Лето 1945 года. Наша семья в Москве. Большая Калужская улица, ныне Ленинский проспект. Восьмиэтажный кирпичный дом. Мы на восьмом этаже. Рядом парадная арка с надписью "Президиум Академии наук СССР". За аркой, в глубине ухоженного сквера желтый старинный "антикварный" особняк в три этажа дворцового стиля.
Здесь не могу удержаться, пока не забыл - только что прочитал в интернете -несколько сведений об этом здании. В далёком ХVII столетии его построил Федор Демидов (знаем про жуткую историю затопленной Невьянской башни), затем этот дворец купил ещё более знаменитый другой Фёдор - граф Орлов. Кстати, территория нынешнего Нескучного сада, примыкающего к дворцу, была составной частью обширного поместья Федора Орлова, спускавшегося к Москва реке - явное благоволение к графу со стороны Екатерины Великой. Позднее его приобрёл император Николай I для своей жены, и потому в истории закрепилось за этим зданием название (по имени жены императора) "Александрийский дворец". Есть неподтверждённое сведение, что в этом старинном дворце заночевал однажды, в одну из 36 своих "московских" ночей, Наполеон, когда, на свою беду, вошёл в Москву в 1812 году. В наше время, после революции, в начале двадцатых там был "Музей мебельного мастерства", известный по роману "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова (эпизод поиска одного из "бриллиантовых" стульев). И, наконец, в 1936 году в этот дворец переезжает из Ленинграда Президиум Академии наук СССР, тогда и появилась на фронтоне парадной арки соответствующая надпись. Что там, сейчас, я не знаю. Что то казённое. Известно, нынешний Президиум Академии наук России находится в другом, современном, тоже по своему знаменитом, здании, называемым "мозгами" Академии благодаря оригинальному бронзовеющему сооружению на крыше. Впрочем, в этом бывшем дворце, что то старого Президиума, похоже, осталось.
Но вернусь к началу повествования. В нашем доме, по расположению похожем на квадратную скобку, обращенную во двор, пять (а может быть и шесть, что-то не запомнил) подъездов. Все подъезды выходят во двор. Просторный заасфальтированный двор. Заборчик, или что-то похожее на него, и дальше большой усаженный деревьями и кустарниками сквер, плавно переходящий за небольшим неглубоким оврагом в Нескучный сад. Наверное, до войны это действительно был приличный сквер, как это полагается в столичном городе. Но летом 45-го, когда мы вернулись, нас встретил одичавший заброшенный пустырь, заросший кустарниками и травой. Несколько деревьев было срублено.
Но! По-прежнему непоколебимо, почти в середине сквера, продолжала стоять огромная запомнившаяся мне лиственница. Обхватить её ствол можно было лишь двум крупным мужчинам. Да и то... Лиственницу было видно отовсюду.
Да, вот ещё что - значительная часть пустыря была раскопана под огороды. Картошка. Дворы в Москве тоже работали "для фронта, для победы", подкармливая москвичей. Как там распределялась земля среди жителей дома, не знаю. Наверное, как то это регламентировалось, сейчас, поди - знай. Тогда я не интересовался этими "мелочами". Огороды просуществовали недолго. Сразу после войны их "закрыли". Весной 46-го я не помню, чтобы кто-то копал.
Пустырь плавно переходил дальше в заросший диким кустарником вышеупомянутый овраг, за которым правее был красивый когда то, а тогда совершенно обшарпанный, из красного кирпича мостик. Наверное, в былое время здесь протекал ручей. Левее, за оврагом - жёлтое старинной постройки одноэтажное здание. Здесь до войны был музей, точнее два музея - палеонтологический, вход с левого торца здания, и минералогический - вход с правого торца. Эти музеи до сих пор на прежнем месте. Однако тогда, в 45-м, оба были основательно заколочены. Но самое привлекательное для нас пацанов, было то, что под мостом, через овраг, были в больших ящиках заколочены многочисленные экспонаты минералогического музея. Всё это было загорожено железными решётками. Однако, здоровенные дыры в решётках, разваливающиеся ящики и полное отсутствие охраны, позволяли нам таскать оттуда разные разноцветные блестящие камушки. Помню красивую большую пластину слюды, кажется мусковита, которую я удачно вытащил из очередного раскуроченного ящика. Много разных минералов было рассыпано в кучах. Всё-таки, мы, помню, побаивались "изучать" минералогию таким образом. Ходили слухи, что кто-то попался на этом деле. Милиция нагрянула, кого-то задержали. Думаю, что основные, наиболее ценные экспонаты из минералогического музея, всё-таки вывезли в более надежное место. Здесь, под мостом в спешке сгрудили минералы, имеющие аналоги в музее, может быть из запасников. Впрочем, может быть и не так. Возможно, кто-то, более серьёзный, по-взрослому, здесь поработал до нас. Кто-то раскурочил же железные толстые прутья решеток, взломал когда-то добротные ящики...
Особым успехом у нас, пацанов, было найти кристаллы горного хрусталя. Такие красивые шестигранные заострённые столбики, эдакая блестящая игра природы в геометрию. Запомнился дымчатый большой кристалл мориона. Долго он у меня хранился. Потом потерялся во времени. Где то существует, наверное, кочуя в пространстве. Может быть, стоит у кого-то на столе, вспоминая, как я его вытаскивал из ящика.
Запомнил. Раздолбанный ящик, дыра в разломанной доске, засовываю глубоко руку внутрь ящика. Шарю там туда-сюда, нащупываю среди какой-то трухи нечто стоящее, тащу. С трудом, обдирая руку о края дырки, вытаскиваю большой холщёвый свёрток, разворачиваю - и там большой сантиметров 10-12 идеальной формы дымчатый кристалл горного хрусталя. Потом мне сказали - морион. Сразу мне было предложено поменять его на не менее красивый кусок яшмы. Но я не стал. Мне морион сразу понравился. Он долго был со мной. Я даже советовался с ним, учить или не учить арифметику. Это когда я поступил осенью 45-го в "настоящий" Первый класс.
Так вот, за овражком и мостиком, дальше, основательно подзаросший Нескучный сад полого спускался к Москва-реке, и, если пойти направо по набережной можно было попасть в Парк Горького.
Во дворе мы вечерами жгли костры и бросали в них несгоревшие шашки от салютов. Иногда кто-то из пацанов торжественно выкладывал из карманов где-то добытые винтовочные или пистолетные патроны. Это было особым развлечением: бросить горстку таких патронов в костер и быстро всем врассыпную и ждать когда начнет "палить". На моей памяти никого как-будто не задела шальная пуля. Но рассказывали, что где то в соседнем дворе были пострадавшие.
Вообще, во дворе ребята проводили все свободное от учёбы время. Играли в разные игры. "Ножички". Двое или трое ножичком - перочинным или заострённым кухонным, очерчивали круг. Делили его на равные части для каждого игрока. И по очереди бросали нож в землю, чтобы он вонзился, и по наклону отрезали, присоединяя себе новое "владение". И так, пока нож не воткнется в землю. Тогда очередь переходила к другому игроку. Проигравшим считался тот, чья урезанная территория становилась такой малой, что он не мог на ней устоять на одной ноге.
Еще была игра в "козла". Прочерчивали на земле черту. Тот, что "водил", становился спиной к черте и нагибался вперед, упираясь руками в колени. Сзади с разбегу перепрыгивали через него, отталкиваясь от его спины руками, что то вроде опорного прыжка в спортивной гимнастике. Дальше, тот, что "водил", переходил туда, где приземлился первый прыгнувший через него. Теперь, следующему приходилось прыгать через него с более дальнего расстояния, не переступая черту. И так до тех пор, пока очередной "прыгальщик" не сможет из-за дальности водящего через него перепрыгнуть, собьёт его в прыжке,. . Тогда этот неудачник становился "водящим".
Были и другие игры. Подбрасывали мячик, разбегались, кто-то ловил, пытался попасть в другого игрока.. Недавно узнал, что это была известная повсюду игра и называлась "штандер".
Были и что-то вроде казаков разбойников. Была и лапта - ну это все знают. Эту старинную русскую забаву "слямзили" американцы и назвали "бейсболом".
Да, вот еще было увлечение. Тряпичный мячик, так, комок тряпок, иногда со свинцовым утяжелителем. Надо было подбрасывать подвернутой внутрь щиколоткой ноги вверх таким образом, чтобы этот тряпичный комочек не падал на землю. Кто дольше, тот и победитель.
Вот подумал. Не было в те годы ни телевидения, ни тем более интернета. И вся наша пацанья жизнь проходила по дворам. Там кипели страсти-мордасти. Там выковывались характеры и определялись дальнейшие судьбы.
Помню еще выставку трофейной немецкой техники в парке Горького. Крутились вокруг немецких танков, длинноствольных пушек... Но особых воспоминаний об этой выстави почему то не осталось.
Особое воспоминание. Репродуктор на стене. Тётя Фаня у нас в гостях. Середина дня. Папа на работе. Мама, я. Тихий разговор женщин. Вдруг они замирают, и я слышу хорошо знакомый баритон диктора об объявлении нами войны Японии.
Тётя тяжко вздыхает, "Боже мой, опять война... Я думала, что всё уже закончилось... неужели опять все сначала...". Тревожное молчание. И так страдальчески и безнадёжно это было сказано, что мне это запало в памяти.
У нас коммунальная квартира. Две комнаты - у соседей - муж, жена и два сына. И мы - в одной комнате - папа, мама, сестра и я. Так метров, наверное, 14-15. Помню дерматиновый черный диван с высокой, такой же дерматиновой спинкой на всю длину с полочкой сверху. Наше окно выходит на Большую Калужскую улицу (ныне Ленинский проспект). Моя кровать справа от окна вдоль стены. На стене бархатный тёмнозеленый коврик, похожий на скатерть, с золоченым выпуклым по всему коврику рисунком. Что-то вроде растительного орнамента по всей его поверхности. Коврик по всей длине кровати. Кровать обычная, железная с никелированными набалдашниками на углах спинок кровати. Коврик хорошо запомнился видимо потому, что я в те годы часто болел, и лежа в кровати, подолгу разглядывал эти золотые витиеватые лианы по всей его поверхности. Рассматривая их, прослеживая взглядом весь маршрут рисунка, что-то воображая, мечтая, двигался мысленно по этой золотой лиане. Моя задача была, проведя взглядом по всей длине золотой лианы, вернутся к исходной точке. Коврик, наверное, всё-таки это была праздничная скатерть. Как она оказалась у нас, не знаю. Кто-то подарил из родственников? Наверное, от дяди Паши и тёти Фани. О них я расскажу позже. Здесь скажу лишь, что дядя Паша, Павел Викторович, был высокий красавец, с небольшой окладистой бородкой, наверное, лет пятьдесят. Он сочинял детские стихотворные сказки. Иногда читал их мне. Они были рукописные, на тонкой желтоватой бумаге, карандашом. Мне они очень нравились. Он дарил их мне. Как я теперь хотел бы почитать их. К сожалению, ничего не осталось.. В нашей семье фигура Павла Викторовича была окутана какой то тайной. Как то однажды я услышал тихий разговор о его дворянском происхождении, о его каких то приключениях. Говорили, что у него два высших образования. Всё это представлялось мне нечто загадочным. В воздухе витала тихая тайна. Судя по всему, это был очень талантливый человек с богатой жизненной биографией. Совершенно нереализованной.
Он со своей женой Фаней (не помню её отчества), ютились вдвоем в маленькой комнатке при сыроваренном заводе в Москве. Эта комнатка, я был у них однажды в гостях с мамой, поразила меня жутко неприятным резким запахом сыроварного производства. Теперь мне понятно, что это было, по-видимому, какое то подсобное помещение при заводе, которое они занимали, так как он работал на этом заводе. Поразили также очень уж тесные "просторы" комнатки, - две узкие железные кровати и между ними небольшой колченогий столик со стулом. За занавеской в торце комнаты, а она такая узкая была, - что то вроде места для одежды. Мы расселись на кроватях друг против друга, и пили чай с бубликами. Взрослые что то горячо обсуждали. О чём - не помню. Помню, дядя Паша горячо убеждал маму , о чём - не помню, да скорее я и не прислушивался. Я тянул маму скорее домой, запах сыроварения был нестерпимым. Боже мой, я сейчас думаю, как они бедные там жили... . Потом дядя Паша долго не появлялся у нас в гостях. Больше я его не видел. Я однажды спросил у мамы: "Что дядя Паша к нам не приходит, да и тетя Фаня тоже?" Мама объяснила мне, что именно не помню. Позднее я узнал, что дядя Паша повесился на спинке своей железной кровати...
В те годы я много болел. Несколько раз воспалением лёгких, чуть не умер. Антибиотиков тогда, понятно, еще не было. Впрочем, говорят, пенициллин уже где-то появился. Одновременно у меня обнаружился ревмокардит, разговоры про порок сердца, разные другие детские болезни, корь, ещё что то, как же без них я мог. Да, воспаления лёгких, одно за другим... Такая вот долгая "болезная" полоса у меня пошла.
Помню женщину врача, что мною занималась. Очень, наверное, была толковым врачом, такая деловитая, не терпела многословия. Постоянно в гимнастерке. На войне была врачом в санитарном поезде, курсировавшим с передовой в тыл и обратно. Такой вот "челнок" тех лет. В тыл с ранеными для лечения, на фронт - за новым "раненным пополнением". (Здесь, замечу, теперь мне уже не отделить собственные воспоминания, от того, что услышал в разные годы от мамы). Да, так вот - санитарный поезд, "состав" часто говорили. Точно, - "состав", когда шел с фронта, "состоял" из раненных. Страшный сгусток страданий и и жизненных неопределённостей, так и представляешь - тёмный шлейф боли тянущийся за его неспешным движением на восток (вспомнились русские
Землепроходцы, которые когда то "Шли встреч солнцу", пока не дошли до Тихоокеанского упора. И вот снова на восток...
Так вот этот поезд иногда шел неделю, другую, уступая составам, что двигались на запад с солдатами и вооружением. Далеко не всех раненых удавалось довести до тыловых больниц. Далеко не всех. Один раз санитарный поезд попал под бомбежку. Тут мало кому удалось выжить. Моей "докторше" повезло, осталась живой, но потеряла всех, кого везла лечить... Была ли у нее семья, не знаю. Меня она лечила с каким то "остервенением". Да, это то слово! Мама говорила, что я ей кого-то напоминаю. Она перепробовала на мне весь нехитрый арсенал тогдашних лекарств. И я каждый раз чудом выздоравливал. Её стараниями она добилась от поликлиники, где она работала, чтобы мне выдали путевку в санаторий в Мацесту, что около Сочи, для лечения ревмокардита - разного рода целебные ванны, сероводородные, кажется,- запомнился этот противный запах тухлых яиц. Ещё воспоминание: на "ванны" нас возили на автобусе всей группой больных детей. И вот одна песня особо запомнилась, мы её пели в автобусе по пути на ванны с особым рвением. "Гимн демократической молодежи": " Дети разных народов, мы мечтою о мире живём...", и припев после каждого куплета - здесь мы в азарте чуть не срывали голоса: " эту песню не задушишь, не убьёшь, не убьёшь, не убьёшь!". Сейчас эта песня уже забыта, а тогда была очень популярна.
Мне повезло с врачом, конечно. Соседка говорила моей маме, что наша участковая очень "сильный врач". Её все знают.
Сейчас я думаю, что моя "врачиха", работая после войны, как бы восполняла потери своих раненых, которых она теряла от полустанка к полустанку, в том страшном санитарном поезде, где она была "Военврачом", так это называли тогда.
Подтянутая, с гладко причёсанными русыми волосами, приятным, хотя немного сероватым лицом, с большими карими глазами. Морщины вокруг глаз, на лбу. Среднего возраста. Сейчас я думаю, что она была молода, но рано "повзрослела" в санитарном поезде за четыре года "постоянной прописки" в нем.
Я подолгу разглядывал ее, пока она о чем-то шепталась с мой мамой, поглядывая в мою сторону. Конечно, от меня не могло ускользнуть меняющееся выражения её лица, с тревожного на ласковое, когда я попадал в поле её зрения.
Но, как её звать, я и тогда не знал. Как то за ненадобностью.
Когда мы переехали на 14-ую Парковую улицу, мама, еще долго перезванивалась с нею. Она поступила на какие то курсы, связанные с повышением квалификации. Я слышал разговор, что ей пригодился богатый опыт моего лечения в качестве материала для диссертации. Может быть, это была шутка? Так это или нет, теперь уже не у кого спросить, ни мамы, ни папы давно уже нет в живых. Но совершенно очевидно, что я обязан ей жизнью. В те годы вылечиться и от менее сложных болезней было проблематично. Наверное, да что, наверное - наверняка, уже нет и её, вот уж поистине "железной леди", из той когорты людей, что выковывались в те годы на железном ветру испытаний, порывы которого не смогли их не только никуда "унести", даже сдвинуть с места, которое они выбрали для себя. Поди знай, есть ли сейчас такие? Конечно есть, не может быть иначе. Просто их пока не видно, не их время сейчас. Наверное.
Однако вернемся к нашей квартире.
Соседняя с нами по коммуналке семья - из относительно привилегированного "слоя" бюрократической номенклатуры. Глава семьи, как помнится, по фамилии Климкин, приносит периодически с работы продуктовые пайки. Были такие пайки для избранных в то "справедливое" время. Что делать, если благ на всех не хватает, то не пропадать же добру. Какие там были деликатесы! Помню, были длинные батоны из белого хлеба, красная и иногда черная икра, крабы в консервах "снатка", еще разное такое... . Но особенно меня потрясали белые батоны. Мама меня старалась не пускать на кухню, когда у соседей появлялся этот паек.
Но надо отдать должное соседям, они тоже старались не козырять этими пайками и как то стыдливо прятали их от нас. Но нет, не то что прятали, но старались не использовать их "прилюдно". Кухня то общая, коммунальная - два столика, газовая железная плита с металлическими краниками, вбок влево-вправо. За окном балкончик дугой, маленький. Не помню, чтобы он хотя бы раз открывался, всё-таки последний, восьмой этаж старого кирпичного здания, "поди-знай", да и зачем его открывать, что там на нём потеряли? Возможно, дверь на балкон вообще была заколочена. За ненадобностью.
Несколько странных воспоминаний. Вот впервые увидел мыло для лица белого цвета. Почему то запомнилось удивление от цвета и нежного запаха. Это у соседей в ванной осталось - в пайке было. Забыли забрать в комнаты. Попробовал втайне немного помылить руки. Много пены и приятный запах. Быстро смыл, подул на мыло, чтобы подсушить, могли "застукать".
И ещё. Тогда нельзя было пользоваться нагревательными приборами. Строжайше! Экономия электричества. Ходили периодически по квартирам комиссии, проверяли. Вот такая комиссия однажды нагрянула к нам - "Есть нагревательные приборы?" - кто то из родителей, - "нет, у нас нет". Я услышал - о святая простота - " как нет, вон там, в шкафу, под одеялами.."
Как там дальше разрешился конфликт, не помню. Думаю, что мирно. Учли, наверное, ситуацию, простили на первый раз, забрали нагревательный прибор и ушли. Не помню, как он вообще выглядел этот прибор. Тогда многие пользовались ими, прятали на свой страх и риск. Времена были послевоенные крутые, могли быть и серьёзные неприятности.
Помню ещё, как вернули радиоприёмник. Во время войны все радиоприемники обязаны были сдать на хранение - понятно вражеский голос можно было услышать. Тогда не было FM и УКВ. Но зато были "короткие" волны, значит, можно было прослушать, что не надо. Приемник оказался не тот, да и не работал. Не помню, куда он потом исчез.
Младший сын у соседей был моего возраста. Кажется, его звали Женя. Мы часто с ним играли. Я бывал у него в гостях. Его мать Мария Павловна (?) симпатичная блондинка, относилась ко мне вполне дружелюбно.
Еще был у соседей старший брат Рем. Его я не помню. Помню только, что он оказался замешанным в каком-то бандитском преступлении - было совершено убийство женщины с целью ограбления квартиры. Поговаривали, что это банда "Черная кошка". Недавно по телевизору прошел сериал про "Черную кошку". Был ли Рэм в той самой банде, или нет, теперь уже кто расскажет... Короче, он сел в тюрьму, повидимому, надолго. Помню, приходила девушка к соседям, плакала, как понял, его невеста.
Что было дальше с этой семьей - не знаю. Её дальнейшая судьба мне не известна. Контакт с ней прекратился, как только мы переехали на другую квартиру, что "дали" моему отцу "от работы". Мы переехали на 14-ю Парковую улицу, что около Измайловского парка. Там у нас уже было две комнаты в квартире без всяких там соседей. Это было так необычно. Дом был четырёхэтажный, одноподъездный. Такими домами тогда была застроена вся 14-ая Паковая улица. Говорят, что все эти небольшие дома строили пленные немцы. Сейчас все эти дома "снесены" и на их месте стоят современные многоэтажные панельные дома. Потом я вернусь к этому периоду жизни.
А пока, наша школа по Большой Калужской улице на противоположной стороне от дома. Иду сначала по левой стороне, той же, где и дом. Иду каждое утро, с портфельчиком, метров четыреста - пятьсот, перехожу на другую сторону, и немного углубившись во дворы, оказываюсь перед воротами своей первой "нормальной" школы. Обычное кирпичное четырехэтажное здание, небольшой двор. Школа, кажется, номер 16.
Школу плохо помню. Там я проучился четыре или пять классов, а может быть и все шесть. Чёрная деревянная парта на двоих, откидная слегка наклоненная крышка, как продолжение поверхности парты - для письма, внизу полка для учебников, портфеля - ранцев тогда не было. В центре парты дырка для чернильницы. Чернильницы - "Невыливайки", приносили с собой. Отличное чьё-то изобретение: небольшой цилиндрический стаканчик из керамики (пластмассы, стекла), размером примерно четыре на три см (высоты, диаметра), края плавно по всей окружности загибаются во внутрь в виде опрокинутого конуса. Таким образом, если залить в такую чернильницу чернила через этот конус, то вылиться наружу они уже не смогут, растекаясь по внутренней стенке чернильницы, никак не попадая в узкое горлышко опрокинутого вниз конуса, что по центру стаканчика.
Ручка для письма - деревянная палочка, на конце обхваченная металлическим пояском, куда вставлялось стальное "пёрышко". Пёрышко на конце имело раздвоенный тонкий кончик, с которого стекало немного набранных чернил. Окунул ручку с пёрышком в чернильницу и можешь пять- семь слов написать подряд. Если постараться больше задержать чернил на перышке, запросто можно было поставить кляксу в тетрадке. Но, конечно, бывали и особые ручки - из пластмассы, резные деревянные, наборные из пластмассовых колечек - это уже был предмет особого шика. Кстати, все ученические тетрадки, что до сих пор, на удивление, остались неизменными - зелёненькие, самые дешёвые, по 12 страниц - во всех в них обязательно присутствовала "промокашка", такой рыхлый листок бумаги, хорошо впитывавший чернила.
Да, вот ещё что - эти стальные перышки были очень разнообразными: для тонкого письма, для более толстых линий, позволявшие писать с более сильным нажимом, с меньшим, - из белого металла, из жёлтого, различались по форме.... . В портфельчике всегда имелось по несколько запасных пёрышек.
Ещё запомнилось дружное соревнование, кто лучше заполирует до блеска мелкую монетку на каменном подоконнике. Этим занимались на переменке в коридоре, прижав монету одним пальцем, лучше, для большего нажима, двумя - полировать, полировать... Долго полировать. Несколько дней иногда. Полированная поверхность получалась идеально зеркальной.
Каких-либо других воспоминаний о той школе, да и об учителях, у меня не осталось. Наверное, я был учеником не ахти каким. Много пропускал по болезни, наверное, поэтому. А может быть, просто был лентяем. Наверное, и то и другое. Теперь уже, у кого спросишь, да лучше и не надо.
Директор школы - мужчина. Помню, еще был в классе отличник, Вечно его ставили в пример... Больше, как ни пытаюсь, ничего не могу вспомнить о школе и своей учёбе в ней. Как то даже странно. Да вот ещё что, кажется, была у школы своя котельная, Зимой топили. Во дворе - гора угля. Теперь уже точно всё. Если что вспомню, потом припишу. Ящик воспоминаний о первой половине учёбы в школе, в моей голове, исчерпан.
Два года ( или уже три?) назад захотелось навестить свои пенаты. Доехал на метро до "Октябрьской", троллейбус "четверка"... И вот я около того самого дома. Задираю голову вверх - балкончик овалом опоясывает кухонную дверь всё на том же восьмом этаже. Рядом та самая "триумфальная", пардон - "Академическая", парадная арка, в глубине которой особняк бывшего президиума Академии наук - на фронтоне арки написано по-прежнему "Президиум Академии наук СССР". Хочу пройти во двор дома. Не могу. Всюду все блокировано для входа железными калитками с замками. Только для жильцов дома - у каждого, надо думать, персональный ключ. Наконец нахожу одну единственную открытую калитку для входа. Ладно. Вхожу. Ноги сами меня несут к моему подъезду. Ну конечно, замок, на парадной двери, как полагается. Снова ладно. Посмотрю окрестности. Ничего не узнаю. Весь двор буквально заставлен дорогими иномарками машин. Ну да, Ленинский проспект. Престижное место. Хочу выйти в примыкающий ко двору сквер, где мы бывало... Не могу. Сквер изолирован от двора металлическим забором. Но где то должна быть калитка. Жильцы же, как то проходят в сквер. К тому же раньше, это вообще, по существу, была часть двора . Ладно, всё более раздражаясь, начинаю поиски этой Калитки. Дом довольно длинный, Иду вдоль забора. Вдоль забора плотный строй машин. Приходится учитывать их присутствие, всё время вздрагивая от включаемых сигнализаций . Невольно подумал: из окна наверняка уже нервный владелец щелкает затвором (шутка). глядя на этого странного человека, что то вынюхивающего около его "Мерса". Но нет, он перешёл дальше к другой машине.. . Ладно, короче, дверь найдена. Ура! Обычная железная дверь, такая, как в квартиру. Ну, как я не догадался заранее - заперта . Ну понятно, выход со двора может быть только у жителей этого "придворового" дома. Вход во двор - одна калитка выделена для общего пользования в порядке исключения, не запирается - мало ли гости там к кому... А вот выход в придворовый сквер, это уж будьте любезны.
Ну что мне было делать? Конечно, я понимал - этот большой сквер, где мы резвились когда-то пацанами, плавно переходит в Нескучный сад, и уж там огородить его длинным забором было бы уж чересчур смело даже для обладателей Мерседесов, поэтому они, жители, огородили его от разных пришельцев на ближних подступах ко двору. Можно было снова выйти со двора и окольными путями попасть сначала в Нескучный сад, а из него уже в мой сквер. Вот так я и стоял довольно долго в нерешительности, крутя в голове что предпринять. И тут мне повезло. Сзади меня возник довольно молодой мужчина, скорее можно сказать парень, лет эдак 20 - 25, явно имеющий отношение к Вольво, что стояла около этой калитки. Он подошел ко мне и, ничего не говоря, остановился рядом. Был он скромно, по спортивному, одет и выглядел вполне дружелюбно. Он спокойно ждал объяснений, что делает здесь около его машины и этой двери - калитки, этот, судя по его странному поведению, явно чужак. Я коротенько объяснил ему мою ситуацию, что-то вроде того, что вот мол раньше, да, господи, каких-то 70 лет назад, я жил в этом доме, с тех пор ни разу здесь не был и вот хотел, понятно, глупо все это выглядит, навестить, так сказать, провести ревизию воспоминаний, выяснить что мне приснилось, а что было на самом деле. Да, конечно, старческие причуды.. . Ну, в общем, в таком духе.
Да и вот, говорю ему, дверь- калитка на замке, а как быть мне с ключом, которого у меня, как не было 75 лет назад, так и нет.
Молодой человек, не перебивая меня, выслушал. Выслушав, неожиданно рассвирепел. - Суки! Я так и знал, что будут проблемы с этой чёртовой калиткой! Как можно так делать! Скоро, суки собственные задницы будут запирать на замок, чтобы их дерьмо кто-нибудь не присвоил! - Я вас понимаю - это уже ко мне, - Конечно, ключ сделаем сейчас. Он полез в машину - да машина, в самом деле, была с ним знакома. Вытащил откуда - то из нее ключ, обычный ключ от входной квартирной двери, и быстро открыл калитку.
Я поблагодарил и направился было воспользоваться открывшейся (в прямом смысле слова) выходом на "волю".
- А скажите, пожалуйста, - вежливый товарищ, подумал я, - скажите, что в 45-м 46-м годах, здесь не было забора? И что ... в сквер можно было запросто пройти?
- Да тогда вообще было мало заборов в стране. Мало что надо было охранять. Наверное, поэтому. Другое дело заборы особого назначения. Ну, это уже не относится к скверам и дворам. Парень проявлял искренний интерес. Понятно, для него 70 лет, это - как до нашей эры. Мне некуда было торопиться, к тому же парень становился и для меня интересным.
- Да, тогда не только заборов, но и машин было мало. Ну да, конечно, мне отец рассказывал, что тогда машины были в основном те, что после фронта списывали. Виллисы, Студебеккеры ... Отец всю войну прошел, за "баранкой", так и до Варшавы дошел. Дальше контузия. Списали. После войны продолжал шоферить. Сначала в колхозе. Потом перебрались... Так вы в этом доме, говорите, жили в те годы. Надо же. А вот скажите, мне здесь один говорил, что в этом доме жил Карандаш. Ну знаете, первый наш самый знаменитый клоун.
- Да, точно. Вон в том подъезде. Третий, кажется. Четвертый, да, четвертый. Да, да знаменитая "Клякса" - черный скотч-терьер. Он всегда с ним выступал. Редкая тогда была порода.
- И что у него была уже в те годы какая то легковая машина?
Чувствовалось, что мой "ключник" был большим любителем машин.
- Да у него был трофейный "Опель- кадет" Кто то ему подарил, с фронта приволок. Это с нее мы сразу после войны начали делать свой знаменитый Москвич 401. Точная копия опеля.
- Да я знаю, это сейчас большой раритет. Говорили, что Карандаш" попал в опасную немилость властей.
- Кстати, его фамилия Румянцев. Был кумиром тех лет. Популярность была в народе громадная. Сейчас он уже подзабыт. А тогда его злободневные шуточки шли в народ - вы слышали, Карандаш- то вчера на представлении в цирке такое сказанул... И вот одна такая шуточка чуть было не посадила его на нары...
- Это что за шутка?
- Однажды он вытащил на арену большой мешок с картошкой. Сел на него и сидит. Ну, здесь по ходу, напарник ему и говорит " что ты сидишь на мешке с картошкой, садись вон кресло удобное". Что то в этом роде. А он: "Подумаешь, я сижу на картошке. Сейчас вся страна на одной картошке сидит". Понятно, за такую шутку можно было в те годы и на лесоповал загреметь. Но пронесло. Несколько месяцев его не было видно, потом опять появился на арене. Но шуточек уже острых не было. И популярность его стала падать...
Потом мой новый "полузнакомый" долго, с явным интересом, расспрашивал о тех давних временах. Я был для него в качестве неожиданно возникшего "динозавра". Он был уверен, что они вымерли. А тут один сам пришел. Ключ ему даже дал от калитки.
Но мне уже хотелось побыстрее воспользоваться открывшимся выходом в сквер моего детства. Я еще раз поблагодарил его.
- Да, что вы, что вы. Не стоит благодарности. Это вы извините, что эти суки теперь готовы все запереть. Мне отец говорил,... да он умер, "Сынок, жизнь счас такая, смотри, не скурвись", я запомнил. Уже давно умер. Да, раны стали открываться. Много пришлось работать после войны. Нас трое. Еще брат у меня и сестра. Я старший. Ну, мне тоже пришлось после девятого. - автоправа и по стопам папани. За баранку. Помните песню "Крепче за баранку держись шофер..., чтобы не пришлось в семье плакать"
- А когда же на такую дорогую тачку удалось заработать?- осторожно полюбопытствовал я
- Да нет, я шофер по найму. Живу здесь недалеко. Хозяйка звонит. Я приезжаю. Вот вызвала. Приехал. Счас позвоню, скажу задержался, пробки. Да нет, окна у неё не во двор - заметил он беспечно.
Сквер оказался никак не похожим на тот, что в моих воспоминаниях. Всё такое ухоженное, расчищенное. Вот овраг. Тот самый. Это же овражек, оказывается всего лишь. А тогда зимой с него не всякий мог на лыжах. А иногда одну крутую лыжню поливали водой и отчаянные смельчаки - на коньках. Конечно, если девочки были поблизости.
Коньки продавались отдельно от ботинок - лезвие конька под стальной пластинкой. Не помню что-то про ботинки. Мы во дворе катались так: коньки прикрепляли к валенкам веревкой. . Затягивали её деревянной палочкой, там, где носок, чтобы потуже. И вперед! Конечно, надо было не забывать про палочку, что притягивала конек к валенку. Да нет, нормально катались. Никто не роптал. Все были довольны.
В ходу были коньки трех типов. "Норвежки", это те, что беговые, длинные такие, "Канады" - это хоккейного типа, "Стрелки" - почти не закругленные впереди. Ну, это вообще, только по хорошему льду. Где ж его взять. Обычно были в ходу универсальные "Канады".
Позднее, года через два, мне купили, я хорошо катался на коньках, настоящие "норвежки", гоночные, как тогда говорили. Я любил гонять на коньках, особенно по ледяным дорожкам парка Горького. Тогда заливали льдом весь парк, все дорожки, проходы, скверы, площади парка. Весь парк Горького - сплошной рай для любителей покататься на коньках. Понятно, бесплатно. Вообще я не помню, чтобы в те годы что то было платно, кроме, конечно, магазинов. Но катание в парке, это уже было позднее, не сразу после войны. Где то в конце сороковых - начале пятидесятых. В парке музыка, хорошо освещено, много народа на коньках. Без коньков зимой, там тогда нечего было делать. Небольшие буфетики. Пирожки с картошкой или с яйцом и капустой. Очень всё вкусное. Горячий чай. Скамеечки, можно отдохнуть. Других "культурных" развлечений у нас не было.
Да вот еще что вспомнил, коньки мне заточили в мастерской, где точили тогда коньки самой Марии Исаковой! Конькобежный кумир тех лет. Я этим очень гордился, и все это знали. Теперь почему то о ней забыли А это была наша первая чемпионка мира в первые послевоенные годы. Гордость нашей страны.
Отвлекся. Сквер. Вот тот арочный мостик. Вот здесь были раскуроченные ящики с минералами из музея. Сейчас все очень аккуратно, отреставрировано. Красный кирпич мостика пламенеет на солнце. Я сфотографировал. Есть фотография в Контакте.
А вот и та громадная лиственница, что помнит всё про нас. Стоит, как ни в чём не бывало. Подошел, как к старой знакомой. Сказал просто без высокопарных слов и интонаций, не громко, но внятно: " Привет, Вот и я. Знаю, что помнила и ждала. Я тоже". Дерево молча кивнула в знак согласия. Для этого по вершине пробежал легкий ветерок. Понятное дело, за столько лет не подружится с ним. Я обнял мощный заскорузлый ствол, раскинув руки, как мог широко, не обхватив и половины ствола. И тут я почувствовал пальцами левой руки нечто неприсущее дереву. Я обошёл дерево и увидел доску, прибитую к стволу. Небольшая такая доска, прибитая вертикально. От нее тянулись какие то полусгнившие верёвки. Как я это сразу не заметил. Мне всё стало понятно, зачем я здесь. Я принялся отдирать эту старую доску. Зачем её прибыли, для каких "радостей"? Ржавые гвозди не поддавались. Но я, в конце концов, всё-таки оторвал доску. Бросил на землю, недалеко, чтобы с вершины дерева было видно. Из тех дырок, что были сделаны гвоздями, выкатились небольшие слезинки смолы.
Вот теперь можно возвращаться. Бодро крикнув: "Ну, я пошел, мне пора. Да, конечно, ещё встретимся. Не стоит благодарности за доску. Понятно, что дай Бог, и тебе тоже".
У меня есть фото, даже несколько, этого дерева. Надо будет тоже выложить "В контакте". Хотя, здесь особый случай. Необходима уверенность, что это будет правильно понято. Лиственницей, понятно.
Да, вот ещё что из этого куска воспоминаний. Хотел было зайти в тот самый Минералогический музей. Он здесь же за тем овражком, о котором я выше упоминал. Музей оказался на реставрации. Он у меня в плане. Интересно посмотреть экспозицию. Может кто-нибудь из служащих что то помнит о тех послевоенных временах. Да нет, пожалуй, интервал времени не позволяет. Слишком уж. Но может, есть фото, какие-то материалы, рассказывающие историю музея. Я бы полюбопытствовал, с удовольствием.
Если что вспомню интересного из тех лет, дополню. Сюда впечатаю.
Перечитал. Длинновато и сумбурно. Начал было редактировать. Передумал.
Зачем выкладываю в интернете? Всё изложенное сугубо личное и потому наверняка малоинтересно для других. Есть, впрочем, тайная надежда - кто-нибудь отзовется из тех, кто причастен к тем годам и тем обстоятельствам. Хотя..