Каждое утро Всевышний седлает белую кобылицу, по мосту, что волоса тоньше, едет вершить свой суд. А иначе как поверит сам себе, что он Тот-Кого-Ждут?
Каждое утро оживают сказки Шахерезады. Таково проклятие, тяготеющее над нами: всё, что солжешь, становится правдой. Но падишах спит, убаюканный лаской, и не видит, что его страну населили джинны, заколдованные деревья и неверные жены.
Каждое утро наслаивает новый зной на тот, что не развеялся за ночь.
Дэв тоже спит - на коленях у пери, она следит за его лицом и пытается угадать, над какими городами он пролетает во сне. Иногда приходит какой-нибудь храбрец, чтобы отрубить голову дэву и похитить пери. Но у дэва есть запасная голова, а пери - рано или поздно вернется. Потому что никто не любит ее так, как оон - взглянуть лишний раз не может, сам от себя прячет свою любовь, и только когда думает, что она не видит - в какие сокровища одевает ее этот взгляд!
Ей кажется, что, когда она с ним,- ладонью касается неба: еще одна звездочка ярче.
Пери ведет свою книгу судеб. В день, когда обрушатся горы и птицы окаменеют, она раскроет ее перед Судьей, дабы он сравнил со своей - и воистину будет Богом, если верно рассудит спор. Потому что с каждой звезды она стерла пыль своим счастьем.
Я училась читать по этим сказкам и знала: если отвлекусь, уже не узнаю, чем закончилось, начну искать, наткнусь на новую сказку, зачитаюсь ею, а про ту - забуду. Мне кажется, их вообще не существовало, пока я не раскрыла книгу. Или каждый, кто читает - дописывает свое?
2.
Дороги в степи как реки: растекаются и сливаются. Если ты следуешь им, останови машину на перевале, оставь вслед за другими путниками мелкие деньги у кучи камней и, какой бы ты веры ни был - попроси богов этого места, чтоб они были добры к тебе.
Увидь моими глазами эти предгорья, серернькую лисичку на берегу ручья, пряди овечьей шерсти на кустах тамариска. Все, что у меня есть, мне дал этот мир.
Из отцовского дома нечаянно привезли старые письма подруги. Я дня три боялась до них дотронуться. Я давно научилась жить без прошлого; было странно понять, что оно до сих пор существует где-то, независимо от меня. Мельком прочитанная фраза:"Упрекаешь, что редко пишу тебе". Как я могла быть такой жестокой к любимым? Мне стало стыдно себя той. Но еще больше перед той собой - себя сегодняшней, которая ни в чем не похожа на полудетские мечты.
Я выбросила письма в печь.
3.
Когда доберусь до юга, куплю ящик самого дешевого виноградного вина. Второй год смотрю, как люди пьют технический спирт и брагу.
Не знаю, куда делся этот год. В нем не было лета. Весна - бессолнечная, идиотская, со снегом в мае. И осень. Вот.
Август, комната как каюта. Я лежу поверх покрывала, вспоминаю па кога-то виденных танцев, улыбаюсь в потолок и смеюсь. Что-то изменилось сегодня, что - я узнаю позже, а пока свет преломляется сквозь ресницы: пойми, больше любви любить невозможно. И меньше тоже.
Сквозь кусочек окна, не занавешенный шторой, видно только небо, потом оно отпечатывается на сетчатке. Я знаю, чуть ниже - лес. Он поднимается из упавших деревьев, и те, кто вступает в него, идут по переплетению мертвых стволов. Так - до самого сердца Земли.
Лес не любит меня. Я в нем чужая. Сперва я ходила по лесу как по незнакомому городу, радуясь. что узнаю места, где была в прошлый раз. А потом лес стал больше брать, чем дарить. Каждое дерево отнимало кусочек меня... наступал такой покой и бессилие, что только лечь и заснуть. Если бы я была уверена, что проснусь.
У смерти здесь черный цвет. У моей - ярко-алый.
Не думала, что климат так меняет людей. Даже волосы стали пепельными: я давно не ставила хну. Волшебство ее приготовления - за пределами понятия "красить". А еще говорят "делала хну".
Наступает момент, когда родной язык перестает совпадать с сердцем. Пора учить новый. Даже если он - тот же самый.
Случайные листки без дат. Не знаю, когда они накопились. Я давно не веду дневник по-настоящему. Проще начать заново, чем переписывать их.
4.
Стеклянный город - он не знает, что о нем мечтают.
Люди кажутся мне надгробными памятниками самим себе: в нише выставлена для ознакомления беллетризованная биография в нескольких вариантах, а то, живое - давно зарыто под бетонной плитой, как радиоактивные останки.
Не хочу писать. Хочу тебя видеть. И еще несколько дней не смогу. Значит, буду писать.
Не хочу повторять в памяти наших слов, делиться ими с бумагой. Я их прячу сама от себя. как скупая. Даже касаться жалко. Ожидание - вязкая штука, в нем невозможно плыть и тонуть не хочется, вот и задумываешься над тем, что обычно и в голову не придет.
Колода. Четыре масти по девять карт. Ты берешь ее в руки и становишься десятой картой - той масти, которую выберешь сам. Без тебя колода неполная.
Я не знала раньше, что рука может скучать по кольцу, а вечер довести до слез. И что нет смысла носить незамкнутое колечко. Все равно что ходить в одной сандалии.
Нас не удержит никакой Уголовный Кодекс. Только стены собственного закона, составленные из таких впечатлений, объяснить которые невозможно. В деревнях сор из избы действительно не выносят. Его аккуратно сметают под пол.
И та, которая рожает лишь сыновей, несчастна: в ней умирает Ева. И если девочку зовут Александра - ждали мальчика, а если сына Валентин - ждали дочь.
И что дочерей нужно рожать в 15 или в 25, а в 20 ни в коем случае, потому что, когда матери 35, а дочери 15, они соперницы, но в 30 и 15 - они подруги, а в 40 и 15 - мать и дочь. Но ни одна женщина, даже мать, не будет мне союзницей, и только один мужчина не должен быть мне врагом.
И кто скажет, почему в августе всегда думаешь о любви, а в марте плачешь, в июле долго спишь, а в ноябре слишком много читаешь? И если пики - осень, то черви весна, а зима и лето - крести и буби. Дни тасуются как листва, это ложь, что сначала 12 лет, а потом 39. Сегодня я угадала - проснулась в 24 года, но вчера, когда играла с ужом, мне хватало своих десяти, а завтра, может быть, я пройду по городу с тугим, как перчатка, ощущением - такой я стану через 4 года.
Ужонок. Как если бы бусы ожили - течет с руки на руку. Сосед поймал в дровах и подарил мне, а я опять выпустила. А потом бусы вправду рассыпались. Как какая-то тяжесть с сердца упала. Я сразу и не поняла, почему так легко стало. И бусины под ногами. В тот день я приехала - а тебя не было дома. Дверная ручка не хранила твоего тепла.
Я тебя не увижу. Ничего, кроме пустоты, белой, сводящей скулы.
Я думала, ни о ком не сумею писать, кроме себя. Какое там! Кроме тебя. С тобой золотой запах моих духов стал казаться холодным. Твоя прохлада среди лета - и всё, от чего на морозе жарко. Я рассказываю то, о чем постесняюсь - тебе в глаза.
5.
Я потеряла загар и не вижу сны на чужом языке; я забыла, как в доме за двадцать километров от железной дороги просыпалась от стука колес по рельсам. Моя бабка в 1943м ехала от Ижевска до Курска с моей матерью в животе.
Мать уехала рожать меня в другой город. Потом меня везли из роддома обратно.
Эти края поезда проезжают ночью. Какие секретные объекты скрыты в здешних лесах? Однажды эшелон промелькнул на рассвете: пыльная техника, плацкартные вагоны, купейный для офицеров. Никто из пассажиров электрички даже головы не повернул.
Отец научил меня по столбам за окном определять скорость состава. Этот ритм стал моей кровью. Я знаю, наверное, всех бомжей на вокзалах от Астрахани до Казани. Когда я живу оседло, я пишу письма. Всем знакомым, чьи адреса мерцают в моем блокноте. Я завидую конверту, который опускаю в почтовый ящик. Он на несколько дней выпадает из жизни. Врываясь в чужой дом тревогой (пока не вскрыли - что там?), он не расскажет о почтово-багажном, который идет сквозь лес и часами стоит на полустанках с чудными названиями, по которым можно изучать историю племен.
Я сама сидела однажды на подобном перроне - только я и внимательные грачи. Подошел "Иркутск- Москва"; проводник, в меру пьяный и добродушный парень: "Девушка, вам куда?" - "До Сайгатки" - "А где это?" - "Это ветка, вы не проезжаете". - "А-а. А то хотел подвезти". Я пожалела, что у меня нет никаких дел в Москве.
Поезд тронулся; он поднял руку, прощаясь. Я помахала в ответ. Розы случайных встреч - вот что дарит дорога.
6.
Сейчас я буду кроить, перечеркивать текст. Не надо! Пусть все будет как есть, пыль на трюмо и конверт рядом с пачкой чая. Не хочу думать, как пришла именно к этому результату, а не к другому. Я была сумасшедшей. Я верила, что все ещё будет - и ты будешь мне улыбаться. Я верила, а год по дню уходил от меня, как кровь. Я смотрела и не понимала. И ничего не могла сделать. Год без тебя.
А потом - посреди улицы - я стояла перед тобой, ты говорил что-то; я двух фраз не связала в ответ. Я стояла и думала, что сейчас от меня зависит, оставить все прошлым или начать сначала. Я целый год ждала такого дня, когда у меня будет выбор. Поверишь, что мне было все равно?
И мне стало больно от этого. То, что ты говорил, было вежливой фальшью, но ты ощутил эту боль. Взял за руку - я поразилась ее холоду - и ушел. Я ждала, что ты вечно будешь передо мной.
Каждый вечер мне не отвести глаз от маленькой, десять на пятнадцать сантиметров, не больше, картинки. Крыши домов, девушка на ступенях, и - то ли в гавани. то ли в небе - алая яхта. У Ассоли ни рук, ни лица, паруса обрезаны рамкой, но этот эскиз - сгусток надежды, всепоглощающей и дикой. Что было у Грина, кроме нее? Сколько поколений читает нагорную проповедь романтизма, не задумываясь о ее цене?
Однажды мне показалось, что парусник приблизился к берегу, а девушка спустилась еще на ступеньку ниже. Но я склонна обожествлять вещи, которые дарят мне свою радость.
7.
В последний раз я возвращалась к тебе "Анжелой". Специальный указ запрещает брать пассажиров, так что кроме меня и Н.М. на борту был только рыжий кот Толик.
В каюте Н.М. икона неведомого святого и бюст Саманты Фокс. Для многих колоний "Анжела" единственный символ метрополии. Закажите Н.М. трейлер незрелых киви или шкуру саблезубого тигра - и следующим рейсом (четыре раза в месяц в каждом порту) это будет у вас.
Он безжалостно обыгрывал меня в карты и драконил за привычку спать до упора. Рассказывал, как был пилотом на первых (свыше ста пассажиров) авиалайнерах. "Нас было мало. Нас ценили. Я вышел в отставку - тебя еще на свете не было". Сколько ему? 40? 70? Он сохранил красоту и очень доволен собой. Вы поверите, что я написала всё это за полтора года до знакомства с ним? Сейчас я только уточняю детали.
Умом я восхищаюсь им, но что-то отталкивает меня. Н.М. жестковат. Невзгоды обычно делают людей изящнее, если это слово подходит. Впрочем, он обещал не раскрывать мне горьких сторон своей профессии. Он вспоминал, как возил золото. Этот тяжелый компактный груз изменяет центровку самолета. О том, что вез алмазы, он узнал только через несколько лет. Знал ли он, что везет в бензобаке транзитной машины крупнейший в истории груз героина? Скандал был на все сопредельные государства.
Н.М. загадывал мне загадки.
- Три русских женских имени с окончанием ни на "а" ни на "я".
- Не знаю.
- Подумай.
- Не знаю.
- Я скажу одно. Любовь.
- А-а.
- Два других - когда будешь возвращаться. А то оставайся, поедем обратно.
- Да нет, спасибо.
- Хорошо, подожду, когда повзрослеешь.
Как будто я не взрослая. Как будто я когда-нибудь повзрослею. Я - маленькая девочка, которая сама себе в пустой комнате рассказывает сказки.
О безродной девчонке, надерзившей эмиру: он думал, она не знает, кто он такой. А потом, когда надумал взять ее в жены, старый визирь намекнул, что она его родная сестра. Старая история о наследнике, который рождается с помощью колдовства, но одновременно с ним родилась девочка, которую отдали колдунье. Подслушав разговор, она убежала из дворца. Жители селения приговорили ее, как сироту, по которой некому плакать, в жертву Змею, что лег поперек реки. Вечер, она готовится перед зеркалом, как на праздник. Но Змей сам пришел в ее хижину в камышах.
Я всегда засыпала раньше, чем она обернется и увидит, что это эмир.
На твоей подушке свои сны мне не снятся. В твоих - мир беззвучней и мягче, но это нечестно - так узнавать о тебе.
8.
Отцовский дом встречал меня чуть с насмешкой. Считалось, что я давно выросла из него, из волшебной природы вокруг. Но удоды опять прилетали под крышу, и лошади приходили по ночам пить дождевую воду из бочки. Казалось, мой взгляд никогда не вырвется за пределы горной долины, где роща реликтовых дубов - их сухие листья за километры в степи, и зимний ветер - по три дня на крыльцо не выйдешь.
Ничего, кроме ветра и тебя. Нельзя не смириться.
Дом, в котором живу сейчас, другой. Какой бы измотанной и уставшей ни приезжала, он рад мне. Я красива только в его зеркалах.
В моей комнате три окна. Хватило бы двух, но северные дома жадны до солнца. Из каждого - новый пейзаж. Первый мечтательно-задумчив сквозь ветви березы, средний полон любопытства - куда это собака побежала? А третий спокойный простор. Возможно, сквозь прозрачный тюль, увиденные одновременно, они сливаются в одно ощущение дня. Но я редко раздвигаю шторы.
Мне как-то сказали: у тебя будет спокойный и тихий муж. А я подумала: я с ним со скуки сдохну. Я любила самого шалого парня. Все, кто знал его, им гордились. А я стеснялась его успехов. Его девочки приходили жаловаться ко мне. Что я могла сказать? Что завидую им?
Эта любовь тянулась из детства. Я влюбилась в него, когда у меня были длинные волосы. Он уехал, у меня была короткая стрижка. Я мечтала - когда отращу волосы, опять увижу его. И каждый день просыпалась, веря, что встречу его сегодня.
Я давно забыла, почему не хожу в парикмахерскую. Я познакомилась с тобой. У меня не осталось к нему ничего, кроме дикой обиды. И благодарности. Он оградил меня от других увлечений и сохранил мое удивление для тебя.
Я расчесывалась в твоей прихожей - как нарочно задержалась, чтоб увидеть его по ТВ. Он сделал неплохую карьеру, а я ничем не могла похвастаться. Только тобой. Но ты не принадлежишь мне, никогда не будешь, я теряю тебя каждый раз, когда ухожу.
Неужели мне всегда стремиться за ним, за снисходительной его похвалой. Как софизм об Ахилле и черепахе. Как старик, у которого трое сыновей от трех разных жен и все Александры - он ничего не понял.
Я давно бесподобна сама по себе, а не как влюбленная в кого-то девочка. Не хочу. Извини, что проболталась о нем. Если бы я могла сделать так, чтобы забыли - все, кто меня знал. Если бы я могла жить и вообще никого не видеть, кроме тебя.
Двое над рекой. Она, скрестив руки, обнимает сама себя. Жест одиночества. Парень смотрит на воду, курит и не замечает.
9.
Ты и сам, наверное, в детстве, читая, воображал вместо героя себя. Но книги приедаются, описания чужих жизней отнимают время твоей. В знакомых сюжетах смешное становится горьким, трагическое забавным и уже не замечаешь, как глядишь мимо строк и рисуешь на полях арабески. Красота живого лица обратится в прах, краски выцветут, только черная вязь сохранит отчаяние и надежду. Какими слезами разводится тушь? В каллиграфию вплетена лоза, ее листья - тень на жарко-белой бумаге. Виноградник беседки запомнит наши слова лучше нас, но и сам не пытай его, если забудешь.
Мгновения, которые ты открываешь мне. Не чувственность, нет. Бессмертие - если оно существует. Ты целуешь мне пальцы - я цвет твоих губ чувствую.
Я смотрю на твои окна - до слез прекрасно, что ты дома, и не вижу, что ты глядишь на меня из неосвещенного. Я, кажется, победила. Такое изумление; ничего не помнишь о цене победы. Даже ахейцы - о цене Илиона.
Каким сюжетом связать эти ощущения, разве у времени есть сюжет? Оно просто течет мимо снов, мимо сказок:
о бусах, число камней в которых изменяется,
о мастерицах,которые живут в так высоко в горах, что из облака, как из кудели, прядут свою пряжу,
о домах, которые стоят века потому, что в них убили кого-то,
о княгине Ольге, что, скандинавка, должна быть голубоглазой, но на фресках церквей взгляд ее карий,
о городе, где улица Разина параллельна улице Пугачева, а у тоски запах вечерней пыли,
о другом городе, который я ненавижу не меньше, но когда приезжаю, понимаю, как мне не хватало этих взглядов, заезженных фраз вдогонку:"Пойдешь с нами?" -"Нет, спасибо." Они б растерялись, услышав "да". Я жила не в самом городе, а в поселке, куда не ходил автобус с тех пор, как империя сдохла. Дважды в день - туда и обратно, каждый день, пока училась - я выходила на трассу, останавливала машину. Чаще они тормозили сами. Я даже не знала, что это называется автостоп. Это был какой-то наркотик. постоянная вера: меня никто не обидит. Я запоминала не лица шоферов - амулеты с именем бога на лобовом стекле. Денег они не брали:
- Ты когда-нибудь тоже мне добро сделаешь.
Я? Что я умею? Я не помнила за собой добрых дел. Только однажды шла по улице с букетом сирени и отдала его девушке, которая спешила на день рождения и не успела купить цветов.
День, настолько темный, что включается верхний свет. Гудение ртутной лампы как символ уюта. Я начинаю рассказывать и обрываюсь. Просто - становится безразлично. Прошлое как ковер под ногами.
Я не успела переписать его.