Альтшуль Павел Михайлович. Есть место свету (ч.13)

* * *

Сквозь глубокую ночь к особому следователю Мийер-Майеру бодро приближались трущобы. Он уже миновал карантинный кордон, но до натуральной клоаки пока не добрался, и сейчас его окружали рабочие общежития, доходные дома и прочие человеческие питомники, рассчитанные на среднегородской уровень нищеты. Это была внутренняя граница Нуара, место, где смрад переставал спускаться с небес вместе со смогом или исходить от открытых источников жидкости, а начинал самозарождаться. Вездесущая вонь сероводородных дымов и текстильно-красочной отработки здесь частично перебивалась, смешиваясь с чем-то органическим, говорящим о разбитой канализации, засорившихся стоках и о ком-то мертвом и не убранном.

Улицы суживались, сдавливались зданиями со всех сторон, становясь сначала рвами, а потом окопами с чрезвычайно высокими стенками. Местами с крыши на крышу перекидывались настилы, так как перелезть по ним напрямую к соседям было гораздо быстрее, чем спускаться вниз и потом подниматься заново. Уличное освещение здесь не просто отсутствовало, оно и не было предусмотрено, а в некоторых кварталах мостики наверху лежали так плотно, что сливались в подобие второй кровли, заслоняющей те узкие ленты неба, что оставались жителям низа. Из-за этого тут, внутри обычной городской тьмы, зародилась другая тьма - особая, отделившаяся, глухонемая.

Та жизнь, что обитала средь здешних убогих стен, в массе своей смирилась с участью и погрязла в отупляющем унынии, была однообразно и безнадежно тяжелой. Однако ж редко, но и в ней попадалась какая-то особенная искра, привлекавшая Мийер-Майера. Так, например, из некоторых домов в тушу черного зверя-темноты втыкались тоненькие иголочки керосиновых коптилок, пилки просроченной светохимии. Самые бедные жгли фитили, торчащие из банок с сырой нефтью, соглашаясь на запах и гарь, лишь бы не сидеть в утробе бесплотного темнотного монстра. Тот, конечно же, не замечал уколов, как не замечает объевшийся ожиревший котяра крошечной голодной мыши, соскребающей засохшее молоко со дна его миски. Но внутри каменных загонов эти хилые колоски огня создавали иллюзию, что они немножко, но помогают, что чуточку, но становится светлее.

Эти проблески, мельчайшие лучики, оглушенные, но не целиком раздавленные жиром великой нуарской беспросветности восхищали особого следователя. Они бились, сражались за себя с отчаянностью ростка, рвущегося через асфальтовую заплатку мостовой. Посланник грозного республиканского министерства видел эту борьбу, умилялся ее наивности, с наслаждением впитывал испускаемое ею худое дрожащее тепло. Вокруг него вилась восхитительная, близкая к первобытности романтика выживания, проросшая в угрюмом каменно-асбестово-бетонном аду. Ее энергия поглощалась им, вбиралась без остатка, умножала силы.

За ним тоже наблюдали, разглядывали его дорогие чистые туфли, его длинный серебристо-серый френч со стоячим воротником - воплощение элегантной строгости, приобретшее на высоком следователе легкий щегольский шарм. Наиболее глазастые опасливо замечали ножны в его руке.

Никому из них не было под силу понять, чем, оказавшись здесь, он может быть так обрадован, и что в столь неприветливом месте вообще может вызвать такой восторг.

- Франко! Невероятная встреча! - восторженно воскликнул Мийер-Майер, ускоряя шаг наперерез бежевому силуэту.

Они с Доине взаимно увидели один другого, и агент с мгновение намеревался молча его обойти. Но пока Мийер-Майер открывал рот, чтобы добавить еще чего-нибудь неприлично радостное, за красными линзами что-то произошло:

- Удивлю, - холодно сказал агент, - Ты вовремя. Следуй.

Улыбка на лице Мийер-Майера застыла, а в глазах отразился усиленный анализ, где в недавнем прошлом он прохлопал что-то значимое.

- Личное останется личным, а рабочее - рабочим? - задумчиво предположил он. Вслух Доине не подтвердил, - Я поражен твоим профессионализмом!

Дома становились все более тесными, достигая шести, а то и семи этажей, но не увеличиваясь в высоте. Их штукатурка оказывалась все более пористой, проеденной грязью и облупившейся. Окошки, рассчитанные по одному на комнатенку-келью, превращались в кривые квадратные иллюминаторы, насаженные до того густо, что сложно было представить, как за ними может поместиться живое, не согнутое в погибель человеческое существо. От водяной хмари запотевали линзы, на металле оседала молочнистая испарина. Спертость приобретала вкус известки, которой были выкрашены дома.

Мийер-Майер согласился с агентским темпом, не отставал и не издевался над ним фирменной походкой. Его любимая игра внезапно поменяла полярность: провоцировали уже его. Провоцировали продуктивно и не прилагая усилий. Ведь если его партнеру по незримой схватке такие действия ничего не стоили, а отчужденность и малословность были частью характера, то Мийер-Майеру терпения молчать при таком удивительном раскладе логично не доставало.

- Подумать только! - сдался он, решив не насиловать собственное любопытство, - Снова плечом к плечу, мечом к мечу!

- Аки тать в нощи, - пробормотал Доине, приспуская очки и все равно с трудом видя сквозь местную освещенность.

Само то, что он ответил, подстегнуло следователя еще больше.

- А когда еще отправляться в самое гиблое место города, если не под ночным покровом? - весело предположил он, начиная прозревать, что любимая тактика агента - лобовая атака, действительно может быть эффективной, - Кстати, Франко, почему ты не спрашиваешь, как мы оказались в одном месте? Клянусь, я за тобой не следил, ничего не выведывал. Да ты бы и узнал! А тут - никакого удивления!

- Второй меч, гиблое место, - лаконично перечислил агент, - "Почему" не нужно.

- Не поверю, - честно ответил Мийер-Майер, - "Меч", как ты выразился, "проверен" в обстоятельствах... м... не самых дружественных. И что бы тебе не хватило собственных сил - не смеши! Воспринимаю, как приглашение к встречным расспросам. Боннэ такие любит, равноценные обмены. Не забывай, что у нас общее дело! Мы служим одной стране, одному народу, распутываем одну и ту же тайну, пусть и заходим с разных сторон. И, да, Франко, я имею в виду не твоих темных.

До трущоб оставались считанные шаги. Количество нависающего над улицей-рвом самостроя из гофрированной жести сначала превысило безопасный, а потом и разумный уровень. Под ноги лег ощутимый спуск, город засасывало вниз, на что он, как обычно, отвечал взаимностью. Промежутки между крышами, со временем, оказались застланы полностью, отчего окончательно потерялось чувство, идешь ли ты по поверхности или уже давно находишься под нею.

Стены покрывались надписями, на треть нецензурными, на треть бессмысленными, а на последнюю треть - лозунгами разной степени разрешенности. Появлялись и люди - из тех, кто не стремился зарабатывать деньги работой или был настолько нищ, пропит и грязен, что попросту в них не нуждался.

- Имел счастье познакомиться с твоей юной мадемуазелью очно, - Мийер-Майер предпринял тактическое отступление, - Я в восхищении! Тяжело представить кого-то более прелестного! Моей богатой фантазии хватит с сильным-сильным напряжением, а видел я многое. Да и получится совсем уж невероятный идеал, которого не существует и существовать не может. Твоя же милая леди - во плоти. И красива именно тем истинным видом красоты, что приносит свет в беспросветность, размягчает сердца и унимает боль.

В речи следователя появился ритм, будто он по памяти читал балладу, но на следующей фразе все прошло:

- Грустно одно, - он с досадой развел руки, - Если ее увидит обычный мужчина, то у него в штанах непременно случится мельница. Испытать ту возвышенную любовь, о которой я говорю, можно, только если смотреть дольше. А он, этот обычный мужик, на такое не способен, он раньше захлебнется слюнями. Нужно быть либо просветленным монахом с востока, либо конченным на голову романтиком-девственником, - следователь вздохнул, - Так что самое возвышенное, что она может ожидать за свою внешность - это преждевременная эякуляция. В наш железный век такая красота не котируется.

- Будто когда-то котировалась.

- Мир катится в бездну, - серьезно согласился Мийер-Майер, - И никак не докатится.

Неофициальная граница самого худшего места города осталась позади, символом чего стало первое изображение мертвой головы без нижней челюсти. Начертанный красной краской профиль черепа взирал на идущих с высокой арки и значил то же, что послание о надежде над вратами геенны. Точнее, должен был значить, если бы не полнейшая бездарность исполнения, из-за которой он внушал не чувство ничтожности перед страшной силой, а обыденную брезгливость.

Бежево-серебряная пара продвигалась внутрь, Мийер-Майер продолжал болтать с обычной жизнелюбивостью, агент ему отвечал - кратко и односложно. Но отвечал! что никак не укладывалось в расчеты особого следователя. Произнося слова, отвлеченные или по теме, он вместе с тем пытался понять, чем он так понадобился Доине, что тот готов с неприступной стойкостью терпеть несколько длинных часов его компании. Эксперимента ради следователь провел еще пару маневров, выяснив, что может вести себя как угодно и изображать кого хочет, но если отношение агента к нему и проявляется, то где-то настолько глубоко, что заметить это невозможно. После такого вывода Мийер-Майер перестал куражиться и принял условия, перейдя к витанию вокруг нужного ему вопроса гораздо быстрее.

- Например, вот эти трущобы, - сказал он, как будто в продолжение предыдущей мысли, - Это дитя, логичный результат того, что происходит в стране. Посмотри!

Он указал на несколько целиком деревянных строений, на которых стоило считать не те места, где эмаль еще имперских времен отслоилась, а те, где она осталась. В труху же здания не сгнили только благодаря пропитавшему их насквозь нуарским смогу, что в контексте слов о стране в некотором роде символизировало.

- То, что вокруг нас - это системный кризис, Франко, - изрек следователь, - В Нуаре он ощущается слабее, так как у него есть Эриньян и Совет Самых Хитрых. Это они помогли городу условно без потерь пережить Революцию и тотальное внедрение гильдийского контроля. Но вспомни другие провинции, да что там - саму Столицу! Лязг гильотины на Площади Равенства перестал быть ежедневным ритуалом, дай вспомнить... полгода назад? А уж больше пяти лет как угнетателей народа официально свергли. А что же, по сути, произошло? - он всплеснул рукой и ножнами, - На волне засухи, неурожая и министра-кретина, а так же проигрываемой войны - заметь, воюем до сих пор - случился взрыв. Разом полыхнули все накопившиеся противоречия - не зря их называют неразрешимыми. И началось... Толпы, погромы, бунт армии, громкие призывы с майданов. И ведь верили, ведь брались за оружие. Ради перемен, ради правды.

При последнем слове Доине внутренне скривил гримасу. На лице это, как и прежде, не отразилось.

- Итог - выкинули старый обленившийся олигархат, уверовавший в свою безнаказанность, - Мийер-Майер пожал плечами, - И посадили новый, но голодный и боящийся за свое положение. И он, чтобы сохранить "благостные завоевание", привел за собой Гильдию.

- Клевета, подрывная и антигосударственная пропаганда.

- Ну, арестуй меня, - рассеяно бросил следователь, - Да я и не об этом. Я о политической власти организации оружейников. О том, насколько наша доблестная Республика зависит от милости сей благородной ганзы. Вся система построена на прогибе перед ней за небольшие преференции. Именно в этом причина такого количества прогильдейских законов, таких ужасающих кар за их нарушения. В этом причина такого могущества тайных комитетов, канцелярий и министерств. Причина, в том числе, и нашей с тобой всесильности. А Гильдия и раньше была сильна, и одним оружием не ограничивалась лет пятьдесят. Сорок восемь, если точно. Но сейчас, зацепив целую страну! Да с такими ресурсами! С таким населением!

- Суть, - потребовал Доине, кидая взгляд на личности, незаметно скапливающиеся вокруг них. Назвать их подозрительными не поворачивался язык - внешность этих товарищей вызывала не подозрение, а конкретную уверенность.

- Ты ее знаешь лучше меня, - ответил следователь, - Она в том, что наша великая родина в ближайшем будущем обретет неприятности экстра-класса. И мы, как ее верные слуги, вместе с ней. Напомнишь мне, чему мы были свидетелями в памятных катакомбах? Автомат со схемой замены баллистики статистикой! Такого у Гильдии нет, и для нее, как для ревнивой жены сомнительной красоты, не существует более страшного преступления.

- Система, выстроенная Республикой, сработает против нее самой, - хмыкнул Доине, после чего Мийер-Майер сбился со счета не присущих агенту поступков.

- Согласись, это иронично, - кивнул следователь, - В виде этого автомата мы имеем плод раздора. Чтобы о нем не узнали, его нужно уничтожить. Уничтожить, вместо того, чтобы применять самому. В случае неуспеха первого или неисполнения второго над всей страной повиснет топор. И спасение - в решительности и самоотверженности нас, ее тайных посланников. Без намека на гордыню - величайший подвиг в истории Республики навсегда канет в лету. Не находишь еще более ироничным, Франко?

- Есть вещи важнее, - Франко не находил, - Машина в руках культа, внеквотное оружие у отребья из трущоб, - последней фразой он указал на русло текущего похода, - Из воздуха оно не берется. В катакомбах производств нет. Здесь - тоже. В теории. Если сейчас ничего не найдем, - множественное число глагола бритвой резануло по уху Мийер-Майера, - значит снабжение. И не за просто так. Возникают вопросы "зачем?", "кому надо?"

- Неужели, контрреволюция? - не веря услышанному, выдохнул следователь.

- Да.

- Я ценю твою своевременную искренность.

Черепа в бандане стали попадаться значительно чаще, проскакивая кое-где в виде огромных, ободранных, залапанных полотнищ. Ситуация начинала напоминать выездную сессию некоей невменяемой секты.

- Я подбирал варианты поиска, - поделился Мийер-Майер, - Казавшийся мне оптимальным - найти, где делают самые крупные детали машины: корпус, ствол, кожух. Наша ненависть-ненависть-Империя сконцентрировала в Нуаре много военных производств, многие из которых после Революции перешли в частные руки. Перепрофилировать их не так затратно. Но и скрыть такую деятельность не так уж легко.

- Результат будет неудовлетворительным.

- Не будет. Был! - поправил следователь, - Господа буржуа никак уж не законопослушные, но свою шкуру они ценят и быть пойманными боятся. Умение прятаться у них в крови. И, как показывает практика, они правильно делают, что боятся. Дела республиканские, особенно на военных фронтах, идут не лучшим образом. Наследство Империи последовательно проедается, закупки оружия в рамках квот становятся накладным. С Гильдией сориться не с руки, зато с владельцами подда?нных ей молочных коров - почему бы и нет? Какая разница, кто последних доит, если сливки все равно снимают гильдейские патроны? Как считаешь, Франко? Правильный ответ! Отцы отечества подумывают об экспроприации, называя ее национализацией - оба слова длинные и пугают господ буржуев до отвала штанов. Кое-где это уже практикуют, хотя государственного масштаба процесс не достиг, и имеет сугубо карательный характер.

Окружающая обстановка быстро и заметно менялась. Чем дальше пара сыщиков погружалась в городскую окраину, тем сильнее та переносилась в какое-то иное измерение. Этот другой мир заполнялся знаменами, стягами и трафаретными рисунками, посвященными одной и той же мертвой голове, поклонение которой стремительно мутировало в воспаленный фетиш. Кто-то всеми силами, вылезая вон из кожи и обрывая кишки доказывал, что здесь хозяин он, что все подчинено ему, только ему и никому кроме, и делал это так напористо, так остервенело, будто не мог удовлетворить сам себя. Для полноты не хватало только гигантских ограждений, нескольких рядов колючей проволоки и имени повелителя большими буквами через каждые три с половиной фута.

- Никто не может предположить, как поведет себя Верховный Комитет, когда правда о машине раскроется, - особый следователь почувствовал себя на экскурсии, - когда она дойдет до гильдейский покровителей-угнетателей. Народные избранники могут запаниковать, пойти на резкие, малообдуманные меры. А раскрытие - уже дело времени. Сделав одну машину, тяжело остановиться, хочется делать еще и еще. И сохранять ее в тайне вечно невозможно. Да и не нужно, если вспомнить ее предназначение. А так же последствия, которые она повлечет для официального государства. О чем еще мечтать гипотетическим заговорщикам?

Не почувствовать, что на сыщиков точатся ножи, было невозможно. Они и чувствовали. И готовились.

- Так что не просто так господа промышленники боятся, Франко, не на пустом месте. А от страха до гнева - менее чем полшага. Глупые будут брызгать слюной, умные - думать.

- Им будет тяжело.

- В точку! Ты как всегда прав. Инженеры у всех них с повязками сам-знаешь-какой-организации на рукавах. Но сложность процесса не отменяет его необходимости.

Следователь разглядел минимум три места, откуда к ним могут подойти местные обитатели и спросить что-нибудь за жизнь.

- Гильдии сопротивлялись, - сказало он, поигрывая ножнами, - иначе бы не понадобились репрессии и мы, особые да специальные. Другие провинции бурлили, целые регионы. Но только не здесь, не в Нуаре. Не в городе, властители которого потеряли больше всех от гильдейского пришествия. И так длиться уже... - сопутствуя счету, Мийер-Майер быстро загнул пальцы на свободной руке, но их не хватило. Он махнул рукой, - А давление на их кошельки растет. Или считаешь, что за отдельно взятой городской чертой Революция была истинно народной? Не знаю как у вас в ведомстве, но мое Министерство забеспокоилось именно по причине местного политической спокойствия. Тишь, гладь, радость и социализм. Без последних двух. Зная генерал-прокурора Канцелярии лично, я предположу, что им движет то же самое. Представь, Франко, такое количество власть имущих лиц, такой мощный центр притяжения - и ни единого признака дьявольского заговора.

- Загляни под верхний слой. В городе война. Идут подковерные средства.

- Это не доказательство. Зато очень натурально для дела, завязанного на деньги подобного масштаба.

- Пустишь на самотек?

Мийер-Майер внутренне порадовался, что ему не удалось поменяться с Доине местами, и заставить его отстаивать точку зрения, которую тот чуть больше недели назад опровергал. Но не ответил он по другой причине: пристальное наблюдение, сопровождавшее их через весь их поход по окраинам, без предупреждения пропало, переключившись на группу, гомонящую неподалеку. В ней было человек шесть, они перекрывали узкий, как дверь, переход на сильнее углубленные в землю улицы, сторожа пропускной пункт к более ценному ливеру трущоб. Черепов на их телах было гораздо больше, чем положено человеку: кроме как на верхнем конце хребта, где им и место, они располагались на руках и спинах - в виде татуировок, на шеях и запястьях - в виде символов на тонких цепях, в ушах и носах - как серьги.

Со всей группой препиралась единственная женщина. Она вся была одета в кожу оттенка горького шоколада, на голенях и предплечьях имела плотные защитные вставки с тиснеными змеями и бескрылыми драконами, а в замысловатых переплетениях ремешков ее короткой курточки, как заподозрил следователь, пряталась портупея огнестрельного оружия. Волосы женщины были собраны на макушке в пышный агрессивный хвост, визуально делающий ее выше. Над плечом, как одинокое крыло, торчал конец перевернутых ножен сабли, рукоятка которой находилась на уровне пояса.

- Поверить глазам не могу! - расцветая, воскликнул Мийер-Майер, да так неожиданно, что заткнулся даже спорящий с нею головорез, - Черная Гадюка Лайза! Угадал? Да!

Комментарии: 1, последний от 16/02/2013. © Copyright Альтшуль Павел Михайлович Размещен: 16/02/2013, изменен: 16/02/2013. 20k. Статистика. Глава: Проза Есть место свету(часть_2)		Ваша оценка:
Аннотация: Счастливый эпизод с номером "тринадцать". Еще один совместный поход двух сыщиков, легкое дежа-вю, только роли немного меняются. И поболтать им вдвоем выдастся недолго, так как Нуар хоть город и огромный, но тропы его узкие, и если есть в повествовании персонажи, чье имя названо, то они обязательно встретятся.

Альтшуль Павел Михайлович: другие произведения.

Есть место свету (ч.13)