Аннотация: Он вернется когда запоют одуванчики. Он обязательно вернется.
Мы с Антоном любили друг друга с самого детства. Когда ему было семь, а мне пять, он подарил мне колечко из проволоки и сказал, что мы обязательно поженимся. Наши родители были за. Мои мама и папа любили Антона за его доброе сердце, а его семья любила меня за мою образованность, начитанность и скромность. Мы были идеальной парой. Но, как часто бывает, в идеальные отношения вмешивается что-то, какое-то невероятное, непостижимое событие, которого никто не ожидал. Для нас это была война.
Она началась в солнечный, приятный день. Легкий ветерок приятно обдувал тело, а солнечные лучи его согревали. Мы с Антоном лежали в стоге сена и смотрели на облака. Мы могли часами так лежать, ведь мы не просто смотрели на облака, мы мечтали. Мы говорили о нашем будущем, искали необычные облака, которые были бы похожи на плюшевых мишек, цветки ромашек, ангелов. А еще мы слушали пение одуванчиков. Всегда в начале июня, когда одуванчики из желтых ярких цветков превращались в белые, нежные, как крылья ангелов шарики, они пели. Они летели по воздуху и пели сотнями счастливых голосов.
В тот день нашу идиллию нарушила тетя Дуся. Она бежала к нам и кричала, кричала так громко, что мы услышали ее прежде, чем она успела подбежать близко.
- Началась война! - кричала она.
Эти два слова, казалось бы, просто набор из тринадцати букв, они разрушили нашу жизнь. Они разрушили жизнь миллионов людей по всей стране.
Я долго отговаривала Антона, я не хотела, чтобы он шел туда, на поле боя. А он говорил, что должен, иначе все будут считать его трусом. Я смогла удержать его возле себя, уговорила его. Он остался. Но я знала, что это ненадолго, он уйдет, он все равно уйдет.
И вот, этот день настал. В 1941 году. Я не помню, какого числа это было, но шел август, был понедельник. Прошло всего два месяца с того времени, как нашу идиллию разрушила тетя Дуся. Может, если бы она не прибежала тогда, то все сложилось бы иначе?
- Мне надо серьезно с тобой поговорить, Кира, - сказал Антон.
Мы лежали на стогу сена. Я чувствовала пряный аромат сена и его тела.
- О чем? - я постаралась говорить как можно беззаботней, но волнение все же проскакивало наружу.
- Я ухожу. Я не могу сидеть дома с тобой, когда другие отдают жизни на поле боя.
Я молчала. Что я могла сказать в ответ? Сказать, что я его понимаю, значило солгать, а я никогда не лгала ему. Сказать, что я его не отпущу? Я и так слишком долго удерживала его, больше не получится.
- Я вернусь. Обязательно вернусь, - прошептал он.
Я кивнула, а из глаз хлынули слезы. Он старался успокоить меня, он обнимал меня, шептал мне на ухо, что любит и обязательно вернется, но я не могла перестать плакать. Это были последние пролитые мною слезы, больше за свою жизнь я ни разу не заплакала.
Он уходил рано утром на следующий день. Мы прощались на пороге моего дома.
- Кира, - он нежно провел рукой по моей щеке, - я вернусь, когда запоют одуванчики.
Я кивнула. Мне казалось, что если я заговорю, то непременно заплачу, но нет, глаза оставались сухими.
- Я буду ждать тебя, - прошептала я.
Я охрипла. Голос напоминал карканье вороны.
Антон кивнул и поцеловал меня в лоб. Он провел рукой по моим волосам, улыбнулся. Мы стояли молча несколько минут. Каждый из нас старался запомнить лицо другого как можно лучше, ведь человеческая память такая недолгая. Даже лица самых любимых и дорогих нам людей со временем утрачивают в наших воспоминаниях четкость, остается лишь размытый ореол, неясное воспоминание. Антон ободряюще улыбнулся мне напоследок, вообще все утро улыбка не сходила с его лица, словно он отправлялся в какое-то увлекательно путешествие, а не на войну. Он медленно развернулся и пошел по дороге.
Я оперлась о дверной косяк, чтобы не упасть. Слезы застилали мои глаза, но я не плакала.
Пройдя несколько метров, Антон оглянулся и крикнул:
- Помни, когда вновь запоют одуванчики! Я вернусь!
Это были последние слова, которые он мне сказал. Я ждала его всю свою жизнь. Я до сих пор его жду, хотя прошло уже семьдесят два года. Но я не перестаю ждать, потому что люди умирают по-настоящему только тогда, когда их забывают. В июне я всегда выхожу в поле и слушаю, как поют одуванчики. Я знаю, что когда-то, может быть следующим летом, я, лежа на стоге сена, слушая пение одуванчиков, закрою глаза, а проснусь там, вместе с ним. Там, где нет войн, раздоров, там, где никто не помешает нам быть вместе. Вечно.