Паша курит и нервно наигрывает какую-то мелодию на гитаре. Он чувствует, что очень устал. Он впервые чувствует понятие "одиночество". Оно такое круглое, охватывает тебя со всех сторон, обтекает, и ты в нем колышешься, как в теплых волнах озера. А еще он чувствует: хорошо, что на другом конце холодной Вселенной есть Вера.
Центр Москвы. Четвертое окно снизу.
Здесь живет девочка с длинной гривой рыжих волос, девочка слишком нежная и хрупкая, чтобы не напоминать эльфа. Девочка Кристина.
Живет? Здесь живет эта девочка? Нет, сейчас здесь мучительно умирает от боли девочка Кристина. Во всяком случае, она уверена, что умирает. Вчера ее изнасиловали двое людей, которых она привыкла считать своими друзьями. Friend that bleeds is better.
Кристина никому ничего не скажет. Она стонет, она плачет, она сломалась, как фарфоровая статуэтка, на которую она так похожа. Но она никому ничего не скажет.
Кристина не выключит свет. Потому что в темноте все чувства и ощущения обостряются. Ей нестерпимо больно и страшно при одной мысли о темноте. Поэтому посреди ночи в числе миллионов оранжевых окошек горит еще одно - окошко хрупкой девочки-эльфа Кристины.
Юго-запад Москвы. Двенадцатое тусклое окно слева.
Алина безмятежно спит, одну руку заложив за голову, а другую положив на живот. Смуглый пальчик красиво объят гладким золотым обручем. Максим, невесомо касаясь, убирает волнистую прядь с ее лба.
Он думает, что это невероятное счастье - каждую ночь засыпать с самым лучшим человеком планеты.
Он думает, что похож на героя книги Кундеры, потому что чувствует невыносимую легкость бытия.
Он думает, что не похож на героя книги Кундеры, потому что его не напрягает легкость бытия, а, напротив, он пьет каждую минуту жизни, как роскошное старое вино - любуется цветом, наслаждается ароматом и смакует - каждый глоток.
- Вот тебе мое сердце - рви его на бумажки.
Три месяца назад Алина и Максим поженились.
Долгопрудный, четвертое окно снизу
Баба Катя суетится на кухне, лепит котлеты, о которых все многочисленные родственники слагают легенды, печет яблочный пирог и настаивает клубничный морс. Сегодня приедет внученька Мариша - единственная отрада в жизни. Расскажет, что там в мире нового делается, на большой земле - в Москве.
Хорошо ли ведет себя моя детка? Не дружит ли с плохими ребятами, не садится ли в чужие машины? А то сейчас ребята пошли - никому верить нельзя.
Ворча таким образом, баба Катя усаживается в сверкающей чистотой кухне и придирчиво оглядывает обстановку. Поправляет и без того аккуратно лежащую подушку на табуретке. Звонит телефон.
- Ба, ты как там? Не хвораешь?
Баба Надя настораживается. Что еще за вопрос? Опять передумала приезжать, что ли?
- Похвораю и кончу! - отрезает она. - А что такое, детка? Ты в дороге уже?
- Ба, я не смогу приехать. Ну просто дел полно. Не успеваю ничего, понимаешь? Ну извини... В другой раз! Давай, ба, я побегу, созвонимся!
Еще минуту назад деловитая и собранная баба Катя сидит теперь потерянная, совсем старенькая и будто усохшая. Еще один бессмысленный день...
А кто все это съест? Выбрасывать опять. Слишком много работает Мариша, бедная детка. А как одиноко здесь. Кабы Москва, так легче, поближе к своим, можно было б даже самой в гости выбраться. А отсюда далеко, на полпути упаду где-нибудь.
Убрав еду в холодильник, баба Катя отправляется спать.
Северо-запад Москвы. Восьмое снизу оранжевое окно.
Марина сходит с ума в своей маленькой комнате. Даже верный пес не спасает. Тычется в руку, облизывает, поскуливает. Она морщит лоб, ей хочется рыдать в голос. Хватается за телефон. За обычный. Потом за мобильный. Никто не пишет. Поздно. Ничком бросается на диван. Мечется. Мама ничего не поймет. Сестра тем более.
Мне срочно нужна шоколадка или ром! Моему растущему организму сию минуту необходим серотонин, мать вашу! А всё оттого, что вы считаете меня (меня! девушку с чувствительной поэтичной натурой!) невежливой, пытаясь мной манипулировать и слыша в ответ мой категорический отказ. Оттого, что вы за спиной друг друга поливаете один другого грязью, используя для этой цели мои неблагодарные уши, а уже через минуту улыбаетесь друг другу милыми улыбочками... Тьфу! И вам неприятно, что я так свободно-откровенна; что на моём лице всегда красноречиво написано то, что я о вас думаю; что я не намерена, чёрт побери, вписываться ни в какие ваши долбаные рамки!
"Ты знаешь, это невежливо - как ты себя ведёшь!.."
Плевать я на них хотела, вот что.
Ненавижу ваш фальшивый игрушечный мир. Не хочу быть одной из вас. Не хочу жить.
Марина не может спать. Кусает губу. Глаза сверкают решимостью. Она набирает номер Сережи, своего бывшего, потому что с Верой этот фокус больше не пройдет. Да и где она, эта Вера? Еще одна вероломная подруга, свалившая при первых Марининых проблемах. Голос Марины дрожит и срывается, она плачет:
- Сережа? Прости, что разбудила. Понимаешь... я звоню попрощаться, не могу больше... Прости... за всё...
На последних словах это уже шепот.
Северо-восток Москвы. Пятое снизу окно.
Серега сегодня дико устал на работе. Он спал и видел во сне, как Дед Мазай топит Муму, приговаривая: "Ты была плохим зайцем. Прямо скажем, никудышным зайцем ты была!" Серега очень жалеет, что не выключил телефон на ночь, как рекомендовала умудренная опытом Верка. Он очень жалеет, что когда-то Александр Белл придумал чертов телефон.
- Марусь, ну что опять? Ну прекрати ты, ёлки зеленые...
На том конце провода слышатся короткие гудки. На этот раз Сергей не вызывает "неотложку" на адрес Марины, как в прошлый раз, испугавшись ее фатального прощания. Он просто откидывается на подушку и погружается в мрачный глубокий сон, снятый для него Тарантино, ибо видится ему кровь, кишки по всему околотку и жгучие испанки, истекающие текилой..
Восток Москвы. Пятнадцатое снизу оранжевое окно.
На двери комнаты висит табличка. С одной ее стороны написано "Добро и здравно пожаловать!". С другой: "Уёбен Sie bitte!". Вместо кроватей в разных углах комнаты лежат два матраса. Ксюша сидит на одном из матрасов с ноутбуком и вспоминает в ЖЖ прошедшие сутки:
"В. с С. вчера опять поссорились, и меня не покидало чувство, что без моей вины не обошлось. С. ревнивая, а В. ценитель... эм... прекрасного. Больше не пойду к ним в гости, ну их в баню. Однако сейчас о другом... Ночью В. лег в маленькой комнате, а мы с ней - на двуспальном диване в большой.
Что происходило до, я помню смутно. Мы говорили совсем недолго, совсем неважное. Но момент, когда мы стали целоваться, помню отлично, со всеми будоражащими ощущениями. Она была убийственно нежной, одурманивающе... Одна из тех, при близости с которыми создается впечатление окутывающего вас облака... Человек-облако... К тому же без штанов. Ничего не было, не было секса, мы просто долго целовались, шепотом обменивались какими-то незначительными репликами, невесомо гладили волосы, губы, руки друг друга, обнимались...
Но это была одна из самых прекрасных ночей любви в моей жизни. Не любви к женщине, а любви к ближнему, любви-понимания и единения.
Я с тобой. Я не предам.
Мужчины удивительно недооценивают женскую солидарность".
Отложив ноутбук в сторону, Ксюша журит себя за эксгибиционизм, растягивается на матрасе и включает итальянскую музыку. Спать... Вкусно...
Юго-восток Москвы. Шестое снизу окно.
Мама садится в кресло напротив Веры:
- Знаешь, сегодня умер сын одной моей знакомой. 27 лет парню... Очень хороший, светлый был человек. Такое солнце. Шел по улице, поскользнулся на льду, упал на спину, ушибся головой и сразу умер. Вот где настоящее горе. Все такие мелочи в сравнении с этим.
Вера задумчиво молчит в одну точку. Ей кажется, что это очень хорошая, быстрая, легкая смерть. Такие дела...
"Есть с огромными крылами. А бывают и без крыл". Бог забрал своего ангела, избавив его от дальнейших земных мучений.
Южная Осетия. Девятое окно снизу.
У Яны, самой красивой девушки института, сегодня день рожденья. На столе в гостиной кот доедает остатки салатов. В маленькой уютной спальне хозяйки только самые близкие друзья. Все расположились в художественном беспорядке: Лара с Сарматом разговаривают у окна, Эдуард листает Воннегута у книжной полки, Женька сидит на полу и рассеянно глазеет на Яну. Яна слушает то, что ей говорят по телефону. Потом молча опускает трубку на рычаг.
И вдруг - плачет! Это похоже на извержение вулкана, хотя по ее щекам тихо и просто бегут обычные человеческие слезы. Но никто никогда не подозревал, что Яна может плакать.
Лара, Сармат, Женя, Эдо - затаили дыхание. Каждому захотелось упасть на колени и просить у Яны прощения за все войны, за все катастрофы, за близость апокалипсиса и за несовершенство этого мира.
Она ничего не видит. Она вдруг оказалась один на один с огромной черной звенящей пустотой. Все стало так бессмысленно и глупо, что даже захотелось рассмеяться. Но смеяться не получилось. И она все плачет, погружаясь в эту пустоту и, кажется, увеличивая ее своими слезами.
Очень тихо и несмело к ней подобрался Эдо. Сел рядом и осторожно погладил по голове, словно опасаясь немедленно услышать отборную ругань. Но Янка вдруг прильнула к нему и спрятала мокрое лицо где-то у него под подбородком. Убедившись, что она не покусала Эдо, остальные тоже дерзнули. Женька подползла на четвереньках и обняла ее за колено. Лара устроилась с незанятой Эдуардом стороны. А Сармат размашисто заключил в объятия всю эту горестную композицию.
В 4 утра они узнали, кто звонил Яне. Яне звонила тетя из Москвы. Она сообщила ей о мгновенной смерти человека, поскользнувшегося на льду. Человек играл на гитаре, любил черные джинсы, своего белого пса алабая и видел черно-белые сны в стиле "Города грехов". Человек смеялся так, что от смеха дрожало все пространство вокруг него. Человеку было 27 лет. Он не знал, что 7 из них он был кому-то дорог и нужен больше, чем все воздушные шарики, ништяки и радости мира. Яне еще не раз придется пожалеть о том, что он об этом не знал...
14 февраля, 15:30
Волгоградский проспект.
Черное платье, темно-красное пальто, высокие шнурованные сапоги-"внедорожники". Мягко и медленно Вера ступает сквозь метель. Ей нравится эта погода. Она ловит снежинки ресницами и улыбается. Весь день ее поздравляет практически каждый знакомый мужского пола. Кроме него. Признаются в любви все, кроме него. Посреди метели четко звучит ее шепот: "Кошкой выкралась на крыльцо, ветру выставила лицо. Ветры - веяли, птицы - реяли, лебеди - слева, справа -вороны... Наши дороги - в разные стороны". Это не страшно, если они больше не будут общаться. Страшно, если ему плохо. Страшно, если кто-нибудь на свете страдает. Да и на Насте если кто-то страдает, тоже очень страшно. А если они больше не будут общаться - не страшно. Мороз целует нежные губы и покусывает щеки. Ветер подхватывает слова и кружит со снегом: "...Будет твой путь лесами дремучими, песками горючими... А надо мною - кричать сове, а надо мною - шуметь траве..."
Киев
У Паши замерзли уши. Благодаря стилисту снегу он стал похож на красивого седого старика. Он идет и думает о том, что ни одна девушка с Верой не сравнится, хотя все они реальные, из плоти и крови, а Вера - глюк, придуманный образ. Glück в переводе с немецкого - счастье. Он идет и чахнет над мыслью, что Вера вряд ли одна сегодня в своем огромном мегаполисе.
В клинике он надевает белый халат, вдыхает запах медикаментов и сомневается, этим ли ему хочется заниматься всю жизнь. "Я бы очень хотел уйти в творчество, но надо лечить. Надо лечить людёв". Так он говорил когда-то своей Вере. А она говорила ему: "Ммм... белый халат становится моим фетишем".
Таганско-краснопресненская линия, вагон метро.
Перед задумчивой Мариной возникает восторженный парнишка. Он протягивает ей плюшевое сердце: "С праздником, девушка! Вы такая красивая!" Марина очаровательно улыбается: "Спасибо". Всматривается в него пронзительно карими глазами...
Двери открываются, и волна буквально сносит Марину к выходу и прочь. Юноша растерянно смотрит вслед уплывающей золотой рыбке. Он не знает, что у него очень сильный Ангел-хранитель, который только что отвел от него Беду.
Южная Осетия. Улица Лермонтова.
Яна бредет по ледяной дорожке и думает: хорошо бы сейчас так же, как он, упасть затылком о лед, и все. Она смотрит в мутное небо: забери меня домой, пожалуйста, забери меня домой.
Да, ты есть где-то, я чувствую тебя, но как осознать, что это тело, эти глаза, эти руки, эта улыбка, все это неживое лежит в морге... Страшного синюшного цвета.
Твоя улыбка никак не вяжется в моем сознании с понятием смерти. Умер. ТЫ умер.
Всё кажется нереальным: деревья, дома, люди. Такое ощущение, типа матрицы, виртуальной реальности... Настоящее - где-то там, где сейчас ты.
Новые Черемушки. Воронцовский парк
Саня обнимает... нет, укутывает Ксюшу собой. Она такая смешная, когда плачет: губы еще пухлее, нос красный. Он не понимает, почему у него не получается дать ей все, чего она хочет.
Но почему она хочет так много? Слов, важных для нее и не имеющих никакого значения для него, надежности больше, чем на веревочном мосту, и верности больше, чем у дедулиного пса по кличке Верный. Но у Сани нет этого даже для самого себя. Откуда же ей это достать?
Попроси лучше слабать тебе песню, снять фильм, написать картину... Не проси того, чего я не смогу сделать этими руками.
Когда-то ему причинили боль. Любимый тогда человек. Предал. Он не хочет об этом думать. Он не хочет вообще думать. Перестать и ничем не быть.
Да, я предпочел бы перестать и никак не быть.
Москва. Кофейня "Аристократъ".
Кристина ставит на столик фуа-гра и фруктовый салат, выдавливает улыбку. Выполнив эту процедуру, она с облегчением отходит к барной стойке. Эта парочка гостей за столиком ее раздражает: такие сладкие, такие влюбленные. Хочется подойти и для завершения образа полить их глупые головы клубничным сиропом.
Алина грустно говорит Максу, помешивая глясе:
- Все-таки эта официантка кажется такой несчастной...
- Оставим ей 300 баксов на чай, это ее чуток развеселит.
Немного помолчав, Алина таинственно улыбается. В ее глазах вспыхивают самые настоящие звездочки и тут же прикрываются пушистыми ресницами.
Она собирается с духом и выпаливает на одном дыхании:
- А во мне появился маленький человек. Проект человека. Наш. Настоящий, живой! У него даже сердце будет, стучащее!! Можешь представить??
Ей хочется смеяться. Ей хочется зажмуриться и спрятаться в Максима вместе со смехом, и звездочками в глазах, и живым человеком внутри.
Осознав фразу, Макс прижимает ее ладошку к губам и долго так сидит с закрытыми глазами, стараясь затолкать счастливое сердце обратно в грудную клетку.
- Ты лучшая. Я так люблю тебя! Вас!
И оба почему-то смеются.
...А потом на каток, кататься с друзьями, купаться в волнах обожания, опять влюбляться друг в друга. И Макс будет мешать упасть, укутывать в свой шарф и осторожно, будто она может разбиться от этого, целовать в веснушки. Кажется, в каждую...
...Ночью Макс так кусает за ухо, что хочется попадать ему в ноги с полцарством и полконем. На стене блик свечи. Свеча горит ровно, не шелохнется. Алина глядит на огонек из уютных объятий Максима и вспоминает, как бесновалась свеча в доме Сани, ее бывшего бойфренда. Саня тогда спросил: "Знаешь, отчего свеча дрожит? Атмосфера плохая, какое-то зло в ней..." И тут же, увидев выражение ее лица, добавил с улыбкой: "Да ты не бойся, глупая". И поцеловал в лоб. А страшно было... Алина морщится и жмурится, отгоняя воспоминание, как дурной сон, и кутается в руки Макса. "Ничего не бойся, моя девочка, я всегда с тобой", - щекотно шепчет он в ухо. Улыбнувшись, она засыпает. Без снов, самым здоровым детским сном. Счастье - оно проще простого.
25 марта, 23:30.
Юго-восток Москвы. Шестое снизу окно.
Вере звонит старый-старый друг:
- Верка, ну что, замуж идешь за меня?
- Я Пашу люблю, - нежно отвечает она.
- Слушай, ну что за глупости! Ты же не видела его никогда. Как можно любить кого-то заочно?! - Друг не на шутку злится.
- Ты не поймешь. Да и откуда тебе знать, что это такое - когда у человека есть Паша, - внезапно рассердившись, она бросает трубку.
За стеной родители смотрят хреНовости. Обсуждают политиков, артистов и нестабильную обстановку в Грузии.
Мечтая не дожить, или хотя бы не состариться до их интересов, Вера засыпает.
Северо-запад Москвы. Восьмое снизу оранжевое окно.
Декольте Марины многие оптимисты используют, чтобы поплакаться. Один из ее многочисленных друзей хочет умереть, о чем сообщает ей посредством icq. Марина нервничает, переживает. Забыв обо всем на свете, она - быстрыми пальцами по клавиатуре - вытаскивает человека из пропасти. "Ладно, порефлексировал, и будет. Из тебя бы получился отличный психолог", - ползут по монитору слова благодарности.
Центр Москвы. Четвертое тусклое окно снизу.
Кристина стоит у окна, охлаждая недужный лоб морозным стеклом. Как жить с этим? Как верить теперь этому миру, который в детстве был таким дружелюбным? Каждый вечер ненавидеть себя при воспоминании, каждый вечер отчаянно тереть губы, тело мочалкой до красноты. За что? За что со мной?
Еще чуть-чуть... чуть-чуть потерпи, девочка. Цыганочий взгляд бесприютный, ресничищи черные, глаза синие, в ночь смотреться, на луну выть. За что? Мамочка, как грязно... Мамочка, почему ты не рассказывала, что мир такой грязный? Почему, мамочка, почему я чувствую всю эту грязь на себе? ...Папа...ты бы умер, наверное, если бы узнал.
И даже если не вспоминать, если забыть, куда девать это крепкое недоверие к миру, нежелание с этим миром общаться? Спать, спать вечно...
Юго-запад Москвы. Десятое оранжевое окно.
Саня один, окончательно поглощенный своей пустотой. Он знает, что можно позвонить Любе, Свете или Юле - любая с радостью приедет. Но Саня устал быть многоразовым принцем для всех. Сегодня он устал... Сегодня почему-то вспоминается Настоящее, которое было когда-то... Как у Ксюши сейчас. Она теперь, наверное, станет такой же. "Чувствительным человеком". А что такое чувствительный человек? Это человек, который топчет вам ноги, потому что у него самого мозоли. Она тоже станет лгать и пожирать сердца, она ведь всем нравится. Трахаться будет, а не заниматься любовью. Хехехе. Прекрасный Лживый Принц породил Прекрасную Лживую Принцессу.
После первой любви все блудницами были. Даже флиртовать с ними только с тоски можно. А что тут захватывающего, если заранее все реакции, все ухмылочки и взгляды известны? И так они почти с любым, никакого эксклюзива. Читают книги с названиями типа "Нежный гастарбайтер". А если и не читают ничего вообще, то передачу "Фабрика звезд" трепетно уважают. А если и не фабрику, то непременно цитируют что-то мерзостное вроде "пусть сдохнут те, кто нас не захотел".
Непонятно, откуда посреди всей этой зоологии Ксюшу встретил... Повезло? Завидуют многие, и прямо заявляют. Эта-то неприступная была, особенная, handmade такой. Добился зачем-то. А зачем? Что с собой делать, не знаешь, а тут приручил себе кошку.
- Я не собираюсь оправдываться. Тебе не следовало лезть в личную переписку.
- Хорошо... Только это похоже на то, как если бы твой любимый человек полез в твой арсенал ножей и случайно порезался, а ты вместо того, чтобы бежать за пластырем и йодом, смотрел и бурчал: "Ну и страдай теперь, сама виновата, какого чорта полезла в чужое!"
Как слушал короткие гудки, чтобы не прервать связь между ними, когда она бросила трубку... Ангелы-хранители, воители и строители, храните родную девочку, она такая доверчивая, такая славная, наказывайте меня лучше... Ну почему я не знаю, что мне делать с собой и с этим миром, который мал мне, как чужой башмак?
7 апреля, 23:30
Долгопрудный, четвертое окно снизу
Марина листает фотоальбомы со старыми фотографиями. Баба Катя была безупречной красавицей, от нее с ума сходили даже "звезды" того времени.
Марина оглядывается. И всегда порядок, все блестело у нее. Не верится, что больше не позвонит бабуля упрекать тревожным голосом: "Куда ты пропала, Мариш? Не звонишь, не заезжаешь..." Прости меня, ба, я столько не успела тебе сказать, столько не успела сделать.
А в детстве бабуля единственная из всех взрослых играла с Мариной, единственная вскакивала по ночам и бежала к ней, когда она просыпалась от кошмаров после телевизионных свиданий с Фредди Крюгером, и стучала бабушке в стенку соседней комнаты. Ба сидела рядышком, гладила внучку по головке и пела песни про длинные треугольники журавлей, пока малышка не засыпала. Ба была самой сильной, нужной и важной. А потом вдруг стала маленькой. И вечно тревожной.
Просто внучка сама выросла в большую и важную, и переехала с родителями в Москву, а бабуля осталась. Оставленная моя ба...
"Прости меня, ба, как не хватает тебя", - плачет Марина, листая альбомы.
Юго-восток Москвы. Шестое снизу тусклое окно.
Обернутая полотенцем после душа, Вера пританцовывает под французский r"n"b. Je veux le femme like you... Полотенце соскальзывает на пол, и девушка ныряет в постель. Завтра она, наконец, летит в Киев. Она представляет первую встречу с Пашей. Как подойдет к нему без слов, может, даже "привет" не скажет, обнимет нежно и тихонько поцелует куда-нибудь за ухо.