Алиева Лианна Васильевна : другие произведения.

Фантазии о пршлом-настоящем и будующем -2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Удивительная история одной семьи,чьи потомки и поныне Здравствуют!

МАТВЕЙ.

   Матвей сидел у печи и чинил упряжь. За окном бесновалась буря. Тяжёлые дубовые ставни, прикрывавшие окно, обычно заглушали звуки, но вой этой бури был слышен даже сквозь них. Большой добротный старый дом, построенный ещё прадедом Матвея, казалось, стонал, кряхтел и охал под напором стихии. Снегу намело уже до окон второго этажа, а бури всё нет конца.
   Обычно, такая не мудреная работа текла своим чередом, не мешая думать, но не сегодня..., не то мысли мешали работе, не то работа мыслям - то палец уколол, то кожаный ремешок не так лёг..., когда же сломалось шило, Матвей в сердцах отбросил сбрую под лавку и сложил инструмент в короб. Было понятно, что от такой работы только маята одна.
   Из головы не выходила Пелагея. Её худенькое с огромными тревожными глазами лицо так и стояло перед взором, застя всё остальное.
   Он не мог её понять, хотя душою чувствовал её боль и смятение. Она металась последнее время, как дикий зверь в клетке. Всё пыталась ему объяснить что-то, про каких-то чужих. Причем не могла толком объяснить кто это. А в поселении, до вчерашнего дня, посторонних не было.
   Пелагея, Поля, Полюшка... Его боль и любовь. Он любил её с тех пор, как помнил себя. Но, знал всегда, что по закону - она для него "табу" - они родственники и старцы ни когда не дадут разрешение на их брак.
   Полина, тоже, была к нему не равнодушна, и если раньше он только подозревал это, то третьего дня, она сама ему призналась, и предложила убежать из поселения.
  
   Пока жив был старый Волхв, он не больно-то давал волю Епифану, дядьке Пелагеи. После же смерти Волхва Епифан раздухарился - почувствовав себя хозяином положения. И с большим рвением он начал осуществлять свою давнюю мечту - оженить своего сына на Пелагее, ведь после смерти родных, она стала владелицей огромного состояния (прииски, заводы, несколько пароходов и множество торговых заведений и домов в разных городах).
   Пелагея, как таковая, ему была не нужна, он вообще, будь на то его воля, а главное возможность, от этой ведьмы избавился бы, но вот состояние её, очень даже было нужно.
   И судьба Пелагеи была решена - свадьбу, без её согласия, назначили на Красную горку.
   Пелагея же совсем не хотела смириться, и выйти замуж за выбранного для неё жениха.
   Матвея от воспоминания о Макаре передёрнуло.
   - Да, Полюшку можно понять - меня от одного воспоминания об этом дураке, передёргивает, а её хотят заставить выйти за него замуж.
   Жадный, злой, завистливый толстый, как боров и, как боров вонюч, разве он пара Пелагеи?
   Нет, даже в мыслях, он не мог себе представить Макара рядом с Пелагеей.
   Пелагея..., худенькая, маленькая с просвечивающими на солнце ладошками, васильковыми искрящимися глазами и косами, пахнущими лесными цветами, как теплый солнечный зайчик, снующая без устали по поселению, приносящая людям облегчение одним своим присутствием...
  
   Но как он мог?
   Его воспитывали в вере и смирении...
   Пойти против воли старцев, значит пойти против веры...
   Но, с другой стороны, как он мог не откликнуться на зов Пелагеи о помощи?
   И его душа металась и стонала, как та буря за окном.
   - Да и кто эти старцы? Не осталось ведь ни кого...
   Самым старым в поселении был как раз Епифан, а все остальные, боясь его подлого характера, поддакивали ему.
   Надо пойти к Полюшке и поговорить с нею. Матвей, не смотря на поздний час, решившись, пошёл одеваться, но в это время, что-то грохнуло, и на чердаке начался тарарам.
   - Ах, ты, Господи, похоже сорвало дверцу чердака! Надо лезть чинить. Хорошо хоть лаз из дому есть, а то ведь по приставной лестнице с улицы сейчас не залезешь.
   Одев меховую жилетку и шапку, Матвей пошёл в кладовку, в которой был лаз на чердак. Стоило ему только приоткрыть люк на чердак, как порывом ветра, люк чуть не вырвало у него из рук. В свете лампы, захваченной Матвеем, было видно, как мечется ветер по чердаку, сметая развешанные на вешалах пучки трав, а в дверной проём буря зашвыривает целые сугробы снега. Матвей, преодолевая напор ветра и закрываясь рукой от носящихся по чердаку вязанок трав и каких-то щепок и веток, корзинок и всяких других вещей, обычно хранящихся на чердаке, кое-как добрёл до печной трубы. Около неё стоял ларь. В нем был молоток и гвозди.
   Приладив на крюк лампу, которую сразу подхватил ветер, норовя сорвать и унести в открытую дверь, Матвей с трудом открыл ларь, набил карман длинными гвоздями, а молоток засунул за пояс и пошёл за столом, на котором он обычно раскладывал сушиться различные коренья.
   А вот поднять и нести стол оказалось не лёгким занятием - тяжёлый стол, в пляске ветра, играл роль паруса, и Матвея, несмотря на его недюжинную силу, мотало по чердаку от стены к стене. Пока он дошёл до двери пересчитал все балки, руки были содраны в кровь. Матвей с разбегу попытался пристроить столешницу в зияющий дверной проём, но его отшвырнуло, как пушинку, и ударило о балку так, что балка угрожающе затрещала, а у Матвея перехватило дыхание. Отдышавшись, Матвей решил поменять тактику - он к этой буре уже начал относится, как к живому существу - решил перехитрить её, спрятаться, идти вдоль стены и, постепенно выдвигая столешницу вперёд перекрыть проём.
   Но опять потерпел неудачу - столешницу вырвало у него из рук и откинуло вглубь чердака, а его самого чуть не выкинуло на улицу, он чудом удержался за край дверного проёма.
   Матвей отступил, присел за трубу около ларя отдышаться и ценить обстановку. Было ясно, что у него, для этой бури, мало веса - его сдувает напором ветра.
   - Надо найти что-то тяжёлое. Он начал осматривать окружающее пространство. В неверном свете мотающейся лампы представала не радостная картина разгромленного чердака, но ни чего тяжёлого здесь не было.
   Буря то стихала, то с удвоенной силой врывалась на чердак. Очередной порыв ветра чуть не сбил Матвея с ног - он рукою опёрся на ларь.
   - А ларь? Интересно смогу я его сдвинуть с места?
   Матвей приладился и толкнул окованный ларь, тот с неохотой сдвинулся.
   - Как здорово, что отец настелил здесь пол, иначе много бы я сейчас надвигал...
   Медленно, сантиметр за сантиметром, сдвигая тяжеленный ларь, Матвей приближался к двери.
   Буря, разозлившись и пытаясь победить Матвея, передышек больше не устраивала, и зашвыривала на чердак целые сугробы, как будто решила завалить всё снегом, если уж сдуть Матвея ей не по силам.
   Не доходя до дверного проёма несколько метров, Матвей прибил к ларю стол и пошёл, толкая перед собой сундук с прибитым столом на бурю, как древние войны на осаждаемую крепость.
   Последние два метра дались с большим трудом. Около двери намело снега и, с одной стороны стало легче толкать - ларь скользил по снегу, а с другой - Матвей потерял устойчивую опору, и буря сдувала его вместе с ларём и столом.
   Пришлось, на некоторое время прекратить толкать таран, и идти в глубь чердака - он там заметил занесённые бурей, сорванные вязанки трав. Прихватив ту, что побольше, он вернулся к ларю, и заметил, что за его отсутствие буря отыграла у него, что-то около метра - отнеся тяжеленный ларь с прибитым столом к балке, и если бы не эта балка, ларь, судя по всему, отнесло бы ещё дальше.
   Приладившись, Матвей продолжил свое продвижение на встречу буре. Сдвигая на несколько сантиметров ларь, он, удерживал его, и выметал снег с отвоёванного пространства, что бы не скользить самому. Так, сантиметр за сантиметром, он, наконец, достиг дверного проёма, тут понадобилась вся его сила, чтобы прибить столешницу к дверному проёму. С большим трудом ему это удалось, но столешница под напором ветра вибрировала, и вбитые гвозди грозили вылезти. Пришлось, из досок строить дополнительные стопоры, расклинить столешницу между балками и стеной, а в пол, рядом с ларём, прибить принесённое из дому полено.
   Когда последний гвоздь был вбит, Матвей в изнеможении сел на пол рядом с ларём, и оглядел разгромленный чердак. По углам валялась всякая сорванная утварь вперемешку с пучками трав, а ближе к входу лежали сугробы снега.
   - Что это такое было? Буд-то не с ветром, а с живым существом воевал!
   Хорошо, что дом добротный и ставни крепкие и утопленные в проём окна, иначе так пришлось бы воевать около каждого окна....
   Надо идти к Пелагее, что у неё там твориться? Может помощь нужна?
   Матвей пошёл в дом.
   В доме было тепло, и только теперь Матвей почувствовал, как он продрог.
   Беря полено, чтобы подкинуть в печку, он увидел свои руки, содранные в кровь, а на правой руке, с тыльной стороны, была глубокая кровоточащая рваная рана.
   - Надо обработать. Надо же в пылу борьбы и не заметил... Видно шить придётся, а то долго заживать будет.
   Полюшку бы сейчас сюда, она бы мигом кровь заговорила...
   Плеснув в ковш кипятка, и кинув туда же пучок трав, он поставил его на огонь.
   Мысли о Пелагеи отвлекали от боли и теплом отзывались в душе.
   - Как она там? Надо быстрее обработать руки и идти к ней. Хорошо, что она не одна.
   Пелагея к себе в дом взяла цыганку с сыном, из прибившегося на заимку табора. Цыганка, конечно, ей не помощница - еле-еле душа в теле, а цыганёнок - мальчишка вроде крепкий, в случае чего поможет.
   Ну, да, поможет, как - же ...! Я, вон, едва справился...
   Промыв руки в отваре он оглядел рану - кровотечение не прекратилось. Пришлось кипятить иглу с нитью и самому стягивать края раны. Наложил повязку с мазью. Посмотрел на часы.
   - Надо же, девять часов утра! Это я всю ночь, оказывается, провозился...! С ума сойти! Как же это я потерял счет времени?
   Матвей лихорадочно начал собираться. Одевшись, пошёл в сени открыл дверь и остолбенел - перед ним была стена снега. Матвей провёл по этой стене рукой - снег был плотным, слежавшимся, как будто пролежал так с неделю не меньше.
   Прикрыв дверь, Матвей попытался оценить ситуацию.
   - Надо подняться наверх - в кладовке есть маленькое окно, нужно открыть ставень и посмотреть, что творится на улице.
   Хорошо, что все ставни открываются и закрываются из дома. Видно наши предки встречались с такими бурями и продумывали свои дома в соответствии с окружающей обстановкой. У Пелагеи такой же добротный дом, даже ещё крепче, её прадед камнем обложил весь дом до третьего этажа.
   Прихватив из сеней деревянный щит, на случай если окно выбьет порывом ветра, Матвей поднялся к кладовке и открыл ставень на окне. Притянул его к стене и закрепил. Ставень, хоть и дергался как рыба на крючке, но порывы ветра выдержал. Матвей выглянул за окно, но к своему разочарованию ни чего не увидел.
   На улице было темно, только снежная карусель вертелась перед окном, а что происходило на улице - оставалось неведомым. Закрыв ставень. Матвей решил выйти со второго этажа. Там была веранда в горнице, а с неё выход во двор - высокое закрытое крыльцо, Матвей им не пользовался, было ни к чему.
   Вот когда была жива мама, эта дверь не закрывалась - мама любила сидеть на этом крыльце, прясть ли, вышивать или вязать и любоваться открывающимся видом на речные пороги.
   - Вот почему так: всех хороших людей смерть прибрала - и моих родителей и Полюшкиных и много кого из поселения, а такую мразь как Епифан и его Макар оставила? Что это за справедливость такая? Прости меня, Господи, что ропщу, но уж больно перекосилась наша жизнь с тех пор в сторону хаоса и серой тоски. На поселение, как тень легла... Ох, не зря Полюшка мечется...
   Матвей спустился в сени, взял лыжи и пошёл наверх в горницу. Выйдя на веранду, тщательно прикрыл дверь в горницу и заложил ещё палкой, на всякий случай. На веранде было холодно, но, не ветрено не смотря на то, что веранда не была остеклена, плотные ставни, не давали ветру проникать в помещение.
   Повернуть ключ в замке оказалось не просто - замок замёрз. Пришлось возвращаться в дом и захватить ковш кипятку. Плеснув кипятком на замок, Матвей наконец-то провернул замок. Понимая, что замок опять замёрзнет, Матвей взял с собой палку, чтобы заложить дверь снаружи, а не закрывать её на замок. Хотел прихватить с собой лампу но, открыв дверь, понял всю бессмысленность этого - ветер просто валил с ног, и какое там удержать лампу, ему бы не ногах удержаться. Задул лампу и оставил её на веранде. Тщательно заложил дверь, завязал шапку и, с лыжами под мышкой, осторожно стал спускаться с крыльца. Ветер был таким, что трудно было дышать - мелким колючим снегом забивало нос и казалось, что он, обжигая, забивает лёгкие.
   - Ещё в окно увидеть что-то хотел! - отворачиваясь от летящего в лицо снега, подумал Матвей. - Не зги не видать, даже противоположные перила на лестнице и то едва просматриваются.
   Ну и буран! Я такого ещё на своей жизни не видел...
   И слава Богу! Если бы такие бураны каждую зиму были, мы бы не выжили. Уже четвертый день такая круговерть - из дома не выйти!
   На пятой ступеньке нога Матвея утонула в снегу - а это значило, что снегу намело по окна второго этажа.
   Опираясь на перила, Матвей тщательно приладил на ноги лыжи и ступил в метель. Наст чуть продавился, но держал. Это уже хорошо. Обычно при таком мелком снеге и низкой температуре, как сейчас, наст рыхлый, и по нему трудно идти даже на лыжах.
   - Как бы ориентир не потерять...
   Матвей закрыл глаза и мысленно проложил путь на противоположный край поселения к дому Пелагеи. И зашагал в беснующемся буране к намеченной цели.
   Сколько он шёл по времени, он определить не мог.
   Из снежной круговерти выступила стена какой-то низкой постройки. Матвей подошёл к ней вплотную и попытался понять - что это, и где он находиться, но пурга, наметя снега, настолько изменила внешний вид, что по очертаниям, по тому, что он видел, он ни как не мог понять - что это. Пройдя вдоль стены, он дошёл до угла, повернул и уткнулся в пристройку, и опять долго не мог её идентифицировать ни с чем доселе знакомым, пошёл вдоль неё, придерживаясь за неё одной рукой. Вдруг рука нащупала на стене неровность, Матвей пригляделся к ней.
   - Резное солнце! Это же, над дверью дома Демида! Эвон, куда меня занесло! Отклонился в лево... Ещё левее и с обрыва в реку бы сковырнулся... Бр-р-р!
   Между лопаток у Матвея похолодело, а на лбу выступила испарина. - Обрыв там высокий, и даже если бы снег спас от удара, выбираться от реки было бы очень трудно - кругом завалы из деревьев и крутые обрывы, а снег рыхлый, утонул бы в нём под обрывом с головой. И не факт что выбрался бы!
   Сколько ж это снегу-то намело?!
   Дом Демида, хоть и не двухэтажный, но с высокой каменной завалинкой. А пристройка эта ни что иное, как крыльцо о шести высоких ступенях. А резное солнце, метров в четырёх-пяти над землёю.
   Как же люди из домов то выходить будут?
   Надо организовать из молодых бригаду и откапывать потихоньку, особенно тех, у кого низкие дома - не дай Бог, трубу снегом замело - угорят. Опять хоронить будем...
   Не откладывая эту мысль на потом, Матвей начал откапывать вход в дом.
   Демида, самого, в живых уже не было - болезнь унесла, а вот трое его сыновей были живы, и сейчас бы их помощь Матвею пригодилась. Рослые крепкие парни, правда молоды ещё, старшему всего семнадцать, а младшие близнецы на год помладше, но молодость, как недостаток, быстро проходит.
   С трудом пробившись к входной двери, Матвей затарабанил в неё. Долго, очень долго ни кто не отзывался. Матвей уже хотел без разрешения открыть щеколду и войти, но дверь наконец-то открылась. На пороге стоял Павел - старший из братьев, бледный и шатающийся. Матвей вдохнул в себя воздух дома и понял причину - угарный газ. Отстранив Павла, Матвей ринулся к печке, на ходу приказав Павлу не закрывать дверь, открыл на верху печи одну из заглушек, нащупал кольцо и резко потянул на себя, цепь поначалу не поддавалась, но усилия Матвея не пропали, в трубе загрохотало, зашуршало, а на шесток посыпался снег. Матвей повторил эту процедуру два раза, пока из трубы не перестал сыпаться снег. Потом открыл поддувало, сразу почувствовался ток воздуха.
   - Да, если бы в своё время, отец Пелагеи не настоял, чтобы это устройство сделали в каждом доме для чистки трубы, то как вот, в сегодняшней обстановке, можно было бы это сделать? На крышу ведь не полезешь, сдует как пушинку...
   Матвей разжёг в топке огонь, тяга увеличилась, и в доме стало легче дышать.
   - Что произошло, Матвей? - В горницу вошёл из сеней Павел - голова болит жутко.
   - Что, что - угорели! Ты спустись-ка в подпол и достань молока, а я пойду братьев твоих будить.
   Братья спали на полатях, и шум в доме им совсем не мешал. Демьян лежал ничком, уткнувшись носом в подушку, а Фёдора вообще не было видно из-под одеяла. Матвей не стал даже разбираться, сдернув одеяло, подхватил братьев под мышки и потащил к печке, там воздух был уже чист.
   Братья от такой бесцеремонности начали брыкаться и спросонья ворчать, чем очень порадовали Матвея, - значит живы, и отравились не сильно.
   Но положение было ещё лучше - оказалось, что отравился один Павел - он спал на лавке около печи, а до близнецов, в другую комнату газ не дошёл.
  
   Братья сидели на лавке у печи, и пили молоко с хлебом, а Матвей коротко вводил их в курс дела, объяснял, как и что нужно делать, тоже жуя хлеб и прихлёбывая из кружки молоко.
   - Нужно сейчас пробраться к дому Прокла, он рядом с вами и там четверо мужиков, двое взрослых и Иван с Петром - друзья ваши. От вашего дома до дома Прокла нужно натянуть веревки, и далее только так, и ходить только по ним, иначе заблудиться можно.
   - Да ты что, Матвей в своём селе заблудиться? Смеёшься что ли?
   - Какой там смех! Я вон шёл к дому Пелагеи, а оказался у вашего... Ещё чуть-чуть и в реку бы с обрыва... Так что не геройствуйте. Всё очень даже серьёзно. На улице пальцев, на вытянутой руке, уже не видно, поэтому нужно быть предельно осторожными.
   Ну, с Богом! Где у вас веревки есть?
   - В сарае. Ох, корова-то не доена! Голова моя больная... - Павел схватил подойник и кинулся из дому. Матвей едва успел перехватить его.
   - Я уже сказал - ни кто, ни куда по одиночке не ходит - это раз! А во-вторых - достать и надеть всем парки и малицы. Быстро! И, в-третьих - головы не терять - прежде чем что-то сделать - оцените обстановку.
   Братья, сопя, одевались. Авторитет Матвея был непререкаем и бесспорен, хотя старше Павла он был всего на три года.
   - Лыжи не забудьте, а то в снегу утонете.
   Кое-как выбравшись из дома, так как вход снова завалило снегом, ребята гуськом пошли к сараю.
   Ведро, в руках у Павла, было, как живое - так и норовило вырваться и улететь. Пришлось взять его в охапку, за дужку держать не было мочи - руку, порывами ветра, резко выкручивало в разные стороны, норовя оторвать вместе с ведром.
   На улице немного посветлело, но видимости это не прибавило не на метр. Хотя до сарая было метров двадцать, они всё равно умудрились промазать и, уткнувшись в его угол, очень удивились.
   - Надо же, ещё чуть-чуть и прошли бы мимо! Я-то думал, что уж свой-то сарай я и в пурге найду! - зашедши в сарай, удивлялся Павел.
   В сарай, что бы не откапывать ворота, зашли через сеновал. Его вход, до бурана находившийся в метрах десяти от земли, был теперь как раз на уровне наста.
   - А я вам о чём говорил? Ветер видно настолько силён, что сдувает, и ты постепенно, под его напором, отклоняешься от той дороги, что наметил.
   Давайте-ка, я доить буду, а вы веревки ищите. Вы свой сарай лучше знаете. И если есть жерди, прихватите.
   - А жерди-то зачем?
   - Как вехи ставить будем, чтобы веревку над настом поднять, а то упадёт на снег и её мигом снегом занесёт.
  
   Как они от дома к дому пробирались по поселению, можно рассказывать долго. Многие мужики, из откопанных домов, шли вместе с ними, а потом разделились на три бригады и откапывали, откапывали, откапывали..., а кое-где хозяев молоком отпаивать пришлось - угорели.
   Когда Матвей добрался до дома Пелагеи, на улице опять было темно.
   Дом утопал в снегу по окна второго этажа.
   В доме Пелагеи, как и в доме Матвея было, так сказать, парадное крыльцо, и Матвей пошёл туда.
   Он долго стучал. Но двери так ни кто и не открыл. И ломать эти двери было бессмысленно. Они дубовые очень крепкие закрыты на замок. Надо откапывать другие двери с другой стороны дома, тем более, что они идут со второго этажа с кухни.
   Дом Пелагеи самый высокий, первый этаж у неё не жилой.
   Добравшись с братьями до противоположной стороны дома, Матвей уже наверняка знал - Пелагеи в доме нет. Но почему-то не озвучивал этой мысли. Что-то мешало произнести эти слова в слух, и это что-то требовало войти в дом, даже зная, что Её там нет.
   - Живы ли они там, а, Матвей? Не дай Бог, что с Пелагеей случилось... Она ведь единственный лекарь у нас, да и Волхва такой силы нет в поселении... . Как мы будем без неё?
   - Будем ли - это вопрос, а что без неё - это точно! - Эта тревожная мысль, прорвавшаяся сквозь пелену усталости, обожгла как холодная вода проруби, аж сердце захолонуло. Матвей с удвоенной силой взялся откапывать вход.
   Добрались до двери. Матвей не стал стучать - двери в поселении закрывали, в основном, только на щеколду, открывающуюся поворотом ручки. Поэтому они вошли в дом без проблем.
   По тому, что в сенях лежал снег, Матвей понял, что дверь во время пурги открывали, и на долго - вон сколько снега намело. И лыж нет.
   Озвучивать увиденное, он не стал.
   Открыв дверь из сеней в дом, Матвей понял, что он прав - хотя дом ещё не выстыл и там было достаточно тепло, особенно войдя с улицы, но последний раз дом топили часов в семь восемь вечера прошлого дня.
   На кровати, придвинутой к печке, лежала больная цыганка, её большие черные глаза тревожно смотрели на Матвея.
   - Где Пелагея?
   Цыганка взмахом руки подзывала его к себе.
   Матвей подошёл поближе, нагнулся.
   - Отошли ребяток, под каким либо предлогом, - зашептала цыганка, затем громче, голосом - она к соседям ушла, давно уже. Как бы чего не случилось...
   Матвей понял сразу - то, что хочет сказать цыганка не для посторонних ушей.
   - Павел, бери братьев, и пробивайтесь к соседям, а я печь протоплю и больную напою. Может Пелагею встретите, скажите что я здесь. Она видно ушла помочь кому-то, а вернуться уже не смогла.
   Братья без возражений и колебаний пошли дальше, а Матвей, закрыв за ними дверь, подкинул в печку дров, налил из горячего чайника чая себе и цыганке, присел на маленькую скамеечку для ног у её постели и приготовился слушать, хотя он уже знал - Пелагея ушла...
   - Да, ты прав, она ушла. Нельзя ей было здесь оставаться ни на час, я с этой вестью сюда пришла. Погибель здесь для неё приготовили.
   Буран этот тоже неспроста - его кто-то свыше наслал. Она должна была уйти на крыльях этой вьюги.
   - Но почему без меня? Ей ведь трудно будет...
   - Она справиться, она очень сильная! А ты нужен здесь. Нужно как можно дольше отводить глаза чужим, я одна не справлюсь. Чем позднее её хватятся - тем больше у неё шансов спастись.
   Цыганка лукавила. Она должна была отправить в дорогу Пелагею с Матвеем, но она ведала, что ждёт её сына, останься он в поселении, а вот Матвею ни что не угрожало. И она ослушалась - материнское сердце не знает угрызений совести, когда речь идёт о спасении единственного сына.
   - Об том, что она ушла, должны узнать, как можно позже.
   Буран бураном, а если сейчас за ними пуститься погоня, то наверняка и след найдут и догнать догонят. Самое главное ведь, узнать направление, а выследить и поймать - это дело времени...
   А чем позже спохватятся, тем больше шансов, что след не почуют, и Пелагея затеряется на просторах России.
   - Тогда я пошёл дальше помогать откапывать людей. Скажу, что Пелагея вернулась и всё нормально, а к вам попозже зайду. Приготовлю поесть и поговорим...
   Матвей ушёл в буран догонять братьев.
   Сколько времени у них заняла работа ни кто из них, наверное бы, не ответил. Хорошо, что к их спасательной бригаде присоединялись всё новые и новые люди, и работа пошла быстрее. К счастью ни одной смерти в поселении не было - Матвей вовремя спохватился. Многие угорели, но их успели откапать и привести в чувство.
   На первый взгляд, вся их работа была напрасной - дома только что откопанные заносило снегом вновь, но это только на первый взгляд.... Самое главное люди были целы.
   Трое суток Матвей был на ногах, на четвёртые, в неутихающей круговерти бурана, он, наконец, добрался до дома. Нет, домой он и до этого заходил - коров доить надо ведь, и к Пелагеи в дом, тоже за этим забегал, а заодно цыганку молоком напоил.
   Рассказала ему Рада всё, что знала, или почти всё...
   Горько пожалел Матвей, что не прислушался к словам Пелагеи. Ведь когда откапывали людей, сам понял - в поселении чужие, хоть ни одного так и не увидел.
   Протопив печку, из последних сил добрался до полатей, и едва голова коснулась подушки, провалился в сон.
   Даже во сне перед глазами стоял всё тот же буран. Снежная круговерть плела свои вихревые узоры, и более не было ни чего, как будто весь мир оказался на дне снежного океана.
   Вдруг из снежной пелены, как из-за кисейной занавески, показалось лицо Пелагеи, взгляд её был печален, а губы что-то шептали.
   Матвей силился понять - что, но снежная кисея мешала увидеть четче.
   Он в отчаянье закричал, - Полюшка, громче!
   Но крика не получилось - он даже сам себя не слышал...
   Но от его ли усилий или каких-то других причин, вьюжная занавеска отдёрнулась, и он чётко увидел, что произносили губы Поли, - кузня, милый, кузня... - и видение пропало. В тот же миг Матвей проснулся.
   В доме было темно, за стенами всё так же бушевала буря.
   Матвей прошёл к печи, по тому, что в печи всё прогорело, но печь горячая, он понял, что спал около трёх-четырёх часов, не более.
   Подложил в печь дров, и, глядя на занимавшиеся поленья, вспоминал свой сон.
   Это явно весточка от Полюшки. Но причём здесь кузница?
   Собрав на скорую руку на стол, поел.
   Подоил корову.
   Сходил в дом к Пелагеи, напоил отваром и накормил цыганку, обиходил скотину, и решил наведаться в кузню.
   Буран всё не унимался.
   - Да, такого не видели даже старожилы. Чтобы буран крутил неделю и не утихомиривался ни на час - такого не бывало!
   А снегу-то сколько выпало... Что бы дома вместе с крышей заносило - про такое даже в приданиях ни чего не говорилось...
   Размышляя над превратностями погоды, Матвей добрался до кузницы.
   Если бы не флюгер, не нашёл бы. Всю кузню замело. Только смелый петушок на шпиле отчаянно крутился на ветру, издавая жутковатый не то скрип, не то свист, но даже этот звук терялся в вое вьюги.
   Матвей услышал его, дойдя до леса.
  
   Почти уткнувшись носом в колючую лапу ели, понял, что опять, благодаря бурану, промахнулся. Он стоял и размышлял, как ухитрится, и выйти от леса на кузню.
   - А идти будет труднее, - уворачиваясь от колючих взмахов бурана, размышлял Матвей - ветер будет в лицо, и если бы только ветер...., - колючий снег, летящий с большой скоростью, как наждак обдирает кожу.
   Вот тут-то он и уловил этот жутковатый звук, приносимый ветром. Не зная, что это такое, он всё же решил идти на этот звук.
   С каждым шагом звук становился громче и, всё более душераздирающим. Когда же из снежной пелены, на уровне его глаз показался им же выкованный петушок, стал понятен источник звука - это замёрзший флюгер, крутясь под порывами ветра, издавал столь потусторонний звук.
   Так..., вот и кузня, а дальше-то что?
   Пятнадцатиметровая кузня вся была погребена под снегом, только флюгер, да высокая, некогда труба, виднелись из-под снега.
   Кузницу прадед специально построил в долине ручья, чтобы звук в поселение меньше шёл, да и вода всегда рядом. А теперь глубокую долину почти сравняло с окружающей местностью.
   - Да покопать придётся, в трубу ведь не пролезешь - узкая.
   Матвей достал из мешка, предусмотрительно прихваченную лопату и принялся за работу.
   По началу было очень трудно - работу он начал с подветренной стороны и ветер дул ему прямо в лицо, но стоило углубиться под снег, как буря из врага, превратилась в помощника - снег, выкинутый из шурфа, тут же подхватывался ветром и уносился в сторону.
   Матвей удачно выбрал направление - через какое-то время, его шурф прямиком вышел на слюдяное окошко. Оно, правда, было в метрах десяти от пола, но это мелочи...
   Выбить окно, и спрыгнуть на пол не составило труда.
   В своей кузне он мог ориентироваться даже в кромешной темноте, поэтому он без труда нашел лампу и зажёг её. Кузня озарилась светом.
   На полу были видны снежные следы. Они вели от двери к противоположной стене.
   Из этого он сделал заключение, что Пелагея ушла в самом начале бурана - сейчас-то дверь под снегом.
   - Полюшка...
   Матвей проследил взглядом - куда ведут следы, заметил, что со стены исчезли выкованные им цепи, увидел, что следы, свернув с прямой, один раз прошли мимо наковальни.
   Ещё не осознавая, что он делает, Матвей взял метлу и начал сметать снег к входу, уничтожая след, а так как метла была из пихты, то уничтожался и ментальный след.
   Покончив с этой работой, он подошёл к наковальне.
   - Что же здесь делала Пелагея?
   Матвей стоял в раздумье, рука непроизвольно потянулась к рукояти молота. Стоило только его пальцам обхватить рукоять, как информация, заложенная Пелагеей, ворвалась в его мозг.
   Что-то он уже знал от цыганки, что-то увидел и понял сам, а что-то было откровением.
   Если бы он внимательнее отнёсся к её предупреждениям и страхам! Не шла бы она сейчас одна сквозь тайгу и буран!
   Матвей застонал от злости на свою глупость и беспечность.
   Но..., что сделано, то сделано.... Сейчас надо постараться, помочь ей хотя бы тем, чтобы как можно дольше держать всех в неведении - что Пелагеи нет в посёлке.
   Сверху зашуршало, скользя по наклонному снежному шурфу, и в оконце показалась чья-то фигура, которая, не сумев удержаться на краю окна, кулём шлёпнулась на пол кузни с десятиметровой высоты.
   Послышался вопль боли и причитания по поводу столь превратной судьбы.
   По голосу Матвей понял, что незваный гость ни кто иной, как Макар.
   - Как этот недотепа меня нашёл в этой пурге?
   Ох, права была Пелагея, не иначе Чужие его привели, сам он бы ни когда не отважился на столь безрассудный поступок, уж больно труслив и ленив.
  
   Епифан с сыном единственные, кто вчера не пошёл спасать соседей. Епифан сказался больным, а Макар остался, якобы за больным отцом присмотреть.
   - Что Макар тебя сюда принесло? Отец-то, что выздоровел?
   Макар, охая, пытался подняться с пола, но снег, свалившийся вместе с незадачливым прыгуном, не давал этого сделать.
   - Помог бы что ли, я вроде руку сломал..., ты чё, гад, траншею-то к окну выкопал, нарочно, да?
   - Во-первых, не траншею, а шурф. А во-вторых, тебя в гости ни кто не звал! А в-третьих, будешь лаяться, в кузне оставлю до весны, пока снег не растает. Понял?
   Матвей, подойдя к Макару, поднял его, как кутёнка, за шиворот, и встряхнул.
   - Я, тебя спрашиваю - понял?
   - П-понял.
   - Живо отвечай - чего приперся, и кто прислал?
   - Батяня прислал, ему совсем худо....
   - Ну а я-то причем? Я не лекарь.
   - Дак, к лекарше-то нашей, я уже ходил - нет её. Цыганка говорит куда-то, кого-то лечить ушла. Батяня и послал к тебе, вдруг знаешь...
   Матвей с ужасом осознал, что заработала поисковая система Чужих. Всё, о чем предупреждала цыганка, сбывалось, с ужасающей неизбежностью весеннего половодья.
   - Не мог этот трус, по собственной воле, да ещё и один, в буран сунуться.
   Да и почему не домой? Почему в кузню?
   А, может, и не один...
   - Так, ко мне-то, вряд ли придёт, я ж не больной.
   - Вы ж с детства друзья, - Макар захихикал, - вот и подумали, что знаешь, где она.
   - Кто это мы? Ты там, Матвей кивнул в сторону окна, - кого-то на ветру оставил? Человек же замёрзнет, - проявил "заботу" Матвей.
   От этого вроде невинного вопроса у Макара забегали глазки, и он зашмыгал носом, смешно, как крыса, им дёргая.
   - Да нет там ни кого. Один я пришёл.
   - Эка невидаль! Макар один в буран гулять пошёл. И как не потерялся-то сердешный?
   - Не гулять я пошёл, а тебя искал, - в голосе Макара послышались визгливые истерические нотки, - я ж, говорю, батяне плохо.
   Матвей вспомнил, как он, опытный следопыт и охотник, плутал по посёлку. Как же этот-то нашёл?
   - И как быстро ты меня нашёл? Долго плутал-то?
   - Да я к тебе домой пришёл, и увидел следы, по ним и пошёл, и вот тебя нашёл.
   Матвей понимал, что этот прохвост врёт. Какие там следы? Пока он сам у ели стоял, и раздумывал, как на кузню выйти, его по колено замело, а от его лыжни и следа не осталось, но решил сделать вид - что поверил.
   - А-а, по следам значит? Ну, ну... Нашёл... Дальше, что? Как видишь, Пелагеи со мною нет.
   - Может, пойдем по домам поищем её, а? - Заскулил Макар, - а то батяня накажет.
   - За что накажет? Как её здесь найдёшь? Руки и той не видно. Пелагея, может от дома к дому ходит, лечит своих больных, а мы что за ней в буран по всему посёлку бегать будем?
   Нет, Макар, уволь, мне ещё надо идти домой чердак в порядок приводить, у меня, давеча, дверь там сорвало. Вот и в кузню пришлось идти - гвоздей длинных и винтов взять, а то маленькие, что были в доме, не держат. Вот-вот опять щит, что я прибил, сорвёт. Тебе делать нечего - сам и ищи. Меня ж ты, лучше любой собаки, нашёл.
   - Да-а, тебя сразу почуяли, а её не чуют. - Макар незаметно для себя выдал тайну, но от страха, что придётся идти одному сквозь буран, даже не заметил этого.
   У Матвея похолодело сердце. Чуть не сорвался вопрос - "Кто почуял?", но он вовремя прикусил язык, лихорадочно соображая, как увести со следа свору.
   - Ну не мудрено, что не почуяли, она ж сильная ведунья, - постарался, как можно более беззаботно, сказать он, - она жаловалась, что на неё буря ментально давит, вот поди, и закрылась. Так, что искать её, зряшная потеря времени.
   Пойдём, я лучше тебя провожу, да отца твоего погляжу, может, чем и помогу, а уж если и правда, всё настоль серьёзно - пойдём искать Пелагею.
   Матвей нашёл тряпицу и насыпал в неё длинных гвоздей и винтов, тщательно завернул и уложил всё аккуратно в заплечный мешок.
   - А как пойдём-то? До окна высоко. Я не влезу, - заныл Макар.
   - Зато я влезу, потом тебя на верёвке вытащу. - Матвей прихватил моток приготовленной веревки и повесил через плечо. - Кузня построена из дикого камня и по нему не трудно будет залезть наверх.
   Матвей уже вознамерился подтвердить свои слова делом, как в рукав вцепился Макар.
   - А ты точно меня не бросишь? Поклянись, что меня вытащишь!
   - Ты ни как, Макар совсем разума лишился, это когда такое было, что бы я слова своего не сдержал?
   Матвей стряхнул с рукава руку Макара и полез по стене к окну, а Макар внизу, всё продолжал скулить и ныть.
   - Господи, и это вот ничтожество, хочет завладеть Пелагеей! Я знал, что он подлый, никчёмный надутый индюк, но что до такой степени!...
  
   Подойдя к дому Епифана, Матвей постарался "причесать" свои мысли, а те, что о Пелагее - спрятать подальше, и "дверь поплотнее закрыть".
  
   Матвей вошёл в горницу и застал Епифана за столом, распивающим чай с пирогом
   - Привет тебе, дядька Епифан, - с порога поприветствовал его Матвей, - как дела-то? Вижу, пока Макар бегал, тебе полегчало. Ну и, слава Богу! Пойду я тогда, а то дел невпроворот.
   - Постой, постой Матвеюшка, - вскочив, всполошено воскликнул Епифан.
   - Куда торопишься-то, чаю вот попей, работница пирогов напекла...
   - Спасибо за приглашение, но надо домой. У меня в доме у чердака дверь сорвало. В кузню вот за длинными гвоздями и винтами ходил. Ваш Макар, там меня и нашёл. Я к вам-то пришёл по его просьбе - он говорил - Вам совсем плохо. Ну, а раз всё в порядке, пойду я.
   Матвей уже вышел в сени, но Епифан выскочил следом, отпихнув со своего пути, Макара. Тот не удержался и плюхнувшись, на уже отбитый зад, взвыв от боли.
   - Вот увалень! Чего ноешь? - выругался Епифан на сына, - послал же Господь наказание!
   - Матвей, постой! Мне Пелагея нужна.
   - Если столь уж нужна, ищите. Только на что она вам? Вроде, все в добром здравии, а она, поди, по больным, как всегда мечется - найди-ка её при такой погоде в посёлке, когда в буране на вытянутой руке уже рукавицу не видно. А мне некогда в игрушки играть - там буран дом разнесёт, если не успею чердак надёжно закрыть.
   Так, что прощайте, я пошёл.
   Буря уж должна скоро кончиться, не будет же она продолжаться вечно. Вот все друг друга и увидим. - Добавил он, уже стоя у двери.
  
   - Да, скоро кончиться, как же..., - думал Матвей, пробираясь сквозь буран к своему дому.
   - Крутит так, что кажется, будто эта буря навсегда. Как там один профессор-то писал - "ледниковый период". Вот, вот, точно - ледниковый, больше недели метёт и конца не видать. А холодина-то какая!
  
   Буря властвовала над посёлком ещё неделю.
   Матвей каждый день ходил в дом к Пелагее. Благодаря буре, об этом знали только он и цыганка.
   Рада рассказывала, что в дом несколько раз приходил Макар и Епифан, но глядя на протопленную печь и еду верили её рассказу, что Пелагея, вот только что, перед их приходом, вышла к больным.
   На счастье они не приходили в те часы, когда в доме бывал Матвей. И это не удивительно - ни один из них не вставал так рано, Матвей это просчитал.
   У Епифана в доме была работница, и это она доила корову и кормила скотину. Поэтому ни хозяину ни его сыночку не привычно было вставать спозаранку.
   Но на всякий случай, они разработали опознавательный знак.
   Матвей хоть и не считал себя ведуном, мог слышать мысль, посланную ему. Исходя из этого и разработали опознавательный знак - если в доме кто-то был - Рада передавала слово "больно".
   Даже, если кто и перехватит - не поймёт - что это, так как цыганке и правда становилось всё хуже. И боль её не оставляла ни на минуту. Правда Матвей давал ей обезболивающие отвары, но ведь этого не знал ни кто - мало ли что там в плошке...
  
   Епифан, как-то и к Матвею пришёл, якобы за гвоздями. Как бы невзначай, поинтересовался чердаком.
   Матвей, чтобы отвести всяческие подозрения, потащил Епифана на чердак. И с азартом показывал и рассказывал, как всё произошло. Он конечно понимал, что дядьке Епифану это всё не интересно, но сделал вид, что не видит, и продержал Епифана на чердаке часа два, а потом, не смотря на отговоры, потащил его чаёвничать и не отпускал дядьку до самого вечера.
   Чего-чего, а "заговаривать зубы", "отводить глаза" и держать человека "на ментальном поводке" его научила ещё мама. Своим столь навязчивым гостеприимством он добивался только одного - отбить всяческую охоту у дальнего родственничка приходить в гости.
   - Приходите дядька, а то мне одному скучно, раньше хоть на кузне работал, а сейчас кузню-то завалило. Приходите, почаёвничаем, всё день короче, - провожая Епифана, приговаривал Матвей.
   - Чтоб тебя черти задрали, с твоим чаем! Заглянул на минутку, а просидел весь день! И не чего не узнал! За это бы время по поселению бы походил - Пелагею поискал. Вот тоже же чертова девка - на неё вишь ли буран давит - закрылась, ведьма! А я за всё отвечай.... - с раздражением и злостью думал Епифан, елейно прощаясь с Матвеем.
   Епифан практически не был одарён силой и закрываться не умел, злость же усиливает выплеск, поэтому все его мысли стали известны Матвею.
   Матвей порадовался, что их заговор с Радой приносит столь великолепные плоды.
   - Не знают, что Полюшка ушла - это хорошо! И дай Бог не узнают до конца бурана! Подольше бы он крутил...
   А Полюшке-то каково в тайге!? Ведь цыганёнок ей не помощник, но всё равно, хоть живая душа рядом...
   Спаси её, Господи! Дай ей сил и выносливости, и толику удачи! Храни её в пути, Господи!
  
   Но всё когда-либо заканчивается, и плохое, и хорошее. Кончился и буран.
   Однажды утром проснулись а за окном тишина - от которой люди за две недели просто отвыкли.
   Хозяева вставшие поутру подоить коров, стали первыми кто увидел звезды на небе, и поселение от которого торчали кое-где только верхушки крыш и трубы.
   С рассветом весь посёлок вышел на улицу, кто чистить крыши домов, кто сараи, боясь что крыши не выдержат такой тяжести.
   Самое смешное, что снег девать было не куда. Ну как, скажите пожалуйста, можно почистить крышу, которая находится на трёх, а то и пяти метровой глубине?
   Пришлось первой откапывать конюшню, решили снег возить к обрыву на санях.
   Вот тогда-то и выяснилось что не хватает семь самых крепких лошадей и Орлика - жеребца Пелагеи.
   Хорошо, что в бригаде пробравшейся к конюшне не было ни Епифана ни его сыночка. Матвею удалось всех, кто был с ним в конюшне, "уговорить" что они ни чего не заметили, и в конюшне - всё в порядке.
   Власий, старый Волхв, не успел сказать Матвею, что в поселении остались два могучих мага, и Матвей второй по силе. Раньше не говорил, боялся - зазнается мальчишка, а после смерти Власия сказать стало не кому. Да это и к лучшему, незваные гости его в серьёз, с подачи Епифана, не воспринимали, а он не пользуясь своей силой, не привлекал к себе внимания.
   Матвей же начав оперировать своей силой, не переставал удивляться - как легко это у него получалось - ну не в обыкновенной же деревне он наваждение наводит. Он искренне не считал себя сильным магом.
   - Вот Пелагея - эта да! Сильней её нет, - думал Матвей выросший с ней рядом и в её тени.
   И вот теперь для него стало откровением, что он так легко может управлять людьми.
   - Надо блок поставить. Совсем ни к чему, чтобы кто-то узнал об этом.
   Да, блок-то я ставить умею, а вот держать его постоянно...! Придётся учиться! И роль недотёпы, выучить придётся "на зубок". Ради Пелагеи, да всё, что угодно!
   Ещё день, благодаря Матвею, весь посёлок был в неведении, что Пелагеи нет.
   Все были заняты расчисткой посёлка.
   Поздно вечером Матвей отправился в дом Пелагеи, и где-то на полпути натолкнулся на ментальный крик Рады - "Больно!", и кричала она не только для предупреждения, ей действительно было больно!
   Матвей, кинувшийся было на помощь Раде, остановился в растерянности - она его предупреждала, и взяла с него клятву, что услышав её крик, он не пойдёт к ней. Он стоял в траншее из снега и не знал, что делать, вдруг со стороны леса, от дома Епифана, повеяло холодом. Отступать было не куда, но идти вперёд тоже нельзя. Матвей, оттолкнувшись сильными ногами от земли взлетел наверх, и распластался за снежным бруствером, в надежде что его не заметят. Поставил блок защиты такой силы, что сам оглох и ослеп. Поняв, что переборщил, с непривычки, освободил глаза и уши.
   По тропинке шли двое. Они были странно одеты - плащи, или что-то очень похожее на плащ с капюшоном, черного, как мрак цвета.
   - Мрак. Действительно мрак! Так же текучи и расплывчаты, и так же бездонно черны... - У Матвея пробежал по спине озноб.
   Чужие направлялись к дому Пелагеи.
   Матвей ослабил блок. Он хотел знать, что там происходит.
   Но лучше бы ему, да и ни кому другому не слышать того, что услышал он...
   Рада уже не кричала, она выла, как воют волки перед смертью. От этого крика заходилось сердце, мутился разум....
   Страшно было слышать.... Каково же было там ей!
   Вдруг Матвей уловил зрительный пакет информации - в обрамлении черных переливающихся капюшонов - тёмные, сухощавые, ни чего не выражающие лица, а глаза....
   Да не было у них глаз! Была черная клубящаяся пустота!
   Чуть в стороне на лавке сидел, испуганный до полусмерти, Епифан.
   К зрительной информации добавился ментальный запах Чужих.
   И всё... Как выключили.
   Матвей понял - Рады больше нет!
   Но она успела! Успела предупредить его, и показать Чужих.
   Теперь, в каком бы обличии они не были он всегда их распознает и почувствует.
   - Спасибо, тебе Рада! Упокой её душу, Господи! Найди ей место в раю, за её служение добру, и принятые за это страдания!
   Однако надо убираться! Сейчас ко мне пойдут...
   Матвей ужом соскользнул на тропу и бросился домой.
   Разделся. Одежду и унты закинул в сундук. Достал с печи уже просохшую вторую пару, в которой работал днём, и развесил всё это на вешало, в сенях. Затем уселся в горнице у печки и достал не дошитую в начале бури упряжь. Снял блок, но силу запрятал, оставив чуть-чуть.
   Успел вовремя - ещё и шило взять не успел, как в дверь застучали, и не подождав выхода хозяина, зашли в сени.
   Матвей вышел на встречу.
   В сенях Епифан разглядывал в свете принесенной лампы, одежду Матвея.
   - Ты чего это, дядька Епифан?
   - Да вот смотрю, какая у тебя одёжа справная, и даже просохнуть успела...
   - А я пришёл весь в снегу, на печи пришлось сушить, но вишь уже высохла, а что куда-то надо идти? Ты-то что не отдыхаешь?
   Матвей сделал вид, что не знает, что Епифану особо не с чего отдыхать - снег не чистил ни он, ни его сынок. У него дома работники работали.
   - Да я к тебе пришёл спросить не видал ли ты сегодня Пелагею?
   - Не-а. Когда было-то? Весь день снег ворочали. А под вечер так ухайдакался, что спасу нет. Вот домой и пошёл. А почто ты её ищешь? Заболел кто?
   Ты заходи, дядька, в горницу, чаю попьём.
   - Нет! Некогда мне с тобою чаи распевать. Ты вот, другом, вроде Пелагее приходишься, а то не знаешь, что пропала она!
   - Ну во-первых не другом, а родственником, а это разные вещи. Пелагее, в принципе, друзья не нужны, Вы ж сами это знаете - она сызмальства себе на уме. А во-вторых, как пропала? Я ж в буран к ней в дом заходил - дома она была.
   - Как дома? Ты её видел? - Епифан от возбуждения аж на фальцет сошёл.
   - Да нет, саму её не видел, но печь протоплена и коровник откопан, значит и корову доила. Да и больная цыганка говорит, что Пелагея была дома. Вы у неё спросите.
   - Да не у кого спрашивать, - разочаровано махнул рукой Епифан, - умерла цыганка.
   - Как так умерла? Я ж вчера вечером заходил - она, правда плоха была, но не настолько, что бы сегодня умереть. Кто её нашёл-то? Что она перед смертью сказала?
   - Я нашёл. - Отводя глаза от Матвея, проговорил Епифан. - Ничего она не сказала, отошла уже, когда я заглянул.
   - Ах мерзавец, врет и не краснеет! - Матвей в упор глядел на дядьку Епифана, - надо же столько лет его знаю, а только сейчас рассмотрел - подлость и мерзость-то вся на рожу вылезла!
   - Похоже врала цыганка, не было Пелагеи в буран в посёлке, - не глядя на Матвея, продолжал Епифан.
   - Как же не было? А цыганку-то, она ж к себе прилюдно в дом забирала...
   - Вот-вот, а потом и не видел её ни кто. Как только это цыганское отродье к себе в дом привела - так и исчезла.
   - Но как? Ведь буран-то какой был, с ног сшибал, да и не видно ни чего.
   Ой, может, заблудилась и замёрзла где? Я вон на кузню шёл а попал в лес. Так надо искать, может где под снегом?
   - Где искать-то дурень! - выкрикнул со злобой Епифан, - вы, вон, сегодня целый день чистили, а только тропы и проторили.
   Да и не одна она исчезла.
   - А кто ещё-то?
   - Цыганёнок! Да лошадей восемь штук, в том числе и её конь.
   - Дядька, но ведь это абсурд! Не возможно в буран было куда либо уйти!
   - Для этой ведьмы, видно, всё возможно. Но самое-то интересное, она с собой почти ни чего из добра-то своего не взяла - все бумаги ценные на месте, - проговорился Епифан, уже более радостным голосом. - Вот ведь правду говорят - все бабы дуры, видимо и ведьмы не исключение!
   - Ай, да Полюшка! Молодец! Теперь этот боров её не больно-то и искать будет, всё, что он хотел, он уже получил, - усмехнулся про себя Матвей.
   - Куда она могла направиться-то, не знаешь? - Епифан выжидательно уставился на Матвея.
   - Да только в Новониколаевск могла, куда боле. У неё там сводная сестра, а больше-то родственников у неё нет, - как можно простодушнее постарался ответить Матвей. - Вы её свадьбой напугали, вот она и сбежала.
   - Напугаешь такую! Хоть бы сдохла по дороге! Всё меньше хлопот бы было, - в сердцах ляпнул Епифан.
   - И на что Вам её искать? Вот, правда, лекаря у нас теперь нет - это плохо, а так... Сами ж говорите, что всё оставила...
   - Что, тоже на её добро виды имеешь? - зло сверкнув глазами рыкнул Епифан.
   - Да, Вы что, дядька, мне и своего хватает! Это всё теперь вам отойдёт, вы же у нас старейший.
   - Ну, то-то!... Пошёл, я. Завтра поутру приходи к её дому.
  
   Лучше бы это утро не наступало ни когда.
   Когда Матвей пришёл к дому Пелагеи, там уже была изрядная толпа сельчан. Все были возбуждены и взвинчены.
   Матвей, увидев братьев Демидовых, подошёл к ним.
   - Что происходит-то?
   - Да говорят, цыгане Пелагею убили и ограбили, и навьючив лошадей добром, своего цыганёнка в пургу отправили.
   - А сколько лошадей-то взяли?
   - Восемь, говорят...
   - Включите разум, ребята? Как такое возможно? Даже я, да ещё в пургу, с восемью лошадьми не справлюсь.
   - Ай, цыгане есть, цыгане! Они ж конокрады - всё могут!
   И Матвей понял, переубедить не открываясь, ни кого не удастся, слишком велико было пси давление на психику людей.
   Рада предупреждала его, она предвидела это, и строго-настрого запретила вмешиваться, - "Моим соплеменникам не поможешь - они обречены. Они обречены с той самой минуты, когда я согласилась идти сюда. Сбереги себя, и найди Пелагею, но только потом, когда всё уляжется.... Ты ей очень будешь нужен".
  
   Хорошо сказать не вмешивайся....
   Обезумевшая толпа согнала всех цыган, от мала до велика, к реке, и оттеснила их под пороги, где в водовороте лед был тонок...
  
   На льду стояли опешившие люди - пси давление прекратилось - и тупо смотрели на парившую полынью, где бесследно, только что, исчезли тридцать с лишним человек... Они помнили всё, только осознать ни как не могли - как они сподобились, сотворить такое!?
   Молча, пряча друг от друга глаза, селяне разбредались по своим домам.
  
   Придя домой Матвей кинулся к иконам.
   - Как, ты мог допустить это, Господи? - но лики святых молчали, да и у него в душе не было благочестия, да и смирения, тоже. В душе была пустота...
  
   С этого дня в поселении поселился мрак. Следы запустения виднелись на всём - снег больше ни кто не убирал, на молитву, как было раньше, раз в неделю не собирались, последний обоз со шкурами и то не отправили.
   Тоска и раскаяние, как ржа разъедали людские души, и не было мудрого пастыря, что наставил бы на путь истинный.
   Такая обязанность возлагалась на старейшего, но этим старейшим в поселении был Епифан, а он отнюдь не спешил что-то менять - его, похоже, даже устраивала эта обстановка.
  
   Когда снег уже начал подтаивать, Епифан, вдруг спохватился, что не отправлен обоз со шкурами.
   - Они же за лето испортятся. Надо-ти в город везти.
   - Обоз не успеет обернуться, половодье вот-вот грянет, - пробовали увещевать его мужики, но Епифану попала "вожжа под хвост".
   Епифан знал, что делал - он не собирался возвращаться в поселение. Прихватив бумаги Пелагеи, он видел себя уже богатым купцом.
   Он рвался в Новониколаевск, там у Пелагеи было несколько лабазов и магазинов и хороший дом. Он давно на этот дом облизывался.
   Проблемы сельчан его, не волновали - он уже представлял себя в костюме "тройке" с золотой цепочкой на пузе, покрикивающим на приказчиков, снующих туда-сюда по его приказам...
   - С обозом пойдёт тот кто хочет и может, а по осени, когда река встанет, вернуться. Заодно продукты привезём.
   - Хочет прикарманить ещё и деньги за пушнину, - зло подумал Матвей. - Ишь как соловьём-то разливается. Как же, продукты он привезёт! ...
   Сельчане тоже мало верили своему старейшине, но вслух, ни кто ни чего не сказал.
   - Мне надо-то два три человека, саней-то всего четверо. - Голос Епифана начал наливаться злобой, а лицо пошло пятнами.
   - Двое уже есть - я, да Макар.
   Слова Епифана падали как камни в болото. Люди стояли потупив глаза и прячась за спины друг друга. Ни кто не хотел вверять свою жизнь Епифану.
   - Мне, что в приказном порядке, вас назначать, а? - Голос от злости сорвался на визг.
   - Что богатые, да? Ишь пушниной они разбрасываться будут! Что жрать-то будете, а? Аль на Бога уповаете?
   - Дядька Епифан, а возьми меня с собой, - подал голос Матвей. Он для себя давно решил, что надо уходить за Пелагеюшкой. Случая ждал.
   - Семьи у меня нет. Ни перед кем не в ответе, ни кому не должен. Развеюсь. Город посмотрю.
   У Епифана лицо стало - как будто пригоршню клюквы в рот кинул - Матвея-то, он, как раз, и не хотел с собою брать.
   - Эдак, как же это ты поедешь? А кто в кузне будет? Кто за поселением приглядит?
   - Для пригляда - годами ещё не вышел, а в кузне братья Демидовы справятся, они, уж года три, у меня на подхвате были. - Матвей сделал вид, что не увидел реакции дядьки на своё предложение.
   - Я тебе расходы в дороге сэкономлю - своего Буню возьму. Он у меня коняка смирный и преданный, за мной и без возницы воз потянет.
   - Возьми, чего тебе!?
   - Ишь, человек сам хочет ехать...
   - Чего других-то принуждать, коль охотник есть? - загалдели люди.
   И Епифану пришлось, под давлением толпы, согласиться взять Матвея с собой в обоз.
   Собрались скоро. Уже на следующий день, с рассветом небольшой обоз ушёл в направлении города.
   Возглавлял обоз Епифан, за ним Макар. Матвей на третьей возу возницей, а Буня на привязи с возом и под седлом, в привязи за возом Матвея.
   С трудом обойдя перекаты лесом, обоз свернул на реку и довольно споро продвигался по ней. При дневном свете промоины были хорошо заметны, выделяясь тёмными пятнами на белом льду.
  
   Матвей забрал из дома всё, что могло бы иметь ценность и что можно легко перевести в деньги, или, что само имело эквивалент денег. Одежды и обуви взял совсем чуть-чуть. Не взял бы и вовсе, но на его огромный рост найти всё это было бы проблематично. А ещё прихватил винтовку, привезённую ему в подарок старым Волхвом, патроны к ней, хороший охотничий нож и небольшой топор.
   Все свои вещи Матвей сложил в два тюка и навьючил на спину своему Буне, своему буланому, и под стать своего хозяина, огромному коню.
   - Чё ты на спину-то ему грузишь? Да и седло-то зачем одел? Аль на возу места мало? - Удивился Макар.
   - Седло на возу мешаться будет. А в сумах то, что мне до города не надобно будет - носильные вещи. Тюки лёгкие, Буне не тяжело будет, и спину греть ему будут - погода-то вон какая мерзкая стоит - то мокрый снег, то мороз. А перемётные сумы у меня не простые, сверху - кожа, а к крупу - мех, вишь на коне они, как тёплая попона.
   Так как тюки Матвей, с его силищей, нёс легко, да и Буня виду не подал, то ни кто не заподозрил, что действительность далека от сказанного, в тюках одного золота было килограмм на десять, а ещё камушки, да и оружие вес имело.
   - А на воз и так есть что положить, съестные припасы надо взять, да и дровишек бы не мешало прихватить, а то не когда нам будет на привалах что-либо для костра искать.
   И Матвей старательно делал то, что только что прокомментировал. На воз еще кинул двустволку и мешочек с патронами. Всё это он проделывал со счастливым выражением на лице, хотя на душе было тревожно и чувство опасности доводило до сбоя дыхания. Нельзя было выказать тревогу, да и в голове-то пришлось все мысли причесать - что подальше спрятать, а что на показ выставить, кто-то чужой и злобный пытался капаться в его мыслях. Совсем закрыться от ментального сканирования было нельзя, сразу почуют неладное, вот и приходилось, что-то незаметно прикрывать. Это отнимало колоссальное количество сил и Матвей не смотря на пронизывающий ветер весь взмок.
  
   Матвей надеялся, что в дороге можно будет отдохнуть, но не тут-то было. Уже к полудню, Матвей обратил внимания на своего Буланого, шедшего замыкающим. Буня, то и дело фыркал и мотал головой, всё норовя оглянуться.
   - Как будто волков чует, - подумал тогда Матвей.
  
   Через несколько километров, свернули на большую реку в которую вливалась их река, и пошли против течения, но лёд и здесь был относительно ровен, а промоин было и вовсе мало.
   Через два дня с реки пришлось свернуть, обходя участок где река прорезала гору и стремительно текла в скальной теснине не замерзая даже в лютые морозы, бурля водоворотами и грохоча водопадами и перекатами.
   Спускаясь с перевала уже к третьей реке, Матвей оглянулся на пройденную вершину и в отблеске закатного солнца, увидел три призрачные фигуры верхом на лошадях. Образ виден был лишь мгновение и если бы не поведение Буни до этого, то Матвей подумал бы, что ему померещилось это.
   - Странно, что не почувствовал, или я им не интересен, вот и отпустили с поводка. Да-а, дела... Надо быть всё время на стороже. Вот и отдохнул...- не успел он додумать мысль, как почувствовал дуновение холода в своей голове и поспешил закрыться.
   Внимание было мимолётным, и Матвей гадал - успели ли чужие, чтолибо узнать, или нет.
   Уже в сумерках подошли к реке. Матвей хотел располагаться на привал, но дядька решил устроиться ночевку на другом берегу.
   - Дядька Епифан, нельзя здесь переходить реку, надо ещё чуть вверх по течению подняться. Здесь могут быть промоины, слышь внизу перекат шумит. В сумерках не заметим промоину, и с возом под лёд уйдём. Да и берег по ту сторону скальный с обозом можем не подняться.
   - Цыц! Будет тут каждый указывать! - огрызнулся Епифан, направляя свою лошадь на лёд.
   Реку он преодолел быстро, а вот на берег выйти не получилось - берег возвышался всего-то на полметра надо льдом, но для воза это не проходимо. Епифан направил лошадь вниз по течению вдоль берега, увидев, по его мнению, приемлемый подъём. Макар следуя за ним свернул тоже, но чуть ближе к середине реки. Матвей со своими двумя обозами не торопился ступить на лёд, наблюдая как пройдут первые лошади.
   Сумерки всё сгущались, и рассмотреть какие либо подробности было уже невозможно. Матвей тронул вожжи, намереваясь последовать за спутниками, как услышал крик Макара, и увидел стремительно уходящие под лёд сани. Лошадь рывком пыталась вытащить их, но ей уже это было не под силу - сани и её тянули в полынью. Макар спрыгнул с саней, но оскользнулся и оказался в воде, истошно крича.
   Матвей скатился с воза и кинулся к Макару, которого течением неумолимо затягивало под лёд.
   Преодолев в несколько прыжков расстояние до полыньи, Матвей успел в последнее мгновение ухватить ворот тулупа, уже затянутого под лёд Макара, рывком дёрнул его на себя, почти всего вытащив из воды, крутанул выкидывая на лёд, и падая сам, как можно дальше от полыньи. Оттащив Макара и передав его на попечение его отца, Матвей осторожно подошёл к полынье в которой, противореча всякому здравому смыслу, до сих пор билась лошадь и виднелся полузатопленный воз.
   - Странность какая. Они должны давно быть под водой.- Матвей осторожно, по кругу обходил полынью оценивая возможность спасения лошади. Та же, бедная, уже устала барахтаться в ледяной воде, и поддерживаемая на плаву оглоблями, обречённо положила морду на кромку льда, и следила за Матвеем печальными глазами.
   - Ты кобылу-то брось, всё равно не выживет после купания. Надо бы товар спасти. - Раздался голос Епифана из сгустившихся сумерек.
   - Ну надо же, даже пред смертью сына и то о прибыли думать будет! Что за человек!?
   Что же воз то не тонет? Река-то глубокая... Вот болван-то! - Обругал Матвей себя мысленно, - потому и не тонет, что на зубе сидит!
   Каменный выступ, торчащий из воды, как клык, был однажды, в засушливый год, виден. В обычные же годы, только по бурлению воды можно было предположить там камень. И вот на этом-то каменном зубу сейчас и застряли сани, держа лошадь над водой.
   Поняв что произошло, Матвей побежал к своим саням, выпряг Буню и прихватив с воза лампу и верёвки вернулся к полынье.
   Зажёг лампу. Закрепил один конец верёвки за седло Буни, другой бросил на воз. Разделся. Одежду засунул в одну из перемётных сум на спине своего коня. Закрепил еще одну верёвку на седле, а другим концом этой верёвки обвязал себя, и обойдя полынью так чтобы его течением вынесло на воз, прыгнул в воду. Не выбираясь на воз, только чуть придерживаясь за него, он добрался до, потерявшей всякую надежду на спасение, кобылы, прихватив по дороге кинутую верёвку.
   - Ну, милая как ты? Сейчас мы тебя попробуем вытащить - приговаривая ещё что-то ласковое и ободряющее, отчаянно борясь с бешеным течением ледяной воды, Матвей закрепил одну из верёвок за вьючное седло, другую, отвязав от себя, пропустил через уздечку, для верности закрепив узлом и захлестнув, её на шее лошади не скользящим узлом. Затем, перебирая руками по вздрагивающему крупу лошади, вернулся к седлу, и крикнув Буне - "Тяни!", перерезал постромки и быстро, пока лошадь не ушла под лёд, перебрался по её крупу на лёд, и намотав верёвку, на сведённую от холода руку, подключился к Буне, вытягивающим лошадь. Кобыла же, поняв, что ей дарят шанс выжить, из последних сил пыталась помогать своим спасателям.
   И Бог помог им! Их усилия оказались не напрасны, кобыла радостно заржала, встав всеми четырьмя копытами на твёрдый лёд.
   - Ты что идиот? Груз вытаскивай! - орал Епифан. Он уже развёл костёр и переодевал хнычущего Макара.
   - Ага, сейчас, - приговаривал Матвей стуча зубами от холода, - сам туда лезь. Сани вот-вот под лёд уйдут, а я лезь туда. Обойдёшься! Не обеднеешь!
   Не пытаясь отвязывать заледеневшие верёвки Матвей отрезал верёвки от седла Буни и пошёл снять их с кобылы.
   Тело покрылось коркой льда, которая сковывала движение.
   Добравшись до кобылы, которая тоже была покрыта коркой льда, он отрезал верёвку от узды, и уже намеревался срезать вторую с седла, как вдруг кобыла вздрогнула и поднялась на дыбы. Матвей отшатнулся от пролетавшего мимо лица копыта, и переступив босыми ногами по натёкшей с лошади, и замёрзшей воде, поскользнулся и падая, взмахнул руками. Кобыла испугалась и, взбрыкнув, ударила его задними копытами. От этого удара Матвей увернуться не смог, холод всё-таки сковал его движения, и одно из копыт лошади угодило ему в грудь, отбросив его к полынье. Упав, со всего маха, на самую кромку, он проломил собою лёд, и в одно мгновенье оказался в воде, где его подхватило течение и затянуло под лёд. Но этого он уже не видел и не чувствовал, от удара головой об лёд он потерял сознание.
  
   Шум бури за окном и потрескивание поленьев в печи... Что так громко-то?... Да и какая буря, она уж неделю как кончилась. Да и шум какой-то странный, журчит что-то.
   - Надо проснуться!... Что-то как неудобно лежал-то.... Всё затекло, даже рукой не пошевелить.... А глаза-то, чего не открываются?...
   Матвей медленно выплывал из бессознательного состояния.
   - Дрова в печи трещат, а холодно-то тогда чего? Чего рука-то не шевелиться, - Матвей пытался поднести руку к глазам, но она была чем-то накрепко привязана к телу.
   - В простыне запутался что ли? - попытался освободить другую руку и ему это с трудом, но удалось, поднёс её к лицу, и провёл по нему.
   - Ну, надо же, так отлежал, что руки не чую... А на лице-то что? Корка какая-то...
   Матвей негнущимися пальцами отдирал с лица лёд, ещё толком не осознавая, что это. Наконец глаза свободны.
   - Темно..., луна светит..., коряга какая-то..., - скосил глаза в сторону, - вода? Вода!!!
   Помять проснулась одновременно с ощущением дикого холода.
   - Так, не паникуй! - сам себя одёрнул Матвей, - оглядись и оцени обстановку, а то сейчас дернешься и под лёд уйдёшь.
   Матвей понимает, что его вынесло на перекат и он чем-то, что спеленало его, зацепился за корягу. Рядом с ним, периодически стукаясь о его голову, в воде болтается какой-то предмет.
   Свободной рукой, Матвей старательно, сантиметр за сантиметром, дотягивается до пояса, на котором, за спиной закреплён нож. Пытается расстегнуть ножны, и с ужасом понимает, что пальцы не слушаются его.
   Подносит руку ко рту и засовывает пальцы в рот, начинает зубами прикусывать их, пытаясь восстановить кровообращение. Рука настолько заледенела, что боли не чувствует совсем.
   Матвея начинает охватывать паника, он понимает, что ещё несколько минут и от холода остановиться сердце. Он в отчаянии бьёт рукой по коряге, пытаясь вернуть хоть частичку подвижности пальцам. Наконец ему это удаётся - рука чувствует боль! Он повторяет попытку достать нож.
   - Так, только не торопись, - уговаривает он себя, стуча зубами от холода.
   - Не дай Бог уронить!
   Вот ножны расстёгнуты и нож в руке.
   - Так, теперь определиться... Чем я связан и, как ухитриться разрезать, чтобы под воду не уйти... надо попытаться грудью лечь на корягу..., та-а-к, получилось, - от его усилий кровь начинает сильнее циркулировать по телу, придавая ему всё большую подвижность.
   - Надо же, и то, что колошматило меня по голове тянется за мной, интересно, что это? - Матвей пытается посмотреть себе за спину, но темнота и отблеск от обледенелой поверхности не даёт ему возможности идентифицировать предмет, единственно, что становить понятно - предмет объёмный, но лёгкий.
   - Да, на корягу я выбрался, а как исхитрится разрезать верёвки? Придётся повернуться, хотя бы на бок. Так, получилось! Ба, а колотушка-то, мешок с пушниной... Надо его выкинуть на корягу, пригодиться - одежды-то нет. - Матвей дотягивается до прикрученной руки, и стараясь не поранить себя, разрезает путы. Нож чиркает по чему-то металлическому, и Матвей догадывается, что его замотало в лошадиную упряжь. Видимо падая он зацепил воз, тот соскользнул с каменного клыка и вместе с Матвеем ушёл под лёд. Перехватив освобождённой рукой обрезанные ремни Матвей пытается вытянуть их из воды, с трудом, медленно но упряжь поддаётся. Матвей перебирает уже двумя руками, зажав нож во рту, - из воды показывается палка - это кусок сломанной оглобли, дальше из воды выныривает еще один мешок, и как поплавок крутится на воде. Матвей аккуратно, насколько это возможно в его положении, вытаскивает свою добычу на корягу.
   - Так, теперь бы до берега добраться. Куда ближе-то? - Матвей оглядывается. Слева - берег ближе, но там открытая вода, и много. Справа - лёд, правда у коряги явно тонкий, изъеденный водой, но дальше вроде прочный.
   В метрах трёх от него, в нужном направлении, из подо льда торчит не то камень, не то вмерзшая коряга.
   - Надо перекинуть через неё оглоблю, всё какая-то страховка будет.
   Матвей кидает в направлении своего движения мешки, один за другим, потом связав концы порванной упряжи и делая, что-то вроде петли, закидывает оглоблю. Но от того что его трясёт, он промахивается, приходится повторить попытку, а потом ещё и ёщё. Наконец-то палка перелетела выступ, а концы, уже замёрзшей на морозе упряжи, легли по сторонам. Матвей осторожно потянул за ремень, импровизированная страховка натянулась, оглобля заскользила по льду, но потом упёрлась в препятствие. Матвей дёрнул сильнее - упряжь прочно держалась, и он решился.
   Вначале по коряге, потом осторожно перенёс тело на лёд. Раздался угрожающий треск, Матвей, ужом пополз прочь с тонкого льда, страховка как нельзя лучше помогала в этом, так как ноги совсем не слушались. Добравшись до выступа, Матвей попытался встать на ноги, но это не получилось. Кальсоны, единственное, что он оставил на своём теле, во время спасения лошади, замёрзли и сковали ноги в ледяной панцирь. Он понял, что ему с ними быстро не совладать, и решил оставить эту попытку. Прихватив мешки, Матвей пополз к берегу. От усилий он немного согрелся, и когда он дополз до берега, от него повалил пар, и даже ноги начали сгибаться в коленях. Он опять попытался встать, на сей раз ему это удалось. Добрался до огромной пихты и, разгребая снег, полез под нижние ветви к стволу. Скатившись в ямку и, затянув за собой мешки, он начал ломать нижние ветви и складывать их в ямку в снегу. Достал с пояса железный цилиндр и попытался развинтить, но замёрзшие руки плохо слушались и цилиндрик упал. Он долго шарил окоченевшими руками в снегу, наконец-то нашёл. Попытался ещё раз - получилось! Потрогал спички, вроде сухие, достал серную пластинку и не дыша, чиркнул спичкой. Спичка зашипела, и искря зажглась. Матвей поднёс её к наломанным веткам, огонь лизнул сухую хвою, но ему на пути попалась льдинка, и она, растаяв, потушила едва теплившийся огонёк. Матвей попытался разжечь огонь ещё раз, на сей раз попытка была удачной. Огонёк, шипя побежал по смоляным веточкам, Матвей ломал сухие веточки и подкидывал в костерок, тот набирал силу, и, с удовольствием, лизнул предложенную Матвеем ветку. За него уже можно было не переживать, веток наломанных Матвеем вполне хватит на какое-то время, можно заняться собой.
   В импровизированном шалаше стало немного теплее.
  
   Пихта очень ветвистое хвойное дерево. Ветви растут почти от земли, причем нижние, как обычно полусухие. Ветви очень пушистые, густые и гибкие. Зимой, вьюги, заметая снегом лес, не могут проникнуть к стволу пихты. Снег ложится на ветви и пригибает их до земли, образуя около ствола пустоту. Получается своеобразный шалаш из пихтового ствола и ветвей сверху покрытый снегом, чем и воспользовался Матвей.
  
   Мешки с пушниной были кожаными из цельной шкуры оленя, и плотно завязаны, что и позволило им не набрать воды.
   Кожаный ремешок заледенел и не поддавался, пришлось разогревать на костерке.
   В мешке оказались шкурки лисы и несколько рысьих. В положении Матвея это было большой ценностью, шкурки достаточно большие и их меньше надо скреплять.
   Лисьи, Матвей положил под себя, рысьими накрылся, связав их за лапы.
   - Хорошо, что все мешки с собольими шкурками у Епифана на возу, а на этом менее ценные были. Вот бы во втором мешке медвежья или тигриная оказались, было бы как нельзя кстати, - размышлял Матвей развязывая второй мешок.
   - Повезло! Медвежья. Сергий выделывал...
   Матвей поменял рысьи шкурки на медвежью, но голова медведя, искусно выделанная Сергием мешала, пришлось срезать. Попытался связать лапы под горлом, не получилось - больно уж очень большой громоздкий узел выходил, пришлось прокалывать дырочки и вставлять ремешки. На уровне талии проделал тоже самое, и получилось очень даже ничего себе одеяние, правда руки девать было некуда. Подумав немного, Матвей проделал в шкуре дыры для рук. Примерил.
   - Вроде ничего получилось. Сейчас ещё на груди сцеплю и совсем хорошо будет.... Ну вот и ладно, теперь ещё ноги бы закутать.
   Матвей взял пару лисьих шкурок, благо сняты они были "чулком", и отрезав лапы, хвост и голову, одел их на ноги, как носки, а сверху приспособил мешки, закрепив их ремнями под коленями и у щиколоток. Ногам сразу стало тепло.
   - Много ли человеку надо, а? Вот оделся и сразу хорошо...
   Рысьи шкурки расстелил у ствола, на них накидал лисьих шкурок и попытался сесть на это импровизированное ложе, но ветви пихты мешали удобно устроиться. Матвей аккуратно, боясь потревожить снежный покров срезал их от ствола и подрезав у снега, закинул в костёр. Огонь благодарно загудел, принимая новую пищу.
   Матвей же вполне удобно устроился у ствола на расстеленных шкурах, немного согрелся и его сразу начало клонить ко сну.
   - А вот спать то и нельзя. Ну-ка прекрати клевать носом, - приговаривал Матвей шлёпая себя по щекам.
   - Пойду-ка дров поищу, что ли... Ну давай, давай, не ленись, - уговаривал сам себя Матвей, выбираясь из своего шалаша.
   Луна ещё не зашла и видимость была приличной, но температура воздуха явно упала. Мороз пробирал плохо прикрытое тело до костей.
   Матвей стянул медвежью шкуру за лапы под коленями, стало немного уютнее.
   - Хороший медведь был, большой, даже ноги и то почти прикрыты. Идти, правда, не совсем удобно, зато тепло. - Думал Матвей пробираясь к поваленному дереву.
   - Сейчас веток нарежем... Надо поболе, что бы уже не вылезать на мороз ещё раз.
   Орудуя ножом Матвей согрелся. И даже не покрытые руки, вроде перестали мёрзнуть.
   Нарезав охапку сучьев, оттащил к своему шалашу, вернулся за новой порцией. Работал до изнеможения. Остановился только тогда, когда уже руки отказывались держать нож.
   Кое-как залез в своё логово. Костёр почти потух. Подкинул немного веток, подул огонь набрал силу. Костёр растопил снег до земли и полыхнул вверх.
   - А вот этого не надо. Ты куда это? Сейчас ветви подожжёшь, - Матвей убрал несколько веток, умерив аппетиты пламя.
   - Вот и ладно, теперь сойдёт...
   Интересно пойдёт Епифан меня искать?
   Ну, да, конечно... , разбежался...
   Если бы Макар был в порядке, может быть и пошёл бы, а так можно даже не надеяться.
   Ладно, утро вечера мудренее. Доживём до утра, а там видно будет.
   Да, с руками, что-то делать нужно. Холодно.
   Матвей достал из под себя лисью шкурку и надел на руку.
   - А что, вполне нормальный рукав получается. Привязать к медвежьей шкуре и нормально.
   И Матвей нарезав тонких ремешков, привёл задуманное в силу. А из рысьей шкуры смастерил себе шапку. Из ещё двух соорудил, что-то вроде меховой юбки.
   - А вот, и ладненько. Можно и по лесу погулять будет. Нож есть, спички есть - не пропаду. Поутру огляжусь, может заимка поблизости...
   Подбросив в костёр ещё веток, Матвей задумался о превратностях судьбы.
   - Эко нас всех закрутило-то... Кто мог ещё несколько лет назад подумать, что так всё обернётся. Жизнь, так хорошо налаженная, рухнет в одночасье. Праведники станут грешниками, и грехи их будут столь ужасны, что ни какими молитвами не замолишь. А чистым душам, придётся скрываться и прятаться.
   Где же сейчас Полюшка? Жива ли?... Жива! Чувствую, что жива!
   Перед глазами лес и двое путников с лошадьми. Раз, два, ...восемь - все! Знать Пелагея с цыганёнком. Вроде целы. Лиц не вижу...
   Туча какая черная, так и клубиться, ко мне подбирается... и пахнет могильной сыростью... Ах, чёрт их забери - чужие! Бежать! Быстрее уводить их от Полюшки.
   Обрыв! Река! Ну и ладно, авось вынесет! - Матвей прыгает с обрыва, и чувствует, как его лицо погружается в воду... Пытается вынырнуть, и .... Просыпается.
   - Что это, сон? Или наваждение? - Матвей стряхивает с лица снег. Тот, подтаяв, свалился целым комом ему на голову, разбудив Матвея. Костёр прогорел, и едва дымит.
   - Спал часа полтора-два... Что там на улице? Может, рассвело... - Матвей раздвигает ветки и выглядывает на улицу. - Нет, ещё темно...
   Раздувает костёр.
   - Успели они увидеть моими глазами Пелагею, или нет?... Как научиться закрываться постоянно, даже во сне? ...
   Поесть бы чего.... А, что это я, дурака-то валяю? Ремешки есть, наживка, тоже - вон сколько лап валяется.
   Сказано - сделано. Нарезал ремешки потоньше, силков наделал три штуки, потом лапы подпалил до самой кожи - запахло палёной кожей.
   - Далеко не пойду. У поваленного дерева видел шелуху от орехов, видно белка. Мне и это сойдёт. И ещё к реке поближе поставлю.
   Выбрался наружу из шалаша и расставил силки. Залез обратно и стал вслушиваться - не зашумит ли попавшаяся добыча. На шум придётся бежать быстро, иначе зверь очень быстро перегрызёт ремешок.
   Но прошло много времени, его стало клонить в сон, а на его приманку так ни кто и не позарился.
   Подкинув веток в костёр, он решил подремать, до рассвета уже не так много осталось. Вдруг у поваленного дерева зашумело. Матвей опрометью кинулся из шалаша. Наступил на ветки, сложенные им для костра, и те затрещали. От этого звука какой-то большой зверь шарахнулся от соседнего дерева в сторону реки, и забился попав в силок.
   Матвей кинулся к реке. В силок попалась олениха.
   - Сейчас порвёт! Я же не рассчитывал на такую крупную добычу! - Матвей, что есть мочи, рванулся к пленённому зверю. Прыгнул с ходу ей на спину, и подмял под себя, ловя, подаренный судьбою, шанс.
   Олениха обречённо закричала. Сердце сжалось от её крика.
   - Прости, милая, но мне придётся тебя лишить жизни. Или твоя или моя. Прости...
   Матвей, вогнал нож в ухо зверя прекращая мучения.
  
   Разделывать всю тушу он не стал. Выпотрошил и вырезал несколько кусков мяса и отнёс в шалаш. Вернувшись, нагнул два молодых деревца, привязал тушу к верхушкам, и отпустил. Теперь его добыча не доступна ни какому зверю. Потроха собрал и отнёс подальше к реке, выкинул на лёд.
   - От незваных гостей конечно это не убережет, но всё есть шанс, что ко мне они не сунуться. Волк, зверь конечно прожорливый и наглый, но не дурак, и на рожон не полезет.
  
   Вернувшись в своё импровизированное жилище Матвей разжёг костёр, и прожарив оленину с удовольствием поел горячего. Сразу стало теплее. Горячая пища прогрела его, и наконец-то прошло ощущение холодного камня в животе.
   - Да... чайку бы ещё, и совсем хорошо бы было.
   Ага, вон и светать начало. Сейчас посветлее будет, осмотрюсь, и надо будет решать куда идти-то.
   Куда, никуда, а на место стоянки Епифана сходить надо будет, сориентироваться, что, да как.... А там видно будет...
   За раздумьями Матвей не заметил, как задремал. На этот раз его не тревожили виденья, а разбудил его визг и рычание на реке.
   Открыв глаза он понял, что наступил день. Солнце вовсю старалось и даже в его берлогу, сквозь проталину в ветвях от костра, заглядывал солнечный луч. От реки доносилась возня и рычание.
   - А, гости незваные пожаловали. Требуху делят.
   Около входа мелькнула тень.
   - Надо вылезать, иначе совсем обнаглеют.
   Матвей собрал шкурки стянул их ремнём и вылез из своего шалаша.
   Солнце только встало и проглядывало сквозь верхушки деревьев в пади на противоположной стороне реки. Лес искрился под лучами. От реки, над полыньёй, поднимался пар и слышался шум переката.
   Матвей размял ноги и заодно огляделся. В нескольких метрах мелькнул волк. У реки появились ещё двое. Они стояли и смотрели на Матвея, оценивая стоит ли связываться с человеком.
   Из-за ближайшей ели появился ещё один. Крупный, лобастый с густым белым воротником, вокруг умной морды. Он смело вышел на открытое место и уставился на Матвея.
   Взгляд его не был злым, он был оценивающим и чуть, как показалось Матвею, насмешливым.
   - Ага, тебе смешно, - от звука голоса волки отпрянули. Все, кроме вожака.
   - Ты смелый, значит? Оцениваешь, стоит ли со мной связываться? Я тебя уверяю - не стоит. Давай разойдёмся мирно. - Волк наклонил голову, прислушиваясь к словам Матвея, - Я вас угостил своей добычей, хотя я, в отличие от вас, в более бедственном положении. Кстати могу поделиться ещё, а то мне тащить тяжело будет.
   Матвей шагнул по направлению к привязанной на деревьях туше. Вожак стоял на его пути, Матвей, продолжая разговаривать с Волком, шёл прямо на него. Волк посторонился, пропуская человека. Матвей дошёл до деревьев и стал их нагибать. Волки обступив его со всех сторон наблюдали за его действиями.
   - Я не хочу с вами драться - это не в моих интересах, и не в ваших, я тебя уверяю.
   Матвей отвязал тушу, отрезал от неё половину и закрепив её ремнями перекинул через плечо, к висевшим за спиной шкурам, а вторую половину кинул вожаку под ноги, тот подошёл, понюхал и... улыбнулся.
   - Ну что, расстанемся друзьями? Счастливо оставаться!
   Матвей спустился к реке, и зашагал по льду вверх по течению, туда, откуда его принесло вчера вечером.
   - Да, занесло меня... Если не ошибаюсь, меня с километр подо льдом тащило. Какое счастье, что под водой за какую-нибудь корягу не зацепился... Хорошо, что на перекате это произошло, а то так и не очухался бы.
   До заимки отсюда далеко, за день не добраться, хорошо если завтра к вечеру дойду. Не идти бы сейчас на место стоянки, быстрее бы получилось. Но..., идти надо. Мало ли что там с Епифаном и Макаром. Может они на встречу вышли, меня ищут.
   За поворотом реки открылся вид на теснину между двух сопок. Вода с шумом преодолевала пороги. Над порогом стоял туман от брызг и испарений, на котором солнечные лучи нарисовали радугу. И всё это на фоне заснеженного леса. Красота. Но оценить эту красоту было некому. Один Матвей взирал на это зрелище, но совсем не для любования, а прикидывал, где сподручнее подняться вверх. Слева склон выглядел более пологим и Матвей было направился туда, но с противоположной стороны вдруг раздался треск, и было слышно, как кто-то большой проламывается сквозь лес к реке.
   - Может Епифан с Макаром?... Эй, кто там? - закричал Матвей.
   Треск усилился и раздалось лошадиное ржание.
   - Буня?... Буня!!! - радостное ржание послышалось громче и вот на лед из леса вывалился его любимый Буланый. Именно вывалился. Конь увидев хозяина прыгнул с обрыва, а спас его, наметённый зимними бурями, козырёк из снега, он съехал с обрыва вместе с конём, смягчив его приземление. Матвей бежал к месту падения Буни, а конь отчаянно барахтаясь в снегу, пытался выбраться и призывно ржал.
   - Буня, коняка ты мой дорогой, - Матвей обнял, наконец то выбравшегося из снежного плена коня, - как ты меня нашёл, а? Ты понял, что меня понесло вниз по течению? Умница, ты моя... - Матвей гладил морду коня и целовал его в заиндевелый нос.
   Буланый тихо ржал и старался покрепче прижаться к хозяину.
   - Буня, с тобой кто-нибудь идёт? Дай я послушаю. - Матвей стащил с головы импровизированную шапку и прислушался. Кроме шума порогов, других звуков не было слышно.
   - Значит ты один. - Матвей начал оглядывать Буню. - Похоже, что ты за мною сразу рванул... Всё на месте, и даже одежда, которую я снял, вон, из сумы торчит... А поранился-то где? Ух, какая царапина! - Рваная глубокая рана шла с левой стороны шеи. Конь вздрогнул, когда Матвей дотронулся до раны. - ну, ну, ты же у меня храбрый коняка! Сейчас мы тебя полечим... - Матвей достал из сумы серебряную завинчивающуюся баночку с густой мазью. Замазал рану. Буня фыркал и вздрагивал шкурой. - Знаю, знаю - щиплет, но что поделаешь... Та-а-ак, вот сейчас ещё заклеим, и порядок... - Буня заинтересованно косился на манипуляции хозяина.
   - Что, интересно? Сейчас вот смолу разогрею и, пластырь будет готов... - комментировал Матвей свои действия, - разогрев на маленьком костерке смолу кедра, намазал края тряпицы и быстро приложил к шее коня. Буня вздрогнул и всхрапнул.
   - Горячо..., ну не смертельно же? Зато рана быстрее заживёт... Нам с тобой предстоит ещё долгий и трудный путь, так что нужно быть здоровыми, а то не выдержим дороги... Вот сейчас отдохнём, я оденусь, тебя покормлю, сам маленько заправлюсь... Чаю горячего хочется, страсть как... - Матвей достал из сумы свою одежду и начал переодеваться, превращаясь из пещерного человека, вполне современного.
   - Как хорошо-то! - Натянув унты и притопывая приговаривал Матвей. - А то я в этих мешках, несколько раз себе чуть нос не расквасил. - Буня, насмешливо фыркнул и замотал головой. - Ага, тебе смешно, а я стою перед волками, зубы им заговариваю, а сам думаю, что в этих мешках я вряд ли далеко убегу...- Матвей натянул малицу, вытащил из рукавов рукавицы и повёл плечами, - вот теперь порядок! Теперь живём! - Обнял коня за шею и потрепал по гриве, - ну что бы я без тебя делал, а? - Буня тихо заржал, соглашаясь.
   - Ну, ладно, давай на другой берег переберёмся, и привал устроим.
  
   Выбрав место для привала, Матвей расседлал коня, осмотрел ему спину, протер и накинул меховую попону. - Вроде, порядок, а?
   Разведя костёр, Матвей первым делом натопил снега в небольшом котелке и напоил коня. Буланый, проплутав всю ночь в поисках хозяина, пил взахлёб. Выпив третий котелок, Буня закивал головой, - что, напился? Сейчас сухарей дам. - Матвей расстелил мешок из-под пушнины на снег и насыпал на него несколько горстей сухарей. Конь аппетитно захрустел зажмурив глаза. - Что, проголодался? - Матвей похлопал коня по шее, - ешь, и я теперь чаю попью, и оленинки пожарю. Ты не против?
  
   Уже к вечеру Матвей вышел к месту стоянки Епифана. По следам, Матвей понял, что к Епифану присоединились четыре всадника.
   Не далеко от берега лежала полуобглоданная лошадь. В её голове темнело пулевое отверстие.
   Кроме мусора и кострища на вытоптанном снегу не было ни чего.
   На противоположном берегу стояли два брошенных воза.
   - Почему два? Что случилось ещё с одной лошадью? Пойдём, посмотрим, что там нам оставили. Всё равно на этом берегу ночевать нельзя. На конинку здесь с темнотой столько соберётся, что нам подальше бы от этого быть.
   Матвей перебрался через реку.
   В санях лежали дрова лопата, топор верёвки ведро и много ещё чего.
   - Надо же, всё бросил, только пушнину всю забрал! У него на возу конечно и топор и лопата есть, но всё же...
   Буня захрустел сеном, которым были выложены сани.
   - О, и для тебя радость. Что мы будем делать с этим добром? И где кобыла? - Матвей пошёл ко вторым саням. Поклажа на них была прочно увязана, явно ещё самим Матвеем, только почему-то стояли эти сани задом к реке, а оглоблями в густом ельнике.
   Уже почти стемнело. Поэтому-то, только подойдя почти вплотную к саням, Матвей увидел место ещё одной трагедии.
   Епифан видимо не распряг лошадь и оставил её на ночь, а на неё вышел тигр. Растерзанная лошадь лежала в ельнике.
   - Вот мы с тобой, Буня попали! Прошептал побелевшими губами Матвей, пятясь назад и вытаскивая на ходу нож. - До ружья бы добраться...
   В голове, размывая волну страха, появилась здравая мысль, - а чего я паникую-то? Надо прощупать, где тигр. - Матвей, загнал страх вглубь сознания и мысленно огляделся, - поблизости ни кого не было. Расширив круг поисков Матвей наткнулся на едва уловимый проблеск сознания зверя, тот был относительно далеко и спал. Это было хорошо, но тут Матвей почувствовал ещё двух зверей, к счастью они тоже спали.
   - Тигрица с двумя взрослыми детьми. Слава Богу сыты, и спят. Есть время оглядеться. Надо только не упустить их пробуждение. Матвей ещё раз мысленно огляделся. В низу, у порогов, уловил стаю волков, но похоже она не двигалась, что-то нашли, и кружили на одном месте.
   - Так надо посмотреть, что в том возу и перекидать в первый, если есть что стоящее. Но в начале, всё-таки достану ружьё. Достав ружьё и зарядив его, Матвей не стал закидывать его за спину, а накинув ремень на плечо взял на перевес, чтобы, если потребуется, стрелять можно было с одной руки. Нащупав в своём возу, заготовленные факелы, зажёг два, один воткнул в свой воз, а другой взял с собой и пристроил на дальнем возу.
   В санях лежало несколько мешков с овсом для лошадей, берестяные сундучки с едой, несколько мешков с пушниной, тулуп, железное ведро, чайник и котёл.
   - Да, ведать сильно Епифан струхнул, что не тронутым воз бросил. Надо бы это всё на один воз покидать, да и убираться отсюда подобру-поздорову. Буня, давай-ка я тебя в твой воз впрягу. - Матвей быстро впряг Буланого, и помог ему сдать воз назад, к стоящим в ельнике саням, перекидал, почти не глядя, всё что там было на свои сани, мысленно следя за зверями. Накинул сверху на поклажу брезент и увязал верёвками. Взял Буню под уздцы, - Ну, пошли, милый, может Епифана нагоним.
   Но этому не удалось претвориться в жизнь - пока он присматривал за тиграми, волки поднялись на пороги и уже подходили к пристреленной кобыле. Путь вперёд был отрезан.
   А тут ещё, Матвей уловил, пробуждение одного из тигров.
   - Ох, коняка ты мой золотой, и попали же мы с тобой в передрягу. Давай-ка попробуем уйти по реке. Другого выхода всё равно нет. Жратвы здесь и волкам и тиграм должно хватить, авось за нами не пойдут. Я не смогу ментально сдержать стаю, и трёх тигров не смогу... Так что давай быстрее уносить ноги. Матвей вышел на лёд и пошёл вверх по течению, стараясь не нарваться на полынью.
   Шли они всю ночь и только к утру вышли к месту возможного выхода с реки.
   - Давай ещё немного пройдём, я знаю ты устал, но за этой сопкой охотничья заимка демидовская, там и отдохнём. - Конь фыркнул и закивал головой, как бы соглашаясь с хозяином. Хотя выглядели оба неважно - уставшие, вымотанные до предела, едва переставляющие ноги.
   - Давай-ка хлебнём из моей фляжечки. - Матвей достал из вьючной сумы флягу, сделал несколько глотков. Передёрнул плечами - фу, гадость какая. - Зажал фляжку под мышкой и налил в сложенные ладони, - На-ко хлебни. Гадость, конечно, отменная, но сил прибавит. Ну, пей!
   Буланый, наклонившись над ладонями Матвея, шумно втянул в себя запах питья и громко фыркнул.
   - Ты не фыркай, а пей! Ты же видел, я пил, значит и тебе не заказано.
   Конь осторожно прикоснулся мягкими губами к ладоням Матвея и одним глотком почти осушил. - Погоди, я ещё налью, - Матвей плеснул из фляги, и Буня доверчиво выпил предложенное. Так продолжалось до тех пор пока фляга почти не опустела. Остатки Матвей допил сам. Положил флягу в суму, почистил Буне морду от инея, похлопал его по холке, - Ну, что полегчало немного, да? Пошли, родимый, нам ещё с тобой часа два ходу, да ещё и по лесу. Матвей шёл впереди коня, ломая ледяной наст и протаптывая Буне дорогу в глубоком снегу. На перевале стало полегче.
   На водоразделе деревья не росли и снега, поэтому почти не было - ветра не давали ему тут залежаться. Но такое счастье продолжалось не долго, по пади нужно было спускаться на другую сторону к заимке, а там снега намело почти по пояс.
   - Как же там Полюшка-то? - подумал Матвей, спотыкаясь об очередную корягу, не замеченную под снегом.
   - Хорошо, что уговорил Епифана сани взять с широкими полозьями, а то обычные бы, даже Буня, вряд ли вытянул, провалились бы по самую увязку...
   ...А у неё все лошади вьючные. Как она их ведёт? Неужто всю дорогу на ментальном поводке? Это же за пределом возможного! Да, за пределом для меня... И то не пробовал. А где предел у неё? Не зря же её спасенье таким количеством жертв оплатили... Она поди и сама, бедняжка, не знает, что, да как... Так внезапно это всё обрушилось.
   Солнце светит, а мороз-то, будь здоров! - Хватая от усталости ртом обжигающий воздух, подумал Матвей. - Хорошо, что Буня за мной рванул. Очень мне бы сейчас было хорошо в шкурах-то. - Матвей оглянулся, на тяжело дышащего коня. У Буни грива была вся в инее, а на шкуре ошмётками висела пена, но он покорно шёл за хозяином, превозмогая усталость.
   - Уже немного осталось, потерпи, дружок! Вон, за поворотом, должны уже заимку увидеть. А, вот и она! Тут отдохнём и отоспимся.
   Буланый увидев домик, занесённый снегом, тихо заржал и прибавил шаг.
   - Та-а-к, давай-ка я тебя распрягу и вытру, ты пока постоишь, отдохнёшь, а я сани разгружу и печь протоплю. - Матвей, сняв с коня всю поклажу и седло, обтёр его сеном, и накинул меховую попону, а с верху брезент, что закрывал воз. - Вот, а то простынешь ещё у меня. Сейчас снега натоплю, будет тебе попить.- Матвей набрал полное ведро снега и пошёл растапливать печь. Пока разгорался огонь, и нагревалась печь, он перетаскал в дом нужные вещи, и те, что нельзя оставить на возу - зверь растащит. В котёл тоже наложил снега и поставил на шесток. Подвинул стол и лавку впритык к полатям, освобождая место для коня. Вышел за Буланым. Тот стоял у воза, похрустывая сеном.
   - Ну, что, пойдём? - Буня вскинул голову, и посмотрел на открытую дверь, потом, перестав жевать, перевёл взгляд на хозяина. В глазах стояло недоумение, и вопрос - Что? Я? Туда? - конь насмешливо фыркнул и замотал головой.
   - Смешно, да? Дверь маленькая? Придётся постараться, а то тут, тебя быстро тигр на ужин пристроит. Да и замёрзнешь. Давай, давай. - Матвей снял с коня брезент и попону, - заходи! - Буланый нагнув голову чуть не до земли, заглянул в дом, потом, сделав шаг, попытался войти, но дверь была очень низкая, дом явно был не рассчитан, что в него будут заводить лошадей, да ещё таких огромных, как Буня. Зацепив холкой притолоку, а боком косяк, он уже намеревался сдать назад, но Матвей подтолкнул его сзади, - Давай, давай, что поделаешь, если мы с тобой большие. Входи, пригнись чуток, ты же умница! - Конь всхрапнул, но всё же, слегка присев на задние ноги, сделал шаг вперёд. - Не ворчи! Давай! Ещё шаг... Во-о-от, молодец! - Буланый наконец-то пролез сквозь дверной проём и оказался в доме. Резко выпрямился, и стукнулся головой о потолок. Сердито фыркнул и замотал головой.
   - А что ругаться-то? Сам виноват! Нечего своей башкой дёргать, я вон тоже головой потолок достаю, не злюсь же... Сейчас тебе овса в торбу насыплю, пока пожуй, а там и вода будет готова.
   Определив коня Матвей, наконец-то занялся собой. Скинул малицу. И принялся хозяйничать у печки. Подсыпал в ведро ещё снега, а в котелок бросил кусок оленины и посолил. - Да, оленинка кстати, сейчас пшена сыпану и, нормально. - С краю шестка пристроил чайник, так же наполненный снегом. - Интересно, как там Епифан, почти всё продовольствие ведь бросил и котелок с чайником? А лошадь чем кормить-то будет, ведь кроме сена на возу нет ни чего? А идти, до ближайшей деревни, неделю, и это, если всё ладно будет.
   - А чего это я за него беспокоюсь, у него вон какие покровители, не дадут помереть. - Оборвал сам свои раздумья Матвей.
   Проверил ведро, там натопилось уже более чем полведра, - Можно попоить Буню... Буня, пить хочешь? - снял ведро с шестка и проверил не горячие ли края ведра, - Вроде нет.
   - Сейчас попьёшь наконец-то - Матвей шагнул к коню, снял с него торбу и придерживая ведро на весу стал поить.
   Буня пил долго, изредка вскидывая голову и благодарно кивая головою. - Пей, пей не торопись, потом, как натопиться, ещё дам.
   Выпив всю воду, конь потянулся к лежащей торбе. - Сейчас, надену, ешь сколько влезет. Мы с тобой заслужили и сытный обед и отдых. Пойду еще снега наберу.
   Закипела вода в котелке. Вкусно запахло варёным мясом.
  
   Пока поел и попил чаю солнце скатилось к вечеру.
   Матвей вывел Буланого из дома. Обратная процедура прохода через двери была проделано уже более ловко.
   - Ты давай-ка погуляй, - накидывая попону на спину коня, приговаривал Матвей, - а я дров в дом натаскаю, что-то опять с погодой твориться, знать опять завьюжит. Вон какой закат полосатый и красный. Хорошо, что много здесь дров заготовлено, ещё летом братья Демидовы постарались, их заимка. Надо будет записку им оставить.
   Выложив в доме ещё одну стенку из дров, Матвей вышел за Буланым. Конь ходил по кругу вокруг дома, и протоптал уже тропу.
   - Пойдём в дом, а то холодно... Спать будем. Если погода хорошая будет, пораньше завтра выйдем. - Конь закивал головой и направился к дому.
   - Ещё немного, и ты у меня говорить начнёшь! - рассмеялся Матвей. В ответ конь опять фыркнул и замотал головой из стороны в сторону, как бы отрицая предположение Матвея.
   - Не заговоришь, значит... А, жаль! Мы б с тобой по дороге беседы вели. - Буланый тихо сквозь ноздри, заржал и оглянулся не Матвея.
   - А-а, ну да, мы и так с тобой беседуем. Ты прав! Заходи в дом. - Матвей распахнул дверь и стянул с коня попону. На этот раз у Буланого вход в дом получился более ловко, и потолок больше не мешал.
   - Ты пить хочешь? - Конь помотал головой. - А есть? ... Ну, как хочешь. Я тебе на всякий случай ведро поставлю - захочешь, попьешь. И сена вон тебе кину, похрустишь... Сено-то наше, полянки, помнишь, в логу окашивал? Тебе уж больно там трава нравилась...
   Надо лампу зажечь. Стемнело уже. - Матвей посмотрел на небольшое окошко, сооруженное из разнокалиберных, как по цвету, так и по величине осколков бутылок и банок. Их старательно вставили в деревянную плаху и промазали глиной. - И не лень же им было сюда эти осколки тащить! Зато - окно, почти настоящее. Самое главное свет пропускает.
   Зажёг лампу, повесил на крюк.
   - Давай-ка я тебе с ног защиту сниму, пусть немного шкура отдохнёт. - Матвей развязал и снял с ног коня кожаные чулки, предохранявшие голень от острого наста и сучьев, скрытых снегом. Осмотрел каждую ногу, проверил подковы. - Тут порядок, давай-ка ещё твою рану осмотрим.
   - Сейчас дёрну, будет немного больно, но надо посмотреть и мазь свежую наложить. - Придерживая шкуру, дёрнул за край самодельного пластыря. Буланый от боли заржал, и вскинул голову, забыв про низкий потолок.
   - Ну, я же тебя предупреждал! Потерпи, немного. Рана не загноилась и подсохла. Замечательно! Сейчас помажу, а заклеивать не буду, пусть подсохнет.
   Буланый шумно вздыхал, но стойко терпел все манипуляции проводимые над ним. Он всецело доверял хозяину, и раз тот говорит, что это необходимо, значит так тому и быть.
   Матвей, почистив рану промыл её ранозаживляющей настойкой из трав, и укрыл коня попоной. - Вот и всё.
   Закрыл дверь на щеколду, подбросил дров в печь. - Хватит часа на четыре, а потом, если сам не проснусь, разбуди. Ладно?
   Развязал мешки с пушниной и достал две шкуры медведей и одну тигра.
   - Вот, как раз то, что надо! - кинул их на полати, - две за перину сойдут, а другой накроюсь. Положив связку лисьих шкурок вместо подушки, потушил лампу и лёг.
   Пока крутился по хозяйству казалось, стоит только лечь и сразу провалится в сон, так измотали эти два дня. Но вот всё сделано, тепло, безопасно, почти удобно, а сон не идёт - всё в голове прокручивается картина, последних дней. Матвей усилием воли заставил себя не думать ни о чем и, провалился в сон.
   Проснулся он от мягкого прикосновения лошадиных губ к своей щеке. В доме стояла темнота, отсветов от печки на полу не было, значит он проспал более четырёх часов. Матвей погладил коня по морде, - Что случилось? - конь, наклонившись опять ткнулся ему в щёку, как бы передавая свою тревогу, и заставляя хозяина говорить потише. Матвей понял, что конь дрожит. Но в доме тепло. Значит его что-то напугало. Матвей прислушался, за окном, как он и предполагал, бушевала метель. За её воем не было слышно ни чего. Матвей начал оглядывать местность в ментальном диапазоне, и сразу натолкнулся на разум зверя, и не одного. К заимке пришли тигры.
   - Неужели так быстро лошадь съели? - Матвей потянулся разумом к поляне у порогов. Там не смотря не метель продолжалось пиршество. На одном берегу стая волков, а на другом тигр. Огромный самец.
   - Вот от кого ушла тигрица. Если ещё тигрята не его, то он не пощадит ни кого. Мать увела своих детей подальше от беды. Пошла за более доступной дичью, по её понятиям.
   Дверь вздрогнула от удара, щеколда запрыгала в пазах. Ещё один удар, и звук раздираемой древесины - это тигрица, пробовала на прочность дверь лапой.
   - Надо дверь подпереть, а то щеколда может и не выдержать. - Матвей зажёг лампу, и заложил дверь специальными брёвнышками - засовами. Оглядел.
   - Дверь крепкая, должна выдержать. Надо дров в печку подложить.
   За спиной послышался удар в окно. И сразу же за ним, обиженное мяуканье. Тигр нарвался на выставленные наружу осколки и, судя по всему повредил лапу. Послышался ещё один удар по окну, тигр пытался наказать обидчика, а получил ещё одну травму, и, судя по вскрику, более болезненную.
   Всхрапнул Буланый, и почти сразу же послышалась возня на крыше.
   - Вот же непоседы! Крышу сейчас попортят! Надо дров побольше положить и тягу хорошую создать, что бы искры посыпались.
   Матвей раздул пламя, подложил дров, и открыл все заслонки, так чтобы пламя вырывалось из трубы.
   Сверху послышалось испуганное мяуканье, и тигр спрыгнул с крыши.
   - Что, котёнок, не нравиться? Где-то ты видел огонь, и он тебя очень напугал. А раз видел ты, то наверняка видела и твоя мама.... Та-а-к, надо этот страх закрепить, и не у одного, у всех. - Матвей сосредоточился, вспомнил вид лесного пожара, а вид бушующего в печи огня помог ему в этом, и послал его тиграм. Послышался испуганный рык тигрицы, она заметалась вокруг дома.
   Матвей добавил ещё ужасных подробностей пожара. Для него, это не составляло труда, он, три года назад, стал свидетелем этого бедствия, едва ноги унёс.
   Тигрица сделала несколько испуганных прыжков в сторону леса, призывно мяукая.
   - Так, давай голубушка, уводи своих детей. Мне совсем не хочется их убивать. А если ты сейчас не уйдёшь, то вы же будете преследовать меня, пока я вас всех не перестреляю, вы ж, звери, настырные... - Матвей добавил ещё красок в буйство огня, и послал видение, вначале тигрице, а потом молодому тигру, лазавшему на крышу. Тигр, забыв, что ему уже два года, испуганно замяукал и кинулся к матери. Страх передался и младшему тигрёнку, он не видел в своей жизни пожара, но испугался, глядя на брата, закричал, и кинулся к тигрице. Тигрица, в панике, подгоняла своих детей жалобным мяуканьем, она уводила их к перевалу, инстинкт гнал её к воде.
   Матвей вёл их до самой реки, подгоняя видением пожара. Только когда тигры ушли на противоположный берег, Матвей отпустил их с ментального поводка.
   - Уф, ну и разминочка! - Матвей сел прямо на пол у печи, прислонился к её тёплому боку, и закрыл глаза. Он весь взмок, руки тряслись, а в горле пересохло.
   - Как же оказывается трудно держать на поводке три совсем чуждых разума... Это мне повезло, что они пережили пожар... А если бы нет? Как, интересно, мне их пришлось бы уводить? Наверное бы не смог... Пришлось бы перестрелять... Нет, как всё же хорошо, что они ушли! - Буланый ткнулся в плечо Матвея тёплым носом, и погладил его по щеке тёплыми губами.
   - Да, всё в порядке. Ушли они... - Матвей потрепал коня по шее и перехватив его за гриву, попросил, - помоги подняться, что-то ноги дрожат.- Буланый сделал шаг назад и поднял голову, поднимая и Матвея, держащегося за него. Матвей сел на лавку и налил себе остывшего чаю. Выпил его залпом.
   - Ты пить хочешь? Нет..., А гулять? Там правда метёт, но прогуляться не помешает, а? - Буланый закивал головой. - Ну, тогда пошли.
   Матвей проверил, не вернулись ли тигры. Нет, по близости их не было. Убрал засовы с двери, и вышел на улицу, тут же получив пригоршню снега в лицо. На улице плясала вьюга, подпевая себе.
   В спину Матвея ткнулся Буланый. Матвей шагнул в сторону, освобождая дверной проём.
   - Ты только далеко не ходи, - напутствовал он выбиравшегося из двери коня. Буланый в ответ фыркнул, и передёрнул шкурой.
   Вернувшись в дом, Матвей в ожидании коня наполнил опустевший чайник снегом и поставил его на шесток.
   - Эй! Ну, ты там где? Весь дом выстудили! - В ответ, у двери, послышалось фырканье и, скользя по наметённому снегу, в дом, забрался конь, и затряс головой стряхивая с гривы снег.
   - Э, э, ты потише, а! Ну вот, теперь и я, опять в снегу! Ладно давай уходи от двери, я снег подчищу и на улицу выкину, а то растает, целая лужа будет. Подожди! Дай я тебе с ног снег счищу.
   Буланый попеременно поднял ноги, позволив Матвею стряхнуть еловым веником снег, прошёл, насколько это позволяло пространство, в дальний угол дома, и стал аккуратно поворачиваться, стараясь в тесноте ничего не задеть. Всё-таки зацепил копытом ведро с водой, и замер, потом склонил голову в бок, и посмотрел, не опрокинулось ли оно. Удовлетворённо фыркнул, увидев стоящее ведро.
   - Ну, развернулся? - Захлопывая дверь, спросил Матвей. - Давай я тебе на лавку поставлю мешок с овсом, пожуёшь когда захочешь, а я сейчас чайку попью и посплю ещё немножко. Всё равно в метель не пойдём.
  
   Проснулся Матвей от тишины. Вьюга, бушевавшая всю ночь угомонилась. Буланый дремал, лёжа на сене. В доме было прохладно.
   - Спал, судя по всему, часов шесть. На улице ещё светло.
   Уловив, что хозяин проснулся, завозился и конь. Поднялся, и тихо, сквозь ноздри, заржал, приветствуя Матвея.
   На этой заимке Матвей переночевал ещё одну ночь. И, решив не заходить в Новониколаевск, чтобы ненароком не попасться не глаза Епифану, стал пробираться туда куда проложила маршрут Пелагея.
   Путь по весеннему бездорожью был очень труден.
   - Как же там Полюшка? - Всё горевал Матвей, - Я по дорогам иду, и ночую в домах, и то, сил ни каких не осталось. Вон и у Буни, кожа да кости остались, хотя на еде для него не экономлю, просто, дорога измотала.
  
   К сентябрю он наконец-то добрался до небольшого таёжного посёлка на берегу притока Оби. Забрёл в лавку, на пристани. Лавка, как оказалось, совмещала в себе ещё трактир, и склад.
   За прилавком стоял сам хозяин, невысокий, коренастый мужик с рябым лицом и колючими хитрыми глазками. Представился Пантелеем.
   За длинным, и единственным, столом сидели два замурзанных мужичонка и пили, судя по всему, самогон. Перед ними стояла глиняная миска с солёными грибами.
   Матвей, заказав себе поесть и чаю, и усадив за свой стол хозяина, постарался его разговорить.
   Пьяные мужички попытались встрять в разговор, и поклянчить у Матвея оплатить выпивку за что получили от хозяина отповедь. Попытались пререкаться, за что были выставлены вон.
   - А будут ещё пароходы в Тобольск?
   - Нет. В этом году, к нам один единственный пароход смог добраться. Вишь, как река обмелела. Дождей нет... Какие уж тут пароходы... Рыбы и той в реке почти нет...
   - Что зимой делать будем! - вступила в разговор, вошедшая с улицы, молодая женщина. - Мука уже кончилась. Ни ягод ни грибов видать тоже не будет... Ну, а вы-то к нам, какими судьбами? Чё купить, или чё продать?
   - Цыть! Окстись Лизавета! Дай человеку поесть, вишь с дороги оголодал. Лучше бы коня его попоила. - Мужик махнул в сторону девушки рукой - дочь моя, Лизавета. А это охотник с Новониколаевска, Матвеем зовут.
   Девушка, с интересом, рассматривала незнакомого человека.
   - Прекрати пялиться, бесстыжая! - строго прикрикнул на дочь, Пантелей, - обиходь коня, кому говорю.
   - Да и покормить не помешало бы, - вступил в разговор Матвей. - Мы с ним две недели уже в дороге. Быстрее бы дошли, да под Каменной, пришлось крюк делать - от пожара уходили.
   - Не в нашу сторону идёт?
   - Да вроде, нет. Да и река большая между вами. Хоть и обмелела, но всё же вода.
   - Вот и я о том же. Реки обмелели, пожары вот... Купцы не пришли... Скоро зима... Охо-хонюшки... - вздохнул хозяин. - Беда! Медведи одолевать стали. В лесу голодуха, вот они в посёлок и полезли.
   - А что, охотников-то нету?
   - Двое, недели две как ушли. И канули... А, Митяя, вчера, Хозяин подрал...
   - Сильно подрал, говорят, вряд ли выживет...
   - Опять языком чешешь! Что пришлому до наших бед?! - вот, Господь же балаболкой наградил! Я кого просил, лошадь обиходить, а? Брысь!
   Матвей заулыбался, глядя, как за спиной отца, девчонка показала язык и выскочила за дверь.
   - Ты прости, её Матвей! Людей же незнакомых давно не видела, любопытно. Молодая ещё...
   - Матвей, а ваш конь не взбрыкнёт? - возникнув опять в дверях, спросила девушка.
   - Нет, он умный. - И обращаясь к хозяину, - Я бы у вас в посёлке денька два провёл, не знаете, у кого можно остановиться? Надо бы помыться, одежду в порядок привести, да и коню бы отдых не помешал. Я, в обиде не оставлю, постой оплачу.
   - Да, хоть у меня, коль не побрезгуешь. Баня своя, протопим. И одежду, вон дочь, постирает, и зашьет, если надо.
   - А удобно, дочь-то на выданье?
   - Пересуды, конечно будут, куда без них, но тебе, всё равно деваться не куда. Ты ж не быдло, ночевать в чёрных избах. Да и бани, у кого они есть, тоже топят по чёрному.
   - Что ж так-то?
   - Да пьянь и голыдьба. Временщики... У Петра и Моти дома хорошие..., у Митяя ничего, но к ним нельзя.
   - Почему? Гостей не любят?
   - Кто в нашем безлюдье гостей не любит!? Всяк был бы рад с пришлым человеком, да ещё и с хорошим, побалакать... Петр и Мотя, это те, что ушли две недели назад, а Митяй в горячке мечется после встречи с Хозяином.
   - Что врача нету?
   - Ну какие у нас лекари. Повитуха была, дак прошлым летом скончалась.
   - Пойдём тогда к покалеченному, я посмотрю.
   - А ты, что, лекарь, никак? - Обрадовано воскликнул Пантелей, вскакивая с лавки.
   - Лекарь, не лекарь, но немного понимаю. Может чем помогу. Пошли.
   На улице Лизавета поила коня. Буня, увидев хозяина, поднял голову и заржал.
   - Ты пока здесь побудь, девушку не обижай, я скоро приду.
   - Может расседлать его?
   - Нет, Лиза, он не дастся. Даже не пробуй. Ни чего с ним не случиться.
   - Лизавета, ты его лучше к нам на двор отведи, и покорми.
   - Не пойдёт он с незнакомым человеком.
   - А ты сам отведи, мы мимо всё равно пойдём. А то здесь у леса, как бы медведь не вышел на запах лошади. А у меня двор крепкий. Вы с Лизаветой идите, я пока позакрываю тут всё, и вас догоню.
   - Ну, пошли, Лизавета, показывай дорогу. - Матвей взял в повод Буланого, и зашагал за девушкой.
   Идти было не далеко. Высокий добротный забор, примыкавший к трактиру и был забором их дома
   - А вон и наш дом. - Лиза открыла ворота, - заходите.
   Рубленая пятистенка с высоким крыльцом была заботливо поставлена на каменную завалинку. Мощёный каменными плитами двор, на половину крытый, и большой амбар с сенником наверху.
   - Ладное хозяйство.
   - А, то! Тятя, с дедуней строили. Хотели, что бы всем просторно было... А теперь мы с тятей вдвоём остались, - грустно закончила девушка.
   Вы бы, пока тятя не подошёл, распрягли коня, я бы его почистила и обтёрла. А то, вон он какой замученный.
   - Ну, давай. Куда можно сумы положить?
   - А на крыльцо, я, потом, в дом внесу. А седло, вот сюда, под навес.
   Матвей уже заканчивал рассёдлывать Буланого, когда появился Пантелей.
   -А-а, вот и ладно! Я хотел предложить..., а вы сами догадались... Пусть конь отдохнёт. А может и сам отдохнёшь, а? Вижу же, что устал.
   - Устал. Но, пойдём больного посмотрим. Может не поздно, сумею помочь...
   Дом Митяя стоял почти на другом конце посёлка, и Матвей, пока шли по пыльной улице, успел убедиться в правдивости описания села, Пантелеем. Кособокие домишки, многие с крышей из коры или дранки, с маленькими окнами и низкими дверями вросшими в землю вызывали чувство брезгливой жалости. Создавалось впечатление, что все они были построены, как временное жилище, наспех и кое-как. Но потом, строившие их, вынуждены были остаться. И дома обрастали всяческими пристройками и сараюшками, врастая в землю, и ведшая на глазах. Сил, да и желания, построить новый дом, не хватало, и поэтому хибары латали, подпирали брёвнами, но от этого они не становились ни уютней, ни прочнее, а о внешнем виде, вообще, ни кто не заботился.
   Посёлок возник, судя по всему, с приходом артели золотодобытчиков. Места на золото, видимо, оказались бедны, и основная часть артели ушла в другое место, а часть людей осталась, затем прибились охотники, потом другой пришлый люд. И все они думали, что попали сюда временно, и через год два уйдут..., но как говориться - нет ни чего более постоянного, чем временное...
   Были в посёлке и несколько добротных домов. Все они, как бы стояли на удалении от основного посёлка. Окружая его по периметру. Матвей понял причину этому, увидев пару сгоревших, близко стоящих домов. На пепелищах, вместо хибар вырыли землянки. Около одной из них были сложены брёвна. Видимо хозяин, всё-таки, собирался строиться.
   Ворота, на двор Митяя, были открыты, и Пантелей провёл Матвея, прямо в дом.
   В доме Матвей, сразу же уловил запах гноя. - А вот это плохо! Поди заражение началось.
   - Эй, хозяева! - негромко окликнул Пантелей. - Есть кто дома?
   - А, Пантелеймон... Проходи... Митеньке совсем плохо... Я сейчас, приберу только маленько...
   - Я, вот, знахаря привёл...
   Матвей удивленно повернулся к Пантелею.
   - Ты, что ж думал, я тебя не узнал? - зашептал, с хитрой улыбкой, Пантелей, - ты, из староверов, с Алдана. Я сразу приметил.
   - И, по каким таким приметам, ты приметил? - Шёпотом же, спросил Матвей.
   - А, по глазам. Да ещё одежда... Сбруя на жеребце... И, ещё, жеребец.... - ну кто, в здравом рассудке, на жеребце в дальнюю дорогу поедет? Маета ведь одна... Норовисты больно...
   На шум, из комнаты, появилась усталая, с заплаканными глазами, женщина.
   - А Вы, правда, лекарь? - в потухшем голосе зазвенела надежда. - Я, Лида - жена Дмитрия...
   - А меня, Матвеем зовут. Я не совсем лекарь, но немного понимаю в этом. Давайте посмотрим, может, удастся что сделать...
   - Проходите, проходите... А по отчаству-то как?
   - Прохорович.
   Крупный мужчина в беспамятстве метался на кровати. Около него сидела худенькая девочка и обтирала его лицо влажной тряпицей.
   - Поди, Катенька, лекарь сейчас посмотрит отца...
   - Как хорошо, что у меня есть дар видеть болезни. И спасибо Полюшке, что развивала его у меня. А я ведь, дурак, ещё сопротивлялся, мол зачем это кузнецу, - Матвей сосредоточился, аккуратно прощупывая и осматривая Дмитрия.
   При осмотре больного, Матвей понял, если не принять экстренные меры, жизни этому человеку отпущено будет максимум несколько суток. И это при условии, что он не будет делать резких движений.
   У Дмитрия было сломано несколько рёбер, и два из них, сломанными концами, упирались в жизненно важные органы. Одно расщепилось и острым краем уперлось в сердце, как ещё не проткнуло..., а другое воткнулось в печень, надорвав её, и она кровила. И всё это, на фоне развивающегося сепсиса, на сломанной ноге.
   - Я, ни чего пообещать не могу. Если Вы позволите, я, может быть спасу его, но шансов на это очень мало.
   - А какие у него есть шансы без вашей помощи? Помогите, Матвей Прохорович! Как мы без него... - Лидия повела рукой к двери, там, в проёме толпились дети. Шестой, самый маленький, был на руках у Катерины. - Я не смогу их поднять без него... Помогите, Христа ради! Я заплачу. Всё, что скажите, сколько скажите...
   - Прекратите, Лида! Разве в оплате дело?! Плох он очень. Чуть, чуть бы пораньше... А вдруг у меня не получиться? Я ни когда такого не делал, что придется сделать сейчас! Да и помощники нужны, как минимум, двое... Кого-то, кто вида крови не боится мне помогать и, желательно, кого-то из мужиков, хотя бы одного... Держать его придётся, сила нужна...
   - Дак, это, мы, сейчас, - вступил Пантелей, - сильных-то нету, ну, а мы заместо одного двух найдём. Я, сам, и Саньку кликнем, это мой помощник. А тебе помогать, моя Лизавета сподобиться, она девка проворная, и крови не боится. Вместо повитухи, в этом году, роды у баб принимала.
   - Лидия, корить меня не будете, коль не смогу помочь? - сдался Матвей.
   - Чему быть - тому не миновать! Он, уже не с нами..., уже одной ногой в могиле... Я же вижу... Если не Вы, то мы без кормильца остаёмся, это же ясно... Пожалуйста, Матвей Прохорович, попытайтесь! - Лидия с надеждой смотрела на Матвея.
   - Тогда, за дело! Нужен будет постоянно открытый огонь. Наверное лучше всего затопить печь. Ещё понадобиться ведро кипятка, несколько чистых ошпаренных мисок... Таз, тоже чистый... Чистые простыни, их нужно прогладить горячим утюгом... И, какие-нибудь старые простыни, которые можно будет порвать на бинты, тоже чистые и проглаженные. Свободный стол... хорошо, что он у вас длинный... Спирту бы с пол литра...
   - Со спиртом - швах. Нетути у нас такого богатства, - отозвался Пантелей, - а самогон не сгодиться?
   - Только чистый, ни на чём не настоянный и не разбавленный... Пока вы всё это готовите..., - да, лампы не забудьте, а то скоро стемнеет..., - я пойду возьму из своей клади нужные вещи.
   Пантелей, проводишь?
   - Не, ты сам иди, и Лизавету с собой, потом, позовёшь. А я, за Саньком сбегаю. Да, скажи Лизавете про самогон. Она с собой прихватит.
   - Ну, ладно, договорились. Лидия, Вы-то справитесь?
   - Справимся, я сейчас соседку позову. Катерина вон, утюг вздует... Возвращайтесь быстрее...
   - Хорошо, что я из дома Пелагеи прихватил старый хирургический чемоданчик. - размышлял Матвей, - а то, что бы я сейчас делал? Да, ни чего бы не делал! Даже бы и не брался. А так... Вдруг не смогу?
  
  
   Далеко за полночь, перевязанный в чистые бинты Дмитрий был уложен на постель.
   На Матвея, не отдохнувшего ещё с дороги, навалилась свинцовая усталость. Он, промывая использованные инструменты, едва поднимал руки. Хотелось спать.
   - Пойдём. Там работники баню стопили. А потом спать.
   - А может наоборот, вначале спать, а потом баня? А, Пантелей? - осоловевшим голосом проговорил Матвей.
   - Ну, куда же ты такой, спать? Весь в крови... а после баньки и сон-то слаще будет.
   - Как скажешь, только сил совсем нет....
   - Ничего, как-нибудь сподобимся. Вон, какое дело осилили!
   - Давай чемоданчик, Санька понесёт.
  
  
   После бани и правда телу стало легко, и не только телу, казалось что и из головы вымылось всё. Было чисто и пусто.
   Есть Матвей отказался, сразу прошёл в отведённую ему комнату, и, повалившись в постель, уснул мгновенно.
  
   Проснулся он от солнечного света, проникавшего в щель между занавесками на окне.
   - Солнце? Это сколько же я проспал? - всплыли воспоминания о вчерашнем вечере. - Как там Дмитрий? Надо одеваться, и идти посмотреть.
   Матвей, сел, потянулся за одеждой. А та, вся выстиранная и выглаженная, была аккуратно разложена на лавке. - Вот ведь, бесёнок, и когда только успела? Вместе ведь с нами была. А какая из неё помощница получилась! Я бы, без её рук, не справился, -признался сам себе Матвей, с удовольствием натягивая на себя чистую рубашку. - Утюгом, знать, сушила...
   В дверь послышался стук.
   Матвей, уже одетый, вышел из комнаты на встречу стучавшему. Это был Пантелей.
   - Слышу - завозился. Знать проснулся. Дай, думаю, завтракать позову.
   - Да, разоспался я чего-то. Как там Дмитрий?
   - Дмитрий? Хорошо! Просто прекрасно! Сейчас только Санька прибёг, говорит, в себя Митяй пришёл. Есть запросил.
   - Где у тебя умыться можно? Да пойдём, проведаем больного. Как бы его не накормили, чем не надо...
   - А сам-то пополдничать? Лизавета корову подоила. Молочко свежее, пирог испекла.
   - Проворная у тебя дочь, Пантелей! Когда что успевает? Вон одежду мою обиходила... всю ночь поди не спала... А ведь вместе со мною больному помогала.
   - Да-а-а..., девка, хоть куда выросла, да вот только женихов-то нет. Уж замуж пора. - Пантелей хитрыми глазами поглядел на Матвея. - Может, останешься? Ты ей приглянулся... Я приданое хорошее дам. Дом срубим. А?
   - Дочь, у тебя, хороша! И хозяйка хорошая. Найдётся и для неё муж. А я не могу остаться, Пантелей, у меня другая судьба. И, поверь мне на слово, чем быстрее я уйду, тем лучше будет для вашего посёлка. Мрак по моим следам идёт... Пойдём, проведаем больного.
   - Ты, куда-то торопишься? А, может, сделаешь свои дела, да вернёшься?
   - Может быть, - не стал уж совсем разочаровывать Пантелея, Матвей, - пути Господни неисповедимы...
  
   - Входите, гости дорогие! - встретила их на пороге Лидия. - Как вы вовремя. Митя, только о вас спрашивал.
   - Как он?
   - Проходите, сами всё увидите... Катерина, на стол накрывай! Гости дорогие пришли!
   Дмитрию было и правда намного лучше, уж не говоря о том, что он был в сознании.
   Матвей сделал перевязку, посмотрел раны. Нагноения ни где больше не наблюдалось. Научил Лидию, как чистить раны и накладывать мазь, как перевязывать. Оставил настоек и мази.
   - Всё, я больше здесь не нужен. В вечер ещё приду проведать.
   - А завтра?
   - Завтра, я планирую с зарёй в дорогу... Не обессудьте...
   - Что так быстро? Может, погостите?
   - Нет. Не могу. Я ищу двух людей - худенькую молодую женщину и молодого парня, похожего не цыгана. С ними восемь вьючных лошадей. Не видели? Они по весне должны были выйти в ваш посёлок из тайги...
   - А они тебе кто?
   - Девушка - сестра.
   - Убёгли, что ли?
   - Убежали! Но это, не то, что вы подумали. От смерти они бегут. Помочь им надо.
   - Ни чем ты им не поможешь, - грустно глядя на Матвея, сказал Пантелей. - Были они тут.
   Девушка с парнем, вышли из тайги с восьмью лошадьми где-то в мае. Кстати, под ней тоже, как и под тобой жеребец был, под стать твоему. Она супротив него совсем маленькой выглядела, а он её, пигалицу, слушался с пол намёка.
   - Ага, маленькая! Я у неё когда лошадь принимал, она на меня своими бездонными глазищами так зыркнула, что я, как тот жеребец, готов был её и без всяких намёков слушаться. Силища-то какая в очах-то её ... - встрял в разговор Санька.
   - Ну, дак вот, - недовольно крякнул Пантелей, - через неделю их согласился, вместе с лошадьми, взять на свой пароходик, купец из Тобольска. - Это тот единственный, что к нам по большой ещё воде пробился. - А в неделю пути по реке, на перекате, на пароходик напали разбойники. Пароходик сгорел, из пассажиров же мало кому удалось спастись. Выживших, судя по всему, взял на борт, другой, который к нам пробиться по мелям уже не смог.
   - А вы-то откуда это всё узнали?
   - Да, вот Митяй с Петром и принесли известие. Они в том краю на оленей охотились.
   - Мы уже домой возвращались, двух оленей с собой вели. По тайге-то тяжело, вот и решили по берегу идти, проще так, там тропа хорошая, - вступил в разговор Дмитрий. - В аккурат на перекат вышли, а там сгоревший остов пароходика на камнях и, могилки на берегу... Много могилок... две то из них, как бы в сторонке, На крестах надписи - Полина и Григорий, на том, что с надписью Полина, бусы висели из черного агата...
   - Такие у девушки были, что к нам из тайги пришла... У твоей-то, были такие?
   - Были... Хорошо обточенные горошины... Разной величины - в середине большие, вот такие примерно, - Матвей показал величину, - до маленьких к краям, со спичечную головку. И таких три нитки, разной длины....
   - Точно! Вот, именно такие, и висели на кресте из берёзы. Несколько крупных агатин с красными прожилками.
   - Да! - выдохнул Матвей, - это её. Сам точил...
   Как же так? Всю тайгу прошли... Зимою! А тут..., когда, казалось всё закончилось, такая нелепая смерть! Она ведуньей была... и лекарем хорошим... Как же так, а? - Матвей, обхватив голову руками, закачал головой. - Надо собираться! Сегодня пойду.
   - Куда ты в ночь? Останься до утра. А там тебя Санька проводит. И, теперь тебе, вроде как, не зачем, и не куда торопиться - может, останешься?
   - Спасибо, вам, за всё, а тебе Пантелей, особо! Но я, сегодня уйду. И провожать меня не надо. Пойду вьючить Буланого. Не обессудьте, но моя дорога здесь не кончается...
  
   Матвей шёл всю ночь и весь день, и шёл бы и дальше, но поглядев на верного своего спутника, понял, что коню нужен отдых и еда. Буланого уже качало.
   Развьючив и отпустив пастись коня, Матвей сидел у костра, и не замечал, как кипит чайник. Он машинально ворошил веткой угольки в костре, а по щекам текли слёзы.
   - Как же это я, не успел? Не уберёг... а ведь она, так меня просила... - Горестные мысли терзали душу. А уставшая душа уже не могла принимать боль - переполнилась. И сон, как спасительный жест организма, сморил Матвея.
   Всё перемешалось во сне. Снились какие-то кошмары и пройденные дороги. За деревьями всё мелькал девичий силуэт, а он всё пытался догнать, пробовал позвать, но горло сдавил спазм, и не давал вырваться крику. Он опять всё бежал и бежал, но вот получилось - он кричит - Постой! Полюшка-а-а! - и просыпается от собственного крика.
   Рядом испуганно всхрапнул Буня.
   За сопкой вставало солнце.
  
   К вечеру четвёртого дня он дошёл до переката. Здесь река растекалась вширь, и от этого делалась мелководной, а в этом году и совсем "воробью по колено". Остов пароходика возвышался почти посередине реки, а на берегу и впрямь могилы. Много...
   Матвей сразу заприметил две, в сторонке, с самодельными крестами из молодых берёзок. Подошёл ближе. В изголовье каждой могилки была посажена пихта. А на один из крестов, и впрямь, были одеты бусы. Знакомые, до каждого пятнышка на камне...
   У Матвея подломились ноги, он сел рядом с могилой Полины, и обняв крест перебирал в пальцах бусы по камешку, не замечая, что давно наступила ночь, и что не рассёдланный верный конь стоит и горестно вздыхает, глядя на своего хозяина.
   Утренние лучи солнца, вставшего из-за сопки на том берегу, скользнули по лицу Матвея. Он очнулся от забытья.
   - Бунечка, я тебя расседлать забыл!? Прости, брат... Видишь, дело-то какое, беда-то какая приключилась - нет больше Полюшки... Не уберёг я её! - Матвей с трудом поднялся, на затёкшие ноги. - И куда мы теперь с тобой, а? Мы теперь с тобой вольные, как птицы, - горестно усмехнулся Матвей, - и ни кому не нужные. Давай, здесь побудим немного, ты отдохнёшь. Поди сюда, я тебя развьючу.
  
   Пошли уже третьи сутки, а Матвей всё не мог заставить себя уйти от могилы любимой. Обложил её камнями. Посадил на холмик, рядом с пихтой, кусты земляники, - Полюшка, очень её любила, так пусть всегда у неё растёт...
   Вечером, сидя у костра, Матвей услышал плеск на реке, взял ветку из костра и решил посмотреть, что там.
   По глади реки скользила плоскодонка. Человек, бросив вёсла, отталкивался шестом, и правил на свет костра.
   Увидев в лодке Пантелея, Матвей встревожился, - Что случилось, Пантелей? С Дмитрием, что не ладно?
   - Я знал, что найду тебя здесь... А с Митькой, порядок! Всё нормально. Ты-то как? - Пантелей выпрыгнул с лодки, и шлёпая по воде выволок её на берег.
   - По тому, что ты до сих пор здесь.... Знать точно, твоя сестра тут похоронена... Да-а-а... Вот она, жизнь!
   Я тут снеди привёз, давай повечеряем. Чай-то есть в чём вскипятить? А, вот, вижу, - Пантелей взял пустой чайник, и набрав воды поставил на костёр.
   Тут, вот, Лизавета пирогов наложила, и яиц, картошка вот. Давай её в костёр, в угли. Пока чай закипает и она испечется. Пироги бы тоже прожарить, я всё-таки третий день в пути, как бы не испортились... - Пантелей разложил куски пирога на камнях, окружавших костёр. Через несколько минут запахло хлебом и ещё чем-то очень вкусным.
   Почуяв запах к костру подошёл Буланый. Матвей же сидел безучастно, вороша веткой костёр.
   - Во-о, смотри, и конь-то запах съестного учуял. Сейчас чай заварим, а там картошка поспеет... - Пантелей болтал без умолку, пытаясь растормошить Матвея, и, надо сказать, бесхитросная тактика имела успех - от человеческого голоса Матвей стал приходить в себя.
   - А, вот и вода закипела, сейчас заварки сыпану.... У меня хорошая, прошлого года, один купец китайскую привёз, так я, всё не стал распродавать... Вот, вишь, и пригодилась - этот-то год бедовать, знать будем.
   На-ко, держи кружку, да пирог вон бери, ужо пригорать начал. - всунул в руку Матвею кружку, - бери, кому говорю, пирог. Поди, сколько здесь - столько и не ел. Вон, одни глазищи на лице-то остались...
   Матвей нехотя откусил предложенный пирог, казалось, что рот забыл, как надо есть. Пирог ни как не хотел лезть в горло. Запил горячим чаем, - а когда я, действительно, последний раз, что-либо ел? Надо же, не помню... А пирог-то какой вкусный! С зайчатиной что ли... - Горячий чай, подействовал, как спусковой механизм - организм проснулся, и оказалось, что он очень голоден.
   - Лизавете, твоей спасибо, пироги просто вкуснятина! ...Слушай, Пантелей, я вот всё тебя спросить хотел, почему в вашем посёлке нет лошадей? - Доев пирог, поинтересовался Матвей.
   - А в прошлом году, какая-то хворь напала. Много скотины подохло, коров, коз, а вот лошадей вообще, ни одной не осталось... Так, вот...
   - И что вы в этом году делать будете без провизии? Соли и той, на сколько, я, знаю, нет...
   - Нету. И зерна нету, и сахару нету, мыло кончилось...
   Не все, видно, эту зиму переживут. Да-а-а... Вот так. А, что делать, не знаю...
   Надо было ещё в начале лета, кому-то спускаться до Екатеринбурга за продовольствием.... Да не кому было. Сам видел, мужиков-то нет. Всё надеялись - дожди пойдут, вода прибудет, купцы появятся. Ан, нет, не по хотению вышло. А на сегодня, и вовсе беда - кроме меня да Саньки, нет трезвых мужиков. А как, скажи на милость, я посёлок, сегодня брошу? А Санька тайги не знает, не дойдёт, да и глуповат малость...
   Да-а-а, вот такой невесёлый расклад получается.
   - Знаешь, у нас тоже один год трудным выдался. Обоз только по снегу пришёл, когда реки встали. Соль привезли. Так мы, гусей и уток перелётных, живьём наловили... И клетки построили... Так вот и дождались.
   - Да, но нам-то, не кого ждать...
   - Я пойду. А вы, пока птица летит, живьем ловите.
   - Много ли силками-то поймаешь...
   - Не силками, а рыбацкой сетью. Сеть-то есть?
   - Есть, но как?
   Матвей стал подробно рассказывать, что и как нужно сделать. За этим своя боль отошла на второй план, спряталась в глубине сознания, чтобы по ночам, выползать и грызть сердце.
   - Ты, со мной в посёлок-то поднимись. Я денег дам. Пушнина есть, золотишко... Да Саньку возьмёшь, всё подмога будет.
   - Нет. Я время терять не буду. Золотишко и у меня есть. Санька тебе самому пригодиться. Чем больше гусей наловите, тем лучше будет. А я постараюсь до ледостава вернуться... Кедрового ореха набейте, там клюква на болотах пойдёт...
   Ещё до зари стали собираться.
   - Ты, это... Только вернись, а? Ждать будем....
   - Жив буду, обязательно вернусь. Я же обещал. Прощай! Передавай привет Лизавете.
   - Ну, счастливой дороги, тебе! Удачи всем нам! Прощевай!
  
   Уже давно бы пора снегу быть, но зарядили дожди, так долгожданные летом, и не кому не нужные осенью. Но природа не склонна спрашивать, что кому надо. Она такая, какая есть.
   Уже почти два месяца, как ушёл Матвей.
   На огороде, превращенном в большой загон. Гомонили птицы.
   Лизавета с соседками не успевали рвать для них траву и ветки. А тут ещё дожди, земля превратилась в грязь. Гуси, пытаясь хоть немного просушиться, хлопали своими обрезанными крыльями и сердито гоготали, а утки, нахохлившись расположились вдоль забора, изредка уныло покрякивая. Земля превратилась в грязь, и с этим нужно было что-то делать. Иначе птица заболеет.
   Пантелея нет. Он и Санька, и ещё несколько мужиков на болоте, ловят гусей. Вчера ещё стая села, наверное последняя. По ночам уже подмораживает.
   - Надо самой решать проблему. А если я открою им вход в сарай? Загадят, правда всё... Но зато там им будет тепло и сухо. Хоть на ночь спрячутся от холода и сырости.
   Да надо опять за травою идти. Вдоль реки ещё не совсем пожухла... - Лиза открыла дверь, в сарае, выходящую на огород. Птицы вначале осторожно, а потом осмелев, гурьбой ринулись под крышу, от ненавистного дождя.
   - Ну, вот и ладно...
   Что-то собаки разбрехались. Опять, что ли медведь из тайги вышел... Вот ведь напасть! Скорей бы уж снег лёг. По берлогам хоть разбредутся. А то за травой и то с ружьём.... - Лизавета, убедившись, что ружьё заряжено, вышла за ворота.
   Но по улице шёл не медведь. Из леса выходил рослый человек, держа в поводу, под стать себе, лошадь, а за нею, на привязи, шла ещё одна, маленькая, и ещё, и ещё... Всего Лиза насчитала десять тяжело вьючных лошадей.
   - Матвей!? Неужели правда? - не веря своим глазам, прошептала Лизавета.
   - Вернулся! - она со всех ног припустила на встречу. Добежав, по-ребячьи взвизгнула, и кинулась Матвею на шею. - Матвей! Пришел, пришёл... Ты пришёл!
   - Лизавета, Лизавета, успокойся. Ты меня сейчас уронишь. - За спиною, насмешливо фыркнул Буланый. - Вон, даже Буня смеётся.
   - А это он над твоими словами, а не надо мною. Ведь правда же, коняка ты мой золотой, - Лизавета переключилась на коня, гладя и целуя его в морду. Буланый, от такого нахальства, аж присел, и тихонько заржал, мотая головой.
   Из домов высыпали люди, и стар и млад. Подходили, спрашивали: что привёз; как дорога; как там в городе? Каждому хотелось дотронуться хотя бы до лошади. К толпе подошла Лидия.
   - Здравствуйте, Матвей Прохорович! - поклонилась в пояс. А потом прикрикнула на людей, - чего разгомонились-то, как стая гусей? Чего человека на дожде держите? И он и лошади, едва стоят, аль не видите?
   Лизавета, веди, дорого гостя, в дом. А вы, - повернувшись к детям, - быстро на болото, за мужиками! Ружьё не забудьте прихватить! - уже вдогонку, распорядилась Лидия.
   Ребятня, с шумом и смехом, сорвалась наперегонки в сторону болота.
   - Пошлите на двор к Пантелею. Там развьючим лошадей.
   - Я птицу в сарай пустила. Куда лошадей то ставить будем? - Ойкнула Лизавета.
   - Развьючим, и можно ко мне, часть вон Наталья возьмёт, у неё место тоже в сарае найдётся, да и Капа не откажет, так, ведь, бабоньки?
   - Конечно. Лошади ведь стояли по прошлому году, а теперь место пустует.
   - Конечно пристроим и обиходим, какой разговор.
   - Баньку бы надо протопить. Гость то с дороги. Поди несколько недель не мылся.
  
   Женщины споро принялись за дело. Споро развьючив лошадей сложили поклажу в амбар, и разобрали лошадей по домам. Один Буня наотрез отказался уходить куда-либо от хозяина. Пришлось выгородить ему угол в сарае, где уже обосновались птицы.
   - Тётя Лиза, а можно я с Мишкой коня обихожу, - попросила Катерина, дочка Лидии.
   - Ты, Матвея Прохоровича спроси. А вдруг конь не подпустит. Он ведь вон какой серьезный...
   - Дядя Матвей, разрешите? - подключился к просьбе сестры Михаил. - я его уже гладил, он хороший...
   - Матвей Прохорович, а Вы в баню пойдите. Мы всё ладно сделаем, не беспокойтесь... А Буланый Ваш, просто прелесть, - опять подала голос Катерина, гладя и целуя коня.
   - Ну, коль охота есть, от помощи не откажусь. Устал очень. А Буня, не смотря на свою внешность, конь смирный - успокоил Лизавету Матвей, - Прада, Буня? - конь закивал головой и фыркнул.
   - Катерину слушаться! Ноги поднимать! И, спасибо потом, не забыть сказать! Понял? - конь утвердительно фыркнул, и толкнул мордой Катерину в плечо, как бы говоря - что стоишь-то, пошли.
   Все рассмеялись.
  
   Выйдя из бани Матвей уже был встречен Пантелеем.
   - Счастье-то какое! Дошёл! Ай, молодец! Ну, спасибо! - Пантелей бегал вокруг Матвея, то кидаясь обнимать его, то хлопая руками себя по бокам. - Нет ну надо же дошёл!
   - Батя, пусти человека за стол, он с дороги, поди, голоден. А сам бы в баню пошёл, пока горячая, да тоже за стол. Я сегодня ухи наварила, да солянка грибная в печи стоит. Кормить Вас буду.
   - А и то, правда. Я быстро. Сполоснусь маленько. А то болотом пропах, как лешак какой. За чаем и поговорим. - Лизавета, дай-ко чистую рубаху да портки...
  
   Матвей ещё не успел допить чашку чая заваренного травами, как вернулся Пантелей.
   - А, вот и ладно! - забасил он с порога, - сейчас вместе уху хлебать будем.
   Ты, Матвей Прохорович, смотрю совсем отощал, давай-ка, подкрепляйся. Чай, оно, конечно, дело хорошее, но вода она и есть вода.
   Ставь, доча котелок на стол. Мы сейчас рыбинки поедим.
   Давай-ка, похлебай ухички, - Пантелей пододвинул к Матвею исходящую ароматом миску.
   Как дорога-то? Куда ходил?
   - Да мне, можно сказать, повезло.
   На большой реке, дня через четыре пути, встретил геологов, у них беда приключилась - они со дня на день ждали парохода. Специально за ними должен был прийти, да хворь на них навалилась. А врача нет - пока по тайге шастали - медведь задрал.
   Ну, так вовремя я на них вышел. Мало бы кто из них парохода-то дождался бы...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   40
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"