Аннотация: А какой бы Вы задали вопрос каллиграфу?
Мне говорили о его закрытом нраве. О том, что этот старик почти никого не пускает в свой дом, особенно женщин. Держа в руках его работы, я думала, что гениальность этого каллиграфа, должно быть, соответствует его тяжелому характеру.
Мне говорили, что он разговаривает со своими умершими предками. Что именно они ведут его калам (1) так ровно и плавно, словно сам Аллах прикасается к бумаге.
Мне говорили, что он живет уже второй век. Будто он родился еще в Османской империи и учился у лучших мастеров прошлых столетий - именно поэтому он не выходит из своего дома и никого в него не пускает, что вероятнее всего мастер Баязид - призрак, лишь тень давно почившего оттоманского каллиграфа.
Мне говорили, что к себе он подпускает только своего подмастерье. Его время от времени видят покидающим дом каллиграфа, чтобы купить чернила и бумагу для старого мастера. Устаз (2) принимал заказы только по электронной почте, чтобы избежать любых контактов с мирянами, а отправлял их подмастерье уже почтой традиционной.
Когда мне в руки попал электронный адрес каллиграфа Баязида - моего таинственного кумира, чьими репродукциями были увешаны стены спальни, я, без всякой надежды на ответ, решила написать ему. Я знала, что, даже не ответив на письмо, он поймет меня. Что мои слова будут услышаны непревзойденным мастером на берегу Босфора.
Все дело в том, что я тоже каллиграф. Арабская каллиграфия всегда была для меня недостижимой мечтой, источником бесконечного вдохновения, "дыханием" настоящей меня. Но жизнь берет свое. И вместо каллиграфии я занимаюсь обычным леттерингом (3) - красивые буквы, созданные моей рукой, украшают рекламные буклеты, поздравительные открытки и приторные свадебные приглашения. Никакой связи с Богом, никаких вековых традиций, никакого таинства священных коранических текстов. Никакого присутствия предков в примитивных современных шрифтах.
" Досточтимый устаз Баязид! Репродукциями Ваших работ вот уже много лет украшены стены моей спальни - они разделяют со мной моменты одиночества, счастья, отчаянья и смятения . Они видят все, что происходит со мной за закрытой дверью комнаты.
Я - каллиграф, но современное течение жизни и мое местоположение ( я живу не на Востоке) не дают мне отдаться любимому делу - исламской каллиграфии. Я чувствую в себе способности создать нечто, что оставит мое имя в веках - я знаю как создавать шедевры, но я не знаю чему их посвятить. Люди говорят, что Вы творите, ведомые руками предков, что чувствуете их присутствие. А я потеряна, оторвана от дома. Когда-то моя жизнь была полна голосами семьи, но время забрало многих из них - старшие поколения больше не с нами. Теперь у меня в голове звучат незаданные вопросы, неполученные ответы хранителей прошлого - моих предков. Сегодня я цветок со слабыми корнями - я не могу цвести, не могу быть сильной, не могу восхищать окружающих. Я не чувствую единства, непрерывности рода, которому принадлежу. В моих работах нет святости жизни в Боге.
Я верю, что Ваши работы помогут мне прийти к себе, вернуться к истокам. И заранее благодарю Вас за это.
С бесконечным уважением,
Потерянный Каллиграф ".
Мое удивление нельзя преувеличить, но мастер ответил мне. Вечером того же дня я получила письмо с приглашением приехать в гости как только у меня будет такая возможность. И адрес с указанием обойти дом и позвонить в дверь в заборе с северной стороны.
За окном такси в голубоватой дымке утреннего тумана проплывал Стамбул. Промозглость зимнего города оседала крупными каплями на стекле. Меня везли в Эйюп - самый традиционный мусульманский район, полный мечетей и старых кладбищ. Раньше Эйюп был маленьким городком под боком Стамбула, его называли Городом Мертвых из-за большого количества погостов, но потом большой сосед поглотил Эйюп, сделав его лишь районом - там и жил сварливый старец Баязид.
Дом каллиграфа выглядел уставшим, поведавшим не одно поколение не только Турецкой Республики, но и Османской Империи. Однако, он , отнюдь, не был запущенным или ветхим, напротив, ухоженный, хоть и аскетичный фасад выдавал своего педантичного обитателя.
Высокий забор скрывал садовый участок и бОльшую часть дома - увидеть или узнать что-либо о его жителе не представлялось невозможным. Как было указано в письме, я обошла дом в поисках двери с северной стороны. С колотящимся в горле сердцем моя рука нажала на звонок. Вокруг стояла "негородская" тишина - ни одного человека, ни одного голоса, раздающегося хотя бы издалека. Словно я перешагнула невидимый портал и оказалась в параллельном мире. Время шло медленно, мне казалось, что между звонком и настоящим моментом прошла уже целая вечность. Однако чего ждать от старика - я понимала, что каждый шаг дается пожилому человеку с трудом.
Наконец дверь открылась. На меня смотрел смуглый мужчина лет тридцати пяти с черными "улыбающимися" усами и большими карими глазами.
- Добро пожаловать, - прозвучал мягкий голос.
- Спасибо, - сказала я, замешкавшись, - я по приглашению мастера Баязида... я разговаривала с ним в электронных письмах, - мои щеки пылали от волнения, а речь была сбивчивой и нервной.
- Я знаю, я помню, что приглашал Вас, очень рад, что вы смогли приехать там быстро. Простите, что пришлось долго ждать - я работаю над очередным заказом, у меня руки были в чернилах. Проходите.
В этот момент земля ушла у меня из-под ног, перед глазами все поплыло. Передо мной стоял тот самый великий мастер Баязид. Не сварливый старик, не призрак. А мужчина средних лет с добрым открытым лицом и испачканным чернилами джемпере.
- Вам нехорошо? - испуганно спросил Баязид.
- Нет-нет, просто голова немного закружилась от долгой дороги, я в порядке.
Мне казалось, что сейчас весь мой мир если не рухнул, то перевернулся, изменился до неузнаваемости. Я была удивлена и даже немного обижена - все то, во что я верила оказалось, в какой-то мере, ложью - я чувствовала себя обманутой, хотя на это не было никаких серьезных оснований.
Как только мы зашли в дом, Баязид предложил мне чай.
- Вам нужно поесть, вы выглядите бледной. Присядьте пока в гостиной, а я все принесу.
- Не стоит беспокоиться, я не голодна!
- Любая хорошая беседа начинается с чая. А чай без пахлавы или хотя бы свежего симита (4) совсем не по-турецки. Особенно, если речь идет о гостях, прибывших издалека. Отдыхайте.
Я стала осматриваться вокруг. Это была традиционная турецкая гостиная - с портретом Ататюрка, тяжелыми бархатными портьерами и серебряным кофейным набором на столе. В доме не ощущалось присутствие современности. Все было таким, как в книгах Орхана Памука (5) - по стенам буквально стекало безвременье.
На столе передо мной возник турецкий чай в стеклянном стаканчике с тонкой талией, называемом "армуды". Этот чай выращивали в провинции Ризе и называли "заячей кровью" из-за насыщенного красного цвета. Турки всегда очень чтили этот напиток, без которого не обходилось ни одно мало-мальски значительное мероприятие. Потом к чаю присоединился свежий лахмаджун (6) и медовая пахлава.
Меня удивило, с какой легкостью этот турецкий мужчина орудовал на кухне, обслуживая женщину, которую видел в первый раз - эта картина совсем не совпадала с моими представлении о восточном мужчине, посвятившем свою жизнь любимому искусству Аллаха.
Скованности моей не было предела, но я все равно медленно поглощала еду. Баязид же пил чай и с улыбкой смотрел на свою растерянную гостью. Расправившись с угощением, я сжала теплый стаканчик с чаем и немного развернулась к каллиграфу, чтобы начать разговор.
- Спасибо большое, все было очень вкусно.
- Не за что, пусть будет во благо.
- Я к вам тоже не с пустыми руками. Я привезла подарки с моей Родины, надеюсь, вам понравятся, - нащупав на полу два подарочных пакета, протянула их мастеру. А про себя корила себя за то, что мои подарки больше подходили старику, чем молодому мужчине.
- Спасибо большое, но не стоило утруждать себя, - Баязид робко улыбнулся и как-то немного по-детски прижал к себе пакеты. Было видно, что он не привык ни к гостям, ни, тем более, к подаркам.
- Нисколько не утруждалась, для меня это честь, - после этих слов в воздухе повисла неловкая пауза - щеки каллиграфа слегка подернулись румянцем смущения.
- Вы кажетесь растерянной, все в порядке?
- Хм...да. Все отлично. Я... просто... рассчитывала увидеть вас немного другим.
- А, теперь я понял! Вы ожидали увидеть старика!
- Или даже призрак. Именно так про вас говорят. Мне, правда, очень неловко это говорить.
- Пустяки. Я знаю все, что обо мне говорят. Вы не виноваты, я веду закрытый образ жизни и почти не принимаю гостей - людям просто неоткуда узнать правду, - каллиграф говорил это со снисходительностью, ничто не выдавало в нем осуждения.
- Но вы же выходите из дома, так? Почему никто не видел вас? - спросила я, пытаясь не выдать любопытства.
- Почему же не видели? Видели и не раз. Но все ждут старика, выходящего из дома. А когда видят меня, думают что я помощник или подмастерье.
***
- Все мои работы для меня как дети. Потому я не хочу видеть людей, которым отдаю их. Вдруг они мне не понравятся? Поэтому принимаю заказы по электронной почте, а отправляю обычной - так мне не придется встречаться с заказчиками лично. В моей голове владельцы моих каллиграфий похожи на дорогих мне людей. Так мне проще их отпускать.
Баязид показывал мне свою мастерскую. Чистую и аккуратную. В ней хранились оригиналы многих каллиграфий, репродукции которых висели в моей комнате. На одной из полок покоился каллиграфический дервиш в бордовом паспарту. Баязид заметил, что я остановила взгляд на этой работе, и повлек к заветной полке.
- Знаете, что здесь написано?
- "Будь тем, кем ты кажешься или кажись тем, кто ты есть" Джалал-ад-Дин Руми (7)...
- Верно...
В тот момент я не знала, что этот "танцующий дервиш" уже принадлежит мне.
- Все это время я думал над вашим письмом и над тем, что отвечу, когда вы приедете. Но так и не придумал ничего, что соответствовало бы вашим ожиданиям - а именно мудрости старца-каллиграфа, - Баязид смущенно и немного грустно улыбнулся, не зная того, что я уже давно простила его за обманутые ожидания. - Но знаете, когда я был совсем маленьким, мама отвезла меня на отдых в Гиресун - город на побережье Черного моря. В один из дней туда приехал бродячий театр. Мама купила билеты и мы пошли на представление. Там было много детей с родителями, все они заворожено смотрели на диковинные вещи, которые творили на сцене актеры театра. Но вдруг один из артистов обратился к детям в зале:
- Дети, скажите, как мне нарисовать круг вокруг себя так, чтобы куда бы я ни шел, не мог из него выйти?
В зале зависла тишина - дети и их родители пытались решить эту, на первый взгляд, неразрешимую задачу.
- Может так? - спросил актер и нарисовал мелком на полу вокруг себя круг, но стоило ему сделать шаг - и вот он уже за пределами кругами. Шли минуты - а ответа все не было. Тогда актер взял мел и провел непрерывную линию прямо на своем пиджаке, таким образом поместив себя в круг - куда бы он теперь ни шел, но пределы круга он покинуть так и не смог.
- Вот этот круг - это семья, наши предки. Он нарисован на нас самих. Хотим мы из него выйти или нет - это невозможно. Наши корни - земля под ногами, наше прошлое. И все это не найти и не потерять - это часть нас. Моими руками не ведут умершие предки, они не являются мне - я, как и все люди, скучаю по ним, изо всех сил стараюсь удержать их в памяти. Белоснежный лист бумаги напоминает мне кожу моей мамы, ее шелест - шелест страниц книги, которую читал отец. Но это все. Ни Аллах, ни мои предки не разговаривают со мной. Но я разговариваю с ними. Подойди сюда, - Баязид жестом подозвал меня к себе и пододвинул белый лист, - ты ведь мечтаешь заниматься исламской каллиграфией?
- Да. Но это просто мечта. Я ни арабского, ни персидского не знаю в достаточной мере.
Баязид молча взял чернильницу и калам:
- Позволишь взять твою руку?
Я протянула дрожащую руку, Баязид положил в нее калам, потом мягко зажал в свою:
- Закрой глаза и слушай.
Баязид вел мою руку плавно, вырисовывая витиеватые арабские слова. В скольжении калама я слышала шорох дедушкиной ручки по бумаге, когда он работал поздними вечерами, а на стопке бумаг мерно дышал дремлющий черный кот с желтыми глазами. Все это я видела так четко, словно сейчас стояла перед ними - как тогда, много лет назад.
Когда Баязид перестал вести мою руку, я открыла глаза - "Успех принадлежит лишь Аллаху". В каком-то смысле это была первая, созданная мной исламская каллиграфия.
Приехав сюда, я за несколько часов потеряла кумира и приобрела его вновь. Я получила ответ на вопрос - и заключался он не в рассказе Баязида о бродячем театре, а в самом Баязиде - мужчине, который, не смотря на исключительный талант в самом близком к Аллаху искусстве, был одиноким человеком без ответов на многие вопросы и тоской по близким. Никакие мертвые предки не нашептывали ему гениальные каллиграфические мотивы, и он не был призраком Османских времен.
Да, теперь все выглядело для меня иначе. Мой мир изменился. Из него ушел недосягаемый, мудрый старец с ответами на все вопросы, но в него пришел реальный человек, который вот так взял мою руку в свою и исполнил мечту. Смог бы это сделать тот самый ворчливый мастер?
Я все еще чувствовала робкое дыхание Баязида в своих волосах, как он вдруг прервав мои размышления, спросил:
- Может еще чаю?
1) Калам - письменная принадлежность, остро отточенная тростинка, применяется для арабской каллиграфии;
2) Устаз - старец, учитель;
3) Леттеринг - это креативно начертанное слово, сочетание слов или целая фраз;
4) Симит - турецкий бублик;
5) Орхан Памук - современный турецкий писатель, Нобелевский лауреат;
6) Лахмаджун - популярное восточное блюдо. Основу блюда составляет тонкая хрустящая хлебная лепёшка, на которую укладываются мясной фарш, помидоры и/или томатный соус, болгарский перец, лук, чеснок, зелень, чёрный перец, орегано;
7)Джалал-ад-Дин Руми - выдающийся персидский поэт-суфий.