- Да знаю я про него все. И умер он в восемьдесят девятом году.

А идет, на минуточку, только восемьдесят пятый.

Такое со мной случилось.

Шел как раз восемьдесят пятый. Друзья (нам было по семнадцать-восемнадцать) рассматривали альбом Дали. Витало что-то вроде фурора. Миллион "ух-ты". Димка единственный, кого это не шибко возбуждало. Он говорил, что Дали - это коммерция, это даже не сюр, это всё Гала, это поп-искусство. Ему твердили: нет, это сюрреализм, это запрещено в Союзе, а вот от этого - гляди же, гляди, - веет предчувствием гражданской войны, а войны тогда еще не... что Дали - гений; а что же Димка?

А Димка, откинувшись вальяжно на последнем ряду, вытянув ноги и торча растопыренными локтями закинутых за голову рук, говорил, немного раздраженный, что надо этим переболеть, чтобы понять, что это такое же искусство, как "Пепси-кола", что Авидадолларс - фалангист с "мягкой композицией с вареными бобами", что он умер в восемьдесят девятом.

Мало кто обратил на это внимание, кое-кто посчитал за шутку не в меру разошедшегося эрудита. Дима вообще вел себя чуть надменно, возможно от того, что умел нравиться девицам. Умел общаться. Брал галантностью, а не нахрапистостью. Его за это не очень любили, ревновали, завидовали, но охотно терпели, кто скрепя сердце, а кто и скрипя зубами, потому что он был нужен, полезен, он много всего знал и хорошо учился. Вот никто и не обратил, посчитали, что Димка ошибся в дате, как ошибается и в оценке творчества гениального, талантливого и выдающегося. Мол, ты, Дим, тоже слегка талантливый, но гениям завидовать неча.

Один только я заметил, как он прикусил язык.

Слушал эту тираду вполуха, а потом так вскинулся на него и - на тебе! Опали руки-локти.

А больше никто не видел, потому что глазели во все глаза в шикарный дефицитный залистанный супер-мега-альбом.

И я с того момента наблюдал неприметно за Димкой, потому что и раньше подозревал его в чем-то таком. Художник меня не интересовал, ему, в самом деле, оставалось четыре года. И сделал он уже все. А Димка очень интересовал. Хотя, на первый взгляд, не сделал ничего. Впрочем, это как посмотреть.

Дело в том, что я тоже уже жил.

***

Тому, кто уже жил, больше нельзя. Но я живу. Я, например, вернулся в свои семнадцать. За два месяца до Димкиного ляпа. Ощущения странные. Возможностей у меня стало хоть отбавляй, ведь я знал все, что случится. Это легче легкого: брать возможность и использовать ее. Как семечки щелкать. Ощущение полета непередаваемое. Вот бы и разгуляться.

Но не тут-то было. Почти как у Кафки: проснулся один коммерсант, глядь, а он - жук. И философствует и рассуждает, а родичи думают, как его сжить. Каким дихлофосом. Я тоже проснулся и долго не мог понять, где именно. То есть я не сомневался в том - кто я, но долго соображал - где. Пока родители не забренчали на кухне. Я спокойный человек, но у меня волосы дыбом встали. Я подумал, что тоже умер. А что мне оставалось? Они молодые и - живые, завтракая, буднично переругивались. В раю, подумал я, возможно, завтракают. В аду - выясняют отношения. Боже, где я?

Зеркало решило многое. Но не все.

Всего я и теперь не знаю.

И момент, откуда меня сдернуло обратно, тоже как трудный сон вспоминается. Помню только, что поехал по делам в Питер. Один...

Сутки проторчал дома, сказавшись больным. Да это и вправду. Глаза у меня выкатились так, что покатай-покатай - и вновь закати.

На другой день собрался с мыслями, уточнил календарь, пролистал документы и записные книжки. Смехота. Пухлые, от руки исписанные. Послушал забытые трр-прр, покрутив диск телефона. Друзья вернули к жизни. Никто меня не путал. Все воспринимали мое тело как обычное, восемьдесят пятого года розлива.

Да только я точно знал, что будет.

Ну и что же, что знал? Чернобыль не предотвратишь, разве что в тюрьму или психушку запрут. Куда семнадцатилетнему парню без должности со всеми этими знаниями деваться? На советской-то родине? До начала хромой частной инициативы еще годика три требовалось прохилять.

Вот я и решил просто тихо существовать. Дожить до бизнеса, до акций - и дунуть в гору. А пока плотно сесть на шею к родителям, обхватить покрепче ногами и не свалиться. И поучиться спокойно, и девок попортить. Хотя, почему портить? Улучшать!

Попер я, одним словом, в институт. К третьей паре. Утром восемьдесят пятого года встал, почистил зубы и...

Одежда, конечно, та еще.

Обувь - молчу. А ведь я считался модником. А не чмошником.

Ну и сразу по бабам конечно. Галантность - она старичкам нужна вместо члена, а если у тебя все еще спереди да плюс она - это бутерброд на убой. Просто сносит такая атомная бомба, снопами валит на постель весь филфак.

Я, конечно, когда-то и тензоры рубил и теорию групп, но сейчас-то только названия и помнил. То есть, в общем - всё знал. Но на коллоквиумах спрашивают частности. Вторую теорему Коши, например. Единственное следствие, которые я из нее мог вывести - это то, что существует еще и Первая. Подумал, а не перевестись ли в Плешку часом? Скоро она войдет-влетит в моду. Да и девиц там с попами и ногами по горло - по горло. Не то, что у нас. Не девки - застегнутые чемоданы. Хлопнешь такую по заду - ойкнет, словно регентшу на концерте Оззи застукали. И это при том, что мне, фактически, почти полтинник. То есть когда любая гидра моложе тридцати цацой видится.

Впрочем, я перескочил в свою юность с восторгом, освоился в теле и... знаете, тело какую-то химию в башку вставляет, что молодеешь мозгами и чувствами довольно резко.

Я всех помнил. Друзей, знакомых. Однокурсников туда-сюда. Только его, Димку-подлеца, нет. Конечно, минуло с тех пор лет тридцать. И не в моей группе он, а так, с потока. Но остальные как-то всплыли в памяти. Поначалу это меня не коробило, но привкус у этой темы остался странный.

Я-то Димку знал, а он меня нет. Потому что знал я его заочно. Он к концу века выбился в какие-то вторые-третьи ряды и метил в первые. Чье могущество опустошительно. Как все они: сколотил состояние, так ничего и не сделав. О нем немного писали, его чуток показывали. Потом вроде громко посадили. За другое, но по делу. Потом вроде тихо выпустили. Потом я перескочил обратно. Типа, где мои семнадцать лет? Так что его я знал как фонового персонажа из прошлой, в смысле, будущей, жизни, что верно, то верно. Но зная, не помнил, что мы одногодки там, в настоящем. Из одного вуза. Да что там. С потока.

Так что я его сразу срисовал, увидев. Помолодел он конечно за тридцать-то годков.

Забавно так топать ногами по полу и смотреть на человека из глаз. (Я именно так себя ощущал временами, будто не я, а кто-то еще ходит и смотрит мною наружу.) Вроде он - туз, а ты пахарь. А ведь вон как все может перевернуться. Впрочем, сказать, что я сразу положительно им заинтересовался - нет. Так, косил. А заинтересовался я всерьез Машей. И Таней. И Томой, хоть ей стукнуло целых двадцать. О как!

Я чувствовал к нему жалость. Но что ему скажешь: ты, Димастый, не тузи, особенно не рви жэ, возьмешь прикуп, скинь лишнее, а то сядешь лет на... ну, десятку-то он отсидел, кажется. Потом, писали, сдвинулся. Совсем случился какой-то сюр. Но точно не Дали.

Жалость жалостью, но Машу я у него оттянул. Не хлопай ушами, Время-не-Ждет.

А еще я ощущал к нему гадливость. И даже подумывал, а не украсть ли мне, Димка, твою жизнь? Обставить на пороге. Уйти в забег раньше, чем ты свой коронный фальстарт исполнишь. Хапнуть все и вовремя соскочить, ведь я знаю, как и когда что надо делать. И главное - чего не делать. Ведь ты был, то есть будешь, говоря по правде, крупной сволочью. Так-то, Димон. Некоторые метят и попадают в десятку, как ты вот, друг ситный. А я - в семнадцать. Не целясь.

Гордость какая-то во мне встрепенулась.

Через день решил: нет. Тут не знания. Тут сволочизм первичен. Не потому он выбился в партер, что нечто особенное ведал, а просто в какой-то момент записался в сволочи. А я туда не хотел. Хотя свои добродетели всегда оцениваешь, отталкиваясь от Гитлера.

Так прошел месяц. Учился я так себе. Скучно. А он хорошо. Превосходно. Рюхал.

Деньги понадобились как-то вдруг. Девки ненасытные требовали югославских чулок. Подумал, есть ведь подпольные тотализаторы? Не может не быть, чтобы в угар социализма такой дряни не завелось. Я не фанат, но кое-что в памяти воскрешу. Вот грядет чемпионат мира. Так матчей десять я вспомню. Братец у меня старший, двоюродный, чем только не промышлял. Я - к нему. Трудно, вообще-то ходить по покойникам. Не знаешь толком, о чем с ними трещать. Вроде бы что ни взболтни - чушь какая-то выходит.

Он налил мне со всей душой, а я ему сразу, глядя по касательной в окно: выкладывай, что знаешь. Брат мяться не стал, попёрли мы к какому-то Вагану-посреднику. Тот рисовался, играя крутого деятеля. Это передо мной-то! Не Бог весть, но уж заработавшем в тысячу раз больше. Чем он, извивающийся в своем 85-м, названивающий, меняющий чешские носки на болгарские туфли блевотного оттенка, фасона и запаха. Я заставил себя досчитать до ста рублей копейками. Кузен мой плюнул вбок и уехал вдаль, а я ждал колик в мозгу от смеха и повторял как молитву: ну, придурок, ну, придурок, ну...

Включил он меня в обойму. Ставку принял. Ну, типа, личное пари мы с ним заключили. Ну, проиграл я ее для затравки. Следовало продуть раз пять, чтобы потом сравняться по полной. Подкрадывались там еврокубки, на которые я когда-то под курткой проносил флаг родной державы. Той, что уж давно нет, но которая каким-то чудом опять зацепилась тройным крюком своих С за мою жизнь.

Не вышло. Когда через две недели слил я малобогатому Вагану очередной червонец (а выиграл трояк) от подъезда отделился молодой чувачок и двинул следом. Я шел, морда клином, без страха, но гадая: вагановские ли сверяют дебет с кредитом или гэбуха сечет свой учет.

На остановке резко обернулся, чтобы сбить его с толку, а он стоит рожей впритык, никуда бежать не собирается, сверлит глазами и говорит в упор, точно стреляет:

- От армии косить собираешься? Деньги нужны?

Эх милай, как писал Распутин царю-никудышнику. Знал бы ты, что мне деньги нужны девкам бритвы для одного места купить в "Березке". То самое "о как", сказанное про Тому, отпущено и в том еще смысле, что в те застойные годы барышни брились мало. Считалось, что особенно нечего им. Что сойдет.

Парень, смекаю, явно из гэбэ. Схватил мотивацию. Имелась у меня такая. Но и времени оставался еще год. Ходил я в армию после второго курса. В той жизни. Перестройка началась с того, что бронь на три года повсеместно отменили. Мне еще потом время от времени снилось, что будто бы меня вторично забирают (чуть не сказал: забривают, - о, покойся с миром, старичина Фрейд!) Вот, еще думал, попав обратно, к чему тот гребаный вещий сон. Ничего такого страшного и второй раз сходить нет, но глупо дважды служить той стране, от которой только Ничего такого страшного и второй раз сходить нет, но глупо дважды служить той стране, от которой до моего времени донеслись только раскаты грома победы человека над разумом.

Но - молчу. Презрительно хочу смотреть на его глупые глазки, мол, чего бы ты знал-то, - а не получается. А он рубит хлестко:

- Ты как сюда попал? А, гражданин День Сурка?

***

Я, конечно, и раньше размышлял, а что, если я не один возвращенец в подлунном мире? Что, если нас таких много? Эта линия неизменно приводила к гигантскому дереву возможностей. Прежде всего: где вы, счастливчики? На каких сияющих вершинах вас найти? Впрочем, сразу же: а какой везунчик станет орать об этом во всю мочь? И зачем искать? Дело это, по рассуждению, может оказаться небезопасным. Живи, радуйся, извлекай выгоды, дольше проживешь. И жил. Меня никто не видит - я никого не высматриваю. Тань, тебе восемнадцать или семьдесят? Да шучу я, просто ты как неживая...

А если серьезно, мне становилось не по себе временами. Ведь к тому моменту Димка уже про Дали взболтнул. Подсек я его взглядом. Но, кажется, и он меня полоснул в ответ. Это словно хочешь кого-то издалека рассмотреть в бинокль. Только навел, а он поднимает свой на тебя и кукиш скукоживает. Оторопеешь тут.

Я ведь и ставки криво делал не потому, что подпольных букмекеров опасался, им мои выигрыши - семечки. Я ощущал себя резидентом-нелегалом в тылу врага. Ну, не должен человек второй раз жить - хоть тресни, и седьмым чутьем я это знал. Нигде не сказано, чтобы это было законно, если говорить о каких-нибудь вселенских правилах. В баобаб там выродиться или воскреснуть в мире ином - это можно, а как я - нет. То есть не мог решиться использовать свои знания о будущем. Даже по мелочи. А вдруг и в самом деле нечто такое замкнется и произойдет черт-те что. Откладывал решительный шаг. Казалось - только присвою выигрыш - а мир возьми да и рухни. И потратить не успеешь. Теория устойчивости Ляпунова про эти дела молчала. А раз теория молчала, а закон я невольно нарушал, то возможно существует некто, кто его блюдет. Так-то. И стоит ли спешить с ним сталкиваться, если у меня в разработке Верочка, Милка, Ксюша и еще одна Таня?

И все пытался выудить из тумана, в какой момент произошел тот скачок обратно. Как брел по комнате, завешенной тюлем слоев в сто.

За Димкой я начал пригляд. Шутейно. Он на кафедру низких температур подвизался - бесплатным ассистентом. А понаблюдал с недельку-другую, и стало мне не до шуток. Озноб прошиб. Как-то раз, улучив момент, написал на доске мелом YBaCuO. Показать такой козырь риск был велик, но зато и награда того стоила. Больше чем любая премия, - я жаждал понять: один я такой или...

Спрятался я поглазеть на его реакцию. Жду, мысли тасую. Коли нас так много, что с иными приходится в трамвае толкаться, то что это за подарок такой? Что за подарок, я спрашиваю, если таких же полно у кого ни попадя. И что это за секрет Полишинеля, нахрен? Все всё знают, а я один, дурак, возрадовался об исключительности?

Метания Димки и вой сквозь скрип его зубов вернули меня в чувство. Попадись я ему, носить бы мне вместо головы сосуд Дьюара...

***

Ну, поиграл я на чувачка желваками. Тут мой будущий жизненный опыт меня сильно подвел. Себя-то я снова ощутил матерым мужичиной, а тут какой-то сопляк со мной в стоклеточные шашки вздумал играть. Послал его. Резко. Чуть не врезал. Из шашечных игр я признаю "в Чапаева".

Отвернулся и пошел прочь, злой как черт. И тут же ножом вонзилось, так что охолодило: а сколько же ему лет на самом деле?! Ведь это только вид у него безусый, а... Ой, ё, ну и дела.

А чувак вдогонку отчетливо зашвырнул:

- Тебе скоро нанесут визит. Другие. Через неделю - я здесь же.

Да ты-то кто такой, - чуть не вырвалось, - что возомнил о себе?!

Трое суток бродил сам не свой, пропустил выигрышную ставку, плюнул на свиданку с Томкой. Зыркал и на Димку, подозревая во всех кознях, на четвертый день не выдержал. На встречных сдвинулся, толкнул плечом:

- Как дела, Дим? - небрежно так, как ни в чем не бывало.

- Вчера четыре сотни снял, - подмигнул он. - Экспрессом. А ты?

Не знаю, влево или вправо меня перекосило от его тюремной гримасы. Вот гад, думаю. Мало того, что ты и в прошлый раз всю жизнь хитрил да извивался, так ты вторично каким-то образом назад пролез, чтобы еще гуще пенок наснимать.

Вспомнил про Большой Каретный, прошелся. В чебуречной там между пластами дыма пиво наливали, чтобы быстрее проглатывалось главное блюдо. Взял два поджаристых конверта, разменяв четвертак, отложенный для решающей игры, надорвал, выпустив на тарелку супчик с жирком. Залил для затравки полбутылки горького "Ячменного колоса", горлышко вспухло давно забытой горкой ломаных пузырей, раздробив на блики осеннее солнце.

Жевал, думал. Вспоминал.

И, надо сказать, кое-что начало у меня складываться.

Субтильный мужичок, смутно кого-то напоминая, отвлек от окончательных выводов, выплыл из-за спины, разомкнув завесу. На лице какие-то слесарные мастерские нарисованы. Поизносился в совке, стоптался. Не то что юный здоровяк с задором на челе - напротив.

Да не всех с кем в пивной соловел, память воскрешает.

- Занято, - буркнул. Не объяснишь ему, как достали уже дежа вю.

Он со скорбной фамильярностью попросил не выбрасывать бутылочку. Тем сразу и спалился. В восемьдесят пятом бутылки не жертвовали - сдавали; студенты называли - взять производную. Бывало, брали и вторую.

- Выкладывай, - намекаю невинно, притянув за ворот, - чего надо. Коллега хренов.

Он преобразился. Долго снизу на меня глазел надрывно, уписывая мой свесившийся у него изо рта чебурек плохими зубами. Не по себе мне стало. От такого всего можно ожидать. Попал я куда-то, где свои законы, в милицию на него за приставание не подашь.

А "Колоса" вонючего ему не досталось, только подсохшие пузыри слизал.

Начал он вещать. С придыханием, прерывисто. Для начала прошипел под нос о том, какой я, мол, догадливый.

- Что ты, - вслух, - затеял? Какие игры играть вздумал?

- Закончил уж, - отвечаю, опровергая свою догадливость. - Профукал полста.

Он агакнул, косясь на мою вторую бутылку. Я назло ему ударил пробкой о щербатый край столика, не отрывая губ, вылакал все до дна. Стукнул ему под нос. В том смысле, чтобы забирал он свои пустые бутылочки и нес их вон. Да только гляжу, а он и сам какое-то пиво пьет. Да не из горла, а из кружки, которых тут отродясь не водилось. А мятым ногтем другой руки мерседесовскую звездочку царапает. Подкупить решил?

"Да что ты за..." - чуть не крикнул, открыв уже рот.

- Ч-ч-ч! - закончил он, приложив палец к губам. - Чего разорался? Разве тебе важно, кто я? Или важнее все-таки - кто ты?

- Важнее, - отвечаю через ком. - Но узнать сперва хочу важно.

Он и возвращает без запинки, что, дескать, из таких краев, что сейчас тут со мной пиво хлещет, а как допьет, пойдет в ресторан... например, "Астория", по водочке пройтись. Я, дрожа фибрами, еле выдавливаю, мол, с кем? Хотя знаю. Вспомнил как раз перед ним.

- Да с тобой же. Обед ты заказал славный, одному не осилить, так я подсоблю.

Закусывал я в свое время в "Астории", легкой тоской балуясь, редко я один куда-то уезжал. Тогда меня и спихнуло в мои семнадцать. Но этого типчика там не сидело. Впрочем, тот день не весь прорисовался, а что-то важное еще - я не вытащил.

Молчу, скулами играю. А он, зевнув так, что изо рта у него пар выпал, продолжил:

- По семье-то не больно скучаешь, - то ли спросил, то ли утвердил, отвратно чмокнув.

Тонко он. С пониманием подцепил. Ведь это единственное, что меня беспокоило. Тревожно я себя ощущал. А больше - тоскливо.

- Время есть, - парирую. - Дети - чай не младенцы уж. А жена младенец еще. Лет через десять и познакомимся. Своего не упустим.

- А-а-а, ну-ну-у, - тянет и тоже двусмысленно так: - Со временем начинаешь разбираться... Ты, мил чел, бабами увлекаешься? Ну и давай себе. Беды в том нет.

"Глупый ты ишак, - думаю. - Не понимаешь, что это я взаправду сказал, без капли цинизма. Но пока время есть, почему и не порезвиться напра-нале?"

А он свое, недоумок:

- Играть по мелочи тоже можно. Мир от того не пошатнется. А захочешь по-крупному, зайди ко мне. Посоветуйся.

- Куда зайти? - тупо вопрошаю на автомате, а сам от презрения кулаки стиснул.

- Сюда зайди, - пожал он плечами. - Или в "Асторию"...

Да уж, чего я спрашиваю...

- При чем здесь я? - киваю на стол.

- Вот именно, коллега хренов, - обрадовался он, - что ты тут ни при чем.

- Тот, - глазами показываю на знак иттрия, который распознал, наконец, в трехлучевой звездочке, - давно к тебе ходит советоваться? Или, - сглотнув и набравшись смелости, - торговаться?

- Так я вас оставлю, - поспешил сказать мужичонка, уклоняясь.

Ты под конец на вы перешел! Никогда не доводилось мне ловить такой презрительной жути из чужих глаз как после моего предложения ему забрать пустые бутылочки.

В памяти - только один его вопрос. Нахлынуло. То ли прошлое тереблю, то ли о будущем мечтаю.

Сидели мы в пиццерии. Что-то она вдохновенно вещала. Глазки горели. А я вопросы, гладко подбрасывал чтобы пауз не возникло. Отлучилась она на пару минут. А какие-то две девчонки из-за соседнего столика сразу раскусили, что это первое свидание. Я и не думал, что мы их заведем: "Давай, давай! Мы за тебя болеем! Улыбайся, не молчи, у тебя получится!" Смешно. Потом косили друг на друга, они губки складывали бантиком. Вот как бывает. Или нет - будет!

- Надо же, как бывает! - и Димка ставит на стол кружку. Такую же.

Постояли мы насупротив. Перебрали молча все "я знаю, что ты знаешь". Поболтали о Танькиных, пообещал он ее отбить к концу семестра. Подумаешь, уязвил. Только и дел мне, что ее пасти.

- А твой... куратор? - ногтем по его кружке, - не возражает? Или по таким мелочам...

Поднял он глаза, потянул носом. Я хотел развернуться на выход, да он прибавляет:

- Убил бы я тебя, - медленно так, нараспев. - Мне это легко. Верь. Только это может нарушить мои планы. Никогда не знаешь, куда попадешь после важного выбора. А вдруг: ты там снова? - резко приблизился, так что дохнул, шипя: - Ты знаешь, какой он, ад?.. Впрочем, может, и знаешь...

- Где холоднее, - подначиваю, отстраняясь, но сам настороже. - В аду или на кафедре низких температур?

Вижу, он еле сдерживается, чтобы меня не огреть. Губы дрожат.

- Я этот мир себе заработал. Мне его продали. Я слишком много вложил.

- "Себе, мне, я" - передразнил. - У этого шулера взял на прикупе? А прожитый мир забыл сбросить, мало ли - пригодится! Знаешь, в преферансе как: если прикуп не снес, то и козырной туз может не сыграть. У остальных карты кончатся, сиди с ним, кусай локти.

- Сечешь. Вот я и зашел сразу с туза, - обрадовался он.

- В этой игре их много. Твой приятель их достает и рассовывает всем под стол. Но ставка твоя бита. Как и раньше. Тьфу! Позже. Ты там, помнится, сел с государством перекинуться. Пока сам пять тузов доставал - молчал, а когда тебя канделябром огрели - закричал: народ, спасите, тут нечисто играют.

Он аж завибрировал. Повернулся я, пошел прочь.

- Слушай! - догнал он меня на улице, развернул за куртку. - Давай на пару. Согласен, у тебя тоже право есть. Ты прав, к черту лантан. Сразу: иттрий-барий-купрум-о. Понятно, с завкафедрой придется поделиться. Премию ведь на троих дают. Я бы сразу опубликовал, я формулы и с цифрами помню, но эксперимент нужен, иначе корифей статью не подпишет, а юнцу кто поверит? Вся жизнь впереди. Не придется в дерьме купаться. Все тебе будут в рот смотреть. Все исправишь.

- Мне корректировать особенно нечего, - отвечаю, - а ты что собрался исправлять? Не пойдешь, например, прижимать чужую собственность?

- Ничью, - сморщился он. - Не я, так другой.

- К играм мировых мерзавцев главное не примкнуть. Не возглавлять сволочь.

- Хватит. Думаешь, я не хотел все исправить? Чувствовал, что расплата будет жестокой. За каждую поганку придется ответ держать. Сидел как-то в тоске, думал, сколько лет жизни бы дал, Димка, за то, чтобы вернуться в свои шестнадцать? Но не просто, а с багажом всех знаний, умений, навыков, сноровки? А тут - он. Предложил: шестнадцать за шестнадцать, лучше, говорит, здесь, чем там, - и пальцем вниз тычет. Расплатись, говорит, и назад и авансом, а потом все с чистого листа, да как! Тридцать два года форы. Кем угодно можешь заделаться! Я ведь терпеть не мог бизнеса. Деньги презирал. Хотел ученым стать, звездочки изучать. А вон как все вышло. Нет, думаю, второй раз - уж дудки!..

- Ты всегда был... будешь большим хитрецом. Чужое открытие из будущего захотел перетащить себе в карман. А с корешем посоветовался? Беды не случится?

- Посоветовался, - отвечает он серьезно. - Высокотемпературные сверхпроводники открыты в две тысячи восьмом, премия - в десятом, а использовать начнут после разработки лазерной индукции двенадцатого года. Без этого ничего не сдвинется. Повиснет на четверть века без применения. За полгода - сварим эту чертову керамику - и в дамки.

- Быстро размениваются тузы, - говорю, сплевывая под ноги.

Вслед мне Димка рычал что-то о своем дружке и плохих тормозах. О том, что и мне найдется что починить...

Еще два дня я думал, совсем есть перестал. Одиссей, что - тоже возвращался? Стояли они, положим под Троей пятнадцать лет, пока кто-то не сообразил коня. Махнул он обратно на пять годков, сколотил лошадь, а потом еще десять лет мотало его в отместку по морю, прежде чем вернулся он к еще более постаревшей жене. Интересно, в какой момент он это понял?

И интересно, а я сам это уже понял? Побрел я на встречу с тем чувачком, что меня у Вагана подловил. Простоял на остановке полдня. Догадывался, что испытывают меня.

Прорывалось из мглы грядущего что-то грозное. Позвонил я тогда жене, мол, бросайте всё. Грузитесь в машину, приезжайте в Питер. Погода что надо. Покатаемся, мелким фонтаны покажу.

Снег пошел и закончился. Плеснул, сбрызнутый светом, серп Луны. Объявился мой чувачок, оставляя четкие мокрые следы.

Сели мы на спинку лавки, ногами на сиденье.

- Что я здесь делаю?

- Выбор, - отвечает.

- Глупостей только высокопарных не болтай? Выбор я свой сделал, - сообщаю, - мне бы только адресок этого Мюллера. Да, как его зовут? Получат старики свою законную премию на двадцать лет раньше.

- Карл, - отвечает и протягивает бумажку с двумя именами. - Шли обоим.

Заготовил! Неужели, думаю, все так легко просчитывается, что никакой свободы вовсе нету? Как там: "...жребии человечески не самослучайны суть, а в деснице Его выну содержатся..." - всплыло как до этого формула сверхпроводника.

Надоела мне неопределенность, чувствую - устаю. Спрашивая, как его зовут, ожидал чего угодно, но он назвался Петром. Даже не святым и не великим. Поинтересовался, за кем из нас, остолопов, он следил, или сразу за обоими? Подтвердилось, о чем я и сам догадывался: словить возвращенца у букмекера проще всего. В Москве их не лом. Меня он вычислил сам, а уж потом и до Димки дотянулся. Похвалил меня еще, мол, я сообразительный, раз сам допёр. Не стал ему говорить, что недавно меня уже чествовали за догадливость.

- Кто мы? Слабаки или сволочи?

- Как сам захочешь. Можешь усугубить, а можешь тормознуть себя. И других.

- А я полагаю, слабаки. Скрылись от настоящего в прошлом. Где все известно, все легко. Куда ты меня вербуешь? Люди в черном? MIB? - Вижу, не дошло. Значит, в самом деле - не святой. - Ты попал сюда года из девяносто пятого, плюс минус пара лет. И по второму кругу идешь пока недолго. Иначе тот фильм ты бы тоже знал.

Он подумал, возможно, следуя мысленно моей цепочке рассуждений, кивнул.

- Кого от кого спасаем, товарищ? - продолжаю.

- Себя. Вылезаем из петли. Петли времени или удавки жизни, в которую себя подвесили... Отбываем наказание за своего рода самоубийство. Ты еще не все вспомнил? Счастливчик. Скоро вспомнишь - и живи с этим как сумеешь... Самые опасные люди - те, кто, полагая себя проигрывающим удваивает ставку. Они делают это потому, что хотят отдалить момент расплаты, который пугает их больше всего. Хотя осознают, что расплата может быть еще горше.

- Но ведь некоторым удается отыграться, - возразил.

- Это иллюзия, - покачал он головой. - Платить придется - здесь ли - там! Но не стоит усугублять. Все мы когда-то попросили второй попытки.

- У этого типа? То-то он показался мне знакомым. Как мне попасть обратно? - Я уплотнил упертый в него взгляд. - Понимаешь, обратно - в себя в "Астории"?

Отлично он понимал, отвечая, когда я еще не окончил вопроса, что надо просто дожить.

- Ладно, - отодвинулся. - Что Димка там болтал про тормоза, про то-сё?..

- Он из более позднего времени, - пожал плечами Петр. - Мог знать, что произошло в тот день, когда ты попросился назад.

- Не складывается, - отвечаю, посчитав.

- Сложится, - жестко так. - Если знать, что он попросил третьей попытки.

Ах, вон оно что. Тут только меня окатило. Он помолчал и вздохнул, развел руками. Я поднялся. Браво помахал адреском. Пообещал, что отправлю письмецо, но чтобы потом он меня не искал. Смешно. Будто в нем дело.

***

- Наверное, ты прав, что мешаешь мне жить, - сказал Димка, когда я через три дня приплелся на главпочтамт. - Я уверен, что он так и задумал. Что ты только часть плана этого паразита, торговца временем, который живет за счет таких идиотов как мы. Но вдвоем...

- Э-э, стоп, - пресекаю. - Давай начистоту. Ты которую по счету петлю наматываешь?

Он оскалился. Снова услыхал я тот лютый скрежет.

- Третью, - процедил, следя, как эта его по счету судьба исчезает в обезличивающих недрах сортировочных сот. - Агитатор приходил?

- Слыхал, Бог направляет каждого по наилучшему пути, а все попытки вильнуть в сторону лишь сталкивают с рельс поезд нашей жизни, - говорю. - Твой третий опыт это подтверждает?

- О-о! Значит, приходил, - шипит. - Вы - слабаки и отступники. Недостойны дара. Предали уникальный шанс. Вам дали, а вы его в унитаз. И меня с собой под крышку. Боитесь выйти из своей мелкой роли статистов наружу, схватить то, что вам не предназначено, что дадено каким-то уродам. Предпочитаете тупо отыграть чей-то сценарий. Воля ваша. Нет, безволие... Да, он обманул меня. Торговец. Я думал, отщипнет он себе от моей жизни шестнадцать лет, а он подстроил шестнадцать лет тюрьмы. А когда он в этот раз тебя подослал, тут я все понял. Но я хотя бы сделал попытку. Я не жалею. И стыдиться мне нечего. Это мое право.

- Хочешь расскажу, как все было? - отвечаю. - Жил ты себе банальным пижоном, а от зависти, что другие хуже, но богаче желчь тебя разъедала. Попросился ты обратно - деньги мыть. Казалось - легко, да нарвался на каких-то тех, кто тоже уже жил. И в тюрьму в тот раз тебя отправила та самая влиятельная мразь, что мотает свой срок кругу, скажем, по пятому. Захотелось тебе избежать этого в третий раз, переделаться в ученые. Чисто, слава, почет. Чтобы без особого труда - и сразу из студентов в академики. Но мозгов хватило только на то, чтобы формулу сверхпроводящей керамики запомнить, потому как прочие открытия слишком большого ума и труда требуют. А тут, откуда ни возьмись - я. Хотел ты играть с болванами, зная прикуп, а к тебе за стол всякий раз садится игрок... с равными шансами. Так что, живя по удвоенной ставке, каждый только проходит свой ад дважды.

Верил ли я в то, что говорил? Нет, конечно. Кому же захочется осознать себя всего лишь кувалдой в чьих-то руках. Тем, кто призван только для вразумления кого-то? И после кто-нибудь станет бичом для тебя. Если ангелы - всего лишь вестники, безропотно исполняющие начертания, то тяжела доля ангела.

Посмотрел Димка с долгим прищуром.

- Тяжко! - вырвалось у него сдавленно. - Как представлю, что мне по моим рельсам катить всю жизнь - тошно становится. Ничто не спасает. А еще гаже мне от того, что ты своей пытки не знаешь! И спокойно так ходишь и радуешься.

Шел я к метро и долго ожидал удара в спину.

Но с чего он решил, что я радуюсь? Визгу неисправных тормозов встречного самосвала? Знал бы он, что не сплю я, думая, что мне делать. Исправить или смириться? И какова цена? Всплыло во мне вчера все, что случилось, когда мне сообщили о машине всмятку. Вспомнил, как с трепетом ждал звонка из больницы, когда сел ко мне этот торговец временем и предложил свои услуги. И когда раздался резкий сигнал телефона, я выключил его и ответил:

- Хочу.