В неспокойные времена, а уж во времена военные, люди учатся быстро. И странному, и чуждому, и непонятному, только бы это помогло так или иначе решить, спасти, помочь.
О последствиях в такие времена не думают, о нарушенных традициях, о сломанных правилах, писаных и неписаных - тоже. Ученики - точно.
Поэтому думал учитель. Этот Лаоцзы. Эта Ли Мин Гуань.
Поэтому, рассказав основы, показав приемы и открыв возможности незнакомой музыки, ритма и инструментов, о леях, резонансе смерти и силы, о большем рассказывать не стала.
Для того, чтобы развернуть войну в другую сторону, достало и этого. А уж выбрать момент, стратегию и тактику, чтобы применить новое знание, полководцы смогут и без меня. Ни тот Лаоцзы, ни эта Ли Мин Гуань никогда не были не стратегами, тактиками, полководцами.
Ученик, которого учат только сражаться, воин - одиночка, потом хитроумный глава небольшого отряда, снова одиночка в горниле гибнущего мира, учитель, отшельник, собирающий по крупицам знания, которые некому отдать. Мать, мечтательная хранительница очага, вынужденная хранительница очага, семьи, небольшого отряда верных людей, всеобщий помощник и устроитель оригинальных засад.
Всю глубину знания, по сути своей достаточно извращенного я не даю никому. И так, ученики, сидящие вокруг меня с заинтересованными лицами, кажутся мертвецами. Горящие глаза, внимательные пальцы, сияние светлой силы.
Эти заклинатели пойдут и сделают все для победы, ломая свои души, тела, потоки ци. Потому что то, что естественно для меня, что просто для Шеин Лая, некроманта, лишенного других способностей к заклинательству, то, что может приспособить под себя чрезвычайно сильный Цзе Лаоин, для других - слом изначального осознания себя.
В общем - что делать с десятками, если не сотнями магов, то есть заклинателей - травматиков? Способных на нестандартные действия, готовых к срыву в любой момент, скажи кто хоть слово не так. А ведь найдутся недоброжелатели, осуждающие такие вот нетрадиционные действия, готовые затравить недавних героев сражений. Даже среди тех, кто недавно одобрял и прямо отдавал приказы сделать, не смотря ни на что.
Это еще одна тема, о которой нужно, очень нужно поговорить с императором. Забрать этих мальчишек из-под опеки кланов и цзянху? Может быть...
Так думала я, неспешно прихлебывая чай с мятой и апельсиновой цедрой и наблюдая вокруг себя практичную и последовательную суету сборов в дорогу.
Мята с Мертвых холмов, пропитанных кровью и смертью. Листья этой мяты бордовые, а цветки источают аромат гниющей плоти...
Так шептались между собой заклинатели, когда я после очередного сражения отправилась на те самые холмы. Послушать, посмотреть, нашептать или сыграть успокоение тем, кто остался. То, что мимоходом я набрала свежей мяты, абсолютно обыкновенной, ароматной, нежной мяты на незатоптанной мертвецами поляне, стало причиной рождения еще одной легенды.
О Мяте с Мертвых холмов и Ужасном Лаоцзы, заваривающем, то есть, заваривающей, чай с нею для того, чтобы напоить им адептов.
Да, чай терпкий, крепкий, темно-коричневый, почти черный в пиале из полупрозрачного нежно-белого фарфора, расписанного золотыми волнами. Цедра неспешно пропитывается в чайничке, создавая в шатре непередаваемый аромат и делая сам чай еще более насыщенным. Мята приятно горчит и освежает небо, растертый перед завариванием между пальцев листок оставил ниточку запаха, который вьется вокруг руки и пробирается в нос ментоловой свежестью.
Так вот, сборы.
Отсюда, от Мертвых холмов, названных так гораздо раньше, чем произошла битва, кланы отправляются к следующему полю сражения, выдавливая некромантов из населенных мест на западе, разведчики во главе с Цзе Лаоином и его верным Лаем отправятся на восток, а я в сопровождении свиты и одного из учеников мастера Тая, в Хуанчан, для встречи с императором.
На паланкин я наложила категорический запрет, хотя и не пристало знатной госпоже путешествовать верхом. В путь отправляется отряд заклинателей, сопровождающий имперского чиновника. То, что в сопровождении будет несколько заклинательниц, никого не удивит. Путь тут мир насквозь патриархальный, но сила все же дает привилегии.
Скромные заклинательницы в практичных дорожных одеяниях, прячущие лица под вуалями, порой встречались на дорогах до войны. Сейчас они, те что остались живы, расселись среди клановых заклинателей, порой демонстрируя немалые силы в сражениях.
Что же, часть из них заслужила принятие в кланы, часть - личной аудиенции у Императора.
Я прекрасно сольюсь с фоном.
Ах, если, конечно, договорюсь с конем.
Отдав чашу одному из слуг, плавно встала и направилась к выгулу. Там, в окружении лучших племенных животных ждал меня черный с белой подпалиной на морде наглый конь.
Этот низкорослый, с короткой блестящей гривой и наглыми раскосыми глазами зверь единственный выносил мое присутствие. Он был практически необъезжен из-за резкого норова, но сам с большим удовольствием гоняет табун, пусть и на ладонь ниже всего поголовья боевых байджаней.
Я несу ему прошлогоднее яблоко и как следует просоленную корку от лепешки. Хорошая взятка смягчит его нрав и позволит оседлать.
Так что в путь все отправились верхом.
Ах, дорога, дорога.
Она ведет в места более мирные, не тронутые этой войной. Но тонкий флер холодной мертвой ци все равно местами укрывает землю, как рваная потертая шаль.
Дорога широкая, утоптанная, сухая, не чета тем трактам, по которым порой передвигаются войска. Она кружит под пасмурным небом, подсвеченным багровым закатным огнем, тянется между холмов, прорезает леса и рощи, огибает города. Это странно, но, как объясняет одна из спутниц, связано с налогами. Я только языком поцокала, а потом долго и раздраженно шипела себе под нос. Налоги, государству всегда нужны налоги. Посмотрим, как этот Император их использует.
Спутники мои о налогах не задумывались, останавливались в придорожных тавернах, любовались мирными пейзажами, принимали почет и уважение встреченных крестьян, ремесленников и горожан.
Что же, солдаты империи в форме и стайка заклинателей в пестрых одеяниях и вуалях привлекали внимание. Имперский чиновник, в этом мирном путешествии украсивший себя шпилькой с бубенцами, тоже.
Листу очень просто затеряться в кроне.
Но меня беспокоит этот тонкий флер.
И я, по-змеиному свернувшись в седле, начинаю выстукивать мелодию. Сейчас это почти привычка. Найти, собрать, перенаправить.
Мои незримые барабаны гудят.
Тонкий шлейф тянется за мной, словно хвост. Я как будто и не линяла, а по-прежнему наг, длинным хвостом способный размазать дюжину мертвецов.
Ритм и мелодия барабанов резко меняются. Хвост скользит вдоль обочины, незримым концом задевая цветущие кусты. Те не сбрасывают бутоны, но аромат для моего нюха ощутимо меняется.
Погладив черного наглеца по шее, я повернула назад и, нагнувшись, сорвала несколько полураскрытых бутонов. Ало-розовые лепестки разворачивались, раскрывая черные короткие тычинки. Легкий и горьковатый аромат сменился более тяжелым, будто жасмин превратился в черемуху.
Интересно будет проверить свойства этого аромата.
И я, сложив в мешочек бутоны, поторопила черное чудовище вдогонку почти исчезнувшему за поворотом кортежу.
Барабаны изредка наигрывали ритм то одной, то другой мелодии. Кое-кто из заклинателей порой присоединялся, с флейтой, цинем, пипой, разучивая новые, необычные мелодии и органично вплетая их в традиционные, привычные.
Получалось... красиво.
Так красиво, что на наигрыш во время привала не раз выходили слушатели. Пара крестьян, спешащие с телегой груза, не смотря на царящую войну, на первую ярмарку. Оборванные охотники, что возможно были браконьерами, а то и туфей, с грузом из парочки неопознаваемых туш. Местный владетель со свитой, кажется, разыскивающий тех самых охотников.