Аннотация: Рассказ представляет собой фанфик на реальность, где главным действующим персонажем является известный немецкий художник-графист герр Отто Дикс.
Семьдесят семь
Август... Наверное, один из самых теплых месяцев лета. Время, когда все словно замирает. Нет ветра, что мерно раскачивает кроны исполинских деревьев, растущих вдоль улицы. Нет дождя, дающего живительную влагу всевозможным травам и цветам. Только знойное палящее солнце, на ночь сменяющееся грозой с громовыми раскатами, напоминающими артиллерийскую канонаду.
Вот и сейчас, ближе к часу дня, небесное светило, будто помышляя погубить все живое, нещадно жгло Землю. Солдаты, патрулирующие улицы с винтовками за спиной, то и дело подходили к колонкам попить воды и умыть лицо. Легко одетые дамы обмахивались разноцветными веерами, а мужчины протирали лбы шелковыми платками, поругиваясь на духоту.
Все. Кроме него. Сегодня он был серьезен как никогда, в сотый раз тщательно обдумывая свой будущий поступок. Скорее всего - самый глупый и опрометчивый в своей жизни, но бесспорно заслуживающий уважения. Мужчина не волновался, хотя несколько часов назад в груди присутствовал тревожный огонек, который он затушил бокалом отлично сваренного пива.
Звук его шагов, по нагревшемуся за полдня бульвару, отражался от стен монументальных зданий, построенных в стиле неоклассицизма с имперским размахом. Своды театра, показавшегося за очередным поворотом, были укреплены огромными колоннами и украшены искусно выполненными росписями; дома из камня и красного кирпича, казалось, уносились в самое небо. Некоторые облицованы темным мрамором, в котором проходящие мимо люди могли увидеть свое отражение. Но больше всего взгляд цеплял храм, находящийся впереди слева. Он был подобен картине, на которую хотелось любоваться бесконечно.
Мужчина собирался перейти дорогу, но вдруг прямо перед ним проехала карета, чуть не сбив с ног. Кучер остановился и, глядя на него сверху вниз, принялся обругивать самыми последними словами. Солдаты тут же поспешили на шум, но мужчина махнул им рукой, мол, все в порядке, и бойцы, коротко переглянувшись, вернулись под тень раскидистых кленов. Сплюнув, мужчина зло посмотрел на кучера и миновал карету.
Пройдя еще пару кварталов, он прибыл на место: огромную площадь с памятником в ее центре и зданием с часами, размещенными на шпилевидной верхушке. Как мужчина и предполагал - на площади было многолюдно. Множество парней от восемнадцати и старше выстроились в очередь перед столом, за которым сидел сурового вида офицер и что-то записывал в журнале. Став в конец очереди, попутно собрав на себе множество взглядов, мужчина принялся ждать.
- Число, месяц и год рождения? - спустя полчаса обратился к мужчине офицер. Его голос, подобный раскату грома, внушал неподдельное уважение.
- Второе декабря тысяча восемьсот девяносто первого года, - отчеканил мужчина, стоя перед офицером, который записал дату.
- Место рождения.
- Гера.
- Тюрингия? - Уточнил офицер, впервые посмотрев на собеседника: темноглазого брюнета. Черты лица заострены и аристократичны. Средний рост. Одет в клетчатую рубашку и брюки.
- Да, - кивнул тот.
- Доброволец? - вопрос был скорее риторическим.
- Да, - возвестил человек. Сердце его заколотилось чуть быстрее, но не от страха, а от гордости за себя и великую Германию.
- Хорошо. Будешь зачислен в пулеметное подразделение. Стой! Имя и фамилию назови.
- Отто Дикс.
Полтора года спустя
Зима тысяча девятьсот пятнадцатого года выдалась особенно холодной. Бесконечные морозы, сменяющиеся метелью и пургой, пробирали до костей, заставляя солдат поплотнее укутываться в теплые шинели. От порывов ледяного ветра, швыряющего в лицо крупные хлопья снега, по спине пробегали мурашки. Окоченевшие пальцы, крепко сжимающие винтовку, так замерзли, что казалось, если попробовать их разогнуть - треснут и рассыпятся маленькими осколками льда. Тишину нарушали лишь хруст снега под ногами патрульных и дикие завывания ветра.
Из окошечка небольшой землянки, рассположенной в окопе, проходящем вдоль линии фронта, лился свет. При неровном свете свечи косые тени, плясавшие по брустверу, казались живыми, вселяя в душу солдат страх перед будущим и тоску по домашнему очагу, что остался в прошлом. Унтер-офицер пулеметного подразделения Отто Дикс сидел за грубосколоченным деревянным столом и что-то рисовал огрызком карандаша, одновременно "наслаждаясь" запахами пережаренного мяса, мужских тел и изрядно забродившего пива. Позади чадила закопченная печурка, на которой, собственно говоря, и жарилось мясо. Исходившее от нее тепло приятно разливалось по телу, согревая затекшие конечности. В помещении царило умиротворение. Казалось, что Первая мировая война, вовсю бушевавшая на территории Европы, осталась где-то там, за дверью землянки, в которой было тепло и уютно - не чета тому, что творится снаружи.
За спиной Отто что-то упало и, дребезжа, покатилось по-полу. Раздался громкий, задористый смех солдат. Кто-то спрыгнул с лежанки и, открыв дверцу печурки, подкинул туда парочку дровишек, давая насытиться вечно голодному пламени. Но весь этот шум не мешал художнику над очередной зарисовкой, выполненной на простом листике в клеточку. Звуки были лишь фоном и остались за гранью сознания Отто. Он был "с головой" погружен в работу, не отвлекаясь на такие мелочи как смех или что-то другое. Да, пускай он рисовал не полноценную картину, - на холсте и красками, - а всего-то обычный рисунок простым карандашом. Но он вкладывал в нее всю свою душу и все умения, чтобы постараться максимально детально передать тяготы и лишения войны.
Вот и сейчас, пользуясь детальной манерой офорта, унтер-офицер изображал один из эпизодов, виденных несколькими днями ранее, и прочно засевшим в его голове. Твердая рука художника то и дело выхватывала мелкие подробности произошедшего: искаженное лицо солдата, бросающегося в свою последнюю атаку; развалины какого-то жилища, все еще дымящиеся после бушевавшего пожара; распростертое в ночи тело с оторванными конечностями. А вокруг царил мрак. Густой, как кисель и пугающий как неизвестность...
Тарелка с кашей и несколькими кусочками мяса появилась рядом с Отто и только теперь, бросив на нее мимолетный взгляд, он понял как сильно проголодался. Благодарно кивнув солдату, позаботившемуся о своем командире, унтер-офицер принялся за еду. Дверь в землянку раскрылась и на пороге, потирая замерзшие ладони, показался старый друг художника - Пауль. Солдаты вскочили с лежанок отдавая честь унтер-офицеру. Он махнул им рукой и, подтянув колченогий табурет, сел рядом с Отто.
- Опять за свое, - тихо сказал он, выпустив изо рта облачко пара.
- Кто с патрульными? - вместо ответа спросил Отто Дикс, тщательно пережевывая пищу.
- Андреас.
Помолчали. Тишину нарушала тихая беседа солдат и треск дров в печурке. Спустя несколько минут Пауль взял рисунок художника и принялся тщательно рассматривать.
- Красиво ты, Отто, рисуешь, - нарушил молчание Пауль. - Но грубо. Не боишься, что однажды твое творчество начальство увидит и, думаю, никак не оценит разорванного на части немецкого солдата.
- Как сказал Ницше, - начал унтер-офицер, отставив в сторону пустую тарелку и похлопав ладошкой по томику, лежащему на столе рядом, - изображать страшные и спорные вещи есть инстинкт воли и величия художника. Он не должен бояться этого.
- Ну-ну, - укоризненно ответил Пауль, возвращая рисунок с двумя циферками в углу: "77". - С такими темпами ты со своим Ницше встретишься очень скоро. Рискуешь ты, Отто.
- Все мы здесь рискуем, - ровным голосом ответил художник. - И ты, и я, и пацаны эти. Недавно я видел, как кто-то прямо позади меня упал и умер, сраженный пулей... и я хотел это видеть. Я не пацифист, Пауль. Очевидно, я просто слишком любопытен. Я должен был все это видеть - голод, вшей, грязь, как от страха кладут себе в штаны. Я должен был сам испытать на себе все эти жуткие бездонные глубины жизни, вот почему я ушел на войну добровольцем...
Унтер-офицер Пауль сидел глядя в голубые, ничего не выражающие глаза друга. В них не было того страха или отчаяния, которое испытывал каждый, кто хоть раз побывал на войне. Там была только правда... та правда, которую видел Отто и которую изображал в своих картинах. От слабого дуновения ветерка пламя свечи колыхнулось, сгоняя наваждение.
- И запомни, друг: я стану либо известным, либо печально известным, - закончил Отто Дикс и отвернулся, взяв в руки карандаш. Пауль тяжело вздохнул и, вытащив сигарету, вышел из землянки.
Внезапно снаружи раздался взрыв. И еще один. И еще. Землянка сотряслась, дверь слетела с импровизированных петель, с "потолка" посыпалась земля. Свеча затухла, погрузив помещение в темноту, рассеиваемую лишь мерцанием огня в печурке. Быстро поднявшись, Отто оделся и схватил свой MG 08/18. Крикнув солдатам "За мной!" выпрыгнул из землянки, полностью отдавшись морозу и холодному ветру.
- Прорыв! - раздалось где-то справа. В небе засвистели минометные снаряды, послышалась автоматная очередь - пули вспахали промерзшую землю в паре метров от художника. Он инстинктивно пригнулся и, расположившись в пулеметном гнезде, стал ждать. В кромешной темноте стрелять смысла не было: только пули зря потратишь. Стоит подпустить врага поближе. Впрочем, он не спешил показываться: взрывы слышались со всех сторон, то и дело в Отто летели кусочки земли вперемешку с замерзшей травой и снегом. Художник крепко вцепился в оружие, сжав в зубы. В душу начало закрадываться какое-то знакомое чувство. Страх? Нет, не страх - азарт, который дополняли крики раненых бойцов. Каждая жилка пульсировала, желая действия; пальцы будто зажили своей жизнью, так и норовя вдавить гашетку пулемета. Ледяной ветер теперь не остужал, а наоборот, разгонял кровь по венам.
Автоматные очереди участились, постепенно вытеснив минометный огонь. Где-то вдалеке, на грани восприятия, замелькали фигуры в белых маскхалатах. Бойцы пулеметного подразделения, яростно ругаясь, тут же начали стрельбу по-противнику. Выждав несколько минут. художник подключился к ним, посылая "свинцовые подарки" в сторону линии фронта. Нельзя было подпустить врага слишком близко, ведь в первую очередь стрелять будут именно по пулеметчику.
Андреас распластался рядом с художником, тяжело дыша.
- Где Пауль? - прокричал Отто, на миг оторвавшись от прицела.
- Что?! - спросил Андреас прижавшись к земле и закрыв уши руками. - Где мы?! Какой Пауль?!
- Тво мать, Андреас... - начал гневную тираду Отто и замер, удивленно глядя как его товарищ медленно растворяется в воздухе. - Что за херня?! - закричал он, что было сил, когда оцепенение прошло.
Спустя полчаса
Противник, под прикрытием возобновившегося минометного обстрела, подобрался почти вплотную к окопам, яростно огрызаясь короткими очередями и не давая высунуться. БОльшая часть немецких солдат была убита или ранена, и лишь немногие выжившие отчаянно оборонялись, не позволяя противнику перейти к рукопашному бою. Из командиров остался только Отто - Пауль лежал возле землянки, разорванный на части, а сама же землянка представляла собой дымящиеся после бушевавшего в ней пожара развалины; Андреас бесследно исчез полчаса назад, а сержант, чьей фамилии унтер-офицер не помнил, с искаженным от ярости лицом бросился в свою последнюю рукопашную атаку. Все это что-то напоминало Отто, но что именно вспомнить не получалось.
Внезапно в пулеметное гнездо, где находился художник, приземлился продолговатый предмет округлой формы. Ребристый, отражающий языки пламени на матовой поверхности. "Граната" - последнее, что успел подумать унтер-офицер, прежде чем раздался оглушительный взрыв.
***
Отто Дикс проснулся рывком, будто вывалившись из дремучей пучины сна. Долго лежал, пытаясь прийти в себя. В помещении было тепло, - согревала печурка, стоявшая у дальней стены рядом с лежанками, на которых устроились беседующие солдаты, - и светло. В воздухе витал "аромат" забродившего пива, жарившегося мяса и мужских тел. Размяв затекшие конечности, художник медленно поднялся и вышел на улицу, чтобы окончательно проснуться. В голове все еще крутились обрывки тревожного сна, никак не давая успокоиться. Подсознательно унтер-офицер понимал, что это все не спроста, но здравый смысл подсказывал обратное. Растерев лицо снегом, художник вернулся в землянку и сел за стол, взяв в руку листок и огрызок карандаша. Немного поколебавшись, вспоминая, поставил в уголке листика номер рисунка - семьдесят семь.
Тут же в голову, подобно молоту, ударило ощущение "дежа вю". Отто был уверен, что видел эту картину ранее, но где именно - вспомнить не удавалось. Слегка помявшись, художник стал рисовать, пытаясь отвлечься. Рука то и дело выхватывала искаженное лицо солдата, рядом с развалинами дымящегося жилища. А на заднем фоне лежал разорванный труп, спрятанный под покровом ночи.
Унтер-офицер вздрогнул, когда рядом поставили тарелку с кашей и несколькими кусочками мяса. Мгновенно побледнев, он посмотрел на солдата, принесшего своему командиру еду. Тот кивнул, загадочно улыбнулся и двинулся к своим товарищам. Дверь в землянку раскрылась и на пороге возник Пауль. Поприветствовав солдат, пододвинул табурет и сел рядом с Отто. Внимательно посмотрел на бледного как смерть товарища.
- Отто, с тобой все в порядке? - учтиво спросил Пауль.
- Кажется, нет, - пробормотал художник, ясно осознав что происходит. Теперь он точно знал, что будет спустя несколько минут и где унтер-офицер все это видел. Пауль что-то говорил, держа в руках листок с рисунком художника, а тот сидел, не в силах побороть оцепенение, сковавшее все тело.
- Ладно, пойду сменю Андреаса, - сказал Пауль поднимаясь с табурета и возвращая художнику рисунок. - Твоя смена через два часа.
Вытащив из пачки сигарету, унтер-офицер направился к двери, но его остановил внезапный окрик Отто:
- Стой! Сейчас будет прорыв!
Пауль обернулся всем телом и замер, удивленно уставившись на товарища. Солдаты, услышав страшное слово, обернулись в сторону командира и быстро поднялись, хватая оружие.
- Прорыв? С чего ты взял, Отто? - с улыбкой начал Пауль. Спустя мгновение снаружи раздался страшный взрыв. Дверь слетела с петель, насмерть пришибив Пауля. В помещение ворвался ледяной ветер и грохот минометного обстрела. Неровный свет свечи потух, погрузив помещение в полутьму...