Альтшуль Павел Михайлович : другие произведения.

Мертвые и умершие (ч.13)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тринадцатый эпизод третьей части Нуара, повествующий о космическом вдохновении и том, как легко его нарушить. Кроме того вспоминаются природные свойства начальника городской полиции - в том числе крепкими словами. А так же в очередной проявляется сверхъестественное чутье сожительницы агента Доине, предотвратившей за несколько фраз сразу два конфликта.

* * *

   В мастерской пахло растворителем, пигментами и желатином, по жестяным коробам лежали горки опустевших свинцовых тюбиков. Стены унизительной конуры, в которой приходилось ютиться художнику, прессовали со всех сторон, а отсутствие окон и даже крох естественного освещения медленным ядом точило зрение...
   ...Сейчас это все превратилось в прозрачный шар, не имевший с окружающим миром ничего общего. Художник был заключен в него, находился в его центре и видел только сквозь его искажающие стенки.
   В его сознании был лишь невидимый тоннель, тысячемильно протянувшийся между ним и чем-то большим, чем вся его жизнь сейчас и до этого. Он шел по нему и был обязан дойти до конца, и тогда предназначение, обретенное в момент, когда он впервые раскрыл в себе талант к кисти и краскам, и полностью ясное лишь сейчас, исполнится.
   Нуждался он только в работе и более ни в чем. Ему не была нужна пища - он питался своим даром, одновременно отдавшись ему в кабалу. Ему не нужен был сон - тот превратился из необходимости в нелюбимую тяжелую обязанность, на которую стыдно тратить сокровище-время, требовавшее провести себя за мольбертом.
   Без эйфории, без экстаза, порабощенный работой, он имел право только творить. Писать, не останавливаясь, покрывая лист за листом и холст за холстом. Углем, карандашом, тушью, маслом - они стали его кровью, и он выворачивал свои вены, выплескивая ее на полотно.
   Он не мог и не хотел насытиться. В голове у него звучал чужой ледяной голос, ревниво нашептывающий, завистливо вытесняющий любые мысли обо все остальном. Напоминающий, что кроме задуманного творения усилий не стоит ничего. И если тому мешают близкие, то прогнать близких, если друзья - прогнать друзей. Отвлекает любовь - забыть эту любовь.
   Так сходят с ума, так отдают душу пустоте - художник знал об этом. И ему не было до этого дела. Единственное, что для него существовало - инструмент в руке и поверхность, которая жаждет быть покрытой рисунком.
   Он работал как прикованный, искал правильный угол, подбирал палитру, до градуса выверял тон каждого цвета, мысленным взором определял освещение и переливы кьяроскуро. Он вложил в труд миллионы частиц энергии и готов был истратить себя всего без остатка, если дух творения, уже пробужденный, потребует и этой жертвы для своего рождения.
   Ведь лишь недавно художник нашел то, чего ему всю жизнь недоставало для завершения самого себя в искусстве. Это был живой, давно и бессознательно искомый идеал, обретенный сейчас властным велением судьбы и с холодным неистовством воплощающий себя в материал и цвет его руками.
   Навязчивый звон долго обтекал закрытое пространство художника по прозрачной оболочке, минуя уши.
   И проник внутрь, только когда забеспокоилась его модель. Сначала она шевельнулась, нарушая ту позу, что отпечаталась в подсознании художника, как скульптура из света, теней и неосязаемых образов. Потом направила на него взор встревоженных глаз (единственный ее взгляд мог растопить весь город снаружи этих стен, но художник не отдал бы его никому, даже если б мог осчастливить этим весь мир и самого себя). Потом приподняла ладошку и хотела что-то сказать... Все заняло не более полусекунды.
   Мир, в котором не было метафизических сфер и вдохновенных призраков, но зато был Нуар и кирпичная пещера без окон, вломился к художнику непрошенным, нежданным визитером.
   От возмущения на бездарность этой реальности он, срываясь, запулил кисточку об пол, и, бормоча ругательства на чужом для этой страны языке, быстро прошаркал в закуток, заменявший прихожую. Нырнув под занавеску, отделявшую рабочее пространство от девяти квадратных футов перед дверью, дернул засов.
   - Что? - выпалил он в раскрывшийся коридор общежития.
  -- Франко Доине, - представился захватчик, - Господин Терпьери, я пройду.
   - Вам-то что здесь нужно? - проворчал художник, припоминая, что слышал это имя от своей модели, но не утрудившись вспомнить кем является его обладатель.
   Внутри было достаточно тепло, чтобы художник мог работать просто в фартуке поверх закатанной по локоть рубашки, однако места угнетающе не хватало: его жилье состояло из полутора комнатенок с низким потолком, не имевших элементарного стола и стульев. Химический осветитель, для разнообразия дорогой, явно купленный отдельно и дающий свет очень мелкой пульсации, стоял прямо на полу. К нему подсоединялся гофрированный шланг, оторванный от родной для помещения лампы, сквозь который ядовитая отработка выпускалась в общий отходоприемник дома через осыпавшуюся дыру в стене. Количеством прочих предметов обстановка тоже не шокировала - узенькая постель с продавленным матрасом была завалена рисовальными принадлежностями, а единственная тумбочка, доверху набитая художницкими инструментами, использовалась в качестве всей остальной мебели. Резюмируя, можно было с уверенностью утверждать, что знаменитому живописцу прошлой эпохи выделили жилье, занимающее донный уровень даже по нуарской сетке категорий.
   - Я вас не звал. Чего вам надо? - недовольно сказал Терпьери, складывая руки на груди, но все же отступая от зашедшего агента.
   В уголке его суррогатной студии скромным квадратиком лежала женская одежда. В другом уголке, удивленно прикрывшись краешком какой-то драпировки, стояла сожительница агента. Ткань, за исключением которой на девушке не было больше ничего, складывалась в изящные складки, собранные так, чтобы подчеркнуть изгиб спины и того, что находилось под нею. А старинное мутное зеркало, прислоненное к стене с другой стороны, позволяло видеть, что формы у прелесной особы есть не только сзади.
   Расслышав голос агента, модель обрадованно улыбнулась и помахала ему в приветствии. Доине задержал на ней взгляд, давая понять, что сегодня они вообще-то виделись. Но отвернуться смог, почему-то лишь приложив некоторое усилие, хотя ежедневно имел возможность видеть ее и без этого клочка ткани.
   Повсюду были разбросаны рисунки, часть их была скомкана, часть порвана. Часть отложена отдельно, как заготовка и образец. Некоторые были только эскизами, другие - почти завершённой графикой. Многие были почти одинаковыми, различавшимися всего парой штрихов, меняющих настроение - иногда прямо на противоположное.
   На всех была изображена она.
   От листа к листу становясь прекраснее. Настолько, что изъян, каждый раз разный и невидимый на рисунках, но неизменно присутствующий, ощущался кожей.
   - Пришел выразить благодарность, - сказал Доине, переводя с них взгляд и закрываясь очками от собственного хладнокровного вранья, - за предоставление заработка этой женщине. Для нее это очень важно. Она сообщила, что неоценимый вклад в ваше возвращение внес господин Грегуар Боннэ. Если это так, то я готов благодарить его от вашего имени. Допустим, взяв на себя расходы...
   Лицо художника успело измениться дважды. Первый раз он хотел отчитать агента за то, что тот назвал "заработком" участие в акте творения. Но услышав имя начальника городской полиции, разом подавился всей лекцией.
   - Этот фанфарон Боннэ?! - воскликнул Терпьери, в возмущении запыхтев в усы, - Никогда! Никогда я не встречал такого пренебрежения к моей персоне! Доставил сюда, как какой-то скот! Не удосужился ни сказать, ни написать ни слова! И это от человека такого общественного положения!
   Доине ожидал чего угодно, но только не такой реакции.
   - Поселил в какую-то конуру, как собаку! - негодующе продолжал художник, - Да что он думает?! Что я безродное быдло и не знаю себе цену?! Я служил при императорском дворце!
   - По императорскому указу, - напомнил агент, временно возвращаясь к своей обычной манере разговора, - вас в случае возвращения должны обезглавить. Указ не отменяли. Награда немалая. Предъявлять претензии разумно?
   - Если Терпьери решили вернуть, - художник заносчиво выставил вперед подбородок, - то, значит, это действительно нужно. Сделавший это отдает себе отчет об ответственности. И знает, какого мастера он призвал!
   - В таком случае готов взять на себя ваше обеспечение, - быстро переменил тактику Доине, - сняв его с полиции. Представитель Тайной Канцелярии, - пояснил он, - Это позволит вам...
   - Я могу обеспечить себя сам! - перебил Терпьери - Без подачек от госшелухи! И вы отвлекаете меня! - художник заломил руки, как бы вопрошая, за что небеса посылают ему такое мучение - От нее! И вот от этого! - он ткнул пальцем в сожительницу агента, а затем в мольберт.
   - Нерационально, - предупредил агент, пропуская через себя его гнев, как усиливающая и увеличивающая линза, - Могу предоставить любые средства. Вам же не стоит выставлять себя напоказ.
   - Вы что, считаете, что в этом городе меня кто-то может узнать? - Терпьери презрительно засмеялся, - В лицо меня знали избранные из избранных!
   Продолжая быстро осматривать комнату, Доине кратко взглянул на холст и...
   ...Тот сиял. Излучал золотой, исцеляющий, богоблагословенный свет. Благоухал им. Нес всю радость и благодать служения Вере и Надежде, и одновременно изображал ее - немеркнуще прекрасную женщину. С полотна глядела красота, заживляющая раны на душе, совмещающая в единстве притягательность и невинность - все то, что никто не мог увидеть глазами, застланными похотью, а творец воплотил в мазках кисти. Без единого штриха неправды или лести выделив все то, что действительно в ней было, изобразив это с душеспасительной честностью.
   И даже незавершенное это полотно светило и очищало. Каждый штрих был выверен идеально, но сделан как бы небрежно, легко, мимоходом.
   - Вы меня вообще слушаете? - голос Терпьери донесся откуда-то из-за границ прозрачной сферы.
   Только усилием Франко смог заставить себя оторваться от полузаконченной картины. Вспомнил, что надо дышать. Посмотрел на свою сожительницу, которая скромно улыбнулась.
   - Надеюсь, вы поняли, - проворчал Терпьери, - Вы меня прерываете. Уходите и не портите мне настроение.
   Выталкивая агента за занавеску, он задел его раненые ребра. Доине, зашипев про себя, согнулся. Захотел сгрести художника за руки и силой вытрясти все нужные показания.
   - Извини его, Франко, - попросила девушка, - Он гений. Его можно понять! Он работает изматывающе.
   Услышав это, Терпьери бросился к ней.
   - Нет! Нет же! - с трепетом вымолвил он, отчаянно мотая головой, - Гений - это ты. Гений красоты, чистоты! Ангел, среди грязи этого города сумевший запачкать лишь самые кончики крыльев! А я - всего-то раб кисти. Я только подхватываю то, что есть, и облекаю в краску.
   - Маэстро, - тогда попросила она.
   Терпьери, глянув на ссутулившегося и сжавшего зубы агента, вздохнул.
   - Хорошо. Господин как-вас-там, вы можете присутствовать. Но требую невмешательства! Дорогая, пожалуйста, прими образ, - художник вернулся к рабочему месту и выпал из реальности.
   Послав Франко благодарный взгляд, девушка вернулась к позированию.
   Агент смахнул с тумбы изрисованную бумагу и, вымещая в бесцеремонности проткнувшую его физическую боль, присел. Штурм сходу не удался (Браво, Доине! - внутренне проговорил агент, - Браво!), а к осаде следует подойти обдуманно.
   Итак, что же ему дал сегодняшний день? Номер раз: прямая связь между "внесистемными" убийствами в исполнении маньяка Нуарэ и наличием у жертв таинственных картин за авторством одного и того же мастера становится из мистической теории обоснованной реальностью - создатель смертельных холстов в городе и помнит, как держать кисть.
   Старичок-архивариус, гневно отметший мысль о том, что великий Терпьери мог что-то забыть в Нуаре, пустил агента по ложному пути. Не специально. Он же упоминал, что слышал про картины. И, похоже, не соврал - именно слышал, а не ходил смотреть. Не стал интересоваться, от старости и нуарской жизни не веря не то что в чудо, а вообще во что-либо.
   Номер два. Участие Боннэ в этом цирке с конями не подается логике. Начальник полиции лично выдал агенту "тайное оружие контрреволюции" - косвенно, через его сожительницу. Да еще и отреагировал на подсунутую им в качестве задатка к равноценному обмену информацию. Но при этом сам же художника в город и привез.
   Не похоже ни на вселенскую хитрость, ни на вселенскую глупость. Сложно представить, что начальник полиции будет так долго и тонко лукавить, что в итоге обведет вокруг пальца всех, включая самого себя. Поэтому наиболее точный вариант ответа на вопрос "почему?" будет скорее лежать в области чего-то предельно простого, как с банальной старческой ошибкой архивариуса, нежели окажется частью какого-то совсем уж диавольского заговора.
   И номер три - разговор, подслушанный Доине по дороге сюда:
   "Пять дней, как господин Нуарэ никого больше не прирезал" - "Может уж поймали его?" - "А чего тогда не объявили?" - "Ну, природная скромность господина Боннэ?.."
   И это были не полицейские в стенах управления! Сказанное было услышано просто на рядовой улице у рядового питейного заведения.
   Боннэ... Скромник, мать его.
   - Господин Терпьери, - сообщил Доине, вставая.
   - Разумно, - одобрил художник, спустя десяток секунд догадавшись, что его вновь отвлекают, - Не так уж там и холодно. Вы должны были успеть согреться. До свидания.
   Однако к вящей неожиданности, уходящего агента он решил проводить.
   - Вам следует знать, - тихо сказал он за занавеской, - Натурщица попросила у меня аванс, который теперь обязана отработать. Не вздумайте ей мешать! Дайте ей заниматься тем, ради чего она пришла.
   - Аванс? - переспросил Доине, не успев забаррикадировать себя от приступа удивления.
   - Аванс, аванс, - повторил Терпьери, заново раздражаясь, но на этот раз тем, как это мужчина может не знать что-то о своей женщине, - Она говорила, что деньги ей нужны на какие-то лекарства. Больной она не выглядит. И молю небеса, чтобы она была здорова! На вас, как на ее... кавалере, - он вложил в это слово больше неприязни, чем во все предыдущие пять минут вместе взятых, - лежит ответственность за ее здоровье. Следите за ней, не позволяйте загонять себя в заботе о вас, которая вам, кажется, и не нужна. Ее место здесь, вам это понятно?
   - Могу вернуть вам любые деньги... - начал агент, но Терпьери только фыркнул и, отвернувшись, захлопнул дверь.
   Сокрушаясь, он вернулся к мольберту и снял с него незавершенную картину - таким взвинченным ему нельзя возвращаться к труду всей его жизни.
   Еще пару эскизов, решил он, напряженно думая, каким образом он еще не успел изобразить ожившее воплощение идеала и что он упустил и не видит в этот раз.
   - Маэстро... - обратилась к нему девушка.
   - Да, моя прекрасная?
   - Я...- смущенно произнесла она, не зная как начать, так как больше всего не хотела прерывать его вдохновение, - Маэстро... Можно мне поесть? Я очень голодна...
   Художник схватился за голову.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"