Аннотация: Рассказ о разных судьбах разных людей. Возвращаю первоначальный рассказ, с первоначальным заголовком, без концовки. Перечитала. Так будет лучше.
40 градусов
Сыпал легкие хлопья снег. Обычно оживленная улица была пустынной. Он знал почему - никто не хотел попасть в свидетели.
Саша медленно отступал к стене, глядя как матово поблескивает свет фонаря на влажной поверхности биты. Вот и все...
Катя была его первой и последней любовью.
Первой, потому как раньше он и не любил вовсе. Не испытывал того жгучего желания обладать кем-то... все равно какой ценой. Или это была не любовь, а страсть? Нет, больше - гордость? Это ведь так круто - увести любовницу у самого Лысого...
Наплевать, что за короткие минуты удовлетворенной страсти придется дорого заплатить. Зато он всем доказал, что он мужчина! Да, мужчина, а не тряпка, как любила повторять вечно пьяная мачеха.
Что бы это не было, а это конец. И холодная шероховатость бетона под ладонями говорила о том же. Отступать некуда. Сзади - стена многоэтажки, впереди - трое горилл Лысого. Только бы быстрее... Саша не хотел мучиться, но и надежды на скорую смерть почему-то не было.
Боль. Теплая жидкость на холодных щеках. Беспамятство.
50 градусов
Изящество... ажур. Тонкие детали - тронь, и рассыплются, как карточный домик. Он сюда не вписывался. Обычно ловкий, в этом доме он вечно натыкался на какие-то там вазочки, рюшки, тарелочки, вечно что-то разбивал, вечно мял свой туалет, приводя в отчаяние собственного камердинера. Кукла. Красивая, наряженная кукла, не более.
Он ненавидел эту жизнь. Он любил сбегать на плац, ощущать тяжесть меча в ладонях. Любил тузить кого-то в трактире и получать ответные удары. Любил хорошенько выпить, а потом до самого утра веселиться в пьяном угаре, обсуждая с шапочными знакомыми баб, собак, оружие и коней. Он военный, ко всем чертям, и воспитан, как военный! Не менестрель!
И какая к дьяволу разница, умеет он играть на арфе или нет? Да кто вообще выдумал эти арфы? Матушка? Потому как "сейчас в моде"? И эти проклятые: "Сыграй сынок, у нас сегодня такие гости..."
- Ваша игра покорила саму королеву... ваш голос...
Будь проклят этот голос! Будь проклята эта арфа! Будь проклята и капризная королева, что сделала из него игрушку. Будь прокляты родственники, что безустанно твердят:
- Смирись... это такая честь.
Обрядить аристократа в кружева, лишив законного вкуса крови - честь? Вечно притворяться "душечкой", умным, милым, улыбчивым... и так притягательно слабым - честь? А что же тогда, к чертям, бесчестие?!
- Королева видит тебя таким, мой сын, так и будь таким, - уговаривала его матушка, обряжая сына в кружева.
- А если я не хочу?
- Ну ты же не опозоришь наш род пролитой кровью?
Пролитая кровь это позор, потому как королева так решила. А быть комнатной собачкой королевы, ее мальчиком на побегушках - это честь. Принимать золото из королевских рук, дорогие подарки - тоже честь? Проклятая страна! Все в ней перевернуто с ног на голову.
Вот... опять был невнимателен и разбил вазу. И матушка придет жужжать на ухо, что это был подарок самой королевы, такое внимание к младшему сыну захудалого рода.
А старший? Старший, благодаря братику-музыканту, получил свой жерл маршала и укатил на войну.
Война... сладкое слово. Битва, борьба, сила. А не эти проклятые романсы, которые он должен исполнять каждый вечер. Уже месяц, день в день, без перерыва!
Вторая ваза полетела в стену уже нарочно. Матушка будет недовольна. А не все ли равно? Он чувствует себя как зверь, запертый в клетке!
- Вы поранились, мой господин, - камердинер поймал ладонь Анри, остановив ее движение. - И испачкали столь чудесные кружева. Придется переодеваться... Надо спешить, королева не любит ждать.
60 градусов
Он еще жив? Странно. Лежит на полу, уткнувшись носом в ковер. По виску стекает капля крови. Наверное, ковер испачкается. Наверное, его завернут в этот кусок ткани и утопят в окрестном болоте. Говорят, Лысый любил такие штучки.
- Что ж ты, падла? Совсем страх потерял?
Ну потерял, ну и что? Один раз в жизни все можно... а на фига такая жизнь. Серость... Грязь. Вечные драки, борьба. Он так устал. Почему иногда нельзя быть просто слабым? Потому что он - мужчина? Потому как родился в районе, где слабости не прощали? Где чтобы выжить, надо быть зверем? Он не хотел быть зверем.
Кто-то из горилл схватил Сашу за волосы, заставляя выгнуться дугой.
- Сучонок поганый, сам с тобой разберусь, слышишь! Сам! - лицо Лысого расплывалось, и было уже все равно. Саша будто поплыл куда-то на теплых, ласковых волнах, и через те волны пробился раздраженный крик:
- Придурки! Он же отрубился! Помягче не могли?
А потом звук глухого удара: Лысый наградил собственного громилу оплеухой.
Стало совсем темно. И сон... тихий плач арфы, струны под кончиками пальцев. Он никогда арфы в глаза не видел, откуда странные видения? Почему пальцы непроизвольно водят по ковру, а губы с трудом разлипаются, пытаясь вывести знакомую мелодию?
70 градусов
Королева не любит ждать. Королева гладит белоснежного пуделя, сидящего у нее на коленях. Взгляд королевы подернут слезами, и это при том, что виконту так и не удается сосредоточиться на песне, и голос то и дело срывается, фальшивит.
Королева ничего не замечает. Королева смотрит только на его тонкие, украшенные перстнями пальцы, что ласкают струны арфы. Королева мечтательно улыбается, теребя кружева на рукавах небесно-голубого платья.
Музыка, лучший друг и злейший враг, вдруг обволакивает теплым одеялом, и глаза непроизвольно закрываются.
"Как многим ты готов пожертвовать ради своей жажды крови?"
"Всем."
"Даже даром музыканта?"
Пальцы дрогнули, арфа фальшиво заплакала. Вздрогнула королева, но музыкант улыбнулся, ласково, безнадежно, вновь вернувшись к истинной своей любовнице - арфе.
"Всем."
- Виконт так прекрасен, - раздается рядом восхищенный шепот.
Прекрасен, но ближе не подходи. Ибо укусит. И без того обученного убивать обрядили в эти тряпки. А ведь раньше было все иначе. Раньше матушка хотела, чтобы Анри ушел на войну, а его старший брат счастливо женился и остался дома.
Вышло все не так... совсем не так.
Прекрасна музыка. Прекрасна бурлящая кровь, ощущение опасности. Противен этот замок, эти расписанные золотом и глазурью стены, стрельчатые окна, томно вздыхающие дамы и ревниво стреляющие взглядами кавалеры. Покой. Болото, приторно воняющее духами. Интриги. Нет, не думать, вернуться в мир музыки, раствориться... забыть. Там хорошо. Это его единственное спасение.
80 градусов
"Это не я... Нет, не я. Это сон... страшный сон. Дышать, я просто хочу дышать!"
Саша вздохнул, и тут же легкие прожгло болью. Чужие руки рывком выдернули его голову и плечи из ледяной воды. Брызнул по глазам свет, и откашливаясь, пытаясь отдышаться, Саша безвольным мешком упал на розоватый кафель.
- Тьфу ты, - сплюнул один из горилл. - А я уж думал, перестарались. Тащи хлюпика в залу, а я пойду Лысым.
Кто-то развернул его пинком, схватил за шиворот и потянул из ванной комнаты. Ворот рубахи больно впился в шею, придушив. Саша почувствовал, что сознание вновь ускользает, и мир окутывается в теплый туман. Вода, смешанная с кровью и потом застилала глаза, и все тело, казалось, пытало болью.
А потом его вдруг отпустили. Саша перевернулся на бок, хватая ртом воздух и пытаясь собраться силами. Еще не все закончилось. Далеко не все. А умереть надо по возможности достойно.
- Может связать?
- Эту гниль? Да он подняться не состоянии... И это после нескольких ударов-то. Хлюпик он и есть хлюпик. И что в нем только Катька нашла?
Они ушли и оставили его одного. Саша поднялся на четвереньки, но вновь упал, бессильно распластавшись на прохладном полу.
Где он? Наверное, в танцевальной зале. Лысый умеет танцевать? Саша нервно засмеялся. Танцующий вальс качек Лысый, изящно двигающийся Лысый, это так смешно. И как же это грустно. Саша любил вальс. Любил изящество. Но в этом долбанном мире выбора нет ни у кого. Ему надо быть зверем! Или сдохнуть. Саша вот выбрал сдохнуть... Вопрос только - когда его, наконец-то, убьют?
А место для смерти подходящее. Паркет, мягкий свет, зеркало на всю стену. А в нем - помятый, мокрый Саша на полу. Светлые волосы, потемневшие от влаги и крови. Потухшие глаза. Никогда еще он не доводил себя до такого состояния. Боже, как он жалок. Боже, скорее бы его убили. Достали тянуть кота за хвост.
Впрочем, уже не тянут: за дверью раздались шаги, и Саша вздохнул с облегчением. Смерть совсем близко.
90 градусов
Весело кружились в воздухе снежинки, таяли на стекле фонаря. Анри, напевая веселую мелодию, шагал к карете. Слава богу, и сегодня пронесло. А он уже боялся, ведь в глазах королевы было что-то... новое, наверное. И опасное.
До кареты осталось всего несколько шагов, как от тени отделилась укутанная в плащ фигура:
- Королева ждет вас, виконт.
Анри вздрогнул. Мелодия застыла на его губах, по позвоночнику пробежал неприятный холодок. И все же она решилась... А он так надеялся, что благоразумия, воспитания и прочих светских штучек ей будет достаточно, чтобы удержаться от искушения.
- Пройдите за мной.
Анри пошел, а что ему оставалось? Вслед за проводником нырнул в теплый и душный коридор, завешанный портьерами, по узкой лестнице поднялся на второй этаж, прошел в любезно распахнутую дверь и замер.
Да, он не ошибся, спальня. Чуть уловимый аромат ее духов, полумрак, разгоняемый лишь светом одной единственной свечи и ярко пылающим огнем в камине. Тяжелый, темно-синий балдахин над огромной кроватью.
На кровать Анри смотреть не хотел. Он чувствовал себя узником, которого привели на казнь. Только казненных лишают жизни, а его - чести. Королева... Королева его купила. Оказывается, его можно купить.
- Видно, для нее я слишком сильное искушение. Как жаль.
Виконт снял перчатки и бросил их на туалетный столик. Вгляделся в свое отражение, чуть поправив локон парика...
Честь?
Слава?
Все это увы, не про него. Как же он жалок.
А вот и королева. Покупательница? Возлюбленная? Виконт хотел оглянуться и поклониться вошедшей... но зеркало... зеркало не отпустило.
100 градусов
...зеркало... врешь ты, зеркало. И не я это в шелках и кружевах, не я это в напудренном парике, хоть и лицо мое, и глаза мои...
...зеркало... даришь мне надежду, зеркало. Там, за тобой - большая зала, поблескивающий в полумраке паркет и я, слизывающий с губ кровь. Я, с пробуждавшимся в глазах неистовством. Я и мой враг, что пришел меня убить... я хочу туда, зеркало. ...
...врешь ты зеркало... перед самой моей смертью врешь, не спать мне на тех шелковых простынях... Не обнимать женщину в голубом, у которой лицо Кати. Не жить мне в тех роскошных покоях... как жаль... я хочу...
... издеваешься ты, зеркало. Не встать мне, окровавленному, с пола. Не подойти к тебе, оставляя на паркете мокрые, красноватые следы. Не улыбнуться отчаянно, потому как хочется жить...
...выжить, как же я хочу выжить...
...жить, а не выживать!
Кипение
Его пальцы не слушались. Они сами ласкали ее тело, перебирали струны ее души, как перебирали недавно там, в зале, струны арфы.
- Откройся мне, - шептал он в белоснежные локоны, - забудь сегодня, что ты - королева. Сегодня ты моя!
Она забыла. И он упивался ее близостью, целовал ее губы, думая только об одном: он, простой мальчишка, сейчас обладает наибольшим сокровищем, какое есть в их проклятом государстве. Самой королевой. Пусть только на одну ночь, и что же? Такая ночь стоит жизни.
Гм... Боль? На каждое движение отзывается тело болью? Он любил боль. Она кормила его ярость. А ярость это шажок к победе.
- Я думал... ты... - в глазах Лысого мелькнул страх.
- Ну что ж ты меня так недооцениваешь-то? А? - спросил мгновение спустя Саша, нагибаясь над телом Лысого. Отобрать нож у качка оказалось так легко. Пырнуть того в живот - еще легче. И ощущения от этого были превеликолепнейшие. Саша живет! Он убивает! Наконец-то! - Один пришел? Без своих горилл... как же неинтересно.