Аннотация: Девятый эпизод третьей части "Нуара". Первая хорошая новость для агента Доине, его неожиданный порыв... и "ночь, как тогда", наполненная событиями, объяснимыми едва ли не сложнее, чем этот самый порыв.
То, что Доине проснулся почти настолько же рано, насколько обычно привык, было первым хорошим признаком за прошедшие дни.
Провалявшись под инъекциями, он потерял еще сутки, однако сегодня впервые с ранения встал сам, а не был разбужен для утреннего укола. И пусть его отражение в зеркале выглядело так же неудовлетворительно, как пару дней назад, а желтизны на веках только добавилось, но на загипсованной руке уверенно, послушно шевелились пальцы, а запястье почти начинало поворачиваться в суставе.
Уже скоро, решил он. И не повод дожидаться, добавил сразу.
Для замены меча Доине взял тяжелый длинный кинжал-тесак с пилообразной спинкой. Его ножны он подвесил на пояс, закрепив портупеей через плечо, что добавило ему еще один ремень на рубашку и вновь образовало на ней крест кожаных полос, на этот раз сменивший наклон.
К плащу он пристегнул теплую подкладку, из-за которой тут же чего стал шире в плечах. Его сожительница нашла ему толстый шарф, который он молча принял. Она же помогала ему повязать его.
Объяснял Доине это себе тем, что утепление очевидно облегчит ему участь при переходе до управления. Однако, уже начав двигаться к выходу, он неожиданно наткнулся на дверной косяк. С секунду смотрев на него, он нащупал на лице очки и, ругаясь про себя, покрутил головой. Изменение угла, под которым сквозь красное стекло проходил свет, показало, что агент, не видя того, действительно с самого начала шел по траектории на столкновение.
Проскрежетав зубами, он - частично на ощупь - вернулся к умывальнику и, от рези и напряжения задержав дыхание, прочистил уголки глаз.
- Франко...
- Доктор не поможет, - опередил он, обтирая водой побледневшее лицо, - Так должно быть.
Эти слова будто подломили в его сожительнице ту тонкую веточку, что сдерживала давно переполненную плотину от прорыва.
- Должно быть?! - в отчаянии воскликнула она, - Ты же ничего не видишь! Без своих красных линз ты слепой! - она бросилась к нему, обняла, желая... защитить? - Ты живешь в кровавой темноте! Никто не должен проходить через такое! Никто! Тебе нужна помощь!
- Пре... прекрати, - потребовал он, - Беспокойся не за меня.
Она сжала его - насколько она могла сжать через лоскуты плаща, через гигантскую, пусть и придавленную ныне силу. А он неопределенно пошевелился под ее руками - первым порывом захотев убрать их, но, так и не дотронувшись до них и даже не дотянувшись, сделал совсем другое.
Одеревеневшей ладонью он сам прикоснулся к ее спине... Не ожидая этого от себя, смотря по-над ней в стену и боясь опустить взгляд хоть на полдюйма, сглатывая ком, прижал к себе... И сквозь жесткую кожу перчатки, сквозь слой шерсти ее одежды, сквозь заслон красного стекла ощутил то страшное, абсолютно непонятное ему чувство, что она испытывала к нему. Тихое, как лучинка надежды средь ночной пустыни, мягчайшее как прикосновение вселюбящей святой сестры. Неотвратимо прожигающее в нем зияющую дыру.
- Позволь помочь себе, - попросила она, зарываясь лицом ему в грудь.
Вздрагивающе выдохнув, Доине стиснул ткань у нее на спине.
- Распорядитель пялится на тебя, - наконец-то нашелся он. А вырвавшись (с неохотой?!), быстро нашел еще один боевой нож - помельче - и положил на стол перед ней, - Понадобится - защищай себя.
- Тебя принесли по частям, - она осталась на месте, и между нею и острой сталью было расстояние от звезды до звезды, - Рука болталась на связках. На плаще. А ты продолжал сжимать ею пистолет. Франко, пожалуйста, не заставляй меня пережить еще одну такую ночь, как тогда.
Он ушел. А уходя, в смятении не мог найти причину того, что с ним случилось, не мог объяснить, какой демон управлял им.
Сняв перчатку, он долго смотрел на непослушную конечность. И прекратил, только когда она стала промерзать.
...ночь, как тогда...
Перед ним лежал путь до полицейского управления, который он раньше никогда бы не воспринял как испытание.
...Волны красного цвета - главного оттенка недавнего прошлого. Вращение тревожных маяков, испускающих его. Воющая заводская сирена, рев тысячи духов. Низкий, протяжный, такой громкий, что не слышно выстрелы. Бой на троих на ортханке "Фон Морганна".
Точнее его прелюдия: бандитский атаман Де Грильяр, окруженный голодными, рычащими темными.
В детском возрасте он не ведал таких понятий, как бред величия, расщепление рассудка. Мало верил, что его мать тронулась умом еще до его рождения. Зато знал, что она не имела ни образования, ни какого-то большого ума, а на продажу могла выставить только тело. Которое было быстро, успешно и безвозвратно распродано.
Знал, что если за день она хоть раз не говорила, что все люди - грязь и мусор, что в них плюют, об них вытираю ноги, это значило, что она пьяна совсем уж в хлам. А если она не повторяла, что для достижения цели - самой иметь возможность плеваться - хороши все средства, то он спал, ибо таких дней не было.
Расхаживая перед ним голой, ободранной, не скрывая синяков и следов от хлыста с последнего сеанса, она любила втолковывать ему об истинных людях, которым можно, которые право имеют. Всегда напоминала, что специально назвала его именем Де - тогда к нему будут обращаться, как к благородному монсеньору. Иногда вещала о его отце. О да, она его заочно обожала! Ведь он был не иначе, чем королевской крови! Только скрывал это. От другого же она понести не могла. Просто бы не допустила бы до лона. В рот, в жопу - сколько угодно, но не в святая святых промежности.
Ошибку совершила она - не была ему ровней, поэтому он хладнокровно харкнул на нее, как и полагается. Как и должен был.
А однажды она сообщила о грандиозном успехе. Ее дорогой сын узнал, что с этого дня она раздвигает ягодицы не для кого-то, а для тех самых хозяев жизни! Что чреслами по ней шлепают только помазанники судьбы, властелины бытия. Что даже малафья у них как медовая!
Он навсегда запомнил, как она в тогда выглядела - ее красивое, счастливое, ненавистное лицо. То, как на радостях она его расцеловала.
С тех пор каждый прожитый день уносил ее по осколку. Все деньги, заработанные разведением ног и смыканием губ трубочкой, она стала тратить на безвкусные, поддельные, проданные ей за три цены шмотки, на уродливую фальшивую бижутерию. Голод, что наматывал кишки ее сына на кулак, беспокоил ее очень косвенно. Гораздо важнее было, чтобы оплаченная наемная "служанка" прибралась в ее "будуаре" - ведь ей надо было поддерживать шик и роскошь. Например, пить только дорогой алкоголь. Мальвазию и игристое - то, что она произносила вслух. Брагу и порошковый портвейн - то, что Де видел глазами. То, что мог увидеть Доине, загляни он сейчас внутрь головы под съехавшей набекрень банданой.
Точно так же он увидел бы и весь путь Грильяра к его личной вершине, к месту плевания и вытирания подметок - тот сейчас проходил у него перед глазами:
Улица, кражи и ограбления. Ночь, когда мать принесла "Юнкерс", ее стеклянные глаза, длинные перчатки по локоть, измазанные в масле, ее тягучую триумфальную речь. Другой день - за ней пришли, чтобы сын вскоре увидел, как она пляшет в воздухе с веревкой вокруг шеи, как моча струиться по ее мертвым ногам, еще бьющимся в судорогах. Улица, кражи и ограбления после казни. Застенок, суд и каторга. Лес, болото, съеденный сообщник. Снова улица. Грабежи, налеты, убийства. Нож, полученный под ребра, подвал, затерявшийся где-то в глубинах нуарского разлома. Выкраденный священник, зашивший его под дулом пистоли. Далее, далее и далее.
И вот, когда он почти получил свое, когда позволил себе, наконец, быть щедрым, то за добро получил только неблагодарное зло! Ото всех! Даже от этих тупых, алкающих, бесполезных темных!
"Неблагодарные! - вопил он, хватая окруживших его чудищ за костяные капюшоны, в ярости дергая их, - Взирайте, что сделалось со мной из-за вас! Я полной горстью дал все, о чем молили! А вы предали, поправ законы чести!"
Бурая чума брала над ним верх, синдром отмены выворачивал наизнанку. Из носа текли позорные абстинентные сопли, и глаза мутно слезились.
"Изменники! Недостойные выродки! Но ничего, - он успокоил себя, - У меня достаточно могущества, чтобы выжить без чужих подачек. Я без вас заберу то, что мое по праву".
Вдруг что-то разбросало его новых подданных и ворвалось в их круг, размахивая железом, паля из железа. Развевая вокруг себя бежевый плащ.
"Преклонись пред твоим королем, - потребовал Грильяр, не узнавая обладателя бежевой одежды и глядя пустыми глазами куда-то ему за ухо.
Доине, конечно же не слушая его, продолжил остервенело чертить мечом дуги, заставляя темных с урчанием отпрядать.
"Не смей дерзить, глупец! - прогрохотал Грильяр, величественным движением отбрасывая его от себя - Сегодня я получу свою панацею! У меня ее будет на всю вечность! Ха-ха! Ни одна царапина меня не возьмет! Я буду бессмертен! Я уже бессмертен!!! Хахахахаха!!!"
Сотрясающийся от смеха бандит толкнул агента, и тот... налетел на темного. Мутант, шарахнувшись, раскрыл жвалы и издал хриплый визг, обдавая вонью, за что тут же получил ствол в рот и выстрел, выбивший затылок.
Остальные темные почему-то не накинулись на Доине сразу же. Они шевелили хвостовыми усами, пускали слюну и покряхтывали, однако совершенно не спешили нападать. Не выпуская монстров из поля зрения, агент спиной сблизился с Грильяром, перенапряжено выставив перед собой клинок со стволом.
"Можешь не страшиться! Эти псы не тронут, пока им не прикажет их суверен! - раскрыл ему истину великий главарь, - Ими повелеваю я! Они лижут мне пятки!"
Агент позволил себе на долю мгновения скосить взгляд с мутантов на Грильяра и тут же схватил его, пытаясь обезоружить.
От такого бездонного оскорбления верховный атаман вспыхнул, как красное зарево над замерзшей пустыней. Желая незамедлительной сатисфакции, он опустил на себе рыцарское забрало, сомкнул на богатырской груди пластины золотых доспехов.
Взмах его карающего топора мог сокрушать стены цитаделей.
От медленного, видимого за полмили удара агент уклонился и со скоростного пируэта контратаковал сам, перенаправив топор так, что тот стал неуправляемым. Увлеченный им, бандит споткнулся и упал в грязь.
Следом все наваждение рассеялось, и даже самому Грильяру сразу стало очевидно, что нет никаких драгоценных доспехов и лаврового венца. Что изо рта льются не высокоштильные обличения, а проклятья столь грязные, что от них стошнило бы распоследнего сапожника...
...И что прямо в его сторону, выходя из-за расступающихся темных медленно вышагивают босые ступни. Что черно-красно-белое человекообразное пятно несет к нему вопящее от жажды искривленное железо, распуская от себя тугой фронт опрокидывающей ярости.
У Грильяра безвольно отвисла челюсть, из уголка окосевшего рта просочилась слюна, он попятится на четвереньках и наткнулся на агента.
Доине, не видевший того, что его испугало, сдернул бандита с земли буквально одной рукой, захватил за шею и приставил к ней клинок. Отвернув бандита от темных, чтобы тот не закрывал линию обстрела, потащил его как мешок к пробоине в стене "Фон Морганна". Но не успел сделать и второго шага, как Грильяр заизвивался пойманной на уду муреной, в панике режа себе горло о меч. И бежать он хотел не от агента.
Выдерживая его геометрически возрастающее сопротивление, Доине со злостью, тоже растущей, несколько раз огрел его рукояткой "Мессершмитта". Что что-то идет не так, он почувствовал, когда самым краем зрения, не через очки, в самый последний момент размыто увидел железный отблеск. Откидывая бандита, он опоздал на еще меньший срок, поэтому изогнутое железо всего лишь рассекло второй бок Грильяра, а не намотало на себя весь его ливер.
Одновременно с этим владелец ножа издал полный ненависти крик, от которого белыми угловатыми шрамами-крестами воспламенился и погас асфальт, стены и воздух.
Вылетевший как из пращи разбойник под собственной инерцией втаранился в "Фон Морганн", шлепнув на его стену кляксу крови. Хозяин ножа такой же кляксой рванулся вслед за ним, однако Доине перехватил его широким разрубающим ударом меча.
Нож, чуть не вскрывший трущобного атамана, отшатнулся от агентского клинка, утягивая за собой маньяка, прячась тому за спину. От следующих трех выпадов убийца снова вынуждено уклонился, но четвертый застрял в огненных изгибах второго ножа, неизвестно откуда явившегося ему в руку.
Ненадолго клинки завязли друг в друге, превращая кинетический импульс столкновения во внутреннюю энергию сродни той, что натягивает континенты перед землетрясением.
- Сучий выпиздыш... - выдохнул очнувшийся Грильяр. С началом схватки бежевого и черно-красного пятен от него ненадолго откатил панический приступ, и он смог вспомнить, где он и кого из этих двоих встретил первым. Основываясь на этом знании, он провел логическую линию - кривую, как от тремора - к выводу, из-за чего на его одежде расплывается его же кровь.
- Да ты пришел меня убить! - взорвался ором бандитский атаман, ясно как день объясняя себе, почему новую дыру в нем оставил именно Доине, - Ты такой же, как тот колдун! Ты и есть он, понял!!!
Его возглас привлек маньяка, тот перевел на него осоловевший взгляд, и дистиллированная ясность его глаз на мгновение приобрела призраки полного вакуума.
Это добавило последний квант силы, нужный для катаклизма, земная кора треснула, и Нуаре с перекошенным от рева лицом отшвырнул Доине от себя, буквально вдавливая нож в его направлении. Чтобы не быть зарезанным, агент, от удара врезавшейся в него колоссальной волны лишившийся равновесия, перекатом разорвал дистанцию.
А следующим движением господин Нуарэ, бросая недавнего противника, по кратчайшей прямой метнулся к бандиту, копьем вытягивая перед собой второй нож.
На тающих лучиках просвета в помутнении Грильяр и сам бросился в атаку, вращая топором мельницу над головой, не различая, кто из его врагов перед ним и какого цвета на том оболочка.
Вынужденно кувыркнувшись, Доине вскочил, бросаясь им обоим наперерез.
И почти одновременно с этим вокруг всех троих широким ободом сомкнулась шевелящаяся арена, границы которой состояли из темных. Среди них толкался покрытый доспехами неотемный, но его не принимали, отбыркивали о себя.
Нож убийцы легко встретил тяжелый топор, недвижимо принимая его на себя, как наковальня встречает молот. Следом в узел железа врезался агентский меч, ускоренный всей массой его обладателя. Разрывая переплетение металла, Доине вклинился между убийцей и убийцей сверхъестественным.
Ненадолго Грильяр остался без внимания противников, когда тот из них, что с мечом заставил сфокусироваться на себе того, что с ножом. Не разбирая ничего от ярости, бандит несколько раз махнул топором в бежевую спину и к абсолютному своему изумлению ни разу ту не поразил. Совершенно осатанев от обиды, он кинулся на незаслуженно опозорившего его супостата, желая задушить голыми руками.
Изогнутый нож ястребом вылетел откуда-то из-за бежевой кляксы и должен был лоботомировать верховного атамана, но еще раньше ему в светлую бороду пришел могучий удар локтем, пошатнувший и его самого, и дребезги его рассудка. Не дотянувшись до отпрянувшей банданы всего фут, кривой клинок змеей убрался назад.
Враги окончательно слились в глазах Грильяра в единую массу, он вскинул топор и, не утруждая себя разбором, какая половина той виновата в очередном оскорблении, обрушил оружие на ближайшую. Бежевая фигура мигом исчезла с его пути, и острие топора обрушился на всклокоченную белесую голову. После чего звонко вонзился в землю.
Заморгав, маньяк даже приостановился, в какой-то неадекватности склоняя набок голову.
...В его руках - два ножа, чьи имена "Ира" и "Инвидиа". Второй тянет в сторону кричащего бандита, первый расшатывает держащую тот конечность. Убийца поднимает его так, будто он весит как колесная ось поезда.
И сразу же вся ощутимая реальность взламывается крестами, прорастающими из небытия в бесконечных количествах. Главный из них разрывом между мирами вспыхивает на груди маньяка, растет на глазах, выходя за очертания его тела, вращаясь водоворотом, режущими лопастями гигантского промышленного винта. Другие кресты растут из-за его спины, от его ступней. Молниями растекаются по земле к ногам Грильяра, в воздухе - до небес, в стороны - до горизонта.
Окруженный белыми ломанными миражами, одновременно видимыми и невидимыми, бандит взвизгивает. Дикий берсеркер в нем снова кончается, оставляя вместо себя обыкновенного, трусливого, обгадившего собственный поджатый хвост кабыздоха.
Кубарем он пускается наутек, не видя, что нож снова не вонзается в него только благодаря второму его противнику. Несется он как раненый кабан, не раздумывая куда и снося что-то на своей пути.
Решетчатые ограждения, для безопасности выставленные вокруг подходов к ортханку "Фон Морганна", падают, Грильяр застревает в их прутьях и падает. Подняв лицо из грязи и копоти, он прямо перед носом видит лестницу, серпантином опоясывающую колоссальную трубу. В его стучащем как разболтанный мотор мозгу вспыхивает гениальная идея - вверх! к небесам! скрыться в облаках! Позади него бой бежевого и черно-красного, свист металла, столкновения и звон.
На четверти первого витка, бандит неожиданно останавливается, вспоминая про способность говорить.
- Я умнее тебя, выблядок! - в истерике кричит он, грозя кулаком яростной схватке, - Вот! Смотри!
Он срывает с себя пальто, под которым оказывается четыре слоя взрывных шашек.
- Видишь!! Я знал! Знал!!! Тебе не съесть меня! Ты не дотянешься до моих потрохов! Живым я не дамся! Не дамся!!!
Маньяк проскальзывает под клинком Доине, пулей устремляясь за ним. То, что меч, по всей видимости, рассек его, заставляет Доине запнуться. Он отстает и снова вынужден догонять. Ведь ему нужны оба: и маньяк, и бандит!
Взмахом одной руки агент выкидывает обойму из пистолета, забивая на ее место боезапас из активного серебра - кажется тоже одной рукой.
Подъем по лестнице начался. Пока она еще широкая, а витки длинные. Грильяр защищается неуклюже, спотыкаясь, опрокидываясь и только за счет вымоленной у дьявола удачи выжившего каторжанина не скатываясь обратно.
Доине рубит маньяка сзади. Тот отбивается не глядя, выгибая руку за спиной. Иногда, когда другого выхода нет, он поворачивается к агенту. При этом он перехватывает свои ножи, отпуская их той рукой, которой держал ранее, и подхватывая той, что оказывалась ближе к противнику. И ножи, в течение всего времени, пока пальцы убийцы их не касаются, продолжают удерживаться в воздухе...
Так происходит несколько раз. И всегда "Ира" вынужден биться против Доине, а "Инвидиа" всегда тянется к Грильяру.
Каждый раз, когда Доине наносил маньяку удар, перетягивая на себя часть его внимания, к бандиту возвращались щепки сознания.
- Тебя подослали! - завывает он, - Завидуют, что у меня есть это, - он трясет "Юнкерсом", - Завидуют, что я - избранный! Ты хочешь это отнять!
Активное серебро на потрошителя опять не подействует: городские легенды дают осечку, и он не нечисть.
Витки лестницы уже узкие и короткие, и время на исходе. Доине прибавляет натиска до максимума своих способностей, бьет так, что убийца почти половину времени вынужден находиться лицом к нему. Если бы только это мешало ему гнаться за избранной жертвой...
Агент выводит мечом полосы, уже желая просто перерубить маньяку ноги и прекратить наконец это безнадежное восхождение. Тот обращается в сторону Доине, но сзади топором рубит Грильяр. Видя затылком, маньяк выводит неописуемый финт болезненно вывернутой рукой, и свернутый в неописуемую форму клинок бросает бандитское оружие к стенке трубы, перебивая его пополам.
Выпуская оба ножа, убийца молнией разворачивается - те не падают - и, минуя выстрел "Юнкерса", хватает их заново. Пуля отскакивает от камня, ослепляя Доине всплеском крошки.
"Инвидиа" в очередной раз тянется к ребрам бандита, но тот ловит его за рукоятку.
- Конец тебе! Конец!!! - кричит Грильяр, втыкая пистолет маньяку в лицо.
Убийца-господин извивается, выгибаясь так, будто хочет впиться в бандита зубами.
Выстрел в упор из всех стволов. А дальше - все быстро. Быстрее чем может распознать глаз.
Пуля "Юнкерса", прилетающая в Доине неизвестно откуда - сквозь маньяка?
Нож, все же настигнувший жертву, медленно раздваивает Грильяру руку.
"Пожалуй, нет".
Дымящее как подбитый военный аэростат тело Грильяра, уносящее за собой все возможные ответы.
И вниз, вниз, вниз и вниз - как противоположность всему, что было до этого...
...До управления Доине заставил себя дойти пешком. Это достижение досталось ему тем, что мороз пробрал до сердцевины костей.