Прошел, отвернулся, как не слышал. Гогочут вслед. Ведь заранее понятно было, что он не клиент, откуда у офицера-моряка деньги? Но на платформе рожи наглые, зажравшиеся, им человека зазря обидеть - раз плюнуть. В ком клиента видят - никогда так не скажут - зачем "лоха" лишний раз раздражать? Иногда даже на "Вы", на "будьте любезны".
После платформы помягче народ:
- Мареман, машина не нужна? Недорого!
- Товарищ капитан, подвезти не надо?
Бесполезно, денег нет, на метро поедет, как и абсолютное большинство таких же российских офицеров-голытьбы. Валит, валит народ-протоплазма с полоцкого поезда, а с "Полоцка" и всегда почти сплошь "пинжаки". "Пинжаки" - категория среди пассажиров очень распространенная: деревенские, в город собираясь, всегда свои нафталинные пиджаки надевают, а деньги у всех во внутреннем кармане на булавку застегнуты. Такими они были, такими и остались, только денег почти нет в том кармане сейчас.
Но все равно полоцкий поезд на Белорусском вокзале хорошим считается - приходит рано, в 5. 07, метро закрыто еще.
Полчаса на морозе некоторым пассажирам ждать неохота и у "подсадчика" хороший шанс "лоха" зацепить, и хотя сладкие почти не попадаются, с паршивой собаки хоть шерсти клок - на Три вокзала, на Повелеций, Киевский всегда берут подсадчики, кто сам везет, кто отдает "водиле".
Дальше - "Брянск", 5. 32, "Могилев", 5. 58 - похуже будут поезда: народ - те же "пинжаки", а метро уже открыто. Но все равно будут стоять-цеплять подсадчики: работа такая.
- Уважаемый, куда путь держим? Милая дама! Шереметьево-Домодедово-Внуково, любой вокзал, любой московский адрес! Хоть в Тулу!
Профессионал-подсадчик никогда первым цену не объявит - всегда спросит: - "Сам на какую сумму рассчитываешь? Чем располагаешь?" Ответ "лоха" может превзойти самые смелые ожидания. И лишь при отсутствии определенного ответа следует "объявка" - запрос цены. Объявки - где как, по-разному, на платформе самые дикие:
- На Три Вокзала? Долларов в пятьдесят уложишься!
В ком подозревают деньги, могут за поездку во Внуково заломить и сто, и двести долларов. Лет пять-восемь назад такие шутки частенько проходили, изредка проходят и сейчас. Но в большинстве случаев пассажир, разумеется, отказывается. Тогда другой подсадчик предлагает отвезти его "всего" за тысячу или даже за пятьсот рублей. Сбитый с толку огромной разницей в цене "лох" часто соглашается, полагая, что пятьсот - это дешево. Подсадчик ведет его на площадь, где сажает в машину к своему водиле.
- Понимаешь, я вчера выпил, тебя мой друг отвезет. Только ты сразу расплатись, мне деньги нужны.
Получив от подсадчика рублей двести-триста (зависит от доброты подсадчика), водила честно везет "лоха" во Внуково. А если нет своего водилы, подсадчик отдаст клиента любому таксисту или выйдет на проезжую часть, тормознет первого, попавшегося частника - за три сотни во Внуково сейчас поедет любой.
Конечно, бывает и так, что, испугавшись всех этих странных, непонятных манипуляций, лох от поездки отказывается - ныряет, крестясь и мямля что-то, в метро, как Христу-господу за пазуху. Что же? "Зацепил, поволок - сорвалось - не спрашивай! Ведь конь и о четырех ногах, а спотыкается". Подсадчик, долго не переживая, вновь спешит на перрон.
По мере удаления от платформы и приближения к метро "объявки" падают и падают. В конечном счете пассажир может уехать в то же Внуково через подсадчика за двести двадцать - двести тридцать рублей, а без такового, пройдя пятьдесят метров от вокзала, - за двести.
Недавнее прошлое
Институт подсадчиков (тех, кто наметанным взглядом отлавливает в вокзальной толпе денежного пассажира и навязчиво предлагает ему транспортные услуги - подсаживает в машины "водил" или в такси) довольно древнего происхождения. В той или иной форме он существует по крайней мере с брежневских времен - тогда, разумеется, полуподпольно, сейчас совершенно открыто.
Подсадчик есть порождение дефицита и очередей. В восьмидесятые годы на привокзальных площадях выстраивались огромные хвосты из желающих ехать на такси, во избежание всяческого беспорядка очередь регулировали разные добровольцы. Но таксисты не обращали на них никакого внимания, вследствие чего очередью на всех вокзалах стали распоряжаться "контролеры" - представители ближайшего таксопарка, ссориться с которыми таксистам стало сложнее. Сверх того появилась так называемая "рота" - летучий отряд "Мосгортранса", смотревший за порядком как в очереди, так и на всей привокзальной территории. Тем не менее стояние в очередях затягивалось на час и больше.
Подсадчик входил в стачку с контролером и, переводя ожидающего пассажира из конца очереди в ее начало, сажал в такси. Оценивался сей подвиг тогда в один рубль (позже - в пятерку), полтинник из которого шел контролеру, успокаивавшему возмущенную очередь:
- Граждане, не волнуйтесь, человеку плохо стало!
- Он инвалид!
- Герой Советского Союза! Стыдно, товарищи!
Таких рублей-полтинников в день много набегало, четвертной - тридцатник был нормой (а водка-то тогда - четыре сорок две, мясо-вырезка у мясников в подсобке - пятерочка!). Но в силу и славу подсадчики вошли лишь в период перестройки, когда в очередь на такси стали выстраиваться человек четыреста, беспорядок окончательно стал правилом, власти на все махнули рукой. Появились другие подсадчики, с контролером не связанные, поскольку широко развился частный извоз. Они поджидали приезжих на пути от вагона к площади и, показав на гигантский "хвост", делали пассажиру разумное предложение: не стоять "до завтра" в очереди, вообще не ехать на такси (поскольку все таксисты - жулики), а идти в ногу со временем - ехать "на частнике" (вот машина стоит), а за ценную мысль заплатить подсадчику всего лишь пять рублей. Многие соглашались.
Время стремительно неслось вперед, в людских головах бурлили вольные мысли, внедряли новые формы обслуживания и подсадчики: в моду вошла так называемая "уценка". Пассажира, согласившегося ехать, например, в Домодедово за двадцать пять рублей сажали в машину и оставляли на пять минут одного. За это время ему быстро находили попутчиков победнее - кого за двадцать, а кого и за пятнадцать рублей. У "уцененных" пассажиров деньги сразу забирал подсадчик, а у первого - водила, который был вовсе не в накладе, поскольку счетчик такси стучал до Домодедова около двенадцати рублей.
Процветали и "мастера" - таксисты, которые, уплатив мзду контролеру и "роте", не брали простой народ из очереди, а шли прямо на вокзал и подбирали себе клиентов по договорной цене. Среди "мастеров" выделялись "портовики" - спецы по поездкам в аэропорты, где у них тоже были свои завязки и "дальнобойщики", возившие денежных клиентов в другие города. Но если "мастер" появлялся на перроне - самом доходном месте - могла начаться свара с подсадчиками. Конфликтовали и по более принципиальным вопросам: многие "мастера" напирали, что подсадчики вообще не имеют права заниматься самодеятельностью, а могут лишь приводить к ним, мастерам, выгодных клиентов, получая за это как бы "на чай". Подсадчики же видели в "мастерах" только оборзевших таксистов, считали пойманного и раскрученного "лоха" своей полной собственностью и норовили оплатить водиле (таксисту, частнику - не важно) только стоимость дороги плюс небольшую сумму "на компот". А весь "верх", в какой бы сумме он ни выражался, считали своим законным заработком.
Жирели и "билетчики" - еще один тип вокзальных проходимцев, во времена всеобщего дефицита (в данном случае искусственно созданного) "помогавшие" транзитным пассажирам купить железнодорожные и авиабилеты, поскольку в кассе их как бы не было. Заламывали "билетчики" с пассажира лихо: часто по "три конца" (в три раза). Один конец - государству, другой - кассиру с начальством, третий - билетчику с ментами. Часто билетчиком был авторитетный подсадчик. Сейчас билетчики исчезли, поскольку билеты в кассе есть. Почти все они переквалифицировались в подсадчиков.
Хорошо жил и "союз" - так на всех московских вокзалах издавна называют штатных носильщиков. Для того, чтобы устроиться на эту работу только на летний сезон (пора отпусков, море пассажиров), претенденты платили тысячу рублей на Трех вокзалах, на Белорусском поменьше - с лихвой окупалось. В "союзе" большинство составляли татары.
Самыми вольными, обильными временами для шурующего на вокзале народа были конец восьмидесятых - первая половина девяностых годов. В этот период вся совокупность подсадчиков на Белорусском вокзале окончательно стратифицировалась в соответствии с силой, агрессивностью и вокзальным стажем своих членов. Вокзал был поделен на места. Но в те благополучные времена на хлеб с икрой хватало даже последнему подсадчику. С тех пор многое изменилось.
Платформа
"Трынь-брынь - зуммер из рупора - граждане встречающие! Скорый поезд... прибывает... путь. Просьба...". "Могилев", 5. 58. В разгаре вокзальная жизнь. Прошли под Аркой на рабочее место наперсточники - работают строго полтора часа: с шести до половины восьмого. Присели, начали. ""Нижний, слышно, "пургу" свою погнал:
- "Внимание, граждане! Кооператив "Болгарское спортлото" - одна шапка, два пальто! Этот смотрим - он пустой; поднимаем - Лев Толстой!" и прочее в том же духе. Подтягиваются "лохи". Кто разрешил, кому платят - неясно. Повели заарканенных могилевских "лохов" "перронщики" - богатые люди, на платформу ходят, сто - сто пятьдесят баксов один под крышу отстег. На перроне несколько бригад работает, между собой злоба, конкуренция.
В определенном смысле весь остальной вокзал является лишь приложением к платформе, основные заработки - здесь. Поэтому тут пасется большинство подсадчиков - человек пятьдесят, хотя, разумеется, не все одновременно.
Давно прошли времена свободных, вольных охотников, когда каждый "прописанный" на вокзале деятель мог спокойно работать на своем месте и ничего никому не платить. С тех пор, как в 1995 году вокзал взяли под крышу (какие-то "кунцевские" или "сходненские" - не поймешь), вольное, единоличное житье кончилось, появились бригады - добровольно-принудительные объединения трудящегося вокзального люда во главе с бригадиром. Произошла переоценка всех ценностей: платформа - древняя "вотчина" прописанных здесь подсадчиков ("имею право здесь работать, потому что давным-давно здесь работаю") превратилась в "поместье" ("пока платишь - имеешь право, перестал платить - пошел вон"). И не только на платформе - на всем вокзале авторитет прописки оказался сильно девальвированным, ссылки на прецедент в вокзальном праве практически исчезли, статус того или иного паразита стал определяться не столько его древностью и героическими деяниями, сколько величиной и своевременностью вносимой им под крышу дани.
И хотя на первых ролях все равно остались исконные вокзальные профессионалы, теперь первично все же то, что все они "платные", то есть отстегивают. Личный авторитет является сейчас лишь существенным дополнением, необходимым, но недостаточным условием для того, чтобы занять достойное место в вокзальной иерархии.
С другой стороны, человек неавторитетный, слабый, даже и купив у бандитов право ходить на перрон, все равно не сможет там работать: его отожмут, затуркают другие подсадчики - тертые вокзальные волки. Среди перронщиков много бывших билетчиков, носильщиков, вокзальных "катал" - карточных шулеров, словом, тех, чья прежняя профессия тоже была связана с вокзалом и потому вся местная жизнь, все обычаи известны им досконально. Много ранее судимых.
Бригады подсадчиков формируются по-разному - одни вместе сидели, другие живут по-соседству, третьи только на вокзале познакомились. Работают тоже по-разному: кто "от гимна до гимна" - целый день, кто до обеда, а кто только утром. Внутри бригады - как договорятся: одни валят заработок в общий котел, потом делят поровну, другие наоборот - что сам заработал, то и домой унес. И всё постоянно меняется: сегодня, глядишь, так, а завтра совершенно иначе. Только одно неизменно: бригадир - кто деньги на крышу собирает - сам не платит ей ничего.
Сколько зашибают перронщики? Месяц на месяц не приходится: самые плохие месяцы - март и апрель, в отпуск никто не едет, поезда пустые приходят на "бан"; самые хорошие - июль, август - пора отпусков. Еще перед праздниками народишко шебаршится по стране. Так сколько? Сейчас, в плохие времена, от тысячи до двух тысяч долларов в месяц они имеют.
Водилы
Пройдя по перрону к выходу, пассажир попадает на второе по доходности место Белорусского вокзала - внутривокзальную площадку. Здесь его поджидают "платные" водилы, не имеющие права, да и не стремящиеся ходить на склочный перрон. Водила водиле тоже не чета, это самый разный народ, охарактеризовать его кратко невозможно.
Простым водилой может быть каждый, кто имеет в своем распоряжении автомобиль и знаком с подсадчиком. Здесь и водители-профессионалы на служебных машинах (таким лучше всего: "лошади чужие, хомут не свой - погоняй, не стой"), и частники - работяги, военные, служащие - те, кто хочет подработать на жизнь. А кто сейчас не хочет? Многие имеют официальную работу, на которой зарабатывают гроши и заняты целый день. Свободны утро и вечер. Но на рассвете на улице клиента нет, а на бану есть. И возить легко: в шесть утра с Белорусского до Трех вокзалов по пустой дороге за пятнадцать минут максимум долетишь, а в часы пик час убьется. Многие водилы работают только утром.
Водила, понятно, находится по отношению к подсадчику в положении зависимом: тот может привести выгодного клиента, может невыгодного, может вообще не привести. В обычных случаях при нормальной (по вокзальным меркам) стоимости поездки, водила отдает подсадчику двадцать процентов от полученной суммы. В особых случаях, когда пассажир готов платить намного завышенную цену, подсадчик дает водиле обычную сумму, а весь "верх" оставляет себе. Разумеется, такой дележ водиле нравиться не может, но...
- Не нравится? Поезжай в город, "поднимай с тротуара"!
"Поднимать с тротуара", то есть подвозить голосующих на улице считается на бану делом позорным, глупым и невыгодным, да так оно и есть. И потому молчат водилы, не лезут на рожон - себе дороже. Пассажиры попадаются разные, бывает, что и "кидают" водилу - не платят денег за проезд. Сейчас это обычное дело, подсадчик верит, своей доли не требует, но до поры до времени. На пятый раз взрывается:
- Что ты за водила, если тебя все кидают? "Лохов" на тебя тратить... Другому отдам!
Чужих, залетных частных извозчиков водилы раньше гоняли с вокзала:
- Вали, ты тут не прописан! "На все четыре сесть" не хочешь? - проколют, мол, все четыре колеса. Но это крайности. Теперь простые водилы сами уходят с вокзала - работы мало, на всех не хватает. Сейчас многие подсадчики сами возят выгодных "лохов" на своих машинах, простым водилам остается самый дешевый клиент.
Но на площадке стоят водилы совсем другого рода: все они "платные", входят в бригаду и отстегивают по тридцать-сорок баксов в месяц и берут своего клиента сами, без подсадчиков. Сами и возят. Среди них много бывших таксистов. Разумеется, в некоторых случаях они передают клиентов поплоше простым водилам, выступая в роли подсадчиков, но это не их хлеб, это исключение. Доходы "платных" водил существенно уступают доходам перронщиков.
Под Аркой и ниже
Успешно проскользнув сквозь сети водил, пассажир вступает под Арку - выход с внутривокзальной площади - и здесь налетает на новый пикет подсадчиков. Под Аркой - последнее твёрдое платное место на бану. Бригад-
ники - народ сбродный, есть среди них старые вокзальные рыцари, ощущающие сейчас через водочку упадок сил, есть и совсем новички. Серьёзных денег тут не заработать, но на "бутерброд с хлебом" хватает. Соответственно, и бандитский налог чисто номинальный. Эта бригада с переменным составом, народ еле дышит, постепенно разбегается с вокзала, ищет пропитания в других местах. Объявки весьма умеренные: если с платформы пассажир не уедет на Киевский вокзал меньше, чем за сто рублей, то здешнему подсадчику "не в падло" крикнуть "шестьдесят!" (сорок-пятьдесят водиле, остальное себе).
Пройдя под Аркой, пассажир попадает на привокзальную площадку, ограниченную черной чугунной решеткой, за которой начинается площадь Тверской заставы и прочее "дикое поле" - город Москва. После Арки стоит - не поймешь кто: бригада то есть, то нет, шастает уж совсем последний подсадчик, которому не каждый день перепадает на "бутерброд с хлебом" и, во всяком случае, без масла. Нет здесь и порядка: вчера простых таксистов дальше решетки не пускали, сегодня они, глядишь, под самой Аркой трутся, а завтра опять за решетку выдавят. Таксистам этим иногда перепадает кусок: некоторые пассажиры - а дамы особенно - нипочем не желают ехать "на частнике", а на такси соглашаются - считают, что так безопаснее. Иные даже сначала карандаш-бумажку вытащат и принародно номер запишут - дескать, в случае чего не скроешься. Смех!
Изредка выпадает удача и местным подсадчикам: зачуханый, затрапезного вида приезжий, оставленый без внимания "платными" подсадчиками, оказывается вдруг при больших деньгах и влегкую платит тысячу рублей за поездку в Домодедово.
Впрочем, если все это замечает любой "платный" водила, он может и отобрать такого клиента у "бесплатного", бросив тому пару червонцев в знак своего великодушия.
Постоянных проституток вокзал не держит, хотя и бывают иногда залетные, больше для своих. Воров постоянных тоже не видно, так, изредка пройдет "сквозняком" какой-нибудь, сопрет при удаче, что плохо лежит, - и ходу! Воры на вокзале никому не нужны - ни крыше, ни подсадчикам. Будут воровать - будет крик, плач, протокол, допросы - кому это надо? Да и сами воры прекрасно понимают - среди вокзального народа много судимых, почти все подсадчики люди "левые" до мозга костей. В такой среде, понятно, кто-то когда-то на чем-то попал-
ся - менты прижали, взяли "подписочку". И теперь тут каждый пятый - стукачёк, побежит, заложит сразу же. И - сгорел.
А милиция сейчас особо не досаждает подсадчикам. Бывает - раз, много два в неделю выползет из своей конуры какой-нибудь похмельный (а что он - не человек?), велит какому-нибудь подсадчику поплоше сбегать за водкой или пивом. Скинутся ребята, сбегают. И всех делов-то. Опять стоят, высматривают пассажиров с "уголками". Раньше, в "вюнсдорфские" времена, чемодан на вокзале называли "гросс" - заимствование из немецкого.
"Вюнсдорф". Челноки. Бульбаши. Бурлаки
"Вюнсдорф" есть легенда и быль Белорусского вокзала, цунами на молочной реке с кисельными берегами, адреналин в и без того бурно, алчно пульсирующей деньгоносной системе вокзального организма. В "вюнсдорфские" времена перронщики сшибали минимум пять штук баксов в месяц, подсадчики под Аркой - штуку.
В германском городе Вюнсдорфе располагался штаб ГСВГ - Группы советских войск в Германии и на этом поезде ехали в основном военнослужа-
щие - кто в отпуск, кто "на дембель", кто к новому месту службы. С началом вывода войск на Родину этот поток многократно усилился, а ведь вояка вояке рознь: эти получали зарплату (а некоторые не только зарплату) в твердой валюте, успели уже к дойчемаркам привыкнуть и сравнительно легко с ними расставались.
Эх, жизнь сытая, привольная! Офицеры-расстегаи, прапора-блины с икрой! Выходя из вагона, вы узнавали, что проезд в Шереметьево стоит триста марок, но поскольку у вас очень много багажа - четыреста! И лишь по доброте совестливых подсадчиков (все понимают, сердце не камень) вас отвезут с багажом и даже с женами за те же триста марок, причем больше ничего и никому платить не
надо - безопасность гарантирована во всех отношениях. В Домодедово? То же самое, только марок будет уже пятьсот. Ну ладно, четыреста.
И вы, прапора-офицеры с багажом-женами, на э т о частенько соглашались. А те, кто не соглашались, проходили на площадку, где стоит - набычился какой-то Камень-Лоб-Борода, не то Маркс-Энгельс, не то Ярило-Перун, и тут вы соглашались на э т о за сто пятьдесят марок. А если нет, то соглашались под Аркой, где метель-пурга, бьёт-сквозит по сапогам злой ветер-сиверко и где вам объявляли сто марок, или после Арки, напротив общественного туалета, где сейчас приколотили табличку с поэтической надписью "Линейный отдел Внутренних дел", за восемьдесят, за шестьдесят марок вы соглашались, все-таки соглашались на все э т о!
А поскольку ехали вы из Германии ежедневно годами, косяками и не было вам ни меры, ни числа - понятно, почему пел-плясал карман подсадчика и почему отнюдь не рассвет с розовой зорькой встречал бан Белорусский, а встречал он поезд "Вюнсдорф". С этого поезда был сыт и пьян всякий, первый и последний: подсадчик, мент, бомж, а уж носильщик - само co6oй:
- "Эй, союз!" - даже не оглянется, бывало, гонит телегу свою бегом на перрон, там ждёт с нетерпением клиент нежный, посола сёмужного.
Эх, было-прошло, но ведь не одним "Вюнсдорфом" жил вокзал, были и другие куски лакомые. До кризиса семнадцатого августа челноки из Польши густо шли, багажа-товара много, деньги тоже есть. Москвич - ладно, его друзья-компаньоны могут встретить на своих колесах, а челнока-транзитника (везет товар через Москву в Рязань или в Вологду) кто встретит? Бабам-челночницам кто "углы" неподъёмные потащит? Без санкции подсадчика - никто, разве что друзья-челноки, но у них и свои вещи, свои проблемы. С места не стронется! А подсадчики заламывают цены, начинают давить, душить. Упирается челнок - "траванут" ментами (некоторые менты в доле были).
- Где документы на груз, покажи растаможку, а где то, где сё, почему перрон своим барахлом загораживаешь? Пройдем в отделение!
А как челнок пройдет в отделение, если он свой груз с места сдвинуть не может? Бросать его, что ли? Приходилось-таки ехать через подсадчика. Челнок по-сообразительней - первым бежал к милиционеру - они специально на платформе паслись:
- Проводи до площади, денег дам!
Тот почти всегда соглашался и тогда отступались подсадчики, брал вещи на телегу "союз" - мент есть мент. Так дешевле выходило.
Москвичи помнят, одно время на продовольственных рынках белорусы очень часто продавали молочные продукты своего производства. При неплохом качестве, они были дешевле российских. Огромное большинство таких продуктов попадало в столицу через Белорусский вокзал, и в основном на утренних поездах - "полоцком", "могилевском", "минском".
Вылезет бульбаш из вагона, из баулов его сыр-масло так и прет, от сметаны-творога сумки лопаются. Радостно ёкало сердце подсадчика, тоже доходная была статья, но не через меру. Слишком больших денег бульбаш платить не будет, хоть убей, порода у него такая. И даже нормальные, обычные деньги белорусы платили лишь до поры, до времени. Являясь по сути теми же челноками и снуя туда-сюда минимум раз в неделю (обычно два раза), они скоро узнавали, где что почём, и ловили машину несколько поодаль от вокзала. А чтобы донести вещи до этого "поодаль" - брали "бурлака".
"Бурлаки" - самодеятельные мелкокалиберные вокзальные носильщики, в основном бомжи, доходяги и прочие босые люди. Их цель - заработать на "сегодня выпить и пожрать". Их клиент - кто попроще. Дед с тяжелым чемоданом, женщина с маленьким ребенком и багажом - все те, кому нанимать "союзника" с его большой телегой не по карману. Некоторые бульбаши, одурев от жадности, вовсе отказывались от четырехколесной тяги и, нагрузив на бурлачину пятьдесят - шестьдесят килограммов (две сумки в руки, две на полотенце через плечо), гнали бедолагу сквозь метро на рынок. А за труды - на бутылку водки, и будь здоров.
Бурлаки в небольшом количестве сохранились на вокзале и сейчас. Они никому не мешают, их "стаканные" доходы никого не интересуют. Некоторые из них имеют уж слишком подозрительный вид; таким трудно - пассажир боится доверить багаж, для таких и на стакан заработать - проблема. И все же тянутся они, почти сплошь больные - похмельные, по утрам на вокзал - может, встретится кто знакомый, "поправит"... А когда полегчает - опять побурлачить можно, опять стакан, другой и - до завтра!
Если окончательный вывод ГСВГ из Германии лишь сильно ударил по вокзальным доходам, то кризис семнадцатого августа буквально сшиб с ног, разорил "левую часть" вокзала. Не стало практически челнока, белорусы не везут свою сметану, а у простых белорусов, как и у россиян из глубинки, денег как не было, так и нет. Белорусские командировочные норовят расплатиться своими "зайчиками", но они никому не нужны. Обменять их на нормальные деньги затруднительно и в самой Белоруссии. Наиболее привлекательный объект вокзальной охоты сейчас представляют собой возвращающиеся домой московские командировочные - у москвича еще водятся денежки иногда. Подсадчики помоложе (кроме перронщиков) стремятся при возможности уйти с вокзала - было бы куда. Остаются те, кому за пятьдесят, кто прирос к вокзалу за пятнадцать-двадцать лет корнями. Да и кому они нужны, что они еще умеют делать? Воровать? Мешки-ящики на продбазе ворочать?
А возраст-гиря-семь-пудов, а печень-арбуз, а дыхалка прокуренная?