Magnum : другие произведения.

Обгоревшие Страницы. Хроники Руси Иудейской

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Обгоревшие страницы

[]

Annotation

     Все описанные в книге события никогда не происходили с 1200 года до Р.Х. и до наших дней. Все герои и персонажи являются продуктами авторского произвола и никогда не существовали. Всякое их (персонажей) сходство с реальными людьми, живущими или умершими, является случайным и непреднамеренным. Детям до и после 16 лет строго воспрещается. Слабонервным женщинам тоже. Рейтинг ХХХХХ (геноцид, инцест, милитаризм, религиозное мракобесие и военные преступления).

Обгоревшие страницы

729 A.D. Гвардия короля Вамбы

     Король Вамба не мог поверить своим глазам. Добрая половина его армии преспокойно отступала с поля боя! Именно так, преспокойно. Мавры даже не пытались преследовать отступавшие отряды; вместо этого они принялись стягиваться к левому флангу, где продолжала сражаться королевская гвардия.
     
     — Я должен выяснить, что произошло, — произнес король внезапно охрипшим голосом. — Я должен остановить их.
     
     — Ступайте, мой господин, — устало ответил граф Тулга, капитан королевской гвардии. — Может быть, они послушаются вас. — Граф бросил полный отчаяния взгляд в сторону наседавших мавров. — Мы попробуем задержать их.
     
     Вамба развернул коня и ударил его шпорами.
     
     «Проклятие», — подумал он. — «Король исполняет обязанности простого оруженосца! Светлый Христос, помоги мне… Этот день плохо начался».
     
     Король без труда нагнал последние ряды рыцарей и простых солдат, покидавших поле сражения. Как уже было сказано, двигались они неторопливым шагом. Один из рыцарей обернулся, и король узнал графа Леогвильда.
     
     — В чем дело?! — на ходу крикнул визиготский владыка. — Почему вы отступаете?!
     
     Леогвильд остановил свою лошадь; его примеру последовали еще несколько всадников.
     
     — Мы уходим домой, — граф пожал плечами. — Это не наша война. У нас нет вражды с маврами.
     
     — Что?! Как… — от изумления король лишился дара речи.
     
     — А чего ты ждал от нас, Вамба? — спросил другой рыцарь. — Что мы будем сражаться за тебя?
     
     Именно так — «Вамба». Как хорошему приятелю. Вместо «мой господин король» или «Ваше Величество».
     
     Король с лязгом извлек меч.
     
     — Грязные изменники… — прошипел он, прикидывая, кого из предателей ударить первым.
     
     Визиготы молча сгрудились вокруг Леогвильда.
     
     — Мы не изменники, — холодно ответил за всех граф. — Можно предать друга, брата, господина. Ты нам не друг, не брат и не король. Ты никто.
     
     — Вы давали клятву… — упавшим голосом прошептал Вамба.
     
     — Клятва, данная тирану и узурпатору, не имеет силы, — резко ответил один из визиготов.
     
     У короля не было сил с ним спорить.
     
     — Тебе лучше вернуться к своим гвардейцам, — мягко заметил Леогвильд. — Там ты, по крайней мере, сможешь красиво умереть. Возможно, про тебя еще сложат несколько красивых баллад. «Будет рассказано в повести, как добивались известности юноши, полные доблести, девушки, полные свежести…»
     
     Король заскрипел зубами и снова повернул коня. Удаляясь, он слышал за спиной издевательский смех рыцарей.
     
     Когда Вамба вернулся к пригорку, где держалась его гвардия, все было кончено. Или почти все. Около дюжины солдат и рыцарей, с головы до ног заляпанные грязью и кровью, плечом к плечу стояли у засохшего дерева. Король так и не понял, собирались они сдаваться в плен или сражаться до последнего. Напротив приготовились к последнему удару две-три тысячи мавров. А между ними — кучи порубленных трупов.
     
     Мавры обратили внимание на подъехавшего короля. Их ряды раздвинулись и вперед вышел гигантский чернокожий воин. Судя по кольчуге и оружию, он занимал среди варваров высокое положение.
     
     Противники поняли друг друга без слов. Вамба подъехал поближе.
     
     — Мaneas ad cenam equus, — сказал африканец на варварской латыни, но король его понял. — Si tu victoris, abiit cum tu militaris. Forti certare.
     
     — А если нет? — машинально спросил Вамба.
     
     — Vae victis, — усмехнулся варвар.
     
     — Я тоже умею быть благородным, — пробормотал король, слезая с коня и прогоняя его. Вытащил меч и сравнил его с оружием противника — огромным, кривым и блестящим. Или он сегодня еще не сражался, или успел почистить. Плохо почистил, понял Вамба, присмотревшись. На сверкающем лезвии тут и там виднелись пятнышки крови.

738 A.D. Молот Неверных

     — Что я должен передать своему государю? — спросил визиготский посланник.
     
     — Тебе должно быть стыдно, — заметил Карл Мартелл, король франков. — Ты, христианин, называешь своим государем африканского варвара…
     
     — Не вижу в этом ничего постыдного, — пожал плечами визигот. — Он справедливый правитель. Он сохранил все древние законы и привилегии. Мы можем молиться в церкви и никто не посягает на наше имущество. Право, при нем дышится свободнее, чем при прежних, вроде бы христианских королях.
     
     Карл-Молот усмехнулся.
     
     — А чего же он ищет здесь, в наших землях?
     
     — Когда-то эти земли были нашими… — начал было визигот.
     
     — Это было давно и неправда, — отрезал король франков.
     
     — Простите, сир, но вы начали эту войну, — осторожно заметил посланник.
     
     — Твой господин напал на земли моего вассала, аквитанского герцога! — воскликнул Карл.
     
     — Только после того, как аквитанский разбойник, по недоразумению называющий себя герцогом, ограбил окрестности Нарбонны, — парировал испанец.
     
     — Бесполезный спор, — нахмурился Молот. — Можешь передать своему господину, что мы будем сражаться. Мы вернемся на север только после того, как снимем с него голову.
     
     — Я не стану… — снова начал посланник, но Карл не дал ему договорить.
     
     — Довольно. Убирайся. Как можно дальше. Иначе ты узнаешь, как мы поступаем с предателями.
     
     Визигот улыбнулся, и его улыбка не понравилась владыке франков.
     
     — Предать можно друга, брата, господина. Ты мне не друг, не брат и не король. Я предан своей стране и своей вере. И сегодня я буду сражаться рядом со своим государем, королем испанцев, африканцев и римлян.

826 A.D. Армия, сенат и народ

     Царя звали Ханания, но он любил, когда его называли Ганнибалом. Раввины морщились, услышав это языческое имя, но терпели. Все-таки царь Ханания бен Иосеф был правоверным иудеем, справедливым государем и великим полководцем, поэтому ему можно было простить подобную слабость. Придворные летописцы давно доказали, что Ганнибал бен Гамилькар был одним из предков великого царя. Причем не только он, среди предков также числились царь Гейзерих, князь Белизарий и август Септимий Север. Последний из предков в последние годы стал особенно актуален, ведь новоявленный Ганнибал собирался заявить свои права на римский трон. Огромный флот (все те же придворные летописцы говорили о трех тысячах кораблей) перевез не менее огромную армию (три миллиона солдат, слонов и верблюдов) через Среднее Море из Керет-Хадаша прямиком в устье Тибра. Теперь потомок великих царей и полководцев стоял на одном из римских холмов и мысленно примерял императорскую корону.
     
     Перед ним, как новобранцы на Марсовом Поле, выстроились все светские и духовные владыки, взятые в плен в самом Вечном Городе и его окрестностях — сам наместник Святого Петра, три лангобардских герцога и один легат франкского императора. Одного из герцогов пришлось связать, поскольку он явно не был настроен на дружескую беседу. Потом его и вовсе увели.
     
     Прочие европейцы с явным интересом рассматривали своего завоевателя. Высокий, смуглокожий, тридцатипятилетний красавец, великолепный образец для античной статуи. Младший из лангобардов, герцог Сполетто, никогда не утруждавший себя образованием, был уверен, что африканский захватчик именно этим сейчас и займется: поставит свои изображения на каждом углу в Риме.
     
     Было бы где ставить… Не говоря уже о том, что вера не позволяла царю Ханании пускаться в подобные крайности.
     
     В отличии от своего молодого пленника царь был прекрасно образован. Он знал восемь языков, и на четырех их них даже писал стихи. Придворные лизоблюды сравнивали его с царем Шломо бен Давидом, и сравнение было явно не в пользу последнего. Хотя бы потому, что Ганнибал-Второй имел всего одну жену. Толстую и некрасивую берберскую принцессу, которую он, тем не менее, горячо любил. Ведь она подарила ему пять здоровых детей. Кстати, о детях…
     
     — Вы ведь не женаты, Рикардо? — обратился Ханания к герцогу Сполеттскому.
     
     — Простите, Ваше Величество? — моргнул изумленный лангобард.
     
     — Не обращайте внимания, мы еще вернемся к этому разговору.
     
     Это была серьезная проблема, над которой владыка Карфагена размышлял уже давно — куда пристроить почти совершеннолетних дочек. Со всеми близлежащими монархами, наследниками Великого Арабского Медината, он уже успел породниться. Даже с явно недружелюбным царем Ишафана. А ведь это была неплохая идея… Конечно, придворные раввины будут в ярости, ведь герцог — христианин, но царь знал, как решить эту проблему.
     
     — Я не стану возлагать на вас имперскую корону, — внезапно заявил епископ Рима, наконец-то собравший остатки храбрости. — Она по праву принадлежит королю Людовику, сыну великого Карла…
     
     — Простите? — в свою очередь изумился Ханания бен Иосеф. — Этого еще не хватало. Моя терпимость не простирается так далеко. Меня будет короновать первосвященник.
     
     — Я — римский первосвященник, — заявил Григорий Четвертый. — И вы не имеете права…
     
     — Кто бы говорил о праве, — грустно покачал головой царь иудеев, берберов и вандалов. — Похоже, я лучше вас знаю законы. Там ничего не говорится об участии христианского епископа в коронации римского императора. Императора провозглашают армия, сенат и народ.
     
     — Римский народ никогда… — начал было папа Григорий.
     
     — А куда он денется? — удивился Ханания. — Армия — вот она, у меня за спиной.
     
     — В Риме вот уже многие годы не заседает сенат! — ухватился за последнюю соломинку папа. — С тех пор нечестивой памяти король Тотила…
     
     — Не смей так говорить о моем уважаемом предке, — резко оборвал его царь.
     
     — Что, и он тоже? — впервые заговорил легат короля франков. На него было жалко смотреть.
     
     — Безусловно, — важно кивнул Ханания. — Остроготы — наши братья. С тех пор как благочестивой памяти раввин Ульфилла перевел для них Книгу Царств и обратил в истинную веру. А сенат мы восстановим. Я даже знаю, кого мы назначим первым сенатором. — И царь Ханания бросил многозначительный взгляд на своего будущего зятя.

Карфаген возрожденный

     …Карфаген возрождает величье,
     Снова в завтра открыта дорога,
     Лишь одно небольшое отличье —
     Пуны верят в Незримого Бога.
     
     Солнца луч, золотой и нетленный,
     Осветил бесконечность чертога,
     Пышный храм Господину Вселенной —
     В Карфагене стоит синагога.
     
     О Мелькарте никто не жалеет,
     Позабыты Баал и Астарта,
     И теперь Карфаген преуспеет
     Там, где пали Афины и Спарта!
     
     Собирает войска император
     Под раскаты военного грома,
     И теперь карфагенский сенатор
     Повторяет: «Тахриву эт Рома!»
     
     Изменятся мир ощутимо,
     Если Вечность никто не исправит —
     В этот раз на развалинах Рима
     Ганнибал свои флаги расставит!
     
     И опять потекут миллионы
     В мягкий сумрак ангаров и складов,
     И опять побегут легионы
     Под ударом Священных отрядов!
     
     Вновь на север уйдут элефанты,
     А галеры, дорогами Флеба —
     К островам, где плечами атланты
     Подпирают жестокое небо.
     
     Пусть мундир изорвался парадный,
     Но доспехи в чулан не положишь,
     Потому что джихад беспощадный
     Превратился в Мильхемет-а-Кодеш!
     
     Не забывшая боль и обиду,
     И не ставшая к Риму добрее,
     Вечно юная девушка Дидо
     Отомстила потомкам Энея.
     
     И пророков заветам предтечным
     Будет верен священный Капитул,
     Карфаген станет городом Вечным,
     Взяв у Рима отобранный титул.

969 A.D. Пепел Саркела

     — Княже, дозволь слово молвить!
     
     — Говори по-русски, — нахмурился Святослав. — Твой болгарский диалект у меня уже вот где сидит.
     
     — Мы прорвали внешнюю оборону и заняли внутренний двор крепости. Только цитадель держится, — доложил воин.
     
     — Добро, — кивнул князь, любуясь столбами черного дыма, поднимавшимися из развалин Саркела. — Продолжайте. Попробуйте захватить хазарского царя. А если не получится — не убивайтесь.
     
     Окружавшие место беседы дружинники оценили шутку князя и разразились гомерическим смехом.
     
     Некоторое время спустя сквозь смех прорвались чьи-то безумные вопли. Святослав прислушался и вскоре нашел источник криков. Двое союзников-печенегов тащили на аркане хазарского священника. Священник поливал своих пленителей отборными, но исключительно благопристойными ругательствами. Но тут хазарин увидел восседавшего на коне киевского князя и сменил угол атаки.
     
     — Язычник, грязный язычник! — завопил священник, указывая свободной правой рукой на Святослава. — Креста на тебе нет! Будь ты проклят! Дважды проклят! Трижды! Тысячу раз! Гореть тебе в аду! Сын Сатаны, прислужник Вельзевула, семя Люцифера, вавилонский блудник, эдомский разбойник, прислужник фараона…
     
     — Ты начинаешь повторяться, — заметил князь. — Впрочем, спасибо тебе за столь познавательную речь. Я снова убедился, что с вами не о чем разговаривать. Между прочим, — повернулся Святослав к печенегам, — куда вы его тащите? Зачем он вам сдался?
     
     Старший из печенегов пожал плечами.
     
     — Посмотри, князь, какой он здоровый! Будет женщинам по хозяйству помогать. Или продадим его куда-нибудь.
     
     — Действительно, здоровый, — согласился Святослав. — Слишком здоровый для христианского попа… А ну, держи его крепче!!!
     
     Князь соскочил с коня и подошел к пленнику, которого теперь держали не только печенеги, но и несколько верных дружинников. Хазарин притих и больше не кричал. Его серые глаза с ненавистью уставились на Святослава.
     
     — Это руки не священника, — мгновенно сделал профессиональный вывод князь. — Эти руки не кадилом размахивали. Это руки воина. Кто таков? И не стыдно тебе? Твои товарищи все еще сражаются за крепость, а ты бежать решил? Да еще поповскую рясу нацепил… Кто таков, спрашиваю?!
     
     — А ты будто не догадался, — прошипел пленник, и ненависти в его словах было еще больше, чем во взгляде.
     
     — Ваше православное величество! — воскликнул Святослав. — Быть этого не может.
     
     Царь Иоанн Хазарский сплюнул ему под ноги.
     
     — Да пошел ты…
     
     — Вам должно быть вдвойне стыдно, — продолжил Святослав. — Бросили свою дружину на произвол судьбы. Какой же ты после этого царь и полководец?
     
     — Не тебе решать, — отрезал Иоанн. — Если бы я ушел, они бы погибли не зря. Завтра у тебя в тылу поднялась бы новая хазарская армия и новое хазарское царство!
     
     — Не повезло тебе, — грустно вздохнул князь. — Что же мне теперь с тобой делать? Хотел я тебя живым захватить, а вот для чего — забыл… Шлем, что мне с ним делать? — повернулся Святослав к одному из дружинников. Шлем ничего не ответил. Из хазарского рабства он вернулся без языка. Поэтому он просто подошел к пленному царю и перекрестил его. Словно благословляя в последний путь.
     
     Позднее летописец напишет, что в этот момент в холодных глазах князя отразились горящие деревни, ограбленные города, разоренные капища и другие ужасы войны, которые несли хазарские псы-рыцари.
     
     — На крест его, — приказал Святослав. — На крест, как его бога. И повыше, повыше поднимите. Пусть его солдаты увидят и сложат оружие. Довольно, сегодня было пролито довольно крови. Всех, кто прекратит сопротивление — прогнать на все четыре стороны.

"Так знайте: в жестокие те времена, в эпоху степного бурана..."

     — Скажи нам, Читатель, любимец богов,
     Что князь потерял за границей?
     — Об этом, конечно, писал Гумилев,
     На сорок четвертой странице.
     
     Внимательном смотрим — шестая глава,
     О пассионарном просторе…
     — Оставь Гумилева! Простые слова
     Используй в своем разговоре.
     
     — Так знайте: в жестокие те времена,
     В эпоху степного бурана,
     Стонали славян и мадьяр племена
     Под игом хазарского хана.
     
     Кресты на броне и кресты на плащах,
     Проносятся стрелы-иголки,
     Искали добычу в славянских лесах
     Хазарские хищники-волки.
     
     Но рухнула рабства порочная связь,
     Из пепла поднялась держава,
     И рыцари падали мордою в грязь
     Под страшным мечом Святослава!
     
     К засмоленным бревнам подносит фитиль
     Наемник к сокровищам падкий,
     Пылает Саркел; а теперь — на Итиль
     Проложим дорогу для схватки!
     
     Победа близка, а задача проста —
     Товарищ, руби крестоносца!
     Итиль, златоглавая крепость Христа
     Дрожит под мечом полководца!
     
     Но князь-победитель не в силах понять
     На мертвых итильских каменьях —
     Недолго Перуну осталось стоять
     На капищах в русских селеньях…

1069 A.D. Власть и Закон

     — И что же произошло потом? — поинтересовался царь киевский и новгородский Давид Ярославич.
     
     Царь восседал на походном троне, установленном прямо на вечевой площади, и занимался обычным царским делом — судил народ. В лице его лучших представителей. За спиной у царя с оружием наготове замерла верная дружина. Несколько дружинников стояли и за спиной у подсудимого.
     
     — Совет старейшин решил принести искупительную жертву богам, — тихо ответил князь Мал Всеславич. — Бросили жребий и выпал он на род боярина Святополка и на род боярина Вадима. И каждый из них привел свою младшую дочь…
     
     — Достаточно, — остановил его царь. — Взяли двух молодых здоровых девушек — не преступниц, не воровок, не убийц — и зарезали, как свиней. Просто так.
     
     — Это была жертва богам! — вскинулся Мал.
     
     — Не жертва это была, а убийство, — спокойно возразил Давид. — Молчи! Теперь я буду говорить. Скажи мне, Овадия, — повернулся царь к сопровождавшему его молодому раввину, — что гласит Закон?
     
     — Не убивай. Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти.
     
     — Государь, — не желал сдаваться Мал, — а что же тогда ты делал прошлым летом, когда поляки пришли? Или ты их не убивал?
     
     — Убийство на войне не есть убийство, — продолжил Овадия, — ибо воин не убивает, а защищает свой дом, семью и отечество.
     
     — Очень хорошо, — кивнул Давид Ярославич, — а теперь вернемся к нашим и вашим богам. Что говорит Закон?
     
     — Не сотвори себе кумира. Нельзя поклоняться идолам и приносить им жертвы…
     
     — Ты продолжай, продолжай…
     
     -…но можно нарушить закон, если есть угроза жизни, — добавил Овадия.
     
     — А была угроза жизни, когда Закон пришел на Русь? — поинтересовался царь.
     
     — Многим жизням. Праведный царь Борис Святославич не желал братоубийственной войны между принявшими Закон Израиля и поклонниками старых богов. И решил тогда: пусть, кто хочет, сохраняет верность старым богам. Но не выносит их за пределы капищ, не создает новых богов и не возводит хулу на Бога Израиля. Ибо даже праведный царь Соломон позволял многим в своем царстве поклоняться идолам, потому что не желал проливать кровь. Так же поступали иудейские цари Адиабены и Африки…
     
     — И был за это наказан, — задумчиво добавил Давид, — царство распалось после его смерти. Похоже, и мне ниспослано наказание. С такими-то подданными распад государства не за горами…
     
     — Государь, — снова подал голос Мал, — мы тебе всегда, верой и правдой…
     
     — Не нужна мне такая правда, — голос царя похолодел еще на несколько градусов. — Нет правды в твоих поступках. Я царь и отец всему народу. Можешь считать, что это ты моих дочерей убил.
     
     — Боги разгневались на нас, обычай предков…
     
     — И то верно, — оборвал его Давид, — можешь считать, что боги разгневались на вас и не приняли жертву. И послали новое наказание в моем лице.
     
     — Не кощунствуй, государь! — ужаснулся Всеславич.
     
     — Быть может, я не крепок в своей вере, — продолжил царь. — Быть может, и другие боги существуют. Но я не вижу перед собой никаких богов, — властелин Руси ткнул пальцем в сторону капища. — Вижу только чурбаны и деревяшки, весьма неискусно сработанные, перед которыми зарезали двух живых девочек. Не от богов это деяние, а от демонов и прочей нечистой силы. Эй, дружина, подать сюда очистительный огонь!
     
     — Нет! — дернулся Мал, но дружинники крепко держали его.
     
     — Хорошо горит, — заметил Давид. — Что скажешь, князь? Желаешь присоединиться к своим богам? Спасти их из пламени?
     
     Но Мал Всеславич только с ужасом следил за бушевавшим пожаром.
     
     — Не хочешь — неволить не стану, — пожал плечами царь. — Что говорит Закон? — уже в который раз за этот день спросил Давид Ярославич.
     
     — Царь может казнить преступника только мечом. После чего может подвешивать тела казненных и оставлять их висящими много дней, чтобы внушить народу страх и выбить почву из-под ног злодеев, — процитировал раввин.
     
     — Считай, что тебе повезло, Мал. Не заслуживаешь ты такую легкую смерть, но… так говорит Закон!

1400 A.D. Mappa Mundi

[]
     

1402 A.D. Когда они ворвутся

     Битва продолжалась вот уже много часов — и ее не остановили ни рано опустившаяся ночь, ни даже наступление субботы.
     
     — Что они сделают, когда ворвутся сюда? — спросила Сольвейг, прислушиваясь к звукам сражения.
     
     — Это ведь «черные коршуны», чистые души, — пожал плечами граф Карлос. — Они не пытают пленных, только рубят им головы. — После непродолжительного молчания граф добавил: — Но вас они перед этим изнасилуют.
     
     — Разве им не запрещено сражаться в субботу? — невпопад ответила королева.
     
     — Я простой солдат и ничего в этом не понимаю, — снова пожал плечами Карлос. — Об этом лучше спросите у святого отца, — он кивнул в сторону архиепископа Астурийского. Но святой отец был явно не в том состоянии, когда человек способен отвечать на сложные теологические вопросы. С выражением вселенского ужаса на лице архиепископ забился в угол тронного зала и бормотал себе под нос нечто, напоминающее молитвы.
     
     — Почему все знакомые мне епископы ведут себя одинаково? — задумчиво произнес Карлос. — Клянусь святым Иоанном Хазарским, как сейчас помню, во время осады Леона тамошний коллега нашего святого отца…
     
     — Поцелуй меня, Карлос, — перебила его Сольвейг.
     
     — Достаточно, — сказала она через несколько минут, — ты знаешь, что делать.
     
     Граф немного отошел от трона и положил ладонь на рукоятку меча. Медленно потянул его из ножен, но лезвие замерло на полпути, причем надолго.
     
     Приоткрывшая глаза королева заметила его колебания.
     
     — Ты знаешь, я передумала. Лучше принеси мне доспехи и оружие.
     
     — Ты собираешься сражаться? — не поверил своим ушам Карлос. — Ты же ни разу не держала в руках оружие…
     
     — Нет, — покачала головой Сольвейг, — я собираюсь красиво умереть. Как Вамба, как Молот, как другие наши герои.
     
     — «Будет рассказано в повести, как добивались известности…» — машинально продекламировал Карлос, но потом опомнился и двинулся к выходу. У ворот тронного зала лежали несколько воинов, умершие от ран еще до обеда. В этой битве было на удивление мало раненых. Мысленно сравнив габариты солдат с габаритами своей королевы, Карлос встал на колени и принялся отстегивать у одного из воинов совершенно не пострадавший блестящий нагрудник (солдат был ранен в голову и протянул после этого каких-нибудь четверть часа).
     
     После того, как граф помог застегнуть ей последнюю деталь доспеха, Сольвейг, с его же помощью, проковыляла в угол, где продолжал бормотать молитвы епископ.
     
     — Благословите нас, святой отец, — попросила королева, хотя надежды на положительный ответ было мало.
     
     Архиепископ в ужасе поднял на нее глаза.
     
     — Нет! Нет, изыди бесовское отродье! Адский огонь! Адский огонь! Сатана! Вельзевул в пламени! Аааааааааааааа! — и, внезапно сорвавшись с места, святой отец исчез в дальних закоулках дворца.
     
     Карлос уже в сотый раз за этот день пожал плечами.
     
     — Обойдемся и так. «Франки носили по Галлии ржавые римские лорики, но процветала Италия при короле Теодорике — Сгиньте, пришельцы кровавые, в жертву достанетесь Одину, вы — настоящие варвары, мы же защитники родины…» — запел он и двинулся к выходу из тронного зала, увлекая королеву навстречу звукам битвы и голосу крови.

1402 A.D. Смысл жизни и природа власти

     Реувен Бен-Шимон, первый шоффет Вандалузии сидел у костра и делал вид, что погружен в размышления о смысле жизни и природе власти. На самом же деле он просто подбрасывал ветки в огонь. Но охранявшие шоффета воины этого не знали, и только ранг прибывшего посланника заставил их потревожить владыку.
     
     — Мой господин шоффет, прибыл вестник от сган-алуфа Амирама.
     
     — Надеюсь, у тебя хорошие новости? — с тоской в голосе поинтересовался шоффет, разглядывая подошедшего к костру перебинтованного офицера.
     
     — Мы взяли замок, господин, — ответил посланник, произвольно сокращая слова и расставляя ударения.
     
     — Что с королевой Сольвейг? — уточнил Реувен.
     
     Офицер молча распутал висевший на поясе мешок. У королевы были длинные золотистые волосы, поэтому за них было очень удобно держать ее голову.
     
     — Ну что ж, теперь на северо-западе больше нет границы, — тихо произнес шоффет. — Как она умерла?
     
     — Она сражалась вместе со своими солдатами, — сообщил офицер.
     
     — Надо же, — удивился Бен-Шимон. — Кто бы мог поверить…
     
     — Мы не нашли королеву во дворце и уже опасались, что ей удалось ускользнуть, — продолжил посланник. — Тогда мацби Амирам приказал внимательно осмотреть всех убитых воинов. Среди них и нашли правительницу — в кольчуге и шлеме с закрытым забралом. Один из наших солдат узнал доспехи и поведал, что носивший их боец смог едва нанести один удар.
     
     Внезапно лицо шоффета исказилось от ненависти.
     
     — Грязная шлюха, — прошипел он. — Сколько людей погибло из-за нее…
     
     — Большие потери, господин, — машинально подтвердил офицер.
     
     — И волосы у нее крашеные… Похороните ее. Возвращайся к Амираму… нет, не надо, тебе нужно отдохнуть. Не спорь, — шоффет поднял руку. — Я пошлю кого-нибудь другого. Магаль! Магаль!!!
     
     — Я здесь, владыка.
     
     — Отправь гонца к Амираму. Три дня отдыха. После этого пусть расставит гарнизоны и возвращается. Нас ждет Африка.

"...На Адрианопольской равнине, где горели лагерные форты..."

     …На Адрианопольской равнине,
     Где горели лагерные форты,
     Всадники, подобные лавине,
     Раздавили римские когорты.
     
     Принципам своим не изменили —
     В поисках обещанной им дани,
     Воины Алариха крушили
     Римские общественные бани.
     
     И пошла в науку злая порка —
     Римляне от них спасались бегством,
     Галлия, Испания, Мальорка —
     Стали все Вестготским королевством.
     
     Но потом бездарности у трона
     Не сумели вырваться из круга,
     Пали королевские знамена
     Под напором яростного Юга.
     
     Встретили Кадис и Барселона
     Из пустынь нахлынувшие орды —
     Берберов с щитами Соломона,
     Мавров на верблюдах одногорбых.
     
     И стоит в молчании и гневе,
     Где-то за испанскими горами,
     Памятник вестготской королеве —
     Девушке с зелеными глазами…

1407 A.D. Жертвоприношение

     Его величество Тассилон Пятый, король Баварии и Голландии, император Священной Римской империи германского народа и Сицилии Ультра Фарум, был готов лопнуть от распиравшей его гордости. В настоящий момент он стоял в двух шагах от мечты. Ему удалось сделать то, чего не удавалось еще ни одному из христианских владык. Он собрал самую огромную армию христианского мира и привел ее к стенам Иерусалима. Ему удалось…
     
     Кайзер вернулся с небес (где в своих мыслях нежно душил пресловутого журавля) на землю (на один из холмов в окрестностях Святого города). На самом деле ему ровным счетом ничего не удалось. Иерусалим еще только предстояло взять. Судя по богатому опыту кайзера (поход длился третий год), осада предстояла нелегкая. И никто не гарантировал успех.
     
     — Хороший сегодня денек, ваше величество! — это был не вопрос, а утверждение. Тассилон изобразил на лице вежливую улыбку номер четыре и повернулся к незваному гостю. Жизнерадостный толстый коротышка в блестящей кольчуге и красном плаще помахал ему рукой. Это был старый недруг, Август Мак Брелан, король Шотландии. Пять лет назад этот наглец выставил свою кандидатуру на пост императора и едва не выиграл выборы! Конечно, он имел на это полное право, как и любой другой христианский король… но откуда в его вечно нищем королевстве нашлось столько золота для подкупа выборщиков?! После с трудом одержанной победы Тассилон попытался приписать конкуренту обвинение в колдовстве, но тому на удивление легко удалось оправдаться. Да, Мак Брелан честно явился на суд к папскому престолу… во главе всей своей армии. Да идти-то было недалеко — еще со времен Второго Ганнибала резиденция наместника Святого Петра находилась в Лондоне. Просто в то время папа не смог убежать дальше. Хуже Лондона могла быть только Исландия, но в начале девятого века от Рождества Христова ее еще не открыли. Или Шотландия, но… Кстати, в самом Риме сохранился альтернативный папский престол — разумеется, под пристальным наблюдением африканских завоевателей. Время от времени папа и антипапа предавали друг друга анафеме. И хотя берберы уже давно убрались из Рима, теперь там была независимая от папы республика. Власть которой едва простиралась за пределы городской черты, но вожди ее бредили славой первой республики, той самой, похороненной четырнадцать с лишним веков назад.
     
     Позднее Тассилон узнал через своих шпионов, что толстый коротышка всего-навсего раскопал в Ирландии невероятных размеров клад еще римской эпохи. Разумеется, этот факт не улучшил настроение кайзера. В глубине души император был уверен, что без лепреконов не обошлось. Но доказательств у него не было. Так или иначе, когда кайзер объявил Шестой крестовый поход, шотландский король присоединился к нему. Не сразу, но присоединился.
     
     — Хороший денек, — повторил Мак Брелан. Разумеется, он издевался. Десятый час утра, а солнце горит, как в аду. Тассилон собирался при первой же возможности вернуться в королевский шатер.
     
     — Черт возьми, а почему бы нам не атаковать сегодня? — продолжил шотландец, не дождавшись от кайзера ответа на первое замечание. — Прямо после обеда, когда немного спадет жара. Будем делать вид, что продолжаем работы, даже слегка отодвинем машины в тыл, а потом внезапно ринемся на штурм! Защитники придут в ужас и содрогнутся.
     
     «Господи, как этому «стратегу» удалось завоевать Ирландию? — подумал Тассилон, пришедший в ужас куда раньше защитников города. — Или он продолжает издеваться надо мной?» Внимательно изучив безмятежное выражение на лице собеседника, император Германии и Баварии так и не пришел к однозначному решению.
     
     — Мы обязаны дождаться подхода всех союзников, — неохотно произнес Тассилон. — Бургундский король и александрийские рыцари должны прибыть в наш лагерь к вечеру. И мы не можем штурмовать, не закончив постройку осадных машин.
     
     — Осадные машины можно строить бесконечно, — задумчиво пробормотал Мак Брелан. — Уж мне ли этого не знать.
     
     Короли-собеседники одновременно посмотрели в ту часть огромного лагеря, которую украшали штандарты с Андреевским крестом. Там, среди шотландских палаток, возвышалось НЕЧТО.
     
     — Наш хорватский кузен потерял два зуба в процессе скрежетания, — похвастался коротышка. — Александрийцы, говорите… — внезапно сменил он тему. — Рыцари Фараонского ордена… Хе-хе, эти навоюют… Приятно было пообщаться с вами, друг мой, — и, не дождавшись ответа, хитроумный кельт с необыкновенной для его размеров скоростью зашагал по направлению к своим палаткам.
     
     Тассилон задумчиво посмотрел ему вслед и вернулся в свой шатер. Стоявшие у входа гвардейцы при этом даже не шелохнулись.
     
     — Как наши успехи, ваше преосвященство? — обратился король к одному из нынешних обитателей шатра.
     
     — Вам лучше самому спросить у юных принцев, ваше величество, — ответил кардинал Фосбери, с раннего утра занимавшийся с двумя сыновьями короля обществоведением и другими полезными науками.
     
     — Хорошо. Расскажи-ка нам, Генрих, — велел король, устраиваясь в одном из свободных кресел, — с чего все началось, и что мы здесь вообще делаем?
     
     К чести младшего (1397 г.р.) принца, он не стал переспрашивать («Где здесь? В палатке?»), а сразу принялся излагать:
     
     — Город Иерусалим был завоеван иудейским царем Давидом две тысячи четыреста лет назад. Царь Давид сделал его своей столицей. Тогда Господь наш благоволил к иудеям и помог построить им великую державу. Но иудеи предали Господа нашего, когда Он явился к ним в образе Иисуса Христа и распяли. Тогда разгневался Господь и наслал на Иерусалим язычников-римлян. Римляне разрушили великий Храм и рассеяли иудеев по всему свету…
     
     — Достаточно, — остановил сына Тассилон. — Очень хорошо, Генрих. Теперь ты, Филипп.
     
     Старший сын (1396 г.р.) откашлялся совсем по-взрослому и уверенно продолжил:
     
     — После разрушения Иудейского царства римляне уверовали в Господа нашего и стали христианами. И вслед за ними стали христианскими и другие страны — и Британия, и Армения, и Германия, и Нормандия. Иудеи же рассеялись по всему миру и принялись жаждать мести. Они принялись возмущать соседние народы и подстрекать их к нападению на христиан. Через пятьсот пятьдесят лет после падения Иерусалима один из арабских вождей, Магомет, объявил, что является наследником царя Давида, а свой народ — потомками праотца Авраама. К нему примкнули другие варвары. И теперь все они называли себя иудеями, и все они верили в Господа, но не верили в Отца Нашего Иисуса Христа… — молодой принц запнулся. — Отец, я не понимаю, как такое может быть, ведь Господин Вселенной и есть Иисус…
     
     — Неважно, продолжай. Его преосвященство объяснит тебе позже.
     
     — Тогда иудеям удалось вновь завоевать Иерусалим и многочисленные земли от Испании до самой Индии…
     
     — Отец, а это правда, что после Иерусалима мы пойдем в Индию? — внезапно воскликнул Генрих.
     
     — Ну, раз уж ты перебил Филиппа — продолжай вместо него, — улыбнулся в ответ кайзер. Генрих покорно кивнул и также покорно стерпел удар локтем в бок, очень точно нанесенный старшим братом.
     
     — Итак, иудеи завоевали все эти страны. И даже обратили в свою веру многочисленные языческие народы на севере и востоке — русов, турок, гуннов и скифов. А в Иерусалиме они заново отстроили свой Храм. Но теперь Господь наш не покровительствует им, ибо отреклись они от Него, и прибегли к помощи князя тьмы и других черных сил. И вот все христианские короли собрали сильное войско, чтобы наказать иудеев и восстановить справедливость…

* * * * *

     Тем временем в шотландском лагере продолжалось строительство Восьмого Чуда Света и Последнего Слова Военной Техники.
     
     — Ваше величество, — в один голос (один пищал, другой гудел) говорили два шотландских монаха, превосходившие по толщине даже самого короля. — Ну неужели нам надо было тащиться в такую даль, чтобы заниматься ерундой?
     
     — Да как вы можете называть ЭТО «ерундой»? — возмутился Мак Брелан. — Даже у меня язык не поворачивается! Вы ведь так старались! Это же шедевр, белла чао порка мадонна!
     
     — У вас невероятно варварская латынь, мой король, — гудевшего монаха аж передернуло, хотя из всех латинских текстов он предпочитал Фронтинуса и Вегеция.
     
     — Надо придумать для нее какое-нибудь название, — шотландский король напряг память. — Гиперболиада. Или параноидала?
     
     Монах-знаток Вегеция схватился за сердце.
     
     — Гелеополида! Гелеополида, милорд!
     
     — Ну, пусть будет гелеополида, — небрежно отмахнулся Мак Брелан. — О, а вот и гости.
     
     Хорватский король Нико Лаич тоже был знатоком Вегеция, но ничего подобного ему построить не удалось. Возможно, вся проблема заключалась в помощниках. Хорватские рыцари рвались в бой, но строители из них были никудышные. Поэтому время от времени владыка Ховатии наведывался к своему шотландскому кузену, дабы в очередной раз полюбоваться на произведение искусства. Все десять этажей перекидных мостов, таранов, катапульт, баллист, шестеренок, валиков, колес и рычагов.
     
     — Вы как нельзя вовремя, дорогой кузен! — завопил коротышка-шотландец. — Я как раз собирался ее опробовать. Не желаете ли присоединиться?
     
     — Спрашиваете, — буркнул Нико Лаич и грустно вздохнул. Поручив коня подоспевшему оруженосцу, он вслед за Мак Бреланом забрался в хитроумный подъемник, в мгновение ока вознесший их величеств на верхушку башни.
     
     — Садитесь здесь, — показал представитель династии Мак Бреланов. — Представьте, что вы едете на лошади. Держитесь покрепче. — И король потянул за один из многочисленных рычагов, окружавших его со всех сторон. Гелеополида вздрогнула и медленно тронулась с места.
     
     — А если мы немного разгонимся, — стараясь перекричать грохот механизмов, воскликнул Мак Брелан, — мы доедем до остановки до самой Белой Двери!
     
     Хорватский король снова вздохнул. Белая Дверь, легендарное царство на далеком востоке, была его голубой мечтой.
     
     — Спасайся, кто может! — снова в один голос завопили монахи-инженеры. В порыве патриотизма они кричали по-шотландски. Поэтому франки и алеманны, палатки которых находились дальше по курсу, ничего не поняли, и далеко не все успели убраться из-под колес Гелеополиды.

* * * * *

     Вечером того же дня в императорской палатке заседал Большой Военный Совет. Присутствовали все короли — участники похода, а также герцоги, гроссмейстеры, маршалы и другие великие полководцы.
     
     Кайзер Тассилон задумчиво ворошил груду латных перчаток и меховых рукавиц на столе.
     
     — Это все вам, мой дорогой кузен, — озвучил очевидное положение дел император, обращаясь к шотландскому властелину. — Но спешу вас успокоить. Властью высшего военачальника я отложил все поединки до конца войны.
     
     — Что бы я без вас делал, дорогой друг, — с печатью смирения на лице отозвался Мак Брелан.
     
     В противоположном углу палатки, где были предусмотрительно усажены алеманнский король Конрад и франкский король Роберт, послышалось скрежетание зубов.
     
     — Приступ начнется завтра утром, с первыми лучами солнца, — резко сменил тему император. — Больше откладывать нельзя. Лазутчики доносят, что к городу возвращается армия царя Агриппы. Агриппа спешно заключил мир с персами и бросился на выручку своей осажденной столице. Больше того, коварный иудей пообещал персам богатую добычу, и презренные огнепоклонники примкнули к его армии! Даже если… — Тассилон запнулся. — Когда мы возьмем город, нам придется иметь дело с ордами Агриппы. С покоренным Иерусалимом за спиной сделать это будет куда проще. Итак, напоминаю. Франки и норманны штурмуют Львиные ворота. Алеманны и фризы — Западные ворота. Наши добрые греческие союзники — мавзолей Ордуса. Их сопровождают ирландцы и бретонцы. Рыцари ордена св.Павла, хорваты и англичане — Ворота Смерти. Я со своими баварцами, бургундцами и, — Тассилон скорчил гримасу, — шотландцами — атакую Ослиные ворота и башню Саломеи. В резерве остаются рыцари ордена св. Иоанна Александрийского и сардинцы. Это все, господа. С нами Христос и Святая Церковь!
     
     — Аминь! — одновременно отозвались короли и маршалы.
     
     — Доброй ночи, друзья мои.
     
     Несколько минут спустя палатка опустела. По крайней мере, так показалось императору. Но он ошибался. Благородный рыцарь Филипп де Коагульер, великий магистр Александрийского ордена, не спешил покидать своего места за столом.
     
     — Вы так устали, что даже не можете подняться со стула, мой дорогой Филипп? — участливо спросил Тассилон.
     
     — В ваших словах есть доля правды, Ваше Величество, — отозвался магистр. — Но дело не в этом. Мне необходимо поговорить с вами. Наедине.
     
     — Мы здесь одни, — развел руками кайзер. — И я готов внимательно вас выслушать.
     
     Филипп де Коагульер набрал в грудь побольше воздуха.
     
     — Ваше Величество, откажитесь от штурма. Заключите с иудеями мир и возвращайтесь домой. И уводите за собой союзников.
     
     «Уж не ослышался ли я…» — подумал было Тассилон, но тут же отбросил эту мысль как нелепую и невероятно банальную.
     
     — Предположим… — медленно произнес император. — Предположим, я сделаю это. Мне неприятно говорить об этом, все-таки я добрый христианин, но какие выгоды я получу от мира?
     
     — Вы сохраните жизни сотен христианских воинов, — быстро ответил александриец. — Их и так немало полегло в этом походе. Уверен, иудеи согласятся выплатить богатую контрибуцию. Вы сможете поскорее вернуться домой. Простите за откровенность, Ваше Величество, но состояние дел в Империи оставляет желать лучшего. Мятежные бароны…
     
     — Мой авторитет среди собственных солдат и союзников… — в свою очередь продолжил Тассилон. — Император согласился взять богатый выкуп и бежал от битвы! Именно так они это и воспримут. Именно так и никак иначе. Больше того, даже если я уведу своих баварцев и самых верных союзников, остальные короли могут не подчиниться моему решению. Они выберут нового вождя и продолжат войну.
     
     — Вы хотели сказать — «короли передерутся, выбирая нового вождя». Без вас объединенное войско не сможет продолжить войну. Им тоже придется покинуть Палестину. Если же они решат остаться… я уже вижу, как царь Агриппа и его друзья-огнепоклонники уничтожают это войско, обезглавленное и пропитанное взаимным недоверием.
     
     — Час от часу не легче! — воскликнул император. — Это будет выглядеть так, как будто я бежал, бросив союзников на произвол судьбы! Император Тассилон в роли Иуды! Большое спасибо за совет, друг мой, — усмехнулся кайзер, — но я вряд ли ему последую. Хоть и подозреваю, что вы еще не исчерпали список своих аргументов.
     
     — Вы снова правы, Ваше Величество, — поклонился де Коагульер. — С вашего позволения, я продолжу. На вашем фамильном щите начертан девиз «Победа или смерть!»…
     
     — Между нами, — поморщился император, — я считаю этот девиз безвкусным и напыщенным. Но менять его уже поздно — наследство предков! — да и солдатам нравится…
     
     — Ваше Величество, в нашем случае выбор звучит иначе. «Смерть» или «Достойное отступление». Победы не будет.
     
     — Потрудитесь объяснить, — Тассилон поудобнее устроился в кресле.
     
     Великий магистр поднял лежавшую подле его стула большую дорожную сумку.
     
     — Мой господин, вы любите смотреть на звезды? — спросил александриец, осторожно извлекая из сумки огромную книгу в классической бронзовой обложке. Из книги в разные стороны торчали множество закладок.
     
     Император испуганно посмотрел по сторонам.
     
     — Это честная астрология, обычная наука, никакой черной магии или общения с темными силами, — быстро заговорил вождь крестоносного воинства. — Уж не подумали ли вы…
     
     — Ваше Величество, если бы я думал иначе, то говорил не с вами, а с Его Святейшеством в Лондоне. А сейм в Люксембурге сейчас бы выбирал нового императора. — Великий Магистр открыл книгу на первой закладке. — Это «Всемирная история», написанная епископом Ранульфом из Йорка. С вашего позволения, я зачитаю несколько отрывков. «Год 3940. После избиения защитников, Помпей овладел Иерусалимом. Затем он посетил Храм и вошел в Святая Святых, доступ куда до тех пор был дозволен лишь первосвященнику. Это преступление глубоко возмутило народ, но тогда никто не решился восстать против римлян». Мой император, вы помните, что потом случилось с Помпеем?
     
     — Его ударили ножом в спину и отрубили голову, — отвечал Тассилон. — Но я не понимаю…
     
     — «Год 3950. Красс готовился к войне с парфянами и нуждался в деньгах. Поэтому он отправился в Иерусалимский Храм и ограбил его сокровищницу. Первосвященник Элазар пытался откупиться от Красса богатыми подарками; в частности, он преподнес римскому полководцу золотой цилиндр стоимостью в триста талантов и взял с наместника клятву, что тот не будет покушаться на прочие сокровища Храма. Красс немедленно нарушил клятву и ограбил сокровищницу». Вы помните, что потом случилось с Крассом?
     
     — Ему отрубили голову и залили в глотку расплавленное золото. — Император Тассилон был вообще начитанным государем, одним из немногих в Европе. И сыновьям своим он пытался дать хорошее образование.
     
     — «Год 4071. Титус Флавий Веспасиан, сын императора, взял штурмом Иерусалим и разрушил Храм. При этом было убито множество защитников города». Что случилось с Веспасианом-младшим потом?
     
     — Он умер молодым. Брат накормил его отравленной рыбой.
     
     Филипп де Коагульер резко захлопнул книгу.
     
     — Это были язычники, — неуверенно заметил император.
     
     — Ваше величество, не штурмуйте город. Если же решите штурмовать город — не входите в Храм. Если решитесь войти в Храм — не нарушайте покой Святая Святых.
     
     — Мне было известно о подобных настроениях, царящих в вашем Ордене, — задумчиво ответил Тассилон. — Именно поэтому…
     
     -… вы оставили моих рыцарей в резерве. Мы не примем участия в штурме. Подумайте над моими словами, доминус.
     
     После ухода магистра император долго стоял у входа в шатер, любовался на звезды, огни ночного лагеря и изображал героя древнегреческой трагедии.

* * * * *

     В палатке Великого магистра Филиппа де Коагульера кто-то был. Магистр ждал этого гостя, поэтому не удивился.
     
     — Тебе удалось убедить императора? — бесцеремонно спросил ночной визитер.
     
     — Не знаю, — честно признался александрийский рыцарь. — Когда я ушел, на лице его лежала печать размышления…
     
     — Опять ты говоришь книжным языком, старый друг, — усмехнулся ночной гость. — А у меня на лице ты не видишь печати?
     
     — В палатке темно и нам не стоит зажигать огонь, — отвечал магистр.
     
     — Я думаю, не было ли ошибкой довериться тебе? Быть может, мне сразу стоило подобраться к твоему императору и решить проблему старым добрым зелотским способом?
     
     — Ты дал слово. И твой господин тоже дал слово, — осторожно заметил рыцарь.
     
     — Можешь спать спокойно — мы его сдержим, — грустно вздохнул таинственный собеседник. — Это будет стоить нам немало крови… но мы не можем иначе. Мы его сдержим. Конечно, я обязательно зарежу Тассилона, — ухмыльнулся он, — но только если встречу его на поле битвы. Когда? — резко спросил визитер.
     
     Магистр не поспешил ответить.
     
     — Все ясно. Завтра, — понял гость из Иерусалима. — Надеюсь, мне не придется сражаться с тобой?
     
     — Мы останемся охранять лагерь, — тихо ответил Филипп. — Я буду молиться за вас… и за всех людей, которые умрут завтра.
     
     — Спасибо, — машинально ответил собеседник. — Лишняя молитва нам не повредит. Даже христианская.
     
     — Бог один, только люди молятся ему по-разному, — убежденно заявил магистр.
     
     — Амен.

* * * * *

     — Шевелитесь, шевелитесь, ублюдки! — вопил здоровяк-сержант. — Мы должны занять позицию раньше этих баварских крысоедов!
     
     Храбрые шотландские воины ругались вполголоса, дружно шагая по направлению к Ослиным воротам.
     
     — Поменьше рвения, Дуглас, — мягко заметил король. — И откуда ты у меня такой глупый?
     
     — Ваше Величество, — ухмыльнулся Дуглас, — я говорил всего лишь о позиции. Что же касается штурма…
     
     — Прости, я тебя недооценил, — расстроился добродушный Мак Брелан. — Вернемся домой — сделаю тебя графом.
     
     — Этого еще не хватало, — заметил находившийся тут же лорд Мак Дональд. — Милорд, ваша доброта бесконечна, но не до такой же степени…
     
     — Кто сказал, что он получит графство в Шотландии? — на этот раз ухмыльнулся король. — Вот увидишь, после сегодняшней битвы появятся десятки вакансий на континенте.
     
     Шагавший рядом с ними имперский офицер, легат Тассилона, был готов лопнуть от злости. Ну что он может сообщить своему господину, если эти варвары лопочут на своем собачьем языке?!
     
     Когда император Тассилон, сопровождаемый своими гвардейцами, подъехал к Ослиным воротам, шотландцы уже выстроились в фалангу, квадраты и «черепаху» одновременно. У себя дома шотландские дворяне могли вести себя как угодно и постоянно качать новые права и вольности, но на войне король требовал абсолютной дисциплины. На флангах были расставлены осадные машины. Лошади остались в лагере. Мак Брелан справедливо рассудил, что на первой стадии штурма толку от них не будет.
     
     — Хороший сегодня денек, Ваше Величество, — поприветствовал Мак Брелан императора. Тассилон не ответил, поскольку в данный момент боролся с возникшими в его голове сомнениями. В свое время он приказал шотландцам идти в атаку рядом с баварскими отрядами, поскольку не доверял им (шотландцам) и особенно их королю. А вот теперь он (император) угодил в ловушку своего собственного здравого смысла. Послать шотландское пушечное мясо вперед? Звучит заманчиво, но… А как же имперский престиж и понятия и о чести?
     
     С тоской в глазах Тассилон уставился на высокие Иерусалимские стены. Тут и там из бойниц выглядывали многочисленные иудейские воины. Как и положено, солнце отражалось от их щитов, шлемов и нагрудников.

* * *

     — Отдай мне твою осадную башню, — потребовал император.
     
     — Слушаю и повинуюсь, дорогой кузен, — ответил Мак Брелан и попробовал вырвать из своей груди вздох тяжелого сожаления. Это у него плохо получилось.

* * *

     ...гелеополида рассыпалась на куски, похоронив под своими обломками несколько сотен баварских воинов. Впрочем, одновременно с этим она развалила ворота, что и позволило крестоносному воинству ворваться в город...

* * * * *

     «По колено в крови» — и это не была метафора. Император дважды подскользнулся и едва не упал, взбираясь по ступеням Храма. Верные гвардейцы не отступали от не ни на шаг. Бургундские арбалетчики продолжали выпускать тучи стрел. Шотландцы отстали. Ну и черт с ними. Император не был намерен делить с ними славу.
     
     На первый взгляд, добычи немного, подумал Тассилон, осматривая внутренний зал. Несколько золотых светильников. Впрочем, он не за добычей сюда пришел. А вот и белая занавеска в центре зала! Совсем как в древних книгах! Император не мог поверить своим глазам. Они все-таки сделали это! Тассилон слышал за спиной тяжелое дыхание своих воинов и понимал, что должен произнести торжественную речь, соответствующую моменту. Речь, которая войдет во все летописи. Но ничего путного в голову не приходила. «Потом, — решил император. — Посмотрим, что проклятые иудеи прятали за этой занавеской». Полководец шагнул вперед и сорвал белое покрывало.
     
     Пламя, адское пламя выжгло ему глаза.
     
     Солдаты, не успевшие добраться до Храма, могли видеть столб пламени и облако черного дыма, поднявшиеся над Храмовой горой. Земля содрогнулась под ногами и гром страшной силы больно ударил по ушам. А еще через несколько мгновений на город упал каменный дождь.
     
     — Пора проваливать отсюда, — поведал своим воинам король Мак Брелан. Чисто случайно он произнес эти слова по-германски, и на этот раз императорский легат понял его.
     
     — Грязный предатель! — воскликнул офицер, бросаясь на короля с кинжалом. Он был далеко не первым и не последним из тех убийц, которых погубила склонность к драматическим эффектам. Сержант Дуглас перехватил его на полпути — кинжалом через горло.
     
     — Это была глупая идея с самого начала, ребята, — продолжил шотландский властелин, уставившись на ассассина-неудачника. — Настоящая добыча ждет нас в Европе. И теперь мы сможем взять ее голыми руками!
     
     — Мак Брелан! Мак Брелан! — завопили шотландские воины и поволокли своего короля прочь от города.

* * * * *

     — Интересно, как они это сделали? — задумчиво произнес персидский шах Дариавуш, рассматривая развалины Храма.
     
     Вместе с царем Агриппой, десятым из носивших это имя, они стояли у подножия Храмовой горы. Огнепоклоннику-персу не было положено туда подниматься, а иудейский властелин из уважения к гостю оставался рядом с ним. Собственно, и ему в данный момент нечего было делать на Горе. Прежде чем правоверные иудеи смогут вернуться туда, предстояли длительные обряды очищения…
     
     — Божественное вмешательство, — торжественным голосом объявил царь Агриппа.
     
     — Друг мой, — с обидой в голосе ответил шахиншах, — я уважаю твою веру, но я не хуже тебя знаю: Бог предоставляет человеку свободу действий.
     
     — Черный ханьский порошок, — неохотно сообщил Агриппа. — Несколько талантов порошка, я бы сказал…
     
     — Я и мой народ соболезнуем вместе с тобой, — Дариавуш опустил глаза.
     
     — Спасибо, друг, но право, нет причин для печали. Люди погибли, но это война. Тем более, что они победили. Христианское войско разбежалось. А Храм… что Храм? Камень, дерево и золото. Пустышка. Настоящий Храм в сердце народа, а народ Израиля — жив! И он построит новый Храм, куда краше прежнего. Кстати, о строительстве…
     
     — Это дорого обойдется, — заметил практичный перс.
     
     Наступило неловкое молчание.
     
     — Извини, я подвел тебя, — улыбнулся Агриппа. — Ну кто мог подумать, что крестоносцы так быстро разбегутся, и мы останемся без добычи?
     
     — Мои воины будут недовольны, — озвучил очевидный факт Дариавуш. — Стоило вообще затевать войну, а потом заключать с тобой мир, чтобы в итоге остаться ни с чем?
     
     — Две тысячи талантов тебя устроят? — прервал его жалобы царь Израиля.
     
     — Две с половиной тысячи устроят еще больше, — немедленно ответил перс. — Вот только воины все равно будут недовольны. А как же война? Героические подвиги? Слава, заслуженная в битвах?!
     
     — В чем проблема? — удивился Агриппа. — Разве мы уже поделили весь мир и почиваем на лаврах? Выбирай. Пойдем на греков или на Египет?
     
     — В Египте много добычи, мало славы. В греческих землях мало добычи, но битвы будут славные! — воскликнул Дариавуш. — Идем на Константинополь.
     
     — Ты всегда был неисправимым романтиком, — покачал головой Агриппа. — Как сейчас помню, еще когда я был заложником у вас в Шушане…
     
     — Романтиком? — ухмыльнулся шахиншах. — Как бы не так. В ромейской империи тоже золото найдется. Кроме того, мы сражаемся с ними уже тысячи лет, и все безрезультатно. Возможно, с твоей помощью у меня получится немного склонить чашу весов…
     
     — Хорошо, хорошо. — Агриппа обнял друга за плечи, и они пошли прочь от Храмовой горы. — Надо будет сегодня же отправить кесарю грозное послание. Например, такое: «Против тебя, император, мы посылаем тринадцать царей и миллион триста тысяч витязей! Эта безжалостная армия сотрет с лица земли твою жалкую империю…»

"Потому что Сион невозможно..."

     …Крест на шлеме сверкает лазурный,
     И приказ в голове отдается —
     — Никого не щадите при штурме —
     Пусть на небе Господь разберется!
     
     Он отделит алмазы от плевел,
     Он решит, кто достоин геенны —
     Превращайте в руины и пепел
     Ир-Шалома высокие стены!
     
     Не спасут вас ворота и башни,
     Приготовьтесь к расправе, злодеи —
     Гнев имперского воинства страшен! —
     Но со стен говорят иудеи:
     
     — Вытри глазки, заплывшие жиром,
     Слушай, варвар, дорогу забывший —
     Только Вечный Израиль над миром
     Возвышается, всех переживший!
     
     Ветер плачет в дворце фараона,
     Ставшем грязным и пыльным сараем —
     Это Вечное царство Сиона
     Уничтожило «вечный» Мицраим!
     
     Злые черви сожрали Саргона,
     Растворился народ Филистима,
     Пыль накрыла сады Вавилона,
     Овцы бродят на форумах Рима!
     
     Беспощадно жестокое время,
     Сотни царств стали мертвой пустыней,
     Только Вечный Израиль над всеми
     Возвышается светлой твердыней!
     
     Ваши трупы украсят равнины,
     (Обещаем ваш сон не тревожить) —
     Потому что стальные машины
     Неспособны Сион уничтожить!
     
     Пышно множатся вражьи могилы,
     Что им в мире загробном приснится?
     Нет такой разрушительной силы,
     Что сумеет с Сионом сравниться!
     
     Позабыты пустые тревоги,
     И не надо войны опасаться —
     Даже самые злобные боги
     Все равно пред Сионом склонятся!
     
     Наш народ, дожидаясь Мессии,
     Сможет славу свою преумножить —
     Потому что слепые стихии
     Не посмеют Сион уничтожить!
     
     Будет Храм возвышаться надежно
     До Вселенной последнего века —
     Потому что Сион невозможно
     Уничтожить рукой человека!

1408 A.D. В поисках имперской столицы

     — Это и есть все, что осталось от Великой Спарты? — трудно сказать, чего было больше в голосе царя Александра — обиды или возмущения.
     
     — Если ты внимательно читал древние книги, — заметил принц Антигон, младший брат, — ты бы понял, что она всегда такой была.
     
     — Но это же деревня какая-то, — продолжал возмущаться царь. — И эта деревня была столицей половины мира?!
     
     — Недолго, — рассмеялся Антигон. — Возможно, именно в этом и кроется причина. Имперская столица должна быть пышной и величественной.
     
     — Ты знаешь, — ответил старший брат, — я тоже задумал перенести столицу. Надоел мне Новгород, гнездо раввинов. Хочу сидеть в Кишиневе на Албишоаре. Там середина моей земли…
     
     — А мне больше Мангуп по душе, — признался Антигон.
     
     — Мангуп… холодные камни и летучие мыши, — пожал плечами Александр. — Ты бы еще Алустон предложил. Нет, лучше Кишинева ничего быть не может!
     
     Прекрасный город Кишинев!
     Твои сады полны дарами!
     Трофеи тысячи миров
     И покоренных городов
     Пред алтарем в священном храме
     Лежат, забытые царями
     В покоях мраморных дворцов…
     
     — Это было написано про другой город, — заметил младший брат.
     
     Александр на это ничего не ответил. Собеседники наконец-то добрались до Троянской колонны.
     
     — «Спартанский царь Арей приветствует первосвященника Хонию. В древних книгах мы нашли указание на то, что иудеи и спартанцы одного происхождения и ведут род свой в одинаковой мере от Авраама. Поэтому, раз вы нам братья, будет справедливо, если вы станете обращаться к нам в случае какого-нибудь желания. Так будем поступать и мы и смотреть на вам принадлежащее, как на свое, причем и вам предоставляем смотреть на наше имущество, как на свою собственность. Письмо это вручит вам Димотел, который обыкновенно составляет у нас послания. Письмо четырехугольного формата и снабжено печатью, представляющей орла, держащего змею», — прочитал Александр прекрасно сохранившуюся надпись. — Хоть что-то осталось от великой Спартанской империи, — печально добавил царь.

"Страшен гнев сыновей Авраама!..."

     …Бурный ветер — гроза чужестранцев —
     Утопил корабли у Афона,
     И морская пехота иранцев
     Вместе с ними ушла к Посейдону.
     
     Славьтесь, грозные боги Олимпа,
     Что Элладу спасли от разбоя!
     Пусть резвится прекрасная нимфа —
     Мы ответим священной войною!
     
     Видишь — стены персидского храма
     Растворяются в пламени белом,
     Страшен гнев сыновей Авраама —
     Беспощадны их острые стрелы!
     
     Спартиаты, несущие копья,
     Агиады, несущие шлемы,
     В Эктабанах разрушат надгробья,
     Создавая тем самым проблемы —
     
     Корни гнева грядущих потомков,
     Пораженных ужасной судьбою,
     Но сегодня — мы будем в потемках
     Поджигать города за собою!
     
     На границе индийских империй
     Мы раздавим слонов толстокожих,
     Мы не знаем пустых суеверий —
     На титанов они непохожи.
     
     Мы дойдем до священного Ганга,
     Разрушая великие царства,
     Против нашей могучей фаланги
     Бесполезно любое коварство!
     
     Разминая уставшие ноги,
     Поражаясь наречью чужому,
     Мы войдем на большие дороги
     Поднебесной империи Чжоу!
     
     Изумленное собственной силой,
     Внуки Зевса и дети Вулкана,
     Броненосное войско застыло
     На крутом берегу Океана…
     
     За проливом — заманчивый остров,
     Там дельфин над волнам смеется,
     И красиво, понятно и просто
     Этот остров Тайванем зовется.
     
     Монумент — чистый мрамор яванский —
     Над скалой возвышается гордо,
     Это царь Александр Спартанский,
     Разрубивший чудовищу морду!
     
     Вдоль скалы, нарушая стандарты,
     Вьется надпись, с легендами споря:
     «Только царь Александр из Спарты
     Смог дойти до последнего моря!»
     
     На кровавых полях Гавгамелы
     Вянут уши от воплей предсмертных,
     Только царь Александр из Пеллы
     Смог в бою уничтожить «бессмертных»!
     
     Как погибли ахейцы-герои
     Рассказала Елена-принцесса —
     Только принц Александр из Трои
     Смог стрелой поразить Ахиллеса!
     
     Путь огромный к победе проделан,
     Меч от вражеской крови задымлен,
     Только лорд Александр Мак Брелан
     Смог изгнать из Британии римлян!
     
     Александры свергают тиранов,
     Александры решают проблемы,
     Александры не сходят с экранов,
     Александры слагают поэмы!
     
     Старый воин под звуки парада
     Повторяет печальную мантру —
     «Я — Саргон, император Аккада,
     Проигравший войну Александру…»

* * * * *

     Вечером в русском лагере состоялся очередной традиционный пир. Царь, окруженный полководцами и другими сподвижниками, восседал на своем походном троне. Из соседней деревни… из Спарты привели старого аида. Подкрепившись богатым ужином с царского стола, аид ударил по струнам. Он пел на таком архаичном диалекте, что даже образованные аристократы из Александрова войска с трудом его понимали. Впрочем, они и так знали эту историю наизусть.
     
     — Гнев, о богиня, воспой, Александра, Приамова сына,
     Он выступает на бой — содрогается злая чужбина,
     В бронзовой мощной броне и трофейной спартанской кольчуге,
     Он победит на войне и трофеи добудет подруге…
     
     Это была замечательная история. Парис-Александр, сын троянского царя Приама, полюбил принцессу Елену Прекрасную. Молодые люди решили пожениться, но за день до свадьбы подлый спартанский царь Менелай похитил невесту и заточил ее в своей неприступной крепости. Оскорбленный Парис собрал всех своих друзей и союзников и бросился выручать любимую. Многие доблестные воины присоединились к нему: шлемоблещущий Гектор; непобедимый Эней; гордые воительницы-амазонки из далекой Скифии; Мемнон, царь Эфиопии, повел на север свои боевые колесницы; сам царь Приам возглавил троянское войско. Трусливый спартанец Менелай, в свою очередь, призвал на помощь царей и героев со всей Греции — Ахилла, Агамемнона, Одиссея и других.
     
     Долгих десять лет длилась осада Спарты. Сотни раз ходили троянцы на штурм неприступной крепости. Тысячи воинов всех племен и народов навсегда остались лежать в каменистой земле Пелопоннеса. И никто не хотел уступать. Лишь мудрый Одиссей советовал грекам прекратить кровопролитие и вернуть беззаконно похищенную принцессу. Но слепые в своей гордыне греческие цари не желали прислушиваться к доброму совету.
     
     На исходе десятого года войны троянцы построили новую боевую машину — Троянского Коня — и проломили ворота крепости. В последовавшей бойне пали все греческие цари и герои. Только одного Одиссея пощадили троянцы за его стремление к миру и позволили ему вернуться на родную Итаку.
     
     Победители разрушили до основания когда-то неприступные стены Спарты, а вместо истребленных спартанцев город и всю Лаконику заселили воины эфиопского царя Мемнона. От них и пошел новый спартанский народ, вновь поднявший величие города на невиданные высоты. Только Спарта с тех пор уже никогда не имела стен. Город охраняла доблесть его воинов…
     
     — Мне скучно брат, — пожаловался царь несколько часов спустя, когда все разошлись по палаткам, и они остались у костра вдвоем.
     
     — Что делать, Алекс?
     
     — Разбуди демонов войны.
     
     -???
     
     — Мы выступаем на Константинополь.
     
     -???!!!
     
     — Ты знаешь, — продолжил царь, — любимым героем моего детства всегда был Птолемей Молния. Вот это был настоящий полководец и великий правитель! Он избрал безупречную тактику. Быть неожиданным. Быть непредсказуемым. Именно потому все ему удавалось. Лишь под конец жизни он изменил своим принципам — поэтому и погиб.
     
     — Неожиданные решения… — протянул Антигон. — Поход на Константинополь? Теперь, когда вся Греция лежит у наших ног и нам открыта прямая дорога на Запад? Надо полагать, перенос столицы в Кишинев — из той же серии?
     
     — Да, — кивнул Александр. — И это — тоже.
     
     И царь ударил своего брата мечом.
     
     Стальное лезвие опустилось на левое плечо, разрубило дорогую кольчугу и глубоко вошло в тело.
     
     — Ублюдок, — прохрипел Антигон, пытаясь подняться. — Я ждал этого от тебя. Только не так скоро…
     
     — Ну кто бы мог подумать! — воскликнул царь.
     
     — Свинья, ты спал с нашей сестрой. Именно поэтому она отравилась… — Принцу удалось встать на одно колено, но потом он снова упал.
     
     — Будь честен хотя бы теперь, — заметил старший брат. — Ты просто ревновал, потому что сам хотел заполучить ее.
     
     Антигон ничего не ответил. Мертвые не разговаривают. По крайней мере, в этом мире.
     
     — Государь, что случилось?! — костер окружили прежде невидимые в ночи гвардейцы.
     
     — Изменник получил по заслугам, — спокойно отвечал Александр. — Трубите всеобщую тревогу. Мы немедленно выступаем на Константинополь. Мы должны опередить греков, на службе у которых был этот предатель.

"...Льды на северных реках растаяли, разливаются воды безбрежные..."

     …Льды на северных реках растаяли,
     Разливаются воды безбрежные —
     Собирайтесь, колена Израиля,
     Возрождайте могущество прежнее!
     
     Небо грозно нахмурилось тучами,
     Капли сока застыли на клевере,
     Надвигается сила могучая —
     Царь великий родился на севере!
     
     Вот идут, на победу настроены,
     Уничтожат противника всякого,
     Беспощадные русские воины,
     Те, что веруют в Бога Иакова.
     
     Их ведет, в поединках прославленный,
     Телом сложен и росту завидного,
     Полководец, каганом объявленный —
     Царь Славянский из дома Давидова!
     
     А в Царьграде, порока рассаднике,
     Все погрязли в пучине неверия,
     Пусть придут иудейские всадники,
     Пусть падет под мечами Империя!
     
     В поле зимние ветры завьюжили,
     В глотки льется кипящее олово,
     Торжествуй, боевое оружие,
     Разрубившее вражие головы!
     
     Стены рухнут; вчерашние узники
     Перейдут Черноморскую впадину —
     А с восхода нагрянут союзники
     И добьют византийскую гадину!
     
     Ночь над миром встает чародейская,
     В бесконечном полете Фантазия,
     Разливается Русь Иудейская,
     Отступают Европа и Азия!
     
     Но в борьбе не нашлось утешение,
     Потому что, разрушив Империю,
     Русский царь принимает решение
     На восток развернуть кавалерию…

1409 A.D. Тот самый Шушан

     — Просто не верю своим глазам, — признался император Александр. — Это и есть тот самый Шушан!
     
     Хотя императору Александру довелось увидеть уже немало восточных городов, персидская столица производила впечатление. Все эти дворцы, башни, висячие сады (но не Семирамиды), фонтаны. Тысяча и одна ночь.
     
     — За сотни лет столицу неоднократно разрушали и перестраивали, — ответил шахиншах Дариавуш.
     
     — Все равно. Это же город из легенды. Мечта моего детства.
     
     Разговор шел через переводчика. К сожалению, Александр не владел персидским, а Дариавуш не знал иврита. Переводчиком служил царь Агриппа.
     
     — Мой друг, — осторожно заметил он, — про мечту вашего детства я не буду переводить. У нас на Востоке так не принято.
     
     — Азиаты, — усмехнулся император. — Варвары. Ничего вы не понимаете… Разграбить бы этот городишко. — Александр вспомнил, что он должен подражать своему любимому герою.
     
     — Наш друг император Александр продолжает восхищаться городом, — перевел Агриппа.
     
     — А наш персидский друг не будет против, если мы отпразднуем у него в столице Пурим? — поинтересовался Александр.
     
     Агриппа перевел. Дариавуш рассмеялся.
     
     — Мы будем праздновать его вместе.
     
     — Неужели персы тоже почитают этот праздник? — удивился новгородский властелин.
     
     — Разумеется. Только они замалчивают происхождение царицы Эстер. И празднуют не спасение иудейского народа, а спасение персидского шаха и всего царства от заговорщика Амана и его мятежников.
     
     — Ex Asia semper aliquid novi, — покачал головой Александр. — Ну кто бы мог подумать…
     
     Дариавуш что-то сказал. Агриппа снова перевел.
     
     — Шахиншах интересуется вашими дальнейшими планами. Если вы намерены надолго задержатся у него в гостях, он может предложить вам увлекательное путешествие по его владениям…
     
     Александр задумался. Точнее, сделал вид, что задумался. Он давно ждал этого вопроса и давно подготовил ответ.
     
     — Император Александр спрашивает, нет ли у его брата шахиншаха Дариавуша сильных врагов на восточной границе.
     
     — Шахиншах Дариавуш спрашивает, зачем его брату императору Александру сражаться с его врагами. Шахиншах говорит, что он не позволит превратить братский союз, скрепленный на развалинах Константинополя, в обузу для его брата Александра.
     
     — Император Александр говорит, что слово «обуза» является для него обидным. Император всего лишь просит своего брата Дариавуша назвать имя этого врага.
     
     — Хазары, — отвечал Дариавуш.
     
     — Это и мои враги, — поведал Александр.
     
     Сопровождаемые тремя победоносными армиями, три властелина въехали в гостеприимный Шушан. Современники уже успели неоригинально обозвать этот странный союз «трехголовым чудовищем». Что и говорить, один огнепоклонник, помноженный на двух иудеев — это сила!

"…Кровь — на протянутом мече!.."

     …Кровь — на протянутом мече!
     Владыка, Молот Палестинцев,
     Придет с дубинкой на плече
     И уничтожит пехотинцев!
     
     Мы не испорчены добром!
     Пока не наступило лето,
     Мы будем резать топором
     И убивать из арбалета!
     
     Не нужно в битве лишних слов,
     Глаза сверкают под забралом —
     Фалангу западных щитов
     Не разогнать степным шакалам!
     
     Не отступайте далеко —
     Когда желанная победа
     Дается в руки нелегко —
     Я не желаю слушать бреда!
     
     Я не желаю слушать бред?
     Долой предлоги с падежами!
     Врагу решительный ответ —
     Щиты, разбитые мечами!
     
     Жестокость хлещет через край —
     Заплачут вдовы над могилой,
     И пусть загадочный Китай
     Склонится перед русской силой!
     
     Из подпространственных ночей
     Придут имперские отряды,
     Потоки лазерных лучей
     И реактивные снаряды.
     
     Войдут в таинственный чертог
     Седой стратег и быстрый тактик —
     Певцы космических дорог
     И разрушители галактик.

1410 A.D. "Мы всегда успеем умереть"

     — Так и будем стоять? — поинтересовался князь Даниил, племянник Александра.
     
     — А куда нам торопиться? — удивился император. — Умереть мы всегда успеем.
     
     — Интересная дилемма, — задумчиво пробормотал царь Агриппа. — Позволить им построиться или ударить прямо сейчас?
     
     — Пусть построятся, — заметил до сих пор молчавший Владислав. — Император прав. Нам некуда торопиться.
     
     — Ну, тогда расскажи, что именно мы видим перед собой.
     
     Князь Владислав напряг зрение. Он провел в хазарском плену десять лет, и поэтому успел познакомиться с устройством имперской армии династии Кара-Хазар. Взятый в плен византийцами, он был продан в рабство персидским купцам, а уже через них попал в Державу Великого Хана. Долго готовился к побегу и окончательно решился на него, когда увидел — готовятся хазары к чему-то большому и грандиозному.
     
     Приготовления такого масштаба невозможно было скрыть. Хазары готовились к великому походу в западные страны.
     
     Проезжая через владения персидского шаха на краденном китайском коне, Владислав узнал, что русский царь гостит в Шушане! В другое время князь удивился бы такому совпадению, но за годы, проведенные на Востоке, он устал удивляться. Добрался до Александра и поведал ему свою историю.
     
     Именно поэтому император решил нанести превентивный удар. Это умное слово он вычитал в латинских книгах.
     
     — Они далеко от дома, поэтому привели только кавалерию и других боевых животных… — начал Владислав.
     
     — Мы тоже далеко от дома, — заметил Александр.
     
     — Но хазары думают иначе, государь. Первые ряды — это тяжелая китайская конница, «красное знамя». Основная ударная сила и лучшее пушечное мясо. На правом фланге — «железные коршуны» ляо, «черное знамя». Это серьезный противник, но не самый опасный. Левый фланг — «зеленое знамя», лушаньские «грифоны». У них другие понятия о чести и они не стесняются сражаться на левом фланге. Пожалуй, это самый опасный противник. Если мы сможем одолеть лушаньцев, остальные нам не страшны. Даже хазарская гвардия, которая выстроилась вокруг слонов. Теперь слоны. Один, два, три… Две дюжины наберется. Они интересны нам по другой причине. На одном из них сидит командующий — Внук Неба, сын хазарского императора…
     
     — Что говорит по этому поводу Закон? — задал риторический вопрос Александр.
     
     — «Лучшего из врагов — убей», — отвечал князь Даниил.
     
     В свое время император изрядно сократил численность своего собственного августейшего семейства, но племянника он любил и всячески оберегал. На войну он таскал его вынужденно. Принц Даниил, подобно одной давно умершей византийской принцессе, вот уже много лет посвятил занятиям, неподобающим для члена царской семьи. Он составлял хроники, летописи и другие исторические сочинения. Безусловно, десятки глав были посвящены подвигам его воинственного дяди. Вот и сегодня. Кто лучше всех опишет великую битву и не менее великую победу? Даниил, больше некому.
     
     — Осталось узнать, на каком из слонов он сидит, — продолжил императорский племянник. — Слоны украшены флагами разных цветов…
     
     — В том-то и дело, что неизвестно, ваше высочество. Так было задумано. Чтобы добраться до полководца, нужно перебить всех слонов… а «коршуны», китайцы и «грифоны будут изо всех сил нам мешать. И не только они. Я не вижу легкую найманскую кавалерию и мне это не нравится. Возможно, они где-то в тылу хазарской армии и скоро подойдут. Возможно, они ищут способ, чтобы обойти нас с флангов.
     
     — Надеюсь, они наткнутся на нашего друга Дариавуша, — заметил Агриппа.
     
     «Трехголовое чудовище» долго работало над планом вторжения в хазарские владения, и каждая голова в отдельности очень этим планом гордилась. Согласно плану, персидские отряды отделились от союзной армии и должны были действовать самостоятельно. На карте было отмечено несколько городов, где три государя предполагали вновь соединить свои силы. Но до этих городов было еще много дней пути.
     
     От хазарских рядов отделился одинокий всадник и направился в сторону русской армии.
     
     — Переговорщик или поединщик? — заинтересовался император.
     
     — Переговорщик, — немедленно ответил Владислав. — Поединки перед битвой у них не в чести.
     
     — Арон, — подозвал император одного из своих гвардейцев. Воин молча поднял лук, прицелился, и несостоявшийся парламентер полетел с коня. Как видно, конь не был особенно привязан к хозяину, потому что тут же отошел подальше и принялся щипать травку. На поле было полно травы. Последняя битва в этих краях отгремела много лет назад.
     
     — Личность посла священна и неприкосновенна, — заметил император. Его соратники только рассмеялись. — За кого они нас принимают?
     
     Четыре года назад хазары воевали с тибетанцами. Перед битвой к тибетскому войску подъехал парламентер. С белым флагом и зеленой веткой — так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. Этой веткой он и убил тибетского императора, ударив его прямо в горло. С тех пор хазарские послы были особенно непопулярны на этом континенте. Хазары понимали это и теперь и никак не отреагировали на гибель своего посланника.
     
     — Государь, когда битва начнется, прикажи отборным воинам поразить одного из слонов, — сказал Владислав. — Все равно какого.
     
     — Тебе не дают покоя лавры Элеазара? — поинтересовался Александр.
     
     — Поверь мне на слово, государь. Остальное я беру на себя, — отвечал князь.
     
     — Верю, — согласно кивнул Александр. — Тебе — верю. Сделаю, как ты просишь.
     
     — А где их огнеметы? — между прочим поинтересовался Даниил.
     
     — Должно быть, установлены в лагере. Это тяжелое и неповоротливое оружие, малопригодное для сражений в поле, — сказал Владислав.
     
     Едва он успел это произнести, как хазарские ряды качнулись. Всадники двинулись навстречу союзной армии, постепенно набирая скорость.
     
     — Пора и нам, — сказал Агриппа, и Александр согласно кивнул.
     
     — Слово за тобой, брат Агриппа, — сказал император. — Я всего лишь помазанник, а ты у нас первосвященник. Что гласит Закон?
     
     Царь царей Израиля прекрасно знал, что говорит Закон.
     
     Агриппа развернул своего коня и поскакал вдоль рядов. Русская тяжелая конница, фаланга «бессмертных», иудейские катафракты, берберские лучники, пальмирские абиры. Лучшая армия на земле. Лучше той, которая движется ей навстречу.
     
     — СЛУШАЙ, ИЗРАИЛЬ! — возвысил свой голос царь Агриппа бен Давид. — Слушай, Израиль! Вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими — да не ослабеет сердце ваше! Не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими и спасти вас! Израиль, помни, что сделал тебе Амалек!
     
     — Запомни, Даниил, — повернулся император к племяннику. — Когда будешь писать свою летопись, не забудь упомянуть, что это я говорил с воинами перед битвой.

"Внук Неба мертв!"

     Сейчас, сейчас… Он продолжал рубить наседавших китайцев. Головы, зубы, челюсти, осколки брони разлетались в разные стороны. Краем глаза он продолжал следить за знаменем императора. Вот оно почти уперлось в одного из слонов… а вот слон упал.
     
     — Внук Неба убит! — закричал Владислав во всю силу своих легких — на чистом ханьском наречии, выученном за годы плена. — Горе нам, горе! Внук Неба мертв!
     
     Китайцы, удары которых он сейчас отбивал онемели от такой наглости, но в других рядах не могли видеть кричавшего. Значит, кричит кто-то из своих… значит, это правда?!
     
     — ВНУК НЕБА ПОГИБ!!! — подхватили сотни глоток, а затем к ним добавились вопли на языках союзников. «Грифоны» нарушили строй и принялись пробиваться сквозь китайские ряды по направлению к упавшему слону. Тело господина не должно попасть в руки врагов. Они дали клятву и выполнят ее до конца.
     
     Прочие воины не так трогательно относились к своим клятвам. Особенно китайцы, которым надоело умирать за чужеземную династию. Кидани и рузгены были с ними солидарны. Особенно последние, которые даже не пытались бежать. Рузгенские «коршуны» бросали оружие и просили пощады. Они знали, кому сдаваться в плен. Русские воины были милосердны.
     
     Только лушаньцы сражались до последнего. Хазарские гвардейцы отступили, после того, как обнаружили живого и невредимого наследного принца на одном из уцелевших слонов.

"Полоса грабежей и безвластия"

     …От Лобнора до самой Биармии —
     Полоса грабежей и безвластия,
     Безразмерны китайские армии
     Под командой хазарской династии!
     
     Предстоит на полях окровавленных
     Столкновение демонов яростных,
     Сотни трупов, конями раздавленных,
     Станут пищей для коршунов гадостных.
     
     Луки старые вновь напрягаются,
     Огненосные стрелы запалены —
     Берегись, Каганат собирается
     Отомстить за Итиля развалины!
     
     И тогда полководец воинственный,
     Обещавший с врагами расправиться,
     Предлагает лишь выход единственный —
     На коне в пекло ада отправиться!
     
     И напор копьеносный и сабельный
     Отражает огонь заколдованный —
     Сделан выбор единственно правильный
     Против конницы, в панцирь закованной.
     
     А когда на исходе сражения
     С поля битвы приходит известие —
     Невозможно принять поражение,
     Лучше смерть, чем позор и бесчестие.
     
     Сотни упырей, кровь твою выпивших,
     Породила война окаянная,
     А в награду — презрение выживших,
     Да могила в степи безымянная.
     
     Сколько их, эту землю покинувших? —
     Боль в душе никогда не излечится…
     Помолитесь за воинов, сгинувших
     За победу, царя и отечество.
     
     День наступит. Историки выложат
     Каждый шаг из дистанции пройденной.
     Ночь пройдет. Только сердце не выдержит
     Смерть друзей и прощание с родиной.

Во дворце Кагана.

     Здесь собрались все высшие вожди Кара-Хазар и Китайской империи. Здесь был Бату-Хан из Нордоса, здесь был Каок-Хан из Нанжао; Тау-Хан и Зуби-Хан из Шандунга; и даже Ичу-Хан из Сианя. И, конечно же, Верховный Каган всех Хазар, Сын Неба, император Китая, полубожественный Соло-Хан.
     
     Внук Неба, принц Шер-Хан, стоял посреди зала, уставившись в пол.
     
     Император пытался привести в порядок свои блуждающие мысли. Будь на месте его сына простой полководец, он бы уже давно встретился с топором или шелковым шнурком. Собственно, сегодня утром это уже случилось с тремя полководцами. Один из них особенно заслуживал смерти. Заблудился в степи и не привел свою армию вовремя на поле битвы. Но вот что делать с принцем… Император готовил его к роли наследника, и еще до конца не расстался с этой мыслью. С другой стороны, закон для всех один. Что скажут друзья, враги, недоброжелатели, другие ханы, союзники… Нет, это было выше его сил.
     
     — Убирайся с моих глаз, — прошептал император, но его услышали все, сидевшие в зале. — Позднее мы решим, как с тобой поступить. Нас ждут более важные дела.
     
     Мгновение спустя принц уже скрылся за дверью. Члены Имперского Совета с пониманием отнеслись к затруднениям императора и никак не отреагировали на этот эпизод.
     
     После исчезновения принца наступили минуты непродолжительного молчания. В Императорском дворце свято чтили традиции.
     
     — Кто хочет говорить первым? — поинтересовался Соло-Хан, когда вышеописанные минуты истекли. Это уже не было традицией. Однако тревожные времена принуждали к принятию необычных решений.
     
     — Западные варвары полностью заняли западные провинции, — сказал Бату-Хан, одновременно покрываясь холодным потом от сознания собственной наглости.
     
     — Продолжай, — кивнул каган.
     
     — Армия Внука Неба была полностью уничтожена. Многие китайцы и тунгусы перешли на сторону врага. То есть все равно, что уничтожены.
     
     — А неплохо бы разорить их города, — подал голос Тау-Хан и тут же запнулся, осознав, какую глупость он произнес. Но это не спасло его от критического замечания со стороны Бату-Хана:
     
     — У нас осталось не так мало лояльных отрядов. Мы должны встретить варваров как можно дальше от Западной столицы. Пока не поздно. Китайцы уже зашевелились. Им наскучило наше трехсотлетнее правление, и они будут рады сменить династию.
     
     — Неблагодарные ублюдки, — прошипел Тау-Хан. — Вырезать их, всех вырезать до четвертого колена!
     
     «Проклятый мясник, — подумал каган. — Только резать он и умеет. А кто будет воевать? Где же вы, защитники престола, воины державы Поднебесной…»
     
     Император не успел завершить мысль, потому что в зал ворвался его личный секретарь. На лице секретаря застыло то самое выражение, которое называют «неописуемым ужасом». У кагана появилось нехорошее предчувствие… ну, что там еще могло случиться? Он кивнул секретарю, тот приблизился к трону и зашептал владыке на ухо:
     
     — Прибыл срочный посланник от корейского короля. Дело необыкновенной важности…
     
     — Зови его, — кивнул Соло-Хан. Ему уже было все равно.
     
     Корейский офицер, пыльный, забинтованный и окровавленный, выглядел куда хуже секретаря. Теперь «неописуемый ужас» поселился и на лицах советников. Кореец не обманул их ожидания.
     
     — Ваше Величество! — офицер упал на колени и ударился головой о пол с такой скоростью, что каган испугался за него. Вот умрет сейчас от потери крови и не расскажет самого интересного. — Варвары с восточных островов высадили сотни тысяч солдат в южно-корейских портах. Когда я покидал королевский дворец, они собирались осаждать столицу! Пол-страны у них в руках! Может быть… — упавшим голосом продолжил офицер. — Может быть, столица уже пала, и восточные варвары продолжают наступление на север. Его Величество Король просит помощи у своего отца, Вашего Величества…
     
     — Даже если нам придется уйти, в Китае скучно не будет, — заметил до сих пор молчавший Ичу-Хан. А когда все присутствовавшие обстреляли его гневными взглядами, он добавил: — А людей без чувства юмора мы будем жестоко карать во всех подвластных провинциях.

"...Нынче правит убийца железный!.."

     …Прежний мир отступил поэтапно,
     Нынче правит убийца железный!
     Вся измена проснулась внезапно
     Под напором чудовищ из бездны.
     
     Растворились волшебные чары…
     Кровь и плоть Золотого Дракона
     Охраняют гвардейцы-хазары,
     И чиновник рыдает у трона:
     
     — Государь, я искал вас повсюду —
     Не снести мне такого позору!
     Император, я впредь не забуду
     Подкрепленье отправить к Лобнору!
     
     — Как ничтожно звучат обещанья,
     Опоздавшего к битве героя!
     Для чего мне твои оправданья?
     Кто вернет не пришедших из боя?
     
     — Час настал для решительной меры, —
     Император продолжил с издевкой,
     — Больше нету изменникам веры,
     Ждет палач с топором и веревкой.
     
     В шею резко топор опустился,
     Мир покинул предатель презренный,
     А владыка опять погрузился
     В размышленья о судьбах Вселенной.
     
     «…Почему мы внезапно устали
     За свободу отчизны сражаться?
     Прежде варвары Запада знали,
     Что с Китаем не стоит тягаться.
     
     Наши воины смело рубились,
     Охраняя покой в пограничье —
     Только гунны опять возвратились,
     Пусть они и сменили обличье.
     
     Налетели незваные гости,
     И дворцы императоров наших
     Украшают щебенка и кости,
     И разбитые головы павших!..»
     
     Тьму ночную пожар освещает —
     Нету зрелища в мире прелестней,
     Император слова повторяет
     Из Ду Фу замечательной песни:
     
     «Боевые гремят колесницы,
     Кони ржут и ступают несмело,
     Людям трудно за ними тащиться
     И нести свои луки и стрелы…»
     
     Вдруг гонец с донесеньем тревожным
     В королевские залы вступает,
     Неизбежное стало возможным —
     Над Пхеньяном пожар полыхает!
     
     Там сошлись под кровавым закатом,
     По законам военной науки,
     Аркебузы и пушки Ямато,
     И корейские длинные луки.
     
     Опустели в Сеуле зверинцы,
     Древний храм растворился в тумане,
     «Где твои генералы и принцы?»
     «Все периметр держат в Пусане».
     
     Полководцы высокого ранга
     В пух и прах проиграли сраженье,
     Только воины бывшего ванга
     Не желают сдавать укрепленья.
     
     Если боги решили повергнуть
     Нас в кошмары военного ринга,
     Знать, корейцам придется прибегнуть
     К доброте императора Минга.
     
     Плач над морем поднялся! а крики
     Даже ветер на юг развернули,
     Ли Сун Шин, флотоводец великий,
     Был сражен самураевской пулей…
     
     Надоело писать про Корею,
     Пусть японцев пожрет Дирижабль!
     Я опять поведу в Иудею
     Свой огнем закаленный корабль.

1917. "И орел золотой с удивительным глазом..."

      Это было не в поле, это было в подвале,
      Там, где плесень по стенам опускается вниз,
      Где царя из нагана в упор расстреляли —
      Вот такой для Руси Иудейской сюрприз.
     
      Он упал и уставился в небо глазами,
      Только взор не пронзил котельцы потолка;
      А страну обожгло Революции пламя,
      Что в умах и сердцах не погасло пока.
     
      Это было в Сибири, где-то там за Итилем,
      Где когда-то бродил каганатский хазар,
      Кровь из ран растеклась на квадратную милю,
      И ее осветил преисподней пожар.
     
      Песня новых времен над Республикой реет,
      И услышав ее, всяк останется нем:
      Говорят, без России не будет евреев
      Без евреев России не будет совсем.
     
      Красный флаг на броне ромбовидного танка —
      Что трофейно добыт на войне мировой,
      Отправляется в бой за товарища Бланка,
      И уже никогда не вернется домой.
     
      У матросов в руках «дезерт иглы» и «узи» —
      Так развилка гласит, и диктует сюжет;
      Революции Лев отдыхает на пузе,
      Революции Конь заступает в пикет.
     
      Не пронзит небеса канонада «Авроры» —
      В мире том места нет для латинских богов,
      Но линкор «Соломон» рассекает просторы,
      И эсминец «Давид» к поединку готов —
     
      Тридцать восемь узлов, девять футов под килем —
      Или семь? Или шесть? Да не все ли равно!
      На причале стоит молодой Джугашвили,
      Он морально готов опуститься на дно.
     
      Он всего лишь грузин, недостойный престола,
      Хоть «Иосиф» его называют друзья,
      Он любимец детей и прекрасного пола,
      Но о большем мечтать Джугашвили нельзя.
     
      А на небе ночном — шестигранные звезды,
      А в мандате его — шестизначна печать,
      Если мозг отключить — все становится просто,
      Если мозг подключить — станет сложно опять.
     
      И шагают полки на Берлин и Варшаву,
      И тачанки летят в Будапешт и Париж,
      Кто в войне победит — тот окажется правым,
      Кто отступит назад — с маслом скушает шиш.
     
      А Египту грозят десять казней — по списку,
      А Элладе грозит Маккавейский поток;
      А персидский сатрап, испугавшийся риска,
      Раздобыл пистолет и убился в висок.
     
      Но Варшава и Рим не задержат героев,
      Цель другая у них, древний город один,
      Что над миром стоит, хладнокровно спокоен,
      Над Галактикой царь, над Землей господин.
     
      А над городом тем — звезды ярче алмазов,
      За прозрачной стеной — полноцветие трав,
      И орел золотой с удивительным глазом
      Точно символ мечом покоренных держав.

1949. Обгоревшие страницы.

     Лейтенант Джа Палаччи остановил свой вездеход возле сгоревшего танка. Судя по всему, это был японский «Пи-Хо».
     
     — Зачем он тебе? — недовольно спросил лейтенант Итан Гжемальский, сидевший на заднем кресле вездехода.
     
     — А вдруг там что-то есть?
     
     — А вдруг там неразорвавшийся снаряд?
     
     — Видишь? — отвечал Джа. — Табличка, которую оставили саперы.
     
     — Готов поспорить, они и обчистили танк, — заметил Итан.
     
     — Как знать? Давно я не лазал по сгоревшим японским танкам…
     
     Гжемальский пожал плечами и последовал за товарищем. Как ни странно, им повезло. Саперы действительно вытащили из танка все ценные и полезные вещи, но небольшой обгоревший блокнот в когда-то зеленой картонной обложке их не заинтересовал.
     
     — Вот идиоты, — пробормотал лейтенант Палаччи, листая блокнот. — А если бы в нем была какая-нибудь секретная информация? Такие вещи положено сдавать в контрразведку.
     
     — Он совершенно пуст, — заметил Гжемальский. — Если только невидимые чернила… хе-хе.
     
     — Как бы не так! — воскликнул Джа. — А это что?
     
     — Понятия не имею, — признался его товарищ, уставившись на последнюю (она же первая с другого конца) страницу. — Японская скоропись? Это путана или катана?
     
     — Это уркагана, — снисходительно усмехнулся Палаччи. — Ого! Если б ты только знал, кто погиб в этом танке!
     
     — Кто? — заинтересовался Гжемальский.
     
     Вместо ответа Палаччи принялся декламировать:
     
     — Я не знаю. Может быть, не страшно
     Погибать в бою при свете дня?
     Танку оторвало нафиг башню —
     Продолжайте дальше без меня.
     
     Я не вижу — дальномер разбило.
     Будда, не оставь и помоги!
     Пулей в грудь наводчика убило,
     Командиру вышибло мозги.
     
     Я не слышу. Лопнули гранаты
     Прямо возле уха моего.
     Это узкоглазые солдаты
     Промахнулись все до одного!
     
     Я не помню. В прошлую субботу —
     Или понедельник это был? —
     Девушку из оружейной роты
     Я пойти на танцы пригласил.
     
     Девушку потом убила мина,
     Цинк ей подвенечным платьем стал;
     Чтоб ты сдох, имперская скотина,
     Что на спусковой крючок нажал!
     
     Я не стану плакать о погибших —
     Их из преисподней не призвать,
     Только о присяге позабывших
     Надо беспощадно наказать.
     
     Я уверен — подлая измена
     Сгинет под ударами штыков,
     «Смерть врагам божественного Тэнно!» —
     Слышен лозунг тысячи полков!
     
     Слышите, имперские подонки?
     Нам не надоело побеждать!
     Бросьте ваши жалкие «лимонки»,
     Мы порвем на тряпки вашу…
     
     — А дальше, дальше что было? — принялся торопить товарища Гжемальский.
     
     — Дальше ничего нет, — Джа не пытался скрыть своего разочарования. — Ты же видишь — блокнот обгорел.
     
     — Все ясно, — констатировал Итан. — В этом танке погиб великий поэт. Но нам пора ехать.
     
     Примерно через полчаса вездеход пересек КПП военной базы Ангорват.
     
     — Останови у штаба, — попросил Гжемальский. — Хочу просмотреть последние сводки.
     
     Палаччи остался в машине и принялся снова перелистывать блокнот. Вдруг он что-то пропустил?
     
     — Откуда это у вас? — внезапно прогремел повелительный голос у него за спиной.
     
     — Что «это»? — машинально спросил Джа и обернулся. Перед ним стоял незнакомый офицер без знаков различия. По спине лейтенанта пробежал неприятный холодок. Контрразведка, или еще хуже, «министерство спорта».
     
     — Это мой блокнот, — заявил офицер. — Его украли у меня вездесущие вражеские шпионы. Меня зовут генерал Бергер.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

     «…И я видел всадника на красном коне. И было ему дано длинное оружие, и право смешивать кровь. Имя этому всаднику — Инцест.
     
     И был другой всадник, на черном коне. И был дан ему железный меч, и право убивать. Имя этому всаднику — Геноцид.
     
     И я слышал голос, говоривший: Авессалом! Апокалипса ахшав! Ахшав ани гомерет! Ахшав ани гомерет!
     
     И другой голос, говоривший: ради всего святого, Монтрезор!
     
     И другой голос, говоривший: Tonight let us make them remember: This is ZION, and we ARE NOT AFRAID!!!

Западная Азия, июль 2005 - сентябрь 2007 гг.

     _________
     
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"