Альтшуль Павел Михайлович. Мертвые и умершие (ч.14)

* * *

"Госшелуха" сторонилась мрачного обладателя лоскутного плаща, как зачумленного. Информацию служащие главного правительственного учреждения темного города выдавали ему примерно в той же манере, как разорившиеся мещане выкидывают лежалую рыбу - делая вид, что вовсе им и не жалко, что не нужна она, и что оставить ее при себе им было бы совсем уж противно. Иными словами, городская ратуша Нуара, куда отправился Доине, встретила его стандартной смесью недоверия, антипатии и щедрой порции впитанного с чиновничьим сюртуком превентивного страха.

Агент тоже привычно отгораживался панцирем физически ощутимого презрения, отгоняя растущими из него шипами от себя всех, кто мешал или просто присутствовал рядом, что для него как обычно было равнозначным.

Однако в этот раз ему требовалось найти кое-что иное, нежели очередной отчет об очередном выпотрошенном или съеденном трупе. Ему было нужно кое-что глобальнее, связанное не с конкретным укусом горизонтальной раздвижной челюсти или вполне определенной пулей, застрявшей в чьем-то черепе, а нечто в разы более абстрактное. Он искал признаки - процессов и явлений. Тех, что выбиваются из обыкновенной игры в кошки-мышки с налогами, из картин агрессивного слияния-поглощения и незримых поединков подковерных драконов с теневыми тиграми. Ему были нужным приметы того, что грозит стать опасными, если это не взять под наблюдение и личный контроль, как это любит делать начальник полиции Боннэ.

Любые действия, полагал агент с определенной долей справедливости, должно оставить следы, а так как находится он не где-то, а в Нуаре, то выглядеть они должны как республиканские кроны, перетекающие с одного счета на другой. Отследить такие потоки помогала введенная Республикой перлюстрация финансовых потоков, которую Гильдия по официальной версии заказывала исключительно для упрощения сбора статистики. Складировалась эта информация как раз здесь, в ратуше, ее рабочими единицами в одинаковых сюртуках - с муравьиной скрупулезностью, внезапно появляющейся даже у них, когда дело затрагивало сферу ответственности перед гильдейскими ревизорами. Но на следующем шаге вставала проблема: город, повинуюсь моде, заданной экономическим крылом Верховного Комитета, тоже засекретил все свои финансовые документы от простых смертных. Не стоило сомневаться, что государство подало такой пример из наиблагих побуждений - чтобы ни один внутренний враг не узнал, на какой очередной грандиозный прорыв тратит налоговые деньги мудрое руководство. А так же во избежание паники (хотя последний глупец, не успевший на трибуне вовремя осечься на этой части фразы, был отправлен под Народный Трибунал за нагнетание как раз панических настроений). Но к сожалению вся эта несказанная забота об общегражданском счастье сделала получение отчетов о денежных переводах делом хлопотным даже для особого агента:

"Посещение казначейских хранилищ - только для имеющих полномочия от Совета", - натужно улыбаясь, отказывали агенту.

"Полицейское разрешение тоже подойдет!" - уверяли его, не ощущая за собой силы, сгибаясь и уходя на попятную.

"А в виду вашего особого положения, можем пропустить и вовсе за так! - потея и теряя даже тень достоинства, расшаркивались перед ним, - И уведомление в полицейское управление мы направим тоже сами!"

Такое навязчивое раболепие вызвало у Доине отторжение к услугами, на которые надо просить разрешение у полицейского руководства, и он сменил локальную цель, вернувшись к документам облегченного доступа. Первым из них оказалось... досье на господина Боннэ. А точнее на господина Г.Ф.С. Боннэ - Грегуара Франсуа Себастьяна, и не просто, а виконта де Милль.

Итак, уважаемый глава полиции на самом деле был из очень мелких дворян, от которых кроме этого "де" ничего и не осталось. Вот его год рождения, юность, молодость и служба, а так же факт того, что будущий верховный полицейский успел повоевать - где-то в тыловых частях и штабах, но был комиссован. Интересно, по какой причине? Образование - великолепно, послужной список - еще лучше. Пяток наград средней значимости. Акт о назначении его в Нуар - в качестве повышения переведен из провинции, куда он первоначально был переведен из Столицы тоже в качестве повышения, да еще какого. Многократная верность сначала Империи, а потом Республике. Рекомендательные письма. Связи, очень серьезные связи. Некоторых этих персон агент знал лично, впрочем без удовольствия. Почти обо всех остальных - знал просто, и многое.

Сильно ли это все помогло ему ответить на вопрос "кто вы, Грегуар?" Не очень. А он, этот вопрос, тем временем плотно сидел в голове Доине. Идея, что полицейский подкинул ему художника не как равноценный обмен, а как проверку, настойчиво требовала внимания, причем этому порыву, в иной день сочтенному бы за параноидальный, агент не сопротивлялся. Особенно если напрашивающимся выводом из последних его приключений было то, что получивший результат Боннэ сразу же решил пристроить его под рушащийся ортханк "Фон Морганна".

Поэтому, вдоволь накопавшись в прошлом главного полицейского, Доине вернулся к изначальной цели своего визита в ратушу - тем самым казначейским хранилищам. На охране подобных мест традиционно экономили, так как проникнуть в них незаконно могло понадобиться лишь конченым безумцам и совсем уж дьявольские злоумышленникам, и поэтому, дождавшись, когда чиновники закончат рабочий день и растекутся подальше от служебных насестов, агент смог пробрался туда, применив лишь простенький взлом.

Вести себя там приходилось очень тихо, а от каждого посетителя, что заглядывал за запираемую дверь по каким-то своим делам, Доине вынуждено скрывался в тесных проходах меж стеллажей, гася свет. И чем дальше убегали стрелки на часах, тем чаще захаживали подобные поздние пташки, из-за чего начинало казаться, что ратуша поголовно состоит либо из трудоголиков, либо из той породы работничков, что вспоминает про задачи, когда солнце пропадает за горизонтом.

Когда же шаги чиновничьих ботинок затихали, а хлопок двери отдавался меж шкафов пыльным эхом, Доине возвращался к своим изысканиям. Он рылся в поисках чего-то, что совпадало со знаковыми датам его расследования - нападением темных на "Фон Морганн", резонансными убийствами, кипучей деятельностью Грильяра. Что-то, что доказывало бы согласованность всех этих событий.

Попутно он натыкался на занимательные свидетельства того, как вбивали кол в труп Союза Промышленников - что было бы вдвойне интересно, будь он исследователем таких сторон человеческой души, как алчность и зависть. Кроме того, он выяснил, что дефицитный газ для бывших дворян по ночам жгут, ну, скажем так, почти официально.

А потом, через несколько часов после того, как иссяк поток самых припозднившихся ратушных служащих, он взял в руки документ, состоящий из двух подшитых одна к другой гербовых страничек.

И сразу же понял, что ради этих листков он и торчал в этом капище бюрократов, мучая больное зрение фитильком лампы и прячась как последний шпик от проходящих мимо чинуш, которые по роду службы сами были должны бояться его на клеточном уровне.

Оба документа были датированы днем чуть более двух третей года назад - незадолго до начала несистемных убийств и примерно в том время, когда Боннэ должен был организовать приезд Терпьери в город. Один из документов был рекомендацией, на которой стоял вензель де Талера, вторым оказалась накладная за подписью главы полиции. И - да! - это был перевод средств, оплата. Крупная!

Но не на счета услужливого начальника полиции... Из городского бюджета, третьим лицам?

Покупка коммерческого оружия по квотам? Что за чертовщина?!

Напрягая глаза до синеватых вспышек и зажегшейся боли под веками, Доине вчитался.

Нет, все было логично. И прозрачно как хрусталь, как репутация господина Боннэ.

Мрачнея, агент вернул листы на место. Долго, очень долго протирал запыленные очки.

А уходя, едва не сбил с ног удивленного ночного сторожа, только-только успевшего вставить ключ в замок подотчетных хранилищ.

- Что вам еще нужно?! Я все сказал!

- Разговор не окончен, господин Терпьери, - тяжелый ботинок не дал двери захлопнуться.

Художник попытался выдворить Доине вон, выпинав ногу из прохода, но агент сам грубо затолкнул его внутрь жилища, несознательно мстя за такой же недавний толчок с его стороны.

- Вы убиваете людей по заказу, - предъявил он, оттеснив художника к стенке.

- Да как вы смеете?! - закричал Терпьери, пытаясь вырваться, на что Доине бросил ему в лицо еще одно слово - имя внесистемной жертвы. Потом второе и третье.

Терпьери ошарашено замолчал, не договорив пару экзотических проклятий.

- Так что мы говорим, - закончил агент, угрожающей запирая за собой входную дверь, - Вы рассказываете, я слушаю. Все, что знаете, что известно. И никто не пострадает.

- И чем же ты меня заставишь? - осведомился Терпьери, хватая в руки первое, что попалось под руку - металлический мастихин.

- Вспомните, что вы - никто без прав, - перебил Доине, легко забирая заостренный предмет, - Сделай вам что угодно - сойдет с рук.

- Смеешь мне угрожать?

Агент смерил его холодным бликом очков, потом посмотрел на его рабочие инструменты и на его испачканные краской руки. На незаконченный женский портрет. "Одно слово неправды, и вы ее никогда не увидите. А вам я переломаю пальцы". Но потом Доине снова решил пойти обратным путем.

- Повторяю: могу изменить вашу судьбу, - разжав кулаки, произнес он, - Республика не отменяет за вас награду потому, что не помнит о ней. Ей плевать на прегрешения против Империи. Амнистия. Легализация.

- Я отослал тебя к чертям недостаточно ясно? - презрительно мотнул головой художник, скрещивая руки на груди, - Или ты забыл, что уже предлагал это?

Слово "ад", куда во время спора обычно шлют в его родной стране, Терпьери не произнес.

- У вас много почитателей, - напомнил агент, - Очень богатых. Галерея в вашу честь. Признание на официальном уровне. Преподавание в университете. Вернете то, что у вас было. То, что полагается вам по праву и дару.

- Давить на тщеславие? - Терпьери фыркнул, - Какие же вы все тупые.

Не то. Доине быстро обдумал следующее, после чего, закрывшись линзами, предложил.

- Сможете работать с вашей нынешней натурщицей столько, сколько сочтете нужным. Жилье - лучше. Переедет к вам. Она вас уважает и будет не против.

Пауза затянулась. Потом художник опустил плечи и опустошенно сел на краешек постели.

- Господин Франко, - вздохнул он, - Пожалуйста, я только хочу закончить свою работу. А потом - творите со мной, что хотите. Мне ничего не нужно.

- Тогда помогите мне, - пробуя выгнать мороз из голоса, сказал агент, - Обеспечу вам защиту и реабилитацию.

- Слышал я эти сладкие трели, - дернул пелчами Терпьери, - Именно их мне и обещали. Но вы не представляете, как со мной поступили, что заставляли делать. Чем великий Паоло Романо вынужден был заниматься. И за что? За какие богатства? За чертову конуру, крохи хлеба и ведро воды.

Доине снял с тумбы все предметы, в этот раз аккуратно, и сел напротив него.

- Господин Терпьери, - осторожно сказал он, - Дни, когда вы писали портреты указанных людей.

- Сложно, - отрицательно покачал головой художник, - Я запоминаю лица, фигуры и силуэты. Но стоит дойти до чисел... А они заставляли работать в невыносимом темпе!

- Натолкнет на мысли, - агент передал ему свой блокнот, раскрытый на странице со списком, - Оно?

Терпьери читал медленно, по несколько раз просматривая все имена - промышленники, дворяне наследной крови, член Совета. И даты - убийств.

- Оно... - подтвердил он, сглатывая, - Точнее, чуть позже. Значит, правда. Все - правда.

Положив блокнот рядом с собой, он несколько раз вытер вспотевшее лицо.

- Процесс, - задал вопрос Доине, - Как происходило?

- У тебя нет сердца? - воскликнул художник, посмотрев на него, как на вандала, - Я только что узнал, что у меня руки по локоть в крови!

- Слова помогут это прекратить. Процесс.

Терпьери судорожно вздохнул и встал. Вместе с ним поднялся и Доине.

- Сначала их просто приводили ко мне, - начал художник, активно жестикулируя, - Они за это отсыпали такие суммы, что хватит на ту самую хваленую галерею. В мою честь, ха. На две. Франко, они пялились на меня, как на зверя в зоопарке! Еще бы, живой гений прямо пред их очами, да будет сейчас им развлечения учинять. Картинки с них писать.

- Сколько времени затрачивается на одну работу?

- Мало, - отрезал художник, рубя воздух рукой, - Мои способности - больше, чем просто талант! Не знаю никого, кто умеет так же. А они гонят еще сильнее!

- Сколько?

Художник назвал. Время, озвученное им, Доине ничего не сказало, но, наверное, действительно, быстро.

- У меня абсолютная портретная память, - разъяснил Терпьери, видимо чувствуя что-то интуицией одаренного человека, - Стоит мне кого-то увидеть, поглядеть на него пять минут, и я воспроизведу его до тех штрихов, о которых он не знает сам. Все сыщу, все покажу, - он посмотрел на окаменевшее лицо агента и добавил, - Без ложной скромности.

- Эти деньги...

- Нет, кое-что мне перепадало, - криво усмехнулся Терпьери, - От их щедрот. Чтобы хватало на еду попроще, дешевое вино и шлюх. Только в гробу я видал и их пойло, и тем более их баб. Которые мне... Ну, ты, скорее всего, в курсе, - он раздраженно махнул рукой, - Зато смог сам снять себе жилье. Вот это. По правде сказать, в том курятнике, куда меня посадили после перевозки, было чуточку лучше. Но хотя бы в этом я от них сейчас больше не завишу. Плюс еще кое-какие сбережения еще с той, золотой эпохи. Их я трачу на общество вашей подруги, - художник выразительно посмотрел на Доине, - О чем не жалею.

- Цель, с которой Грегуар Боннэ делал заказы? - не меняя тона, спросил агент.

- Что? - Терпьери непонимающе воззрился на агента, - Он-то как раз здесь и не при чем! Мои портреты нужны этой отвратительной ведьме - Ингэ Фруассар. А великовозрастный зазнайка Боннэ только организовал мою перевозку сюда по ее просьбе.

Да, все правильно, напомнил себе Доине. Совпадает с документом из ратуши. Лист Талера - благодарность, совмещенная с ходатайством о предоставлении городской полиции права на выкуп полной годовой квоты на коммерческое оружие. Лист Боннэ - осуществление этого выкупа. Очень разумно, так как на носу кризис с темными и трущобами, а продвинутые стволы помогут разрешать его с меньшими потерями и заметно бодрее. И ничего преступного.

- Вернемся к процессу, - не выдавая себя, сказал Доине, - Сначала приводили. Дальше?

- Я выразился неверно. У этой Фруассар есть публичный дом, безвкусный, как и любое начинание плебея, дорвавшегося до денег. Но девок ее огуливала половина тех, кто еще находит в себе наглость звать себя аристократом. Бывшим. Очень правильное определение. Мне этих девок, кстати, не предлагали! Хотя внешность некоторых достойна-таки пары набросков... - он мотнул головой, отряхиваясь от посторонних мыслей, - Так вот, персоны из вашего списка туда хаживали. Услада души, говорили им. И я, как еще один аттракцион до того, как потрахаться. Или после. Иногда вместо, - он резко замолк и бросил на Доине обеспокоенный взгляд, - Не поймите меня неправильно! Я не...

Выражением лицо агент показал, что ему нет до этого дела. После чего узнал, что портрет от великого Терпьери посетителям предлагали как еще одну эксклюзивную услугу, о которой могли знать лишь избранные. Так были написаны несколько первых роковых картин. В частности, господин из Совета действительно интересовался борделем, как и сообщала Талера. Может и действительно, узнав, что там работает мастер, чье творчество он почитает, он захотел выкупить все заведение. До чего-то более определенного, чем этот "меморандум", он не дожил.

- Тут не хватает еще одной личности, - сообщил Доине, дослушав, - Грильяр.

Терпьери возмущенно скривил губы.

- Он был первой моей работой здесь. Мне показалось, что на нем они испытывали мои силы. Будто не верили, что Паоло Романо на что-то способен. Я возненавидел этот портрет еще до того, как начал его писать, и думал, что буду ненавидеть его, как ни что в жизни. Но потому я встретил самого этого Грильяра. Ты бы видел его! Если бы тупая озлобленность была жидкой, за ним бы оставались ручьи. Он не менее трех раз в час упоминал аристократов, дворян. Был зациклен на них, как помешанный. Завидовал до хрипоты, до пены изо рта. И больше всего хотел стать одним из них. Повторял, что он достоин, как никто, что его место - среди них. Но поверь мне, Франко, став бы, он ненавидел бы их еще больше, завидовал бы еще сильнее. Я навсегда запомнил этот день... - глаза художника остекленели, - Меня поселили в каком-то чулане того борделя. Скрывали, чтобы своими усами не смущал дорогих гостей - так мне и сказали, представляешь? А работал я в другой комнате - там стены из бархата и серебренные звездочки к ней приколоты. Портрет ублюдка был почти готов, и я вносил последние штрихи. Меня тогда еще не торопили.

Дел оставалось на пару часов, выродок мне уже не позировал, и я один остался. Была середина дня - для борделя это то же, что дня простых людей поздняя ночь. Заканчивал. А потом явился этот... - Терпьери смотрел в пустоту, заново переживая былой ужас, - душегуб. Каратель. Господин Нуарэ. Он был как бы рассеянный, будто не понимал, куда пришел и зачем. Но я пары слов сказать не успел, да тот и не слушал, как на меня нацелился его кинжал. Он... оно... смотрело на меня - буквально смотрело!

Какое-то наваждение, Франко, наваждение! Галлюцинация! Боюсь, в тот момент я сошел с ума - от взгляда этих пустых бессмысленных глаз - ты видел его глаза?! - от этой его направленной в меня руки, состоящей из коросты - ты видел его правую руку?! Мне почудилось, что меня выворачивает кожей вовнутрь!

А комната со звездами - она стала для меня всей моей Вселенной. Я видел, насколько я крохотен, ничтожен, жалок и мелок! И насколько она велика и безразлична. Вселенная. Насколько ей плевать на весь мой дар, на мои способности, опыт, умения. Что я для нее меньше чем миг, чем тусклая вспышка...

- Как спаслись?

Художник вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний назад к Доине.

- Никак. То есть - не знаю как. Я упал, уронил мольберт. На себя. Рисунком к нему. Когда очнулся, он ушел, - Терпьери опять сел, потом опять встал, - А портрет назавтра у меня забрали. Я его так и не закончил, но куда там этим слепцам такое заметить. И на время от меня отстали. Все остальное началось только недели через две.

Доине прикинул дату: вот и день, когда маньяк впервые настиг Грильяра.

- Написал еще двоих, - продолжил художник, растирая лоб, - Одного за одним. Тоже в борделе, в той же комнате. Я только врагу пожелаю пережить то, что чувствовал я тогда... Потом на встречу с заказчиком меня неожиданно вывели, хорошо, что ошейник не одели. За последними заставляли подглядывать, как какого-то извращенца. Работы забирали, и более ничего я о них не слышал.

Забирали и вешали в борделе, - добавил про себя агент, - в потайной комнате, кубе из кирпича. Последующие события тоже известно: на карте Нуара образовался архипелаг точек, которую приехавший из Столицы посланец по особо важным делам выделял другим цветом.

- Да что я говорю! -воскликнул Терпьери, стукая себя по ноге, - Слышал я о них, конечно же, слышал! Читал в газетах, они мне разрешены. Статьи об убитых мною людях... Только я не знал, что это я их...

- Не догадывались?

- Не хотел, если уж быть совсем честным, - художник вздохнул и стал заканчивать, - Дважды были промежутки почти по месяцу. Тогда я был относительно свободен в рамках короткого поводка. Сейчас - третий раз, самый долгий. И батрачить на них я больше не хочу, - уверенно сказал он, после чего воскликнул, - Франко! Впервые за десять лет я знаю цель своей жизни! Прекраснейшая из живых! - Доине вновь услышал это сочетание, - Величайшая из моих работ!

Он подскочил к агенту и затряс его за плечи, и ему это сошло с рук.

- Если твои слова что-то значат, - говорил ему художник, сжимая лоскутную кожу плаща, - дай мне время ее завершить! Ты хотел мне что-то обещать? Обещай, что отвлечешь их от меня! Я завершу картину, и миссия моей жизни выполнена. Мне нечего будет бояться. И больше они не получат не единой приманки для своего душегуба!

- Если будут угрожать? - агент дотерпел до момента, когда Терпьери перестал его касаться.

- Угрозы меня больше не беспокоят, - усмехнулся художник, - Самое страшное, что хуже смерти, висело над моей душой. Но она, - он указал на холст на мольберте, - спасла меня и от этого. И это был второй раз, когда я его встретил.

- Ты?! - роняя кисть, Терпьери попятился от входной двери. Он же ее запирал!

- Ничего личного, - пожал плечами господин Нуаре, спиной вперед входя к нему, - "Зупербиа" зовет тебя. А ты зовешь "Зупербиа"? - он посмотрел на зажатый в обожженной ладони нож, кивнув ему и им себе, - Зовешь. И очень страстно. Вот я и принес его.

Он крутанул нож на кончике пальца, и тот завертелся как веретено.

- О, есть что-то еще? - изогнутые ножи были уже в обеих его руках. Убийца значительно выпятил губу, - "Луксуриа"! Люблю его, его вообще все любят! Любовь - его конек. Хоть он с ней и не связан, с любовью. Вот и ты туда же. А уж молодость какая обильная! Ого, а вот и третий! Кто? "Инвидиа"? Кому тебе завидовать? - начав жонглировать изогнутым железом, маньяк через плечо бросил на художника скептический взгляд, - Да, вялый он какой-то. Но они не ошибаются.

Ножи подлетали в воздух и возвращались назад, не повреждая играющего ими душегуба, хотя ловил он их за лезвия. Улыбка на его лице расползалась все шире, превращусь в гримасу. Белый изломанный крест на красной как кровь рубахе начинал едва уловимо подрагивать, его невидимые призрачные близнецы потихоньку выбирались за пределы его контура. Любопытными тараканами они заглядывали в трещины в полу, изучали углы и пыльные щели между шкафами и стенами, запрыгивали на меблировку и вскарабкивались на стоящий посреди комнаты стол.

Маньяк плавно обернулся.

- Не боишься? - сквозь оскал спросил он, подкидывая разом все три орудия убийств, - или просто...

...не понял, что тебя ждет?!

- Маэстро Терпьери, что-то случилось?

Один за другим страшные кривые клинки вонзились в столешницу.

- Не боишься... - враз ослабев, выдохнул Нуарэ.

В комнату удивленно заглядывала девушка, державшая полосу белой ткани. Одежды на ней не было, а босые ножки зябко переступали по деревянному полу. Увидев посетителя, она прикрылась, но вид странного гостя заставил ее сделать это не от смущения, а только потому, что так вроде бы положено.

Поочередно забыв о намеченном в жертвы художнике, об "Инвидиа", "Луксурия" и "Зупербиа", господин Нуарэ сделал несколько завороженных шагов к ней. Их взгляды соединились, и легендарный убийца не вынес этого, отворачиваясь, сжимаясь от направленного в него потока невыносимой непорочности.

Воткнутые в стол ножи бесшумно рассыпались пылью, осев тремя серо-синими кучками летучей пыли.

- Ты ведь - с ним? - сломлено спросил Нуарэ.

Неведомым образом она поняла, что незнакомец говорит о ее Франко, и тихонько кивнула.

- Как ты прекрасна... - вымолвил он, медленно-медленно передвигая ноги, подволакивая их, но уже отодвигаясь, как от чего-то пугающего.

Поддавшись неожиданному порыву, она сама подалась к нему, протянула руки. Ткань, скрывающая ее, упала.

- Пожалуйста, - попросил убийца одними губами.

Но все же она касается его. Мучение тусклой вспышкой отражается в его ясных как грозовая молния глазах. От боли он сжимает веки, рубцы на искалеченной руке отзываются шипящим жжением.

- Кто ты? - спрашивает она, - Я тебя знаю?

- Нет, - отвечает убийца, но она не может ему поверить.

- Тебе плохо? Я могу чем-то?..

Маньяк отчаянно отстраняется от нее, боясь пересечься с ней взором, отказываясь от проникающего под кожу взгляда ее удивительных светло-чайных глаз.

- Не поможет, - голосом, полным невыразимой свинцовой обреченности отвечает он, - Так должно быть.

Эти слова врезаются ей в сердце, и она понимает, что больше никогда не сможет услышать их от кого-то еще. Не вынесет сквозящего из них отчаяния. Но незнакомец, кажущийся таким знакомым, отдаляется от нее.

-М-милая, вернись, пожалуйста, на место, - трясущимися губами попросил Терпьери, - Здесь х-холодно. А мой знакомый ух-ходит.

- Ты... - оставшись с художником наедине, убийца ткнул в его сторону пальцем обваренной в масле кисти, - Ты больше не нужен.

Напоследок он остановился около стола, долго рассматривая три горки металлической пыли. Потом решился и, налегая на столешницу всем телом, широким взмахом рукава смел их. Поднявшееся облако мгновенно обратилось в железный пар и тремя быстрыми ручейками впиталось в него.

Господин Нуарэ ушел, растворившись в городском воздухе еще до того, как дверь, которую он толкнул за собой, захлопнулась.

- Теперь ты знаешь, почему и когда я сбежал в эту конуру, - художник грустно усмехнулся агенту.

Доине некоторое время переваривал его слова.

- Напишите меня, - твердо сказал он немногим спустя, - Пусть охотится за мной.

Но Терпьери почему-то рассмеялся.

- Не подействует, - коротко сказал он, - Я лишился этой стороны моего дара. Ха, дара... Проклятья! Той степени ненависти, презрения, отчаяния - они были моим мотором слишком долго! Слишком долго они выпускали яд в мою кровь, - он устало взглянул на мольберт, - Посмотри на нее! Она очистила меня. Излечила шрам на душе, то пустое место в ней, которое они облюбовали. И теперь ни одна моя самая искусная и ненавистная работа не поможет привлечь демона-убийцу.

Опережая будущий вопрос, он добавил:

- Поверь мне, Франко. Я это просто знаю.

- Об этом известно? - мрачно спросил Доине, - Сообщали кому-то?

Художник отрицательно качнул головой.

- Не мог понять этого и сам. До сегодняшнего дня.

- Никому не говорите, - агент решительно встал, - Делайте вид, что все по-старому. Новый заказ - выполняйте. Максимально затягивайте. От этого зависит ваша безопасность. А я - буду искать способ выполнить обещание. Оно в силе.

Перед уходом Доине озвучил еще одну догадку:

- Ваша встреча с Нуарэ. Пять дней назад?

Терпьери подтвердил.

Тоже все правильно. И никакие не "идеи господина Боннэ".

Комментарии: 1, последний от 08/12/2013. © Copyright Альтшуль Павел Михайлович Размещен: 08/12/2013, изменен: 08/12/2013. 28k. Статистика. Глава: Проза Мертвые и умершие(часть_3)		Ваша оценка:
Аннотация: Эпизод номер четырнадцать, "Нуар", часть третья. Повествует о городских бюрократических учреждениях, ответах, плотно закрывающих важные вопросы, а так же том, как талант-проклятье может навлечь на себя бездну, и том, как красота-проклятье, может от этого спасти.

Альтшуль Павел Михайлович : другие произведения.

Мертвые и умершие (ч.14)