Расстояние от станции метро 'Буревестник' до Калининской проходной заводоуправления казалось небольшим - всего метров двести. Пробежал по Сормовскому шоссе, повернул на улицу Пятидесятилетия победы, и на месте. Независимо от погодных условий, Илья Капустин преодолевал свой путь неспешным шагом за пять-шесть минут. На заводе он работал уже второй год и, признаться, успел прикипеть к новому пристанищу. Профессии менялись словно перчатки, поэтому, два года упорного труда на пятижды орденоносном предприятии, по его меркам, считалось существенным стажем. Работой он был скорее доволен, нежели нет. Конечно, уровень зарплаты оставлял желать большего, но она, во-первых, была 'белой', а, во-вторых, выплачивалась строго пятнадцатого и тридцатого числа ежемесячно. За пару лет Капустин настолько привык, что в эти числа телефон приятно вибрирует в кармане, что не мыслил иного. В такие дни Илья с самого утра находился в приподнятом настроении, предвкушая ритмичное подрагивание вибромоторчика, приятно щекочущее ляжку. Ровно по полудню на смартфон прилетала эсэмэска от онлайн-банка, вселяющая уверенность в завтрашний день и выступающая гарантом стабильности. Казалось, пройдут года, сменится, не раз, модель телефонного аппарата, но строго два раза в месяц в одно и тоже время он будет приятно радовать позитивными сообщениями о пополнении счёта.
От получаемых на предыдущих местах работы конвертиков с наличкой Илья успел отвыкнуть. Несомненно, они тоже радовали, но чаще их содержание разочаровывало. Не вскрывая конверт, он мог на ощупь определить, сколько недодали. Несколько раз даже заведомо выигрышное пари заключал с коллегами, однако выигрыш не покрывал недостачи. Добиваться правды и справедливости в таких случаях было не у кого. Бухгалтерия разводила руками и кивала в сторону кадровиков, те переводили стрелки на гендиректора и, в результате, все концы сходились на собственнике бизнеса. Главный акционер сидел у себя в кожанно-дубовом кабинете на Олимпе и ежемесячно спускал по вертикали распоряжения, чтобы именно менеджеру корпоративного отдела по связям с общественностью Капустину в ноябре недоначислили пару жалких тысяч. С волей богов мириться было можно, но Илье не хотелось. Поэтому он уволился из логистической компании и ушёл в автомобильный бизнес брэнд-менеджером, а затем, в аптечную сеть маркетологом. Но и там конверты оказались белые, а деньги серые.
Что ни говори, а выпускнику политеха претило впустую гробить полученные в ВУЗе знания. Второе высшее образование по специальности 'Организация маркетинговой деятельности предприятия' тоже должно было приносить хоть какие-нибудь дивиденды, но пока не хотело. Как оказалось, Илья всегда ошибочно полагал, что дипломы гособразца просто обязаны кормить их обладателя - прилетать, подобно вороны, к ветхозаветному пророку Илие и приносить пищу, размахивая картонными крыльями. Просто так, лишь за то, что ты весь из себя такой праведный и клёвый чувак. Кто же кого кормил на самом деле, было не понятно. Вопреки его чаяниям, жизнь диктовала собственные правила. Это примерно так же, как с отечественным автомобилем - вроде ты его имеешь, ан нет - наоборот.
Ещё в маркетологическую бытность, через онлайн-сервис по подбору персонала Капустин разместил в Интернете анкету и резюме. Сведения о личных и деловых качествах соискателя болтались по виртуальному пространству примерно полгода. Илья терпеливо выжидал и, под конец, практически распрощался с надеждой, но, спустя некоторое время, на него вышли из дирекции по персоналу машиностроительного завода, предложив должность в отделе маркетинга и стратегического планирования. Звучало это по-генштабовски солидно и ласкало слух кандидата - СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ПЛАНИРОВАНИЕ! На деле всё оказалось гораздо прозаичнее - отечественный военпром очередной раз за свою новейшую историю активно пытался освоить рынок гражданской продукции, и именно на это танкоопасное направление бросили молодое, необстрелянное пополнение, в лице ведущего специалиста Капустина.
Пока Илья топал на работу, его буднично-однообразный маршрут скрашивали районные 'достопримечательности': пахнущие креозотом трамвайные пути и неуклюжее здание заводской конторы, с пристроившимся к ней в нелепой позе машиностроительным техникумом. По дороге Капустина опережали спешащие на работу суетливые прохожие. Не замечая знакомых лиц, кого-то опережал он. В палисаднике возле мехтехникума кучковались кадыкастые студенты, чадящие дешёвыми сигаретами и снисходительно провожающие Илью и ему подобных надменными и зелёными взорами. За пару лет эта картина так примелькалась, что уже не делилась на составляющие, как и вечная грязь с перепаханных автомобильными колёсами газонов под ногами, добавлявшая тёмных мазков к общей безрадостной композиции.
Единственным объектом, на котором всегда сам собой фокусировался взгляд Капустина, являлся бывший дом работников предприятия 'Нефтегаз', высившийся на фоне местной архитектуры маяком или неприступным бастионом. Сам завод и его многочисленные соратники почили в бозе ещё в девяностых, а дом остался. Это был монументальный памятник сталинскому постконструктивизму, отдающий некой античностью: величественные формы советского ампира с характерной аркадной надстройкой на крыше, издалека напоминавшей портик храма из афинского Акрополя. Илье казалось, что в этой миниатюрной копии Парфенона, словно в Элизиуме, навсегда обрели последнее пристанище души ушедших героев эпохи промышленной индустриализации. Из него они безмолвно взирали на оставленное наследие, уже не в силах что-либо изменить в деяниях потомков.
Построенный в конце тридцатых годов двадцатого века по проекту известного горьковского архитектора Яковлева, дом задавал тон всему кварталу, но самое интересное таилось не в его архитектурных особенностях, а в начинке: утром и вечером, в дождь и снег у фасада здания всегда наблюдалось некое оживление, схожее с муравьиной суетой. Люди кучковались группами или торчали в прилегавшем сквере поодиночке, составляя компанию гипсовому Ленину. Страждущие чего-то постоянно выжидали возле витринных окон с вывеской 'Социальная аптека', не иначе, раздачи льготных лекарств. Сначала Илья не придавал этому значения, а потом заинтересовался. Численность групп постоянно менялась, но основные участники оставались прежними: мордатый дядька с львиной гривой волос, без головного убора в любое время года; с ним рядом сухонький дедок с видом опустившегося интеллигента, зажимающий чёрный футляр подмышкой; чуть в стороне, двое вертлявых бомжей и уголовный типаж в потёртых кожаных штанах, отвисших на заднице; пузатый мужичок на тоненьких ножках, понуро присевший на плоский деревянный ящик; парочка дам, с нехарактерной для дам внешностью; наконец, знакомые лица заводских работяг. 'Льготники' выглядели решительно настроенными, а их по-утреннему хмурые лица выражали озабоченность чередой бесконечных социальных реформ, безрезультативных и, определённо, не устраивающих социум. Справа от аптеки располагалось отделение 'Почты России', а слева присоседилась парикмахерская, судя по вывеске, тоже социальная. '- Всё для людей! - поражался Капустин. - Весь спектр услуг: подстригся, побрился, зашёл в аптеку, выпил яда, упаковался в синюю коробку и отправлением первого класса умчался в неизвестность'.
В первый год работы на заводе Илья попал на стихийный новогодний корпоратив. В преддверии праздника его организовали на скорую руку прямо в отделе. Гонцы сбегали до ближайшего магазина, набив пакеты бутылками и снедью, и вернулись с увесистыми кульками. Охранникам на проходной отвели глаза, вручив пузатую бутылку 'Советского' шампанского. Девчонки быстро сервировали нехитрый стол, зашелестели соприкасающиеся в тосте пластиковые стаканчики. Мероприятие скоротечно и незаметно пронеслось, а душа требовала продолжения банкета. Под завершение кто-то из коллег предложил: 'А слабо в 'Рюмочную ? 92' пойти?' Это вызвало дружный смех, но компания разделилась на две половины. Одна утверждала, что озвученная идея является откровенным моветоном, другие обвиняли тех в снобизме. Только Илья оставался в неведении относительно предмета дискуссии. Коллеги разъяснили ему, что упомянутая рюмочная находится в той самой сталинке на улице Коминтерна, мимо которой пролегал ежедневный маршрут ведущего специалиста. Место не менее легендарное, чем предприятие, на котором Капустин работал. В народе капельницу так прозвали в честь машзавода, значившегося во время войны по всем документам под кодовым наименованием 'Завод ? 92'. Он навсегда вошел в историю страны предприятием, опередившим всю гитлеровскую коалицию, вместе взятую, по количеству произведённых пушек, получив за это, к уже имеющемуся ордену Ленина, ещё три госнаграды. В глубоко мирное время, в семидесятых годах, на заводское знамя повесили ещё одного 'Ильича'. Теперь пять орденов красовались на всех корпоративных баннерах, и по количеству наград машзавод обогнал даже легендарный ГАЗ имени Молотова.
Разливайка являлась почти ровесницей заводу и в разных ипостасях существовала с момента постройки жилого дома, в котором располагалась. В виде пивного зала или закусочной она, как и орденоносное предприятие, неустанно трудилась над повышением обороноспособности страны - снимала стресс и успокаивала нервы рабочему люду, занятому в нелёгком производственном процессе. Сейчас же, никаких вывесок, позиционирующих заведение в качестве элемента сети общепита, на ней не было. Скорее, словно явочное место из шпионских историй, она конспирировалась под невзрачной вывеской 'Социальная аптека'. Хозяева даже не удосужились дать капельнице привычное уху название - 'Лира' или 'Разлив'. Это и понятно, хорошее место в рекламе не нуждалось, ибо народная тропа к нему и так не зарастала круглогодично. Протоптала её проверенная клиентура, а лишние люди в таких заведениях были ни к чему.
Когда коллеги просветили Илью об особенностях местной топонимики, до него дошла истинная суть шумных пересудов работяг после смены. Их предметом оказались вечные пролетарские ценности:
- Ты куда сейчас, стахановец?
- На 92-й завод - вторая смена начинается!
- Весёлое пенье гудка услышал? Ладно, на проходной увидимся...
2.
В тот предновогодний вечер дружеские прения кончились тем, что Илью сгребли в охапку и потащили в питейное заведение. Капустин и не сопротивлялся, подсознательно он даже испытывал тайное желание, ради эксперимента, опуститься на социальное дно и черпнуть оттуда всей пригоршней, да погуще так, погуще! По крайней мере, именно этим для себя он объяснял эпизодическое приобретение в 'Пятёрочке' лапши быстрого приготовления 'Ролтон' или в кофе-аппарате отвратного на вкус тридцатирублёвого капучино в бумажном стаканчике.
Вообще, Илья был своеобразным человеком. Всю сознательную часть жизни он только и делал, что искал весомые оправдания для своих нереализованных устремлений. Мечтал в детстве стать рок-музыкантом или, на худой конец, писать книжки, но пошёл учиться в Политех. На этот шаг его подоткнули мама с папой. Родители были представителями технической интеллигенции, а наследственность - штука серьёзная. С генетической предрасположенностью к точным наукам шутить не следовало. Всегда хотел научиться играть на гитаре, но осилил лишь стальной музыкальный треугольник. Со спортом был на Вы, хотя и грезил об атлетически сложенном теле. Себя он успокаивал тем, что машиностроителю вовсе не обязательно быстро бегать и уметь подтягиваться на перекладине - лишние энергозатраты. Он бы и второе высшее образование не стал получать, но настояла мама, которая в семье верховодила. Она убедила сына, что в стране, где машиностроение ликвидировано как класс, инженеры-конструкторы не нужны, а профессия менеджера, в условиях свободного рынка, более востребована. Жизнь отчётливо подчеркнула, своим ходом, мамины заблуждения и в первом, и во втором случае.
Став постарше, Илья очень быстро начал уставать от бремени ответственности, которое на него ежедневно взваливала самостоятельная жизнь без материнской опеки. Порой испытывал жгучее желание отрешиться от всего и уйти в запой, но боялся похмельного синдрома - чересчур болезненно он его переносил. А ещё, душила жаба тратить деньги на спиртное, так как их вечно не хватало. Погрязнуть в огульном бля*стве тоже хотелось, но не представлялось возможности. Опять же, как он считал, по причине недостаточности средств на женщин. Друзья резонно замечали, мол, деньги-то тут при чем? Тогда Илья изворачивался, указывая на отсутствие в его окружении нормальных баб, которым претят взаимные обязательства. Приятели парировали: 'Ты рынок-то вообще исследовал? Ты же менеджер и маркетолог, оглянись вокруг!' Наконец, он приводил железный аргумент, сетуя на то, что является любящим мужем и примерным отцом. Друзья укоризненно качали головами: 'Пиз*ить вы горазды, батенька!'
Истинные причины нерешительности крылись в другом - они носили, скорее, медицинский характер, а не социальный. На самом деле Илья рос патологическим лентяем, и к зрелому возрасту 'заболевание' перешло в хроническую форму. Диагностировал он у себя этот ментальный недуг, когда пяти лет от роду без помощи взрослых попытался надеть колготки. Засунув в одну штанину сразу обе ноги, он не удержался и с шумом упал на пол. Сначала маленький Илюша некоторое время извивался, в попытках высвободить конечности, как пресмыкающийся в период линьки, но потом оставил эту идею. Застыв в позе мёртвой змеи, пролежал так минут десять, безмятежно разглядывая скопившуюся возле плинтусов пыль, мусоринки в ворсе ковра, бегающую от одного угла глаза к другому каракозябру. Лежал и понимал, что все его потуги тщетны, а валяться на полу он может бесконечно долго. Экзистенциальный транс прервала мама, которая зашла в комнату, поставила сына на ноги и помогла одеться.
С девчонками он встречался исключительно с теми, которые жили поближе. В жёны вообще взял соседку по лестничной клетке. Знания в школе и университете получал строго в рамках учебной программы. Влево-право - ни шагу. Работе уделял ровно столько времени, сколько за неё платили, но на заводе честно высиживал свои жопа-часы. Если к концу рабочего дня чувствовал утомление - значит потрудился на славу. Домой отправлялся с ложным чувством исполненного перед кем-то долга.
С детьми-близняшками он предпочитал проводить время, играя в незамысловатую игру 'Мавзолей': Илья лежал на диване в горизонтальной позе, как Ильич в гранитном склепе, и втыкал в телефон. Часовые Кремлёвского полка - его сын с дочкой, поочерёдно меняли друг друга на посту около драгоценного туловища. Сами дети, к слову, тоже являлись побочным результатом лени. Однажды, кувыркаясь с женой, Илья не удосужился 'зачехлиться', да и, по правде сказать, лень было своевременно выходить из тёплого и влажного лона. Жизнь - штука жёсткая и неосмотрительности не прощает. Она нащупала брешь в человеческой обороне, восприняв отсутствие ОЗК на личном составе противника, в качестве повода к атаке. Стремительным толчком жизнь развила наступление, брошенное точечным ракетно-бомбовым ударом семя проросло, и Миру явились два маленьких человечка.
Привлекаемый тёщей на огородно-полевые работы, Илья старался откровенно закосить от них. Если, все-таки, его и удавалось затащить на дачу, предпринимал максимальные усилия, чтобы этого не повторилось впредь. Копал не глубоко, сорняки не выбирал, землю боронил некачественно. Тесть молчаливо поддерживал его тихий саботаж, но над ним давлела железная воля супруги. Женщина она была властная и могла единолично ввести в отношении мужа санкционный режим за поддержку сепаратистских настроений.
Прошедшие выборы главы государства Илья провёл сидя в кресле с банкой пива. Нового-старого президента избрали при пассивной поддержке Капустина, который в знак солидарности кивнул головой перед экраном телевизора. Солидарен он был и с вечно гонимым долговязым оппозиционером общероссийского масштаба. Главный борец с коррупцией взирал из бездны медиа-пространства взглядом ботаника, затравленного школьными хулиганами, и молил Капустина и миллионы ему подобных о помощи. А Илья терялся, кому следовало помогать - оппозиционеру или тем, кто в данный момент ему крутит руки? В итоге, по устоявшейся традиции, он принимал единственное верное для себя решение: просто подождать и посмотреть, чем всё закончится. Зачем прерывать эти БДСМ-игрища, доставляющие удовольствие обеим сторонам - и жертве, и истязателям?
На избирательные участки и протестные акции он не ходил принципиально. Убеждал себя в том, что итоги выборов заранее предопределены скрытыми политтехнологиями, а 'майданы' - банальное позёрство. Илья не хотел быть 'как все' и вливаться в мэйнстрим, то есть, выступать частью электората или протестной массы. Получать на руки бюллетень для голосования или по тем же рукам демократизатором от омоновца, значило для него разделять общие судьбы, а Капустин был уникальной личностью! По крайней мере, он сам так считал.
Информацию о происходящем в стране и за её пределами Илья черпал одновременно из нескольких новостных лент в Интернете. Причем, все колонки преподносили её канву диаметрально противоположно, но подобная подача материала Капустину импонировала. Он и сам, казалось, был создан из кричащих противоречий. Его общественно-политические воззрения могли колебаться от праворадикальных до, зашкаливающих разумные пределы, либеральных. Чаще, выражал он их в соцсетях или в виде комментариев на многочисленных форумах. Поддерживая Русскую весну и 'крымскую' тему, осуждал завуалированное участие России в малороссийских событиях. Клеймил позором одесских погромщиков - 'бандеровцев' и активистов евроинтеграции. Одновременно с этим, высмеивал 'ватников' и 'колорадов'. К этой же куче био-мусора относил креативных хипстеров-хомячков, православных байкеров-хоругвеносцев и ряженных казаков-черносотенцев. Был сторонником 'сильной руки', негодуя, в то же время, что 'полицейское государство' губит на корню все зачатки либеральной идеи и общественного протеста.
Картину дополняли его музыкальные и литературные пристрастия. В плэйлисте Ильи мирно уживались ГО и БГ, 'Коловрат' и 'Машина времени', ичкерийский бард Тимур Муцураев и российский антибард Михаил Елизаров. На книжной полке прилепинского 'Саньку' подпирал конформистский томик быковских 'ЖД-рассказов'. Валентин Пикуль любовно обнимал Михаила Веллера, и на все эти полюса грустным, пропитым взглядом взирал Сергей Довлатов. Белое и красное, светлое и тёмное, пшеничная и односолодовый, желательно, за чужой счёт.
3.
С мороза их четвёрка завалились в тёплые объятия 'Социальной аптеки'. Отоварившие свои рецепты посетители, мирно топтались за столиками, принимали микстуру и прочие препараты, назначенные врачами. Провизорша бросила равнодушный взгляд на вновь вошедших и опять уткнулась в газету со сканвордами. Она привыкла ничему не удивляться, да и остальным тоже не было дела до инженерно-технического персонала и специалистов среднего звена оборонного завода, расположенного по соседству. Заведение заполняла разномастная публика, которую роднило явное пренебрежение к какой-либо форме социальной ответственности. Посетители степенно курсировали от столиков к прилавку, возле которого всегда наблюдалось некое подобие очереди. Обстановка в заведении больше напоминала собрание провинциального литературного кружка или представителей культурной богемы - не чувствовалось агрессии и нищеты, присущей подобным злачным местам. Кто-то тихо беседовал, кто-то уже мирно отдыхал на клеёнчатых скамейках, опустив голову на грудь и 'устремив взор на пупок'.
Илья с друзьями заказали по сто грамм и беляшей. Водка, как ни странно, оказалась вполне сносной, беляши, вообще выше всяких похвал. Чуть позже принесли пельмешки, выпили и под них. Во всём, даже в ценах, чувствовалась социальная ориентированность заведения. На стенах висели цветастые репринтные плакаты общепитовского содержания из советского прошлого - улыбчивые бакалейщицы в кружевных чепцах, изобилие блюд и прохладительных напитков. Внутренний интерьер 'капельницы' тоже отдавал чем-то застойным: светлый кафель на стенах и коричневая плитка на полу, прилавки, их содержимое и даже застиранные переднички у продавщицы и разносчицы, весь антураж заведения навевал призрачные воспоминания о давно ушедшей эпохе, которую Илья не застал.
На свет он появился в девяносто втором году - был поздним, единственным и долгожданным ребёнком у родителей, навсегда застрявших в теплых шестидесятых-семидесятых. 'Империя зла' распалась, и они решили зачать наследника в свободной стране. Советский союз и наполнявшее его культурное пространство для Капустина было чем-то сродни Средиземью Толкиена или Вестеросу из 'Игры престолов' - такой же мифологизированный образ, сотканный из цветных витражей и полных ностальгии вздохов старшего поколения. Комикс с чётко прорисованными героями и антигероями, общающимися между собой посредством клубов пара, заполненных диалогами и мыслями.
Черпать объективную информацию об СССР Илье было неоткуда, а к окружавшим его первоисточникам он относился опасливо. С одной стороны - старшие коллеги по работе, вечно вспоминавшие к месту и нет о том, как 'раньше было классно', но их разговоры о советском детстве касались исключительно цен на мороженное и приключений кибермальчика Сыроежкина с Алисой Селезневой. Периодически обсуждались перебои с поставками жвачки, или кто-нибудь делился впечатлениями о первом опыте посещения видеосалона. С другой стороны - предки, которые всем сердцем поддержали в восьмидесятых перестройку, а в девяностых демократию. Прошлое родители представляли сыну исключительно в негативном свете: Сталин - кровавый тиран, вопреки которому 'россияне' вместе с союзниками опрокинули на лопатки фашистскую Германию. Его и гитлеровский режимы - братья близнецы. Сражались на фронте и в тылу не за Родину и Сталина, а за маму, бабушку и девчушку из соседнего двора. Илья недоумевал, неужели одно могло мешать другому или существовать раздельно?
Немногочисленные оставшиеся в живых ветераны Великой Отечественной войны вещали с экранов из года в год пространные заученные наизусть фразы, которые постепенно обрастали мифами, словно дно старого корабля ракушками. Все им традиционно аплодировали, забывая сказанное уже на следующий день, либо перевирая по злому умыслу или недоумию истинную суть слов. Наверное также, в свое время, потомки забыли лихие рейды отрядов Дениса Давыдова, громившего арьергарды неприятеля во время Отечественной войны 1812-го года. Уходят очевидцы событий, уходит и память, остаются только мифы...
Дальше - ещё страшнее. Вместо того, чтобы после войны слиться с демократическим миром в любовном экстазе, наши правители построили Железный занавес. 'Или от нас отгородились 'стеной' как от Белых ходоков?' - В любом случае, колбасы, туалетной бумаги и джинсов не было именно поэтому. Пророков в отечестве существовало всего два - Солженицын и Сахаров. Имелись еще святые, но те были рангом поменьше и в телевизоре о них упоминали реже. В Советском Союзе их совесть томилась в узилище. Стены тюрьмы рухнули и все узрели, что 'король-то голый'! Пророки не вынесли когнитивного диссонанса и представились. Остальным завещали жить, неустанно посыпая голову пеплом и каяться во всём и перед каждым.
Из всего вышесказанного Илья сделал для себя единственный вывод: окружающие пытались скрыть от него истинную правду. Существовал некий заговор 'родившихся в СССР' - франкмасонский кружок, объявивший себя единственным наследником сакральных воспоминаний и показавший последующим поколениям кукиш в виде информационной блокады. В разговорах с Ильёй члены 'тайного общества' акцентировали внимание исключительно на второстепенных мелочах или вообще переводили тему на негодный объект. Наверное, сожалели, что всё профукали и теперь изворачивались всевозможными ухищрёнными способами. А его мама с папой, так вообще утратили дарованный им рай и спали потом по разным кроватям, 'устыдившись собственной наготы'. Поддались на искушение и не сберегли для единственного чада прекрасную страну, в которой все люди гарантированно были счастливы, имели работу и не знали войны. Однажды он напрямую это высказал родителям, безапелляционно упрекнув их в просранном будущем и изгаженном настоящем. Те выдвинутые обвинения проглотили, не в силах что-либо противопоставить сыну в качестве контраргумента. Возможно, просто не подали вида, а на очередной чёрной мессе (литургии, сходке, или как там эти сборища массонские называются?) донесли Верховному гроссмейстеру ложи: 'Парень о чем-то догадывается, но мы за ним присматриваем, товарищ Великий Мастер!'
4.
От навеянных окружающей остановкой мыслей, Капустин погрузился в фантомную ностальгию, но её неожиданный приступ чересчур бесцеремонно прервали фразой, произнесённой вкрадчивым голосом с непривычно воркующей интонацией. Из густого облака перегара в ухо замечтавшегося Ильи выпорхнула грассирующая стайка сизых голубей:
- Здгавствуйте, меня зовут Стас, я - пидагас.
Илья даже подпрыгнул на месте от неожиданного месседжа, шарахнулся в сторону и обернулся. Обращался к нему мужик неопределённого возраста с пропитым синюшным лицом. Ему можно было дать и сорок пять, и шестьдесят. Рядом с ним стояла его неточная копия, только ростом чуть поменьше. Улыбающиеся рты алкашей походили на запорошенные снегом деревянные заборчики, которыми коммунальщики огораживают небольшие придомовые палисадники. Но создавалось впечатление, что штакетник, у этих заборчиков, вандальным образом порушен снегоуборочной техникой.
- А это, мой дгуг Авдей - он гей, - назвавшийся Стасом кивком головы указал на застенчивого спутника. - Молодой человек, вы не могли бы угостить меня и моего мужчину пивом? Мы всю ночь танцевали в ночном клубе...
Находившиеся рядом коллеги чуть сдерживали хохот и слёзы. Они кряхтели и прыскали смешками, зажимая рты ладонями. Судя по всему, сладкая парочка являлась завсегдатаями рюмочной, и местное общество давно свыклось с этими маргиналами. Сам факт их существования в суровых условиях среднерусской возвышенности констатировал, что европейские ценности не чужды русскому народу, но на ментальном уровне, он не готов пока к ним приобщиться полностью. Этому свидетельствовали перманентные бланши под глазами пропойцев, причём, у каждого под левым. Не исключено, что они самостоятельно и поставили друг другу синяки, выясняя непростые аспекты межгендерных взаимоотношений и главенство в паре. Погоды это не делало, находиться рядом с такой публикой для Капустина было зашкварно - 'дырявые' могли, ненароком, и 'законтачить'.
Илья с недоумением уставился на своих коллег, глазами ища в них поддержку. Один посоветовал заказать 'голубкам' кружку дешевого 'Окского', они, мол, и отстанут. Капустин начал было искать разносчицу, но вскоре бросил тщетные усилия и отправился к прилавку сам. Выложил сто рублей, кивнул в сторону европеоидов и сделал заказ. Стас тут же потянулся к налитой кружке, но Авдей влепил ему звонкую оплеуху, показав тем самым, кто доминирующий самец:
- Куда культи тянешь, сучка?!
- Пгости, милый, я же для тебя!..
Илья поспешил вернуться в свою компанию, где приятели ему поведали о том, что Стас с Авдеем являются одной из достопримечательностей, и местные их сильно не обижают. Периодически кто-нибудь, из жалости, угощал убогих пидоров пивом, но чаще давали по шеям. В своё время парочка была известна в медийных кругах, а имена ректальных бунтарей гремели на всю страну. Прославились они в девяностых, когда один из нижегородских батюшек их тайно обвенчал. Чем руководствовался клирик, совершая обряд, история умалчивала. Польстился ли он на мзду, или действовал из убеждений - не известно. Под нажимом СМИ, иерархи разобрали поступок коллеги на уровне синода, батюшку лишили сана и отправили в глухой монастырь на покаяние. Осквернённую часовню, в которой произошло святотатство, раскатали по брёвнышку. Парочка же чувствовала себя прекрасно и преспокойно продолжала тусоваться в пространственно-временном континууме местных клубов - от 'Рокко' до 'Микстуры'. Нижегородская богема, кокс, вискарь, беспорядочный секс, анальное угнетение, тайные симпатии и покровительство со стороны отдельных представителей региональной власти и бизнес-элиты... Вопреки всем законам мироздания и в опровержение теории Дарвина, индивиды чудом не подхватили вич-инфекцию или гепатит, словно насмехаясь, своим образом жизни, над всеми безвременно ушедшими из жизни ЗОЖниками.
Одно время Стас с Авдеем возглавляли некие бизнес-структуры с сомнительной репутацией, больше напоминавшие финансовые пирамиды. Затем мутили обнальный бизнес. Этому сопутствовала их стремительная личностная деградации и физическое увядание. Когда всё, что можно было вынюхать вынюхали, а то, что можно выпить выпили, мужчинки решили рискнуть. Вместо того, чтобы вовремя соскочить с темы, уехать при деньгах в Европу и раствориться в среде себе подобных, захотели сыграть с судьбой 'в очко'. Она восприняла посыл буквально, засадив им по самые помидоры. Ребята оказались не просто геями, а пидарасами по жизни - попытались запустить руку в карман собственной 'крыши'. По излишней самоуверенности 'крыша' крутила через мутные конторы Стаса и Авдея свои бабки. Естественно, на стадии подготовки преступного замысла ребята были схвачены и отхуячены. Их перевели в простые директора фирм, использовавшихся для вывода наличных средств - сфинктральное звено в пищеварительной цепочке серых финансовых схем. Ниже находились только фиктивные владельцы пластиковых карточек, на которые эти деньги перечислялись. Но и в новом статусе Стас с Авдеем умудрились накосячить. В итоге, лишились всего, что не успели прокутить. Наперекор всех понятий, жизнь им оставили, хоть и подпортили и без того пошатнувшееся здоровье. 'Крыша' была милицейской, и стражи правопорядка сжалились над моральными инвалидами. А может, и личные амурные мотивы на то были, кто ж знает? Однако, с тех тёмных времён в приличные заведения нижегородским гей-ветеранам вход был заказан. Их уделом стали бомж-тусовки и привокзальные капельницы.
5.
Первый визит в 'Рюмочную ? 92' для Ильи навсегда врезался в память. С подобными аспектами затасканной подкладки общественной жизни ему не доводилось ранее соприкасаться. Рос и воспитывался он в тепличных условиях, словно судьба берегла мальчика для чего-то особенного. Со сверстниками в детстве драться не доводилось, гопники в заснеженных подворотнях не вытрясали мелочь из Илюшиных карманов, приводов в милицию не имел, армии избежал из-за врождённого плоскостопия. В быту молодой семье помогали родители с обеих сторон, детей, опять же, воспитывали бабушки с дедушками. Жил Капустин моллюском в раковине, изредка выглядывая наружу и беды не ведая.
Илья принялся частенько захаживать в рюмочную - манила его она необъяснимо. Сначала с коллегами, а потом и один, после работы. Периодически на глазах Капустина двери капельницы сами собой распахивались и из них, как из салуна в американских вестернах, вылетало чьё-то тело. С криком подбитой чайки и звуком, напоминавшим падение мешка картошки, оно шлёпалось на землю и безмятежно лежало, ожидая дальнейшей участи. Из капельницы следом выходили двое-трое и принимались безвольно и вяло попинывать поверженного. Потом они же его поднимали с земли, отряхивали, и вся компания возвращалась в заведение. В нерешительности Илья пропускал процессию и просачивался в неуспевшие запахнуться двери. Там он заказывал себе кружку пива и смирненько стоял, потягивая его в сторонке. Ни к кому не набивался в компанию, просто наблюдал за людьми и происходящим.
Капустин ощущал, что испытывает к этому обществу скорее симпатию, нежели брезгливость. Разумеется, сам он никогда бы не опустился до уровня завсегдатаев рюмочной, но в подобных тёплых чувствах не было ничего зазорного. В конце концов, даже былинный Илья Муромец предпочёл голь кабацкую обществу Великого князя Киевского Владимира.
Завсегдатаями рюмочной являлись персонажи, которых Илья ранее видел снующими около заведения. Они, подобно джину из советского кинофильма про Алладина, практически ежедневно торчали в лампе-капельнице. Магнетизм заведения притягивал алко-мотылей ярким светом. Важно было даже не само потребление алкоголя или устранение последствий оного, а Общество, Коллектив! Что характерно, по имени в заведении друг к другу никто никогда не обращался - 'рабы лампы' желали оставаться инкогнито.
Огромных размеров мордастый дядька с седой шевелюрой раньше был известным нижегородским коллекционером. Собирал он всё, начиная от значков, заканчивая редкими букинистическими изданиями и иконами. Свою коллекцию Мордастый давно пропил и теперь являлся просто перекупщиком и кладезем справочной информации. Его стабильно можно было встретить каждое воскресенье в скверике на улице Большой Покровской, напротив здания бывшего Дворянского собрания, где еженедельно собиралось нижегородское общество коллекционеров. Они раскладывали свои лотки и клястеры, что-то оживлённо обсуждали, впаривая друг другу и начинающим собирателям разную жбонь, зимой пили горячий чай и портвейн, а летом тянули пивко. Мордастый же, с важным видом эксперта, ходил по рядам и почтенно со всеми здоровался, заводил разговоры об особенностях контррельефа и оттенках эмали на довоенных знаках 'Готов к ПВХО' или влиянии в семнадцатом веке византийского иконописного стиля на Палехскую школу. Его воспринимали, словно местную достопримечательность, слушали по сотне раз пересказанные им байки, иногда наливали. Все давно привыкли к знатоку, как и к памятнику Якову Свердлову, что возвышался в центре сквера. По будням Мордастый торчал в 'Рюмочной ? 92', а бомжи со всей округи тащили ему на оценку всевозможный хлам: книги и старые потрёпанные игрушки, латунные дверные ручки и щеколды, винтажную одежду и рваные лыжные ботинки. Вещи мало-мальски представляющее коллекционную ценность, он выкупал у нищих за копейки и тут же перепродавал, пристегнув свой интерес. На эту прибавку к скудной пенсии он и жил где-то неподалёку, в итээровских домах.
Рядом с ним, верным оруженосцем, неотступно крутился тщедушный сухонький старичок в берете - уличный музыкант в жанре 'клезмерим'. В прошлом - спившийся преподаватель по классу кларнета Нижегородской консерватории. Из учебного заведения он ушёл не вследствие пристрастия к алкоголю, а по идейным соображениям - в знак протеста реституции церковного имущества. Дело в том, что консерватория располагалась в здании бывшего Архиерейского дома, и губернская епархия положила на него глаз. Началась нудная переписка, подключилась власть, общественность, средства массовой информации. Здание чудом отстояли, а пожилой музыкант посмотрел на этот балаган, плюнул на всё и сделал самый ответственный шаг, к которому шёл всю жизнь - отправился играть на улицу. Играл в своё удовольствие ту музыку, которая никогда не звучала в стенах консерватории. Общественность в рюмочной часто просила его что-нибудь исполнить, тогда клезмер раскрывал футляр, собирал чёрно-серебристый инструмент, прочищал мундштук и затягивал грустный восточноевропейский мотив, полный еврейской тоски.
Лысый мужик с характерной внешностью уголовника, неизменно в кожаных штанах, был то ли перезрелым национал-большевиком, то ли электромонтёром из трамвайного депо, то ли разведчиком, работающим под прикрытием. Личность колоритная, а потому, наряду со всем таинственным, вызывавшая у Ильи неподдельный интерес. Он появлялся всегда неожиданно, под вечер - вбегал в заведение, словно кем-то преследуемый, и аккуратно выглядывал из-за штор на улицу, надеясь срисовать наружное наблюдение. Успокоившись, что 'ног' нет, заказывал сто грамм водки и бутерброд с килькой пряного посола. Килька косилась на него единственным глазом из-под небрежно разбросанных по краюшке хлеба увядших ошмётков зелёного лука, и притворялась диверсантом в маскхалате, застигнутым врасплох доблестным чекистом.
Не выходя из образа нелегала-карбонария, Кожаный ходил от столика к столику и вкрадчиво общался с другими завсегдатаями. О чем-то, с таинственным видом, шептался, периодически проделывал в манере Майкла Джексона, характерное движение рукой в области гульфика, словно проверял надёжность крепления спецаппаратуры. Капустина этот странный тип всегда обходил стороной, как не к месту приспособленный элемент интерьера. Наверное, внешне благообразный вид главного специалиста вызывал у него недоверие. До Ильи долетали только обрывки фраз, произнесённых Кожаным дерзко и на повышенных тонах:
-... Я и говорю тогда этой шкуре: 'Ты ещё не знаешь, какой я жуткий ебака! Эклеры жрать у меня будешь, потрох сучий, а не станешь - штиблетом по еблету! - или, например, - ...Я тебя попишу-покоцаю, падла, кровью ссать начнёшь!..' - и прочее, в том же духе, никак не вяжущееся с загадочным образом рыцаря плаща и кинжала.
Частенько захаживал в заведение и маргинального вида кругленький мужичок с редкими и вечно сальными волосами. Обычно он подолгу топтался возле витрины с закусками, выглядящими парафиновыми макеты из кабинета по кулинарии в учебно-производственном комбинате. Теребя козлиную бородку, пузатый мучительно выбирал между снетками в кляре и бутербродом со шпиком. Что-то бормотал себе под нос и недоуменно качал головой, ведя диалог с самим собой. Пальцем секвестировал в ладони дневной бюджет - горсть звонкой мелочи, выделенной на пропой. В результате заказывал два по сто и разрезанное пополам яичко под майонезом. Среди прочих завсегдатаев, этого типа выделяло то, что он всегда говорил о себе в третьем лице:
- Ну с, чем сегодня закусим с? - Отстань! - Подайте пожалуйста Михаилу Юрьевичу два по сто 'Сормовской' и яйцо с горошком. - А не много ли на сегодня? - Я сам без тебя разберусь! - Может, всё-таки, хватит?.. - звучало это примерно так.
Его нервный диалог происходил с самим собой. Продавщица хранила олимпийское спокойствие и в их внутренний конфликт не вмешивалась. Создавалось впечатление, что метафизический Михаил Юрьевич был в вечной конфронтации с его физическим воплощением. Мужик забирал с прилавка пластиковые стаканчики с водкой, подходил к столику и прежде, чем выпить, подолгу себя в чём-то убеждал, а затем отвергал аргументы, гневно протестуя своему альтерэго. Порой дело доходило и до тихой ругани, но в горячую стадию межличностное противостояние никогда не перерастало. В финале оба, одновременно, опустошали посуду, каждый закусывал половинкой яйца, а потом жертвы расщеплённого сознания выходили из рюмочной с видом старых приятелей, ненароком, раздосадовавших друг друга. 'Иван Иванович' и 'Иван Никифорович' нехотя мирились - им приходилось уживаться в столь тесной оболочке.
Однажды в выходной день Капустин гулял с семьёй по Рождественской улице и повстречал двуединого типа - тот стоял у мольберта, делая наброски скучного городского пейзажа. Илью он не узнал, но обратился к семейной паре:
- Не проходите мимо, молодые люди! Не всегда можно застать члена Союза художников России во время сессии на пленэре. Оцените живопись Михаила Юрьевича. - Перестань хвастаться, гордыня - смертный грех! Ребята, ступайте, не мешайте живописцу работать...
Бывали в заведении также и немногочисленные дамы. Если выразиться точнее, человеческие особи с вторичными женскими признаками. Когда в рюмочную заходил громогласный Мордастый, то, как правило, обращался раскатистым басом к аудитории:
- Что-то я не вижу среди нас прекрасных дам!
- Я дам, милок, только полтишочек закажи, - робко доносилось из затенённого угла.
Это были классические ерофеевские 'женщины сложной судьбы' - маленькие, с одутловатыми синюшными личиками, шамкающими редкозубыми ртами и отрешённым взглядом. Похожие на пластиковых куколок, они сидели смиренно в тёмных закутках, мелькая своими затасканными вязанными шапочками. Иногда алкирии охотно помогали разносчице убирать со столиков объедки и опивки - тихие и доступные пупсики, которых любой мог ради смеха шугануть или обидеть. Социально ориентированные, как и всё, наполнявшее рюмочную.
'Если пропойцы отдают Богу душу, где-нибудь в проссаном подъезде или в кустиках на детской площадке, то в Алкаллу их забирают такие вот кукольные алкирии, - размышлял Илья. - Там за широкими столами продолжается безмерное потребление настойки боярышника и спиртосодержащей жидкости для очистки ванн, под песни Алконостов ведутся нескончаемые битвы на бутылочных 'розочках', а взоры пирующим героям услаждают пленительной красоты бомжихи'.
Конфликты на почве этаноловых противоречий в капельнице происходили часто, но они гасли также стихийно и быстро, как и вспыхивали. Растаскивали дебоширов местные алкирии, выполнявшие, по совместительству, ещё и роль ангелов-хранителей. Противоборствующие стороны уже через несколько минут можно было увидеть выпивающими вместе. Свидетелем серьёзной поножовщины и мордобоя в рюмочной Илье быть не доводилось ни разу, хотя, некоторые представители Общества довольно часто демонстрировали боевые шрамы и хвастались батальными подвигами. Капустин с опаской косился на ветеранов и напрягал слух, чтобы уловить содержание их вербальных мемуаров, постыдно подглядывал за чужой жизнью и подслушивал, примерив на себя роль соглядатая.
Илью не покидало ощущение, что Общество также внимательно изучает его, но не подаёт вида. При этом, косые взгляды он на себе не ловил, в друзья ему никто не навязывался, а единственный пассаж с участием Стаса и Авдея, Илья всерьёз не воспринимал. Общественность не торопилась принять Капустина в свои объятия, признать его за 'своего', или попросту свыкнуться с его присутствием. Как здоровый организм, повстречавшийся с невиданным ранее микробом, обитатели капельницы, коллективным образом, сперва пытались определить, патогенный это вирус или положительная бактерия. Показное равнодушие Илью выбешивало: 'Не должно же быть так, чтобы даже самый неприметный человек не вызывал хоть какое-нибудь любопытство, - размышлял он. - За всё время и закурить-то никто не стрельнул. Обтекают стороной, как ручей камни. Даже голову в мою сторону не оборачивают. Словно сговорились, всё равно... Просто, я для них чужой, да и они мне не родня. В этом вся причина,..' - успокаивал он себя.
Однако, на интуитивном уровне к плодам размышлений примешивались и иные ощущения. До сознания Ильи долетали информационные волны, которые не мог распознать ни один из органов чувств. То ли в результате выпитого, то ли в следствие повышенной восприимчивости, им периодически чувствовалось внешнее давление, исходящее от чьего-то незримого взгляда. Порой казалось, что его окликают, и тогда тело Капустина покрывалось мурашками, а подмышки становилась влажными. Он оборачивался на возглас, но видел лишь непробиваемую пустоту окружающего пространства рюмочной и её бессодержательный неживой взгляд из вне. Такое иногда бывало, когда он подолгу смотрел на своё отражение в зеркале, а отражение - на него. Ощущение реальности размывалось и казалось, что в него вглядывался уже совсем посторонний человек - воплощение зазеркальной пустоты. Силуэт и контуры те же, но под глазами появлялись тени с морщинками, и выражение самих глаз менялось. Будто, по ту сторону стекла, за амальгамой изображение пропустили через множественные светофильтры и предъявили исходнику конечный результат: уголки губ опущены вниз, как у трагического клоуна, лицо искажено в скорбной гримасе. На него взирала измотанная и постаревшая копия - тёмный подбой, стёганый паутинкой трещин, сожалеющий о чём-то, известном только ему. Проекция силилась передать Илье важную информацию, но он не способен был её уловить и расшифровать.
6.
Ежегодно машзавод отряжал колонну демонстрантов на традиционное первомайское шествие трудовых коллективов. Загодя по подразделениям рассылалась разнарядка на количество работников, которым в добровольно-принудительном порядке требовалось присутствовать на мероприятии. От отдела маркетинга должно было идти трое делегатов, в число которых входил Капустин. Колонна автобусов отъезжала от предприятия к месту общего сбора в десять часов, но руководство отдела ошибочно озвучило Илье и его коллегам, что транспорт отходит в восемь. Специалисты приехали на завод к обозначенному начальством времени и теперь топтались у проходной, ломая голову, чем занять образовавшееся окно? К незадачливой троице прибился работник профкома Ярослав - нелепый в своей гиперактивности молодой человек, похожий сразу на всех героев русских народных сказок. В результате напряжённой работы совокупного разума, они пришли к единственному безальтернативному варианту - отправились в 'Рюмочную ? 92'.
Несмотря на ранний час, заведение уже наполняли привычные посетители. Все достойнейшие члены общества сочли своим долгом встретить первый майский день в капельнице. Лица у завсегдатаев сияли приветливостью, у некоторых во внешности и манерах даже проступили черты былой интеллигентности. По старой привычке мужчины поздравляли друг друга с праздником, отвешивали неуклюжие поклоны алкириям - те жеманно ойкали, в смущении отмахиваясь от ухажёров обветренными ручками. Весеннее солнышко пробивалось сквозь пыльные тюлевые занавески, лаская теплом праздный люд. Содержимое пластиковых стаканчиков зайчиками отражалось на глади еще не успевших покрыться липкими пятнами столиков. Илья вытащил мобильник и сделал пару селфи на фоне местного антуража. Одним словом, ничего не предвещало грядущей беды.
Идиллию нарушили кожаные штаны, мелькнувшие чёрной тенью на фоне солнечного утра. Их обладатель, в свойственной ему манере, залетел в рюмочную и тут же метнулся к Капустину. Схватив его под локоть, резко дёрнул к себе и прямо в лицо прошипел:
- Ты навёл, падла?..
Затем он подскочил к продавщице и перекинулся с ней парой чуть слышных кодовых фраз:
-...Подвалили, у входя все четверо топчутся, с минуты на минуту пожалуют!
- По их милости срисовали? - та метнула в сторону заводских испепеляющий взгляд, остановив его на Илье.
Словно по команде, другие посетители резко обернулись и тоже обратили взоры на Капустина - узрели, как упыри с вурдалаками, гоголевского Хому Брута. Илья ощутил себя вуайеристом, пойманным на месте паскудного грехопадения. Его коллеги не подавали вида, что вокруг творится нечто, не вписывающееся в обычные рамки. Они не отреагировали ни на появление мутного типа, ни на то, что стали объектом всеобщего внимания. Просто стояли за столиком и продолжали трепаться на тему предстоящего чемпионата мира по футболу и судьбы, ожидающей российскую сборную. Спокойно попивали пивко и хихикали над посредственными шутками профкомовского массовика-затейника.
Кожаный погрозил Илье кулаком и сделал устрашающий жест, проведя большим пальцем себе по шее. Забежал за прилавок и исчез в дверном проёме, ведущем в подсобку. Так же стремительно растворился во мраке подвала, как и появился.
Передать словами собственное состояние и, в первую очередь, объяснить его самому себе Капустину давалось с трудом. Его буквально кипятком ошпарили и, тут же, окатили ледяной водой. Кидало из жара в холод, из парной в прорубь. Особенно пекло в области правой ляжки, словно тавро поставили на круп. Он машинально засунул руку в задний карман джинсов, куда ранее убрал полученную от продавщицы сдачу, и выудил бумажки наружу. Среди приплюснутых, влажных от пота купюр выделялся клочок инородного тела - обрывок пожелтевшего тетрадного листа в крупную ученическую клетку. Илья развернул, неведомым образом оказавшуюся в кармане, записку и прочёл фиолетовую надпись, выполненную химическим карандашом: 'Уходи отсюда. Тебя здесь не должно быть. Я. 01.V.1941'. С носа специалиста на листок упала капля пота и, тут же, расползлась по клетчатой поверхности синеватым пятном.
Через некоторое время в заведение вошли ЧУЖИЕ. О том, что это были именно ЧУЖИЕ, Илья почувствовал сразу. Снаружи усилился ветер, поднялось облако пыли, запахло надвигающейся грозой. Вошедших оказалось четверо - материальные воплощения лихих архетипов из постперестроечных времён. Мутный мужик в кожаных штанах на фоне этих субъектов уже казался Капустину невинным руководителем детского хора из Дома творчества юных.
Впереди четвёрки вразвалочку шествовал блондин атлетического телосложения в разноцветном костюме Montana - истинно арийский типаж с прямым носом и узкими надменными губами. В пальцах он ловко крутил перекидные зоновские чётки из цветных плексигласовых квадратиков. Второй - поджарый конопатый парень со сплющенным боксёрским носом и такой же приплюснутой головой. Его огненные короткостриженые волосы топорщились ржавым унитазным ёршиком. Рыжий обрядился в варёные джинсы Mawin и пёстрый шерстяной свитер с вышитым слоганом 'Team BOYS fours club'. На веснушчатом запястье 'командного парня' поблёскивал стальной браслет архаичных и дешёвых электронных часов. За ними беспечной походкой следовал яркий представитель одной из северокавказских республик - низкорослый и коренастый, с кривыми ногами, в которых угадывалось борцовское прошлое их обладателя. Чернявый тоже был в непонятного брэнда бесформенном спортивном костюме из мятой синтетики. Такие хламиды Илья видел только на полароидных снимках своих родителей. Завершал процессию долговязый и уже немолодой худощавый мужик с бледным непроницаемым лицом наркомана. На этом мешком висела тёмная тряпичная куртка Golden eagle, на тощих ляжках пузырились шаровары с двухцветными лампасами, а гладкий череп венчала синяя сетчатая бейсболка с надписью 'USA California' - бледный нарик выглядел наиболее пугающе. Вся четвёрка вела себя развязано, а их смех походил, скорее, на лошадиное ржание. Внешность, причёски, манера держаться и, самое главное, окружавшая аура, всё изобличало в них посланцев тёмных сил. Даже местные алкирии, почувствовав дурное, в спешке выпорхнули из рюмочной, от греха подальше.
Чужие по очереди подходили к посетителям и о чем-то интересовались у них. Те делали непонимающие лица или, в знак отрицания, неутвердительно покачивали головами. Когда неместные приблизились к Капустину и его товарищам, Чёрный с жутким кавказским акцентом обратился непосредственно к Илье:
- Эй, Уася, мужик в штанах из кожи знаешь? Он был тут сегодня? Что молчишь, ващпе в уши глухой, язык твой рот глотал?
Илья словно онемел, глядя на задавшего вопрос пришельца хлопающими глазами. Он ощущал иррациональную маскарадность происходящего, но никак не понимал своей роли во всём этом Хеллоувине. Белый стоял чуть в стороне, облокотившись на стойку и испепеляя специалиста презрительным взглядом. Предводитель кодлы внимательно наблюдал за происходящим, не переставая крутить в пальцах мелкоуголовную вервицу.
- Ты что припух, Валера, отвечать будешь? Тебе человек вопрос задал! - с угрожающим тоном вступил в разговор Бледный.
- Я не Валера,.. - только и сумел промямлить Капустин.
- Чооо? - непонимающе протянул Бледный.
- Я не Валера, меня Илья зовут,.. - уже более уверенно выдавил он из себя.
- Какой, нах, Илья?! Залупа муравья!..
Капустин и не успел разглядеть, как с фланга подлетел Рыжий и зарядил ему хлёстким ударом в висок. Одновременно, на руке у Рыжего, часы запищали мелодию 'To Arms In Dixie'. Под однобитные звуки олдскульного американского фолка, ноги ведущего специалиста отдела маркетинга и стратегического планирования подкосились. Илья рухнул на пол, как подстреленный конфедерат под Геттисбергом.
Часть II
1.
'Вот я, вот я превращаюсь в муравья!' - в голове Капустина мантрой крутилась одна и та же фраза из мультфильма 'Баранкин, будь человеком'. И действительно, Илья ощущал глубокую личностную и физическую трансформацию: он то уменьшался до микроскопических размеров, то приходил в свои исходные человеческие габариты, затем, опять становился маленьким, приобретая ранее не свойственную шустроту. С ним вместе огромной диафрагмой сжималась и разжималась окружающая вселенная. Будто со стороны, Илья видел себя в образе муравья, шевелящего коленчатыми усиками. В числе похожих один на другого, бегущим, суетливо перебирая шестью конечностями. В едином коллективном бессознательном потоке хитиновая лавина мирмицинов неслась, подстёгиваемая инстинктом созидания. Каждый что-то волок, подцепив крючковатыми коготками: в разы превышающий размеры муравьиного тельца ствол семидесятишестимиллиметровой пушки, колесо или лафет орудия. Новый член общества обнаружил, что тащит в лапках огромных размеров кульман для черчения, а жвалами обхватил охапку линеек и лекал.
'Вот это единение! - изумился Капустин. - Так и до проктодеального трофаллаксиса недалеко. Ура, скоро жопками срастёмся!..'
Его поток вливался в огромную живую реку, в которой мелькали элементы строительных конструкций, пиломатериалы, станки, турбины и агрегаты. Всё это добро с усердием волоклось к огромному муравейнику, над строительством которого работал трудолюбивый высокоорганизованный суперорганизм - муравьиное общество. Затем кто-то из впереди бегущих повернул к Илье голову и уставился удивлёнными глазами. В выражении лобных лопастей читалось что-то знакомое:
- Капустин, ты совсем охренел, что ли? Колонна твоего отдела построилась давно, а ты в пивной торчишь! Тебе что, голову солнцем напекло? - свободной лапкой муравей шлёпнул Илью по мандибуле, от чего линейки из жвал посыпались на землю. Потом ещё раз и ещё, пока Илья не открыл глаза, сфокусировав зрение на бронзовой оплётке потолочного светильника.
- Поднимайся давай! Вон, всю спецовку изгавнил валяючись. Пивка втихую без нас дёрнуть решил? Не получится, брат. Нельзя коллектив игнорировать! - чей-то незнакомый голос тоном наставника назидательно упрекал его. Пытаясь подхватить подмышки и придать безвольному телу специалиста вертикальное положение, кто-то натужно кряхтел над самым ухом Ильи. От человека пахло одновременно чем-то съестным, машинным маслом и резким парфюмом. С другого бока ему помогали, сочувственно охая на разный лад. Птичьим щебетанием пробивалась и женская речь:
- Илюшка, что с тобой, удар солнечный схватил? Мы тебя все уже с четверть часа ищем!
Капустин обвёл удивлёнными глазами обступивших его людей. Внешность их была незнакомой и несколько странной - как из чёрно-белых ретро-кинолент, но умело колоризированных в цифровом редакторе: круглолицые молодые девчата с пухленькими щёчками, без признаков кричащего макияжа и с простенькими причёсками; прямодушного вида парни, с открытыми и участвующими выражениями на лицах. Кто-то в чистой светлой рубашке, но с изрядно застиранным воротничком и мохрящимися манжетами, на других - либо курточки короткие, либо пиджаки со старомодными, непропорционально острыми лацканами, стоптанные ботинки, мешковатые потёртые брюки и кепки, похожие на приплюснутые резиновые грелки.
Илья слабо ориентировался в происходящем, да и окружающая обстановка претерпела существенные изменения, но он, несомненно, находился в той же рюмочной, только значительно помолодевшей. Кафель на стенах теперь казался свежим, а штукатурка на потолке не успела облупиться, напольная плитка не была забрызгана каплями суриковой краски и измазана окаменевшими лепёшками жвачки. Столы стояли накрытые по-праздничному отутюженными и накрахмаленными скатертями, в гранёные стаканы воткнули подувядшие цветочки мать-и-мачехи, которые двоились, троились в глазах Ильи, или сливались в единый жёлтый сигнал неисправного светофора. На стенах висели портреты, украшенные красными ленточками. Изображены на них были преимущественно усатые и бородатые мужчины. Ленина и Сталина он узнал сразу, а вот в идентификации остальных, имелись некоторые сомнения. За окнами мельтешила массовка, доносился гомон множества голосов, смех и отдалённые звуки играющей гармони.
- Товарищи, дайте пройти, ему скорее на свежий воздух нужно. - Илью аккуратно, под руки, стали выводить на улицу. Он инстинктивно обернулся назад, ощутив на себе пристальное внимание. Из-за своей стойки его затылок сверлила взглядом прежняя продавщица, только теперь не её голове красовался чепчик, отделанный кружевным кантом. Смотрительница заведения будто сошла с довоенного плаката или иллюстрации книги 'О вкусной и здоровой пище'. Когда их взоры встретились, она состроила приторную гримасу, а потом резко набычилась, нахмурив брови. Ещё и многозначительно покивала вслед, мол, я тебя хорошо запомнила, ты мне сразу не понравился.
На улице Илья чуть повторно не упал в обморок от нахлынувших запахов, цветов и звуков, показавшихся ему непривычными. Стоило товарищеским объятиям трудовых рук чуть ослабить хватку, как коленки Капустина задрожали, и его повело по диагонали. Илью тут же подхватили снова, а потом безвольное тело закрутило соломинкой в воронке водослива, бросая из стороны в сторону. Дезориентированного специалиста дружески похлопывали по спине и куда-то тащили, пытались втирать бодрящие и побуждающие к действию призывы. Вслед звучали беззлобные шутки - их нейтральное содержание он улавливал только по добродушным интонациям. Кругом мельтешили красные нераспустившиеся бутоны знамён и колышущиеся ленты транспарантов, и лица, лица, лица, непривычные лица... С боков подпирали чьи-то портреты, плащики, платьица, шляпы, косынки. На немногочисленных грузовых автомобилях двигались агитационное конструкции, преимущественно индустриальной тематики. Деревья вдоль Сормовского шоссе и улицы Коминтерна больше походили на редкие карликовые кустики. Да и сами улицы стали какими-то узкими и пыльными. Захватывало обилие открытого пространства, но настораживало отсутствие привычной рекламы на зданиях. Наляпанная к месту и нет, раньше она резала глаза, теперь же её до боли не хватало. Собственно и здания-то 'зданиями' можно было назвать с натяжкой, скорее, наскоро построенные приземистые объекты, неясного назначения - то ли склады, то ли амбары. А вот дом 'Нефтегаза', как стоял раньше одинокой громадой, так и продолжал выситься утёсом, единственно, выглядел он свежим и нарядным. В остальном, было также по-майски солнечно и тепло.
- Давай приходи в себя, уже. Говорили тебе - кепку надень. Болит голова-то? Небось, когда упал, приложился макушкой крепко? Вон, колонна с КаБэ - нас ждут, пошли быстрее! - кто-то жужжал и жужжал в самое ухо.
Он влился в весёлое скопление разновозрастных мужчин и женщин. Рядом стоящий мужик сунул ему в руку древко с красным полотнищем флага. Потом все одновременно куда-то пошли, и он пошёл. Люди по бокам и поодаль в несколько голосов пели неизвестную ему песню. Его панибратски толкнули в бок локтем:
- Капустин, подхватывай давай. Тебя прям мешком пыльным по голове шлёпнули. Что квёлый какой? Праздник же! Зачем в спецовку вырядился, чудак-человек?..
- Оставьте его, ребята. Он удар тепловой схватил, - ответил за Илью рядом участливый женский голос.
- Голова закружилась от майского солнышка! - от всей души смеялся за спиной ведущего специалиста белёсый детина, походивший на сказочного Иванушку-дурачка и Емелю одновременно.
Людской поток подхватил Капустина и понёс всё дальше и дальше. И без того потерянный специалист окончательно перестал узнавать проплывающие мимо окрестности. Интуитивно понимал, что колонна движется в сторону Центра Сормово, но всё происходившее казалось сном. И точно, впереди уже показались знакомые миражи - парочка модерновых зданий дореволюционной постройки, силуэты которых сиротливо смотрелись на фоне очередной сталинской громады - Дома стахановцев. Надпись на крыше дома звучала, как приговор и диагноз, одновременно: 'Победа коммунизма неизбежна!' Справа от площади высилось ещё одно архитектурное детище Яковлева - гостиница 'Сормовская', с рестораном 'Плёс' на первом этаже. Скоро впереди красным пятном замаячила обтянутая матерчатыми полотнищами трибуна. Донёсся звонкий голос, усиленный громкоговорителем:
- Товарищи, руководство райкома Партии приветствует трудящихся ордена Ленина государственного машиностроительного завода ? 92 и поздравляет коллектив предприятия с Днём Интернационала - Первым Мая! Ура, товарищи!
Участники демонстрации подхватили торжественный возглас и ответили дружным хором.
- Умножим выпуск оборонной продукции тяжелого машиностроения, товарищи! Да здравствует солидарность пролетариев всех стран и победа рабочего класса! - продолжал декламировать с трибуны невысокий полноватый мужчина в френче военного покроя.
Колонна разногласием выдохнула: 'Урааа! Даёшь укрепление обороноспособности! Да здравствует родная Коммунистическая партия! Да здравствует товарищ Сталин!'
- Капустин, что молчишь, совсем хмельную голову напекло? - кто-то остро ткнул пальцем Илью в бок. - Почему не разделяешь ликование народных масс? А ну-ка, хором...
Илья даже не посмотрел в сторону говорившего с ним. Ошалевший от происходящего вокруг, на пределе возможностей голосовых связок он только выдал полный ужаса и отчаяния вопль:
- Мааамааа!!!
- Молодец, - подбодрил его всё тот же вкрадчивый голос, - громче кричи, всё равно не услышит! - почти на ухо и так, чтобы мог слышать лишь Илья, приглушённо добавил незримый товарищ.
От реплики и интонации, с которой её произнесли, у Капустина выступил холодный пот. Обернувшись назад он увидел прежнего обладателя кожаных штанов. Осклабившись, тот скалился фиксатым ртом. Теперь Кожаный был одет в военную форму с петлицами и облачён в портупею. На голове восседала фуражка с васильковой тульей и краповым околышем. Такие фуражки Илья видел на картинках и в кино - в них щеголяли НКВДшники, заметно выделяясь на фоне остальной военной массы.
- Цап-царап! Попался, голубчик. Давай отойдём в сторонку, не будем людям мешать. И лицо попроще сделай - внимание только постороннее к себе привлекаешь. - успокаивающе протянул чекист, не спуская улыбку. - Пошли за мной. Из вида не упускай, но держись на расстоянии. Я, если видишь, сегодня при всём параде. Не нужно, чтобы нас вместе заприметили.
Так они прошли параллельно колонне демонстрантов ещё метров двести. Кожаный отделился от основной массы и свернул в сторону барачной застройки. Он долго плутал по узким дворикам, маяча своей васильковой фуражкой. Всё это расстояние жертва безвольно плелась за ним на ватных ногах, как агнец на заклание.
В небольшом безлюдном скверике Илья застал чекиста сидящим на лавочке. Увидев Капустина, тот приглашающим жестом помахал рукой. Невольно пришлось подойти. Кожаный закурил и протянул пачку с папиросами собеседнику. Илья отрицательно закачал головой.
- Ты, когда бросить успел? - изумился чекист.
- Я и не курил никогда, - промямлил Илья.
- Не курит он... Не пьёшь ещё скажи!..
- Чисто символически, по праздникам, и то, редко, - не к месту ляпнул специалист, в качестве оправдания.
- Редко, да метко! Тебе какое задание дадено вчера, Капустин? Линию поведения мы с тобой отработали полностью, и подходящую легенду придумали. Место встречи я чётко обозначил, три раза проговорили всё! Ты какого хрена в пивной зал попёрся, жарко стало, остудиться решил? Самый ответственной этап операции просрал, сучонок! Общий замысел под угрозу срыва поставил и меня под монастырь подвёл!
- А почему вы со мной разговариваете в таком тоне? - сам не ожидая от себя подобной дерзости, нахохлился и чирикнул Илья.
Чекист выдержал многозначительную паузу, со свистом выдохнул, а потом встал и подошёл к нему вплотную.
- Тебе сегодня, походу, точно башню встряхнуло, - сквозь зубы процедил он, нанеся специалисту короткий, но болезненный удар под ложечку. - Чудить, залупец, вздумал?
От болевого спазма Капустин выпучил глаза и чуть не подпустил в штаны. Лишившись возможности дышать, как пойманный карп, захлопал ртом. Кожаный взял его за плечи, не давая упасть, и усадил на лавку. Кислород стал поступать, боль понемногу отлегла. Красными от слёз глазами Илья смотрел на своего мучителя, силясь подобрать нужные слова.
- За что?.. - всего и смог вымолвить он.
- Было бы за что, убил бы, нахрен! Ты чего, вражина, о правах вспомнил не к месту? Кто тебя надоумил со старшим по званию пререкаться и в дискуссии вступать, а? - он для проформы сделал ещё замах, намереваясь дать Илье затрещину.
Специалист предусмотрительно прикрыл голову руками и сжался в комок.
- Не убивайте!.. - жалобно пропищал он. - У меня дети маленькие и жена беременная...
Тут чекист не на шутку и сам растерялся, придав лицу озабоченное выражение.
- Капустин, ты что, действительно пиз*анулся крепко? - участливо поинтересовался он. - Какая жена, какие, к херам, дети? Ты же холостой! На стороне разве где заделал, по-тихому, что, впрочем, исключено. Мы же твои анкетные материалы дополнительно проверяли ещё на стадии формирования оперативного замысла... Хорош мне голову морочить, артист, бля*ь, выискался!
Хотя, постой-ка, - впал в задумчивость чекист, теперь говоря, как бы, сам с собой, - может действительно есть смысл внести коррективы в легенду? Семейному в доверие к объекту втереться гораздо проще. Допустим, жена у тебя с детишками живёт в Ростове - ты в общежитии заводском пока перебиваешься и готовишь почву, чтобы им в Горький перебраться... Да и несемейный парень двадцати четырех лет от роду вызывает массу лишних вопросов, а женатый, не выбивается из коллектива. В личном деле тебе анкетные материалы поменяем аккуратненько, где нужно подработаем, в оперативном плане.... Надо будет с руководством все нюансы обсудить...
А ты неплохо в роль вошёл, Станиславский. Я даже сомневаться стал в своей профпригодности, засомневался было, что упустили какую-нибудь важную деталь из твоей биографии, - кожаный крепко хлопнул Илью по спине. - Ладно, давай, выкладывай, почему вместо того, чтобы вокруг Хворостина крутиться, ты в пивную попёрся? Что там с тобой стряслось?
Илья виновато глядел на чекиста, не в состоянии удовлетворить его любопытство.
- Извините, я всё забыл, честное - пречестное слово, - только и смог пролепетать он в своё оправдание.
- Какой, к херам, 'забыл'? Ты чего мне ваньку валяешь?! - чуть ли не на крик перешёл чекист. С прилегающей улицы послышалась шумная речь, и он тут же притих, чтобы не привлекать внимание посторонних. - Тебя, что, в больницу прикажешь теперь тащить? - продолжал Кожаный, на тон понизив голос. - Посмотрите, товарищ доктор, у нашего внештатника приступ амнезии. Не найдётся ли у вас таблетки или порошка от головной боли? Нет? А, может, ему просто ёбнуть в ухо? Память-то и вернётся! - и уже было снова замахнулся.
- Я честно ничего не помню, - чуть не плача простонал Илья.
- Ладно, с какого момента не помнишь? Рассказывай всё по порядку, - выдохнул Кожанный.
- Вообще пустота внутри. Вас не помню, какой сегодня день - не помню, кто я - не помню. Память отформатировали!
- Чего сделали? Отфрам..., тьфу, бляха-муха, хорош меня злить, товарищ родной!
- Стёрли, значит...
- Вас - технарей, с терминологией вашей профессиональной, об колено её - неладную, хер поймёшь! Ежели правду говоришь - то ситуация патовая, если не сказать хуже. Начальство за это по голове не погладит. Я ещё - дурак старый, вместо того, чтобы за тобой 'ноги приделать', положился на твою сознательность и подготовку. Битых два месяца с тобой возились, готовили мероприятие по проникновению и всё псу под хвост!
- Кто я, где я, какой сегодня год? Скажите, ради Бога! - взмолился Илья.
- Ты бога-то не поминай, Капустин! Не поможет он нам сейчас - самим думать нужно, как из этой клоаки выбираться. Думать и действовать! Выходить тебе из комбинации сейчас никак нельзя - слишком много на тебя завязано ниточек, сил и средств угрохано. С кем в паре работал, помнишь?
- Не помню, - плаксиво протянул Капустин.
- Хватит ныть, по-бабьи: 'не знаю', 'не помню', 'не виноватая я...' Соберись давай, кукла чёртова! Ты - внештатный сотрудник госбезопасности, а не говна кусок! Ему Родина и Партия ответственное задание поручили, а он сопли распустил и на кулак наматывает. То, что тебе память отхренатировали, может, даже к лучшему! Есть некоторые моменты, которые лучше позабыть, как полуденный сон, - усмехнулся чекист. - Давай начнём всё по порядку. Зовут тебя как?
- Капустин Илья.
- Капустин Илья - не помню ни х*я! Уже лучше. Где работаешь? - продолжал наседать чекист.
- На заводе, вроде...
- Вроде - у бабки в огороде! На каком заводе, кем?
- На машиностроительном, ведущим специалистом отдела маркетинга и стратегического планирования...
- Чего? Сам-то понял, что сейчас сказал, стратег херов. В КаБэ ты работаешь, младшим инженером-конструктором! Дату-то хоть помнишь сегодняшнюю, великую?
- Праздник весны и труда.
- Можно и так сказать, что, в целом, сути не меняет. А год какой на дворе?
- Не помню,.. - понуро промямлил Илья.
- Сорок первый, Капустин, сорок первый!
- Так это, что же, война скоро начнётся? - бледнея, протянул обескураженный специалист.
Чекист молниеносно придвинулся к Илье и зажал его рот ладонью. Он опасливо обернулся, желая удостовериться, что их диалог не мог подслушать посторонний. Руку не убирал долго, пока тот не стал задыхаться:
- Ты чего языком мелешь, дурень, провоцируешь меня? - злобно процедил он. - Кто в окружении Хворостина ещё про войну болтает? Паники мне на заводе не хватало. Отвечай немедленно! - кожаный отвёл ладонь. - Ну, говори, чего молчишь?
Капустин часто и глубоко задышал:
- Да у нас про это каждый школьник знает, - оправдываясь протараторил Илья, силясь справиться с одышкой. - Двадцать второго июня, ровно в четыре часа... - он не успел договорить, как опять получил удар под дых.
Чекист сгрёб его в охапку.
- Вот создание пи*данутое, в Ляхово тебе пора срочно, в Ля-хо-во - в психлечебницу, сгорел на работе, касатик. Не надо было молодого и необстрелянного к заданию привлекать... - досадуя сам на себя, укорялся чекист.
Капустин в это время опять стал приходить в некое подобие сознания.
- Ты кому-нибудь ещё про войну говорил, может, в пивной бредил во хмелю? Вспоминай давай, не молчи! - с пристрастием тряс Илью за плечо чекист.
- Никому ещё не говорил... Видение мне было, когда без сознания в рюмочной лежал, - нашёлся специалист. - Попутал я что-то, гражданин чекист!
- 'Гражданин чекист'!.. - передразнил его Кожаный. - Николай Андреевич меня зовут, если помнишь. И дожил я до своих лет лишь потому, что в бредни таких чиканутых, как ты, не верил. Тоже мне, Иоанн Богослов нашёлся - Апокалипсис от Капустина. Языком о своих 'откровениях' похмельных поменьше трепли. Хорошо мне доложат, а если выше информация уйдёт? С меня потом спросят, как я с чекистскими средствами работаю, их обучением и воспитанием занимаюсь. В общем, слушай меня: Соображаешь ты сейчас хреново, поэтому ступай в общежитие - отдохни там, выспись, а завтра приходи на явочную квартиру. Где она, ты тоже, конечно, не помнишь? Ну так тебе напомнят, чуть позже.
Теперь иди, только оденься поприличнее - вырядился в парусину крашеную, маячишь, право слово, списанный на берег матрос. Правда рубашка, вроде, ничего и ботинки добротные... Где отхватить успел, через профком выдали? - вопрос был, по сути, риторический, Николай Андреевич явно куда-то торопился и сворачивал разговор. Он ещё раз хлопнул Капустина по спине и удалился, не прощаясь.
2.
Только сейчас Илья заметил, что одет в джинсы и такую же куртку из денима. Ладно туфли демисезонные обул, а не кроссовки, как изначально хотел. Он инстинктивно хлопнул себя по грудному карману и наткнулся на прямоугольные формы мобильника. В другом кармане нащупал бумажник с электронным пропуском на завод - всё по-прежнему, как до встречи с 'чужими'. Достал телефон - тот работал, но находился вне сети, и батарея разрядиться не успела. В условиях нынешней реальности и отсутствия мобильного Интернета, сотовый казался не более чем диковинной игрушкой. Илья открыл галерею изображений и обомлел, увидев последний снимок, сделанный утром в рюмочной - на нем он позировал на фоне преобразившихся интерьеров 'Социальной аптеки' и таких-же обитателей разливайки. Пропойцы, окружавшие его, выглядели обыкновенными невзрачными, но опрятными гражданами, никак не походившими на маргиналов. Капустин торопливо выключил сотовый и убрал его обратно в карман.
Голова разрывалась от хаотичных мыслей о нелепости сложившейся ситуации, одна догадка наслаивалась на другую. Мысли метались и с шумом лопались во внутреннем пространстве черепной коробки молекулами, перешедшими в закипающем чайнике в газообразное состояние. Выстроить в логическую цепочку обстоятельства, причины и следствия которых для Ильи складывались непостижимым образом, не получалось.
'Куда пойти, куда податься? К кому пойти, с кем поебаться?..' - стройная фраза из студенческого прошлого всплыла субмариной из глубин подсознания, но и она ничего не решала, а только в чётко концентрированной форме актуализировала насущные вопросы, причём, по приоритетности они располагались в верной последовательности. Межгендерные взаимоотношения были пока не актуальны, а первые две задачи требовалось решать незамедлительно. Каким образом - Илья пока соображал плохо.
С фатальной обречённостью он стал плутать по лабиринту переулков и двориков частного сектора. Погрузившись в раздумья, чуть не столкнулся нос к носу с крепко подвыпившим люмпеном в грязной и, почему-то, вывернутой наизнанку телогрейке. Не по сезону на его голову был нахлобучен зимний треух, засаленной подкладкой наружу. Когда он спросил у мужика, где находится улица Коминтерна, тот неопределённо махнул рукой и выматерился витиеватой тирадой. Илья пошёл в указанном направлении и вскоре понял, что заблудился окончательно - оказался именно в том месте, куда его послал по матушке местный алкаш. Урбанизированный леший, лукавства ради, лишний раз заставил Илью петлять по закоулкам, а собственные непослушные ноги завели куда-то не туда. Окрестности представляли собой сплошные болотистые пустыри с островками из одноэтажных бараков и частым вкраплением покосившихся деревенских избушек. Местность он совершенно не узнавал. Всё своё детство Илья провёл в верхней части города, поэтому Сормовский и Московский районы для него были terra incognita.
Устав от непривычно долгой пешей прогулки, он, наконец, вышел на широкую улицу. Естественно не узнал её, но навстречу попалась пара весёлых девушек. По их виду было очень сложно понять, рано созревшие школьницы это, или молодые студентки. Заметив его ещё издалека, подружайки принялись перешёптываться и беззастенчиво хихикать. Когда Капустин с ними поравнялся и задал вопрос, находится ли он в Московском районе или всё ещё в Сормовском, те вообще разразились звонким хохотом:
- Парень, ты не местный, что ли? - спросила одна из них.
- Почему не местный? - удивился Илья. - Нижегородец, вообще-то!
Это вызвало у девчат очередную бурю смеха:
- Вы, наверное, иностранец, - поинтересовалась другая, - или вернулись недавно из-за границы? - девушки немного сбавили юморной тон и теперь с интересом разглядывали его, словно пришельца, свалившегося с Луны. Они даже незаметно для себя перешли с 'ты' на 'вы'.
- С чего вы это взяли? - удивился Илья.
- Говорите, что нижегородец, Московский район ищете, одеты чудно и, вообще...
Девчонки вели себя так просто и открыто, что Капустину хотелось с ними стоять и подолгу болтать ни о чём. Не флиртовать, распустив павлином хвост, набивая цену, а именно общаться. Они располагали к себе, как старые и добрые знакомые, а во внешности читалось что-то родное, позабытое. Бывают люди, как капельки янтаря, навсегда хранящие в себе частицу солнца - они светятся и дарят тепло окружающим, даже если небо скованно сизыми тучами, а на улице зябко и дождливо. Эти ретро-девицы на него действовали примерно так же. А ещё он настолько свыкся с постоянно окружавшим его безразличием, что проявленный к его персоне интерес, тем более со стороны женского пола, действовал подкупающе.
С другой стороны, предаваться матримониальным грёзам было не время. Илья читал на одном из форумов обширную статью о том, что перед войной всё советское общество было заражено шпиономанией и изобличением 'врагов народа'. Поэтому он осадил свою неожиданную словоохотливость - очутиться в категории тех или других ему сейчас крайне не хотелось. Не покидала мысль: 'А не являются ли встреченные им подруги НКВДшными сексотами, выискивающими неблагонадёжных попаданцев, коим он сейчас и являлся?' Про героев и неудачников, случайно залетевших в другую эпоху или измерение, он много бульварного чтива перелопатил. Но те хоть навыками разными обладали или эпоху знали досконально, до мелочей, а Капустин сейчас ощущал себя профаном абсолютно во всём.
- Нет, девушки, просто вы такие классные, что я решил вам пурги нагнать и понтов на себя напустил. Очень уж вы мне понравились, - неумело выкрутился Илья.
- Я же говорю, странный! - вполголоса сказала одна, обращаясь к другой.
- И вовсе мы не классные! - поддержала разговор вторая. - Мы восьмилетку ещё три года назад окончили, а сейчас в профтехучилище учимся и практику на заводе машиностроительном проходим! А ты чего, Дед Мороз - пургу гнать? - обе опять засмеялись в голос.
- Типа того... Я, на самом деле, на машзавод из Ростова командирован, - соврал он, - заплутал немножко, общагу заводскую найти не могу. А что, Московского района в Нижнем нет, разве? Страж Революции и улица Пятидесятилетия Победы в какой стороне?
- Нижний, Пятьдесят лет победы? - девчата покатывались со смеху. - В Ростове все такие странные? Нижний Новгород уже почти девять лет Горьким называется! Улица Страж Революции - в Кагановичском районе, а Московского у нас нет. И, кстати, кого это мы пятьдесят лет назад победили, разве воевали с кем?
Илья спохватился и понял, что палится на мелочах.
- Голод победили, вроде, в 1892 году, в Среднем Поволжье,.. - растерянно ответил он, так как и сам не знал, откуда в памяти вдруг всплыли эти сведения. 'Опять наговорил кучу несуразностей. Фильтровать базар надо, - запоздало досадовал он, - а то заметут!' - Меня, кстати, Ильёй зовут, а вас?
- Меня Анфиса, - ответила одна.
- А меня Лариса! - вторила следом её подруга.
'Как обезьянку у девочки Веры и крысу Старухи Шапокляк из мультиков, или разбитных сестриц из 'Женитьбы Бальзаминова', - подумал Капустин, но вслух не произнёс. - Так где общежитие-то?
- Мужское - на Калининском посёлке на улице Менжинского, там подскажут. - они рукой показали, куда надо идти.
- А женское? - игриво поинтересовался Илья.
- Ух ты, скорый какой! Не успел приехать, уже клинья подбиваешь, - захохотали девушки. - Освоишься, сам узнаешь. До свидания, может ещё на заводе встретимся!
Они распрощались с ним и пошли своей дорогой, ещё долго оборачиваясь вслед Капустину, о чем-то весело судача. А обнадёженный Илья пошёл в заданном направлении. Даже настроение немного приподнялось. Скоро вдалеке стал различим знакомый греческий силуэт портика на доме 'Нефтегаза'. Очередной раз Капустин подивился тому, насколько разительно отличается окружающая обстановка от привычного ему городского пейзажа: Плотная и вдумчивая послевоенная застройка практически отсутствовала. Редкие четырёх-пятиэтажные дома находились в окружении обшарпанных бараков. Пробираясь по щебёночным и дощатым просекам, Илья тут и там попадал в тупики, кучи строительного и бытового мусора, неряшливые кусты или зловонные лужи. Примерно такие же болотца были практически у каждого барака, рядом с будками уличных нужников. И вонища стояла невыносимая - сказывалось отсутствие центрального водопровода и канализации.
Народу во дворах почти не было. Должно быть, все отмечали Первомай, где-то на стадионах или в парках. Одну из таких спортивных площадок Илья оставил невдалеке, по левую руку от себя. Там было очень шумно и людно, проводились какие-то спортивные мероприятия. Рисоваться среди местных в том виде, в котором он в тот момент был, ему не хотелось, поэтому, он безостановочно шёл к неясной цели. Единственным надёжным ориентиром оставалась сталинка с портиком на крыше. Где-то за ней, в недрах жилого посёлка имени Калинина, спряталась тихая улочка Менжинского и общежитие машзавода. К своему стыду, Илья не знал кто такой этот самый Менжинский, а мог бы и догадаться, учитывая мерещащиеся кругом 'чекистские уши'.
Спустя почти час блужданий, он, всё же, обнаружил на одном из домов табличку с искомым названием. В довоенные времена непротяжённая улица выглядела совершенно иначе - в его реальности, части строений на ней уже не существовало. Пройдя по улице взад-вперёд, Илья стал понемногу ориентироваться. Кое-как сумел переложить увиденную картину на отпечаток воспоминаний и, поразившись, обнаружил, что находится недалеко от Калининской проходной родного завода, через которую каждый день попадал на предприятие. И точно, справа от него высился дощатый забор с витками колючей проволоки поверх. За ним угадывалось здание коммерческой дирекции и дирекции по качеству, в котором ещё до войны располагалось главное конструкторское бюро машзавода. Сейчас здание оказалось другого цвета - красный кирпич ещё не был окрашен жёлтой краской. Главный же вход сохранил свои архитектурные особенности - его украшали шесть округлых колонн. Знакомое в прошлом, или, вернее сказать, утраченном настоящем, трёхэтажное здание самой проходной, построенное только в брежневскую эпоху, естественно, отсутствовало. На её месте располагался длинный одноэтажный барак с примыкающими двустворчатыми автомобильными воротами, а с другой стороны, такими же железнодорожными. Очевидно, барак являлся праотцом заводского КПП. Не было рядом с проходной и намёка, на возведённый в привычной для Ильи реальности православный храм. В сорок первом году Дома культуры 'Победа' тоже ещё не существовало. На его месте находился деревянный клуб под вывеской 'Строитель'. К людям, которые в праздничный день толпились у досугового учреждения, Илья подходить не решился.
Любопытства ради Капустин решил прогуляться вокруг завода и прошёлся по будущей улице 50-летия Победы. Оказалось, что тогда она носила название Красных Командиров и была сплошь застроена однообразными щитковыми и бревенчатыми двухэтажками. Не доходя до заветной сталинки, он уткнулся в длиннющий забор, за которым обнаружил карьер для разработки строительной глины. Это стало для него полной неожиданностью. Илья сдал чуть правее, держась поближе к заводскому забору. Когда, наконец, обогнул его, то с радостью обнаружил, что вышел опять на Сормовское шоссе. Оставив дом-ориентир за спиной, выдвинулся в сторону центральной проходной завода. Здание Высшей школы экономики в то время ещё не построили - на этом месте раскинулся пустырь, зато на привычном ему невысоком здании с прямоугольной колоннадой, предназначения которого он раньше не знал, читалась вывеска 'Отделение ОСОАВИАХИМА Кагановичского района'.
Оказалось, Машиностроительный техникум в сорок первом тоже ещё не отстроили. Вместо него стояла деревянная заводская больница, а вот здание заводоуправления с проходной, известной в народе как 'нулёвка', стояло на своём месте. Спутать его с чем-то было сложно - выступающее крыльцо, опущенное на колоннаду, делало главный вход похожим на капитанский мостик старого парохода. Только в здании теперь, вернее, тогда, размещалось профессионально-техническое училище, а не администрация предприятия. 'Здесь, походу, девчонки и учатся, - отметил про себя Илья' - Он достал мобильник, включил его и сделал несколько панорамных снимков, а потом селфи на фоне ПТУ. И тут Илья услышал режущую уши трель свистка, как на футбольном матче. Со стороны будущей станции метро 'Буревестник' к нему неслись двое в белых форменных гимнастёрках и тёмно-синих фуражках. Что есть сил Илья, с места, рванул в обратную, по уже известному маршруту.
- Стоять! Милиция! - донеслось сзади.
Изнеженному диванным бытом и сидячим образом жизни Капустину оказалось сложно состязаться с тренированными ГТОшниками милиционерами. Он не придумал ничего лучшего, чем спрятаться на территории карьера. Завернул за угол и на время стал невидим для преследователей. Протиснувшись под хлипкими досками забора, тут же скатился в яму с влажными глиняными краями. Поскальзываясь, пополз наверх и притаился в выемке у самой кромки обрыва. За забором послышался топот двух пар кованных сапог:
- Куда он делся? - Илья отчётливо слышал диалог милиционеров.
- В карьере, наверняка, схоронился, - ответил один другому.
- Ты зачем за ним помчался?
- Дык, странным каким-то показался...
- Я в грязь не полезу, иди сам теперь его лови.
- Да хрен с ним, товарищ старшина...
Так Капустин просидел в яме почти минут сорок, пока не отважился выглянуть наружу. Натерпелся за это время страха и постарел на несколько лет. Передумал себе всякого, нафантазировал. И на месте лагерного сидельца себя представил, и солдатом-штрафником, бегущем без винтовки в атаку на вражеские пулемёты, подгоняемый теми самыми постовыми. Ему казалось, что милиционеры могли без суда и следствия пристрелить его прямо в карьере и прикопать, походя - никто бы и не узнал, где могилка главного специалиста Капустина.
Близился вечер и начинало холодать. Измученный, перепачканный в глине Илья пробирался к мужскому общежитию. В том, что у него в общаге имеется койко-место, он не сомневался - должны же были куда-то поселить инженера-конструктора оборонного завода. Как проскочить через бдительного вахтёра, на ум не приходило. Наверняка, здание охраняли вооружённые вохровцы. В кино же показывали, что во всех советских учреждениях обязательно сидели бдительные сычи-вахтёры - замаскированные гэбэшники. А иногда, и вооружённые берданками вохровцы, чтобы выявлять и отстреливать маскирующихся под советских граждан врагов ещё на подступах.
Общагу он нашёл быстро. У входа толпились разновозрастные мужики и курили. Илью заметили сразу, и кто-то окрикнул его по имени:
- Капустин, вот ты где! Ты куда пропал, бродяга? Мы тебя обыскались все. Исчез из колонны и поминай, как звали. Ты чего, грязный-то какой, где изваляться успел? Напился, поди, в одиночку, в честь праздника?..
Илья подошёл, внимательно разглядывая парней. Опять среди них засветилась вечно улыбающаяся белёсая физиономия профкомовского активиста. Остальные были те же самые, что нашли его в рюмочной без сознания - стало быть, его хорошие приятели по нынешней жизни, коллеги.
- Ребята, - начал он им задвигать, - проблемы у меня. Я, походу, память потерял частично, когда головой об пол стукнулся, а ещё все документы в карьере утопил...
- Конец инженерской карьере, раз документы в карьере! - в свойственной манере скаламбурил Ярик (или кто он там был в то время), сам искренне веселясь удачно брошенной фразе. Остальные ребята хранили молчание.
- Тебя зачем в карьер-то занесло? - поинтересовался кто-то.
- Случайно, поссать пошёл, а подо мной земля осыпалась. Я и скатился в самый низ - все документы вылетали из кармана, прямо в лужу. Долго искал и не нашёл ни...
- Другого места нужду справить не придумал? - задал вопрос один из парней - Обязательно на материк поссать захотелось?
- Что делать-то теперь? - с обречённостью в глазах спросил Илья и просительно уставился на парней.
- Ничего страшного, сейчас коменданту всё объясним, а послезавтра документы в кадрах восстановишь. Пошли, Станислав Михайлович у себя сейчас должен быть - недавно только в общагу вернулся, в благоприятном расположении духа.
- И духами женскими по уши пропахши... - опять вклинился заводской юморист.
3.
- Что-же вы, товарищ Капустин, документы теряете? Целый инженер, а всё мальчишество в одном месте играет, - комендант лукаво подмигнул. - Сдаётся мне, на заседании заводского комитета комсомола вас за это пропесочат как следует. Как пить дать, пропесочат, уж будьте покойны! Все люди праздник отмечают, на спортивные и иные культмассовые мероприятия ходят, а вы - по оврагам лазаете...
Внешность коменданта общежития Станислава Михайловича Калюжного показалась Илье отдалённо знакомой. Причем знакомой не с самой положительной стороны. Было в ней что-то невзрачно-посредственное, но, в то же время, и отталкивающее. Догадки свои Капустин списал на то, что все мужчины возрастом за сорок пять, отдалённо походят друг на друга: брюшко выпирает, залысины, некоторая небрежность во внешнем виде, взгляд утомлённый. Спектр проблем у всех примерно одинаков, поэтому и внешность соответствующая. А отталкивающая, потому что в таком возрасте сам Илья мечтал выглядеть Аполлоном.
- Не знаю, не знаю, скоро ли получится восстановить пропуск в общежитие,- продолжал Калюжный. - Он выжидающе смотрел на Капустина, с каким-то гадливым выражением лица, словно взятку вымогал, но не деньгами. Не хватало только жеманного постукивания пальчиком по щёчке, мол, сначала поцелуйчик.
- Чего, вы, не знаете? - начинал выходить из себя Илья, - В чём проблема? На картонный квадратик фото наклеить и печать шлёпнуть, для вас трудность составляет? Ах, да, извините, ещё ФИО вписать. Это же получается труд титанический! - наседал Капустин.
- Вы, молодой человек, не ёрничайте. Представьте себе - титанический! Чтобы наклеить фотокарточку, её сначала нужно сделать. У вас, я понимаю, карточки нет. Чтобы её сделать, нужно сфотографироваться. Чтобы сфотографироваться, нужно на завод попасть. Чтобы на завод попасть, нужен пропуск. Вы его, кстати, тоже потеряли. Чтобы его изготовить... Дальше продолжать?
И тут Илья словно прозрел и под другим ракурсом взглянул на Калюжного. Разрозненные ассоциативные образы слились в единый живой портрет, и перед ним, вдруг, предстал Стас-пидарас! Без сомнений, это был именно он. По началу сбила с толку приличная одежда, причёска и трезвый вид, но в остальном - всё тот же пассивный ЛГБТ-активист. Главное, что выдавало персонажа - подход к людям.
'Как же я сразу не разглядел старого знакомого?! Сюда-то каким образом этот развальцованный пролез?' - изумился Капустин. Илья решил поменять тактику и пойти на риск. Всё равно терять уже было нечего, поэтому он начал атаку прямо в лоб:
- Я вот сейчас возьму и напишу куда следует, что вы меня к мужеложству склоняли. Посмотрим, как запоёте! За анальные похождения с вас в НКВД по полной спросят. На киче таких слабопопых любят. - он ещё и подмигнул заговорщически, мол, знаю я всё про тебя.
Изменения, которые произошли с комендантом, сложно было описать словами: Он втянул голову в плечи и весь ощетинился ёжиком. Покрывшееся мимическими морщинами лицо сжалось в комок, приобретя форму кукиша. Глазки забегали и покраснели от наворачивающихся слёз:
- Вы, молодой человек... Вы, не имеете права обвинять образцового совслужащего в непотребных уголовно-наказуемых деяниях! - выпалил он ломающимся голосом и нервно затряс указательным пальцем. - Тююю, к мужеложству, слова-то какие, энциклопские, используем!.. Я, я, не позволю шантажировать меня, на вас тоже управа найдётся!.. Так и быть, я выпишу временный пропуск, а с отделом кадров вопрос решайте сами! - он судорожно принялся шарить в выдвижном ящике стола. Выудил бланк пропуска и заполнил его, сверившись с жилищным формуляром. Шлёпнул оттиск печати и с плаксивым выражением лица придвинул по столу к Капустину.
- Можно мой формуляр глянуть? - протянул руку Илья.
- Формуляр - формуляром, что на него смотреть? - скривив постную рожу, Калюжный подал ему заполненную форму.
С листочка формата А5 на специалиста взирал он сам - невзрачный, приютившийся в правом верхнем уголке - тот, которого он неоднократно мог наблюдать в зеркале. Капустин ни за что бы сейчас не ответил однозначно, кто на самом деле был отражением - его монохромное фото 3х4 или человек, держащий карточку в руках. Он сжимал листок желтоватой бумаги среднего качества и не мог поверить в его содержимое, выведенное фиолетовыми чернилами. Витиеватым почерком, не характерным для привычной ему эпохи, в формуляр было вписано:
Ф.И.О., дата и место рождения - Капустин Илья Алексеевич, 1915 р.г., г. Бузулук, Уфимского уез., Оренбургской губ.;
Место работы, должность - Машиностроительный завод ? 92, младший инженер-конструктор;