Я никогда...

    Хорошо-то как. Просто лежать обнаженной на кровати, ничего не делать и смотреть на укутанное в паутину тюля окно. А за окном давно стемнело. А за окном танцуют в свете фонаря белоснежные хлопья. А за окном сминают снег машины, отбрасывая призрачный свет фар на серый в полумраке потолок...

    - Не зажигай свет, - попросила я.

    Он провел рукой по моей шее, погладил пальцами золотистые бусинки:

    - Солнечный камень...

    Нитка янтаря приятно холодила кожу. Его шопот был напротив - обжигающе горячим. Холод и жар.

    - Медовый... Моя медовая девочка...

    Девочка... ведь мне уже за тридцать. А влюбилась как подросток. Искренне, пламенно. Да еще в девятнадцатилетнего мальчишку.

    - Привяжу к себе, - тихий шепот в полумраке, - никому не отдам...

    Мед поцелуев на коже. Сладкий яд по венам. Дрожь предвкушения и танец на грани. Вихрь льнущих к теплому стеклу снежинок. И теплом обжигает, и холодом, и уже не знаешь, чего жаждешь больше - продолжать или остановиться. Пронзающая тело дрожь, соль пота на губах и прохладные, влажные от пота простыни.

    А потом томительная нега, полное опустошение. Ни двигаться, ни куда-то идти. Ничего не хочу. Просто лежать вот так и смотреть на танец снега за окном...

    - Мне пора, - сказала я, сладко потянувшись.

    - Зачем тебе домой? - в очередной раз спросил он, садясь на кровати. - Зачем тебе муж? Разве меня мало?

    - Мы уже говорили на эту тему...

    - ...не хочешь менять свою жизнь, - он ласково провел пальцами по моей щеке, убирая прилипший к коже влажный локон. - Не хочешь ранить мужа, а обманываешь. Со мной в постели.

    - Скоро ты мной насытишься, меня забудешь, - я встала с кровати и под его пронизывающим взглядом принялась наскоро одеваться.

    Сказать по правде, мне не хотелось уходить. Но у меня семья. И мои годы. И я знаю, что этот рай когда-нибудь закончится. Он от меня устанет. Иначе и быть не может...

    А муж? Муж был, есть и будет. Всегда. Немного скучноватый, немного надоевший, но теплый и уютный. Как мягкий, знакомый до боли плед в морозный вечер.

    - Люблю тебя, почему не веришь?

    В голосе сладкого мальчика послышалась мука. Я задумчиво погладила бусинки янтаря и потянулась за расческой.

    - Мне пора.

    Мне действительно пора. Надо зайти в магазин. Надо приготовить ужин. Надо заняться стиркой. Надо убрать квартиру к приходу мужа. Паша любит чистоту и уют. Никогда не говорит этого прямо, никогда не упрекает за беспорядок, просто...

    Он платит за заботу ласковой, теплой улыбкой и счастливым взглядом. Как огромный пес, что безмолвно трется мордой о ладони хозяйки и рычит на остальных, осмелившихся подойти ближе чем на два шага. Только со мной бережен. Только со мной ласков.

    - Лиза...

    А мой любовник - мальчик. Еще и хулиганистый. Соблазняет, пытается остановить грацией дикого, молодого зверя. Взглядом, улыбкой, медленными, плавными движениями. И уже не хочется никуда идти, хочется поддаться охватившей тело неге, ответить поцелуем на поцелуй, проигнорировать трель мобильного.

    - Не отвечай, прошу.

    - Я должна ответить... - прошептала я, вырываясь.

    - Не отвечай...

    Я взяла мобильник, нажала на кнопку и выдохнула:

    - Да...

    Миша обнял меня со спины, поцеловал в шею.

    - Лиза, - голос свекрови был каким-то странным... усталым, наверное.

    - Да?

    - Паша...

     

    Телефон выпал из моей ладони. Пальцы дрожали. Я оттолкнула Мишу и медленно, все еще не осмеливаясь поверить, опустилась в кресло. Мой мальчик задернул шторы, отрезая нас от снежного вальса. Волшебство исчезло. Взорвавшийся искусственностью свет развеял последнюю надежду, что все это неправда.

    - Что? - невозмутимо спросил он, надевая штаны и застегивая ремень.

    - Муж в реанимации... Сердце. Он видел... наши фотографии...

    - Естественно видел, - Миша издевательски улыбнулся.

    Циничный мальчик, разбалованный. Как я раньше не замечала? Мальчик.

    - Я их сам выслал. С твоего мобильного. Пока ты была в ванной. И пока мы с тобой кувыркались в кровати, твоего мужа увозили на скорой.

    Холодно-то как сказал. Убил словами.

    Миша потянулся к моим сигаретам, щелкнул зажигалкой, затянулся горьким, пахнущим ментолом дымом:

    - Как ты можешь курить эту гадость? - тихо cпросил он.

    - Как ты... можешь? - задохнулась я.

    - Знаешь...

    Он потушил сигарету и подошел с туалетному столику. Налил немного коньяка. Повертел стакан в пальцах, заставляя темную жидкость лизать граненное стекло, а потом вдруг решительно подал стакан мне:

    - ... я даже рад. Когда он умрет, ты будешь только моей...

    Я машинально взяла стакан и задохнулась от разом нахлынувших воспоминаний.

     

    В тот день мне исполнилось шестнадцать. Бушевала весна. Купалась в пронзительных лучах солнца горько пахнущая черемуха, медленно высыхали на асфальте лужи, а внутри все плавилось от счастья.

    Родители уехали к внезапно приболевшей бабушке, старший брат пожелал мне приятно развлекаться и укатил к друзьям на пьянку. Он решил, что лучший подарок на день рождения - оставить меня одну. Правильно решил. Я была счастлива. Так счастлива, что пальцы дрожали, когда я крутила диск домашнего телефона.

    - Девчонки, устраиваем девичник! На всю ночь! Хата свободна!

    Я включила радио на полную катушку и забегала по комнате, запихивая все лишнее в ящики комода. Потом вытащила из холодильника приготовленный мамой зефирный торт, из буфета - шоколадные конфеты "Белочка", развернула подарок от родителей. Очередная кофточка. Хорошенькая, но не больше. Подарки мамы всегда неинтересные... "практичные". А вот судьба ко мне была добрее:

    "Сегодня в полночь, - холодно сообщило радио, - вы сможете в прямом эфире задать вопрос знаменитому исполнителю, Дмитрию Алицину".

    Я взвизгнула от счастья, перевернув мамину любимую вазу. А плевать! Даже если мама будет ругаться - плевать! Главное, что сегодня я смогу позвонить Диме, смогу услышать от него пару слов, которые будут предназначены только мне. Исключительно мне.

    - Попрошу его поздравить с днем рождения, - вспыхнула я. - Ему ведь не сложно, правда? Просто поздравить.

     

    Дима был моей первой любовью.

    - Он лучший! - кричала, услышав его песни, Ленка, заставляя меня трепетать от ревности.

    О да, он лучший. И он мой! Он будет любить только меня. Когда-нибудь. Когда я чуточку подрасту.

    - Дура ты, - ответила Ленка. - Он же женат. И ребенок у них недавно родился... И поет он ради жены, ради его любви к ней. Разве ты не знала?

    - Ну и? - надув губы, упрямо отвечала я. - Я и красивее, и моложе, он точно выберет меня. Почему ты не веришь?

    Лена лишь пожала плечами. На миг показалось, что в ее карих глазах промелькнула тень неодобрения.

    Какая разница, одобряет или нет? Я любила. Всем сердцем. Я думала только о нем, мечтала только о нем, о том, как хорошо нам будет вместе. А ведь будет, обязательно.

     

    Взвизгнул звонок входной двери, и я побежала открывать.

    - Послезавтра идем на его концерт! - крикнула светловолосая Ленка, даже порога не успев перейти.

    День становился все более радостным. Я бросилась Ленке на шею, целуя ее в веснушчатые щеки, а потом, еще не веря, посмотрела на прямоугольники страшно дорогущих билетов и осела по стеночке на пол, подвывая от счастья.

    Я увижу Диму на сцене. Вживую. Я на самом деле его увижу... и когда наши глаза встретятся, он поймет. Обязательно. Он ведь умный...

    Я танцевала по комнате, а подоспевшая к тому времени темноглазая и темноволосая Анька с хитрющей улыбкой достала из кулька толстопузую зеленую бутылку.

    - Шампанское, девчата! - пропела она.

    - Откуда?! - крикнули хором я и Анька.

    - Брата уломала. Он мне достал. И еще... у тебя теперь есть шанс. Реальный, - Анька мне подмигнула. - Жена Димы в аварию попала, в больнице. Говорят, что не выживет, так что...

    - Какой шанс? - прошипела Ленка. - Он на всю страну... а она - простая девочка. Пусть себе найдет мальчика. Нормального. Который ближе. А жене его пожелала бы выжить... нельзя же так.

    - Завидуешь ты, Ленка, - закричала я. - А он обязательно меня полюбит. Вот увидишь! Сегодня! Прямо сегодня. Сегодня мой день!

    А потом был первый в жизни глоток алкоголя, похожего на кислый лимонад. И радостный смех, просившийся к горлу, и счастье, бегущее по венам пузырьками шампанского... и тихое хихиканье, когда мы с подружками никак не могли набрать заветного номера.

    - Радио "Лидия", - ответили, наконец-то, на другом конце провода. - Вы можете в прямом эфире задать вопрос Дмитрию Алицину.

    - Когда... - я тихонько икнула и выпалила:

    - ...когда твоя жена сдохнет, ты ведь будешь моим?

    Стало вдруг совсем тихо. Неожиданно серьезная Ленка вырвала из моих дрожащих ладоней трубку и нервно бросила ее на рычаг. В радио раздались предательские гудки, а вслед за ними Дима, неожиданно холодно, беспристрастно ответил:

    - Знаешь, девочка. Я никогда раньше не верил в Бога. И никогда ни о чем Его не просил. Но сейчас... впервые в жизни мне хочется взмолиться. Дай, Боже, услышать тебе те же слова, что услышал я сейчас... в адрес дорогого человека.

    А потом тягостная пауза и мучительное, прерывающееся рыданиями:

    - Простите, но на сегодня я хотел бы закончить.

    - Понимаю, - ответил ведущий, врубая музыку.

    Я протрезвела в один миг. Остывали красные пятна на щеках Лены, угасала шальная улыбка в глазах Аньки, невыносимо пахло вокруг алкоголем.

    - Пойду я, - тихо сказала Анька.

    - И я... - Лена осмотрелась и прошептала, - завтра я к тебе зайду, помогу прибраться. Но сейчас пойду... Прости.

    Я ничего не ответила. Дрожа села на диван и спрятала лицо в ладонях, чувствуя, как бегут по щекам слезы бессилия.

    - Лена... - спохватилась я, когда шаги девочек уже давно стихли... - не хочу сейчас одна...

    Я сорвалась с места, схватила ключи, и, вылетев из квартиры, с треском захлопнула за спиной дверь.

    - Куда? Шею свернешь! - смеясь перехватил меня у самой лестницы темноволосый парень.

    Заметив, что я плачу, он сразу же стал серьезным. Прижал к себе, погладил по волосам, тихо прошептал на ухо:

    - Все так плохо?

    - Да-а-а-а!!! - взвыла я, цепляясь в его джинсовую куртку.

    А потом мы до самого рассвета гуляли по набережной, любовались, как тонут в реке огни фонарей, вдыхали влажный, пахнущий черемухой воздух и съели столько шоколада, что у меня разболелся живот.

    - Как тебя зовут? - запоздало спросила я, когда мы вернулись к дверям моей квартиры.

    - Паша, - тихо ответил он, целуя меня в щеку.

    На концерт я так и не попала... После смерти жены Дмитрий не пел никогда.

     

    Воспоминания, промелькнувшие перед глазами в один миг, яркой, разноцветной лентой, вдруг отхлынули. Показалось, что это было только вчера... Ослабели пальцы, вылетел их них стакан, теряя в полете темный коньяк.

    Моя жизнь разлетелась вместе со стеклом, вдребезги. По щекам побежали горькие, безудержные слезы. Как тогда, в детстве.

    Я никогда ни о чем не просила Бога...

    Хлопок пощечины, удивление в ярко-синих глазах Миши.

    ... но теперь молю...

    Не поддающийся непослушным пальцам замок. Наскоро накинутое на плечи пальто, дрожащая в руках сумка... Резкая боль в шее и в пальцах, когда я неистово рвала проклятое ожерелье.

     ... только об одном...

    Бешенный бег по лестнице. Стук бьющихся о ступеньки янтарных бусинок.

    ... пусть он живет!

    Снег в лицо. Колючий, горький. Ветер, от которого перехватывает дыхание. Белые хлопья на черной шерсти пальто, быстро остывающие слезы на щеках. Снежное марево, разрываемое светом фар, визг тормозов, и удар ладонями о красный, быстро покрывающийся снегом капот. Сильно, до боли.

    Выбежавший из автомобиля водитель захлебнулся гневным криком, услышав тихий шепот, рвущийся через перену снега. Мой? Не мой? Я уже ничего не знала:

    - Отвези в больницу, прошу... там мой муж... сердце.

    Живи, любовь моя!

 

Текст обновлен автоматически с "Мастерской писателей"

Я никогда...