Аннотация: 12 глава, целиком. Просьба оставлять комментарии в общем файле. Спасибо.
Глава 12
- "Утратили себя"? - переспросила Камелия.
Любопытство все же пересилило страх, и девушка, решившись, медленно приблизилась к телу fae. Камелия робко жалась к нам - растерянная, пугливо вздрагивающая от каждого шороха. Когда рядом сухо хрустнула переломившаяся ветка, шурша листвой и сорвавшимися ввысь птицами, она спряталась за Нэльвё, отчаянно вцепившись ему в предплечье, да так там и осталась, выглядывая из-за его спины. Отрекшийся, к моему удивлению, терпел это с несвойственной ему выдержкой.
- Когда-то, - помедлив, негромко начал я, - одного-единственного Слова было достаточно, чтобы "низвергать города и поднимать горы". Прежняя, выстроенная еще aelvis, а не людьми, Ильмере пала во мраке Тысячелетней ночи не от пламени, и не от осадных орудий, а от Слов сказителей, ставших по разные стороны в войне. Это было пять тысяч лет назад, когда эра Расцвета только-только пошла на убыль. А еще раньше, в Час драконов, те, кто были до нас, сумели расколоть материк и сковать драконов, погрузив их в сон среди льдов и океанской соли. Драконов, Камелия. Тех самых, чье присутствие искажает мир, заставляя корчиться в агонии, чья безмолвная Песнь порождает в звонкой и тонкой мелодии мироздания диссонансы. Драконов, в чьем дыхании aelvis тают так же легко, бесследно, как утренняя дымка в первых лучах солнца. Они - ничто; воплощенный хаос, вырвавшийся в мир из нижних Граней реальности и враждебный ему по самой своей сути. Все, что мы могли им противопоставить - Слово, как высшее проявление порядка. А теперь? Чего теперь стоят наши слова - обветшалые, утратившие подлинное значение и лишенные власти над всем? Можем ли мы вызвать Словом хотя бы рябь на воде? Прежде почти каждый волшебник был сказителем, а теперь? Я не встретил ни одного, хотя, поверьте, был знаком едва ли не со всеми ведущими чародеями Северы. А я... вы ошибаетесь, если думаете, что я действительно могу то, о чем шепчут старые сказки. Подчинить кого-то своей воле, слышать и слушать ветер... может быть, разбить сад, ключ, бьющий из под земли... даже, пожалуй небольшую скалу. Но горы, теряющиеся в небесах? Сковать драконов, одна Песнь которых лишает любого aelvis сил сопротивляться, бороться, мыслить? Она вытесняет все, взамен даря боль - невыносимую, мучительную, сводящую с ума. Fae слышала Песнь, и что с ней стало? Безумие, ненависть, одна только боль и смерть. Сможем ли мы противопоставить драконам хоть что-то? Мне кажется, нет. Утратили ли мы себя? Да. Кто, в общем-то, такой сказитель? Всего лишь тот, кто слышит Волю. Слышит - и воплощает Ее. Это и есть подлинное волшебство, Камелия. Это, а не потоки манипулирования потоками сил и природных энергий. А сейчас Ее почти никто не слышит, и Она не снисходит ни до кого. Это не врожденное качество, не какое-то мифическое благоволение, а просто умение слушать - и слышать. Так просто - и почти невозможно. Поэтому, да, Камелия. Мы утратили себя, и теряем, с каждым мгновение, все больше. Я даже не уверен, можем ли мы называться aelvis, бессмертными - или уже потеряли на это право?
Тишина, робкой гостей пришедшей с первым моим словом, теперь, когда последний отголосок затих, стала полновластной хозяйкой. Расправила плечи, вздохнула свободно - и, сладко жмурясь, подставляя личико солнцу - закружилась по поляне, приминая легкими шажками траву.
- И что теперь? - неожиданно хрипло спросил Нэльвё, не сводя тяжелого взгляда с fae.
- Что теперь? - слабо улыбнувшись, повторил я. Тишина брызнула переливчатыми искорками-бликами. - Полагаю, будет неплохо, если ты предашь тело fae земле. Она, конечно, не восстанет блуждающей тенью, но и не станет частью чуждого ей леса. Обед отменяется по причине отсутствия обеда: сначала кашу разварили, потом - сожгли, еще и каждый счел своим долгом пнуть котелок. Оно и к лучшему: обстановка все равно, кхм, к еде не располагает. Так что собираем вещи и едем дальше, перекусив что-нибудь на ходу. До того, как совсем стемнеет, у нас еще есть часа полтора-два. Хотелось бы провести их с толком, и прибыть завтра в нис-Эвелон как можно раньше.
- Что, прости? Куда прибыть? - переспросил, точно решив, что ослышался, thas-Elv'inor.
- В нис-Эвелон. Город в Лесу Тысячи Шепотов, - невозмутимо пояснил я.
- Мы же собирались в Зеленые долины... - подала голос совершенно запутавшаяся Камелия.
- Собирались. И собираемся сейчас. Просто теперь мы поедем через Лес, а не в обход.
- Но вы же говорили, что нас туда не пустят!
- Сказителя - пустят, - проскрипел зубами Нэльвё.
- Я желанный гость, а не просто сказитель, - наверное, излишне резко ответил я, среагировав на звеневшие в голосе Отрекшегося раздражение и издевку.
Не дождавшись ответа, я развернулся и молча направился к лошадям.
- Зачем нам в Лес? - окрик Нэльвё остановил меня, когда я уже коснулся поводьев Стрелочки. Пальцы дрогнули, соскользнув с распутываемого узла.
Помедлив, я обернулся к нему и, как бы продолжая незаконченный у озера разговор, ответил:
- Исправлять ошибки.
- Ошибки прошлого исправить невозможно, - не сводя с меня пытливого взгляда, отрезал бессмертный. Напрасно: я не собирался лгать или лукавить. - Ты это прекрасно знаешь. Особенно - таким образом.
- По-моему, исправлять ошибки, которые невозможно исправить, можно только самым невозможным образом, - с улыбкой ответил я, отворачиваясь и возвращаясь к прерванному занятию.
- Бессмысленный набор слов.
- Жаль, если это так.
Стрелочка ткнулась мне в ладонь сначала просительно, потом - укоризненно. Прости, не подумал прихватить что-нибудь вкусное.
Я рассеянно провел рукой по гриве лошадки. И лаконично ответил:
- Я должен сказать Shie-thany, что fae предгорий слышали Песнь, и что драконы проснулись и готовы вырваться на волю.
- Ты думаешь, они сами об этом не знают? - грубо перебил меня Нэльвё.
- О чем-то знают, что-то только предполагают. Голос сказителя - Ее голос. Он разрешит сомнения. А если и без того знают... близится Час драконов. Ни у кого из нас не останется выбора. Особенно у меня. Я не имею права оставаться в стороне.
- А если я откажусь идти с тобой? - с какой-то странной, пытливой интонацией, спросил Нэльвё. Я не видел его лица, и потому не мог понять, с каким выражением он говорил это и чего хотел добиться.
Зато в моем голосе отчетливо звенел лед:
- Тогда ты просто дурак, По сравнению с приходом drakkaris ничто не имеет значения. К тому же, - с мрачной улыбкой добавил я, - ты обязан делать то, что скажу я.
- За это я вас и презираю. Прикрываетесь высокими словами, а на деле всего лишь преследуете свои цели, - выплюнул он с неприкрытым отвращением.
- Ты прекрасно знаешь, что это не желание, а долг, - резко ответил я, раздражаясь на несправедливость и глупость его обвинений. Настолько, что отпустил поводья и обернулся, смиряя его взглядом. - Причем и твой, и мой - раз уж наши дороги так причудливо пересеклись - но продолжаешь спорить. По-моему, тебе претит сама мысли о том, что ты должен подчиняться мне. Кажется, я этого не прошу. И никогда не просил. Поэтому хватит препираться. Я даже готов сделать вид, что возглавляешь нас ты - мне нет до этого дела. Только иди.
Лицо Нэльвё, прежде выразительное, отражающее всю гамму эмоций, обернулось непроницаемой маской.
Ничего не сказав, он направился к своей Стрелочке, даже не взглянув на меня. Его лошадка тихо, как-то жалостливо ржала и топталась на месте, словно чувствуя хозяйское недовольство. Но бессмертный не замечал этого ни пока отвязывал ее, ни когда вскочил в седло и, ударив каблуками, пустил вскачь.
***
- ...до Леса меньше двух часов езды.
Голос - усталый, охрипший за бесконечно-долгий день, вплетающийся в негромкое, уютное потрескивание костра и музыку ночи. Она, таинственная, непостижимая, звучала во всем - или это все звучало в ней? - в этот глухой, полночный час; была самой его сутью. Стоило лишь стихнуть последним отголоскам сказанного, небрежного, брошенного в ночь; стоило молчанию опуститься на плечи, - мягко, неторопливо, точно оброненному чьей-то рукой платку - и стрекот сверчков, шелест листвы под мягкими лапами и ласковыми пальцами ветра, перебирающего непослушные кроны, сплетались в переливчатую мелодию.
Нэльвё рассеянно кивнул. Шальные тени костра с геометрической резкостью и четкостью линий обрисовали острые, угловатые черты лица. Усталость, которую днем еще можно было спрятать за улыбками и смехом, проступила с беспощадной правдивостью. Глаза - не переменчиво-аметистовые, а потемневшие, поблекшие - глядели устало, измученно... так смотрят давно и безнадежно больные.
"Совсем как в нашу первую встречу", - вдруг подумалось мне, и я невольно вздрогнул от этой непрошеной мысли, точно очнувшись от сна. И невольно усмехнулся. Подумать только! Прошло всего несколько дней, а кажется, что мы знакомы давно. Так давно, что и не вспомнить.
- Сколько нам еще ехать? - негромко спросила Камелия. Она сидела по правую рук от меня, чуть наискосок. К ней тени были благосклоннее. Лицо, тонкое, как будто бы всегда удивленное из-за широко распахнутых миру глаз, казалось сейчас безжизненной маской, и только глаза, казавшиеся в огненном сумраке темными, почти черными, лихорадочно блестели. Она казалась восставшей из могилы, чье сердце уже не бьется, а измученная душа жаждет... чего? Мести? Забвения? Покоя?
"Как же выгляжу я?"
И в ответ на мой безмолвный, так и не сорвавшийся с губ вопрос, увидел во всполохах пламени свое лицо, сотканное из охристо-алых языков и вспыхивающих искр, словно нарисованное масляными красками. Черное на золоте - в провалах глаз, вокруг скул, в прорези рта...
...Мне казалось, что мы давно мертвы, но по какой-то глупой причуде, трусости, цепляемся за жизнь, делая вид, что ничего не произошло.
Убегать от себя можно бесконечно долго, пока в боку не поселится колкая, не проходящая боль, дыхание - сухое, горячее, как степной ветер - не раздерет горло. Пока вдруг, сам не зная, зачем, не обернешься и не заглянешь в черные глаза Ночи, в бездонный небесный колодец с искорками звезд, и не увидишь холод и пустоту.
Холод и пустоту в отражение собственных глаз...
Я вздрогнул и торопливо стер с лица липкую тень тревоги. Бисеринки пота, выступившие на лбу, холодили пальцы воспоминаниями о Бездне.
Тревогу... но чью тревогу? И чьи это мысли?
- Все в порядке? - вкрадчиво спросил Нэльвё, странно смотря на меня. Я слабо кивнул, обвел поляну мутным взглядом.
- В порядке... - пробормотал я, еще раз проведя ладонями по лицу. Вымучено улыбнулся и сказал:
- Пойдемте спать?
Нэльвё бросил на меня короткий взгляд. Сгреб пустые уже миски, подхватил котелок и, не обронив ни слова, отправился туда, где ручей тихонько плел тонкую, переливчато-серебристую кудель. Я неловко и совершенно по-дурацки улыбнулся ему вслед. Благодарность, которую я испытывал за то, что он взял на себя эту нехитрую, но хлопотную обязанность, было не описать. По уговору, плескаться в ручье после ужина должен был я, но что-то подсказывало мне, что это не лучшая затея. С меня станется напороться на единственный в округе омут, и если не утопнуть в нем самому, так утопить посуду - наверняка.
Я медленно поднялся и выпрямился, шатко замерев: пережидал дурноту. Наваждение, порожденное мягким шепотом Ночи, пробравшее до костей, выпило из меня все силы и выбросило обратно в жизнь, как сломанную игрушку.
- Мастер Мио!
Оклик Камелии застал меня, когда я наклонился к одной из сумок, где лежали, туго скатанные, втридорога купленные шерстяные одеяла.
Под моим устало-внимательным взгляд Камелия смутилась, и, замявшись, сбивчиво проговорила:
- Я... хотела спросить: долго еще нам до Зеленых Холмов?
Я растерялся, не ожидая этого вопроса. И потому не сразу ответил:
- Думаю, через два-три дня. Точнее нельзя сказать: в Лесу пространство и время ведут себя по-другому; иначе, чем везде. И неизвестно, как быстро Совет согласится принять меня.
- Ясно, - торопливо ответила она, даже не дослушав, и отвернулась, с деланным интересом принявшись выискивать что-то в чемоданчике.
Я немного понаблюдал за ней, но, так и не поняв, что сейчас произошло, только пожал плечами. И, подхватив одеяло, пошел устраиваться на ночлег.
Камелия прошуршала еще с минуту, потом замерла, помолчала и неожиданно заговорила вновь - сбивчиво, торопливо, словно боясь передумать:
- Я... на самом деле... в общем, вы говорили о том, что настоящий волшебник должен слышать...
- Волю, - подсказал я умолкнувшей девушке, смотря на нее с растущим интересом. Она еще больше смутилась, чувствуя мой внимательный взгляд, но не отступилась, продолжив уже тверже:
- Да, Воля. И вот, я хотела узнать... а... как ее услышать?
Я невольно рассмеялся - горько, отчаянно, безнадежно.
- Никак! Я не смогу объяснить, Камелия, - прибавил я, видя ее разочарование. - Я пытался объяснить так часто, так много - но никто так и не мог услышать.
- Но вы же сказали, что может каждый...
- Может. Может, но не хочет - вот и не слышит. Или не верит. А как научить вере? Как научить слышать в ветре не шелест листвы и поскрипывание жернов мельниц, а сказки далеких стран и далеких времен? Как научить чувствовать глубже, слышать - звонче, смотреть - и замечать? Я не знаю, Камелия.
На мгновение мне показалось, что ее глаза блеснули - злостью ли, отчаяньем, или выступившими слезами? - но она почти сразу отвернулась, щелкнула замком чемоданчика и завозилась, готовясь к ночлегу. Я помолчал, не зная, что еще сказать, и в итоге просто бросил все еще сжимаемое шерстяное одеяло на землю - и растянулся на нем, заложив руки за голову и смотря на звезды; на мириады звезд в бездонном небесном колодце.
Давнишняя тишина вновь укрыла нас. Вот уже Камелия давно потушила костер, и свозь редкое совиное уханье и сверчковый стрекот слышались шаг приближающиеся шаги Нэльвё. Он шуршал где-то поодаль, продираясь коротким, но гораздо менее удобным путем напрямик через лес.
Сон не шел. Я лежал и смотрел на звезды, на раскинувшееся надо мной бескрайнее, безводное море, гораздо более глубокое, чем любое другое море. Россыпи звезд, как капельки искристого серебра, сорвавшиеся с кисти художника, усыпали иссиня-черный палантин. Я смотрел, и какая-то тихая грусть заполняла сердце.
Столько лет Ты заставила меня провести в забвении, в бессмысленном и безысходном существовании; лишила всего, что я любил, и последнего, священного права, что у меня осталось - смерти, ничего не объяснив и не дав взамен.
Ты так долго молчала - лишь изредка ветер, вырвавшийся из-под твоей опеки, шептал мне песни - а теперь вновь ведешь меня дорогой сказителя. Зачем?..
Видение за видением, столкновение за столкновением... Да, я хотел обрести Путь; хотел с того самого дня, когда все изменилось, закончилось для меня, но...
Но я не могу понять: чего ты хочешь - Прекрасная, Непостижимая?..
- Если захотеть, и поверить, - вдруг тихо, едва слышно, прошептала Камелия - так, чтобы приближающийся и что-то себе насвистывающий Нэльвё не услышал. - То даже я смогу? Услышать Волю?
Я, еще думавший о своем, вздрогнул. Заколебался, не сразу поняв, что она хочет.
А когда понял, сказал:
- Сможешь.
***
- Мы еще не приехали?
- Нет.
- А когда мы приедем?
- Скоро.
- ...А теперь тоже не приехали?
- Нет, Камелия! - не выдержав, рыкнул я. Задаваемый каждые пять мину вопрос меня уже изрядно достал. - Будь уверена, когда мы приедем, ты узнаешь об этом первой!
- А как я узнаю? А правда, что там можно встретить единорога, даже ясным-ясным полднем? И что в каждом-прекаждом дереве живут лесные девы? И...
- В Лесу нет ни единорогов, ни кругов фей, ни огромных деревьев! - взорвался я, не в силах слушать весь тот бред, который Камелия почерпнула в чаще всего невообразимо далеких от истины людских легендах и теперь вываливала на меня.
Девушка растерянно замерла, нахмурилась и хотела было что-то спросить, но я оборвал ее грубым:
- Я скажу! - и больше с глупыми вопросами она не лезла.
...Точно сказать, где начинается Лес, было невозможно. Он вел себя как капризный ребенок, изнывающий от скуки: путал дороги, незаметно менял направление. Вроде бы, ехал только вперед, никуда не сворачивая, а раскидистый дуб, примеченный по правую руку, вдруг оказался по левую! И этот мшистый, поваленный ветром ствол мы точно проезжали!
По моим расчетам мы должны были выйти к Лесу еще час назад. Я уже начинал нервничать: это все меньше походило на игру, и все больше - на нежеланный визит. Стараясь сохранять видимость спокойствия, я уже почти паниковал, и расспросы Камелии только подливали масла в огонь. Хуже было только молчаливое злорадство Нэльвё. Мы почти не разговаривали после вчерашней ссоры: только перекидывались короткими репликами только по делу. Отрекшийся больше не дурачился и не насвистывал разухабистых и игривых мелодий, не подтрунивали над нами с Камелией по поводу и без и вообще как будто отстранился от происходящего. Но только "как будто". Я кожей чувствовал его насмешливый, чуть лукавый взгляд, а когда оборачивался, читал в нем молчаливое: "Через Лес, говоришь? Ну-ну!". В довершении ко всему, я, напряженно вслушивающийся в каждый шорох и перелив ветра все утро, почти оглох от какофонии звуков и теперь мог не заметить проклятый Полог, пока не упрусь в него.
Но что-то неуловимо изменилось, и прежде сонно-недвижимый воздух - не шелохнув ни веточки, ни листочка - обнял меня теплым, пахнущим цветущими яблонями ветром. Стрелочка остановилась и испуганно заржала.
Не знаю, как звучала песнь Полога для моих спутников - ветром ли, неясным беспокойством, томление в груди или как-то иначе - но они услышали и в нерешительности замерли.
- Надо же, - пробормотал Нэльвё. - Я уже не верил.
Не слушая, я спрыгнул с лошади и, отбросив поводья, шагнул вперед, на укрытую в тени крон поляну. Ветер вновь налетел, захлестнул, закружил - так весело, так радостно, что устоять на ногах было невозможно...
Закружил - и резко стих, будто вспугнутый кем-то.
Тем, кого я ждал.
- Приветствую тебя, Извечный, - почти пропел я на староальвийском, певучем и мелодичном. - Пропусти меня и тех, кто со мной. Меня ждут.
- Кто тебя ждет, elli-e Taelis? - певуче спросил Лес голосом одной из прячущихся в кронах fae. - Мы не видим.
Я, хоть и ждал этого вопроса, все равно вздрогнул, боясь не сказать - услышать ответ, жестокий и беспощадный.
Ответ, с которым, казалось, давно смирился, но который не готов был услышать.
...И дело, конечно, совсем не в Лесе, Совете и драконах.
- Миринэ из дома Ллиэн, - проговорил я так спокойно, как мог, но голос все равно предательски дрогнул на имени. Едва заметно, почти не слышно, но Лес почувствовал... и молчал.
Ответь мне.
"Узнай сам".
Я криво улыбнулся.
Вот как? Сам?
- Путь открыт, elli-e.
Воздух задрожал, завибрировал тысячью шепотов и шепотков, и вновь порыв ветра - уже не сладкого, а нестерпимо горького, как полынь - закружил меня, увлекая за собой. Хотелось забыть обо всем - идти за ним, яснокрылым, свободным, по отмеренной им дороге...
- ...но только тебе.
Я вздрогнул, очнувшись от наваждения.
Нежная мелодия флейты и арфы, играющая в переливах ветра, оборвалась. Вытканный ей путь растаял в размеренном дыхании полдня.
Не мой путь, потому что больше я не один.
- Они со мной, - негромко, со спокойной уверенностью сказал я, выискивая среди гибких теней, мелькающих среди крон, Глас Леса - его Хозяйку и любимицу.
Поляна задрожала зыбким маревом, как наваждения далеких южных земель. Прячешься, зеленовласая?
- Ждали тебя одного.
Голос - легкий, едва слышимый, как летний ветер, гуляющий в кронах, и вместе с тем сильный, стойкий. Голос Хозяйки. Она почтила меня разговором, но почему-то предпочла остаться безликой тенью.
- Не думал, что есть вещи, для которых недостаточно слова elli-e Taelis, - я улыбнулся одними уголками губ. - Я ручаюсь за них, Хозяйка. Впусти нас. Наши помыслы чисты, и Путь ведет в Лес. Ты видишь это.
- Ты привел смертную, elli-e Taelis, - в голосе - ни осуждения, ни укора, только спокойное безразличие и то молчаливое величие, которое есть в каждом слове, каждом движении младших из aelvis, слышащим Волю. Им неведомы чувства и страсти, как неведома свобода. Для них нет "я", только "мы". Мы - и Лес, мы - озеро...
- Она не может войти.
- В ее жилах - кровь aelvis. Это и ее Путь тоже.
- Не все то Путь, что выбрал ты, - сказала она, и в голосе, спокойном и отчужденном, все же прорезались нотки... чего? Укора? Недовольства? Насмешки?
- Не все, - согласился я, и упрямо повторил, несмотря на то, как болезненно вздрогнул от того, что она сказала: - Но это - наш Путь. Пропусти нас, Хозяйка.
Ее ответ разлетелся ворохом осенних листьев и ветром, толкнувшим в грудь, ударившим в лицо. Поляна вдруг дрогнула - и исчезла. Я вновь стоял посреди леса - такого же, ка и всегда. Но теперь в каждом прикосновении ветра слышался его голос и его воля.
Что она хотела сказать, почему противилась? И почему повторила то, чего я больше всего боялся услышать?..
Путь, уже стелящийся передо мной, Путь, в который я действительно поверил - впервые за столько лет! - и на который я нашел силы встать, теперь казался неверным, неправильным.
Почему она так сказала?.. И почему - не первая?
- Так и будем стоять? Что-то не так? - вскинул бровь Нэльвё, обрывая мои внутренние метания. Наши взгляды встретились, впервые за утро. И я внезапно успокоился.
"Нет, - с мрачной, совершенно глупой, но непоколебимой уверенностью подумал я. - Тебе я точно больше ничего не скажу. И вообще... не скажу".
Хорош я, если с Пути меня можно сбить одним словом!
И, вскочив в седло, я первым направил лошадь вглубь Леса.
***
Деревья становились все выше, все старше, и между древних, исполинских стволов теперь можно было проехать вдвоем. Колючий кустарник, цепляющийся за одежду, хватающий за ноги и раздражающий нас этим всю дорогу, почти сошел на нет. То тут, то там огненно-рыжими росчерками взвивались по стволам юркие белки. Непуганые, не знающие людей лани только удивленно склоняли увенчанные рогами головы, посверкивая темными, влажными глазами, не приближаясь, но и не убегая. Птицы, не таясь, сидели на низких, нависающих над лесными тропками ветках. Их звонкие, переливчатые голоса летели вперед, сквозь лес, путаясь в раскидистых кронах и уходя к высоким, невидимым за зеленью листвы небесам.
Нис-Эвелон вынырнул, как и все в Лесу, - неожиданно. Просто вдруг свет, до того мягко льющийся сквозь листву, больно ударил по глазам. Лес расступался.
Я подхлестнул лошадь - и она сорвался с места спорой рысью. Камелия ойкнула, растерявшись, но ненадолго - почти сразу в бойкий топоток летящей по лесу Стрелочки вплелись еще два.
Мы перемахнули через поваленное бревно, пробежали вперед по руслу пересохшего ручья, шуганули так некстати выбравшееся на поляну заячье семейство и скакали, скакали вперед наперегонки с ветром - тоже яростным, смелым, будто и он рвался на волю из жестких тисков деревьев.
Стволы мелькали, слившись в одно сплошное чередование света и тени. Когда мы, наконец, вылетели на обрыв, Камелия восхищенно выдохнула:
- Как же красиво...
И действительно было красиво. Золото дня лилось в долину, которую, как в ладонях, держали горы, потоком чистого света. Белые, чуть розоватые в лучах солнца домишки нис-Эвелона казались диковинными цветами, распустившимися среди зелени и бурных, звонкоголосых рек.
Я приставил ладонь к глазам, пытаясь разглядеть водную дымку Поющих водопадов, низвергающихся с отрогов Лиирских гор, среди которых всегда дрожали, переливаясь, семь радуг.
Поющие водопады... любимое место Миринэ.
- Красиво... - медленно повторил я. Усилием воли оторвав взгляд от светлеющей дали, я тронул поводья, пуская приостановившуюся было лошадь по каменной тропинке, круто уходящей вниз.
- Но ведь это не Лес, - с какой-то детской обидой, точно ее обманули, пожаловалась Камелия.
- Верно. Это нис-Эвелон. - рассмеялся ее детской обиде Нэльвё, подхлестнув Стрелочку и вырвавшись далеко вперед.
***
- Нас никто не встречает, - растерянно сказала Камелия.
- А кто тебя должен встречать? - шутливо поинтересовался Нэльвё. Напускной холод, которым он нервировал меня се утро, уступил место прежней ироничности.
- Ну... мы же - чужие, - не очень уверенно пробормотала она.
- Чужих не пропускает Полог, - раздраженно отрезал я и потянул за поводья, заставляя Стрелочку перейти на другую сторону улицы. Перекрикивания, которыми обменивались Нэльвё и Камелия через меня, мне изрядно надоели.
Девушка умолкла, и в воздухе повисла ленивая, сонная - долгожданная! - тишина. Я подставлял лицо солнцу, щурясь на него, и ночные тревоги и страхи сгорали в его ласковых, но безжалостных лучах.
Впрочем, одна мысль не давала мне покоя и заставляла постоянно нервно ерзать в седле. Как-то Камелия подозрительно умолкла! Что она на этот раз учудила - или пока еще только надумала учудить? Не выдержав, я обернулся.
К моему облегчению, девушка только вертела головой по сторонам. Малявки, игравшие в густых тенистых садах и бегавшие вдоль улицы, отвечали ей такими же любопытными взглядами.
Я криво улыбнулся. Забавно! Сама Камелия, в чьих жилах текла альвийская кровь, выглядела гораздо старше ребятни - хотя, скорее всего, с ними погодка. "Слишком много человеческого", - с каким-то невольным сочувствием глянув на нее, подумал я. Если бы не внешняя взрослость и невыносимо-человеческое воспитание, я бы счел Камелию бессмертной. Та же непоседливость, тот же интерес ко всему и совершенно неописуемое любопытство. Расти она у старших родственников, в Лазурной Гавани, - была бы настоящей aelvis.
Но сейчас в ней оставалась слишком много, безнадежно много человеческого.
- А куда мы едем? - нетерпеливо спросила она, ерзая и едва ли не подпрыгивая в седле, когда вертеть головой ей наскучило. Каблучками она легонько попинывала лошадь, которая никак не могла понять, что хочет от нее юная (и очень странная!) хозяйка и только тоскливо ржала.
- А это надо у Мио спрашивать. По мне, так никуда.
- Я иду туда, - процедил я, - куда меня ведет Путь.
- И куда же он ведет?
Я хотел ответить на его сарказм чем-нибудь не менее едким, но дорога, ложащаяся под копыта пыльной вуалью, вдруг оборвалась.
Путь кончился.
Я вскинул голову и только теперь заметил, что остановился не перед обычным для нис-Эвелона маленького домика с тихим садом. Бледно-розовый, дымчатый и полупрозрачный, словно выточенным из кварца, Дом Шепчущих и Внимающих казался лилией, распустившаяся на озерной глади. А башенки - высокие, утонченные, ассиметричные - ее лепестками.
- Приветствую вас, elli-e taelis.
Вздрогнув от раздавшегося голоса, мягкого и мелодичного, глубокого, как переливы волн в ясный день, я опустил взгляд - и утонул в такой знакомой сини.
- Приветствую вас... Внимающая, - голос не дрогнул, но предательски сел, прозвучав блекло, глухо.
Shie-thany спускалась по мраморным ступеням нам навстречу. Льдисто-голубое платье с завышенной талией обнимало её тонкий стан туманной дымкой. Полупрозрачные рукава, легкие и невесомые, дрожали в такт ветру. Каштановые волосы свободно струились по плечам, оттеняя белизну кожи и легкий румянец. В глазах цвета горечавки, в уголках опущенных губ, в бесконечно усталой улыбке - горечь печали.
- Мы ждали вас. Идите за мной.
Она повернулась вкруг мягко и плавно, с альвийской грацией - текучей, как вода. Платье захлестнулась вокруг ног прибрежной волной, пенно прошелестело по щиколоткам - и потянулось за ней с легким шелестом.
Shie-thany прошла мимо стражей. Холодные и молчаливые, высеченные из мрамора рукой ниери и готовые в любое мгновение сорваться с постаментов и защитить хрупкую Внимающую.
- Только сказитель, - на мгновение остановившись, даже не обернувшись, добавила она, когда вслед за мной к ступеням потянулись Нэльвё и Камелия. - Вас проводят туда, где вы сможете остановиться в Лесу.
Изнутри Дом Шепчущих и Внимающих казался эфемерным, сотканным из света и эфира. Солнце пробивалось через дымчатый кристалл и, рассеиваясь, рассыпалось нежно-лиловой взвесью. Взгляды двойки мраморных стражей жгли спину, и от них - молчаливых, бесстрастных, неприятно-чуждых - перехватывало дыхание, сжимало спазмами горло. Я не мог, не знал, что сказать - как не мог окликнуть ее, выдохнув одно-единственное слово.
Вперед, мимо витиеватых ответвлений коридоров, к темнеющей у противоположной стены двери. Шаги - почти что невесомые, беззвучные, словно не холодный, мертвый камень ложится под ноги, а доверчивая, пружинящая при каждом мхом и палым листьями земля.
Дверь отворилась перед Внимающей - сама, признав госпожу. Скрипнула, качнулась на петлях чуточку нерешительно, капельку задумчиво - и захлопнулась за мной.
Ощущение давящего взгляда, кинжалом вонзившегося между лопаток, отзывающегося болью при каждом шаге, тут же пропало. Не успел я выдохнуть и собраться с мыслями, чтобы что-то сказать, как дремотный воздух всколыхнулся пронзительным:
- Мио!
Миринэ бросилась мне на шею и повисла на ней, поджав ноги. Я несколько раз крутанул ее и осторожно опустил - впрочем, не разжимая объятий.
Shie-thany чуть отстранилась. Заглянув мне в лицо - робко, недоверчиво, как будто смотря на нечаянно сбывшийся сон - и вновь прижалась, выдохнув сбивчивое:
- О, Извечная, Непредсказуемая! Я не верю, что ты жив!
А у меня ноги подгибались от ее взгляда - не горько-измученного, а совершенно счастливого, василькового - и улыбки. Светлой, мягкой, вселяющей надежду... окрыляющей.
Я обнял ее крепче и пошутил, нарушая неловкость чересчур, просто невозможно трогательного момента:
- Прости, что я жив. Ты очень расстроил?
- Да ну тебя! - воскликнула она, отпрянув и гневно полыхнув глазами. Васильковая синь потемнела до ирисовой. - Я ему рада, а он...!
- Он тоже рад, - улыбнулся я. - Даже не представляешь, как.
Взгляд чуть потеплел, но сумасшедшей легкости и бесконечного, безбрежного счастья в него так и не вернулись. Печаль и усталость, ушедшие из него, вернулись с прежней силой и остротой.
- Я думала, что все вы...
Голос Миринэ дрогнул и сорвался. Она отвернулась.
- Я тоже.
- Мне так жаль... Я не могла остаться, не прийти на зов Леса - и бросила вас всех. Тебя, Ленесс... Гиренда и других... Я не могу простить себе этого все минувшие годы. Ты не представляешь, какого жить с этим. И мне стыдно, невыносимо стыдно перед вами, перед тобой...
- Стыдно за что? За то, что ушла, исполняя свой долг? Или за то, что осталась жива? - нервно рассмеялся я. И, видя, что она помрачнела, уязвленная, коснулся её ладони - узкой и холодной. - Не сердись. Тебе ужасно не идет это выражение.
- Что значит не идет?! - вскинулась она.
Я, вскинув руки в знак признания поражения, послушно пошел на попятный:
- Идет-идет! Но улыбка все равно идет больше.
Напряжение, сгустившее ясный до хрустальной прозрачности воздух, дрожащее перетянутой и безнадежно фальшивящей струной, исчезла, и лицо Миринэ озарилось прежней улыбкой.
- Как же я рада! И ты нам так нужен, Мио! Теперь все будет иначе!
От ее светлой и нежной улыбки мне стало горько. Я не мог промолчать или солгать. Не мог даже для того, чтобы не омрачать то обманчиво-радостное мгновение, которое вдруг упало нам в руки сказочным пером синей птицы, и которое вот-вот окажется еще одним сном, прекрасным и жестоким.
Особенно для этого.
- Не будет.
Глухо и пусто.
Слова повисли занесенным над головой клинком.
Улыбка, расцветшая на губах Миринэ, исчезла. И в коридоре, укутанным приятным полумраком, как невесомой серебряной шалью, вдруг повеяло холодом и сыростью.
- Что? - она попробовала улыбнуться, но неубедительно, робко: - Мио, ты же сказитель! Драконы...
- Я знаю, - оборвал ее я.
Миринэ замолчала. Только долго и странно смотрела на меня, будто впервые увидев. И негромко спросила:
- Тогда что не так? Я не понимаю.
"Что не так"? Мне ужасно хотелось рассмеяться, расхохотаться в полный голос, но это было так нелепо и так неуместно сейчас, что я усилием воли заставил себя успокоиться. Но так же просто подобрать слова не мог.
- Миринэ... - медленно начал я, мучительно думая, что ей сказать, как объяснить... И, когда пауза затянулась настолько, что тянуть дальше было невозможно, договорил коротко и беспощадно прямо: - Я больше не сказитель.
- Что за чушь! - раздраженно хлестнула она. - Хватит меня разыгрывать!
- Посмотри на меня! - резко окрикнул я, как всегда слишком легко поддаваясь чужой злости. - Разве ты не видишь, что я больше не волшебник?! Не видишь как жалок мой магический потенциал, едва отличный от нуля?
- Вижу, но я думала, это иллюзия...- начала она растерянно. Прежней раздражение исчезло - но всего на мгновение. Она мотнула головой, словно отгоняя неправильную, чуждую мысль, и оборвала себя. - Нет, не верю! Опять водишь меня за нос?!
- Миринэ!
- Мио! - воскликнула она, притопнув. Ее голос взметнулся, как волна, набрав глубину, силу, но ни на тон не поднявшись выше, - и в неистовом порыве разбился о скалы мириадами солнечный брызг. - Прекрати! Сейчас не до шуток! Отвечай правду - или прокляну!
- О, да, - негромко, с грустной улыбкой будто обращаясь к самому себе, пробормотал я. - В проклятиях тебе нет равных.
- Хоть в чем-то я талантливее тебя, - фыркнула Миринэ. Она по-прежнему хмурилась, но, еще мгновение назад пылавшая яростью, теперь чуть успокоилась. Не сводя, впрочем, с меня пытливого, настороженного взгляда.
- Дело не в таланте.
- А в чем? - против воли заинтересовалась она, смягчаясь. В отличие от большинства мои друзей и сокурсников, питавших к моему таланту здоровый (и временами замешанный на зависти) скептицизм, Миринэ, как Shie-thany, безоговорочно мне верила. Чем я порой беззастенчиво пользовался - вот как сейчас.
- В зловредном нраве, конечно же!
- Мио!!!
Сложно описать, сколько было в этом крике возмущения. Я увернулась от обещанного заклинания и поспешно отбежал на пару шагов. Если остальных я мог задирать безнаказанно (заклинания Корина я успевал расплести, а от Нэльвё - удрать за Грань), то гнева Миринэ справедливо опасался. Она и раньше, в совсем юные года, была прекрасной чародейкой, тонко чувствующей льнущую силу и мечтающий воплотиться ее волей мир. Учились мы одному и тому же, и она отлично знала все уловки, к которым я мог прибегнуть. Поэтому, два уйдя от еще одного диссонанса - невидимого, всколыхнувшего верхние Грани лишь дрожью воздуха, но ударившего по струнам ветра ужасным не-созвучием - я поспешно вскинул руки:
- Сдаюсь!
Миринэ изменилась в лице: так резко, что я испугался. Эмоции, отражающиеся на ее лице, сменялись быстрее, чем я успевал их прочитать. Ужас, неверие, страх, смятение, осознание...
- Так это правда? - ее тихий, едва слышимый голос прозвучал надтреснуто, сломлено. - Значит...
Она не договорила. Замолчала, оборвав себя, и порывисто шагнула ко мне. Легко, едва ощутимо, самыми кончиками пальцем коснулась щеки. Заглянула в глаза, провела по лицу - и прошептала:
- За что?
Бескрайнее море, плескавшееся в ее глазах, тревожно потемнело.
...Провела - и так и замерла, не отнимая руки.
Я осторожно взял ее ладонь в свою.
- Не сейчас, Миринэ.
Еще один взгляд - долгий, пронзительный - и она отвернулась. Отошла на несколько шагов, зябко охватив себя за плечи.
- "Не сказитель"... - прошептала она, и вновь порывисто обернулась. Платье захлестнулось вокруг бурливым водоворотом. В глазах - темнота предгрозового моря. - Мы обречены.
- Но есть и другие...
- Нет, - оборвала она меня с неожиданной злостью. - Никого нет! Мы ищем уже второе десятилетие. Сказителей нет, Мио, ни одного. Это - конец.
- Быть не может. Как вы искали?
- Мы пели песнь. Даже если бы сами elli-e не услышали, Она позвала бы их.
- Я её не слышал.
- Ты ведь больше не сказитель, - неожиданно зло бросила она. И осеклась, увидев, как я бессильно сжал кулаки: - Прости.
- Двадцать лет... - взяв себя в руки, начал я, сменив слишком болезненную для себя тему. - Двадцать лет! Вы так долго знаете о пробуждении драконов и никому ничего не сказали?
- А что нам было говорить?! То, в чем даже у нас нет уверенности: так, смутные догадки? Слова Сумеречных и косвенные свидетельства не могут служить доказательствами. Если бы мы могли сами услышать Песнь... но Сумеречные не дадут нам ступить и шагу!
- Разве у вас не перемирие?
- Да, перемирие, - раздраженно согласилась Миринэ, отвернувшись и бессмысленно, бесцельно сделала два шага, остановившись. И, не оборачиваясь, едко пояснила: - Мы не трогаем их, а они - нас. Сумеречные не верят никому из Зарерожденных. Что мешает отправить на Жемчужные Берега Shie-thany, подговоренных кем-то из Alle-vierry? Только честное слово, а оно уже давно обесценилось ложью. К тому же, предатель среди нас уже есть. Так за чем дело стало? С нас - ответный удар! - горько закончила она.
- Предатель от Сумеречных? - неверяще переспросил я. - Среди Слышащих?..
- Верно, что в час драконов никому нельзя верить.
- Как бы то ни было, - настойчиво повторил я, нарушив тяжелую, давящую, повисшую между нами тишину.- Известите других. Thas-Elv'inor, Alle-vierry, Elv'inor, di-Auerres... Вместе вы найдете сказителя.
Она только покачала головой.
- Не найдем, Мио. Все тщетно, и ты об этом знаешь. Хватит обманывать себя.
- Shie-thany, как всегда, решительны и готовы к действию, - съязвил я, задетый ее последней фразой. О чем тут же пожалел.
- Осторожнее в словах. Помните, с кем Вы говорите, elli-e Taelis.
- Миринэ, - пойдя на попятный, начал я, - Вы действительно заранее опускаете руки. Смирение и выжидание, которых вы придерживаетесь, сейчас неприемлемы - и ты об этом знаешь. У нас так мало времени, чтобы успеть что-то сделать, и так мало шансов! Еще не поздно, просто не может быть поздно! Поверь мне.
- Что мне сказать о твоем приходе? - сумрачно взглянув на меня, спросила Миринэ. Холодно, спокойно, пусто.
Медленно, со степенной текучей грацией, она подошла ко мне - и остановилась рядом, смотря ровно перед собой.