на прицепе за комбайном и куда комбайн по ленточному транспортёру сваливает всю солому от сжатого и обмолоченного злака. Как только коробка наполнится соломой, требуется нажать на педаль. Задняя стенка коробки тогда откроется, дно копнителя наклонится, и вся солома по наклонному дну съедет на землю. На поле останется копна.
Нажимает на педаль и управляет всем процессом на копнителе оператор копнителя. От него требуется следить, чтобы гора соломы, образующаяся в центре коробки, вверху не упёрлась в транспортёр. Поскольку тогда транспортёр начнёт солому обратно в комбайн затаскивать, и она может забить весь его механизм.
Работа мне показалась не пыльной. Нажимай себе на педаль, и все дела. Что ещё надо для студента, отправленного на месяц в колхоз на принудительные работы под угрозой исключения из вуза?!
Но, после первого круга, сделанного комбайном вокруг поля, когда я оставил на поле частую цепочку совсем маленьких копёшек соломы, комбайнёр остановил комбайн. Со своим подручным они затеяли ремонт машины и гремели ключами столько, что я, решил, раз ремонт на долго, надо идти к комбайну и чем-то им помогать. Я слез со своего копнителя и пошёл вперёд. Я видел, как комбайнёр с помощником, завидев меня, будто специально, легли под машину, и теперь оттуда стало доноситься позвянькивание ключей.
Едва я подошёл, комбайнёр, словно только меня и ждал, не вылезая из-под комбайна, видя одни мои ноги, сразу начал инструктаж, сдабривая его смачным матом как присказками. За всё время наставлений он ни разу так и не высунулся из-под машины, чтобы взглянуть на меня. Суть его недовольства сводилась к тому, что, мол, уставлять поле мелкими копёшками, "как овца помётом", не дело. Надо полнее заполнять копнитель соломой, для чего и вилы мне даны. Вилами нужно расталкивать солому, сыплющуюся в центр коробки, к её углам и бортам. Тогда копны будут размером больше, а на поле их станет меньше. Сподручнее будет, потом, начать в ручную скирдовать солому вокруг большой копны. И если придёт стогометатель, ему быстрее собирать в стог большие копны, а не мелкие.
Во время всего инструктажа, комбайнёр с помощником, продолжали находиться под машиной, что-то подкручивали, стучали ключами и молотком. Едва закончив инструктаж, они сразу дружно вылезли из-под машины, быстро собрали инструменты и, не оборачиваясь на меня, полезли на комбайн.
Комбайн тронулся, оставив меня с подозрениями, что весь этот ремонт, была сплошная инсценировка. И затеяна она была для того, чтобы вызвать меня на ковёр, городского и образованного, поставить на место и заставить делать то, что надо. Моим наставникам, видать, и в голову не приходило, что можно в другой манере обучить человека не знакомому делу, просто подсказать ему.
Стадо слонов
Дождавшись, когда копнитель поравняется со мной, я ухватился за железные перила, заскочил на лестницу и поднялся на мостки. Сразу же я начал работать по-новому. Стал расталкивать солому из центра коробки к её дальним углам и противоположному борту. Тут же выяснилось, насколько удобны для этого вилы с необычайно длинным чернем, которому я поначалу очень удивился. Стоя на мостках с одной стороны копнителя, я мог вилами свободно доставать до противоположных углов коробки. В результате моих энергичных усилий солома в копнителе расположилась косо. У противоположной стенки копнителя, куда я энергично спихивал всю солому, её уже было до верха, а возле моего борта, солома едва прикрывала дно. Пригребать к себе солому вилами было неудобно. Но я сам сообразил, что нужно перебраться на мостки противоположного борта копнителя и таким же образом распихать солому по пустым углам и к незаполненной стенке. Волоча за собой вилы, я спрыгнул на поле, догнал убегающий копнитель и по лестнице забрался на мостки с противоположной стороны копнителя.
Когда коробка заполнилась соломой с верхом, я нажал на педаль, и на поле осталась копна, сработанная по новой технологии. Она была высокая и величественная. На фоне "овечьего помёта", рассыпанного мною ранее по полю, копна возвышалась так же, как возвышается пирамида Хеопса, над всеми остальными постройками в Долине Фараонов в Египте.
Мне стала понятно недовольство комбайнёра моей прежней работой. Но одновременно я испытал гордость за себя. Могу!
Уже поздно под вечер, долго ожидая машину, которая должна была забрать из бункера комбайна последнее намолоченное зерно, и доставить нас с помощником комбайнёра на полевой стан, лёжа в копне соломы, я смотрел на сжатое поле, завороженный открывшейся красотой. На поле стояли сработанные мною копны соломы. Они заполняли всё громадное поле, сколько мог охватить глаз, до горизонта. Большие копны походили на стадо индийский слонов, которые в поисках съестного, хаотично разбрелись по всему полю и в лучах заходящего солнца отбрасывали длинные тёмные тени. Вдруг в лучах огненно красного заката, чёрные тени от копен на рыжей стерне сжатой пшеницы окрасились в густой цвет от тёмно-багрового до красного. Красные всполохи теней появились по всему полю так неожиданно, что я вскочил. Зрелище было не понятным и завораживающим. Как картины импрессионистов, с необычными цветами привычных предметов, голубыми тенями от деревьев на белом снегу в солнечный полдень и прочими цветовыми фантазиями.
И эта фантасмагорическая картина была за один день создана мною! Полотном мне служило поле, кистью - мой копнитель, а цветовую палитру обеспечило заходящее солнце. Я был молод, силён, любил жизнь, чувствовал, что смогу всё, и сейчас ощущал себя языческим богом, который, приехав в этот зачуханый колхоз, сумел для живописи использовать пшеничное поле на косогоре, железную технику индустриального хлебопашества и даже подчинил себе дряхлое как мир солнце. Ночью мне снились цветные сны.
Шеренги
Комбайнёр, отпустив нас отоспаться, оказывается, немного "покимарив", за ночь перегнал комбайн на указанное агрономом дальнее поле. И на другой день мы долго тряслись на полуторке, прежде чем доехали до места.
Благодаря этой и последующим поездкам, я смог уже глазом профессионала осмотреть колхозные поля, как один из фронтов, на которых в стране развёртывалась очередная великая битва за урожай. По размеру копен, их распределению на сжатых полях, и другим неуловимым признакам, я безошибочно мог составить характеристики тех, кто работал на копнителях. Уверен, по подчерку произведение одного, я ни когда не путал с произведениями других. По моим оценкам, основанным на общей картине копен соломы, оставленных на полях, в колхозе было задействовано где-то пять комбайнов. Это был богатый колхоз.
Одна картина на поле поразили меня. Вместо "бараньего помёта" или "разбредшихся слонов" на поле стояли ровные в струночку шеренги копен, которые тянулись от одного края поля к другому. При чём некоторые копны соломы, которые были ближе к центру поля, казались крупнее, чем обычно. Поначалу я подумал, что кто-то специально собрал копны в шеренги. Но зачем? Полюбоваться красивой картиной сжатого поля с ровными шеренгами копен? Да, копны соломы скорее заскирдовали бы, собрали в стога, а не выстраивали в шеренги. Нелепость этого предположения была очевидной, как и очевидным было мастерство того, кто на своём копнителе сумел выстроить копны в ровные шеренги.
Мне сразу захотелось так же повелевать своими копнами и тоже заставить их маршировать по полю ровными шеренгами. Но как? Комбайн ходит кругами, которые, чем ближе к центру поля, тем их диаметр меньше. И было очевидно, что на кругах малого диаметра, если копны ставить по-прежнему в каждую шеренгу, они будут мелкими. А если пропускать некоторые шеренги, накапливая солому в копнителе для полновесной копны, то можно просчитаться. Коробка копнителя может оказаться переполнена соломой, а до ближайшей шеренги копен будет ещё далеко. Как быть? Он, мой неведомый соперник, по созданию крупных живописных полотен на хлебных полях, с помощью копнителя и копен соломы умел делать то, что мне казалось невозможным! Ни чего, ни придумав, я решил строить шеренги, пока будет получаться. А дальше видно будет. Работа сама подскажет, что делать.
Высшее мастерство
Действительно. Вначале всё шло хорошо. Ровные ряды шеренг стали тянуться друг к другу с противоположный краёв поля. Но когда после обеда круги уменьшились почти в два раза, и несколько самые крайних шеренг уже сошлись друг с другом, случилось то, чего я ждал и боялся. Пропустив несколько шеренг, поскольку в коробке было мало соломы, я не под рассчитал. Копнитель уже был переполнен, а до следующей шеренги оставалось ещё метров двести. Солома подпирала под стрелу ленточного транспортёра и частично тащилась им обратно в комбайн. При моих попытках растолкать солому вилами из-под стрелы транспортёра, она вываливалась из переполненного копнителя на поле и не ровными охапками стелилась по нашему следу. Что делать? Плюнуть на свою затею. Вывалить копну раньше, нарушив всю геометрию, созданную таким трудом! Получалось, он, мой неизвестный соперник, которому я решил бросить вызов, мог то, что мне было не под силу. Расписаться в собственном бессилии? Никогда! Я лихорадочно искал выход. С тупым упрямством продолжал спихивать солому за борта переполненного копнителя на поле, рискуя получить разнос от комбайнёра, но педаль не нажимал.
И тут спасительная мысль осенила меня. Трамбовать! Я спрыгнул в коробку копнителя на солому и провалился в неё почти на половину высоты коробки. Не обращая внимания на сыплющуюся на меня солому, которая забивалась за шиворот и мешала дышать, не боясь быть заживо погребённым соломой и задохнуться в ней, я прыгал по коробке накопителя, как чёрт на раскалённой сковородке. Чувствуя, как легко уминается подо мной рыхлая соломенная масса и оседает вниз, а в коробке создаётся так необходимый мне запас пространства, от ощущения одержанной победы, я издавал гортанные победные крики. Я продолжал уминать солому и когда комбайн прополз, наконец, эти длинные двести метров и подъехал к шеренге копен, в коробку копнителя можно было ещё принимать и принимать солому. Так я усиленно её утрамбовал. Выскочив из коробки, в позе Наполеона, принимающего ключи от Вены, я нажал на педаль копнителя и поставил копну соломы строго в струнку по шеренге.
Секрет был разгадан. Я даже испытал разочарование. Как всё просто. Трамбуя рыхлую солому, можно в несколько раз увеличить ёмкость коробки. Это позволяло избегать переполнения коробки копнителя и спокойно следить, когда комбайн доберётся до очередной шеренги копен, поставить полноценную большую копну именно там, где требуется. Ни каких особых расчётов, ни какого искусства.
Оглянувшись, чтобы посмотреть на свою работу, я увидел, как освобождённая из коробки, утрамбованная копна соломы, явно набирает размеры в высоту и ширину. Получил объяснение больший размер некоторых "слонов", выстроенных в шеренгу, что я подметил ещё тогда на чужом поле. Явно это были копны из утрамбованной соломы, которая, освободившись из коробки, распрямляясь, вздохнула на свободе.
Не обходилась, впрочем, моя работа на копнителе и без приключений. Первый раз, трамбуя солому, я совсем забыл про вилы и вывалил их вместе с копной соломы. Пришлось с мостка махать руками и кричать, что бы комбайн остановили, пока я сбегаю и отыщу вилы. Найти их не составляло труда, поскольку черенок торчал из копны метра на полтора. Был случай, когда, перебегая с одних мостков на другие, я споткнулся и упал. И хотя комбайн идет медленно, догнать его по мягкому полю с тяжёлыми вилами наперевес, стоило труда.
Впрочем, к концу второго дня, я уже обрёл какой никакой опыт. Меньше суетился. Перебегая с одного мостка копнителя на другой, вилы за собой не таскал. Воткнув их в середину коробки, перебрасывал черенок к другому борту. Когда предстояло трамбовать солому, вилы я вытаскивал из коробки и закреплял снаружи в проволочной петле.
Надо ли говорить, что на этом поле все мои копны маршировали ровными шеренгами, любо-дорого было посмотреть
На третий день я уже чувствовал себя вполне на своём месте. Стал меньше суетиться. Работа пошла ровней, и я не только пот с лица мог утереть без спешки, а и по сторонам стал иногда поглядывать. За жизнь подумывать и комбайнёру, если что подмечал на поле, перекрикивая шум комбайна, указывал, помогал, как мог.
Однокашникам, которые "тянули лямку на картошке", на их вопросы: - "Как там, на жатве?" я, рисуясь и отшучиваясь, отвечал: - "Трудно. Комбайнёру-то, что? Сиди себе и рули. Комбайн косит и молотит. А вся основная работа при жатве на копнителях делается!".
На курорте
Проработали мы так с неделю и потом переехали на следующее громадное поле. Похолодало. По утрам уже не роса, а иней выпадал. Хорошо ещё погода стояла сухая, и дождей не было. Пшеница на поле была какого-то нового сорта, малорослая. "Соломы, значит, меньше будет", с удовлетворением подумал я.
Начали мы это поле жать. Зашли на круг. Я уже наметил, как буду копны делать, на одной стороне поля и на противоположной. И что бы рядки копен сходились через поле. Класс решил показать, одним словом. И вот, разметил я начало нескольких шеренг первыми копнами соломы, как вдруг комбайн стал. Я вначале подумал, мало ли что? Ну, там может, заяц в молотилку попал.
Зайцы и куропатки с выводками очень боятся открытой местности. И до последнего будут прятаться в островке несжатой пшеницы, всё уменьшающегося в центре поля. Иногда там же лисы и дикие козы могут собраться. Но мы то только жать начали. На краю поля стоим и стоим.
И что вы думаете? Оказывается, бункер у комбайна переполнился зерном, а машин, отвозить зерно, нету. Вот такой урожайной оказалась карликовая пшеничка. Не в солому, а в зерно выросла. Когда машины приходили, мы бункер разгружали, но больше стояли. Машин отвозить зерно не хватало. Была для меня на том поле не работа, а курорт. Сплошной отдых. Зерно от комбайна не успевали вывозить и мы не столько жали, сколько простаивали с переполненным бункером. Я даже ухитрялся в своём копнителе спать, зарывшись в солому.
Оказывается, как я потом узнал, раньше мы работали на полях, где урожай не уродился. Три - пять центнеров зерна с гектара. Поскольку намолотов не было, использовали комбайн почти как косилку. Зерно, которого почти не было, успевали увозить, а мне на копнителе от соломы передыху не было.
А на новом поле, урожайность была аж за 25 центнеров с гектара, вот и стояли мы по большей части, а не работали. И собрать всё зерно не смогли. Под снег оно ушло.
Секреты хлебного цеха страны
Почему же, задумывался я потом, не жали первыми поля, на которых зерно уродилось? Этот вопрос меня долго занимал. Сухие сводки цифр, сообщаемых в газетах с фронта очередной уборочной в области и по стране, я воспринимал через свой студенческий опыт работы на копнителе. Меня удивлял показатель - процент убранных площадей от общего зернового клина, который в статистических сводках шёл на первом месте. Ведь обеспечить этот показатель можно было и таким путём, если использовать комбайны как косилки. Убирал район семьдесят - восемьдесят процентов засеянных полей, на который была самая низкая урожайность и ходи в передовиках. А то, что на не убранных самых лучших и урожайных полях оставалась значительная часть урожая, ни кого не волновало. Я даже, помнится, пытался об этом куда-то писать и получал отписки.
А потом я узнал, что если бы начинали уборку с самых урожайных полей, то получалось бы ещё хуже. Поскольку обработать большую массу зерна, даже просто сжать, обмолотить и вывезти не могли. Намолотили бы и вывезли зерна столько же, но при этом не убрали бы и половины площади засеянных полей. А за такой низкий валовый показатель на уборочной страде полетело бы со своих мест всё районное партийное и колхозно-совхозное начальство.
Такие разговоры, что можно собирать в два раза больше зерна в стране, если убирать всё выращенное, я слышал, ещё в те студенческие годы. И газеты об этом писали. Кому-то могло оставаться непонятным, как можно за счёт десятка процентов, оставшихся не убранными полей, удвоить сбор зерна по стране? Но мне не надо было разъяснять это. Я вполне осознавал, как велась игра. Может быть, я не вполне понимал тогда масштабы самой игры, какие в ней были ставки и кто оставался с выигрышем, а кто проигрывал. Я работал на копнителе и с достоинством полагал: - "Наполняю хлебом закрома Родины".
Оглядываясь сейчас в не такое уж и далёкое прошлое, мне противно осознавать, что ставками в той игре были должности в партийно-хозяйственной иерархии. В выигрыше оставался тот, кто умел обеспечить хорошие статистические показатели и выглядеть лучше других.
И досадно мне теперь признавать, что сам я в действительности был разменной картой в этой жульнической игре. Как и все мы, студенты, в советские времена были дармовой рабсилой. На целый месяц, под угрозой отчисления из институтов и университетов, направляли нас осенью, отрывая от занятий, в колхозы и совхозы. По большей части на уборку картошки. Затыкали прорехи и дыры в колхозно-совхозной организации труда землепашца, порождённой ещё в далёкие годы всеобщей коллективизации. Позорная и показушная существовала система. В начальство выбивался тот, кто умел виртуозно втирать очки вышестоящему начальству, создавать видимость благополучия по любым показателям, какие только не придумай. И так от низов, до самого верха.
Заглядывая в будущее
И вот теперь, на двенадцатом году пореформенного времени, сообщили, что в 2001 году средний урожай на Кубани составил больше 40 центнеров с гектара, и зерна в России в избытке, не куда девать. Впервые после революции, с 1917 года случилось такое в стране! Я, с позиций своего приобретённого в студенческие годы опыта работы на копнителе, подумал: - "Вот, наверное, операторы на копнителях, если ещё сохранился у комбайнов новых поколений этот агрегат, отоспались во время сбора такого урожаища! Если, конечно, зерно из-под комбайнов отвозили также, как это было во времена моей сельскохозяйственной практики.
И ещё. Остановлюсь только на одном. Говорят, наши аграрии, из старых ловкачей-борцов по выполнению разных показателей уборочных кампаний, извечные борцы за урожай, выезжая в страны Евросоюза, просто не могли понять, что в этих странах производство зерна, картофеля и другой сельскохозяйственной продукции давно ограничивают с верху, разными способами заставляя фермеров не производить больше потребного. Чтобы не тратить зря силы, поскольку выращенное, некуда будет девать и сумятицу не вносить в цены излишками продукции. Недополученный доход, тем фермерам, которые строго выполняют рекомендации, компенсирует Европарламент.
После объединения Западной Германии с Восточной, немецкие ловкачи из Западной Германии очень этим пользовались. Скупали земли в Восточной Германии и предъявляли счёт в Европарламент. Платите мне за то, что я ничего не буду здесь выращивать. А то, как выращу что-нибудь, буду распродавать по дешевке, и порушу все ваши расчёты на социальную стабильность в объединяющейся Европе. Насмарку пойдут все ваши труды, по объединению Европы, горе политики. И ловкачам платили. Ловкачи же считали, что такое вложение денег, в покупку пустующей земли выгоднее, чем просто отдать их в банк под проценты.
Может скоро и у нас, как в Европе, станут выдавать квоты и ограничивать сверху производство некоторых видов сельхозпродукции. Поскольку девать её будет не куда и, переоценив потребности рынка, фермеры или агрофирмы могут крупно прогорать.
И не верю я в паникерские разговоры про голод на земле. Уже сейчас в промышленно- развитых странах всего пять процентов населения с выгодой для себя может обеспечивать остальных едой. Если есть где голод на земле, то только политики в этом виноваты.
Заканчиваю свои воспоминания, а в глазах у меня стоит моё первое сжатое поле, которое я уставил большими копнами соломы. По всему полю в сумерках высвечиваются необычные красноватые тени от копен, и горит огненно-красный закат солнца на полнеба, без единого облачка. Мне видятся поля, разрисованные художниками на копнителях. И эти картины примиряют с прожитой жизнью. Целительное действие ландшафтной терапии, которой я подвергся в студенческие годы, ощущалось мною всю жизнь и благотворно действуют по сюю пору.