Аннотация: Что-то создается, обрастает деталями и подробностями. Пока еще не знаю, во что это выльется.
Над морем кричали чайки. Шершавые утесы, выщербленные сильными ветрами, были горячи от солнца. В щелях скапливалась дождевая вода, и когда Карнил, цепляясь за скалы, окунал в неё пальцы, она поражала своей теплотой. Он забрался уже на такую высоту, что видел крошечные красные крыши Ард-Гленнис, своей деревни, которая осталась далеко внизу, в долине.
Солнце было уже высоко. Он ушел из дома утром, еще до рассвета, когда долина была наполнена туманом, словно огромная пенная чаша. Тайком пробрался в кладовую - мозаичный пол холодил ноги, - и стянул там хлеба. Набрал из колодца воды в маленькую кожаную фляжку.
Позавтракал он на полпути к вершине. Сладкий хлеб, что пекла его мать, он проглотил, не чувствуя его вкуса - так он был сосредоточен сейчас на своем восхождении. И на том неизвестном, что ожидало его наверху.
Вчера, сверкая в красноватых лучах предзакатного солнца, над Ард-Гленнис пролетел дракон. Сделав круг над селением, он взмыл ввысь и скрылся в пещере на вершине прибрежной скалы.
Дракон был старый. Каждый год он прилетал сюда со стороны моря, и люди не находили в этом ничего необычного. Напротив, они удивленно качали головами, когда он задерживался хоть на день. Но в этот раз Карнил вдруг особенно четко осознал, что дракон умирает - по полету, по блеску глаз древней твари. Весь оставшийся день он не находил себе места, его тянуло к скалам - даже взгляд его был прикован к кайме берега. В блеске воды под солнцем чудилась чешуя дракона. Ночью он не сомкнул глаз, утром отправился к пещере.
Он так и не смог бы объяснить, что его влекло туда и почему, он просто чувствовал: надо сделать так, а не иначе, словно кто-то тихонько стоял у него за плечом и внимательно смотрел на то, что он делает. Если он делал правильно, этот кто-то ничего не говорил, но дарил какую-то особенную теплоту и уверенность в своих силах. Карнил был счастлив, когда у него получалось именно так, как нужно было. Он не задумывался над тем, стоит ли поступать так, как этого требует от тебя твоя судьба.
До вершины оставалось еще немного по сравнению с тем, что он уже преодолел. Его куртка успела уже вымокнуть от пота и снова высохнуть под лучами солнца.
Вот, наконец, и вершина. Карнил перевалился через каменный зубец последнего уступа, отполз подальше и только там медленно поднялся. Он оказался на маленькой четвероугольной площадке, раскрытой к морю, как открытая ладонь. Сзади он скорее почувствовал, чем увидел открытый зев пещеры. Он даже представил её - черная щель в никуда, кажущаяся странной в этом по-летнему теплом мире. Из неё ощутимо веяло холодом, у порога пробивалась трава, даже несколько неизвестно каким ветром занесенных сюда выцветших маргариток. Пещера притягивала и звала войти. Он обернулся. Странно, но оказалось все именно так, как он представил. Совпали и незначительные мелочи: трещинка, по которой стекал сверху маленький ручеек - капля за каплей, пара полинявших от солнца маргариток. На мгновенье ему стало жутко, по спине пробежали мурашки озноба, а в животе заворочался ледяной кулак страха. Он знал, что совершенно точно видел эту пещеру раньше, знал даже, что сейчас обязательно должно случиться что-то очень важное; он забыл только, что конкретно должно произойти и оттого это было страшно.
Его шаги отдавались четко и гулко под огромным потолком, напоминающим острым, ажурным узором из сталактитов стрельчатость готического собора. Сколько времени назад он вошел сюда и сколько плутал - он не помнил, но казалось, что между солнечными скалами, морем, летом и этим почти зимним холодом и тьмой прошли десятки, а может быть и сотни лет. Он был сейчас - натянутая до предела струна, которая может порваться или прозвучать так, как еще ничто никогда не звучало.
Он шел вперед, держась рукой о стену, словно слепой. Он и был сейчас слеп в окружающей его темноте и даже не слышал ничего, кроме шелеста своих шагов и тихого звука бегущей вдалеке воды. Даже моря, прибоя не было слышно. Внезапно рука его не ощутила опоры, и он понял, что попал в большую залу. Размеры её он осознал только тогда, когда увидел в центре, далеко впереди слабое свечение. Волны теплого золота освещали лежащего там дракона.
Медленно, спотыкаясь, Карнил подошел поближе. Как ни странно, в нем уже не осталось страха - только уверенность, что он все делает правильно. Он остановился рядом с драконом. Тот был мертв. Только сейчас Карнил заметил, что чешуя его запачкана черной кровью, а в боку видны глубокие раны, будто от когтей какого-то большого зверя. Свечение, исходящее от дракона, медленно угасало.
Но то беспокойство, что направляло Карнила все это время, осталось. Сейчас оно быль столь сильно, что, казалось, протяни руку - и схватишь его сосредоточие. Карнил обошел вокруг дракона еще раз. Он уже повернулся было к выходу из пещеры, как вдруг заметил блестящий предмет, отразивший ему в глаза лучик света.
Он вернулся. Предмет свисал с лапы дракона и оказался при ближайшем рассмотрении круглым и прозрачным хрустальным шаром на кожаном шнурке. Размером он был около трех дюймов в диаметре и вовсе не производил впечатления чего-то особенного - такие безделушки девушки-крестьянки из Ард-Гленнис выменивают на муку и сидр у захожего торговца-коробейника. Кожаный шнурок был вставлен в маленькую дырочку на верху шара и прочно запутан на когтистой драконьей лапе. Карнил бережно снял его, стараясь не потревожить мертвого, повертел безделушку в руках. В её блестящей глубине виднелось отражение золотого свечения. Он решил захватить шар с собой. Это будет память, - сказал он себе. - Память о том, что я вскарабкался на скалу и вошел в логово дракона." Потихоньку он выбрался из пещеры - сейчас это заняло куда меньше времени.
Карнил чувствовал себя совершенно опустошенным. Он устало опустился на каменную россыпь у входа, подставил ладонь под жалкую струйку ручейка. Камень в другой руке мешал, и он повесил его на шею как оберег. Несколько минут он ломал голову над тем, зачем все-таки понадобился дракону этот шар, но не остановился ни на одной из своих версий. Он еще довольно долго сидел, вытянув кажущиеся пудовыми ноги и глядя в ярко-голубое небо. Потом все же поднялся - пора было собираться в обратную дорогу. Заглянув за край площадки, он увидел далеко внизу Ард-Гленнис, почти скрытую листвой. Вот поехал куда-то Ритвард, охотник, который снабжал их дичью, вот понесла к морю корзину белья служанка Метте. Потом, далеко на западе от селенья он увидел какие-то проблески среди зеленой кипы деревьев, ему показалось, что там извивалась блестящая змея-хелия из тех, что шипит в светлые июньские ночи. Но потом он увидел белые флаги и наконечники копий, нет сомнений, что это люди, чужие люди из глубины материка, которые едут к нему домой. Он быстро начал спускаться, стараясь одновременно спешить и не свалиться в море.
Леди Гленнис сама вышла навстречу пришельцам. Она поджидала их, не сходя с крыльца своего дома, тонкая, в светлой просторной мантии. Посреди двора, затененного листвой огромных тополей, она казалась свечкой в обрамлении темного вечера. Словно золотое свечное пламя мягко светились её волосы, пряди которых выбивались из-за белой вуали на голове. Но леди Гленнис даже не поправляла их, хотя всегда была аккуратной, и одеяния её были продуманы до мелочей, - сейчас был не тот случай.
Блестящая змея всадников въезжала, извиваясь, в главные ворота Ард-Гленнис. Теперь можно уже было разглядеть того, кто ехал во главе отряда. Это был высокий воин в белом плаще, из-под которого сверкали серебром блестящие начищенные латы. Плащ скрепляли две круглые фибулы со сложным узором из сплетающихся в клубок змей. Змеиные глаза изображали вставленные в серебро драгоценные камни. На плечи человеку спускались густые, но уже присыпанные сединой волосы. Лицо его тоже показывало, что он немало пожил на свете, а еще странствовал, скитался, участвовал в битвах - около виска змейкой извивался старый шрам. Да и остальные были ему подстать: две дюжины рослых, бывалых воинов. Чем же он отличался от них? И все же неуловимо, а отличался: то ли пристальным взглядом серых, как море в ветреную погоду, глаз, то ли гордой, королевской осанкой.
Его серый конь медленно, степенно проехал по двору, остановился перед крыльцом. Не глядя на хозяйку, воин спешился.
- Приветствую тебя, леди Гленнис! - губы, натренированные за много лет сами произнесли эти ритуальные, ничего незначащие слова. А глаза обратились к ней, словно молили вспомнить что-то.
- Приветствую и тебя, король. Зачем ты приехал сюда? Хочешь силой отобрать у меня мое?
Воин не глядел больше в её лицо, словно плетью, ожгла она его словами.
- Ты же знаешь, что нельзя бежать от судьбы. От неё все равно не спрячешься. Что ты хотела выиграть, когда уехала сюда?
- Что я хотела?! Сохранить моего сына, которого ты хотел отнять. Жить, наконец, нормальной человеческой жизнью, а не выставлять себя каждый день на погляд двору!
- И все же то, что предначертано, свершится. - Голос у него был усталый и тихий, словно доносился он издалека. Казалось, все во дворе замерло, вслушиваясь в его слова. - Этому не можем помешать ни ты, ни я. С этим надо смириться. Твой гнев ни к чему.
Леди Гленнис как-то вся потухла после его слов. Теперь она напоминала свечу, сломанную ударами ветра и почти угасшую. Медленно-медленно подняла она глаза на короля, всмотрелась в лицо, словно узнавая его заново. Тихо было во дворе, не шевелились лошади, не переговаривались воины, слышно было только шум морских волн у берега - мягкий и вместе с тем немолчный, неумолимый, словно поступь той самой судьбы, от которой нет ни бегства, ни спасенья.
Медленно-медленно набегала волна на берег и тут же её сменяла другая, а потом - еще и еще, и никогда не прекратится этот бег волн, потому что уйти от судьбы невозможно, некуда; о, как бы я хотел не быть королем, все бы отдал за свободу, за этот берег, простой крестьянин и то - счастливее!
Как томителен этот шум! Как часто я слышала его - особенно часто ночью, когда тихо до боли в ушах и никого нет рядом, только и слышно, как судьба подходит к дому, расставляет свои сети, в которых мы сейчас и запутались! Примириться с судьбой...
- Примириться - это счастье, поверь мне, это...
- ... это трусость...
- ... это храбрость едва ли не большая, чем безнадежный протест, умение признать свое поражение. А ты так не любишь быть проигравшей!
- Я не смогу, я не люблю проигрывать! Не могу...
- Почему они медлят? Почему наш король стоит молча? Почему я слышу натянутую до предела струну в воздухе?
- Почему мы все запутались в этих сетях, скажи, любимый?..
- Почему они все стоят здесь, как будто странные белые статуи? Что нужно этим людям от моей матери? Почему они смотрят на меня?
Струна, которая была натянута до предела, порвалась. Карнил добрался, наконец, до дома и теперь стоял у крыльца, между леди Гленнис и воином в белом плаще. Хрустальный шар, который он взял из пещеры, выбился поверх рубашки во время его спуска со скалы. Воин в белом плаще взял шар в свою руку и показал его Гленнис.
- Ты видишь? То, что было предопределено, все равно исполнится. Эррегард вернулся.
Гленнис коротко кивнула, не отвечая.
- Сейчас ты поедешь с нами, - сказал воин Карнилу. - Собираться не надо. Прощайся с матерью.
- Почему я должен ехать? Куда?! Почему?!!
Гленнис подняла покрасневшие глаза.
- Слушай его, Карнил. Он твой отец, и сейчас ты поедешь с ним. Из ловушки судьбы не вырваться. Прощай.
Она подняла тонкую руку, еле видную из-за складок мантии и погладила Карнила по голове. Потом отвернулась и быстро ушла в дом.
Воины зашевелились. Король посадил ошеломленного Карнила на лошадь. Темные кроны деревьев пошелестели над ними и снова остались оплакивать свои тайны. Море тихо шумело невдалеке.
Рокот волн напоминал ворчание сытого зверя.
Или удаляющиеся шаги.
Примечание хрониста:
Эррегард - фамильная драгоценность королевского рода Айрингов, утерянная незапамятные времена, еще при Люциусе VIII Звездочете. Драгоценность представляла из себя прозрачный шар небольшого размера; рассказывали, что её принес предками нынешних королей дракон, однажды спустившийся с неба (в память об этом событии дракон до сих пор является официальным гербом королевского рода). Эррегард всегда считался таинственным предметом, обладающим магическими свойствами, однако, усилия придворных мудрецов, которые пытались разгадать тайну камня, не увенчались успехом. Постепенно Эррегард превратился из великого сокровища в простую безделушку. При Люциусе Звездочете Эррегард исчез - окно хранилища оказалось распахнутым, причем жители столицы видели пролетающего над городом дракона. Об этом случае, скорее всего, забыли бы, если бы не пророчество королевского менестреля Трэйена. При жизни пророка на его предзнаменования никто внимания не обращал, но, стоило ему умереть, как все его предсказания стали исполняться с удивительной точностью. Тогда-то и вспомнили о пророчестве, посвященном Эррегарду. В нем говорилось, что Эррегард будет возвращен роду Айрингов тем, кому суждено будет занять престол по праву крови. Но этот король будет последним, ибо разразится война, грозящая уничтожить мир. Что будет далее, оставалось неизвестным, потому что окончание пророчества считалось безвозвратно утерянным. Правда, в народе возникали многочисленные его версии, особенно во времена смуты, последовавшей через тридцать лет после потери камня, при Дайрисе Твердым, коего в народе прозывали Дайрисом Жестоким.