Немногочисленные посетители терялись в огромном пространстве зала, роскошь которого трудно было назвать негромкой, но и кичливой, пожалуй, тоже - золотая середина. Причем "золотая", отчасти, во вполне буквальном смысле.
Метродотель проводил нас к столику у окна, откуда открывался восхитительный вид на сверкающие панорамными фасадами здания совершенно футуристического вида.
- Неплохая столовка, между прочим, - сказал Курвенин. - Новая, пастор пару недель как освятил.
Ну да, столовка. Я бросил взгляд на фирменную салфетку, расшитую золотом - на ней красовался винтажного вида синий штамп "Столовая номер 16. Комбинат общественного питания с. Охлупень".
- Пастор и глава города у вас же одно лицо? - уточнил я.
Курвенин поморщился - как благочестивая девушка, услышавшая скабрезный анекдот.
- Михаил Маркович, ну какого города? Охлупень это село, оставьте ваши столичные замашки.
Я мысленно выругался - худшего начала разговора придумать было трудно.
Вроде и готовился, но привыкнуть к их изощренной семантике, это не два пальца оросить. Высотки здесь называются мега-избы, бетонные заборы - суперштакетник. Чего не сделаешь ради налоговых льгот.
Злые языки говорили, что Охлупень сначала вообще хотели деревней оформить, но даже с селом помучились - деревня-миллионник звучит еще более сюрреалистично.
Ладно, главное про местных священных куриц ничего не ляпнуть.
- Извините, оговорился, - сказал я.
- Бывает, - чуть усмехнулся Курвенин. - А настоятель храма Святой Курицы и староста деревни у нас один человек, это вы верно сказали. Курицизм, это же больше, чем религия. Это своего рода ответ общества на цивилизационный тупик, на экзистенциальный кризис человечества. В культуре, в искусстве образ курицы всегда подавался как апофеоз провинциальности, местечковости, если хотите. Помните это шовинистское выражение "курица не птица"? Вот правда, ну где была курица раньше, рядом с гордыми орлами, бесстрашными соколами, печальными журавлями, вызывающими ностальгию? Даже мусорные чайки и засранцы голуби выше в условной иерархии.
Я кивнул, изображая живой интерес. Перед визитом в Охлупень, я наскоро ознакомился с философией курицизма, но выискивать зерна новых смыслов в бесконечной череде несвежих рассуждений о закате цивилизаций, оказалось делом скучноватым.
- Но мы, курицисты, не видим в подобных инсинуациях ничего уничижительного. Курица видится нам символом близости к корням, возвращением к истокам, ее нарочитая простота на удивление демократична. Курицизм удовлетворяет запрос на эгалитарность, на антигородскую ментальность, в конце концов. Город по сути воплощает ценности индивидуализма, город эгоистичен по своей природе, деревня же бескорыстна, ее мораль, ее духовность, генерируют коллективные ценности, транслируя гуманистические смыслы...
Пока министр культуры села Охлупень Евтихий Курвенин старательно считывал текст суфлера со своих умных очков, я осмотрел интерьер "столовой номер 16".
Курицы были везде.
Картины художников-куристов величиной с футбольные ворота.
Скульптурные композиции.
Лепнина на потолке.
Разве что в меню куриц быть не могло - курицизм запрещал употребление в пищу мяса птицы - по аналогии с исламом и индуизмом. А то, что в тех религиях причины гастрономических запретов были несколько разные, это несущественно. Не так уж важно, по какой причине тебя не едят, из уважения или брезгливости.
Ладно, пора переходить к делу.
- Господин Курвенин, я привез эскизы, сметы - ну, как договаривались, - я передал папку с документами.
Хотя сроки тендера на строительство памятников и прочих объектов, призванных вывести курицизм к новым вершинам, давно миновали, я рассчитывал на удачу - Охлупень с самого начала показалось мне местом, где подобные бизнес-чудеса вполне реальны.
Курвенин нарочито неохотно открыл папку, небрежно пролистал бумаги. Вопросительно посмотрел на меня.
Очевидно, после рассуждений о глобальных проблемах человечества, проза жизни была ему скучновата.
- В центре села я предлагаю возвести монумент курочке Рябе, размах крыльев двадцать восемь метров, - бодро начал я. - Уральский малахит, платина. Ну и далее... мемориал памяти Цыпленка Табака, бюст цыпленку Цыпе, музей альтернативной космонавтики "Мир Курий"... Да, еще памятник Черной курице, которая из повести Погорельского.
Курвенин вопросительно дернул бровью, и я снова понял, что ошибся, несколько переоценив глубину погружения министра культуры Охлупени в литературные основы курицизма.
- Лучше уж Пушкина, - сказал Курвенин, который без суфлера умных очков стал и впрямь куда ближе к народу. - Он все же курочку Рябу написал.
Я похвалил себя, что не успел его перебить со всякими "золотыми петушками", кивнул и передал Курвенину пухлый пакет. Уж там с содержанием было точно все в порядке.
Тот облегченно улыбнулся - как человек наконец-то услышавший долгожданную благую весть.
- Что ж, приятно иметь дело с человеком, разделяющим ценности нашей культуры. Ну раз с делами покончено, можно и пообедать.
Курвенин придвинул к себе меню, по размерам напоминающее энциклопедию.
Я последовал его примеру, пробежал глазами по ярким страницам, с преувеличенно увеличенными фотографиями блюд.
"Картофель по-городскому", "Берлинские грузди". Названия явно настраивали на уютный сельский обед, как бы иронизируя над квазигородской сущностью мира.
- Рекомендую самогон "Гадкий цыпленок", датский, очень неплохой. Ну и корейскую курицу, - Курвенин усмехнулся и доверительно подмигнул.
Я подумал, что ослышался.
- Э, простите...
- Да ладно вам, Михаил Маркович, - Курвенин явно наслаждался моей растерянностью. - Курицизм религия современная, передовая, с индивидуальным подходом к каждому. Сами подумайте, какое удовольствие запрещать что-то народу, если отказывать в этом себе?
Он хохотнул, вальяжно откинулся в кресле, и барским жестом подозвал официанта в ярко-желтой униформе.