- Панда плывет, - грустно сказала Лидия, кутаясь в махровый халат. Ее силуэт на фоне окна смотрелся трогательно и беззащитно.
Я подошел к ней, обнял сзади за плечи и тоже посмотрел в окно. С пятого этажа открывался шикарный вид на Москву-реку, но с такого расстояния, да еще с моим зрением, разглядеть что-либо было решительно невозможно. Что-то черно-белое действительно виднелось на воде, но был ли этот предмет одушевленным, и плыл ли он, я не видел.
- Молоко и яйца я положил в холодильник, хлеб и конфеты - в шкаф, а коньяк, как обычно, на столик в спальне, - сообщил я.
- Спасибо.
- Лидия... - я замялся. - Ты когда сейчас выходила из ванной, у тебя халат немного распахнулся, и мне показалось, что я увидел... ну...
- Ты видел? - обрадовалась она. - Правда, хорошенький?
- Зачем тебе? - поразился я. - И откуда он взялся?
- Пришила. Сейчас такие операции почти в каждой поликлинике делают. Зато теперь я могу любить не только мальчиков, но и девочек! Правда, здорово?
- Да, наверное. И что, он работает, как настоящий?
- Он и есть настоящий, и он прекрасно работает. Тебе что, не нравится?
- Да нет, почему "не нравится", просто непривычно. Ладно, пойду я.
- Ты разве не останешься? - она отвернулась от окна и искательно снизу вверх посмотрела мне в глаза.
- Нет, у меня важная встреча, - соврал я.
- Ну, пока, - надула губки Лидия, я чмокнул ее в носик и выскочил за дверь.
"Приснится же! - думал я, сбегая вниз по лестнице. - Не к добру это".
Про встречу, однако, я не совсем соврал. То есть встреча-то была, просто не очень важная, да и вообще я туда уже опоздал. Тем не менее я прошелся под противной сентябрьской моросью до Саввинской набережной, свернул во двор и спустился в неприметный подвальчик под неброской вывеской "Слон красоты: парикмахерская, маникюр, педикюр, революционные лекции". Вывеска была украшена элегантным изображением элефанта. Лекция уже давно шла, и я тихонько пробрался на свободный стул. Аудитория была небольшая, человек на двадцать пять-тридцать, и отчего-то это придавало лекции налет таинственности и подпольности. Выступал Максим Горький.
- Между тем, идеалисты в основе своей милые и довольные жизнью люди. В самом деле, ведь не станет же унылый неудачник утверждать, что весь мир - это порождение его собственного разума! Тогда как человек, которого все устраивает в его жизни, вполне может считать, что мир существует только для него, рождается вместе с ним и умирает вместе с ним. Нерешенным остается вопрос с насильственной смертью идеалиста, ведь после того, как идеалиста убьют, останется как минимум тот, кто его убил. И что же, он получит мир убиенного в наследство или удовольствуется собственным миром?
Он выдержал паузу, во время которой было слышно, как скрипят мозги у аудитории, в основном состоящей из молодых ребят пролетарского вида, двух офицеров средних лет и хрупкой девушки еврейской наружности в черных брюках и водолазке. Никто не произнес не слова.
- Подумайте над этим, - посоветовал писатель. - Вопросы?
Я поднял руку и спросил:
- Как правильно говорить: "на Москве-реке" или "на Москва-реке"?
- Правильно говорить так же, как дикторы телевидения. У них самые строгие словари, - пояснил он и включил телевизор. На экране шел репортаж о московской жизни.
"Уже четвертый раз не удается доставить панд в Московский зоопарк, - вещала дикторша. - После того, как последовательно потерпели аварию самолет, грузовой автомобиль и поезд, сегодня на Москва-реке затонул теплоход с пятью большими пандами на борту. Таким образом потери больших панд при доставке в Московский зоопарк составляют уже двадцать особей, что наносит непоправимый ущерб..."
Горький выключил звук.
- Я ответил на ваш вопрос?
- На "Москвареке", "намосквареке", - попробовал на вкус я. - Нет, не нравится.
- Из вас может выйти отличный революционер, юноша! - просиял он, хотя на вид был никак не старше меня. - Попрошу за мной!
Он вышел в неприметную дверцу, находившуюся в торце аудитории. Я отправился туда же.
- Алексей Максимович, а как же эти? - я показал в сторону оставшихся в аудитории слушателей.
- А! - отмахнулся он. - Провокаторы. Не стоят упоминания.
Дверь открылась, и к нам протиснулась та самая единственная девушка из аудитории.
- А это кто? - показал я на нее.
- Это Рахиль, - объяснил Горький. - Пойдемте.
Мы двинулись по коридору, обстановкой напоминающему бомбоубежище: на крашеных в зеленый цвет стенах висели плакаты с людьми в противогазах. Мы зашли в небольшую комнату, Горький предложил мне сесть на диван. Рядом пристроилась Рахиль.
- Вы ведь думаете, что в настоящее время спите и видите сон, так? - начал беседу он.
- Однозначно! - ответил я.
- А не затянулся ли он?
- Да во сне разве поймешь? Может, и затянулся.
- Хорошо. Сны, как вы считаете, являются отражением ваших неосознанных дневных тревог и чаяний, так?
- В общем, наверное, так.
Он прошелся по комнате, сел на табуретку напротив меня и уставился мне в глаза.
- Вы ведь отчаянно нуждаетесь в деньгах?
- Кто ж в них не нуждается, - хмыкнул я. Затем погрустнел и сознался: - Нуждаюсь.
- И хоть раз во сне вы разбогатели?
- Нет, - еще больше погрустнел я.
- Второй вопрос: нуждаетесь ли вы отчаянно в женщинах?
- Чего в них нуждаться?! - удивился я. - Я женат, да и вообще женским вниманием не обижен...
- Между тем, как часто вы во сне занимаетесь любовью?
- Знаете, довольно часто! Не далее как вчера...
Я осекся. Как же я мог забыть? Не далее как вчера мне приснилась Ольга. Мы расстались с ней лет пять назад, но во сне с ней было чудесно, как в первый раз, даже еще чудеснее.
- Что "вчера"? - уточнил Горький.
- Ну, мне приснилось, что я в каком-то магазине мило болтаю с Ольгой, затем на прощание целую ее в носик, но она подставляет губы, и вместо необязательного дружеского чмоканья у нас получается полноценный всепоглощающий поцелуй, мы оказываемся с ней в примерочной, я шепчу "стоп-стоп-стоп, нам же нельзя!", она соглашается "да, да, нельзя!" и закидывает мне ногу на...
- Избавьте от подробностей! - оборвал меня Горький. Он встал и прошелся по комнате.
- Опираясь на ваши сны, можно сделать вывод, что вы озабочены женским полом и совершенно не нуждаетесь в деньгах.
- Да? - удивился я. - Вам, конечно, виднее, сны - это ваша поляна, но...
- Хочешь ее? - снова прервал он меня, кивая на Рахиль.
Я внимательно посмотрел на девушку. То, что угадывалось под водолазкой, было весьма многообещающим.
- Хочу, - не стал скрывать я.
- Я оставлю вас на полчаса, - заявил он, затем вышел из комнаты, и я услышал, как в замке поворачивается ключ.
- Чего это он? - обернулся я к Рахили, но она уже стягивала водолазку через голову.
***
Через полчаса мы, уже одетые, сидели с Рахилью на диване и курили.
- Зачем ты красишь волосы в черный цвет? - спросил я. - Рыжие тоже смотрятся очень красиво.
- Как это? - удивилась девушка. - У меня черные волосы.
- Как же черные? Там, - я показал глазами, - они у тебя рыжие.
- Это я их "там" покрасила рыжей краской, - сказала она.
- Понятно, - протянул я.
Мы помолчали. Я посмотрел на часы.
- Интересно, где сейчас Горький?
- На дне, - ответила Рахиль.
- В смысле?
- Ныряет в батискафе на дно реки, ищет: может быть, в затонувшем теплоходе остались живые панды.
- Да? А я видел недавно, как какая-то панда плыла по Москве-реке в районе Ростовской набережной.
- Что же ты молчал?! - вскричала она, вскакивая и доставая телефон. - Черт, не ловит сигнал! Побежали!
- Куда? Дверь же закрыта на ключ.
- Эта закрыта, а та - нет, - показала Рахиль на бегу. Я побежал за ней.
На улице она снова пыталась дозвониться до Горького, но на этот раз не отвечал его телефон - со дна реки не очень-то поболтаешь. Девушка нервно зашагала вдоль набережной: пять шагов вправо, пять - влево. Я попытался ходить вместе с ней, но представил, как комично со стороны выглядит наша пара, и не стал шагать, а вместо этого замер, картинно опершись на парапет.
На середине реки всплыл батискаф, в нем открылся люк и показался взмокший Горький. Рахиль закричала, запрыгала и замахала руками, призывая его к нам. Писатель достал весло и размеренно погреб в нашу сторону, учитывая поправку на течение и ветер.
- Горький, он видел панду на реке! - закричала Рахиль, когда Горький подплыл достаточно близко.
- М-мать! - выругался он. - Что же ты молчал?!
- Вы не спрашивали, - обиделся я.
- Ладно! - Горький выпрыгнул на берег. - Пойдем, у меня здесь недалеко катер.
Как он ни торопился, а я успел увидеть его загадочный вопрошающий взгляд, адресованный девушке. Она в ответ утвердительно сомкнула веки. Почему-то было ясно, что их переглядки имеют отношение ко мне.
А через пять минут мы уже мчались по Москве-реке, Рахиль смотрела налево, я - направо, а Горький мужественно вглядывался вперед.
- Вон что-то белеет. В смысле чернеет! - указал я пальцем на берег. Катер заложил лихой зигзаг и с ужасающей скоростью помчался к берегу. Действительно, по приближении стало хорошо видно, что там ковыляет панда. Но заплыв по осенней реке не дался животному легко: это был не симпатичный пухлый черно-белый мишка из мультфильмов или с плакатов, а грязный, мокрый и больной зверь. Грудь его тяжело вздымалась, он затравленно оглядывался на нас и пытался удрать, хромая на все четыре лапы.
- Бедненький, - пожалел его я. - Потерпи, мы тебе сейчас поможем!
Рахиль покосилась на меня, как на душевнобольного. Мы причалили к берегу и побежали за медведем.
- Куда же ты, дурашка?! - крикнул я.
Медведь споткнулся, его лапы подкосились, и он тяжело упал на каменные плиты. Горький в два прыжка настиг панду, левой рукой задрал животному голову, а правой рукой, в которой блеснул нож, перерезал ему горло. Кровь хлынула рекой. Писатель разжал левую руку, и медведь рухнул на плиты мокрым безжизненным кулем.
- Что?! - вскричал я. - Что вы делаете?! Как так можно?! Вы что?!
- Пятый, - ответил Горький. - Трое были в трюме, четвертый - в рубке. Этот - пятый.
- Поздравляю, - улыбнулась Рахиль.
- Не с чем, - угрюмо произнес Горький. - Они все ближе и ближе к зоопарку. В следующий раз я могу и не успеть. - Он обернулся ко мне: - Поедете со мной на Мангышлак, юноша?
- Вы убили панду! - заорал я. - Я помогал вам, думал, что вы хотите ее спасти, а вы убили ее!
- Убил, и что? - устало спросил Горький.
- Как "что"?! - продолжал кричать я. - Вы убили беззащитное животное! Да еще и панду - их всего в мире осталось то ли тысяча, то ли полторы! А вы их убили - сразу пять!
- Двадцать. Тех - в самолете, поезде и грузовике - тоже я.
- Вы... - я осекся. Я не знал, что и как еще можно сказать этому чудовищу. Я развернулся и зашагал прочь от Горького с Рахилью, к лестнице, ведущей на набережную.
- Погодите, - окликнул меня писатель. - Вы все не так поняли!
Я продолжал уходить от них, представляя себя пандой, которую сейчас догонит усатый мужик и перережет ее, то есть мое, беззащитное горло.
Горький догнал меня и схватил за плечо.
- Погодите, юноша. Нам надо поговорить.
***
"Боинг", утробно гудя, нес нас от Астрахани к полуострову Мангышлак. Я смотрел в иллюминатор, рядом сидели Рахиль и Горький. В вечернем сумраке где-то внизу темнело Каспийское море, мы приближались к городу Актау, бывшему Шевченко, расположенному на полуострове Мангистау, ранее - Мангышлак.
- Кто такой Пицундер? - спросила меня Рахиль.
- Не знаю, - удивился я. - Первый раз слышу.
- Ты во сне кричал: "Держите Пицундера, он украл виолончель!"
Слово "виолончель" что-то стронуло в моей памяти, и я вспомнил.
- Точно! Мне снилось, будто этот самый Пицундер пристраивает меня в оркестр по классу гобоя. Мне неудобно, потому что я даже представления не имею, как этот гобой выглядит, да и набор уже закончен. А Пицундер кричит, что оркестровое начальство в жизни себе не простит, если меня не возьмет, потому что таких гобоистов во всем мире от силы штуки три, а то и меньше. Дело заканчивается тем, что уже взятого гобоиста, а вернее гобоистку, и прехорошенькую, с позором выгоняют, а меня сажают в оркестровую яму и суют мне в руки губку для мытья посуды, потому что гобоя все равно нет, и пока я должен буду играть на губке. Тут я обиделся и проснулся.
В наш разговор влез Горький:
- И вы по-прежнему уверены, что сейчас спите и видите сон?
- Это очевидно, - намеренно напирая на букву "а", потому что Горький своим "оканьем" уже достал, ответил я.
- Как же вы умудряетесь спать внутри сна, да еще и видеть сны про гобоисток?
- Очень просто! Во сне нет ничего невозможного! - парировал я.
- Зря вы так думаете, - буркнул он и отвернулся.
- И все-таки мне не верится... - заявил я.
- Опять вы начинаете... - поморщился Горький.
- Нет, ну в самом деле, я до сих пор в себя прийти не могу. Узнать, что панды - это не милые безобидные зверушки, а злобная инопланетная нечисть, осуществляющая захват Земли - это...
- Что "это"?
- Это все равно, что узнать, будто маленькие котята на самом деле вампиры и по ночам сосут кровь у своих хозяев. Как жить после этого?
Горький метнул быстрый взгляд на Рахиль, но та отрицательно помотала головой:
- Я ничего ему не рассказывала!
Горький задумчиво посмотрел на меня.
- Котят отложим пока, - решил он. - А что вам непонятно с пандами?
- Ну как же: симпатичные мишки, питаются бамбуком, практически вымирают, и вдруг - главные злодеи и организаторы всемирного заговора.
- Объясняю. Информация о пандах впервые появилась в 1869 году, - менторским тоном начал рассказывать Горький. - И не перебивайте меня! Мало ли, что китайцы считают, будто панды живут у них миллионы лет! Глупости: панды не могли появиться ранее 1869 года, потому что именно в том году их космический корабль потерпел крушение над китайской провинцией Сычуань! Все более ранние упоминания о пандах - фальшивки.
- Но...
- Никаких "но"! Поселившись и "легализовавшись" на Земле, панды развернули активную, но незаметную деятельность по захвату планеты. Несколько десятилетий у них ушло на "пиар", а также на создание разветвленной могущественной сети, представляющей их интересы. Одна из таких организаций вам должна быть знакома - это Всемирный фонд дикой природы, у них еще на эмблеме панда нарисована.
- Да, что-то такое видел...
- Ну вот. Окрепнув организационно и финансово, в 1993 году панды развернули активную деятельность на острове Мангышлак.
- Полуострове Мангистау? - поправил я его.
- Нет! - рявкнул Горький. - Захватив Мангышлак, панды прокопали трехсоткилометровый канал, так что теперь Мангышлак - остров!
- Но спутниковые карты... Гугль...Яндекс, в конце концов! На них же должен быть виден ваш канал! А его же там нету?
- Поезжайте в Цюрих, молодой человек! - сказал Горький неожиданно. - И тогда вы поймете, что я прав. Обязательно поезжайте в Цюрих!
- Какой там Цюрих! - пробормотал я. - Почему?
- Поезжайте в Цюрих и спросите там, где находится фирма Graphic Geography, сокращенно GG.
- Что вы пристаете? - хмуро спросил я. - При чем здесь Цюрих и какая-то "ДжиДжи"?
- А при том, голубчик, что фирма эта осуществляет правки в любых географических картах. Были бы деньги! Хотите, на картах не будет Берингова пролива? Или остров Корсика переедет в Северное море? Хотя это я, пожалуй, хватил через край, на это ни у кого денег не хватит.
- Но Гугль...
- А что "Гугль"? Гуглю что, деньги не нужны? Думаете, он свои миллиарды на рекламе заработал? Не смешите меня!
Горький отвернулся, обрывая разговор. Но я еще не закончил с расспросами.
- Алексей Максимович, а что панды делают на Мангышлаке?
- Не знаю, - буркнул он. - Последние годы они развернули там бурную деятельность. Для того мы туда и плывем, чтобы выяснить все на месте. Все шпионы, которых я посылал на Мангышлак, не вернулись. Все приходится делать самому.
Я поежился и тоже посмотрел в иллюминатор. В темноте было видно, как далеко под нами десятки, если не сотни кораблей, переливаясь яркими огнями, бороздят просторы Каспийского моря, а на одной высоте с нами разлетаются в разные стороны самолеты.
- Никогда столько кораблей не видел! - воскликнул я. - Да и самолетов многовато...
- Подходим к Шевченко, - объяснил Горький.
- Разве Актау такой уж большой порт? - я решил держаться современных наименований.
- Я же сказал: "развернули бурную деятельность". Будем разбираться!
Горький закрыл глаза, показывая, что разговор окончен. Капитан объявил о заходе на посадку, и мы пристегнули ремни.
***
- А мне нравится на Мангышлаке! - заявил я, дожевывая банан и протягивая руку за следующим. Вопреки тому, что я знал об этом полуострове (или острове, как считал Горький), он отнюдь не был засушливым и пустынным. Наоборот, куда бы мы ни отправились, везде нас встречали бамбуковые джунгли, деревья с экзотическими фруктами, прозрачные голубые озера и красавицы-мангышлачки. За несколько дней пребывания на острове я не встретил ни одного мужчины, зато сумасшедшей красоты девушки попадались везде: и в городе, и в поселках, и в джунглях. Горький же не разделял моего удовлетворения жизнью и смотрел на красавиц букой. Я его понимал: за все эти дни он не нашел на острове ни одной панды.
Рахиль не принимала участия в наших экспедициях и проводила какие-то изыскания в городе, ежевечерне созваниваясь с нами по телефону. То есть звонила-то она Горькому, но примерно на второй минуте разговора я вежливо отбирал у писателя трубку, чтобы поворковать с Рахилью. Почему-то выяснилось, что в ее отсутствие я стал здорово по ней скучать.
- Как вы думаете, Алексей Максимович, в этом озере можно купаться?
Горький покосился на меня недобрым глазом, затем опять принялся расставлять какие-то точки на карте.
- Не знаю, как они это сделали, - продолжил я разглагольствовать, - но кто бы ни превратил этот каменистый остров в рай на земле, - он молодец!
Горький вздохнул, сел прямо и продемонстрировал мне карту. Прямо в центре острова было нарисовано овальное пятно, по площади занимающее от него примерно одну четверть.
- Что это за калляки-маляки? - поинтересовался я.
- Заштрихована та область острова, куда мы не можем попасть. То джунгли непроходимые мешают, то болото, то забор какой-нибудь.
- Хм... - я поскреб многодневную щетину. - Как же мы туда попадем?
- Это же очевидно, юноша. На аэроплане!
- Помилуйте, где же вы возьмете аэроплан?
Горький рывком вскочил на ноги:
- Пойдемте! Нельзя терять ни минуты!
И мы отправились в город. Всю дорогу Горький бубнил что-то в телефон, так что поболтать по дороге мне с ним не получилось. Не дойдя до города, мы свернули в сторону, и уже ближе к вечеру подошли к какому-то ангару на окраине безымянного поселка.
Горький постучал условным стуком, дверь в стене ангара открылась, и мы вошли. Зажегся свет.
- Рахиль! - закричал я и бросился обниматься.
Горький же сразу направился осматривать двухместный спортивный самолетик, стоявший в ангаре. На пару секунд оторвавшись от девушки, я задумался, кто же сядет на второе место.
- Мещане! - фыркнул Горький. - Вам бы только пообжиматься в темном уголке!
Он ошибался: в нашем уголке ангара было очень светло.
- Помогите мне, юноша! - потребовал писатель, мы распахнули ворота и выкатили самолет наружу. Затем мы помогли друг другу нацепить и застегнуть рюкзаки с парашютами. Повинуясь знаку Горького, я залез на заднее сиденье. Он запрыгнул в кабину на место пилота, мы закрыли прозрачный колпак над головой, самолет затарахтел и побежал по дорожке. Я отчаянно замахал Рахили рукой. Самолетик оторвался от земли, и мы с Горьким взлетели в темное небо острова Мангышлак.
Впрочем, полет был недолгим. Минут через двадцать Горький обернулся ко мне и большим пальцем показал вниз. Я решил, что он увидел там что-то интересное и уставился в темноту, пытаясь что-нибудь разглядеть, но он заорал, ткнул пальцем в меня, затем снова показал вниз.
Я похолодел. Он что, требует, чтобы я... Я показал пальцем на себя, затем тем же пальцем наружу и состроил вопросительную рожу. Горький энергично закивал головой. Зашибись.
Я откинул колпак, ветер шумно и по-хозяйски ворвался в кабину. Правой рукой я намертво схватился за кольцо парашюта, а левой стал помогать себе выбираться из кабины. Перекинув ногу через борт, я попробовал нащупать ей крыло, но тут самолет перевернулся кверху брюхом. Кувыркаясь и матеря Горького, я полетел вниз. Потом мысль - кольцо! - обожгла мое сознание, и я, добавив в мат децибелов, рванул за кольцо.
Раздался шум, который издает расправляемое постельное белье, и судя по тому, что я перестал кувыркаться, парашют раскрылся. Во всяком случае, прямо надо мной звезд не было, тогда как немного в стороне - сколько угодно. Внизу по-прежнему ничего не было видно. Что меня там ждало: джунгли, озеро или еще какая-нибудь гадость, я понятия не имел. Вдали раздался грохот, к небу взметнулся столб огня. Судя по всему, самолет Горького упал и взорвался, вопрос только в том, был ли писатель в самолете или успел выпрыгнуть.
Я попытался разглядеть обстановку внизу, рассчитывая на свет от самолета, но снова ничего не увидел. Вообще-то, рассуждал я про себя, прыжок с парашютом мне представлялся более экстремальным делом. А тут - прыгнул, покувыркался, повисел немного - никаких особых ощущений. Наверное, во сне впечатления сглаживаются, решил я, ведь нельзя рассчитывать, что во сне они будут такими же яркими, как и наяву.
Тут под ногами что-то зашуршало, затем меня несколько раз больно хлестнули какие-то ветки. Наконец, я смачно приложился лицом о какой-то ствол и потерял сознание.
***
Тонкие нежные пальчики втирали бальзам в мое больное левое плечо, а другие тонкие и нежные пальчики массировали мою правую ступню. Еще одна пара комплектов пальчиков делала мне массаж головы, а я, закрыв глаза, нежился в мягком белом кресле, едва прикрытый полотенцем.
- Господин желает еще что-нибудь? - раздался певучий голосок.
Я открыл глаза. Вопрос задала девушка восточного вида, массировавшая мне ступню.
- Спасибо, Нари, больше ничего не надо.
Нари поклонилась и неслышно удалилась. Джоана, занимавшаяся моим плечом, тоже ушла. Хуанита же продолжала массировать мне голову, и я снова зажмурился от удовольствия.
После экстремального приземления меня, пребывавшего в бессознательном состоянии, подобрали эти замечательные девушки, принесли к себе домой, и вот уже три дня не оставляли своим вниманием. Переломов я при приземлении не получил, но отшиб практически все, что только возможно, и теперь девушки целыми днями разминали, грели и растирали мазями пострадавшие части моего несчастного тела.
Одетые лишь в короткие белые халатики, они здорово распалили мое воображение, но от попыток заигрывания вежливо уклонялись. Вот и сейчас я аккуратно попытался завести руку за голову, чтобы ощупать интересные места у Хуаниты, но она непреклонно вернула ее в первоначальное положение.
Вошла Кристина с подносом, на котором располагался мой завтрак: фрукты и кувшин с соком. За три дна я понял, что мяса или рыбы здесь не дождусь.
Я вздохнул и потянулся к кувшину, но промахнулся, потому что Кристина неожиданно споткнулась и упала с подносом на меня. Пока я выбирался из-под Кристины и размазавшихся по мне фруктов, в комнате разворачивался настоящий бой: это Горький, размахивая ножом, нападал на Хуаниту, а та довольно неплохо отбивалась руками и ногами, временами весьма неслабо прикладывая Горького по роже.
Я вскочил и увидел, что в спине Кристины торчит нож. Горький тем временем ловко подсек ноги Хуаниты, левой рукой за волосы запрокинул ее голову, а правой - с ножом - перерезал ей горло. Хлынула кровь, и безжизненное тело девушки упало на пол.
- Да что ж такое?! - заорал я. - Вы что творите?!
- Чего орете?! - в свою очередь возмутился Горький. - Одевайтесь, уходим.
- Никуда я с вами не пойду! Вы всех режете своим ножом! Вы и меня зарежете! Я лучше с девушками останусь... если они здесь еще остались...
- Пойдемте что покажу, - поманил пальцем Горький. - Только накиньте на себя что-нибудь, смотреть же тошно.
Я обиделся, но быстро оделся и вышел за писателем в коридор, в котором обнаружились убитые Нари и Джоанна. А еще в конце коридора, истекая кровью, сидела крупная панда.
- Тебе все равно не уйти, - сказала панда. - Сдайся, и мы оставим тебе жизнь.
Горький, не тратя слов, ткнул зверя ножом и пошел дальше. Я осторожно вдоль стеночки пробрался за ним.
- А медведь прав! - сказал Горький. - Выбраться отсюда будет чрезвычайно непросто.
Я в первый раз за три дня выбрался наружу, поэтому с любопытством огляделся. Моим глазам открылась идиллическая картина голубого озера, на берегах которого располагались яркие пагоды, цвели цветы, пели птицы и дул свежий ветерок.
Каюсь, я не очень любовался красотами природы, потому что увидел, как к нам со всех сторон мчатся десятки разъяренных панд, сопровождаемые сотнями хорошеньких девушек в белых халатиках.
- Что вы там говорили, выпадая из самолета? - подначил меня Горький. - Сейчас самое время повторить.
- Вы не могли этого слышать, - буркнул я. - Мотор все заглушал.
- Я и не слышал. Но неужели же я ошибся, и вы падали молча?
Я не ответил, потому что враги были уже очень близко, у ближайших панд я уже мог разглядеть оскаленные клыки, а нахмуренные личики юных мангышлачек отнюдь не располагали к флирту.
- Вы все еще думаете, что спите, юноша? - поинтересовался Горький.
- Я в этом уверен.
- Так в чем же дело? Просыпайтесь - и все опасности позади!
- Только после того, как скажете адрес и телефон Рахили там, "в реале".
Горький открыл рот, чтобы ответить, но тут раздалась пулеметная очередь, разметавшая первые ряды нападавших. Черт с ними, с пандами, но смотреть, как расстреливают хорошеньких девушек, было выше моих сил, поэтому я зажмурился.
- Пойдемте, юноша, - потянул меня за рукав Горький, нас ждет транспорт.
В зарослях бамбука прятался бронетранспортер. Горький нырнул в открытый люк, я полез за ним. Горький отправился к рулевому управлению, завел двигатель и рванул тяжелую машину сквозь бамбук, а я кинулся целоваться к Рахили, сидящей у пулемета.
***
Самолет, который по ходу дела угнала Рахиль, дотянул нас только до Нижнего Новгорода, так что вечером того дня я сидел в номере гостиницы "Заречная" и пил водку. Горький не отставал. У Рахили тоже было налито, но она лишь немного пригубила и дальше в пьянке участия не принимала.
- Горький, в это невозможно поверить! - возмущался я. - С вашей завиральной теорией насчет панд я был вынужден согласиться под весом доказательств, но то, что вы сейчас утверждаете - это чудовищно, этому нет названия!
- Бросьте, юноша, ничего чудовищного в этом нет. Пять тысяч девушек в день. За восемнадцать лет это приблизительно тридцать миллионов девушек, доставленных кораблями и самолетами из Актау. В первую очередь они поступают в крупные города России, но и в Казахстан, Украину и Грузию тоже попадает изрядное количество. Легенда у каждой такая: юная девушка приехала покорять большой город, делать карьеру, удачно выйти замуж и так далее. И делают, и выходят.
- Но зачем?! Зачем заселять города андроидами?
- Это не совсем андроиды, но да... можно сказать и так. Биороботы, в общем. А насчет "зачем"... Ясно же: захват планеты Земля. Потихоньку биороботы вытеснят настоящих женщин, сначала у нас в стране, а затем и по всему миру. С Китаем им, конечно, придется повозиться, но, думаю, справятся.
- Но они же не смогут заменить настоящих женщин! Рожать не смогут... и вообще!
- Кто вам сказал такое? - удивился Горький. - Не просто "смогут", а уже рожают, и довольно успешно.
- Кого?!
- Как кого? Биороботов. Саморазвивающихся. А в зоопарках устраивают центры управления и отправляют туда панд-эмиссаров, чтобы этими биороботами было проще управлять.
- Кошмар! - я сел на стул и обхватил голову руками. - Это что же получается, по Москве или Питеру бродят толпы биороботов, а мужики-то и не знают?!
- В Москве, - с удовольствием "окая", сказал Горький, - уже больше половины всех молодых женщин - биороботы, произведенные пандами на Мангышлаке. В Питере чуть поменьше, но тоже много.
- Я хочу есть! - заявила Рахиль.
- Я заказал обед на троих в номер, - сказал Горький. - Не хочу светиться понапрасну.
Мы помолчали.
- Включите радио, что ли, - попросила Рахиль.
Я щелкнул выключателем. Радио сказало замогильным голосом:
Влетевшего в печь соловья
Не заставишь погаснуть угрозой.
Бессмысленна рваная немощь
Лишайников сумрачных пней.
Лишь дважды зеленая цель
Унесет речь тунца в бесконечность
- Уберите это, - поморщился Горький. Я щелкнул выключателем в обратную сторону.
- А ведь оно право, - сказала Рахиль.
- Я знаю, - ответил он
В дверь постучали, и Горький впустил в номер горничную с тележкой. Только я хотел сказать, что горничная своими идеальными формами напоминает моих давешних подружек с острова, как она достала из-под полотенца здоровенный пистолет с глушителем и начала стрелять.
Не знаю, как остальные, а я отреагировал молниеносно: упал на пол и покатился в сторону ванной. Во-первых, в ней можно запереться, а во-вторых, там куча разных штучек типа аэрозолей, которыми можно защищаться, брызгая в лицо противнику.
- Рахиль! - закричал Горький, и я сразу перестал катиться и вскочил на ноги. Горничная, как водится, лежала на полу, зажимая руками разрезанное ножом горло, а Рахиль сидела рядом и держалась рукой за живот. По белой водолазке у нее расплывалось красное пятно.
- Скорую! - заорал я и бросился к телефону, а Горький в это время разрезал на Рахили водолазку, чтобы оказать первую помощь.
После того, как я проорал в трубку название гостиницы, номер и этаж, мы с Горьким положили Рахиль на кровать и сели дожидаться врачей.
- Любимый! - позвала Рахиль.
- Да! - дернулись мы одновременно с Горьким, злобно переглянулись, затем посмотрели на девушку. Она лежала с закрытыми глазами, и не было понятно, к кому она обращалась.
Прошло две минуты. Я взял Рахиль за руку, пытаясь нащупать пульс. Горький приложил палец к ее шее. Пульса не было. Подержав с минуту, мы отпустили ее.
Горький взял бутылку, вылил остатки ее содержимого в стакан, залпом выпил и упал на соседнюю кровать. Я и сам не отказался бы от спиртного, но он не предложил. Прошло десять минут, писатель не двигался.
- Алексей Максимович, - позвал я. - Алексей Максимович, с вами все в порядке?
Он скосил на меня взгляд и усмехнулся.
- Устал я, - сказал он. - Тяжело это - всю жизнь бороться с мировым злом. Панды, женщины... а до этого - гомосексуалисты, писатели-фантасты, империалисты... И знаете, мне кажется, я нашел причину всех земных бед.