Алексеев Тимофей. После игре

Алексеев Тимофей : другие произведения.

После игре

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Оставить комментарий © Copyright Алексеев Тимофей (Porcelina@inbox.ru) Размещен: 24/11/2006, изменен: 17/02/2009. 82k. Статистика. Повесть: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: Первое произведение из плёсской трилогии. Что такое Плес- см. географическую карту России за любой её год издания.

Posle igre

He blew his mind out in a car,

He didn't notice that the light had changed...

Что у них вoобще в головах творится-то? Попытка проникнуть в голову человека неизбежно терпит неудачу, если только этот человек - не ты, да и то, если у тебя мало фантазии, и ты себе не напридумываешь внутрь того, чего там не было и быть не может по определению. Фантазия хороша, когда ты в пять лет играешь в резиновых утят, которые живут у тебя в домике, мастерски превращенном в оный из бывшего подарочного набора конфет, полученного в дворце съездов на традиционной новогодней елке.

Итак, конечно же я пойду, о чем и сообщил Сергею, моему приятелю. Сергей очень забавен - ему шестнадцать лет, хотя выглядит он старше, очень воспитанный и вежливый, очень сообразительный и умненький, в общем, замечательный. Некая прямолинейность суждений обо всем похожа на угловатость и неправильность форм какой-нибудь девочки лет тринадцати, нераспустившегося бутончика, которого через годика полтора какой-нибудь лет семнадцати-восемнадцати Аркадий Иванович Свидригайлов с удовольствием и с нажимом усадит на колени. Прямолинейность и неотесанность таковых суждений и впрямь потрясает, достаточно сказать, что он обозвал одно лицо женского пола, когда я сказал, что часа полтора назад с ней познакомился, хорошей моей подругой. И ещё он постоянно называет меня своим другом, хотя видимся мы только летом, дней восемнадцать, а в остальное время друг о друге и не вспоминаем почти. А спросил он меня, собираюсь ли я сегодня идти на дискотеку. А дискотека эта - пионерская, у нас рядом с корпусом. А у нас - а у нас это где? А у нас - это совсем недалече, в местечке Щелыково, что на берегу Волги, напротив Кинешмы. А что я там делаю? Странный вопрос, тем более, что не дрова ж я там колю. Я там отдыхаю. А почему я там отдыхаю? А потому что мне нравится. Кажется, что вопросы должны быть исчерпаны, а если нет, то скажу ещё пожалуй, что годков мне 19, выгляжу на 17, чувствую на 13, а будет мне когда-нибудь 50 или сдохну я от рака легких, это простите, не ваше собачье дело, а дело мое и Минздрава, который гневно предупреждает меня, подняв указующий перст ввысь, с каждой пачки сего приятного зелья под названием табак. Я одет сегодня в черную майку с белыми рукавами и воротником, майку строгую, но красивую, которая идет к моему загоревшему лицу и прочим отросткам. Сережка это отметил. Сам он одет в синюю майку, черные спортивные штаны и кроссовки 46 размера, которыми в прошлом году, когда мы ходили в один из моих последних дней к Дереву Любви (а у нас тут и такое есть), он снес мне полногтя на ноге. Сегодня вечером я уже не буду одет в эту майку, потому что мы будем играть в волейбол, а пачкать я её не хочу, потому что маек чистых у меня больше нет, кроме одной, быть нам тут ещё неделю, а стирать я здесь не хочу, потому что вообще не хочу стирать и потому что вода здесь чрезвычайно мягкая, и чтобы смыть неосмотрительно намыленные руки нужно минут пять, да и то для того, чтобы потом вытереть остатки мыла об казенное полотенце, которые меняют два раза за 18 дней, у меня - салатовое, а у папы - зеленое.

Сережа сидит на лавочке под балконами, которые выходят на Волгу. В нашем доме отдыха, в связи с его расположением, одни балконы выходят на Волгу, другие - нет. Другие - на какие-то кусты и кладбище, а на Волгу - очень даже приятно. Мои окна всегда выходят на Волгу, даже когда я не в Щелыково. Сережины почему-то не на Волгу, хотя на моем этаже, хотя он тоже всегда, по сути, в Щелыково, только, правда, когда он не называет каждую встречную моей хорошей подругой, потому что подруг хороших не бывает у мужчин, а бывают несостоявшиеся или брошенные или бросившие девочки, а подруги бывают у девочек, а я пока не девочка, или уже не девочка, то есть просто растерял все шансы быть девочкой, вероятно. Я - в 615, а Сережка - в 602.

Сережка в этом году не влюбляется в девочек-пионерок, которых много понаехало, да все по 13-14 (ну или 15) годков, а в прошлом влюблялся и всё время проводил с ними, а с нами гулять и не ходил. А в этом он видимо терзаем психо-сексуальными комплексами, и всё утверждает, что у какой-то там пионерки по имени Тая "попа-персик" ,а я ничего особенного не видел, наверное потому, что либо на другую смотрел, либо против солнца, а это больно и никак тебе не до попы ни да какой, когда больно. Может быть, Сережа одержим идеями, как бы активно начать (или продолжить) сексуальную жизнь, а может кого развести хочет, я не знаю. Но в этом году пионерки мало его привлекают, он говорит, что они все тупые, а они правда все из сел-деревень, поэтому недалекие, хотя добрые, что тоже неплохо. Добрые - это в смысле, что у них нет никаких там мобильников, тусовок на Манежке, ночных попоек на квартирах со всякими развратностями судьбы и прочего. Кое-чего нет пока, кое-чего, конечно же, перманентно. Собственно, если принять утверждение врача из "Подростка", что кто веселый, тот уже не безбожник, то можно сказать, что тот, кто не на Манежке и не с мобилой и не участвует в СМС чате на МУЗ ТВ, тот уже добрый. Хотя эти тоже не злые, они просто продвинутые. Впрочем, там тоже есть симпатичные, хотя я бы, например, с удовольствием дал какой-нибудь из участвующих в СМС чате в лицо кирпичом, вероятно, она бы даже расстроилась и появилась у неё вековечная тоска об чем-нибудь, не знаю.

Пионерки, кстати, достаточно нормальные. Я стою и разговариваю с Сережей прислонившись к столбу, подпирающему козырек над входом в наш дом отдыха с тем расчетом, чтоб смотреть на балконы, где гнездятся особи пионерского пола. Они там и правда гнездятся, периодически высовывая лица в балконный проем, я имею с ними активный визуальный контакт, а Сережа намеренно сидит под балконами, он словно обижен на весь свет и ему они не важны, хотя тоже, конечно важны. Сегодня у этой смены последний день, завтра с утра они - тю-тю, чему не рады и даже будут, вероятно, всхлипывать жалобно. Однако пока светит солнышко и время даже двух часов нет дня, и всё вроде бы нормально.

Тридцать минут назад я был ещё на пляже. Пляж - сразу почти как из корпуса вышел. Там тоже видно балконы, я купался, пляж ужасный и мои вещи лежали на бетонной плите, а рядом с вещами на бетонной плите лежала бабушка Сережи, Людмила Яковлевна, и что-то мне усиленно говорила, а я смотрел на балкон третьего этажа. Пионерки там, целая группка, четыре штуки. Примерно помню, как их зовут. Вышел Сережка, он только что проснулся и спустился на пляж, но не купается - толстый, оттого все комплексы. Я прошу Сережу пойти поискать Катю и попросить, чтоб Катя сюда пришла (глупо сказано, ведь если бы я попросил его найти Катю и попросить, чтоб сюда пришла какая-нибудь, например, Таня, то это бы ущемило женскую, ой, девичью гордость Кати, подобно тому, как чересчур холодная вода по входе в неё ущемляет мальчикам яйца). Сережа пошел и нехотя поискал, но не нашел, а я, увидев её на балконе, стал ей махать влюбленными руками, мол, иди сюда, поболтаем. Катя послала мне вчера вечером с балкона воздушный поцелуй, отчего я сегодня в шесть утра проснулся от яркого солнца с ощущением любви ко всему живому, и долго вертел с утра эту Катю в голове, с улыбкой вспоминал улыбку. Со смехом - смех. С глазами - глаза. С волосами - волосы. Поцелуй послала, и я ответил. Да, я может быть даже в неё влюбился, точно влюбился, потому что иначе бы я не опечалился, когда Катя не вышла. Сука - сказал я. Да - сказал Сережа и пошел к Тае с попой, которая сидела на пляже и грустила, грустила, впрочем, весьма кокетливо, явно, чтоб Сережа пришел и сказал что-то типа ну что ты милаямилаямилая нежный мой ангел земной только однажды был счастлив я в день нашей встречи с тобой или хмурится не надо таюшка всё равно ты станешь бабушкой ладушкой или кем ещё хочешь. Я остался с Сережиной бабушкой, замечательной женщиной, которая меня продолжала забалтывать, а я загрустил. Не вышла Катя. Не вышло с Катей. Я влюбился в эту Катю впервые, когда она мне поцелуй воздушный послала. До этого я был влюблен в Таню, а Катя всегда сидела рядом на скамейке, а я общался с абсолютно дубовой Таней, а у Кати были тогда волосы красивые, ниже плеч, роскошные, очаровательные такие. Я не замечал, а потом уже влюбился и в Катю. Тане - без месяца четырнадцать. Кате - не знаю.

Мы здесь отдыхаем двенадцать лет подряд. Я шел в пятый класс, что ли. Сейчас уже не помню, но было забавно. В первый год я ужасно чего-то боялся. В тот год мне на даче дали кирпичом по спине, пока я на велосипеде ехал. Поэтому теперь у упрашивал Папу не водить меня никуда далеко от корпуса, где темные всякие места. Мы играли в пионербол, Папа был капитан. Я - младший помощник. Я хотел борщ, и мы вставали рано - нас разбудили вороны. Ездили на двенадцать дней, а потом всегда - на восемнадцать, хотя я иногда попадал на шестнадцать или пятнадцать, то зубы делал, то в институт поступал. Мало ли чего бывает. А папа - так тот загодя приезжает. Он бы может и вообще бы не уезжал ,а оставался ждать следующего года там, чтобы далеко ехать не надо было. Потом было ещё веселей. После девятого был влюблен. Был влюблен и после восьмого и говорил Оле Чернышевой, стоя у её калитки перед своим отъездом, мол забудешь меня, а она плакала и говорила, да, мол, да. И поцеловала меня два раза, и оба взасос, почти что наотмашь. А я бы и третий попросил, да как-то стыдно - я домой пошел. После девятого было ещё веселей. Были серьезные взаимоотношения, там знаете, часы теряли, ключи от номера. Влюбчивое место - Щелыково. Было и после десятого и после одиннадцатого, да мало ли когда чего не было. Был и Сережа, последние лет пять знаю его, всё ходит, да купается мало, толстый. Комплексует, но парень отличный, выгрыз каким-то ножом в основании колонны, на которую я облокачивался, свои инициалы, так до сих пор по бетону выгрызенные там и лежат, даже наступить можно.

Как-то говорил, сидя на откосе горы Свободы, той самой, что и после девятого и так далее, Катей звали. Сидели мы на откосе в самую жару, пили кагор, пьяные. Имели разговор, ну а о чем ещё могут говорить влюбленные, кроме как о том, что они влюбленные. Влюбишься, блин, сразу все темы для разговоров исчезают - то нельзя рассказывать (прошлое), то уже рассказано, то не смешно, а это ей неинтересно, а это можно понять неправильно. А давай-ка поговорим о... нашей любви. Расскажи-ка как ты меня заметил. Было 22 ноября? Да, и с тех пор я верю в счастливую путеводную звезду - меня везде сопровождает магическое число 22, 22 скамейка, ряд в театре, в билетике троллейбусном сплошные двойки, в оценках, рядом стоящих. А ты меня как заметила. О, я тебя не замечала совсем (вариант: о, я сразу влюбилась). А ты помнишь 15 марта! Блин! Да! А ты- 13 июня (ооо! Загадочные, кокетливые лица, румянец лазоревый на её стыдливых щеках, на его бесстыдных губах). А я с 13 июня не траха... что? (Ну что-то, я же не виноват, что ты мне не...) Посмотри, какой закат! Точно такой же был 17 мартобря 78 г. до нашей эры когда Цезарь пересек реку вброд и его воины увидели в солнечной дымке раннего утра надвигающиеся на них полчища войск, которые сметали всё на своем пути. Это были карфагеняне, их слоны, сотрясая воздух своим трубным ревой своих хоботов неслись бешено вперед ,но римские лица не дрогнули, римские-корсаковы лица вытянулись и пошли пошли пошли в атаку. Так ты помнишь ( с намеком) 13 июня? А к чему ты сейчас это вообще всё нес? Вот я говорю - не о чем влюбленным поговорить, совсем блин, окривели.

Говорили о чувствах, я говорю, мол - никуда от тебя никогда не уйду. Сам думаю - зачем я такое вообще сказал? Она ж меня потом к суду привлечет! А она - лицо серьезное, пьяное под плюс тридцать да на солнце-то, ты понимаешь, мол, как важно всё то, что ты сейчас сказал, я ведь запомнила. Да, блин, думаю. Влип. А уезжал - чуть не слезы глотал. Катя! Ты будешь вечно со мной, ты, фактически, как Русь моя, жена и матерь. Сейчас стал повзрослей, мне девятнадцать и я совсем не говорю таких вещей, однако в кать продолжаю иногда влюбляться. Но не говорю ничего такого. Золотые горы не сулю. Замуж сразу - вот это я делаю, зову. Нейдут, потому что я непопулярен среди лиц женского пола 13-14 лет. Я также непопулярен среди манежной площади, потому что я мысленно хожу туда с автоматом. И ещё меня не любят мои одновозрастницы, потому что девочки всегда любят мальчиков старше. Таким образом, я довольно никчемен, несмотря на мою майку с белым воротничком. Зачем я вообще этими пионерками интересуюсь - вопрос моего больного чего-нибудь, не знаю. Вообще-то они мне не очень-то и интересны, потому что они хоть и не развратны, от чего вообще бегом, но они дубовые, а это тоже, знаешь, радости мало. Если ты пригласишь девочку потанцевать, то это не значит следующее:

-- Ты хочешь

-- Ты хочешь на ней

-- Ты хочешь на ней жениться

-- Она тебе нравится

-- Ты хочешь, чтоб ты ей понравился

-- Ты хочешь её поприжать и охмурить, чтоб она под твоими окнами с ненужным букетом ползала и кричала - возьми, мол, меня, желательно в Москву

-- Ты хочешь приятно провести время

-- Расслабится

-- Отдохнуть

-- Прикольнуться

-- Извернуться

-- Чаю попить, искупаться, арбузику похавать, покурить, с друзьями пообщаться, в Москву поехать, пойти в институт дальше, встретится с приятелями, сессию сдать хорошо, особенно синтаксис, а до этого в ленинке посидеть, а потом поехать отдыхать куда-нибудь.

-- Выпендриться - смотрите, какую я закадрил

-- Потрогать выпуклости и выправить впуклости

А чего ты тогда вообще хочешь? Я лично ничего из этого и не хочу. Я понаблюдать хочу. И не из - я не вуайерист. А вообще понаблюдать, вот и Сережка опять пришел, а Катя, сволочь, не вышла на улицу, от этого я расстроился, ведь я в неё влюбился.

А та Катя, которая кагор на горе свободы, так она меня до сих пор не любит - видимо я когда-то с ней не по-мужски поступил, а может в другую влюбился, а не в кагор на горе свободы. Сильная штука детская влюбленность, только не надо о ней вспоминать потом, как о чем-то другом, кроме как о кагоре на горе свободы. И пресеките разврат в настоящем, вот и всё. В старости будете рассказывать внукам, тряся седой бородой, если у вас будет борода, если она будет седая, если у вас будут внуки, если вы вообще не подохнете раньше, потому что тогда ни борода, ни седина в ней, ни внуки, ни ритмические действия вас не спасут. Будете рассказывать, что вы рано в юности обрели мудрость, сохранили в чистоте свою нравственность и трусы и потом жили поживали и внуков плодили (опосредовано, конечно же).

А почему, собственно, разврат пресекать надо. Вон Сережа идет. Спросим его. Он никогда не задумывался над этим вопросом, оттого стоит с глупым лицом. Спрашиваю его, мол, приятно тебе, Сергей, будет трогать возлюбленную, отодвинув её волосы на голове куда-нибудь подале, за её роскошную грудь, зная, что до этого эту же грудь трогала ещё чья-нибудь рука? Он говорит - да нормально. Я говорю - а приятно есть из тарелки в столовой, из которой кто-то только что дожирал остатки своей какой-нибудь, предположим, говядины с гречей?Кривится, ему не нравится. Возражает, однако, что ты мол и сам не недотрога. Вот и я всю жизнь говорил: сделайте так, чтоб мне было годик, поселите меня на необитаемом острове с девочкой того же возраста и пусть там больше никого не будет никогда. Мы будем всю жизнь друг друга любить (не буду же я любить пальму, в конце концов. Хотя я буду ещё любить родину), и я буду есть всегда из чистой тарелки во всех смыслах того слова. Мы умрем в один день. Сережа недоумевает, видимо такие вещи в голову ему не приходят, понятий и категорий таких нет. Не говорит же какой-нибудь житель острова Фиджи, почему, мол, у нас так плохо работают снегоочистительные машины, даже странно.

Катя, которая кагор на горе Свободы, уже несколько лет подряд приезжает с приятелем, причем со своим. Она так и говорит - с приятелем, от этого слова мне дурно становится, как и от любого другого. Вообще от того, что у Кати, которая кагор, какие-то отношения, мне становится дурно. Не потому, что ревную. А потому что какие после меня у кого-то с кем-то могут быть отношения. Я уже сказал всё то, что она впереди в жизни услышит. Это точно абсолютно. Я был у неё почти - первый, то есть считай так и есть. Даже поцелуй был я - первый. Я - её первый поцелуй. Собственно, это означает, что всё теперь в дальнейшем у неё с приятелями будет как со мной. Зачем ей это надо, спрашивается. Думаю - сказать ей. Не - по лицу вдарит. Скажет - не пьем мы с Антоном (приятель её) кагор на горе Свободы. И как обрубит словно. Каждый день почти её тут с ним встречаю. К корпусу приходят. Сижу, значит, смотрю. Пропащая совсем. Мы-то с тобой хоть планировали быть вместе всегда, а вы того гляди будете. Довольно жутко, если вдуматься.

Я на тебе учился, Катя. И умудрился не выплеснуть весь запас своих облаков, прогулок вечером, рука в руке и стихов, текстов песен. Либо я неиссякаем, либо ты плохо брала. Сейчас мне, как я уже сказал, девятнадцать, стою в черной майке с белыми вкраплениями, и мне плевать уже давно. Сейчас я влюбился в Катю, которая не кагор на горе свободы, а которая вон там на балконе и отказалась ко мне спуститься. Думает чего-то. Не понимает. Или не нравлюсь просто. Зачем тогда поцелуй воздушный посылать. Зачем сердце ранить? Чувство взращивать? Зачем давать мне понять, что могу нравится, могу тебе нравится, если не так это всё. Послушай, Катя, но не та, а та, которая на балконе, а не на улице, как хотелось бы, послушай, Катя, я тебе скажу, что мне 19 лет ,я в черной майке, ещё пара лет и я по статусу смогу вам, девочкам 14-15, менять пеленки и спрашивать с родительской заботой, не прошиб ли вас сегодня после каши стремительный понос, ты это понимаешь? Я буду взрослеть и мне когда-нибудь третий десяток пойдет. Неприлично будет. Вот, блин, я даже не чувствую ущемленного самолюбия, что девочка 14 лет (19-14=5) отказала мне во внимании. Я чувствую горечь, немножко обидную, самолюбия не касаемую. Я даже простоял бы под твоим балконом до обеда, благо до него пять минут осталось.

А собственно, что я занимаюсь ерундой. Вот сейчас опять вернулся к тому, что стою под козырьком смотрю на балкон. Сережка сидит, я недавно с пляжа вернулся, куда отказалась выйти Катя. Порхаю, фактически.

Надевайте перед отъездом куда-либо пояс верности, может быть он натрет вам мышцы брюшного пресса или подточит пивной животик. Надевайте, говорю вам, это дело полезное. Правда, Сереж? "Сереж" не нашелся что ответить на это. Смотрит на меня странно. Он думает, что я занимаюсь ерундой. Или вообще ничего и не думает. Я не знаю. Сережа колеблется, какой статус придать этой Кате. Хорошая подруга или любовь на всю жизнь, которую он, по убежденности своей одинадцатиклассовой, всё ещё ожидает. Принцессу в амазонке на коне. Амазонку в принцессе, на том же коне, въезжающей в раскрытый, залитый солнцем, почти что выпускной майский уже одиннадцатый класс, а впереди - взрослая жизнь. Любовь придет - думает Сережа, я найду одну единственную, буду с ней зимовать даже, наверное. Я думаю, найти что ли тоже единственную, с которой зимовать буду. Вот эта Катя, например. Увезти её далеко-далеко, где ни зла, ни беды ты дала мне воды я нырнул глубоко. Не - думаю, не стоит. У Кати этой рыжеватые, темно-рыжие волосы ,волнистые, до лопаток примерно, худенькая она, высокая, груди почти что и нет, хоть будь там лифчик с ребрышками, хоть какой, впрочем на грудь и не смотрю, больно уж в лице какой-то добрости много. На неё глядя дите не заплачет, Митя Карамазов, не волнуйся, может лицо доброе такое от отсутствия ещё кокетства, кокотства, кружевного нижнего белья, отсутствия поклонников. Никто не стоит под балконами, песен не поет, ночью на мобильник смски не пишет - привет, с ума схожу без тебя, заинька, люблю. Целую. Запоют, запишут - станешь такая неинтересная, может быть будешь куда летом с приятелем приезжать, да в Москву захочешь, да взрослой жизнью полакомиться в 18-то лет, когда будет тебе восемнадцать. Если вырастешь и будешь красивой, цену себе узнаешь. Девушка имеет цену только до тех пор, пока она не узнала, что ей есть цена. Девушка нравится до те пор, пока не предпринимает усилий нравится лицам другого пола. Пионерки даже не стесняются выходить на балкон в ночной сорочке или в юбке, и Катя, и прочие, потому что почтив голову им не приходит, что под юбкой что-то есть у них, на что мужчина, голову задрав, смотреть может.

Да, пояс верности всё же не забыть надо - думается мне, а Сереже тоже думается, потому что у него более отвлеченные представления о женщине.

Я счастлив в любви своей, хочу вам сказать. И Катя (никакая из Кать) здесь не при чем. Но я в Щелыково в данный момент, а это чудесно, здесь даже солнце заходит на глазах, быстро. И ты, при должной отвлеченности, можешь стоять на горе с любимой ли, случайной ли, и смотреть, как на её вековечных глазах заходит солнце, на красивых, на глазах. И у тебя на глазах за лес на другой стороне реки Волги тоже без облачков заходит солнце, а 150 метров вниз ведут несколько дорожек с холма, где идет обычная жизнь маленького городка, где прибывают теплоходы. Теплоходы почти каждый день, Щелыково - жемчужина Волги, внизу гуляет бомонд с теплоходов и твоего дома отдыха. Я счастлив так в любви своей, но сейчас я думаю о другом.

Тимур. А может мы уже на обед пойдем - Сережа нетерпелив, хоть всё равно почти ничего там не съест. Завтракал два часа назад. Пойдем говорю, но голову не отрываю от балконов, думаю - выйдет на балкон та самая Катя. Которая почему-то мне сегодня так сильно далась. С утра с любовью ко всему миру проснулся. Солнце было в шесть утра такое, что потом можно весь день ходить под балконом Кати. Катя на балкон вышла, я перекинулся с ней парой фраз. Получился какой-то парафраз. Я теряю абсолютно какое-либо красноречие, когда с ней разговариваю. И с любой из них. Я мекнул и хекнул. Сказал - пойду есть. Рукой помахала и быстро ушла - собираются, завтра уезжать рано. Целую, пока. А вчера мне поцелуй послала. А сегодня - не послала. Так и жизнь пройдет, и солнце сядет, и женщина переменчива.

Мне ещё давно, когда я 9 класс закончил, обещали в Щелыково милицию вызвать. К художницам-пионеркам по ночам лазили, от вожатой с утра получили. Известно, чего получили. А было достаточно смешно. Одна из них, кажись, что Люда, даже потом письмо присылала, а где живет - уже и не помню. А я что? Я ни на что и не претендую. Я старый. Старый в пределах четырнадцатилетия. Стоит задуматься, а не буду ли я старым потом ещё больше?

А в прошлом году я был тоже здесь. Я был тогда в официальных отношениях с девушкой. Она была в Москве. Где я и живу, а я был здесь и отдыхал. Это было уже второе лето моих с ней отношений, никакого кагора на горе свободы там не было. Серьезная, что и говорить, была девушка. Считала, что целоваться в метро неприлично. Оно и верно, пусть в метро целуются тринадцатилетние, а мы лучше с тобой поговорим, чего бы надо сейчас купить в магазине. Или ты мне расскажешь интересную историю из жизни твоего папы. Тогда я ещё обладал способностью ставить на чудеса и раз пятнадцать на "зеро", как в "Игроке" у Достоевского. Я считал, что любовь бывает одна. Раньше я говорил, обретая очередную любовь (и всегда считая, что она одна) - я не один! Теперь я предпочитаю - я пока не один.

После обеда опять под балконами прошли в корпус. На балконах было чудовищно пусто - они рассовывали вещи свои по сумкам, оставив только самое необходимое. Зубную щетку и красивую одежду на вечернюю последнюю дискотеку. Джентльменский набор, завтрак туриста, личный пакет. Грустно и понуро, докуривая сигарету, иду в корпус. Книгу сейчас буду читать, а потом, того глядишь, в пятнадцать минут пятого, пойду купаться. Может, кто на балконах будет в этот светлый момент моей юности. Я пойду купаться в одном полотенце, прикрыв им плавки и буду плавать до заградительного буя. Полотенце пред вхождением в воду я, естественно, сниму. Плавки - нет. На буе надо осторожно сидеть - там он привязан каким-то железным тросом к дну, а трос этот очень колючий и я даже как-то там порезал (или уколол) ногу.

Вчера я любил Таню, точнее, танцевал с ней. Таня - тоже пионерка, она рыжеватая, невысокая - мне было трудно с ней танцевать, она мне почти по плечи была, и мне приходилось горбиться, а ей вытягиваться на мысочки - ей тринадцать лет. Я как-то стоял под балконами и кто-то сказал, что вышла Таня. А я был в настроении игривом, поэтому я незамедлительно стал цитировать всего Пушкина по поводу Татьяны, а лица этой Татьяны и не видел совсем, примерно как Пушкин, который тоже писал про Татьяну, а лица её ему и не было почти и видно. Татьяна сразу подумала, и я дал к тому повод, что я влюбился в неё, как только она вышла на балкон. Типа, Ромео и Джульетта. Нормально, Ромео был взрослый, но не очень. Как я. Джульетта была просто мелкая, тоже видать пионерка, но способная на чувства такие, что даже яду можно нахлебаться и на груди у любимого умереть. Я не думаю, что Татьяна была бы способно даже выпить со мной пива, не то что умереть на груди какого-то абстрактного любимого или выпить яду. Но всё равно, Ромео и Джульетта. Я и сам был чрезвычайно рад этому обстоятельству. Татьянино лицо я в сумраке и не разглядел, однако же обещал все дары земные, звезду с неба, Москву, женитьбу и прочие атрибуты. Было смешно, и потом я ушел в бильярдную. А наутро мне показали эту Таню, рыжеватую и маленькую, но весьма миловидную. И я стал её, естественно, любить. Ухаживать как истинный кавалер, какого-нибудь ордена какой-нибудь подвязки. Так продолжалось три дня. С ней в номере жили ещё Катя, которую я любил теперь и из-за которой я сегодня проснулся с любовью ко всему миру, но не та, которая кагор на горе Свободы, её сестра Аня, вот эта вот Таня и ещё кто-то, а кто и не знаю совсем. В первый день моей любви я опоздал на дискотеку из-за волейбола, в который мы играли. Кстати и волейбол был проигран, и Таня с компанией на меня обиду возымели. Так что мне в этот день надо было отрезать и руки, за удачную игру в волейбол, и ещё чего за удачу по девичьей амурной части, и вообще отрубить голову на площади под шум толпы, провожавшей меня криками ненависти. Я сидел раздавленный на лавочке под балконами и кому-то жаловался, но не на балконе, а внизу. А жаловался на горькую жизнь - и не спортсмен, и не Казанова, и даже не Козаностра, и не Калиостро, и вообще непонятно кто, только никак не Гвидо Кавальканти. Таня, однако ж, недолго держала обиду, а через десять минут уже обо всём и забыла, только тихонечко переговаривалась со мной и Сережей. Тихонечко - потому что через два номера балкон начальника лагеря, Натальи Михайловны, а она меня держит за распутника и того гляди будет держать за яйца, направляя мои стопы в милицию по статье развращение пионерок. Она считает меня, видимо, неперебесившимся кобелем, озлобленным и взвинченным своим девятнадцатилетием. Вдобавок, думает, что я почти женат, то есть вообще по полной программе. Мы ещё успевали с Сережей пообщаться и с другими пионерками на других балконах, с одного нам даже кинули полбанана. Полбанана были предварительно мною в руке раздавлены, а потом откушаны без помощи Сережки. Шкурка от банана была закинута Сережей на балкон второго этажа, где жили осьмилетки мужеского пола. Это было смешно, потому что закинуть хотели на балкон где жили пятнадцатилетки пола женского, типа как знак внимания с нашей стороны. Я спрашиваю - Таня, свет души моей, не обиделись ли Вы на то, что мы не пришли. Молчит, обиделись, играют, наигрывают. О простите, Татьяна, я так хотел, но не успел. Я приду завтра. Вы мне танец обещали. Стоит, краснеет. Девочки хихикали.

Ну ладно, говорит (а головой кивнула - знать, будет со мной танцевать-то), а то сейчас будет проверка, спокойной ночи. Все вместе это пожелание нам шепчут. Спокойной ночи, девчонки. Спокойной ночи, Татьяна. Ласковая моя улыбка, махание ручкой. В глазах у Тани - почти ничего, но ей всё же приятно, но по-моему она ничего не понимает, чего я хочу. А я чего хочу? Я хочу с ней вечной любви, я хочу быть галантным кавалером, я бы даже хотел, чтобы она поплакала, когда будет уезжать и расставаться со мной. И я хочу отгрустить свое, безнадежное свое по поводу хоть кого-то где-нибудь в лесу, утром, километрах в трех от Щелыкова, по ком-то пострадать вселенски, выпить яд со своей Джульеттой. Отгрустить свое хочу, Наталья Васильевна, ей богу, не ругайте меня. Я скоро буду работать (я уже работал), я буду встречаться ( и встречаюсь) со взрослыми девушками, ходить с ними в кафе и кинотеатры или ночевать с ними, даже может быть и спать, но мне не удастся отгрустить с ними что-то покидающее меня, правда, Наталья Васильевна, честное откровенное. Дайте же отгрустить.

А на следующий день я всё же на дискотеку успел, разобравшись с волейболом чуть раньше обычного. Там я незамедлительно дождался медляка - ничего другого я танцевать не умею, а медляк и не нужно уметь. Главное - не отдави ноги и пожуй жвачки, если предварительно накурился. Я пригласил Татьяну, как и ожидалось. Она согласилась - тоже, в общем-то, ничего необычного, и мы пошли танцевать. Она мне была неподходяща, так как немного низковата. Я планировал сказать ей что-нибудь приятное во время танца, может и флиртануть. Но ничего не вышло - было много народу, да и слова никакие на ум не шли. Поразительно, но с ними со всеми я терял абсолютно дар речи. Это связано с тем, что они, конечно, недалекие. И с ними не разговоришься вообще. Ну это я дальше расскажу. Ну так вот, разговоры никогда у меня с ними не клеились, вот и сейчас. А песня была - Анфоргивен, группы Металлики, очень длинная, к тому же после соло она заела и пустился большой отрывок песни ещё раз, то есть минут семь она играла. А я почти ничего и не сказал за это время, сказал, что песня хорошая. Угу - говорит. Не нравлюсь я ей, подумал я. Да и она мне не особо. Но статус обязывает, ведь я почти два дня за ней ухаживал. А как я ухаживал? Я то есть с ней разговаривал, то есть пытался разговаривать - если ты с одной разговариваешь, значит ты ухаживаешь. Эта особенность мышления девчонок напоминала высший свет 19 века, так что Таня могла бы уподобиться Анне Карениной, а я, соответственно, Вронскому, и мы бы вели себя крайне вызывающе для какого-нибудь салона, то есть обращались бы во время разговора только друг к другу, других не замечая. Да, из нас получились бы и Каренина с Вронским (только Таня так не делала, она почти ко мне и не обращалась, а всё больше говорила как-то совместно с группкой девчонок, её окружавших), но из нас должны были получиться Ромео и Джульетта, поэтому Толстой отпадает. Я думал потом ещё её пригласить, так уж. Да ей звонили родители, и она убегала в корпус. А дискотека в соседнем с корпусом здании, низеньком и одноэтажном, с покатой крышей. В этом здании ещё есть концертный зал, где иногда проходят выступления всякие, например, те же пионерские, или кто-то из элиты щелыковских отдыхающих что-то захочет почитать вслух ,например стихи собственного сочинения, так это пожалуйста, вот сюда. Таня убегала, я ей не нравлюсь, думал я. Или боится меня, думает, что я взрослый и у меня борода. Борода - это значит я плохой, внимание: борода-опасность. Ах, почему мне девятнадцать, а не тринадцать, я в шортах, а не в спортивных штанах и не из какой-нибудь отдаленной области, чтобы у нас с тобой была тихая или громкая немногословная любовь без почти что каких-либо ухаживаний, но со словом "гулять", и чтобы мы держали с тобой друг друга за руки. Да не конкретно с тобой, Таня. Зачем понимать всё буквально, какая же ты смешная, право. Сидим после дискотеки десять минут на лавочке, пока всех не загнали спать. У них отбой в десять. Сережа куда-то делся, видимо разговаривал с кем-то из пионерок. Может быть, планы некие вынашивал, али питал ещё не утраченные иллюзии, что весьма пользительно в возрасте шестнадцати лет, даже если ты копишь на новенький мопед. Мы сели на лавочках с девчонкам. И, даже, я бы сказал, расположились. Я сел на одну, а они втроем - на параллельно стоящую той, на которой я сидел. Я - с сигаретой, а они - Танечка, Катя, её сестра Аня, мелкая, лет, наверное, одиннадцати. Катя - тихая, но из них какая-то самая добрая и мягкая очень, спокойная, но с добрыми глазами, не сказал бы, чтобы безумно красива, но волосы ниже чем до плеч, и вьются немножко. Удивительно, у скольких кать вьются волосы и ниже чем до плеч (и кудри русые до плеч - это ведь был Ленский, с душою прямо известно какой, он как раз из туманной германии эти свои кудри привез, а откуда привезла их Катя? А я не знаю, наверное из своей костромской области, что доказывает, что, мол, костромская область не хуже земли германской, а по размерам, так, блин, и даже не меньше... Ну так вот, сколько знаю таких Кать. Вот Катя, которая кагор на горе свободы, вот у неё таких волос не было, они были прямые и невьющиеся, что тоже было хорошо, а когда мне было лет девять или даже меньше в Щелыково я влюбился в девочку Катю с черными кудрявыми вьющимися волосами и я всё время её тянул за эти волосы, а она визжала а было это на волейбольной, тогда для нас пионербольной площадке, и мы там играли тогда не в волейбол из-за которого я вчера так по женской части пролетел а в пионербол что у нас даже на камере на видео зафиксировано и тогда не было ещё черных или светлых помыслов о женщинах а было вот видите как за волосы за черные за кудрявые тянул я эту Катю. А с тех пор не видел её никогда) Удивительно - думал я - как вечер не задался, не удалось нормально потанцевать с этой Татьяной, за которой я вроде того. Ухаживаю. Хотя она мне и не очень-то нравится. Они, значит сидят на лавочке, от дыма сигаретного щурятся и кашляют, смотрят неодобрительно. И давай меня вопросами наивными забрасывать - знаю ли я Сережу Безрукова? Я говорю - не знаю, знать его и не хочу, на что он мне дался. Вижу разочарование на лицах у Танечки, может быть она думала, что я - Сережа Безруков, что раз я из Москвы, то я - он, что там все - повально, ходит так вповалочку, да к коновязи ,как в Плесе, коней привязывают сплошные Сережи Безруковы Сережи Безруковы Сережи Безруковы? Она говорит - ты, говорит, наверное в Москве всех знаешь? Потрясающая мысль! Я говорю - нет, не всех, но пару человек знаю - и они - ого-го! А Сережи Безруковы. Сережи Безруковы там по улицам - клянусь тебе - не ходят просто так, у них есть другие дела. Сережи. А где, кстати Сережа, только не безруков, а мой? А не знаю. А тут Катя мне начала тоже говорить - мол, знаю ли я Ульянова, да знаю ли я чуть ли не Эфроса с Немировичем-Данченко, а у меня голова кругом аж поехала, ну может быть Немировича-Данченко и Эфроса она и не называла, но Ульянов точно фигурировал (Ульянов - это не Ленин, это актер такой, если кто не знает, глупо было бы, если бы Катя спрашивала меня, знаю ли я Ленина), а Таня глаза расширила, говорит. А это кто? Я говорю - актер такой, а в глазах - немая благодарность Кате за такое спокойствие, за волосы за такие, за такую чудную неяркую, маленькую красоту, которая и в твоей сестре уже проглядывается, за волосы твои и за добрость, за то, как наблюдала с интересом с балкона и радовалась моим сердечным бесконечным потоком Тане, соседке твоей, излияим сердечным и вместе с ней и с сестрой на балкон выбегала, когда там Таня была, чтобы тоже посмотреть да послушать. Я ничего не знаю лучше этого, подобного поступка и таких вещей, в них видно какое-то желание выбежать на балкон, я уж не говорю более громких слов, что, мол, фонтан жизни и прочее. Нет конечно никакой фонтан жизни здесь не при чем. Ты просто выбегала с сестрой и с интересом и с улыбкой и со всем этим наблюдала и радовалась и смеялась и слушала и тоже со мной разговаривала, хотя я долго не мог запомнить, как тебя зовут, и сестру твою, Аню, потому что вас слишком много, а я один, и такой я уже девятнадцатилетний. И ещё может быть, да может быть - за непонятливость. А что может быть лучше непонятливости, хлопать надо глазками как девочка в летний день на лужайке - не нашла Варя грибов, пусто её лукошко. Ульянова не знаю, говорю, думаю сам, какая ты, Катя, хорошая, тебе четырнадцать, видимо. ДА, по-моему. А вообще смешны все эти разговоры, которые Таня сейчас вела, мол, всех в Москве ты знаешь. У нас в Щелыково есть автобусная станица, ну так вот, там висит схема движения автобусов, разных и интересных. Скажу вам, что выглядит она следующим образом - вплоть до районного центра, города Иваново, все остановки подробнейшим образом выписаны. Ни одна деревня, ни один хуторок не пропущены, всё на своем месте. Потому что дальше районного центра почти ничего не существует, да и не было бы, не случись Москве стать столицей нашей родины. Два раза в день - в пять тридцать утра и в девять вечера отсюда, ровно из Щелыкова отправляется автобус nach Moskau. Ровно два раза в день, но этого достаточно, чтобы схема приняла следующий вид. Итак, ровная, большая полоса до Иванова, подробно очерченная, все станицы указаны. А далее просто стоит стрелка, без каких-либо указателей и надпись гласит - На Москву, без каких-либо оговорок, на Москву и всё. Танечка мыслит также. Есть её Кострома, её районный центр, а в Москве, которая где - неизвестно и чей звон колоколов она как Кондрат Майданников в Гремячьем Логу слышит, ходят люди с песьими головами, все привязывают своих коней рядом с конем Сережи Безрукова Сережи Безрукова, и все друг друга обнимают и знают. Таня, ты чудесна. Все эти мысли промелькнули у меня в голове, а девчонки пожелали спокойной ночи и пошли спать. Когда через пять минут они вышли на балкон, чтобы ещё немного со мной поговорить, опасаясь начальника лагеря, я понял абсолютно, даже без каких-либо предубеждений, я задумался, хоть и улыбался и разговаривал. Я опять с ними не мог ни слова связать путного, опять что-то чуть-чуть пошептались, тут объявился и Сережка откуда-то и мы в тот вечер устроили веселый вечер, незабываемые пять минут, мы выли на третьем этаже, где они жили, а вожатые бегали по коридорам и пытались выяснить, кто выл.

А это мы с Серегой выли, спрятавшись. Громко и протяжно выли, так. Для смеха более, чем для дела. А потом был следующий день. И Катя послала мне воздушный поцелуй за пять минут до этого с балкона, когда все ушли вовнутрь. И я за несколько минут до этого потерял интерес, которого и не было, к Тане. И я полюбил тебя за те три минуты и за тот разговор на лавочке, и за этот день тоже. И я проснулся следующим солнечным утром с ощущением любви ко всему миру. В шесть утра. И я думал о тебе полтора часа, и думал, какая ты добрая и какие у тебя волосы. Я тогда проснулся под солнце. Я тоже послал тебе вечером воздушный поцелуй, даже два раза. Потому что ты два раза выходила на балкон, и оба раза посылала мне воздушный поцелуй. И я тебе послал два раза, а потом ушел с девчонками из Москвы, Сашей, Настей, Машей, и приходила ещё Катя, которая кагор на горе свободы, со своим приятелем, который так лучше меня и любит и лелеет больше меня, и мы все сидели на лавочках, и было весело, и я совершенно не думал о тебе.

А Катя, кагор на горе свободы с приятелем которая говорит: а что если я завтра, когда ты под их балконами будешь стоять, я приду и скажу, Муженек, иди, мол, домой, сынок без тебя уснуть не может, и типа домой тебя поведу? Все очень смеялись. И действительно, какой будет эффект? Очень забавно, и я тоже смеялся, но сказал всё же, со смехом в голосе, что не надо.

Вчера я тоже ходил на дискотеку. А на лавке мы сидели позавчера. Ну так вот, на дискотеке мы опять танцевали медленные танцы и я ещё днем обещался пригласить Дашу, тоже пионерку. Хорошую, но в неё я не влюблялся, и ей было на меня довольно без разницы. Просто - хорошая подруга, как сказал бы Сережа. В прошлом году, когда были пионеры тоже, но другие и старше, и Сережа тогда думал, что, вот, мол, я буду с ними переписываться и перезваниваться, и даже набрал адресов и телефонов. Интересно, где сейчас они у него валяются? У меня тоже есть адреса и телефоны некоторых людей, но они мне никогда не понадобятся. Да и они меня вряд ли помнят. Я пришел после волейбола и сел, и Сережа сел и мы стали высматривать. Сережа стал высматривать - кого бы пригласить вон ту? А? А может - о, гляди! Это Маша, а это Даша, А это Света, и Катя, и много Кать, но ни одна из его кать не была та, которая кагор на горе свободы, потому что она взрослая, и ни одна из его выбранных им кать не была моя возлюбленная на два дня - один до и один после её отъезда, которая с чудесными волосами и от которой я уже завтра утром после этой дискотеки проснусь с известными чувствами, которые я уже назвал. Я высмотрел Дашу и призывно махнул рукой, следующий медленный танец, он же, видимо и последний, я танцую с ней. Мы так договорились. Тут же рядом танцевала Катя, моя будущая возлюбленная. Она бросила танцевать, делала это неплохо, кстати. И села рядом со мной. Я даже удивился. Она сама того не знала, я вам клянусь, но что-то типа нежности в её глазах тогда светилось или святилось - не берусь сказать. Там и не было никакой нежности конечно, просто села. Но мне показалось - на секунду - что была. И этого хватило, она села рядом со мной. Мы разговорились ,она такая, в общем-то, тихая. Есть у них тут одна, которой Сергей интересовался, Тая зовут. Вот это точно не Катя. Тае тринадцать лет, но она уже знает, что у неё есть попа. Когда у человека прыщ на лбу, он постарается закрыть его волосами, если у человека - попа, то она постарается чтобы её заметили. Даже если наденет балахон до пят и уйдет в пустыню на десять лет, она будет знать, что есть у неё попа. Тая красивая, красивая той красотой, которая заставляет дарить цветы и мягкие игрушки. Сережа надарил ей много мягких игрушек, выигранных здесь в автомате, где надобно их вытягивать. Он даже собрал энное количество маленьких игрушек и потом разменял их на большую, одну, но большую. И подарил её Тае. Наверное, надо было начинить её чихательным порошком, только в таком случае лицо Таи бы изменилось. Она была довольно, интересно, какая это по счету игрушка будет на её диване дома года через три? Подари ей мобильник, Сережа. Ты будешь кушать из грязной тарелки, из которой только что кто-то вкушал говядину с гречей. Обещаю. Катя тихая. Катерина, назвал я её, Катериной. Без "Е", это помпезно, похоже на государыню императрицу, Катерина - звучит ласково, хотя имя некрасивое. Но ты всё же Катерина, Катя - звучит как удар топора, а Катерина - звучит как твои волосы. Ты ещё пока про себя ничего не знаешь, да и не надо, подожди чуток, я чуть-чуть тебя полюблю и пострадаю. И ты уедешь навсегда, потому что я больше никогда тебя не увижу, и тогда начинай узнавать о себе разные интересные вещи. Мы болтали с Катей минут десять, она сидела со мной, не танцевала в кругу подружек хихихаха, нет, она сама села со мной, она - как письмо Татьяны к Онегину, но не со словами любви. А почему она села, я не знаю, но в её глазах и в том, как она сидела, в самой её посадке читалась нежность. Обидно, если не так.

И тут я понял, что абсолютно не хочу идти и танцевать с Дашей. Абсолютно. Я, здесь как инородный элемент. Мне ведь, Катерина, девятнадцать лет, у моей знакомой есть знакомая, а у неё есть знакомый. Так вот он уже свое дело имеет в 20 лет. Бизнес, вот так. Это я ей всё не говорил. Это я подумал. Я понял, что хочу - и как я мог не хотеть раньше - и вчера, когда с разлетайкой, с Танюшей танцевал - сделать это именно с тобой. Катерина, я хочу пригласить вас. Будьте моей дамой, Катерина, прошу вас. Я встаю перед Вами на колено, я беру вас за маленькую, худенькую, изящную детскую ручку, вы отныне присно и во веки веков - моя дама. А я ваш кавалер, паж и слуга. Я восхищаюсь Вами, я горд вами, я в свете вашего очарования выгляжу чуть помладше, у меня нет усов и бороды и я не сплю с женщинами в свете вашего очарования. Я горд, что вы согласились, что вы посвятите мне этот танец. Ведь здесь сотни кавалеров - вот этих, в спортивных штанах из-под Костромы все, которые готовы положить головы на плаху, или на алтарь отечества, лишь бы только дотронуться губами до вашей щиколотки. Но в этот вечер, в этом зале вы выбрали меня. И теперь я знаю, зачем жил эти девятнадцать лет. Начался медленный танец и я, неловко отворачиваясь от Кати со словами типа ладно увидимся, пошел танцевать с Дашей. Что делала Катя - не знаю, потому что я не смотрел в её сторону. Танцуя с Дашей я абсолютно ясно обнаружил для себя, что я люблю Катю с её длинными волосами, люблю (не)безвозвратно, (не)безумно, как-то чрезвычайно не вовремя и нелогично, люблю, на два дня, уедет она, никогда мы больше ни о чем и не вспомним, но люблю. Эти два дня, думал я, это будут завтра, когда у вас последний день и послезавтра, когда ты уже уедешь а я часов в шесть вечера глядя на лес в солнце километрах в трех от Щелыкова буду смотреть на паутинки которые паук плетет где-нибудь на солнышке и муху кушает и буду думать, где же ты, Катя, я так безумно два дня буду тебя любить, приносить все дары земные к тебе под ноги, а ты, глупая, ведь ты меня боишься, ты думаешь, не обратиться ли ко мне на вы, взрослый дядя, дяденька, дядя с усами, с бородой, Гумберт Гумберт, старик Гете, который спрашивает свою последнюю возлюбленную, а ему уже под девяносто, а ей восемнадцать, трогая её за грудь, а правда ли вас до меня никто за грудь не трогал? Да, отвечает она. Катя, я не Гете, не Гумберт, не педофил, тризна ты моя, Катя, я буду теперь с женщинами спать, Катя, ты представляешь себе, как это забавно, я буду серьезно и ответственно любить и я буду знаться с родителями и они будут при встрече радовать и руку мне пожимать, а мама моя будет спрашивать ну как твоя женщина, а может быть, Катя, у меня будут презервативы с собой в сумке, которые я буду вскрывать, как пиво и использовать, я скоро буду взрослым Катя, я дядя, дядя почти.

Разврата я буду остерегаться, Катя, но ведь это не поможет мне никогда, я буду жить с женщинами, и я буду с ними ходить за руку, я буду целоваться с ними, и мы с друзьями не будем охотиться на женщин ни в лесах, ни в полях, ни в городе, мы не будем флиртовать вот так, мы будем перемигиваться, мы будем обнаруживать в друзьях - оказывается! - скрытых своих влюбленных ,будущих влюбленных. И я рад такой жизни, Катя, я ей безумно рад. Ты понимаешь, что это означает? Жизнь не заканчивается в тридцать лет, считал Болконский, она не заканчивается и в девятнадцать и не будет пока никакого заката печального ,и Пушкин - враль, куда он в 29 лет такие вещи писал-то, когда ерунда всё это. Я рад своей жизни и тому как я живу. Я счастлив в любви, но я несчастлив в любви с тобой Катя, которой быть и не могло, потому что это лишь случайное увлечение, взбесившийся барич, убей в себе барчонка, как Шатов говорил Ставрогину, но я не развратник и не сладострастник, я интеллектуальный блядун, поганый, но всё же интеллектуальный блядун. И я хочу, чтобы ты полюбила меня и немножко пострадала, когда уедешь, тогда я, может быть и не так стар для вас. В девять утра за вами послезавтра автобус придет и повезет вас в Кострому, край земли, час будете ехать. А там вы своим ходом поезжайте в свои деревни и городки. Но я хочу, чтобы этот час ты бы поприжималась к оконному стеклу автобуса, большого автобуса, который вас повезет. Я хочу, чтобы ты поприжималась к горячему, накаленному солнцем стеклу и поплакала, чтобы слезы полились у тебя по щеками, по маленьким бороздкам между носом и щеками, и чтобы ты аккуратно их вытирала. Могет быть, даже указательным пальцем левой ли, правой ли руки. И чтоб ты думала, что я буду любить его всю жизнь свою, и однажды он приедет за мной, а к тому времени у тебя, Катя, ещё не ссохнется грудь и не потускнеет цвет лица, и ты бы ждала меня у крылечка, у коновязи, куда Сережа Безруков Сережа Безруков привязывает своего коня и пешком по Москве идет, а я бы приехал - лет через десять за тобой - и увез бы тебя, да? И все бы подруги, уже замужние и рослые, в платках, провожали бы тебя завистливым взглядом, как я свою прекрасную прынцессу увозил. Боже мой, я что же, правда, что ли, не могу понять, я, что ли, уже? Уже стар для кого-то?

После дискотеки, которая заканчивается в десять, все пионеры шумною толпою потопали в корпус, идти - минуту. Я потанцевал с Дашей и сейчас шел с Катей и с её сестрой, Аней малолетней, и ещё с Таней, которая была моя экс-пассия. Мы шли странно и по случайности рядом с Катей, и я по-другому даже и не мог бы идти. И странной близостью прикованный я шел рядом с ней. Они ушли на верх, а я остался внизу бездыханный. Мой мир на два дня перевернулся, а каким я вынырну обратно, я даже себе не представлял. Вынырну - видимо - таким же, но что-то ещё поранив. Она ушла тоже наверх, я смотрел на спину, куда падали её чуть вьющиеся волосы. И они вошли в корпус, а когда вышли на балкон, Катя послала мне, когда прощались, воздушный поцелуй. Я ответил ей и ушел. А потом опять вышел. И она опять вышла - тоже вышла. Выглянула сначала из-за занавески, увидела, что я на улице, под её балконом. Опять вышла, и мы перекинулись парой фраз. И опять послала воздушный поцелуй. Я ответил ей тем же. Уже зная ответил, зная, что всё во мне перевернулось на два дня. Сережки не было, он был в бильярдной, и я туда собирался идти, к тому же сейчас где-нибудь появятся девчонки из нашей компании, Настя, Маша, Саша, может быть и Катя со своим приятелем придет. Я буду с ними, будет весело. После второго воздушного прощания я ушел в бильярдную, к ним, к Кате и к Тане, и к Ане тоже пришла вожатая, проверять, как они разложили постели и прочее, потом они будут гасить свет, я весь этот распорядок наизусть уже знаю. Катя больше не выйдет на балкон. Это был наш первый и второй поцелуй, тайну которого я обязательно разглашу, согласно своей натуре, а не сохраню в тайне. Но этот поцелуй я запомню, хоть ты, может быть, и не придала этому большого значения. Черт его знает, чего у них вообще в головах творится. Единственный наш поцелуй в этой жизни и уже точно почти что и навсегда (я буду спать со взрослыми женщинами и у меня есть усы и борода), он был воздушным. Другим он быть не мог. Арифметика 14-19 дает страшные в своем отрицании -5.В принципе, разница нормальная. Я, сидя года три назад в номере у знакомых на соседней базе ,слышал за стенкой характерные звуки соития. Как я узнал потом, это был мальчик 20 и девочка 15 лет. Девочка была симпатичная - я её потом видел как-то. С фигурой явно как будто бы и не пятнадцатилетней. Так что ничего собственно страшного в этой разнице нет. Он мог быть только воздушным.

III

После полудня Катя не обращала на меня внимания также. Был концерт, их прощальный, где все плакали под отвлеченные песни типа ангелхранительмооой. Трогательно, но послезавтра все друг друга забудут. Я забуду Катю тоже, а Катя - меня, если ещё не забыла. Катя, которая кагор на горе свободы, так раньше не считала. Думала, что можно помнить. Я тоже так думал. И делал так гуляя напропалую. Я гулял - и помнил. Отпуская возлюбленного или ую куда-нибудь без вас, вы автоматически начинаете "проверяться". Это есть у меня знакомая, она один раз про меня да пор девушку, считавшую, что в метро целоваться неприлично, так сказала. Ты уезжаешь, Тимур, вот вы проверитесь теперь. Если бы у меня был сейчас автомат, а где-нибудь рядом эта девушка, я с удовольствием вставил бы ей дуло в рот и выпустил патронов шестьдесят.

Никакого внимания. Я даже обалдел, я просто-таки растерялся. Я ходил к ним днем на репетицию и сел рядом с ней и заговорить пытался. Ноль. Сейчас, на концерте, она сидела впереди на два ряда, я был с Сережей. Я думал - Катя, обернись, я тут. Нет, словно меня не существует. Тешу себя надеждой, что просто боится меня. Но всё, видимо, хуже. То есть ей, собственно, глубоко всё равно на меня. А поцелуй посылала, причем воздушный, не много - конечно - обещающий, но для меня так многообещающий, как обещание на рассвете. Обещания на рассвете всегда выполняются, это я вам точно могу сказать. Особенно когда только проснешься и если кто-то тебе что-то пообещает, то скорее всего в течение нескольких месяцев он это выполнит. Это говорю вам я, взрослый, я спал с женщинами и знаю, о чем говорю. Катю я не буду будить с утра никогда, потому что мы разные весовые категории как в боксе и следовательно не выйдет этого и ничего она мне не пообещает. Вот идет концерт их, трогательный. Они забудут друг друга через послезавтра, на четвертый день, а может раньше, но сейчас они плачут и думают, что их жизнь закончилась. Плачет и Катя, и Таня, и сестра Кати, Аня, и Даша, которую я потом у приятеля видел на фотографии в розовых штанах и розовой кофточке ( а розовый - крик моды), с которой я танцевал вчера, когда хотел с Катей, но обещал и сам не знаю зачем Даше. Катя тоже плачет, у неё - волосы. Она совершенно не думает обо мне и плачет. Я бы и сам поплакал, что она уезжает. Но это очень смешно было бы. Такой большой мальчик - и вдруг плакать. Оставалось ожидать вечера, и этой дискотеки на открытом воздухе. Впрочем вряд ли это что-то принесет чудный вечер сегодня в Щелыково это последний вечер на земле гори огнем и реки и травы так возьми его в вечность с собой. Уезжать всегда жалко полностью с этим согласен. Я и сам не люблю уезжать откуда бы то ни было, хоть и из Щелыкова, что делаю каждый год неотвратимо. Надо каждый раз, уезжая откуда-нибудь, думать, а вернее - допускать вариант, что ты здесь - последний раз, мало ли что может случиться. Тогда каждый момент, проведенный в этом месте обретает особую важность и ценность. И трагический ореол тоже, конечно же. Вряд ли эти девочки маленькие маленькие девочки первый раз целуются думают о том, что там трагический ореол и всё такое прочее, скорее всего не хочется изменять привычный, ставший уже привычным порядок, потом - подружки, но подружки по лагерю, вообще по отдыху... Это и не подружки почти, курортные однополые платонические романы, где кажется, что друзья навек, однако ж нет. Однако ж трогательно, спору нет. Практически полная уверенность в том, что этих людей никогда не увидишь.

Я тоже так думаю. Катя уедет и больше никогда не увижу её, в этом вообще есть какой-нибудь трагизм? Я не знаю, но мне кажется, что абсолютно безысходный. И дело не в том, что типа как Ваня и Катя у Достоевского, мол, могли бы мы бы быть бы счастливы бы - чушь конечно, мы бы даже не могли бы встречаться бы с ней бы, потому что бы это что-то очень было бы странное бы. Абсурдистика, абсурдизм был бы. Черт подери! Да что же это вообще всё такое тогда ,если я не влюблен, она мне не нравится, маленькая, миленькая, может быть, никаких ни желаний, ни надежд, ни амбиций, да что это тогда вообще такое всё, я не понимаю, я счастлив в своей любви, так что же сейчас меня заставляет вот так как пень сидеть и грустить - ах, боже ты мой, катя на тебя не посмотрела, не обращает внимания, боже мой, вчера говорила, что будет всю жизнь свою длинную, стройную с длинными волосами - любить тебя будет, даже поцелуем скрепили вы эту моногамию, идеальность между третьим, её, и первым, где ты стоял, этажом! Вчера - вечные блага рая обещала, поцелуй воздушный послала - может в темноте - кому? - не разглядела, кому послала-то? А сегодня не смотрит на тебя - и ты, дурачье, что ты вообще хочешь от всего, что тебе нужно?

Не стал делиться всеми этими мыслями с Сережей. Он тоже собирался вечером на дискотеку - присмотрел на концерте какую-то расхожую красавицу. Ему 16, а мне 19. Он старше, пусть даже не математически. Не стал делиться мыслями с Сережей, ждать буду. Сережа хотел пригласить Тасю. Та, что с попой. Но теперь, после концерта положил глаз на другую, тоже почти что Тасю, по тем же, видимо, физиологическим признакам. Не верю я ему, когда говорит, что вот - подруги, никакие для него они не подруги, а он ещё просто не определился в жизни, чего ему надо - поэтому ему хочется плотской любви. Бунт плоти. Детский бунт плоти. В шестнадцать лет поздно становится мужчиной, надобно раньше - а то комплексы будут. Вперед и быстрей бы. После концерта - идем на ужин, почти не думаю о длинноволосой, потом - после волейбола - на дискотеку.

Девять с половиной часов. Почти десять. Уходим с Сережей с волейбола, с теннисного корта-танцплощадки временной уже час ,даже полтора - музыка. Пут е хэндс ап. Играет музыка. Пут е хэндс ап. Мы с Сережкой забегаем в туалет на первом этаже в корпусе и умываемся, мы все потные, я курю вторую подряд сигарету, потому что сердце в ожидании ,как перед каждой дискотекой пионерской, быстрее, говорю, пойдем. Сергей медлит, медленно моет руки ошметком хозяйственного мыла, лежащего около раковины. Мы поочередно смотрим в зеркало ,я взъерошиваю водой волосы, чтобы придать себе вид праздничный и дискотечный, с Сережей о чем-то переговариваемся, но довольно бессвязно, я - в своих мыслях, Сережа деловито и неторопливо отмывает руки от грязи мяча, которым мы стучали полтора часа на площадке, на мне - намеренно - майка Кока-кола, я намеренно - не надел черную с белым майку, которая мне идет, как говорит Сережа, чтобы не подумали, что я, девятнадцатилетний, как-то паскудно - я таким кажусь себе в эту секунду - бородач, специально разрядился и обрызгался одеколоном, чтобы пойти и, с жестами Джима Кэрри в фильме "Маска" или Робби Уильямса в его клипах, покорять сердца неопытных девушек своим видом, своим появлением, своим возрастом и тем вниманием, которое я им в этом возрасте оказываю. В действительности мне хотелось бы сделать это - в смысле надеть майку эту, но это было бы негигиенично, потому что в ней не гоже играть в волейбол с его грязным мячом. Я бы хотел надеть эту майку - не знаю для чего. Может быть, что и из кокетства. Даже из кокотства какого-то, черт меня возьми, наверное. Сережа смывает руки полностью и мы идем на дискотеку, на ту, которая на открытом воздухе.

Мы очень интересно ходим на дискотеку. Мы оживаем лишь на медленных танцах. А так - сидим. Вот и сейчас мы пришли, и сидим. Уже чуть темновато, и вся толпа, завтра уезжающая, выплясывает под музыку, мы садимся рядом с вожатой первого отряда, а Катя - из второго. У них вожатая вредная, зовут её Юлей и она меня очень невзлюбила. У неё взгляд озабоченной девушки и она провожает взглядом каждого молодого человека, я даже боюсь, что она как-нибудь, повернувшись в сторону кого-либо, направляясь к двери стеклянной, которая входная в дом отдыха, об неё - ударится. Я правда боюсь этого панически, поэтому всегда, когда она подходит к этой двери, я в ужасе закрываю глаза, так боясь увидеть её с разбитым лбом - следствием этого её блуждающего взгляда. Очеблудие. Бунт плоти. Мы сидим рядом с вожатой первого отряда, её зовут Элина. Я признаюсь ей, что самая замечательная девушка в этой смене - Катя, а Элина - вы очень красивая - даже не знаю ,зачем я это говорю. Ей тридцать восемь лет, но она правда - очень красивая. Сережа поддерживает меня, он тоже так считает. Сережа чрезвычайно галантен и воспитан, мне он очень нравится. Элина говорит, что ей очень приятно, и говорит спасибо, но Катю она не знает ,и мои жалобы на то, что эта девушка чудесна, её не трогают почти что, хотя она, вероятно, что-то там про себя понимает, но обращается со мной и с Сережей как с взрослыми людьми.

Я подхожу к Саше, он - местный диджей, музыку ставит. Говорю ему, будет, мол, много медляков, и подмигиваю ему компанейски, типа свой парень - у меня с ним хорошие отношения. Я создаю ему иллюзию ,что я прошу много медляков, потому что много хочу танцевать с девочками и в темноте щупать их тушки и охмурять их. Что я хочу первым откушать из тарелок, полных говядины с гречей, или хотя бы вымазать пальцы в этой говядине с гречей. Так лучше - пусть он считает так, это точно. Саша ко мне относится хорошо, он тоже мне подмигивает и говорит - не беспокойся, всё будет. Я говорю - отлично, спасибо. И подмигиваю - буду щупать тушки, выпуклости изучать, охмурять, Саша. Вечер теплый, но очень много комаров, я в шортах, и ноги мои неподвижные нещадно кусаемы этими насекомыми. В Щелыково по вечерам бывает очень много комаров, вот почему надо надевать штаны и кофты, к тому же уже август и вечера не то чтобы очень жаркие, впрочем, если танцевать и прыгать, как это делают вон они, то всё очень хорошо. Сидим мы - я, Сергей, Элина, прямо перед нами танцует девочка лет тринадцати. Она, под танцевальную музыку, уникально быстро и притягаивающе вертит задом, со скоростью невозможно быстрой. Это очень хорошо у неё получается - мы втроем наблюдаем эту картину, зад довольно симпатичный, в джинсовой юбке. Элина подходит к девочке, спрашивает, ты что, ходишь на занятия по танцам. Отвечает - нет, никогда не ходила. Элина говорит - танцуй поскромней. Отвечает - ага, но начинает трясти задом ещё быстрее, наверное мысль летит медленнее, чем её задняя часть в пространстве перемещается. Она просто не понимает, что крутить попой перед мужчинами - означает определенный знак, что это есть некое табу, нарушив которое ты автоматически почти говоришь "да". Она не понимает, что это - средство привлечь внимание мужчин. Да, скажет кто-то, главное в человеке - душа и сердце. Но душой и сердцем так не потрясешь, они не имеют такой притягивающей формы. Отпадает ваша аргументация. Девочке тринадцать, и она пока не понимает, что она сейчас делает. Я абсолютно равнодушно, скорее даже с отческой заботливостью смотрю на эту картину. Сережа - не знаю, но мы оба делаем вид, что балдеем, изображаем, что у нас дыхание перекрылось и прочие вещи, которые случаются якобы с мужчиной, когда он видит женщину и та его поражает в самое сердце, вероятно, что поражает своей попой, потому что сердцем не потрясешь. Элина ничего не говорит, только говорит, что здорово у девочки получается, и мы соглашаемся. Я ищу глазами Катю.

Катя здесь, с Аней, своей сестрой, тут же Таня, моя бывшая любовь, ещё одна Катя, и много кто ещё. С ними стоит Катя и не смотрит на меня и не видит. Я переживаю, но пока ещё не очень. В прошлом году я приехал изголодавшийся в Щелыково, просто умирающий - мне так нужно было внимание чье-то, моя официальная подруга считала, что внимание - удел ранних отношений, что удел поздних отношений - выносить мусорное ведро и в этом заключается вся серьезность по сути для неё видимо, а мне всё ещё хотелось прыгать, как бешеному козлу везде, где прыгать нельзя даже выше, чем на метр, с риском ударится головой о бетонные перегорождения. Мы шли по улице ,я был в плохом настроении, и она- дулась на меня за что-то внеочередное. Были лужи, и я сказал - давай прыгать по лужам. И стал прыгать высоко и в лужу приземляться, но несильно, чтобы брызги сильно не летели, а то её запачкают. А она не хотела этого делать, думала - что это чушь, а давай-ка мы лучше с тобой пойдем дальше, куда шли. Но я обиделся. И она - для меня - один раз прыгнула на месте и с жалостливым лицом посмотрела на меня - ну что, доволен. Я приехал в Щелыково месяца три спустя и в первый день влюбился так, что трещало за ушами (когда я, проголодавшись, ел в столовой). Она была в Щелыково одиннадцать дней. Всю нерастраченную нежность, накопившуюся во мне за год мусорных ведер, я выдал на-гора, но очень латентно. В последний вечер мы сидели в коридоре шестого этажа дома отдыха на кровати и целовались, но ни разу - в губы. И вообще ни разу - в губы. Ведь я был в официальных отношениях. Мне нельзя - в губы. Я даже тогда глаза закрыл. Сейчас я действительно счастлив в любви. Прошлогодние ни разу в - губы ушли из моей жизни почти сразу по приезде из Щелыкова, так всегда случается по приезде из Щелыкова. Её звали Маша. Мы иногда перезваниваемся.

Сейчас мне всё это, в принципе, не надо. Тогда я был несчастлив в любви, потому что она застоялась и ушла в сторону официоза, а сейчас я счастлив - не знаю, первый ли раз в жизни. Раньше я говорил - ура! Я не одинок. Теперь я говорю - ура! Я пока не одинок. Катя здесь не при чем, я не воспринимаю её как угрозу моему счастью в любви. Катя - тоска, Катя - волосы, Катя - well I should have known, that you leave me breathless. Так зачем же сейчас я сижу и глазами ищу Катю, которая даже не смотрит на меня, занята своими делами. Взбесившийся барчонок я? Тогда Шатов, скажи мне - Ставрогин, добудьте Бога трудом. Начался медленный танец, все приглашают. Я подхожу к Кате, выныриваю из толпы фактически. Она - с подругами, я говорю - Катерина, вы помните, что вы мне вчера обещали. А вчера она мне обещала со мной в последний вечер потанцевать, как до этого обещала Даша и Таня, и как потом, когда эта смена уехала, обещала Оксана ,из другой уже смены. Я вчера говорю - Катерина, вы мне разрешите вас завтра пригласить и всё такое, это после того, как я танцевал с Дашей, а сам страдал, что не пригласил Катю, потому что тогда ещё не любил её.

Она отвечает - а на лице удивление. Отвечает - а эта песня, она, мол, не танцевальная. Я как-то осел и пристыжено отошел, создав на лице выражение добродушного удивления. Заручился приглашением на следующий медленный танец - Кавалеры приглашают дам. Сережа потанцевал с той девушкой, с которой хотел потанцевать. Сидит - довольный, мне рассказывает, что с ней пообщался и очень интересно, а потом говорит - Отшила? Это про Катю. Я объясняю - это танец не медленный, понимаешь, Сергей. Он говорит - как не медленный. Ну - говорю - не знаю, не медленный, и всё тут. Ладно, сидим дальше. Десять вечера с лишним, не меньше, осталось танца два - медленных. На качелях, прямо рядом с временной танцплощадкой, качается Таня и Аня, радостные. Кати опять не видно, к тому же в сгущающейся темноте довольно трудно вообще кого-либо разглядеть, хотя функционирует светомузыка, которую сюда принес диджей Саша. Катя - в клетчатой, по крику моды, довольно широкой юбке чуть выше колен и в тоже модных полосатых гольфах. У неё ещё детские, не совсем женские ноги, чуть заметные в пространстве между краем юбки и верхом гольф. В темноте почти ничего не видно. Совершенно неожиданно - ещё один медленный танец, тут же Кавалеры (их мало) летят к дамам (их побольше). Сергей летит к своей. Я судорожно, но делая вид, что просто прогуливаюсь, начинаю искать Катю, сначала глазами, потом - шагами, большими, нервными. Well I should have known, that you leave me breathless. Поется в песне. Кати нет нигде, а я, в пароксизме отчаяния, млею - . Well I should have known, that you leave me breathless. И говорю - Катя, что же ты делаешь, ты сошла с ума что ли, да я же теряюсь вокруг и везде, куда же ты делась, я завтра - тебя никогда не увижу. Ты оставляешь меня сейчас бездыханным, ты оставляешь меня посредине танцплощадки, с широко удивленными, отчаянными в этом мире глазами. Мне сейчас не нужно никого, кроме тебя, Катя. Я не знаю, зачем мне никого не нужно. На такие вопросы я ещё не научился отвечать, я такой маленький, Катя, мне всего девятнадцать лет. Скорее всего, я уже разучился отвечать на такие вопросы. Ты ушла сейчас, тебя, естественно, больше подруги твои интересуют, которых ты послезавтра забудешь, чем я, которого ты уже забыла, а если нет - то послезавтра забудешь. Зачем же был тогда тот поцелуй, если ты не готова отдать мне свою жизнь, как я готов это сделать (на один четырехминутный танец ,хотя бы вот под эту песню), которая так верно, уже несколько дней так верно играет в моей памяти постоянно ,а сейчас на диске у Саши, диджея, и разливается по танцплощадке, которая - теннисный корт. . Well I should have known, that you leave me breathless - я больше оттуда не могу слов запомнить, но этого достаточно сейчас. Кати нет нигде. Я сажусь на место, мне кажется ,что всё для меня потеряно вообще и навсегда. Минута отчаяния. Нельзя мне получать такие удары.

У меня такая интересная идея вдруг появляется в голове - сейчас подойти к Ане, младшенькой, и сказать ей - и потом уйти - передай, мол, сестре своей, что она, девочка четырнадцати лет, мне, мальчику девятнадцати лет, с такой паскудной бороденкой, небритой давно я так и вижу распростертые глаза Ани и потом, по возрастающей, уже и Кати, что она - разбила мне сердце. Вот это и передай, слово в слово. Вот так, с места в карьер - не лишено театральности, не лишено Павлуши, слуги Туркиных - "Умри, несчастная". Она мне сердце разбила, бездыханным оставила здесь, лежу один, иду по лесным тропкам в восемь утра, когда всё небо затянуто облаками и все думают, что будет холодный и промозглый день, но когда я выхожу уже на финишную асфальтовую трехкилометровою дорогу, уже солнышко появляется и день будет теплый. Так часто бывает здесь, в Щелыково. Я зову Аню, которая сидит на качелях и хочу ей сказать, что передай сестре, что она мне сердце разбила, но вместо этого, струсив, говорю - Аня, мне с тобой надо поговорить потом, подойди ко мне через - полчасика. Ладно - говорит Аня, не придав этому никакого значения, опять - на качели, с Танькой о чем-то общаются, смеются. Кати я не вижу, поэтому отхожу от Ани и сижу, и в голове у меня только вертится, что я скажу Кате, а я должен ей что-то сказать, любовь не должна быть бессловесной, если влюбился - расскажи об этом всем, хоть даже как Желтков, хоть письма пиши, достань адрес ,с индексом почтовым и напиши и скажи - да, сейчас я тебя не помню, но тогда - помнил. Потом буду помнить - другую. Катя появилась, подхожу к ней и спрашиваю - Катерина, как же это вы ушли, я вас - искал? Катя спокойно говорит, что куда-то ей там надо было, где-то они там с девчонками сидели, уж не знаю. А я вспоминаю, я вспоминаю, что вчера, на дискотеке, когда я танцевал с Дашей, Катю пригласил какой-то шкет лет двенадцати, очень маленький ростом, а Катя ростом не маленькая, а даже высокая скорее. Кате было всё равно на этого шкета и мне было всё равно, но это было такое, а если бы я её пригласил, то было бы умнее и лучше, но тогда я уже дал зарок, я был фактически женат на Даше. И потом сразу же развод получил и сейчас я разведен, и полюбил тогда, вчера то есть, Катю. Катя вертится где-то велл ай шуд невдалеке хэв ноун, с подругами зэт ю лив ми бреслес. И ещё один медленный танец, только тут я приглашаю Катю - подхожу нелепо, кажется даже, что я какой-то Гулливер, что я сейчас всех маленьких раздавлю, странно, сам себе кажусь большим. Прихожу - и приглашаю - и в первый и в последний раз обнимаю Катю за талию, мне горбится, а ей тянуться - не приходится, она довольно высокая, а она обнимает меня за плечи, вернее - кладет руки на плечи, а вокруг так много тоже пар танцующих, и выспаренных, и приземленных, я не знаю, что за песня играет, но она не грустная и не про потерю дыхания. Я вспоминаю, что недели полторы после отъезда Кати и этих пионеров, в мой последний день в Щелыкове был конкурс танцев уже другого отряда, новоприбывшего и там удивительно красиво танцевала а (а это было днем, а не вечером, во внедискотечное время) одна пара- девочка видимо профессионально занимается танцами она се професионално бави игром и вот эта пара танцевала под well i should have known that u leave me breathless и так красиво это делала, что даже потом раскланялась девочка под овации всех, кто там был, и эта девочка профессионально занимается танцами видимо, как, мы думали и Элина тоже думала, и та девочка, которая трясла задом так быстро, а та, оказывается не занималась. Катерина - сказал я - скажи честно, я тебе очень не нравлюсь. Нет, почему, нравишься. Молчание - я не могу слов подобрать. Катя, говорю, я тебе хотел сказать - у тебя такие красивые волосы. Жутко смутилась, но не поняла - говорит, с оттенком пренебрежения, да ладно, чего в них красивого. Для выражения оттенка пренебрежения в русском языке используются суффиксы, такие как, например, -енк (волосенки). Но она сказала без них. Катя - говорю я, чувствую - что скажу сейчас. Ты знаешь, ты мне снилась вчера. А это вранье! Я просто из-за неё проснулся с ощущением любви ко всему миру. Стесняется, но не понимает. Я говорю - в паузу - ты меня очаровала, Катя. Совсем смущается. Перевожу тему быстро, сам испугавшись последствий - вдруг будто бы она от меня беременна от таких слов. Ах! Очаровала - так и сказал. (И про себя прибавил - не потому, что нет разврата в моих речах, и не потому, что ты - тарелка, с которой никто не ел, а потому что я тебя здесь случайно увидел, я счастлив в любви, там, далеко от тебя, потому что ты мне послала поцелуй воздушный, который выплачется мне завтра на тропах от Щелыкова отходящих, где я буду идти один). Катя совсем зарделась, а я тему перевожу. Говорю - ну ладно, счастливо вам доехать, приезжайте ещё. Я как вахтер в доме отдыха - скажу одно и то же. Если бы мне сказали - Тимур (подошла такая взрослая, сексапильная девушка в купальнике просвечивающем, которая бы в своем купальнике запала бы на меня в плавках), пойдем с тобой - уединимся, и предадимся - любви. Я бы взял ключ от номера (как это делают вахтеры, когда ты уезжаешь из Щелыкова) и улыбнувшись административной улыбкой сказал, мы очень рады, счастливого пути - приезжайте ещё. Не знаю, что бы я стал делать дальше, но что я это сказал бы - это точно. Катя сказала - ага, она не очень сейчас была разговорчива, хотя вчера была разговорчива, и позавчера и раньше ещё тоже была - самая из них всех разговорчивая. Танец закончился, дискотека была ещё час, а я, сказав ей спасибо за танец, ушел в номер, ещё выкурив сигарету ,стоя у качелей. Я был несчастен. Любовь утренняя к миру сменилась грустью. Необходимость в Ане пропала ,слова "нравишься" не получили символического осмысления. Если женщина сказала тебе, пойдем переспим, то это ещё может означать, что кровать всего одна, и надо уже спать ложиться. Символы может быть есть во всем, но не надо их искать. Это задача тринадцатилетних и литературоведения, на одну ладонь - дождь идет, на другой - трава растет, вот и всё, что я хотел сказать, я ушел сразу же после танца.

Ещё было шумно на дискотеке, я уже сидел на балконе - около одиннадцати вечера, курил. Было темно и довольно прохладно. Много комаров. Папа внизу, на бильярде играет. Пионеры - внизу, танцуют ещё, Сережа тоже там, а ушел. Я сижу наверху, на шестом этаже шестиэтажного здания нашего дома отдыха. Завтра уезжают - Катя. Мне следовало бы знать, что останусь бездыханным. Мне вообще никогда нельзя выходить из дома. Рука ложится на лоб, чтобы стереть пот, но нет лба. Руки бессильно падают на бедра, но нет и - бедер. Этот вечер был последний подарок земли, но я провел его в должности лакея, со своей гнусной бороденкой, которую завтра надо сбрить а Сережа в прошлом году ещё не брился а в этом уже бреется я тоже в его возрасте даже раньше начал бриться в десятом классе как сейчас помню это было в октябре и все наши парни играли с утра до уроков в футбол и я пришел бритый и мой одноклассник Олег сразу это заметил и сказал о Тимур побрился о я тога брил только усы а вот бреет ли Сережа только усы не знаю катя Катерина. Я просыпался с любовью ко всему миру, однако ж сейчас я лягу спать. Я немножко сижу, пью чай, дожидаюсь папу и ложусь спать. Завтра будет пустынно - говорю Папе, он говорит - да, но послезавтра приедет новая смена, да - я знаю, говорю я. Отворачиваюсь к стенке - папа читает, свет бьет мне в глаза - спокойной ночи - спокойной ночи. Какие очаровательные, добрые глаза у тебя, Катя, думал я, ведь я просыпаюсь сейчас, с таким о тебе воспоминанием, так ты меня - очаровала, правильное слово, какие у тебя добрые волосы, Катерина, как они чуть вьются, какая же ты замечательная - так думал я утром.

Проспал утром слегка - обычно встаю без десяти восемь и иду гулять утром в лес, как раз с утра выхожу в десять минут девятого и пионеров гонят на утреннюю зарядку. Я включаю плеер и улыбаюсь и дальше иду - ждут меня мои тропки. Я поднимаюсь на холм о мощеной дорожке, затем иду асфальтовой тропинкой параллельно нижней части Щелыкова, точнее - не Щелыкова уже, а череды плавно перетекающих друг в друга турбаз, "Зеленый город", "Русь", прохожу над ними, сворачиваю на бездорожье и иду уже перпендикулярно, выхожу к полю, рядом с деревней Миловкой, а там иду обратно в Щелыково по асфальтовой дороге, мимо кладбища, выше солнышка, мимо зарослей борщевика, прохожу два пруда, в которых папа пару лет назад удил рыбу и вступаю в верхнее Щелыково, всё испещренное маленькими деревянными домиками, которые через несколько улиц переходят в урбанистического вида кирпичные и бетонные дома, трех или четырехэтажные, далее - мимо билайновской вышки, сворачиваю на асфальтовую дорожку, четко разделяющую две турбазы (обе пионерские) и спускаюсь мимо старого кладбища с заброшенной церковью к дому персонала дома отдыха, чтобы затем, через маленькую железную калиточку, спустится практически к столовой нашего дома отдыха, где уже отдыхающие отправляются на завтрак, девять утра на часах. Иногда - чуть, на две-три минуты больше-меньше, но в целом всегда так, пионеры уже отзавтракали, они делают это на полчаса раньше, и где они теперь - не знаю. Я иду завтракать, обычно вместе с Папой.

Проспал сегодня и времени мне хватит на двадцатиминутную прогулку по верхним асфальтовым дорожкам. Пионеры, Катя, уезжают в девять, у них автобус до Костромы, надо их проводить. Иду гулять, гуляю двадцать минут. Не пошел по большому маршруту, а стал кружить по дорожкам , которые образуют в маленьком лесу некое подобие круга: они специально предназначены, в принципе, для спортсменов неужели в номере где ты жила теперь новых пионерок поселят, бегунов, а также лыжников, которые тренируются и летом, только на специальных лыжах, на колесиках. В этом году их почти что нет, так что я наматываю свои круги, никем не обозрим. Если с этой никогда не заканчивающейся дороги свернуть где-то в районе пионерлагеря, то можно выйти к старому кладбищу, а уже оттуда - к дому отдыха. Так я и сделал. На улице - у лавочек, стоят бесчисленные сумки - это пионеры уезжают. На лавочке, в отдалении от всех, сидит парочка, пионерская парочка. Она - плачет, а он держит её за руку и чем-то, видимо, утешает. То ли вечной любовью, то ли завтра увидимся, чего ревешь, дура, в соседней деревне я живу! А может быть он и правда никогда друг друга не увидят, и она будет провожать его, стоя на берегу разыгравшейся как перед бурей Волги, глядя, как теплоход с его фигурой тихо, но очень определенно отчаливает от пристани с тем, чтобы через тридцать минут исчезнуть из виду. Она будет стоять, и брызги воды - или может быть слезы - замелькают на её лице, а он - потерянный, ничего вокруг незамечающий - удивленными, будто в первый раз видит, глазами будет видеть её в последний раз в жизни. А может быть, это неизбежный роман в пионерлагере. Неизбежность любви - крепко задумался я, может быть ему тоже лучше на улицу-то не выходить? Занят мыслью этой, вижу - под козырьком, почти у входа, теперь, для них - выхода, из дома отдыха, стоит -Катя, на меня не смотрит. Рядом Таня, Аня, ещё Катя, ещё какая-то - Маша. Подхожу и понимаю - всё кончено между нами. Ну, бывайте (дежурный фразы, вахтер, портье, лифтер), да, счастливо. Удачно доехать. Катя почти на меня не смотрит, а Сережка ещё спит, он всегда ложиться очень поздно - часа в три - и на завтрак не ходит, наверное, встанет в час- в два, скажет, что ему плевать, что они уехали - так и есть. Катя кивает головой, другие тоже со мной прощаются - холодно, потому что все в волнении отъезда. Ещё минуту стою рядом с ними, но понимаю, что им не до меня, а особенно Кате, которая вчера плакала, что расстается с подругами, и сегодня чуть плачет, что с ними расстается а потом мне все в доме отдыха, когда она уже уехала, говорили, я имею в виду, взрослые говорили, вот, охмурил девочку, теперь небось всю жизнь вспоминать будет а нет не будет она уже тогда не вспоминала, даже не воспринимала, у вас ошибочные представления. Я стою ещё минуточку, прощаюсь с парнями, которые сидят на лавочке, последний раз смотрю на Катю, чтобы запомнить, как она выглядит. Она на меня не смотрит. Для неё я уже - попрощался. Иду, стараюсь не оборачиваться. Папа уже в столовой, я тоже прихожу и сажусь. Начинаю есть, и говорю ему, мол, почему мне так грустно, что они уезжают. А он говорит - у тебя сердце хрупкое. Это хорошо, что ты так всё чувствуешь. Я говорю - но ведь это мелочь, эти пионеры. Он, по-моему, ничего не ответил. Сказал, наверное, "ну да...". Он прав, наверное. Он не знал, что я любил день и буду - два. Я занялся йогуртом. В номере, где жила Катерина, через несколько дней поселилась Оксана, Настя и ещё кто-то. Настя была маленькая ростом, тринадцати лет, из Костромы. Оксану ребята, которые жили ниже этажом, называли "Ксюшей". Мы с ней пару раз танцевали. Сережу эта смена почему-то нещадно отшивала.

12 августа- 17 сентября 2004 г.

После танца (серб.-хорв.) Название стихотворения сербского поэта Vasko Popa (1922-1991). Намеренно привожу это стихотворение не в эпиграфе (построение произведения вокруг стихотворения - прием уже мною испытанный (см. Крысу Веронику), а поскольку я вообще повторяюсь часто, не хочется это делать ещё раз), а как бы в примечаниях. Если бы меня кто-то комментировал, он бы тоже привел это стихотворение в примечаниях. Но вряд ли кто-то будет это делать, так что возьму на себя эту задачу. Заодно привожу и нехудожественный, но более или менее точный перевод этого стихотворения на русский язык. Желающие и литературоведы наверняка усмотрят какие-то связи и параллели с моим произведением. Это будет правильно, однако всё же оставлю некий осадок неопределенности, сам ничего и никому не объясняя.

Najzad se ruke uhvate za trbuh Напоследок руки хватаются за живот

Da trbuh od smeha ne pukne Чтобы живот не лопнул от смеха

Kad tamo trbuha nema Как вдруг - живота нет

Jedna se ruka jedva podigne Одна рука поднимается с трудом

Da hladan znoj s cela obrise Чтобы отереть холодный пот со лба

Ni cela nema Но нет и - лба

Druga se ruka masi za srce Другая рука машет на сердце

Da srce iz grudi ne iskoci Чтобы сердце не выскочило из груди

Nema ni srca Нет и сердца

Ruke obe padnu Обе руки падают

Besposlene padnu u krilo Праздно падают на бедро

ni krila nema И бедра - нет.

Na jedan dlan sad kisa pada На одну ладонь - сейчас дождь идет

Iz drugog dlana trava raste Из другой ладони - трава растет

Sta da ti pricam Вот и всё что я хотел тебе рассказать

Это цитата из песни The Beatles "A day in the life" с альбома 1967 года "Sgt. Pepper's lonely hearts club band"

Оставить комментарий
Размещен: 24/11/2006, изменен: 17/02/2009. 82k. Статистика.
Повесть: Проза

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"