Аннотация: Зная за собой умение приукрасить, соврать и придумать то, чего не было на самом деле, ничего нам так не хочется, как знать истину...
Иван А. Алексеев
На Бородине
Рассказ
Чудное видение
Первую машину мы с женой купили в две тысячи четвёртом и с тех пор регулярно ездим из Твери к родственникам и близким знакомым в Калужской области, обходя столицу с запада. Мы уходим с Питерского шоссе, пересекаем Рижское, Минское и выбираемся на Киевскую бетонку. Эти забитые транспортом трассы соединяют несколько узких дорог, проложенных через старинные леса и овраги и мимо живописных водохранилищ на Рузе, Озерне и Москве-реке. Мы проехали всеми возможными путями и прибились в итоге к самому быстрому - через молодые Лотошино и Шаховскую и старинные Можайск с Вереей, известных защитников древней Москвы.
Ведущий от Шаховской в сторону Минского шоссе асфальт перед Можайским водохранилищем делится на два: первый уводит налево, вдоль водохранилища и к Можайску, прямой второй направляет через Уваровку на Минское шоссе за Можайском. Двигаясь первым, придётся проезжать через Можайск, за которым сразу попадаешь на перекрёсток Минской трассы с нужной нам дорогой на Верею. Если ехать через Уваровку, придётся возвращаться по Минскому шоссе к этому перекрёстку, что не напрягает и даже оживляет после узкой дороги благодаря удобному для обгонов многополосному движению.
Сначала мы ездили через Можайск, а потом судьба направила нас попробовать путь через Уваровку и двадцатикилометровый участок трассы до поворота на Верею, - чтобы явить чудный образ неизвестного, да ещё с той силой первых впечатлений растревоженного сердца, которые надолго остаются в душе вместе с неизбывными желанием и надеждой снова и снова испытать испытанное.
Был обычный летний день с лёгким ветерком и важно плывущими по синему небу кудрявыми белыми облаками. Гладкое шоссе спускалось и поднималось плавной волной, открывая с горок виды на ничем не примечательные деревни, поля с оврагами и перелески. Размеренная езда без торможений, с большими интервалами между машинами и обгонами тихоходов по одной из свободных полос, завораживала неощущаемой скоростью и позволяла отдохнуть, наделяя временем замечать не одну только дорожную обстановку.
Примерно на половине обратного пути по шоссе, перевалив очередной подъём, я увидел среди полей и оврагов блеск далёкого купола. В этот миг небо очистилось от облаков на добрую половину, щедрый солнечный свет широким потоком залил открывшуюся равнину и словно приблизил издалека и вместе с куполом поднял и показал всю церковь - в слепящей глаза белой и позолоченной красе, подчёркнутой скромным блеском расположившихся поблизости чужих крестов, куполов и крыш.
Практически весь спуск чудное видение оставалось перед моими глазами, пока вдруг и сразу не исчезло за складками местности. От того, что это случилось вдруг, несколько мгновений мерещилось, что я продолжаю видеть то, чего больше не было. Теперь трудно разобрать, какие солнечные зайчики запечатлённого образа меня зацепили: пригрезившиеся наяву или позже, - важна памятная убежденность, что я видел чудо.
В следующую поездку я загадал проехать тем же участком Минского шоссе, чтобы снова увидеть далёкую церковь, заранее предвкушая удовольствие от памятных сердцу чувств. Погода благоволила, солнце выглядывало регулярно, и церковь открылась, успев покрасоваться на фоне невзрачной равнины, - но памятного откровения не случилось. То ли не хватило образу блеска, то ли золото в тот день горело не ярко, то ли не подобрались в линию с церковью близкие к ней строения со своим отдельным особенным блеском, и оттого показалась она одинока и осталась холодна - но далёкое осталось далеко, не приблизилось, не удивило.
А потом как отрезало. Раза четыре проезжали мы мимо, и ни разу я, как ни старался, не видел чуда.
Пару раз мне в голову закрадывалась мысль свернуть на одном из отворотов в сторону спрятавшейся церкви или хотя бы притормозить на обочине, но миг замешательства решительно откидывал настрой не останавливаться лишний раз на рассчитанном по времени пути. Это захватывающее нас в длительных поездках желание глотать километры без остановки - обычная причина оказывающихся поверхностными и мимолётными дорожных впечатлений, заранее готовых уступить по прибытию домашним заботам или устройству в гостях. В известной степени так получалось и со спрятавшимся под Можайском куполом, долго не соединявшимся в моём представлении с виденным боковым зрением коричневым транспарантом километрах в пяти от Минского шоссе, который мы проскакивали, не читая, что в одну сторону, повернув на Уваровку, что в другую, разогнавшись на узкой дороге после тормозящих ход уваровских железнодорожных переездов и придорожных рынков. Мозаика из указателей, полузабытых школьных знаний и всплывающего из памяти образа затаившейся церкви сложилась лишь тогда, когда я притормозил-таки у транспаранта и прочитал на нём про музей под открытым небом.
Вот что прячется в полосе буераков и перелесков пятикилометровой ширины! Знаменитое поле, оно тут - между широким Минским шоссе и параллельным ему узким Можайским, потомка ведшего к Москве в год нашествия Наполеона нового почтового тракта, осёдланного под Бородино уставшей отступать русской армией.
Сколько раз мы проезжали мимо знаменитого места, не подозревая этого и не реагируя на подсказки свернуть сюда и поклониться! Слава богу, дошло. Тут я словно освободился от невидимого груза и как прозрел: плечи расправились, глаза ожили, - так, во всяком случае, мне показалось.
Уразумев очевидное, в новую калужскую поездку мы тронулись на пару часов раньше обычного и перед Минской трассой свернули на Можайское шоссе по указанному транспарантом направлению.
Новая живописная дорога настроила на предвкушение нового знания.
На открытой справа равнине, перемежающейся полями, косогорами и жидким березняком, к ленте асфальта прижималась петляющая в ивовых зарослях речка-ручей Колочь. Сзади остались старинный монастырь и пара ухоженных деревень.
Проскочив несколько мостиков через овраги, мы вернулись за железную дорогу, которую пересекали в Уваровке, и всё чаще стали посматривать вперёд и влево, куда манили вестники приближающегося леса.
Смешанный лесок с берёзками, дубками и редкими малорослыми ёлками то густел и, осмелев, подбирался ветками с кружевными листьями и робкими лапками зелёных иголок к самой дороге, то - в деревнях, на полянах и мостах - дружно отступал от неё. Плавные изгибы асфальта не позволяли заглянуть далеко вперёд, но по всем приметам мы приближались к любимому русскими сказками и старыми лесными кладбищами тёмному ельнику.
Лес стал набирать силу после развилки на Шевардино, оставаясь до Бородина слева. Когда-то в нём плутали казацкие отряды, сумевшие напугать неприятеля возможностью удара в тыл, но не сумевшие толком ударить.
Ещё пара поворотов - и Бородино. Церковь с позолоченным куполом -не она ли видна с трассы? Чёткая дорожная разметка. Дорожные знаки и указатели. Не увидев запрета, мы свернули от деревни направо, в поле, к открывшимся взору жёлтому зданию музея и кургану с высоким главным монументом на месте батареи Раевского.
Первое знакомство
Первое знакомство всегда дань желанию охватить глазами и ногами всё, что можно. В первое знакомство не хватает времени на глубокое чувство, необходимое для внутреннего анализа, игры воображения, разбега ассоциаций и идей, сопоставления представлений и реальности.
Наша первая поездка на Бородинское поле не исключение. Кроме общих впечатлений, меня хватило на единственное умственное усилие - попытаться сообразить, блестящий образ какого купола я видел с далёкой отсюда Минской трассы. Из куполов, горящих на солнце, кроме церкви Смоленской иконы Божией Матери в Бородине, подходящим был позолоченный шатровый купол главного монумента с высоченным золотым крестом. Что ещё? Крашенные купола храмов обители, воздвигнутой на месте Семеновских флешей милостью самодержцев и радением вдовы генерала Тучкова-младшего? - вряд ли. Золотые кресты могли быть элементами запавшего в душу образа, а матовые купола - нет, не отсвечивали. Из чего ещё мог составиться манивший с трассы образ? Разбросанные по полям, на местах боёв дивизий и полков русской армии, многочисленные разнокалиберные памятники с восседающими на них литыми романовскими орлами? - нет, они слишком малы сравнительно с расстоянием до трассы. Возможно, что-то внёс в образ серый монумент с имперским орлом на верхушке - памятник убитым французам напротив передового русского редута у Шевардина. От этого памятника до монастыря чуть больше километра, угол до прямой, проходящей через деревню Бородино, главный монумент и Спасо-Бородинскую обитель, с учётом пяти-семи километровой дальности до трассы получается небольшим, так что верхушка с орлом может с трассы казаться близкой к крестам главного монумента и монастырских соборов. Что-то ещё?
Мыслительная работа по сборке мозаики шла неспешно и почти отстранённо от первых живых впечатлений и записываемой в память схемы Бородинского поля с его ключевыми позициями. Эта схема стала и остаётся для меня хорошим проводником в поездках сюда, а ещё является удобным подспорьем в сопоставлении нынешних и прошлых событий - той земной опоры, при отсутствии которой все наши текущие умозаключения превращаются в ненужные выдумки.
На схеме в моей голове пересечённое открытое пространство с невысокими курганами и режущими поле в поперечном к шоссе направлении двумя большими оврагами и несколькими малыми овражками с ручейками. Ручьи впадают в речушку Колочь, овражисто виляющую вдоль шоссе до Бородина, пересекающую его в этой деревне и продолжающую петлять до водохранилища по другую сторону дороги.
С севера поле ограничивает Можайское шоссе. С востока - ельник и ручьи. На юге - Утицкий лес. На западе - отходящий от шоссе к Шевардину асфальт, который после деревни поворачивает к центру поля, монастырю и Семёновскому, где вливается в дорогу север-юг, ведущую от деревни Бородино до станции Бородино и дальше на юг, за железную дорогу и жидкий лес, до Утицкого кургана и деревни Утицы, через которые надо провести воображаемую линию старой смоленской дороги - южной границы Бородинского сражения. Пересекая эту линию и продолжая следовать асфальтом к югу, через пару километров окажемся в Артёмках и на Минской трассе.
Вдоль асфальта север-юг тут и там на поле памятники доблестным русским частям с указанием числа погибших и раненых нижних чинов и офицеров. По лугам к восточному лесу протоптаны тропинки к другим памятникам с орлами, на места стояний войск, атак и контратак. Памятников "православному воинству, на поле Бородинском убиенному" много около монастыря, на двух восстановленных Багратионовых флешах и к западу от них, на опушке Утицкого леса. Есть памятники около и на Утицком кургане, отбивая который в один час с убитым на флешах младшим Тучковым был смертельно ранен Тучков-старший, поставленный с корпусом на старую дорогу не пустить поляков упрямого Понятовского в тыл армии Багратиона. Стоят памятники на Шевардинском редуте, в Бородино и Горках, на месте штабов и командных пунктов Кутузова и Барклая и вдоль втянувшейся в тёмный ельник дороги, где всё утро простояли без дела казаки и половина армии Барклая.
Есть на моей схеме и память последней отечественной войны. Застывший на постаменте танк между курганом Раевского и деревней Бородино. Блиндажи. Следы гаубичных позиций сибирской дивизии. Остатки возведённых метростроевцами мощных дотов и выкопанных мобилизованным людом траншей.
С севера на юг от Бородина до Семёновского два километра, примерно столько же от Семёновского и на юг до Утицы, и на запад до места ставки Бонапарта, где сегодня памятник мёртвым, и на восток, до ручьёв и елового леса вдоль шоссе. Вот и вся полевая геометрия.
Почва на поле обычная наша - то есть суглинок, отзывчивый на влажно-прохладные ночи и сырые утренники начала сентября. Проверено на себе: съезжали мы в солнечный сентябрьский день с дороги на обманчиво сухую землю и отходили по нужде к кустам - грязно.
С моей схемой местности соединена трёхдневная версия Бородинской битвы, согласно которой ход решительного сражения 26-го августа (7-го сентября по новому стилю) во многом был определён боем 24-го августа за Шевардинский редут и последовавшей за ним корректировкой расположения обеих армий. Литературное изложение этой версии дано в романе "Война и мир" графа Толстого. Логично связывая многие причины со многими следствиями, сегодня она поддерживается многими ещё и по причине высокой достоверности подсчётов потерь регулярных частей за трёхдневный период, что есть большой плюс для исторической науки, испытывающей вечные проблемы с метрологической состоятельностью.
Согласно этой версии, большую почтовую дорогу, по которой наступали главные силы захватчиков, русская армия перекрыла по плану исполнявшего должность генерал-квартирмейстера полковника Толя. Наш фронт прикрывала сильная естественная преграда - болотистые овраги речки Колочи. На господствующем над дорогой кургане в середине позиции, у Бородина, устраивался главный артиллерийский редут, без взятия которого прорыв центра был невозможен. С севера курган прикрывал глубокий овраг Колочи, с запада - вязкий овраг впадающего в неё Семёновского ручья. Для исключения охватов и устройства перекрёстного огня неприятельской артиллерии против какого-либо из пунктов позиции, армию предполагалось растянуть вдоль Колочи от деревни Шевардино на западе до села Новое у слияния Колочи с Москвой-рекой на востоке. Оба фланга русской армии защищали редуты на командных возвышенностях - Шевардинский на западе и Масловский на востоке. Открытое поле за Колочью было удобно для оперативной передислокации частей.
Если бы Бонапарт развернул Великую армию вдоль почтовой дороги и оврагов Колочи против этой позиции, имея в своём тылу затрудняющий коммуникацию лес, то французы до начала сражения получали худшие условия для решительных действий и, при ожидаемой стойкости русской обороны, вряд ли могли рассчитывать на удачу. Но теоретические расклады кабинетных стратегов на практике подтверждаются редко. В 1812 году под Бородино жизнь тоже внесла свои коррективы, и план поставить в неудобное положение французов перевернулся, поставив в проигрышное положение русскую армию.
Преследуя 24-го августа (5-го сентября по европейскому счёту) русский арьергард и дойдя после полудня до вставших лагерем на Бородинском поле главных сил неприятеля, передовые части французов попали под убийственный огонь западного русского редута, расположенного между двух лесов.
Наполеон, подъехавший около двух часов дня к остановленному авангарду, после обстоятельного наблюдения окрестностей принялся с довольным видом напевать что-то себе под нос и, поговорив с Мюратом, ускакал галопом к пехотным корпусам сговариваться об атаке на русский редут.
Начавшийся вскоре бой принял характер ожесточённого сражения. Колонны дивизии Компана преодолели разобранную русской армией деревню и почти взошли на редут, но были сбиты с него сильным огнём и штыковой контратакой, после чего окружили возвышенность со всех сторон и, подавляя превосходящей артиллерией батарейный огонь, после упорного приступа, не считаясь с потерями, взяли русские укрепления. Наши военачальники, доверившись правильной немецкой тактике, согласно которой сражения стотысячных армий не начинаются ввечеру, опоздали с вводом подкреплений. Подтянутые в соседний лес русские дивизии до ночи предпринимали попытки отвоевать важный пункт обороны, но были отражены переведёнными через речку крупными силами французов с сильной артиллерией. Оставив на южных склонах кургана больше мёртвых, чем противник оставил на северных, наши вынуждены были отступить на Семёновскую возвышенность и весь следующий день спешно укреплять недостроенные флеши перед одноимёнными ручьём и селением, которые становились ключевым пунктом левого фланга русской обороны.
Захват Шевардинского редута позволил Наполеону перевести через Колочь и развернуть на Бородинском поле главные силы своей армии против 2-й Западной армии Багратиона, составлявшей треть русского войска.
Интуиция и опыт Бонапарта, верно оценившего высокую вероятность прорыва нашего левого фланга, и неполное признание русским генералитетом свершившегося переворота позиции, отчего главные силы русской армии были оставлены на правом фланге растянутого фронта и передвигались справа налево уже во время сражения, - вот причины наших бед в генеральном сражении, которое "принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства" (Лев Толстой).
У Шевардина
Сегодня у Шевардина два памятника на соседних высотах - русским и французам. Серый пирамидальный монумент с большим имперским орлом на верхушке, расправившим крылья на восток, и, против него, на расстоянии прямого картечного выстрела, памятник русским артиллеристам - тяжёлый прямоугольный красного гранита монумент, устремлённый к небу коротко заострённой вершиной и дулами охраняющих его по бокам чёрных пушек. К памятнику русским ведёт длинная широкая лестница, устройство площадок и ступеней которой помогают прочувствовать трудность штурма. Первые несколько ступеней и первая площадка - раз, три ступени до следующей протяжённой площадки - два, новые ступени и новая площадка выше - три и так несколько раз, подобно медленно накатывающим вверх, останавливаемым и снова накатывающим выше и выше волнам атакующих колонн. Поднявшись к памятнику и обходя его, видишь нарядные деревни, выпуклые коричневые поля и зелёные луга, окаймлённые в низинках кустарником и слабым смешанным лесом - лозняк, верба, осинки, берёзы, ольха. По краю полей и лугов, стараясь отделиться от овражистых, ручьистых зарослей и забраться от них повыше, - обязательные одна или две высокие отдельно стоящие белые берёзы.
В начале сентября низины и луга ещё зелёные, а выскочки-берёзы уже заметно тронуты жёлтым листом, и скошенные поля перемежаются жёлто-зелёной стерней и коричневыми полосами частично вспаханной земли. На одном из полей увидишь обязательный трактор: маленький синий или жёлтый большой.
С возвышенностей у Шевардина сегодня видна малая часть Бородинского поля. Много скрыто поднявшимися в низинах лесочками. Семёновскую возвышенность, курган Раевского и Бородино выдают только выглядывающие из-за зарослей купола и кресты монастыря, главный монумент и церкви. Не так всё, как было в день давнего сражения, когда поле битвы с Шевардинских высот просматривалось почти целиком, и Бонапарт, сидевший на месте памятника мёртвым французам, видел в подзорную трубу и движения колонн на Семёновские флеши и Курганную батарею, и действия артиллерии, срывавшей высоты и перепахивавшей землю на полях вместе с людьми и лошадьми, и конные сечи в пороховых дымах на всём открытом пространстве, от Утицкого леса на юге до леса за Бородиным на севере и скрытых оврагов на востоке, за которыми, перед грозно синеющем на горизонте лесом, закрепилась к вечеру стоящая насмерть русская армия.
Заворачивая в последних поездках на Бородинское поле, мы проезжаем его через Семёновское и останавливаемся перекусить у Шевардина, на площадке для машин, устроенной между памятниками русской батарее и "Мёртвым Великой армии". Тут, на окраинном уголке музея-поля, и охраняемая павшими тишина кажется особенно пронзительной и успокаивающей, и посетителей меньше: встретятся одна-две машины, отъезжающий экскурсионный автобус, а бывает - никого. И даже тарахтящий по деревенской окраине мотоблок с местным работягой или залётный велосипедист в облегающем костюме не помешают за десять буквально минут снизить дорожное напряжение и попытаться уловить в дуновениях лёгкого ветра, шевеленьи берёзовых листов и нерешительных небесных потугах то ли нахмуриться, то ли погреть - ускользающие приметы царствующей здесь и зовущей куда-то - к себе, от себя, за собой или с собой - вечности.
То, что отсюда не видно многих достопримечательностей музея под небом, не кажется недостатком. Всё равно всего Бородинского поля, будь оно видно целиком со всеми своими легендарными пунктами, не объять. Зато под силу узреть со всеми деталями этот скромный размерами уголок, хранящий, как и все прочие уголки русского поля, ту же боль, ту же память и те же славные дела предков, лучше всего проясняемые на месте благодаря всё помнящей земле под ногами.
Останавливаясь у Шевардина, мы теперь редко отходим от машины к тому и другому памятнику. Не только потому, что поднимались к ним несколько раза, обходили и всё видели. После многого читанного о событиях двухвековой давности противится душа. Особенно тяготит подниматься к артиллеристам. Коробит серая тягуче неспешная лестница, ведущая на возвышенность. Когда-то на том склоне, где лестница, лежало много трупов русских солдат. Они лежали под наблюдением высоко парящих молчаливых орлов и каркающего воронья, оккупировавшего окрестные леса и сожжённые деревни, - лежали не отпетыми, пока французская армия не отступила из Москвы и Можайска.
Мёртвые русские в большом количестве лежали кучами и в других местах, особенно много - на месте разбитых Семёновских флешей и Курганной батареи. Между мёртвыми бродили редкие люди - вдовы, братья и сёстры убитых и пропавших без вести - искали, находили и не находили своих.
Здесь, у Шевардина, в виду лестницы на бывший русский редут, этих мёртвых можно себе представить. Уложенные на землю лестничные площадки и ступени - они как длинная колонна бойцов, оставшихся лежать на штурмуемом склоне. Однажды представившись, эта картинка осталась в памяти, от неё не спрятаться. Наверное, из-за неё меня не тянет на лестницу. Если и подниматься к памятнику, то лучше параллельной тропой. Да и зачем подниматься? Ничего нового там не увидишь. Удобней остаться внизу, где та же земля, то же небо над головой, те же леса вокруг и то же убаюкивающее душу лёгкое дыхание вечности.
Про правду и вымыслы
Зная за собой умение приукрасить, соврать и придумать то, чего не было на самом деле, ничего нам так не хочется, как знать истину. От многих попыток с самых первых дней и во все минувшие с Бородинского сражения годы различить правду в принятых на веру легендах, преданиях и воспоминаниях, подкрепляемых много позже устроенными на Бородине молчаливыми памятниками, до сих пор не сложилось устраивающего меня представления. Слишком много сошлось тут разных желаний и интересов, и слишком все они разные. Поэтому каждый новый интересант вроде меня, углядывающий заслоняющие реальные события Бородинской битвы неизбежные выдумки с домыслами и прямую ложь, обязательно найдёт ошибки даже в самых лучших, согласующихся с его пониманием версиях и, следовательно, захочет уточнить для себя некоторые моменты.
Больше других меня устраивало изложение событий Бородина в "Войне и мире", подкрепляемое убедительным психологическим анализом и авторитетом Толстого, - до тех пор, пока не попались на глаза несколько современных отечественных публикаций. Оказалось, что время и открытые русские архивы позволили уточнить тех добросовестных французов, которым, сопоставляя известные в его время французские и русские источники и справедливо сомневаясь в последних, во многом доверился Толстой. Мне важно учесть для себя эти относительно новые данные и зафиксировать уточнённую версию события - и как основу для дальнейших рассуждений, и чтобы просто не забыть в стремительном беге времени того, что узнал.
Итак, на следующий день после Шевардина войска отдыхали и готовились к решительному сражению. Наполеон, разгадав замысел Кутузова держать под контролем большую дорогу, чтобы в случае попытки глубокого охвата русской армии организованно отступить к Можайску, - окончательно убедился в правильности своего решения перевести главные силы на Бородинское поле и решительно атаковать левый фланг русских. Сильный артиллерийский огонь с концентрированным на узких участках наступлением эшелонированными колоннами почти гарантировал быстрый прорыв позиций заведомо слабейших здесь русских сил и возможность выхода на большую дорогу прямо через поле. При быстром развитии кризисной ситуации русская армия не успеет перебросить достаточных для отражения возникшей угрозы войск с другого фланга и будет оттеснена в междуречье Колочи и Москвы-реки с ничтожными шансами на спасенье.
Скрывая свои намерения, в день подготовки к битве главный лагерь с сотнями огней Наполеон приказал разбить слева от Колочи, там же на глазах противника устроить сильные батареи прикрытия, а справа ограничиться подготовкой артиллерийских позиций на сто орудий в полутора километрах против русских флешей. Через Колочь главные силы Великой армия были переведены только вечером, а полностью закончили сосредоточение под грохот начавшегося сражения.
На флангах французов для ведения отвлекающих действий и прикрытия "кор-де-баталь" остались: на севере, у Бородина, - корпус и сильные батареи Богарне вкупе с итальянской дивизией; за южным лесом, на старой дороге, - польский корпус Понятовского.
Кутузов перед битвой доложил царю Александру о расчётах русским офицером-парламентёром суммарной численности преследовавших объединённую русскую армию французских корпусов - 165 тысяч, которую, исходя из расспросов пленённых французов, сам главнокомандующий считал несколько преувеличенной. Надо полагать, он исходил из оценки регулярных войск противника в 150 тысяч (реально Наполеон располагал у Бородина 138 тысячами) против имевшихся под его началом 114 тысяч и поэтому, учитывая несчастливый опыт действий против Бонапарта, со своим осторожным и предусмотрительным характером хитрого старика не мог не выбрать единственно понятную ему стратегию - упорную оборону против превосходящих сил неприятеля.
Видевшие слабость наших войск и позиций на левом фланге некоторые русские генералы, включая русских "немцев", накануне битвы предлагали Кутузову передвинуть к Багратиону на Бородинское поле всю армию Барклая, но осторожный главнокомандующий, слыша другие аргументы, доверяя другим "немцам" и помня спасавшие армию прошлые подвиги Багратиона, оставил Барклая стоять вдоль почтовой дороги. Только к вечеру перед битвой, отметив донесения о замеченных "больших движениях" "на правом крыле неприятельском", Кутузов отправил к Багратиону из главного резерва армии 3-й корпус Тучкова-старшего (немногим более 11 тысяч), из которого на следующий день в боях за Семёновские флеши участвовала дивизия Коновницына (5 тысяч), а другая половина корпуса с оставшейся слабой артиллерией была задействована южнее, на старой смоленской дороге за лесом, препятствуя движению по ней поляков.
Таким образом, против главных сил французов (корпусы Даву, Нея, Жюно, 3 кавалерийских корпуса Мюрата, дивизии Морана и Жерара, конница Груши, старая и молодая гвардия - всего до 110 тысяч регулярных частей, включая 20 тысяч не принявшей участия в деле гвардии) на Бородинском поле стояли 37 тысяч пехоты и конницы армии Багратиона.
Выстроенные в две линии войска Багратиона были сосредоточены в районе двух ключевых пунктов - в центре поля, у Курганной батареи, и слева, на Семёновской возвышенности. У Кургана стояли 7-й корпус генерала Раевского (12,5 тысяч) и 4-й кавалерийский корпус генерала Сиверса (4,3 тысячи), у Семёновского - 8-й корпус генерала Бороздина (17 тысяч, включая гренадеров) с дивизией конных кирасир (2,8 тысячи). Против 102 орудий батарей Фуше и Сорбье защитники Семёновских флешей располагали 52-мя орудиями. Их поддерживали также полторы роты (18-ть пушек) за Семёновским оврагом. В центре, на Курганной батарее, было устроено 21 орудие.
Армия Барклая (76 тысяч) обороняла позиции вдоль Колочи, по правую руку от Курганной батареи, растянувшись от неё до далекого Масловского редута, прикрывавшего войска от возможного, но маловероятного глубокого обходного манёвра французов, требовавшего двукратного форсирования Москвы-реки.
Следовательно, при сопоставимых в целом силах обеих армий, включая артиллерию (примерно по 600 орудий у каждой из сторон), на ключевых пунктах Бородинского поля двух и трёхкратное преимущество перед началом главного сражения получили французы, в силу чего судьба нашего левого крыла была незавидна, а главными становились вопросы: побегут войска с этого фланга или нет? если не побегут, то как долго сумеют продержаться? хватит ли этого времени на переброску корпусов с правого на левый фланг? удастся ли свежим частям стабилизировать фронт? и достанет ли у французов после борьбы с Багратионом сил проломить новые рубежи обороны?
С 4-х часов в предрассветном тумане продолжилось сосредоточение неприятельских колонн перед армией Багратиона. В половине шестого солнце рассеяло утренний туман. Новые адъютанты были разосланы проверить, как выполнены ночные приказания Бонапарта. Бравые полковники громкими голосами зачитали готовым к атаке полкам прокламацию императора. После тысячекратных здравиц загрохотали французские пушки.
Сражение началось отвлекающей атакой на Бородино. На противоположном фланге, обойдя овраг опушками Утицкого леса, перед южной Семёновской флешью появились и в шесть утра начали строиться первые французские отряды.
Хотя быстро пристрелявшиеся французские пушки с самого начала повели успешную борьбу против русских орудий на Семёновских флешах, первая французская атака флешей получилась скомканной. Русские егерские полки, занимавшие позицию между лесом и укреплениями на возвышенности, вели плотный ружейный огонь, мешая врагу собираться в колонны. Залпы русских пушек, особенно точные с южной флеши, выкашивали неприятельские ряды, руша атакующий строй. Потрёпанные французы вынуждены были отойти от русских укреплений к лесу, сбив по ходу егерей.
После неудачной первой атаки артиллерия французов ударила по флешам и разрушенной деревне с максимально возможным темпом. Укрепления и то, что осталось от Семёновского, скрылись в пороховом дыму. С 7 часов разведанным маршрутом в обход оврага на укрепления начали накатывать, как штормовые волны на пустеющий берег, основные силы корпусов Даву, Нея и Жюно. Сильные колонны неприятеля стали скапливаться и перед позициями Раевского. Направление главного удара неприятеля выяснилось совершенно. Багратион приказал выдвигаться к флешам дивизии Коновницына из корпуса Тучкова, а также всем войскам второй линии Раевского и запросил срочной помощи у Кутузова.
В начале восьмого ближняя к лесу южная флешь была взята, в полвосьмого отбита и четверть часа спустя захвачена окончательно. Отчаянная батальонная контратака, возглавленная дивизионным командиром графом Воронцовым, не удалась. Генерал был ранен и вынесен с поля боя. Между тем подходящие со стороны леса новые французские колонны продолжали атаковать и в районе 8 часов захватили две другие флеши, однако, не успев закрепиться, были выбиты оттуда подошедшей дивизией Коновницына.
Воспользовавшись короткой передышкой, Багратион послал в главный штаб второго адъютанта с требованием немедленной помощи, предупредив, что может не выдержать новой атаки неприятеля.
Последовавшая вскоре атака флешей оказалась сильнее предыдущих. Все укрепления были вновь взяты. Выправляя положение, Багратион без промедления бросил в контратаку всё, что ему удалось собрать. Наши и неприятельские отряды смешались, и в возникшей сумятице две флеши удалось отбить второй раз. Находившиеся на переднем крае князь Багратион и начальник его штаба граф де Сен-При были ранены. Об этом Багратион сообщил в третьем, последнем своём донесении Кутузову, наказав передать, что войска держаться без сикурса более не могут.
С 8 утра атаки против флешей слева поддержали поляки, подошедшие по старой дороге к Утице, справа - дивизии Морана и Жерара с конницей Груши, подступившие к Главному кургану.
Поляки Понятовского вынудили корпус Тучкова, оставшийся без дивизии Коновницына и почти без орудий, отступить от Утиц к господствующему над старой дорогой кургану, за который завязался упорный бой.
На противоположном фланге артиллерия Богарне из района новой дороги жестоко бомбардировала Курганную батарею, подготавливая её штурм.
Использовав все имевшиеся у неё резервы, армия Багратиона начала терпеть поражение. В 9 часов утра свежие колонны французов окончательно захватили Семёновские флеши, в начале десятого бригада генерала Бонами зашла на Курганную батарею.
Адъютант Барклая майор Левенштерн, посланный узнать причину необычного движения на скрывшейся в дыму и пыли ключевой позиции центра, увидел сбежавших к подножью кургана наших солдат без офицеров и французов на его вершине. Не имея времени вернуться к генералу с этим известием, Левенштерн поскакал к батальону Томского полка, стоявшему в тылу кургана сомкнутой колонной, и именем командующего приказал батальонному командиру следовать за ним на высоту. Пехотинцы, ведомые "толстеньким кругленьким человечком", в сердце которого горел "священный огонь", и штабным франтом на белом коне, без помех поднялись на середину холма, откуда с остервенением ударили в штыки всех начавших им попадаться на пути к вершине.
В эти минуты наступавших нагнали начальник штаба армии Ермолов и начальник артиллерии Кутайсов, посланные Кутузовым к Багратиону "привести в порядок" замолкшие батареи левого фланга. Оставив слева от кургана взятые с собой три артиллерийские роты, которые своим появлением отвлекли от высоты огонь французских батарей, Ермолов увлёк толпу отступивших с кургана, организовал её, насколько это было возможно, и возглавил дело, начатое храбрым батальоном.
Удача нам улыбнулась. Понёсшие большие потери при штурме и не успевшие закрепиться на кургане французы были истреблены в штыковом бою, раненый Бонами пленён, а расстроенная дивизия Морана отодвинута за линию волчьих ям и кустарник перед курганом дивизиями Паскевича и Васильчикова. При этом погиб генерал Кутайсов.
На главном редуте была вновь устроена орудийная батарея, а побитые части Раевского заменены по приказу Барклая стоявшей справа дивизией генерала Лихачёва.
В тот же утренний час с 9-ти до 10-ти на Семёновской возвышенности остатки гренадёр Багратиона вместе с гренадёрами резерва и подошедшими, наконец, частями корпуса Багговута штурмовали уступленные флеши, истощая свои и неприятельские силы. Потеряв в этих атаках многих начальников, в том числе, павшего с полковым знаменем в руках бригадного командира генерала Тучкова-младшего, в начале одиннадцатого расстроенные русские войска отошли с возвышенности за Семёновский овраг, где уже были устроены и поражали неприятеля русские батареи резерва. Пытавшаяся перейти овраг французская пехота, растерявшая в боях за флеши прежнюю энергию, была отбита картечью, после чего кавалерия Мюрата трижды атаковала в стык между Семёновским оврагом и Главным курганом, где стояли сохранённые Багратионом резервные гвардейские полки. Построенные в каре гвардейцы батальонным огнём отразили атаки французских кирасир, а подошедшая тяжёлая русская кавалерия резерва после упорной сечи заставила их отступить.
В 10 часов утра часть сил Багговута была направлена от Семёновского на старую дорогу, где поляки захватили Утицкий курган. Получив подкрепление, Тучков-старший возглавил успешный штурм важной высоты, взойдя на которую получил смертельную рану.
Продолжавшиеся до полудня дальнейшие атаки французов на всём протяжении левого фланга от Утицкого до Главного курганов были отбиты, фронт стабилизировался и наступила двухчасовая пауза, вызванная в большей степени общим истощением сил и перегруппировкой атакующих и в меньшей - рейдом десяти тысяч казаков Уварова и Платова севернее Колочи в тыл французам. Хотя манёвр крупных казачьих соединений по пересечённой местности с форсированием речушек и обходами заболоченных оврагов, болотцев и лесов по факту не получился, он обратил на себя внимание неприятеля.
Казаки Уварова сбили южное итальянское охранение с орудийной батареей, захватили два орудия, но стушевались в лесу. Отдельные отряды донских казаков, взяв сильно севернее, вышли к новой дороге, угрожая французским батареям. Однако пьянствовавший накануне Платов где-то потерялся со всеми казацкими полковниками и собрать прорвавшихся казаков в сильный ударный кулак оказалось некому. Построенная в каре итальянская пехота их удержала, а подошедшая на помощь Богарне лёгкая французская кавалерия, соединившись с отступившей поначалу итальянской, заставила нестойкую без властных командиров казацкую массу врассыпную отходить к лесу.
В два часа пополудни перегруппировавшиеся французы открыли ужасающей силы перекрёстный огонь по Курганной батарее от Бородина и с захваченных Семёновских флешей. Бомбардировка вспахала высоту, разрушила укрепления, разбила зарядные ящики и вывела из строя много орудий.
Начался часовой бой пехоты за Главный редут, в результате которого телами французов оказались завалены поле перед курганом и его западный склон, а телами русских - сама высота и восточный склон. Несколько раз французы и русские переходили в обоюдные штыковые атаки, заставляя отступать друг друга. Как вспоминали французы, "тела убитых затрудняли сражающихся, они ходили по крови, которую насыщенная земля отказывалась поглощать".
Наконец, не сумевшая утвердиться на кургане французская пехота освободила поле боя для кавалерии. Ведомые Мюратом до 15 кирасирских полков Великой армии - почти вся её тяжёлая кавалерия, считая полки саксонцев и голландцев, - неостановимой железной лавиной опрокинула всё, что было до редута. Один из полков перешёл ров, небольшой вал и взобрался на курган, рубя и давя конями остатки русской пехоты.
Миг торжества неприятеля по случаю взятию главного русского укрепления ярко отражён во многих воспоминаниях. "Но вот как-то внезапно на этой самой высоте, которая господствует над нами и которая в течение стольких часов сеяла смерть над нами и кругом нас, мы не замечаем более огней, всё приняло вид какой-то горы из движущейся стали. Кирасы, каски, оружие - всё это блестит, движется и искрится на солнце и заставляет нас забывать об остальном. Это кирасиры Коленкура. Вице-король следует за ними во второй линии".
Осаждённые на вершине пехотинцы отчаянно защищались, не собираясь сдаваться. После ужасной резни французам достались подбитые пушки и ничтожное количество израненных пленных, в числе которых был генерал Лихачев. Взявший курган генерал Коленкур, поклявшийся Бонапарту взойти на высоту живым или мёртвым, был убит.
Между тем обошедшие курган полки доскакали по равнине до линии русской артиллерии, поддерживаемой кирасирами и драгунами. В 100 шагах от пушек конницу остановил овраг. Дно оврага оказалось болотистым, лошади в нем вязли, французам пришлось вернуться на край оврага и стоять там под беглым, но неточным огнём до подхода вестфальской пехоты.
Последовавшая затем попытка французской кавалерии обойти овраг была пресечена атакой русской конницы, которую возглавил Барклай.
На линию оврага были отведены, для исключения удара во фланг, русские полки от Семёновского и от Утицкого кургана, и вновь перед французами была сплошная полоса обороны на всём протяжении поля от новой до старой дорог. Пристрелявшаяся русская артиллерия не позволяла ослабшему неприятелю приблизиться к новым русским позициям.
В шесть вечера атаки прекратились. Обе стороны были истощены и обескровлены. Под продолжавшуюся до ночи артиллерийскую канонаду подсчитывались потери и принимались решения о дальнейших действиях.
Кутузов испытывал эйфорию. Вверенная ему армия чудом избежала катастрофы, устояв божьей помощью и героическим примером погибших утром дивизий. Командующий, заражённый витавшим над воодушевлённым войском духом, собирался остаться с армией на Бородинском поле: "Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить всё войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем...", "...ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечёт за собою потерю всей артиллерии". И только на собранном ночью совете, после докладов о больших потерях, крайнем утомлении войск и отсутствии резервов против не участвовавшего в сражении целого корпуса французской гвардии, присущее сверхосторожному Кутузову благоразумие победило эмоции, и он приказал отступать.
Наполеон, напротив, пребывал в скверном настроении, причиной которого был не столько отмеченный очевидцами насморк, сколько мистическое предчувствие отвернувшегося от него военного счастья. Диспозиция была верной, преимущество по началу полное, как в выигрышной шахматной партии. Инициативы из рук он не выпустил за весь день ни разу. Войска дрались изо всех сил, показав свои лучшие качества. Все русские укрепления были разбиты, поле боя взято, но противник так и не обратился в бегство и упрямо стоял перед Великой армией, словно не проиграл сражения.
У Бонапарта оставался шанс разгромить неприятеля завтра. Гвардия для этого была им сбережена, войска отведены на исходные позиции, необходимые распоряжения для приведения их в порядок сделаны. Но глубоко в душе, вспоминая предоставленные сегодня французской армии и одну за другой упущенные ею возможности, он не верил уже и в эту.
Общие потери русской армии с 24-го по 26-е августа, уточнённые в последнее время по введённым в научной оборот документам, составили 42 тысячи человек, в том числе по 10 тысяч убитых и пропавших без вести и 22 тысячи раненых. Поскольку поле Бородина осталось за французами, а пленных они взяли около тысячи, то 9 из 10 тысяч без вести пропавших следует прибавить к убитым и умершим от ран.
Принявшая на себя главный удар армия Багратиона уменьшилась наполовину: убитых и пропавших без вести в ней было более 10 тысяч, раненых - около восьми. Больше других потеряли пехотные корпуса. От погибшей на флешах четырёхтысячной дивизии Воронцова на вечерней перекличке откликнулись менее 300 человек, включая трёх штаб-офицеров. Генерал Раевский после оставления Главного кургана едва мог собрать от своего корпуса 700 штыков, а на другой день имел не более 1500.
Великая армия за эти три дня потеряла около 35 тысяч, из них 10 тысяч убитыми и до тысячи пропавшими без вести, включая пленных.
Тактические промахи в построении, растянутая позиция русских войск и вынужденно, в ожидании действий владевшего инициативой неприятеля, сближенные под артиллерийский огонь наши линии - основные причины того, что потери оборонявшихся оказались больше потерь атаковавших.
Кроме того, хорошо организованный противник имел больше ветеранов и опытных солдат, умело реализовывал создаваемое на узких участках фронта многократное численное превосходство для захвата ключевых пунктов обороны и упорно цеплялся за них, заставляя наших ценой многих жертв пытаться выправить положение. Лучшие в Европе французские артиллеристы быстрее пристреливались и, поддерживая высокую скорострельность, результативно разрушали недостроенные укрепления и поражали колонны, марширующие на угрожающие участки и стоящие под огнём в ожидании приказа.
Среди многих живучих версий о том, что мог и чего не сделал Наполеон, чтобы разгромить русских на Бородине - помимо отказа ввести в действие гвардию и остаться тем самым без последнего резерва, - стоит рассмотреть предложение Даву направить его корпус в ночной обход русской позиции полями южнее старой дороги.
Много лет спустя благодаря похожему манёвру рвавшиеся к Москве немецкие танки сумели отрезать и прижать к Москве-реке крепкую сибирскую дивизию, которая в критическую для судьбы столицы середину октября 1941 года почти неделю успешно сдерживала на Бородинском поле превосходящие силы неприятеля, закрыв ему путь к Можайску.
Однако сравнивать возможности моторизованной армии двадцатого века и войск начала девятнадцатого неуместно. В 1812 году глубокий южный обход русских позиций хотя и сулил французам многое, но в случае провала ставил их в столь опасное положение, что даже умеющий рисковать Наполеон отказался от предложения Даву без долгих раздумий.
Невероятность неожиданного для противника перехода по здешней незнакомой равнине выяснилась на следующий же день. Атаковавшей по полю французской кавалерии преграждали путь ломавшие строй крутые спуски и подъемы, которые не были видны всадникам перед атакой. Равнина, представлявшаяся взору простой для движения, была изборождена оврагами, игравшими роль рвов и валов, которые замечались, когда оказывались уже под ногами. Многие овраги были заболочены, в них вязли копыта лошадей. Эти преграды разрушали лавину конной атаки и тормозили её не хуже артиллерии. И даже пехотные колонны, чтобы не ломать строй, были вынуждены обходить овраги, оказываясь под наблюдением и обстрелом задолго до сближения с противником.
Кроме того, Бородинская равнина частью была покрыта лесом, желание обойти который увлекало маневрирующих далеко в сторону и с большой вероятностью расстраивало длинный переход крупного соединения, как получилось с рейдом казаков.
Глубокий ночной обход пехотным корпусом или стремительный дневной рейд крупными силами конницы в условиях незнакомой французам местности скорее убрали бы эти части с поля боя, чем позволили бы им своевременно и неожиданно оказаться в полном порядке в русском тылу.
Вот почему, отклонив две главные версии на тему того, как стоило поступить французам при Бородине, чтобы разгромить русских - вводить в дело гвардию или обходить крупными силами, - остаётся признать, что военный гений Бонапарта выбрал лучший из возможных в то время и в тех условиях план, а закалённая походами и ведомая опытом побед Великая европейская армия воплотила его в битве наилучшим образом. Однако для победы над "нецивилизованными восточными ордами" всего этого уже не хватало. Русский дух, впитав соки родной земли и напоив её кровью, явил на Бородинском поле свою силу, и провидению стало угодно поглядывать в нашу сторону.
Интересы и конспирология
Людское племя всегда придумает, как использовать неординарные исторические события в своих интересах. Обычно для этого нужно о чём-то умолчать, что-то преуменьшить или преувеличить, изменить последовательность составивших событие действий, растянуть или сжать их временные рамки, добавить немного фантазий и воображения - и вот случившееся одето уже столькими разными одёжками, что можно приспособить его к любым нуждам, опровергая чужие и преследуя свои интересы.
Первыми начинают приглаживать острые углы участники событий, и наши умники в этом плане не хуже европейских.
Вот генерал-квартирмейстер Карл Фёдорович Толь, авторитет в военных кругах. Предложения его командованию всегда самые аргументированные. Оспаривать их - себе дороже. Это его с напутствием: "Карл, как ты скажешь, так я сделаю", - в тяжёлый утренний момент сражения послал к Багратиону командующий. Кутузов любил умных и деятельных людей, а образованному Толю, хорошо к тому же владевшему литературным слогом и без слов понимавшему, что надо и чего не надо докладывать царю, - доверял особенно. И, наверное, прощал ему за это или не обращал внимания на отмеченные Ермоловым "но" Толя: "офицер отличных дарований", "при полезных способностях, по роду служебных его занятий, соображение имеет быстрое, трудолюбив и деятелен", "но смирять надо чрезмерное его самолюбие", "столько привязан к своему мнению, что иногда вопреки здравому смыслу не признает самых здравых возражений".
Карл Фёдорович вполне подтвердил данную ему характеристику. Сочинив отчёты Кутузова государю, а позднее - любимое отечественными летописцами описание битвы, он кое-что исказил, прикрыв свой и прочие начальствующие зады, и кое-что, теша самолюбие, - выдумал.
По Толю оказалось, что русское командование предвидело планы неприятеля и вовремя парировало возникавшие угрозы. Почти все русские контратаки оставленных укреплений в его изложении оказывались успешными - источник живучих легенд о многократных переходах редутов из рук в руки. А слабость нашего левого фланга якобы компенсировалась двумя возведёнными (недостроенными по факту) друг за другом на расстоянии орудийного выстрела редутами, первый из которых, Шевардинский, "даже в случае его потери ничего не менял в системе обороны и должен был, главным образом, на некоторое время не дать противнику приблизиться".
Однако потеря Шевардинского редута состоялась до генерального сражения, после многочасового боя 24-го августа, когда, задействовав в борьбе за эти укрепления половину армии Багратиона, наши будто бы сами оставили их, ослабив собственный фланг и предоставив противнику пространство для развёртывания главных сил.
В день Бородина сила предвидения русского генералитета, а также точность и своевременность отдаваемых приказаний поднялись - по Толю - на недосягаемую высоту. Если поверить ему в том, что направление главного удара неприятеля раскрыто было нами до начала сражения, почему две трети русских войск продолжали стеречь новую дорогу? И как при этом они могли быть готовыми к быстрому движению на помощь Багратиону?
Тут, правда, надо признать, что хотя от предложения Барклая перевести налево всю его армию, оставив на почтовом шляхе батареи прикрытия и казаков, наше командование отказалось, но к нему прислушалось. К рассвету за южный лес на старую дорогу (по плану - в лес, для своевременного неожиданного удара во фланг втянувшимся в сражение за флеши французских войск) был выдвинут корпус Тучкова. Кроме того, ранним утром Толь, действуя именами Бенигсена и Барклая, приблизил к Семёновскому оврагу гвардейцев из главного резерва и приказал начать движение на левый фланг самому далёкому корпусу Багговута, а также придвинул вплотную к Главному кургану дивизию Лихачёва из корпуса Дохтурова. Трудно сказать, переживал ли и что, отдавая эти распоряжения, самонадеянный Толь, до последнего отстаивавший накануне свой идеальный план баталии, но предчувствие катастрофы в нём точно было, заставляя в последний час успевать за противником.
Из-за длинного перехода корпус Багговута подошёл к флешам, когда они были окончательно потеряны. Но если бы дивизии корпуса начали движение на два часа позже указаний Толя, некому было бы останавливать противника перед Семёновским оврагом и закрывать фронт слева от деревни. Если бы в стыке между флешами и курганом Раевского с раннего утра не встали гвардейцы из резерва, некому было бы удержать рвавшуюся в тыл конницу Мюрата. Если бы утром дивизия Лихачёва не стояла вплотную к центральному кургану, а егерские полки - за ним, то кого бы повели отвоёвывать ключевую позицию Ермолов и обиженный на него за присвоение первенства в этой атаке будущий генерал Левенштерн? И так далее, без если - к непременному нашему разгрому.
Но ничего этого - ни признания ошибок, ни тени сомнений, ни удачи уйти в последний миг от поражения ценой больших потерь - нет в документах. Храбрость солдат, офицеров и генералов, непостижимый русский дух, объединивший их в стремлении остановить захватчиков, готовность идти на смерть ради Отечества - вот что исправило допущенные полководцами просчёты и позволило им позже убедить себя и убеждать других в том, что просчётов в наших планах не было, что французы успешно поражались во всех пунктах и урон в итоге понесли больший нашего.
Между прочим, свойственный русскому взгляд на произошедшее задним умом, без "если бы" и "кабы", часто приводит к иным объяснениям - "конспирологическим", которые обычно заслуженно считаются несерьёзными, но часто обращают наше внимание на некоторые любопытные детали.
Конспирология, которая меня заинтересовала, исходила из следующего. Узурпировавшие власть Романовы с их немецкими жёнами проводили в стране политику стирания памяти о русском прошлом. В старой Москве находились последние и самые тайные письменные источники об исторических корнях нации, религии и государственности. Не умея их добыть и уничтожить, Александр первый придумал воспользоваться европейским нашествием, чтобы заставить москвичей покинуть деревянную столицу, которая, опустев, неизбежно сгорит вместе со всеми тайнами.
Согласно этой версии, предшествовать высочайше запланированной сдаче столицы должна была гибель в генеральном сражении патриотически настроенной части офицерства и сохранение благонадёжной.
Эмоционально версию поддерживало известное недоверие между "патриотами" и "немцами" русской армии, помноженное на чванство "немцев" теоретическими знаниями, русское "авось" и общую беду начальствующих в части признания своих заблуждений. Кризис недоверия обострился вследствие отступления армии в глубь страны, личной неприязни Багратиона к Барклаю и военного невезения последнего, ярко проявившегося под Смоленском. Объединившиеся там русские армии промедлили, не выступив против разновременно подходивших к городу французских корпусов, и дали неудачное сражение против подошедших главных сил неприятеля, причём Барклай, дабы не подвергать город бомбардировке, вывел свою армию за городские стены на оказавшуюся пристрелянной позицию, не выдержал губительного артиллерийского огня и должен был увести полки обратно в город. Отход Барклая заставил отступить от Смоленска и прочно стоявшего Багратиона. В результате подспудные подозрения последнего превратились в открытые обвинения "предателей", ведущих европейцев в Москву. Взбешённый Багратион выразил эти общие патриотические настроения в отчаянном рапорте государю. Поэтому армии нужен был верховный главнокомандующий, которому поверили бы все, но который при этом смог бы исполнить тайный план государя. И такой человек был найден.
Интересно, что "немцев" в обеих армиях было поровну, но свои "немцы" у Багратиона считались патриотами, а барклаевские - пораженцами. А ещё интересно, как это деление на патриотов и пораженцев пропало на краю общей гибели в Бородине.
Возвращаясь к конспирологам, повторим за ними цель назначения Кутузова - обмануть толпу, изобразив неравную борьбу с превосходящим неприятелем, погубить в сражении рьяных патриотов и сдать Москву. Доказательства этому предложены следующие.
Кутузов русский и известен сбережением войск, за что армия ему доверяла. В-третьих, он известный мастер отходов и маршей-отрывов от неприятеля, а побед во главе армий не имел, если не считать единственную над турками в Молдавии. В-четвёртых и пятых, он истый служака и преданный царедворец, всегда готовый исполнить волю государя. И - масон. То есть лучшая кандидатура для заговора.
Кутузов должен был дать генеральное сражение - этого ждали армия и народ, - и он его дал, но расположил войска так, словно хотел погубить армию Багратиона и её гибель выставить в оправдание отступления. Конспирологи при этом полагают, что хитрый лис Кутузов проник в мысли Наполеона и знал, что тот не будет действовать против русской "кор-де-батали" по новой дороге, переведёт войска через Колочь на Бородинское поле и всей мощью обрушится на Багратиона. С бывшими в распоряжении Багратиона силами никто бы не смог удержать Великую армию более часа. А стоящим вдоль новой дороги русским корпусам было не успеть с сикурсом - им требовалось не менее двух-трёх часов, чтобы организованно пройти отделяющие от армии Багратиона вёрсты и построиться в боевые колонны.
После поражения Багратиона неизбежно возникала угроза выхода неприятеля в тыл нашей "кор-де-батали", и для общего спасения Кутузову не осталось бы ничего другого, как вновь показать своё искусство - организованно отступить оставшимися корпусами, оторвавшись от противника.
Но продержавшийся три часа Багратион поломал тайный замысел, втянув своим геройством в битву всю армию, за что Александр первый не признал сражённого генерала главным героем Бородина. А Кутузову пришлось из-за этого с новой силой имитировать бурную деятельность, отыгрывая ситуацию: перекрывать от возможного движения неприятеля второстепенные дороги на Москву, заставлять соперничающих генералов искать выгодную позицию для генерального сражения под стенами столицы, прилюдно убеждаться в противоположности их мнений и лить слезу за Москву на совете в Филях. Для многих оставшихся в живых офицеров армии Багратиона совершённое при Бородине предательство было столь вопиющим, что после смерти своего командующего они отказались продолжать службу в регулярных частях, став организаторами массового партизанского движения...
Хотя антиромановские гипотезы имеют под собой веские основания, но в ряду их доказательств предлагаемое конспирологами описание внутренних пружин и событий до и после Бородинской битвы является одним из неудачных. Его авторы отталкиваются исключительно от согласных тому веку военных соображений, по которым отступающая армия не может устоять против большего войска, контролирующего инициативу, а двукратное и более численное превосходство регулярных сил на узком участке фронта при равной артиллерии гарантирует прорыв любых укреплённых позиций. А также - от принятого отечественного описания хода сражения, по которому бои за флеши продолжались до обеда, за курган - до вечера, и в них почти всё время участвовала армия Багратиона, хотя, как мы видели, уже в десятом часу утра мало что осталось от её пехоты.
Неудачные действия русского командования до Бородина, на Бородине и некоторое время после него - тот же арьергардный бой казаков за Можайск, убедивший Кутузова оставить Платова и Уварова единственными генералами без наград за Бородино, - лучше предательства объясняются подчёркнутым зарубежными историками "малым искусством" наших военачальников на первом этапе войны против прогрессивней организованного и быстрее соображающего противника.
Принятые отечественной историографией за истину генеральские донесения и рассказы о многократных атаках с переходами русских укреплений из рук в руки, об их оставлении только по приказу командования или волей несчастного случая вроде ранения Багратиона, о потерях противника на Бородинском поле "противу нас несравнительно" - внутренне противоречивы, не подтверждаются независимыми источниками и объективными данными, включая официальный счёт потерь и ведомый очевидцами событий их хронометраж.
Так, Шевардинский редут был важным укреплением, благодаря которому русский левый фланг имел две линии обороны, и нападение на него французов естественным образом разбивалось бы на два этапа, давая время на манёвры резервами. Отдавать Шевардино до генерального сражения было глупо, поэтому русская армия сражалась за редут большими силами и не ушла с него по приказу, а была выбита и не смогла вернуть. С другой стороны, не взяв укреплений у Шевардина, Бонапарт не смог бы развернуть свою "кор-де-баталь" на Бородинском поле и должен был придумывать другой план сражения.
Использованные как факт утверждения о восьми вместо трёх (не считая неудачной начальной) атаках французов на Семёновские флеши, из чего следует пятикратный переход этих укреплений из рук в руки, и об успешной обороне флешей до полудня, а не до девяти утра по факту, - имеют низкую достоверность. Причиной выдать желаемое за действительное было стремление начальников во главе с Кутузовым уйти от ответственности за чрезмерные потери.
Но проигрывать битву наши генералы не собирались. Главным опровержением этого являются перемещения русских войск с правого фланга на левый, которые, как мы видели, начаты были в ночь перед сражением и продолжены с самого его начала, без чего катастрофа левого крыла была неминуемой, - а также вводом в бой к исходу дня всех войск правого фланга, где неприятель не действовал. Важный вклад в это движение и поддержку гибнущих в Семёновском и на Главном кургане внёс неугодный патриотам Барклай, весь день бывший под неприятельским огнём и возглавивший вечером кавалерийскую атаку.
То есть заговора Кутузова и русских "немцев" против Багратиона не было. Его армия, имевшая самых опытных и геройских офицеров, больше других рвалась в смертельный бой и оказалась на своём гибельном месте волей судьбы и благосклонного к нам провидения. Сам Багратион понимал это лучше многих, докладывая государю: "Неприятель видел и узнал, что русские воины, горящие истинною к тебе, всемилостивейший государь, и отечеству любовию, бесстрашно все готовы пролить кровь, защищая августейший твой престол и отечество. День сей пребудет и в предбудущие времена знаменит редким героизмом русских воинов, жертвовавших охотно своею жизнию так, что <...> редкий штаб-офицер вышел без ран; корпусные же и дивизионные начальники все почти изранены <...> Хотя, всемилостивейший государь, в деле 26-го и я довольно не легко ранен в левую ногу пулею с раздроблением кости; но нималейше не сожалею о сем, быв всегда готов пожертвовать и последнею каплею моей крови на защиту отечества и августейшего престола".
Ни документами, ни свидетельствами, ни обращённым в себя нравственным чувством каждого из нас - ничем не подтверждается и намерение царя сдать захватчикам старую столицу. Мог ли русский самодержец, какая бы кровь ни текла в его жилах, пойти против воли народа? Мог ли он, ради пущего сокрытия древних тайн и обманов, угрожающих его династическому праву, погубить столицу, пусть и нелюбимую? Писательский гений никого не боявшегося Льва Толстого, проанализировав известное, включая европейские писания и предания старины, свидетельствует обратное: царь не допускал мысли о сдаче Москвы, а Кутузову ставилась однозначная задача не пустить в неё врага. Другое дело, что полководец с этой задачей не справился.
Задним умом анализируя скромные на полях брани деяния Кутузова как главнокомандующего, можно утверждать, что тот не мог победить Наполеона в открытом бою. Но если при этом не прибегать к конспирологии, то становится понятно, что для победы над европейцами под Москвой во главе русской армии был нужен военный талант, не только пользующийся общим доверием, но и соображающий быстрее Наполеона. После Суворова такого в России не было. Зато был Кутузов, который мог и смог погубить захватчиков, не умея победить их в открытом бою. Но чтобы погубить Великую армию, Кутузову требовалось выиграть время. Выигрывая время, ему пришлось уступить Москву.
Не помогает конспирологам и тот факт, что самыми успешными партизанскими командирами стали офицеры из армии Багратиона. Тезис "ушли в партизаны, чтобы не служить под началом Кутузова" грешит явной натяжкой. Во-первых, горячий и решительный характер князя Багратиона привлекал смелых и отчаянных, которые, видя слабость коммуникаций неприятеля, должны были чувствовать азарт охотника при виде дичи и подавать по команде соответствующие прожекты и до Бородина. Что подтверждает приводимый Денисом Давыдовым подлинный от 22 августа приказ Багратиона подполковнику взять 50 гусар и 150 казаков, чтобы "беспокоить неприятеля", "забирать их фуражиров", "расстраивать обозы, парки, ломать переправы и все способы". А в "Войне и мире" примерно о том же свидетельствует отчаянно картавящий Денисов, сумевший прорваться с партизанскими идеями к главнокомандующему до начала сражения. Во-вторых, офицеры Кутузову доверяли. Разгром при Бородине их соединений, на фоне общего подъёма и победного настроения, не мог поколебать этого доверия. В-третьих, успеху партизанского движения содействовали непрерывная помощь из армии, связь с нею и безусловное подчинение приказам.
Подводя черту, остаётся повторить, что если бы мы не стыдились правды и умели признавать свои ошибки, не было бы и последующей возможности разного толкования событий, так как истолковать правду правдивее самой правды пока ни у кого не получалось. Однако человек слаб, эгоистичен, властолюбив, и вместо правды часто выбирает подходящее ему её толкование, которое и стремится навязать другим силой изощрённого ума.
В чём конспирологов не оспорить - Бородинская битва осталась не только единственным генеральным сражением русской армии в Отечественной войне 1812 года, но и не имела примеров, близких к ней по степени кровопролития и истощения сил противоборствующих сторон и в последующей борьбе с Наполеоном, включая заграничную. Для всякого русского она остаётся историческим событием. Обращение к ней непременно трогает патриотическое чувство, заставляет вспомнить предков и душой отозваться на величие их славных дел и светлую горесть утрат. Вот почему в попытках преодоления невзгод и общественных шатаний к духу Бородинской битвы апеллируют различные и самые противоположные интересы.