Алмазова Татьяна Владимировна :
другие произведения.
Современница
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оставить комментарий
© Copyright
Алмазова Татьяна Владимировна
(
egoistcka@narod.ru
)
Размещен: 11/09/2010, изменен: 11/09/2010. 16k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Поэзия
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Цикл "Современница":
-- "Счастливая семерка"
-- Современница
-- Санкт-Петербург
-- Утро
-- Лужа
-- На смерть Журналиста
-- Бесконечная история
-- Однажды утром (привет Клубу Самоубийц)
-- Монолог сумбурной мысли
Счастливая семерка
Идет "старуха Шапокляк":
ей только двадцать лет,
а за спиной гражданский брак,
и масса громких "Бред!".
А впереди полно идей,
одно большое "Да!",
и небо словно шепчет ей:
- Твоя судьба - звезда!
Друзья как зеркало надежд
- студенты-высший класс.
Один - Философ-пацифист
и пишет свой рассказ.
Второй - Артист в союзе "Миф";,
он учит свою роль;
другой "оттуда"; - Мютью Стив,
финансовый контроль.
Алиса, Настя и Ассоль
рванули на журфак...
И каждый знает свой пароль
к успеху. В руки флаг!
...Прошло лет тридцать.
Так и так - стекло немало вод,
уже старушкой "Шапокляк"
по улице идет.
А позади полно идей,
"Не знаю", "Да!" и "Нет!",
мужья, отсутствие детей,
усталый будний бред.
И пустота. Друзья стекли
в один огромный сток:
Философ спился, на войну
его забросил рок.
Артист... Любим в союзе "Миф".
Он знает свою роль:
среди болванок и олиф
он - Бог и он король.
Коварный Яго, добрый гном
и благородный принц
слились и гнезда свили в нем
под взглядом сотен лиц.
Он... гардеробщик, и суфлер
- актер незримых фраз,
посредник, критик, друг, дублер...
Все вместе в паре глаз.
Ассоль. Она к своей мечте
реальность не нашла.
На пару с кошкой, в пустоте,
сама себе смешна.
Есенин, запах вялых роз,
посредственный роман
и невостребованных чувств
иссохший океан...
Алиса вовсе... умерла,
ее свела мигрень.
А журналисткою? Была.
Какой то бюллетень.
А Настя - бабушка и Мать:
вся жизнь - семейный сад:
стирать, готовить, убирать...
Но Насте каждый рад.
Все знают - аленький цветок
завял, но дал ростки.
Ее семья - судьба и рок,
а дети - лепестки.
И Мэтью Стив, поверте, жив
- богат, практичен, толст.
И каждый вечер, отслужив,
За дружбу пьет и "рост".
Он вспоминает "Шапокляк",
ее задорный смех...
И прибавляет: - В руки флаг!
Я пью за твой успех!
осень 1997 года
Современница
Ортопедический кабинет.
Золушка на очереди.
И дамы преклонных арбузных лет:
"Чего мы тебе и пророчили!"
А ты такая же, как и все
- уставшая от плоскостопия.
Вчера мечтала о колбасе,
сегодня в глазах утопия.
Обыкновенная, берешь плакат,
нарисованный тушью, пальцами,
и идейно направлено - на парад
- в трамвае со всеми зайцами.
И теми же пальцами на мостовой
мелками по стертой поверхности
рисуешь чей-то шарж:как живой,
не лишенный как будто детскости.
Да еще за деньги:бумажные, мятые,
пахнущие всеобщей судьбой.
И люди смеются.Когда поддатые
над этим коронным штрихом над губой.
Да, он тебе вполне удается,
он подмечает характер и нрав.
Плачет последним, кто первым смеется,
когда понимает, как был не прав.
Мы все ошибаемся насчет себя,
когда говорим о душе и о внешности.
Правда выходит лишь у Тебя
- на пустом листе, в исполненье небрежности.
И конечно Ты не "маленький принц",
не пророчица, о судьбах извещена.
Ты просто умеешь услышать птиц.
И просто
- Красивая Женщина.
лето 1997 года
Санкт-Петербург
Как если бы ветер развеял сомненья
изнеженно щурюсь весеннему солнцу.
И патокой вязкой, сладчайшею ленью
опутаны мысли и сердце смеется...
И льются лучи на литые ланиты
Твоих куполов, мои Белые Ночи.
И может все сказано, чувства испиты,
Но час твоей смерти навеки отсрочен.
В оградах, граничащих с графикой неба,
в гранитных ступнях, в твоих
мраморных пальцах
мелькнет тень Петра. И как будто и не был.
Остался народ. И твой образ остался.
И всадник, осевший под осенью нации
- опавшей, раздетой, голодной дождливой...
И желтой, как грусть. И как венчик акации.
И злобно бурлящей. И нежно ленивой....
В изгибе ромашково-белом признанье
- я вижу друг к другу склоненные шеи.
"Ты лебедь моя, ты мое обожание..."
"Ты ветром и волнами чувства овеян!"
весна 1997 года
Утро
Вечер дремлет на пороге,
приобняв за плечи Ночь.
В сенях прикорнула дочь
- Сон заботливый и строгий.
Шум и топот не разбудят
до поры уснувших. ветер,
убаюкав, будет петь им
про превратность наших судеб.
А в палатах смех и солнце
- День гуляет громогласный.
Утро - сын его прекрасный
щебетаньем птиц смеется.
он влюблен и в этом чувстве
не найдет себе покоя...
От того оно такое
- утро радости и грусти.
осень 1997 года
Лужа
Жизнь прошедших поколений
нам из лужи улыбнется:
старый дом в уединеньи,
в серой дымке неба - солнце.
Человек бредет куда-то,
он не видит лужи ценность.
В ней - пародия на завтра,
в ней действительности бренность.
Улыбнись в нее - увидишь
губ ответное движенье...
Есть романтика и в луже.
Вот о чем стихотворенье.
1994 год
На смерть журналиста
Упали слова в безграничную невидаль,
Разбились о слух, раскрошились в сердцах...
Давно ли в тоске мы по жизни чьей не были?
Давно ли снимали мы маску с лица?
Давно ли рыдали от боли, вновь найденной,
потерянной ранее в слове "пройдет",
давно ли шептали: Найти бы ту гадину...
давно ли с тревогой смотрели вперед?
И вот снова смерть, снова в душах трагедия.
Я бью кулаком о пресованный мел:
Зачем эти - в "ящике" - строят комедию?!
Зачем ему смерть? Он ее не хотел.
За ней не стремился, ее не отталкивал,
он шел по прямой не пытаясь сбежать.
Не раз спотыкался о зависть - Бог сталкивал,
но в этот раз ...так и остался лежать...
Я в блеске ботинок усмешку увидела:
рыдайте - погибла живая мечта
о сказочной жизни, покуда невидимой.
...Была в нем изысканность и простота.
Я помню глаза эти, светлые, добрые,
живые глаза. В них светящийся ум.
Плачь помнящий, в том ничего нет зазорного,
быть может смягчится жестокости бум.
весна 1995 года
Бесконечная история
...Спят в песочницах игрушки,
Спят на лавочках старушки,
И занудные кукушки
В парке мирно спят.
Даже старые качели
на корявой лысой ели
Тихо спят и, в самом деле,
Вовсе не скрипят.
Спит и сторож, дядя Миша.
В эту ночь он не услышит,
Как прожорливые мыши
Жрут на складе дичь.
Будет спрос за недостачу,
- сон охранника оплачен, -