"Современная война есть война маневренная. Появление в войсках бронированных боевых машин - бронеавтомобилей и особенно танков, а также большого количества мощной и подвижной артиллерии позволяет современной армии прорывать самую прочную оборону с последующим охватом и разгромом противника, что и было показано Рабоче-Крестьянской Красной Армией под мудрым руководством товарища Сталина на Халхин-Голе и в войне против белофиннов".

Андрей закусил конец довольно дорогой - три рубля в коопторге - но неплохой авторучки. Двадцативаттная, максимум, лампа света давала мало, но хоть что-то. Да и комнатка-то, два на полтора, много и не надо.

По коридору за щелястой дверью протопали чьи-то нетвердые шаги - кто-то из соседей после обильных возлияний спешил добраться до койки. Завтра по гудку вставать, а опоздания тут, мягко говоря, не приветствовались. Нет, на нары-то не отправят (ужасы драконовского довоенного КЗоТа оказались сильно преувеличены перестройщиками), но рублем накажут так, что любо-дорого. Причем зарплата простого работяги не позволяла относиться к сему философски. Да кстати и пьянства было не в пример меньше, чем помнилось, скажем, с восьмидесятых. То ли корень у народа был покрепче, то ли беспросветности поменьше - но большинство соседей по бараку после вечернего "моциону" неизменно возвращалось по клетушкам на своих двоих.

Андрей перечитал абзац. Так, вроде нормально. Товарища Сталина вставить не забыл, да и историю предвоенных конфликтов вроде еще помнил. Теперь - осторожнее. Как бы не загреметь за восхваление противника, да и Давида подставлять ох как неохота... Рискует комсорг, ох рискует. Поручить написание статьи даже в стенгазету вчерашнему зэку - это, знаете ли, надо смелость иметь нешуточную...

Ладно, продолжим.

"Однако было бы ошибкой считать, что буржуазные государства не используют новейшие достижения военной мысли в ведущихся ими войнах. К примеру, национал-социалистская Германия использовала ударные танковые клинья и глубокий обходной маневр в боях прошлого года во Франции, что позволило германским генералам за считанные недели разгромить считавшуюся ранее сильнейшей в Европе французскую армию вкупе с британским экспедиционным корпусом"

Тоже нормально. Про немцев - вполне нейтрально. Всеж-таки на официальном уровне они нам пока друзья, иные мнения чреваты. Но писать о нацистах доброжелательно Андрей не мог. Совесть не резиновая.

За окном послышался пьяный гомон, очередная порция отгулявших возвращалась с "культурного отдыха". Да, вот и хвали их, пролетариев тутошних. Тут же найдется добрая душа, коя тебя от розовых очков в айн момент избавит. Например, Леха Клязьмин - его фальцетный гогот небось и в Москве слыхать. Точно, Клязьмин со своей кодлой. О тишине можно забыть часов до трех.

Так...А теперь совсем осторожно. Идем, товарищ дизайнер, по минному полю... Это вам не виндовый сапер, тут на желтую рожицу не нажмешь и игру не отресетишь... Куда ты полез, куда! Какого черта ты ввязался в эту затею заметкой, сидел бы тихо... Хотя... Снявши голову, лить слезы по волосам - неконструктивно. Уж после беседы со Сталиным бояться какой-то заметки...

Кстати, о Сталине. Какого черта? Почему это некий гражданин Чеботарев вдруг оказывается на свободе, без явного надзора НКВД даже, а не лежит где-нибудь метрах в двух под весенней травкой? Ну, или, в лучшем случае, на особо охраняемых нарах?

Известно, правда, что Вождь и Учитель нестандартные ходы зело любил, в смысле, любит, но тут уж случай больно стрёмный. На его б месте... Стоп, а ежли действительно - поставить себя на его место?

Для начала, человеколюбие и прочие сантименты категорически отметаем. И не из-за пресловутого людоедства, просто не имеет руководитель гигантской страны права на такую роскошь.

То есть - расчет. Причем расчет дальний, стратегический. Ибо никаких тактических преимуществ в нахождении оного гражданина вне зоны прямого и жесткого контроля нет, напротив - геморроя не оберешься. Утечка информации, невозможность уточнения важных деталей - перечислять сутками можно.

Что же такого можно получить, наблюдая (а наблюдение есть, не может не быть!) за упомянутым гражданином в относительно свободной обстановке?

Загадка.

Разве что... Черт, да вот же оно! Именно - понаблюдать за объектом в свободной обстановке! Только зачем? Надеясь, что буде объект аглицким шпиёном, тут же попытается удрать? Наивно. Штирлиц вон годами бутафорил. Не канает. Значит, все совсем просто - хочет товарищ Сталин посмотреть, что же этот самый гражданин Чеботарёв из себя представляет.

А отсюда мораль. Угождать Сталину, корчить из себя пламенного коммуниста -

без мазы. Расколет в момент. Значит... значит, будем делать, что должно - и японский бог нам в помощь.

Однако к заметке. Пишем, что думаем, но и думаем, что пишем. Черт, заткнулись бы эти певцы - достали воплями дурными, ур-роды!

"Как многократно отмечал товарищ Сталин, империалистическое окружение Советского Союза не остановится ни перед чем для того, чтобы уничтожить страну победившего социализма. И прямое военное нападение мировой буржуазии на СССР с целью полного уничтожения социалистического строя возможно и в конечном итоге неизбежно.

Следует учесть, что нападающая сторона всегда имеет важное преимущество - инициативу. Нападающий выбирает и место нападения, и удобное для себя время. Он имеет возможность сконцентрировать силы на удобных для наступления участках и обрушить всю свою мощь на защитников наших рубежей.

Нет сомнения, что армия трудового народа, вооруженная марксистско-ленинским учением (во загнул! Так держать, Андрюха!) отразит подлое нападение (стоп! Чуть не написал "фашистских") захватчиков и водрузит Красное Знамя над поверженными городами агрессора. Но следует заранее приготовиться к отражению мощного первого удара вражеских армий.

Большевистская стойкость в обороне в сочетании с ударами по флангам наступающих вражеских войск, методическое уничтожение основной ударной силы противника - танков и авиации - станут залогом последующего перехода в наступление и полного разгрома врага"

Так. Вроде нормально. Будем надеяться, что НКВД держит новоявленного Кассандра на достаточно свободном поводке и репрессий не воспоследует.

Дурной ор пьяненькой компании на минуту притих и затем опять возник, уже в коридоре. Никак, баиньки собрались. Давно пора. За стенкой тихо выматерился разбуженный Нефедыч, что-то пробурчала его супружница.

Гогот и топот приблизились и начали было удаляться. Но, видимо, жажда общения перевесила, а полоска света из-под двери классово чуждого элемента была воспринята как приглашение. Дверь без стука распахнулась - щеколду Андрей накинуть забыл - и Лёха Клязьмин возник на пороге, обводя комнатушку наглым, хотя и плохо сфокусированным взглядом.

- А! Интеллихент! Не спится, бамть! - матерился Лёха тупо и неизобретательно. Напоминал он шпану совсем иных времен, здесь искусство расцвечивания обыденной речи еще оставалось искусством, традиции балтийских матросов кануть в лету не успели. Пара Лёхиных корефанов нетерпеливо выглядывала из-за спины.

- Закурить дал бы рабочему человеку, что ля... - ну это знакомо, чай не в графском поместье росли. "Бить будут аккуратно, но сильно".

- А что, на свои не скопил? - Андрею было страшно, вроде и не то видел, но вот так уж устроен человек, во внештатной ситуации мандраж все равно пробирает. Что было - то уже прошло, а вот что будет... Но на обострение он шел сознательно - мордобоя не избежать, так хоть избавиться от тягостной предварительной разводки.

- От-те нате... Слышал, Сема? - здоровяк Сема послушно закивал, - чой-то интеллихенция больно некультурная пошла. Никакого почтения пролетарскому гегемону!

- Не уважаи-ит - прогудел третий, его Андрей не знал.

- Ща, зауважает! - забавы не получилось, злоба искала выхода. Размах был по-пьяному широк, так что Андрей успел отшатнуться, кулак просвистел мимо. Лёху повело в сторону.

На свои рукопашные таланты Андрей не рассчитывал, так что сразу прибегнул к тяжелым предметам. Сосновая табуретка впечаталась в череп возле уха с неслабым треском. Отоваренный клиент начал оседать, но на этом везение кончилось. Сема по нетрезвости своей не успел проморгаться, но третий, незнакомый крепыш, ужом ввинтился в комнату мимо валящегося предводителя и без замаха ткнул кулаком по не зажившим до конца ребрам. Андрей сложился, ожидая продолжения. Легкие свело судорогой, оставалось лишь хрипеть. Однако сквозь кровяной шум в ушах пробился гулкий, почти колокольный звон и крепыш тоже вдруг с чего-то решил малость полежать.

С немалым усилием разогнувшись, Андрей в розоватом тумане увидел картину, достойную кисти Делакруа и Рубенса одновременно. Над поверженным супостатом в воинственной позе возвышалась Наташка Хрусталева, пафосом и одеянием копирующая "Свободу на баррикадах". Вместо знамени в руке, правда, была чугунная сковорода с клеймом "Тульской Литейной Мануфактуры купца 2-й гильдии Х.Н.Синерылова", но впечатление это не портило.

Два тела на полу не шевелились, а третье, Сёмино, было приперто к стенке коридора невесть откуда взявшимся Давидом и еще одним комсомольцем, Славкой Иванченко из кузнечного. Тело блеяло, мекало и всячески пыталось доказать, что оно просто проходило мимо.

Наташка отшвырнула сковородку и бросилась к Андрею.

Через четверть часа натертый в районе пострадавших ребер гусиным жиром Андрей сидел на топчане, Наташка суетилась вокруг, обматывая пострадавший торс широкой тряпицей. Мелькающие перед носом пышные формы целительницы весьма успешно отвлекали от ноющей боли.

Леху с крепышом подвалившие на шум члены комячейки выволокли на улицу и теперь, по всей видимости, учили нормам социалистического общежития. Давид в воспитательной работе участия не принимал, препоручив руководство процессом Славке. Он сидел на уцелевшей табуретке, изучая Андрееву статью. Черные брови сошлись на переносице, взгляд перемещался между листами и лицом Андрея.

- Ин-те-рес-но... - слово это комсорг произнес врастяжку, выделяя каждый слог, - Интересно. Серьезный подход. Да ты, я гляжу вообще парень серьезный... - он аккуратно сложил листы, запихнув их в карман пиджака, - ты... вот что. На стрельбище мы идем в пять, я тебя в список внесу. Если оклемаешься - подходи к заводоуправлению.

Он встал, кивнул и вышел, аккуратно притворив дверь. Через минуту с улицы донесся его говорок, звуки, сопровождавшие воспитательную работу, стихли. Славка что-то бухнул на прощанье воспитуемым, и дружный скрип сапог начал перемещаться к соседнему общежитию.

Наташка полюбовалась на свою работу и вдруг охнула. Ну понятно, с момента своего появления в стиле разящей валькирии времени обратить внимание на свое облачение у нее не было. За долю секунды покраснев, она что-то невнятно пискнула и вылетела в коридор, прикрывая руками мало скрываемые ночной сорочкой плечи. Сковородка осталась валяться рядом с обломками табуретки.

Посидев, откинувшись к стене, полминуты, Андрей с кряхтением перебрался к столу. Еле дотянувшись до пачки бумаги, придвинул ее к себе. Работа еще не закончена. К завтрашнему утру нужно было еще нарисовать по памяти хотя бы пяток силуэтов танков, состоявших в сорок первом году на вооружении иностранных государств.

Работа, однако, не клеилась. С трудом наметив контуры немецкой "трешки", уставился в темное окно. Обошлось удачно, это факт. Даже слишком удачно. Что-то подозрительно быстро появилась кавалерия в лице Давида со Славкой. Можно, конечно, объяснить это простым везением, но... Не верил Андрей в везение, в его-то ситуации. Энкавэдэшники просто обязаны были подстраховаться. Так что скорее всего Давид... Впрочем, ну и что? Человеческих качеств Давида гипотеза не меняла, а сам факт контроля выглядел совершенно естественным. Более того, такт подчиненных товарища Берии внушал уважение.

В дверь тихо поскреблись. Андрей развернулся и увидел смущенно заглядывающую в дверь Наташку.

- Я... Это... Андрей, можно сковородку забрать? - Наталья несмотря на час ночи была при полном параде. Ультрамодная полосатая футболка на шнуровке, расклешенная юбка до середины икр, коса уложена соломенным венком, немного яркая, согласно времени, помада...

- Да ладно! Заходи! - Андрей улыбнулся. О так от, товарищи чекисты! Пока вы там раскочегаривались, така вот гарна дивчина успела уполовинить супостата! - Извини, забыл даже спасибо тебе сказать. Чаю хочешь?

***

Мелкая пыль дождя оседала на пожухлых кустах, покрывала влажной пленкой единственную во всей бригаде маскировочную сеть, натянутую над последней оставшейся радиостанцией. Гуляющими по роще сквозняками влагу вбивало в смотровые щели танков, задувало под растянутые плащ-палатки, а дальше она вполне уже самостоятельно забиралась в рваные, подпаленные комбинезоны. Растянутые на кольях возле костерка портянки парили, но на каждую молекулу испаренной воды приходилось две ее товарки, немедленно занимавших освободившееся место. Мартышкин труд.

В мирное время половина из трехсот человек, остававшихся на этот момент в списках бригады, уже слегла бы с воспалением легких или ангиной. Но то - в мирное время. Сейчас людям вполне хватало других способов умереть, так что изможденные организмы просто не обращали внимания на всякие мелочи.

Напротив, низкое небо, изливающееся водяной пылью, сулило спокойный отдых - ни "Мессеры", ни "Штуки", ни корректировщики-"Рамы" в такую погоду появиться ну никак не могли, так что можно было забыться хотя бы часа на три.

Война - наиболее радикальное средство от бессонницы. В сотне метров четверо злых на весь свет усталых мужиков под дружные матюги вышибают кувалдой заклинившую башню тридцатсемимиллиметровую болванку, колокольные удары доносятся, небось, до самого Киева - а тебе хоть бы хны. Правее еще двое регулируют наглотавшийся воды карбюратор БэТэшки, гоняя авиационный движок на полных оборотах - а тебе пофиг. Глухая пелена сна прошибается только кирзовым сапогом, ласково проходящимся по ребрам.

Андрей выпростал ноги из-под брезента, вскочил, лихорадочно оправляя мятый черный комбез. Рядом, явно после аналогичной побудки, хлопал глазами Давид, перешедший за последнюю неделю из стадии небритости в стадию бородатости.

Капитан Жилин, и.о. комбата-два, владел смесью русского, командного и матерного виртуозно. В течение тридцати секунд, не допустив ни единого прямого оскорбления подчиненных, он привел обоих в чувство, обрисовал ближайшую задачу, мягко, насколько позволяла обстановка, намекнул на последствия в случае ее недостаточно быстрого выполнения и ушел, приминая немалым весом перепаханный гусеницами грунт. Андрей с Давидом переглянулись и босиком ломанулись вглубь рощицы, к протекавшему по дну неглубокой балочки ручью.

Железное стадо за ночь оставило свой след - радужные пятна нет-нет да и проплывали по темной воде, но за последний месяц соляр, бензин и масло стали частью повседневной жизни. Наскоро умылись. Давид вынул из набедренного кармана кусок похожего на тесто мыла, наполовину облысевший помазок и трофейную золингеновскую бритву, которую с присущим евреям талантом выменял в разведвзводе на недельное табачное довольствие. Андрей, подвернув штанины, скинул верхнюю половину комбинезона с плеч, стянул фуфайку и начал растираться, прогоняя остатки сонливости. Давид ругался под нос - бритье по холодку, да ключевой водичкой, занятие не из приятных, но явно и доходчиво выраженное неудовольствие комбата выбора не оставляло. "Мышки плакали, кололись, но ели кактус" - настроение у Андрея чуть поднялось, но подшучивать над другом он не стал, тем более что аналогичный процесс предстоял и ему, а искусство обращения с опасной бритвой он так и не постиг, отчего вечно ходил в порезах. Хорошо хоть горло себе не перехватил.

Через две минуты Давид закончил и бросил орудия пытки Андрею. Наблюдая за его потугами, он краем рта усмехнулся. Знал ли комсорг про проблемы мышек - неизвестно, но, видимо, ассоциации у него были схожие.

Вернулись к костерку. Дождь приутих, и горячие портянки успели малость просохнуть. Настроение поднялось еще на полградуса, и к командирской тридцатьчетверке, высунувшей куцее (для Андрея, привыкшего там еще к длинноствольным Т34-85, до которых тут было, как до Китая раком) дуло из кустов на опушке они подошли значительно веселее.

Капитан согнувшись примостился на теплом моторном отсеке, высунув из-за башни крепко посаженную голову в шлеме. Бинокль, в черных от въевшегося в поры масла лапах выглядевший игрушкой, медленно смещался слева направо, ощупывая такую же опушку рощицы в двух километрах к северо-западу. Андрей с Давидом доложились и замерли по стойке "смирно" у гусеницы, готовясь к разносу. Жилин еще с минуту водил биноклем, затем, не разгибаясь, переступил вправо и с медвежьей грацией спрыгнул наземь. Только коснувшись земли, он распрямился и упер мрачный взгляд в бойцов.

- Значит, так. Из санроты только что сообщили, что Селиванов умер ночью. Кой хрен его из люка понес, а, Чеботарев?

Андрей краем сознания заметил, как изменился тон комбата за две недели боев, не особо даже напряженных. Крещенные огнем, они с Давидом и всем своим выпуском, те, кто сумел выжить, теперь были "старики" - несмотря на смешные по мирным меркам полтора месяца в армии. Три недели учебки с десятью часами вождения, десятью учебными и тремя зачетными снарядами, неделя на переброску... И две недели собачьей свалки с рвущимися в обход Киева немцами.

- Товарищ капитан! Сержант Селиванов решил осмотреться, открыл люк, ну и...

- Ну и... Фуи... Был Селиванов - и нет Селиванова. И где я теперь ему замену найду? В общем, так. Из ремроты сообщают, что дырку в тачанке вашей они заварили. Эх, с человеком бы так... Тебя (слово "тебя" в личном общении Жилин произносил как уставное "Вы", с большой буквы), Чеботарев, ставлю командиром. Приказ на сержанта сегодня доставят. Гольдман, дуй к Зимину да подгоняй машину на левый фланг, пока время есть. А Ты, Чеботарев, задержись малька.

Давид убежал, а Андрей остался в стойке "вольно". Комбат прошелся туда-сюда вдоль танкового борта, исподлобья поглядывая на него. Был он черен, не столько от въевшихся нефтепродуктов и порохового дыма, сколько от крайней, почти уже смертельной усталости. Бригада воевала всего две недели, но из восьмидесяти штатных в ней осталось всего девятнадцать танков. Постоянные налеты пикировщиков Ю-87 - "Штук" или, иначе, лаптежников, и редкие, но умелые атаки вражеских панцеров, неизменно поддерживавшихся артиллерией, сделали свое дело. Причем, насколько мог судить Андрей, сейчас на фронте было еще относительное затишье.

- Короче, так. Я сперва Гольдмана хотел командиром поставить, но тут ерунда такая. Толковых водителей, безлошадных, у меня нет. А танков, которые я могу потерять из-за водительского раздолбайства, нет вообще. Гольдман машину не запорет, а Ты - можешь. Но Ты парень вроде неглупый да и нетрусливый, так что за командира пока сойдешь. А там - научишься. Стрелял Ты, кстати, неплохо, я видел. То ж ты наводил, когда Селиванова ранили?

- Я, товарищ капитан!

- Угу. Так и думал. Пару раз ты по той трешке, кстати, попал.

- Так она ж ушла!

- То-то и оно. Трассы рикошетов я видел, а вот броню Ты проломить не смог. А может и смог, но не задел ничего. У Тебя вон у самого в машине дырка, и ничего. Дистанция какая была?

- Метров пятьсот, вроде.

- Странно. По таблице судя, должен был пробить. Вообще-то чой-то со снарядами бронебойными к сорокапяткам у нас не то. Зимин металлург, говорит, похоже, брака много. Перекалили их, вот и разрушаются, не успев броню продырявить. Рапорт по команде я отправил, наверху пущай теперь разбираются. А вот что нам теперь делать? Мысли есть?

- Думаю, товарищ капитан, дистанцию надо сокращать. Ляхов вон самоходку с двухсот метров взял, хотя и в борт. Пока есть возможность - из засад работать, - Андрея немного покоробило то, что командиром он стал из-за банального неумения справиться с примитивной коробкой передач БТ, требовавшей при переключении двойного выжима фрикциона, перегазовки и еще черт знает чего. С другой же стороны, выдвинули все ж, а не со стороны кого-то прислали. Короче, начальству виднее. Теперь надо соответствовать

- Тоже верно. С двухсот-трехсот справиться должен. Другое дело, что ныкаться надо получше. А вот если в атаку пойдем, так вообще... - капитан махнул рукой.

- Да, тут проблемы будут. По-моему, товарищ капитан, при таком раскладе надо рывком сближаться и во фланг заходить. Во время сближения - беспокоящий огонь с ходу, ежли снарядов хватит, конечно. А прицельно бить уже с короткой дистанции.

- Сблизишься с ними... Но вообще-то... другого выхода не вижу. Соображаешь, студент. Потише станет - напишу на тебя представление на лейтенантские курсы. Ежли не напорешь чего. Командиров повыбивало... - в серых глазах на рубленном лице, напоминавшем Андрею физиономию генерала Трошева из совсем иных времен, промелькнула тоска.

- И вот что... - капитан выглядел смущенным, что с ним на памяти Андрея еще не бывало, - Селиванов - он что, родственник Твой?

- Нет, товарищ капитан. Родственников у меня вообще нет.

- Детдомовский, что ли?

- Да не...

- Ну, ладно, не суть. Короче, его когда эвакуировали, он бредил все. Звал комбрига, требовал тебя немедленно в тыл отправить.

- Какой уж тут тыл...

- И то верно. Ладно, сержант Чеботарев. Принимайте машину. Потом - во второй взвод, к Тарасову. У него заряжающий безлошадным ходит, Мамин. Заберешь его. И запомни - угробите мне машину - пойдете под трибунал. Оба.

***

На переломе июля и августа фронт замер в неустойчивом равновесии. Переигранные в дебюте кровавых шахмат войны советские армии зализывали раны, лихорадочно зарывались в землю - и на переднем крае, и в глубоком - пока - тылу. Временами под точными, выверенными ударами малость покалеченной, но все еще мощной машины вермахта - откатывались. Редкие контратаки приносили успех еще реже, уж очень различался - и не в пользу советских войск - общий класс. Численный перевес РККА дело поправить не мог. Так маленький, но поднаторевший в трущобных схватках городской шпанюк умывает кровью здоровенного деревенского увальня, только что с превеликим энтузиазмом завербовавшегося на завод, но оставшегося все же в душе и повадках крестьянином.

Тут, правда, есть один нюанс. Ежли упомянутый шпанюк не успеет быстро перерезать увальню глотку или воткнуть перышко под ребро, то озверевший Ванька доберется-таки до ближайшего дрына и тогда...

Вот только резону давать Рус Ивану роздыху у немцев быть не могло. И если при таких раскладах у спешно пополненной и переброшенной за тридевять верст, на направление ожидаемого главного удара, танковой бригады выдается не один, не два, а целых четыре спокойных дня - значит, дело дрянь. Значит, немец пошел не там, где его ждали.

Икебану было жаль. Пока Давид прогревал движок полускрытой кустами БэТэшки, Андрей на пару с заряжающим срывали с башни любовно укрепленные - три дня тому - ветки. Маскировка была хоть куды, Андрей вписывал танк в пейзаж трепетно и с любовью, как художнику и положено. Побудительные мотивы были, правда, другие, чем у Шишкина-Левитана, это да. Красота подождет, главное - снаряд не словить. Или там бомбу.

Расчет-то там, наверху, был прост. Дождаться стремительного рывка Гудериана от Рославля на юг, в тыл Киеву - и мощным ударом подсечь танковый клин под основание, заставить потерять темп, а при удаче - и окружить бронечасти Вермахта. И уничтожить, само собой. Другое дело, что ни в Прибалтике, ни в Белоруссии, ни подо Львовом этот номер у нас не прошел - ну так чему-то за два-то месяца войны должны были научиться. По крайней мере, хотелось бы надеяться...

Черная фигура, оступаясь на подсохших рассыпчатых бороздах оставленного под пар клина, пробежала к соседнему мыску рощи, и спустя секунд десять от силы из подлеска выломилась плюющаяся дымом корма БэТэшки комроты-четыре. Самого командира, по пояс торчавшего из башенного люка, мотало нещадно, однако флажки в его руках летали четко. Повинуясь сигналу, танки роты - кто задом, кто с разворота выползали с обжитых позиций, неловко перестраиваясь в угловатую колонну. За пять минут хорошим ходом проскочили рощицу, наполненную по кроны осин суматохой внезапно снимающегося по тревоге войскового хозяйства - и вылетели на простор. По солнцу Андрей определил, что идут на север, но куда, зачем - было неясно. Ни маршрута, ни задачи до экипажей линейных танков не довели, но голову позакладывать - ничего хорошего их там, на севере, не ждет. Глотая пыль пополам с газолиновой вонью от идущей впереди машины, Андрей добыл из набедренного кармана комбеза самопальную карту, прикинул... Карту он малевал сам, да еще и у ребят из других экипажей за пяток таких мно-ого всяких полезных в немудреном солдатском быту штук навыменивал. Казенных-то не хватало. Оно ж в России от веку - не всегда "горячо любимое" интендантство и снарядов-то в достатке запасет (хотя именно сейчас вот жаловаться было грех), а уж всякие "мелочи" типа тех же карт по военному времени почти всегда в дефиците. А уж среди рядовых да младших командиров - в особенности.

Короче, по карте да по солнцу судя, шли они из-под Жуковки прямиком к Ельне. На полной скорости шли, и рывок этот только одно мог значить - танки Гудериана, не отвлекаясь в этот раз на окружение обороняющихся под Киевом войск, рванули на Москву.

За пару месяцев и пару тысяч намотанных на гусеницы километров, Андрей успел перевести лязг траков и выматывающую душу тряску в разряд обычного, фонового неудобства. Приятства в жизни они не прибавляли, но думать не мешали. А думы были куда как невеселые. Страшные были думы. До ледяного пота страшные. До сих пор война - да и довоенное течение жизни - развивались вродь-как по известному со школы еще, по привычному сценарию. Сообщение ТАСС от 14 июня - может и не слово в слово, но тон тот же. Типа, провоцируют злобные британцы, "Англичанка мутит". Двадцать второе июня - Левитан в полдень, а за ним в четыре часа Сталин, "Братья и сестры", "вероломное нападение", "Враг будет разбит, победа будет за нами". Хотя там, "дома", говорил вроде как Молотов... А потом - "От Советского Информбюро", толпы у репродукторов, наши войска выдвигаются к границе, чтобы дать агрессору отпор. И с отпором точно так же не заладилось - за время учебки Минское и Львовское направление сменились Смоленским и Киевским, неизбежные различия в деталях проходили, видимо, на таком уровне, до которого Андрей дома не доходил. Впрочем, результат есть результат - сроки выхода немцев к означенным Смоленску и Киеву соответствовали.

И вот то ли количество, согласно марксистско-ленинской философии в качество перетекло, то ли какой-то неучтенный фактор сработал - ход войны поломался, причем - резко. И ничего хорошего это не сулило. Насколько Андрей мог помнить, оборона на кратчайшем пути к Москве даже в октябре-ноябре сорок первого не смогла сдержать Гудериана, а уж в начале сентября... И самое-то паршивое - этот слом хода войны, который при раскладах сорок первого - что тех, что этих - вполне мог стать критическим, повесить было не на кого окромя него самого - бывшего веб-дизайнера, а ныне командира быстроходного танка "БТ-7" с 15-миллиметровой броней да пушкой-сорокапяткой системы "прощай, Родина" с перекаленными бронебойными снарядами в боекомплекте.

Как он ликовал, когда его выслушали. Какие картины проносились перед его мысленным взором - Мудрый Сталин Отдает Самый Правильный Приказ - и в бессильной злобе толпы настроившихся на легкую победу нибелунгов штабелями ложатся под стремительными танковыми атаками Полностью Готовой К Войне Красной Армии... Дурак был, что говорить. Даже тесное столкновение с предвоенной реальностью особо не отрезвило. А если подумать - три четверти рабочих на его же довоенном заводе. Образование "четыре класса, пятый коридор", причем с четырьмя-то еще и с руками отрывали. Хорошо уродам разным там, в далеком послевоенье, танчики считать. Ну да, ежли по головам, в смысле, по башням считать - за два десятка тысяч будет. А исправных из них? А за рычагами кто? В крайнем (слово "последний" на войне - жесткое табу, хотя чуял афедрон - сейчас оно было куда как к месту) - так вот, в крайнем переходе всего-то на три десятка кэ-мэ больше трети танков вылетели из общей колонны из-за раздолбайства мехводов. А то и рабочих, что эти самые танки клепали. Двое суток отставших ждали. А две тридцатьчетверки вообще на буксире приперли - коробки к Дальним Гребеням полетели. И это еще "Штуки" фрицевские на них своего неблагословного внимания не обращали.

Ну вот, полюбуйтесь, как накаркал - стоят, родимые. Через поднятую передовыми машинами пыль проступил силуэт застывшей на правой обочине тридцатьчетвеки из первого батальона. Экипаж задрал жалюзи, пара обтянутых комбезом задниц торчит из масляных потрохов моторного отсека, еще двое общаются - за ревом собственного движка не слыхать, но по жестикуляции - окромя мата разве что предлоги.

И за тем же ревом дизеля невозможно было услышать раздавшийся откуда-то слева хлесткий выстрел, просто "БэТэшка" идущего впереди комвзвода дернулась, вильнула влево-вправо и вписалась в корму тридцатьчетверки.

Говорят, секрет стойкости и мастерства самурая - в том, чтобы заранее считать себя мертвым. Тогда левые мысли о бренном не отвлекают от правого дела. Андрей находился в схожем состоянии уже месяцев восемь, так что подсознание само толкнуло его вниз, в темноту башни. Рации не было, сигнал флажками за пылью не увидать - все едино. Давид, получив тычок сапогом по левому плечу, среагировал верно, рванул фрикцион, танк прыгнул влево, обойдя сцепишиеся массы металла и рванулся к перелеску, окрасившемуся неяркими вспышками пушечных выстрелов. "Давид, гони! Мамин, осколочный!" - прицелился куда-то в район вспышек, пальнул. Фонтанчик разрыва встал слишком близко, второй снаряд - через целую вечность, пять секунд - ушел в кроны деревьев. Хотя разницы не было - ну и попал бы. Это были не пушки - серая масса в трех сотнях метров среди кустов ничем кроме танка быть не могла. "Бронебойный!" - лязг замка - "Короткая!" - танк замер на секунду - выстрел -мимо! "Бронебойный!" - лязг потонул в гулком звоне, рвущем перепонки даже сквозь шлем, но вроде жив и он сам, и машина, видно, прошло по касательной - "Короткая!" - выстрел - искра на сером лобовике лишь на миг опередила вспышку на срезе вражьего орудия - немец тоже нервничал, снаряд прошел стороной - "Бронебойный!" -"Короткая!" - танк тряхнуло, встал он среди редких кустиков как-то сразу, но это было неважно, пушка выплюнула полтора килограмма стали - и то ли сталь была лучше, чем до того, то ли попал удачно - вражина тоже дернулся, его повело, следующий снаряд Андрей воткнул в подставленный борт, Давид по переговорнику орал, что движок накрылся, ошалелый Мамин закинул в пушку еще снаряд, первый фриц уже разгорался, доворот башни, второй панцер палит куда-то правее, в бочину ему, в бочину - вроде, попал - и тут их приложило качественно. "Уходим!" - Давид вывалился через так до сих пор и открытый "по-походному" люк - чудо, как жить остался, еврейское счастье, итить, Андрей, рыбкой нырнув вниз, просочился мимо опустевшего кресла и кувырком - в мирное время все кости бы переломал - скатился с брони. "Потерявший себя" Мамин проломился в верхний люк, по броне звонко сыпануло свинцом. Заряжающий окончательно запаниковал, сиганул с брони и ломанулся в сторону дороги. "Ложись, шлемазл! Ложись!" (в стрессовые моменты Давида регулярно пробивало на пятый пункт) - поздно. Очередь достала на бегу, черная фигура сложилась уже не по-живому и рухнула в кусты. Андрей молча дернул Давида за сапог - мозги заклинило, конечно - кто бы его тут услышал, среди боя - и пополз к упавшему. Баки Бэтэшки уже занялись, вернуться и снять пулемет было нереально. Похоже, интерес к ним потеряли, остальная бригада - точнее, то, что от нее осталось, уже успела развернуться фронтом. Мамин успел пробежать шагов пятнадцать. Дышать он уже перестал. Кровавя руки, Андрей достал из-за пазухи убитого белый от потертости наган и слипшуюся пачку документов. Убитого так близко он видел впервые - бывший его командир (и, как он подозревал, опекун) Селиванов умер в тылу, но времени на сантименты не было. Они ужами доползли до ближней к дороге кромке кустиков.

Бой явственно сместился к северу. От их батальона, вооруженного "БэТэшками" остались толко разбросанные по дороге да по неудобице меж дорогой и лесом костры. Но тридцатьчетверки первого батальона держались пока нормально, так что бой явно смещался к северу. Метрах в пятидесяти от них, проломившись сквозь кусты, вылетел на дорогу серый панцер и рванул прочь, в сторону боя. Оба, не сговариваясь, рывком перекатились через дорогу - танкистам явно было не до них. Сзади застучало - пореже чем эмгэшка, автомат. Защелкали винтовки. Пехота. Надо было делать ноги.

...Майор Флеров посмотрел на часы. Серьезной концентрации артиллерии для обеспечения прорыва создать не удалось, даже по семьдесят стволов на километр фронта не наскребли. Но снарядов на пару часов подготовки хватало. Уханье гаубиц справа и слева подбадривало пехоту, но профессиональный артиллерист понимал, что этого мало, мало. Немцы окопались качественно, так, как им не приходилось окапываться с восемнадцатого года. Майора бил мандраж. Его полк еще не принимал участия в бою, даже под Оршей его первую батарею внезапно отозвали с боевых позиций. Затем - вызов в Москву, Кремль, сам Сталин. "Ми, товарищ Флеров, очень рассчитываем на Вас. Ви уж нас нэ подверите...". Что бывает с теми, кто подводил товарища Сталина после такой вот задушевной просьбы, Флеров точно не знал, но догадывался. И закрутилось. Лихорадочное развертывание сразу в полк, минуя дивизион. Боевые стрельбы, тренировки. Перезарядку установки его бойцы теперь проводили с закрытыми глазами за время, втрое меньшее первоначальных нормативов. Флеров понимал, что все это - ради нескольких минут вот этого залпа. И если этот залп не даст нужного эффекта... Тогда останется один выход - стреляться. Майор был к этому готов. Хуже всего, что успех зависел не только от него, но и от тех, кто проектировал и производил установки, которые через пятнадцать минут должны были впервые вступить в дело.

Канонада замолкла, красные хвосты сигнальных ракет устремились в небеса за туманной рощей. Еле слышный вой, доносящийся с севера, для поднимающихся сейчас в атаку батальонов был громовым "Ура". Но здесь, в двух километрах от передовой он был слабым, уязвимым эхом, которое уже рвал на части треск очередей уцелевших при артподготовке немецких пулеметов.

Майор следил за секундной стрелкой. Словно следуя ее движению, все новые и новые очереди рвали слабый отголосок - немцы вылезали из полузасыпаных блиндажей, трясли головами, пытаясь вернуть слух и припадали к прицелам, выцеливая бегущие на них фигурки в рыжих шинелях. Стрелка коснулась цифры "12", майор выдохнул застоявшийся за последнюю минуту в легких воздух и сказал простое и даже, вроде бы, обыденное для военных слово: "Огонь". Одновременно с этим впереди поднялся еще один рой ракет, на этот раз - черного дыма. Там, впереди, с внутренним облегчением подчинившись команде, передовые батальоны залегли, уткнувшись лицами в высушенную последними погожими днями пыль. А из-за спины майора, справа и слева с оглушительным воем и шипением взмыли в небо огненные стрелы. Первый гвардейский минометный полк дал первый боевой залп в своей истории. Подивизионно - первый дивизион - двенадцать машин по двадцать четыре направляющих. Второй такой же - еще двести восемьдесят восемь "эрэсов" - реактивных снарядов, примерно соответствующих по могуществу стапятимиллиметровым снарядам немецкой гаубицы. Третий дивизион - на шасси старых БТ-2, восемь по шестнадцать, сто двадцать восемь ракет. И снова - первый и второй, успевшие перезарядить машины за рекордный промежуток времени. Третий дивизион также принял на направляющие очередной боекомплект, но огня не открыл. Да этого пока и не требовалось. Одна тысяча двести восемьдесят снарядов, рухнувшие на передний край немцев меньше, чем за минуту, не могли бы просто выжечь дотла оборону. Все-таки общий вес залпа был для такого дела сравнительно небольшим. Но моральный эффект... Вновь поднявшиеся в атаку батальоны, с диким ревом преодолевшие разделяющее окопы пространство, вступили на черную от вывороченной почвы и гари землю. Между засыпанных окопов и отдельных фрагментов тел временами попадались раскачивающиеся в трансе или безумно смеющиеся фигуры.

Рыжий фельдфебель с белыми глазами на закопченном до черноты лице опорожнял один магазин МГ-34 за другим в серое от дыма небо. Патроны кончились, и вслед за щелчком затвора стал слышен вопль "Feuerteufels! Feuerteufels!"

Вынести это зрелище было невозможно. Усатый старшина на бегу прошил немца короткой очередью из ППД. Тот завалился навзничь и замер с умиротворенным, счастливым лицом.

Вал пехоты следовал дальше, на флангах переваливались через брустверы окопов тяжелые КВ, сопровождаемые бронированной мелочью, облепленной десантом.

За второй волной пехоты двигались хищные тридцатьчетверки - почти все нового образца, тоже с десантом на броне. Изредка то один, то другой танк останавливался, выпуская один-два снаряда по видимой только им цели. Впрочем, то было в основном так, для проформы. Сопротивление было парализовано огненным шквалом.

Машины полка, уже со снарядами на направляющих, медленно ползли вслед за валом наступающих войск. Бывшее шоссе, обезображенное артогнем, все еще годилось для трехосных "ЗиСов", тем более что заблаговременно подтянутый корпусной стройбат уже споро засыпал образовавшиеся на дорожной насыпи воронки.

Во главе колонны и параллельно ей, справа и слева, двигались тридцатьчетверки N-ской бригады, резерв атакующей армии. Пока им велено было держаться в тылу, оберегая заодно бесценные установки от всяческих случайностей.

Андрей вцепился в крышку люка, стараясь не сверзиться с раскачивающейся на неровностях лунного пейзажа машине. Пыль и дым делали видимость у земли почти нулевой, смотреть следовало в оба. Над лесом слева блеснули крылья. Несколько - десятка полтора, что ли - "Юнкерсов" пытались пробиться к участку прорыва, но были перехвачены неполным полком на "ишаках". Очереди пулеметов рвали синеву. Выше шла своя свадьба - "МиГ"-и и "Як"-и разбирались с прикрытием "худых". Несколько черных полос отмечали последний путь тех, кому не повезло. Кто кого - было неясно, но по крайней мере к ломящемуся вглубь немецких позиций клину "Штуки" не прорвались.

До второго огневого рубежа, рядом с хилой рощицей на бывшей нейтралке, добирались почти полчаса. Небритый младший лейтенант из пешей разведки встретил колонну сразу за линией наших окопов и всю недолгую дорогу до рощицы трясся на подножке головного "ЗиСа". Вдоль дороги сидели и курили группки саперов, кое-где рядышком был свален "улов" - противотанковые "тарелки" и маленькие ящички противопехотных мин. Что будет с забитой под завязку 82-мм ракетами машиной, пропусти саперы хоть один сюрприз - думать не хотелось. Однако обошлось.

На выбранном месте развернулись быстро, но затем дело застопорилось. Как всегда, тормозила связь. Минут десять Флеров нервно курил, стоило хотя бы одному немецкому самолету прорваться к огневым - и фейерверк до неба был бы обеспечен. Но, видимо, фрицам было не до них - шестым чувством майор ощущал, что паника во вражьих штабах та еще. Наконец, координаты были переданы, расчеты закончены. Бог войны - артиллерия, и сегодня именно он, майор Флеров, был Его Пророком. На крыльях взлетающих из-за его спины огненных змей на вторую линию обороны врага рушились смерть и безумие. Причем эффект, несмотря на меньший вес залпа, был даже большим. Наблюдая за валом огня и пыли, закрывшим горизонт в четырех километрах южнее, части немецкой второй линии уже были немного деморализованы. А когда, обогнав русские танки всего на пятнадцать минут, примчался на "Цундапе" обожженный лейтенант, орущий что-то совсем невообразимое, безотказный солдатский телеграф молниеносно привел окопную публику в состояние тягостного ожидания. Надо сказать, ненадолго. Так что огненные зерна упали на хорошо подготовленную и унавоженную страхом почву. Местами - унавоженную в буквальном смысле.

ЗиСы первого и второго дивизионов разворачивались и уходили в тыл следом за пустыми грузовиками. Третий дивизион осторожно продвигался вперед, сопровождаемый десятком трофейных "Ганомагов", по обрез бортов нагруженных ракетами и еще парой со счетверенными установками трофейных же крупнокалиберных МГ-17 в кузовах. Зенитное прикрытие было хиленьким, но больше выделить просто не смогли. Танки бригады по-прежнему следовали рядом - нужды в использовании резерва пока не было.

К запланированной для третьего дивизиона цели вышли только вечером. Железнодорожный узел близ N за сорок с лишним километров от места прорыва немцы просто так оставить никак не могли. Пока установки разворачивались, командиры танков успели покурить по кучкам и обменяться впечатлениями. Зрелище разгрома, отмечающего путь ударной армии, согревало душу, одновременно наполняя ее веселой злостью. "Совсем, уроды, матчасть не учат. На арапа взять хотели. Книжки умные почитали б, что ли... Коленкура там... Про наполеоновский поход!" - комвзвода К. был в мирное время школьным учителем где-то под Мурманском. Мужик был правильный, бывший кавалерист, а впечатление такое, что в танковой башне родился. Начитан был до невозможности. Догрызая сухпай, дружно пришли к выводу, что Гитлеру остров Святой Елены не светит. Два квадратных дециметра под осиновый кол в центре Берлина всегда найти можно. Город большой, Европа, блин.

Андрей щенячьего оптимизма товарищей не разделил, впрочем, погоняло "Кассандра", точнее, "Касандер", его и здесь достало. То ли Давид проболтался, то ли тот же К. эрудицией блеснул - не суть важно. Общий ход войны он комментировал близко к тексту. Это ценили. Даже батальонный особист мер не принимал, хотя кого другого уже давно вызвали бы на задушевную беседу в один конец. Аура, что ли... Короче, с тем, что хребет Адольфу поломать еще придется, согласились все.

Тем временем флеровские ребята закончили копаться с картами, угломерами, буссолями и прочей дребеденью и дали пару залпов по городку, где имели глупость окопаться какие-то движущиеся к Москве и застигнутые на марше немецкие части. Залп в вечернем сумраке смотрелся эффектно, но со стороны немцев эффект был, вестимо, значительно больше. По крайней мере, подходя к городку, насчитали всего две туши подбитых КВ и полдесятка прочих, поменьше. "Ганомаги" все еще были заполнены наполовину. На ночь встали рядом с городком, ощетинившись пушками во все стороны. Мимо стоящих танков всю ночь шла конница, втягивалась в городок, изредка трещали выстрелы.

Все пока что шло гладко. Слишком гладко.

===Другие эпизоды (действие происходит до событий, описанных выше):===

Допрос.

Разговор с товарищем Сталиным.

Мысли товарища Сталина.