В сутках 25 часов
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Альберт Амиров
В сутках двадцать пять часов.
*******************
Вот и знойный июнь уступил место испепеляющему июлю, а вслед за ними постепенно сошел на нет изнурительный август, и на смену многоликому лету, вместе с неспешным витком Земли, легкой, неслышной поступью пришла радушная осень. Но ранняя осень как две капли воды похожа на позднее лето, и лишь календарная страничка достоверно говорит о том, что пришло время особой поры, той самой поры, от которой мир пестреет иными красками, а сердце по капельке наполняется неизбежной грустью.
А на первый взгляд вокруг как будто не произошло никаких перемен. Как и летом, на густом синем небе по-прежнему сияет яркое солнце и теплый суховей с прежней силой взметает с дорог пыль и закручивает ее в верткие бурунчики. Зеленая листва как и прежде желтеет опаленной кромкой, а в многоголосой птичьей возне больше слышится беззаботный гомон, нежели призыв к отлету, но вместе с ними в воздухе, незримо слышатся иные запахи, и спутать их с другими запахами никак нельзя!
Так пахнет школьный день после летних каникул. Так пахнут играя сочными красками осенние цветы. Так пахнет теплая вода на уже не раскаленном пляже, так пахнет осень - волнующая, противоречивая, с развевающимся за плечами воздушным шлейфом, сотканным из живительной и долгожданной прохлады .
Осень добрая. Она тяжелит увесистые гроздья винограда, и в каждой упругой ягоде с розовой, зеленой или шоколадного цвета мякотью, играют лучики крохотного солнца, светящиеся под тончайшей и нежной кожицей.
Осень сладкая. Те же дыни, звонкие арбузы или матово желтые груши очень вкусны летом. Но подобно выдержанному вину, осень добавляет к ним медовую зрелость, и стоит лишь вонзить в них зубы, как пахучий сок тут же побежит по подбородку, и заставит не одного гурмана проглотить свой собственный язык.
Осень - ювелир. Только она ласково и с любовью доводит до совершенства драгоценные рубины внутри увесистых гранатовых плодов. Ограненные с ювелирной точностью созревшие зерна подогнаны друг к другу один к одному и едва показавшись на свет, ярко вспыхивают багровым пламенем, напоминая миру, что они по праву носят имя -королевский плод.
Ранняя осень - апогей изобилия. Сколько же в ней величия, степенности, красоты. Осень дарует зрелость всему, кого взрастила весна и выпестовало лето. Осень как повзрослевшая женщина, еще вчера не знающая счастья материнства, а сегодня любующаяся своим младенцем, которого она вынашивала, и теперь, ощущая голенькие десна на своей материнской груди, она все еще не верит своим глазам, да я ли его мама? В моих ли силах было сотворить такое чудо ?
Это потом холодные потоки из-за гор все чаще будут подгонять суровые облака к остывающему солнцу. Это потом истосковавшаяся по влаге земля с жадностью впитает в себя стылые дожди, которые не оставят и следа от появившихся было в ней трещин. Это потом облетевшая листва сделает нагими деревья и виноградные лозы. Но сейчас, все живое вокруг наслаждается приятным теплом, и без малейшего сожаления машет на прощание уходящему зною.
А еще, ранней осенью созревает хлопок. На обширных прямоугольных полях, высятся кусты, порой доходящие взрослому человеку по грудь. Они усыпаны раскрытыми коробочками, похожие на пятиконечную звезду с лучами перегородками, заполненные белым хлопком сырцом. Незрелые коробочки, (по здешнему - курак) растут на тех же ветвях, но их лучи сомкнуты, они увесисты и похожи на незрелый грецкий орех. Их черед приходит позже. Они созреют и раскроются после того, как отдав людям первый урожай, пустые коробочки так и останутся пустыми и постепенно съеживаясь, вбирут в себя уже не прямые, а иссохшие, корявые лучи.
За первым урожаем следует второй, за вторым третий, и лишь поздней осенью, а то и ранней зимой на оголенных кустах не останется ничего, кроме редких, развевающихся на ветру ватных клочков, цепляющихся из последних сил за когтистые, иссушенные до звона коробочки.
Осень, осень... Вместе с изобилием на Эту Страну обрушивается безжалостная лихорадка, которая будет ее трепать до тех пор, пока с хлопковых полей не снимут последний жалкий обрывок хлопкового волокна. Как только в Этой Стране созревает хлопок, пустеют школы, предприятия, институты. Гулко перекликается эхо от шагов в опустевших коридорах. Пустеют целые города. Все, все на хлопок! И на поля выходит вся вся страна. Студентам выпадает особая доля - провести вдали от дома и Alma Mater полтора, а то и два месяца. И кто сказал, что собирать хлопок увлекательнейшее из занятий?
А назвать сие мероприятие тяжелой, изнурительной работой не хотите? Или вы думаете, нет ничего легче, как встать спозаранку с первыми лучами солнца. Натянуть на себя запыленные джинсы. Облачиться в сапоги или заскорузлые кроссовки. Но перед тем как их надеть, вытряхнуть оттуда живую мышь, успевшую за ночь устроить в обуви уютное гнездо. Затем наскоро перекусить и ежась от утренней прохлады приплестись на задний двор где собираются студенты института, чтобы услышать от преподавателей, на каком сегодня поле, проведет очередной трудовой день, та или иная бригада.
Но перед тем как озвучить, какой бригаде достанется то или иное поле, те же преподаватели объявят норму дня: сколько хлопка должен собрать каждый студент. Ох уж эта треклятущая норма! Извлеченный из коробочки хлопок легкий, по сути, он весит почти столько, сколько горсть обыкновенной ваты, а поди попробуй за целый день вытянуть из цепких, царапающихся коробочек столько горстей, чтобы к вечеру , все вместе они весили требуемые восемьдесят, а то и сто килограммов!
Ничего не поделаешь, ручной сбор и поныне почитается больше, чем машинный. Хотя на полях, нет-нет да попадаются старенькие комбайны. Они жадно обирают усыпанные белыми коробочками кусты, препровождают их в свое хитроумное железное нутро, из которого потом на поле летит всякая шелуха, а в сетчатый бункер струей сыплется белое золото. Из-за него-то и бьет страну лихоманка. Из-за него- то и весь сыр-бор.
И каждый вечер подневольные преподаватели шпыняют студентов, не сумевших выполнить дневную норму вызывая их вечером к себе по одному, а то и всех разом. Чем им только не грозят! И возможными неприятностями в первую же сессию. И временной ссылкой на другой курс. И публичным шельмованием на глазах у всего курса и даже отчислением! Все, все идет в ход, потому что самих преподавателей тоже шпыняет руководство, которое грозит им не выплатой зарплат, запретом публикаций научных работ, проблемами при защите диссертации, и даже увольнением, потому что, те, кто распекает преподавателей, сами оказываются перед руководством, а те в свою очередь, перед теми, кто стоит еще выше них, и ступеньки этой лестницы заканчиваются там, где стоит Главный Повелитель Этой Страны, властитель всех остальных исполняющих его волю людей.
****************************
Глава 1.
Каждый курс нашего института расположен вдали друг от друга. Место, где живем мы - живописное. С запада к нашему временному пристанищу примыкает кукурузное поле. С востока, севера и юга начинаются хлопковые поля. Они тянутся на сколько хватает глаз. Между ними высятся уютные, тенистые рощицы из тутовых деревьев. Тут и там много оросительных каналов. Некоторые из них густо поросли камышом. В них кишмя кишит рыба. Местные жители почему-то ее не ловят. Но двое наших ребят оказались заядлыми рыбаками, поэтому в нашем рационе нет-нет да случаются рыбные дни. На ближние поля мы ходим пешком, а на дальние добираемся на автобусе, том еще рыдване, приданном нашему курсу специально для этих целей. К полям ведут проселочные дороги. На них толстым слоем лежит белая пыль. В некоторых местах ноги утопают в ней по самую щиколотку. Стоит проехать тому же автобусу по такой дороге, как за ним вздымается громадное пыльное облако. Дымовая завеса и та позавидует.
Говорят, где-то за дальними полями начинается настоящая то -ли пустыня, то -ли степь, точно сказать не могу. Я стараюсь далеко не забредать, да и особо незачем. Весь день я провожу на поле. Днем бывает жарко. Говорят, где-то по близости есть запруда, куда ходят купаться наши ребята, но я ни разу там не был. Когда мне становится невмоготу собирать хлопок, я отдыхаю прямо на поле. Для этого я сооружаю себе уютную постель. Вываливаю из мешка груду свежесобранного хлопка в глубокую борозду между грядками, ровняю его толстым слоем, а оставшийся в мешке хлопок служит мне великолепной подушкой. Высокие пышные кусты надежно скрывают меня от посторонних глаз и служат надежной защитой от палящего солнца.
Однажды, лежа на такой постели, я повернулся на другой бок и не поверил своим глазам: в соседней борозде лежал полосатый арбуз. Он почти сливался с зеленой порослью сорной травы, поэтому я его не сразу заметил. Я потянул арбуз на себя, а оказалось, он растет прямо тут, на поле, и поодаль, я увидел еще один, но по меньше. Я позвал Алишера, и мы вдвоем съели по арбузу. Говорят, где- то в нашей округе есть бахча. Наши ребята таскают оттуда не только арбузы, но и огромные дыни. На бахчу бы я сходил, да боязно: говорят там бродят преогромные собаки -алабаи, одичавшие...
- Профессор! - раздался голос в большой комнате.
В жилище чисто выметенный цементный пол. По стенам десять раскладушек с заправленными постелями. В некогда выбеленной стене зияют два широких окна. Вместо стекол целлофановая пленка. Входная дощатая дверь открыта нараспашку, а за порогом виднеется темный коридор. Две мухи, жужжа, выписывали в воздухе сложные геометрические фигуры. Время от времени, одна муха, нагнав другую, сцеплялась с ней, и вместо жужжания в комнате отчетливо повисал надсадный зуд.
Долговязый студент Ринат по прозвищу Профессор, в тяжелых очках с толстыми стеклами, сидел на своей раскладушке в самом углу комнаты согнувшись в три погибели над разложенной на коленях тетрадью, уткнувшись в нее чуть ли не носом. Услышав свое прозвище, Профессор вздрогнул, выпрямился, отложил в сторону тетрадь и с задумчивым видом почесал за ухом.
-Что ты все пишешь и пишешь? - спросил студент по прозвищу Бушмен. Жилистый, невысокий, с курчавыми волосами, выросший на границе двух южных республик, своими повадками и манерами он в самом деле был похож на знаменитых африканских охотников. Он сидел в противоположном углу комнаты и аккуратно разламывал руками лепешку, выкладывая ломти лицом вверх на стоящую перед ним раскладушку.
Профессор замялся, снял очки и начал протирать стекла замызганным подолом футболки. Потом подышал на стекла, старательно протер их еще один раз и подслеповато щурясь, внимательно всмотрелся, не осталось ли на них какого - ни будь пятнышка.
- Мемуары что- ли пишешь? - спросил Бушмен. Разломав лепешку, он принялся за вторую.
-Да так... - уклончиво ответил Профессор.
-Или Ленке любовное письмо строчишь?
Профессор смутился. Бушмен продолжил подначивать.
- Я гляжу ты второй день с ней по полю прохаживаешься, то в один конец, то в другой.
- С чего ты взял? Просто помогаю ей собирать хлопок и все.
-Давай, давай помогай дальше, только в твоем мешке от этого не прибудет. Ей-то ничего не грозит, сам понимаешь, у нее папа! - Бушмен указал пальцем в потолок - А нам с тобой достанется на орехи, ежели норму не соберем.
- Как -будто ты, хлопок собираешь. И потом, откуда ты узнал? Тебя на поле толком никогда не бывает, вас днем с огнем нигде не сыщешь, ни тебя, ни Боба, ни Толика, ни Татарина.
-Ну почему не бываю? Бываю. Иногда.
- Что-то я не припомню!
Бушмен было задумался, но спохватившись, в два счета разделался с лепешкой, не забыв бережно выложить оставшиеся ломти так, как он это проделал с первой лепешкой.
- Бушмен! А правда, что на бахче бродит стая диких алабаев?
Бушмен вздрогнул как от удара током. На мгновение его лицо исказилось. Но Бушмен быстро совладал с собой. Он медленно повернул голову в сторону Профессора и спросил:
-С чего ты взял?
- Мне Оливье сказал.
-А ... - с облегчением выдохнул Бушмен. - Слушай его больше. Он тебе и не такое расскажет.
- А ты там бывал?
-А это по твоему откуда?
Бушмен нагнулся и пошлепал ладонью здоровенную дыню, которая лежала под его раскладушкой.
- Сегодня сорвал, свеженькая, еле донес.
-Жаль у нас холодильника нет, я холодную люблю.
Бушмен усмехнулся.
- Чего захотел, холодильник ему подавай. Ясное дело, что холодная намного вкуснее. А знаешь? Я люблю на бахче бывать утром. Почему-то к утру дыни успевают так охладиться, что от мякоти ломит зубы, будто в самом деле она только что из холодильника.
-И арбузы холодные?
-И арбузы. Но в последнее время среди них стали попадаться порченые.
-Как это, порченые?
-Ну съеденые наполовину. Или наоборот, некоторые с виду вроде целехонькие. Но стоит повернуть ту же дыню или арбуз на другой бок, а там зияет дыра. Причем ясно, что дыру кто-то прогрыз. Несколько раз я на эту удочку попался.
-Это кто -же их грызет? Алабаи?!
-Типун тебе... Товба... товба... астафилло*... - Бушмен быстро пробормотал под нос короткую молитву. - Дались тебе эти алабаи... Хотя... Кто его знает... - задумчиво сказал Бушмен, но затем решительно возразил:
- Нет! Не может быть, чтобы они. Шакалы скорее всего. Или дикобразы.
( Товба, астафилло* - не дай бог, боже упаси, свят-свят и.т.д.)
-Что!? Дикобразы!? Здесь!?
Бушмен с удивлением посмотрел на Профессора:
- А ты не знал?
Взволнованный Профессор снял очки и протер стекла подолом футболки.
-В первый раз слышу. Не может такого быть. Шакалы тут водятся, спорить не буду, черепах то же полным - полно, но дикобразы... - усомнился Профессор и надел очки.
-В этих краях водятся и дикобразы. Хоть звучит неправдоподобно, но это действительно так.
Бушмен сладко потянулся, вынул из под матраца четыре ложки и расправив их веером, старательно принялся оттирать первую ложку подолом уже своей футболки.
-А ты их видел?
-Сам не видел, но кое-что могу показать.
Свободной рукой Бушмен снова полез под матрац, пошарил и вынул длинную, изогнутую иглу. Глядя на нее не возникало ни единого сомнения, кому могла принадлежать эта игла.
-Видал? -Бушмен подбросил иглу и ловко ее поймал. - Легкая как перо. А нашел как раз-таки на бахче. Причем возле дыни. Скорее всего, они ночью приходят ими полакомиться, а ночью сам понимаешь, я на эту бахчу ни ногой.
-А ну-ка! Дай посмотреть!
Бушмен замахнулся и будто копье, метнул иглу в сторону Профессора. Внимательно рассмотрев иглу со всех сторон, Профессор с осторожностью уколол кончиком иглы указательный палец.
-Острая! -восхитился Профессор. -Кто бы мог подумать! Шакалы, дикобразы... Словно мы в Африке какой-то.
Бушмен вздохнул и принялся тереть вторую ложку. Глядя перед собой, казалось, он о чем-то задумался, затем снова вздохнул.
-Когда-то так оно и было. Ходили по нашей земле и тигры, и гепарды, и леопарды. Даже гиены, и те жили!
-Гиены?!
- Ну да. Полосатые гиены. Мне Татарин про них рассказывал. В какой -то книге он вычитал, про этих самых гиен.
- Татарин вообще на эту тему может часами говорить, только дай повод. - усмехнулся Профессор.
-Это точно. Мечтатель! Говорит, все бы на свете отдал, чтобы все это вернулось. Сам рассуди, ведь все это когда-то было! А все благодаря Аральскому морю, пока оно было живое! Сколько было птиц! Тут тебе и пеликаны, и фламинго, ну чем не Африка? Мне еще отец рассказывал. Когда он будучи мальчишкой впервые попал на Арал, по морю ходили корабли. А мой дед крепко-накрепко запрещал ему и близко подходить к камышовым зарослям, потому что в них водились тигры, а кабанов было тьма -тьмущая. А теперь? Аральское море высохло, говорят, распалось на два водоема. Не стало тигров, рыба говорят, и та вся погибла, и скоро в самом деле все вокруг превратится в настоящую Сахару. Вот и будет тебе всамделишняя Африка.
- Так ведь Аральское море от нас не очень близко.
- Пятьсот километров не близко?! Да разве это расстояние? Каких-то шесть часов на машине и уже там! Хотя... Вода -то ушла... Пока до ближайшего берега доберешься, шести часов может не хватить.
Бушмен сокрушенно покачал головой.
- Подумать только! Сколько веков жило море и на тебе! Исчезло, а вместе с морем погиб удивительный мир. Как будто ничего не было. Представляешь?
- Потому что, ни Аму- Дарья, ни Сыр- Дарья теперь не впадают в Арал.
- Так оно и есть. Всю воду из них растащили на эти самые поля, а ты по ним с Ленкой прохаживаешься, то туда, то сюда. - сказал Бушмен и с ожесточением принялся натирать третью ложку.
Профессор выпучил на Бушмена глаза. Толстые стекла очков увеличили их еще больше. Несколько раз он хватил ртом воздух. Бушмен искоса посмотрел на Профессора и неожиданно рассмеялся:
- Ты сейчас похож на карася, которого вытащили из воды.
Профессор обиженно выпятил нижнюю губу.
- Сам ты карась. - буркнул он и потянулся за тетрадью. Бушмен выпрямил руку и полюбовался на отполированную до блеска ложку. Откуда ни возьмись - муха, тотчас уселась на покатый край, и уже вознамерилась было потереть лапками голову, но Бушмен тряхнул рукой и в мгновение ока, муха взмыла в воздух.
-Обиделся? Не обижайся, я не со зла. Хочешь, я тебе эту иглу подарю? Вставишь в нее стержень от шариковой ручки, и получится декоративное перо. Или вместо закладки можешь использовать.
Профессор так и эдак покрутил иглу и всунул ее между тетрадных страниц.
-Спасибо.
- Пожалуйста. А на карася не обижайся. - миролюбиво продолжил Бушмен принимаясь за четвертую ложку. - Вспомнился мне он сейчас неожиданно. Так и стоит перед глазами. Дело в том, что вчера мы случайно набрели на озерцо- не озерцо, с виду обыкновенная лужа, только большая. А вокруг нее растет саксаул, да так густо, что к воде не подберешься, только в одном месте кто-то прорубил проход, для двух человек в самый раз. Так я присел на корточки, чтобы сполоснуть руки и неожиданно понял: да в луже полным полно рыбы! Представляешь? Кишит! Я обмер! Сунул в воду руки и тотчас нащупал рыбешку. Я как заору! Рыба! Рыба! Тут подбежали Татарин, Боб и Толик. Сначала они не поверили, а потом как сами увидели, мигом разделись и как один полезли в воду! Я следом. Воды в озерце - ниже колен, взбаламутили ее ногами, ничего не видать, так мы ее руками начали ловить. Нащупаем, хвать - и на берег! Одну за другой! Правда мелкая она вся, не больше ладошки, зато много! И тут Боб вылез из воды и начал собирать рыбу. Наклонится, подберет и в мешок. Наклонится, подберет и в мешок! И вот тут мне и попался тот самый карась! Только я его отшвырнул на берег, и Боб, ка -а-к заорет! Я смотрю, а он пляшет на одной ноге и вопит во весь голос. Знаешь почему?
Профессор затаив дыхание покачал головой.
Тут Бушмен рассмеялся и дальше стал рассказывать сквозь смех.
- Оказалось, карась вонзился спинным плавником ему между лопаток. А Боб никак отцепить его не может, скачет на одной ноге и орет. Я метнулся к нему, сдернул карася со спины, а этот карась смотрит на меня своими рыбьими глазами и рот разевает, ну прямо как ты только что.
Профессор откинул назад голову и захохотал. Отсмеявшись снял очки, протер их подолом футболки и водрузил на место.
-Так вчера мы ту самую рыбу ели?
-Ага. Понравилась?
- Понравилась. А мы сегодня с Алишером тоже много рыбы видели.
Бушмен с недоверием покосился на Профессора.
-Не веришь? Правду говорю, полным -полно, хоть руками бери!
- Где это! - прищурился Бушмен.
Профессор протянул руку к двери.
-В той стороне, где друг к другу примыкают три хлопковых поля.
-Знаю это место. Как раз на стыке где они примыкают выкопан пруд. Хорошее место. По берегу камыш, рядом зеленый вагончик, перед ним растет огромная плакучая ива, а под ней, в тени, деревянный топчан. Так?
- Точно! -восхитился Профессор. -Все выглядит в точности, как ты описал.
- И где же ты видел рыбу? В пруду? Так нет там ее. Татарин несколько раз забрасывал в пруд удочку и ничего не поймал.
-Да есть она, есть! - заволновался Профессор. - Говорю тебе, только сегодня видел ее своими глазами! Если не веришь, спроси у Алишера! После обеда мы пришли к вагончику за водой, а заодно маленько отдохнуть. Забрались на топчан, а на нем нарды лежат. Чьи - не знаю, может забыл кто, так мы несколько партий с Алишером сыграли. Ловко он играет! Чуть было марс не отхватил, но...
- Ты о деле говори! - с нетерпением перебил Бушмен.
- Я и говорю! Это я потом понял, что он мухлюет, воспользовался тем, что я плохо вижу, но все-таки...
- А! - Бушмен отмахнулся от Профессора. - Нет там ничего.
Несколько секунд Профессор не мигая смотрел на Бушмена. Затем поддался вперед, округлил глаза и тихо сказал:
-Есть. Когда я подошел к берегу, первое, что я увидел, была рыба. У самой поверхности воды. Только странная.
- Почему странная?
С опаской посмотрев по сторонам, Профессор с таинственным видом сказал:
- Странная, потому что больная.
Бушмен невольно отшатнулся.
- То есть как - больная? - оторопело спросил Бушмен, тоже понизив голос.
- И не тонет и не плавает, а лежит на боку на поверхности воды и еле пошевеливает плавниками. А рядом с ней еще одна, и еще, и еще! И все они такие. Еле рот разевают, как будто вот - вот помрут. Я нарочно кругом пруд обошел, всматривался, но дохлых среди них не увидел. Может, эпидемия? - последнее слово Профессор произнес шепотом.
Уголки губ Бушмена опустились и рот стал похож на кроватную дужку. Он растерянно почесал ложками затылок.
- А...- протянул было Бушмен.
- Что? - выдохнул Профессор.
- На вид она ...Как...?
- Разная. Некоторые большущие. Примерно по локоть.
- Да я не об этом... Что? По локоть?! -всполошился Бушмен.
Согнув в локтях руки, Профессор внимательно их осмотрел.
- Ну да... Наверно такие и есть.
Бушмен судорожно сглотнул. Затем спросил:
-Я имею в виду, нет ли на них красных пятен или что -нибудь еще?
-Что я, ихтиолог? Откуда мне знать? На вид рыба как рыба...
Профессор снял очки, и зажмурясь, помассировал переносицу.
- Впрочем ... - тут Профессор выставил указательный палец и торжественно выпалил:
- Две были черные!
Бушмен потерял дар речи. Не имея никакого понятия о языке глухонемых, Бушмен, тем не менее руками начал подавать какие-то знаки, которые Профессор безошибочно расценил, как просьбу продолжить свое полное загадок повествование.
Увидев какое ошеломляющее впечатление произвел на Бушмена его рассказ, Профессор почуял прилив необыкновенного вдохновения. Не сводя с Бушмена глаз, он затараторил:
-Да Бушменчик, две были черные! Черные как уголь! Точнее сказать, черными они казались со спины. Я их разглядел сквозь толщу воды, у самого края пруда! И воды в нем было ровно наполовину! А в этом месте очень покатое дно, так эти рыбины хоть и лежали на самом дне, но до поверхности было рукой подать! Лежали рядышком, как две черные шпалы! А сверху на них из желоба тоненькой струйкой стекала вода, и мне показалось, будто они своей широкой пастью заглатывают эту струйку! Видал когда - нибудь подобное? Я в них кинул пару камешков, так они вяло отплыли и снова под эту струйку пристроились. А про остальных я тебе все рассказал как есть, скорее всего они чем-то болеют, того и гляди, скоро помрут. Из последних сил шевелятся полудохлые, воздух ртами хватают, как будто надышаться не могут, я все, все разглядел, а ты говоришь там рыбы нет, да есть она там, есть!
Бушмен слушал Профессора затаив дыхание. Он не принадлежал самому себе. Его руки теперь не вытирали, а наоборот, медленно втирали подол в ложку. Лицо Бушмена раскраснелось, в глазах появился блеск. Потому, что на всем первом курсе было всего два заядлых рыбака - он и Татарин.
Их страсть к рыбалке проявилась полной мерой уже на следующий день после прибытия в эти места. В тот день их чуткий нос безошибочно учуял, откуда дует ветер. Во второй половине дня узрев поблизости крупный оросительный канал, Бушмен и Татарин подстегиваемые азартом и позабыв обо всем на свете, покинули поле, добрались до канала и перекрыли на нем шлюз. Как потом выяснилось, тем самым они вызвали настоящий переполох среди местных фермеров. В тот день, вода в канале стремительно пошла на убыль, и водившаяся в нем рыба устремилась вверх, к шлюзу. Трепыхающиеся золотистые сазаны, белые амуры, выставив из воды темные спины, изо всех сил вспенивали воду и ерзали брюхом по дну. Сбросив с себя одежду, в одних плавках, Татарин с Бушменом ринулись в самую гущу. Голыми руками они хватали увесистых рыбин и одну за другой быстренько перекидали на берег.
Собранный хлопок, они вытряхнули из мешков и набили их рыбой. Тащить тяжелые, мокрые мешки страсть как не хотелось. Поэтому приметив поблизости пасущегося ослика, они проворно нагрузили его поклажей, вынули из земли железный штырь, к которому он был привязан и понукая ослика, тронулись в путь. На их беду, мимо проезжала машина, в которой находились декан, проректор, а водителем был фермер, арендующий большинство хлопковых полей в этой округе.
Бушмен и Татарин были пойманы, что называется с поличным. Фермер долго причитал и хватался за голову. Еще бы! Как назло, ржавый механизм шлюз не так-то было просто привести в исходное положение, и орошение нескольких полей прекратилось едва начавшись. Вечером того же дня было созвано общее собрание. О совершенном злодеянии Татарина и Бушмена преподаватели рассказали всему курсу. Дабы предотвратить распространение опыта нехитрой ловли рыбы, они искусно обошли стороной способ поимки, сделав основной упор на последствия. Над головами рыбаков сгустились хмурые тучи.
Для первого раза они легко отделались. Рыба пришлась по вкусу и декану, и проректору, и ошалевшему фермеру. Но наказание все же последовало. Отныне Татарин и Бушмен к концу рабочего дня должны были сдавать ровно по восемьдесят килограммов хлопка каждый. Последнюю точку после оглашения приговора поставил тот самый ослик, чьей помощью воспользовались ретивые рыбаки. Оказалось, этот ослик принадлежал хозяину барака, который служил временным пристанищем студентов.
Пока на заднем дворе барака шло злополучное собрание, ослик пасся неподалеку. Татарин и Бушмен стояли перед строем студентов. Им хорошо было видно, как ослик флегматично пощипывая травку, то и дело вскидывал голову, прял ушами и словно чутко прислушивался к обличительной речи преподавателей. Казалось, считая себя единственным свидетелем совершенного Татарином и Бушменом проступка, ослик как бы раздумывал, а не стоит ли дополнить пылкую и обвинительную речь преподавателей, неизвестными собранию подробностями, или наоборот, умолчать о них? В конце концов, то ли сожалея, что его показания так и не понадобились, а то ли попросту злорадствуя, ослик трижды, по ослиному что-то прокричал в их сторону, потом оттопырил хвост и подло выдавил из своего брюха пару-тройку увесистых кругляков.
Посмотрев на ослика и переглянувшись друг с другом, Татарин и Бушмен горько вздохнули. Отныне их участь была решена. Легко сказать, восемьдесят килограммов! Да нелегко сделать! Впрочем, уже на следующий день выход был найден. Причем совершенно случайно. И вот как это было.
Глава 2
На следующий день, рано утром, бригада студентов, растянувшись вереницей по дороге и взбивая ногами пыль, брела на работу. В самом хвосте плелись четверо закадычных друзей. Один из них - Татарин, высокий, худощавый и с несколько бесстрастным выражением лица. Впереди него шел Бобир, по прозвищу Боб - красавец и выше Татарина на полголовы. Рядом с ним шел Тулкин, которого все звали Толиком. Он был среднего роста и лучший танцор на всем первом курсе. А позади него шел Алишер (не друг Профессора, а другой Алишер) он же Бушмен - все четверо черноволосые и смуглолицые. Их молодые, бронзовые от загара тела были переполненные жаждой приключений. Но сейчас они плохо слушались своих хозяев.
Все их нутро бунтовало против предстоящей работы. Сама мысль провести на поле целый день не разгибая спины приводила их в отчаяние. После злополучного собрания, половину ночи они резались в карты, играя в излюбленную ими буру. Второй половины ночи, вернее ее жалкого остатка, в котором оставалось два часа, хватило лишь на то, чтобы крепкий, здоровый сон стал еще крепче. Поэтому, проснуться спозаранку было для них настоящей мукой. И теперь они шли еле передвигая ноги, изредка поглядывали друг на друга и отчаянно зевали.
Пустые мешки для сбора хлопка были переброшены через плечо Боба и Толика. Впрочем это были не мешки а выкроенные из плотной, грубой ткани широкие прямоугольники, так называемые фартуки с длинными тесемками на четырех концах. Перед тем как приступить к работе, каждый сборщик хлопка опоясывал себя нижней частью фартука и связывал две тесемки между собой. А верхнюю часть полотнища или крепил точно таким же образом, или, связав между собой тесемки, набрасывал их на шею. Так или иначе, получалось некое подобие мешка, служившее объемным вместилищем для сбора урожая.
У Бушмена и Татарина, фартуки были туго свернуты по диагонали полотнища, оттого походили на кнут. Разгоняя сон, Бушмен время от времени ловко щелкал своим кнутом, который издавал при этом хлесткий и хлопающий звук. Татарин поотстал.
- Что у меня в сапоге, комок ваты что-ли? - подумал он замедляя шаги. Шагнув к обочине, он присел на поваленный ствол арчи, стянул сапог, и потрясывая его руками опустил голенище. Из сапога вывалилась дохлая мышь и бухнулась в белую пыль.
Глядя на нее Татарин сплюнул.
-Надо было проверить сапоги перед тем как их надеть, да разве спросонья об этом вспомнишь? - с досадой подумал он. Кряхтя, Татарин натянул сапог, встал, несколько раз притопнул и собрался было продолжить путь, но его взгляд упал на мышь. Упитанное, измочаленное тельце с избитой шерсткой так и валялось в пыли. Татарин поднял мышь за хвост, затем подбросил в воздух и как заправский футболист пнул по ней ногой.
Мышь взмыла в воздух и описав дугу, плюхнулась на голову впереди идущего Толика. Густая шевелюра смягчила удар. Мышь отскочила и упала на обочину дороги. Не сбавляя шагов, Толик рассеяно провел рукой по голове. Он с недоумением посмотрел вверх и по сторонам, но так ничего и не понял.
Татарин ухмыльнулся. Но он снова вспомнил предстоящий день и тотчас погрустнел. День обещал быть жарким. В воздухе - ни ветерка, и в небе - ни одной облачной соринки. На востоке солнце приподнялось над полями, и не смотря на то, что лучи сейчас лишь скользили над округой, Татарин ясно почувствовал, что сегодня они как следует припекут ему и спину, и голову, если весь рабочий день он проведет в поле. Один за другим умолкали сверчки, лишь одинокая цикада все еще стрекотала в придорожных кустах лоха. В густой листве тутовых деревьев шумно возились невидимые глазу птицы.
- Пробраться бы сейчас в ближайшую рощицу подальше от людских глаз, да растянуться бы на шуршащей листве, и покусывая сорванную травинку лежать себе сколько влезет и слушать убаюкивающие трели птиц ... - мечтательно подумал Татарин, и сладкая истома тотчас запросилась наружу, сводя ему скулы в неудержимом зевке. Слипающиеся глаза наполнились слезами. Татарин крепко сжал рукой скрученный фартук и не почувствовав в ней должной силы, горько вздохнул. Он продолжал идти и тяжело волочил ноги. Переговариваясь друг с другом, Боб и Толик остановились. Вскоре с ними поравнялся Бушмен. Чуть погодя, к ним подошел Татарин.
- Может сначала на бахчу? - вяло предложил Толик.
- Так она в другой стороне. -сказал Бушмен.
- Ну и что? - поддержал Толика Боб. - На поле всегда успеем попасть. Хотите верьте, хотите нет, ноги сами туда не идут. - Боб кивнул головой в сторону удаляющейся бригады. Татарин и Бушмен переглянулись и пожали плечами.
-Семь бед, один ответ. - сказал Татарин. - Пошли.
Спустя какое-то время, подостлав под себя разложенные фартуки, они уже сидели сгрудившись вокруг тщательно отобранных Бушменом громоздких арбузов. Татарин отстегнул ремешок на кожаных ножнах притороченных к поясному ремню, вынул из них охотничий нож, и ловко располовинил один арбуз. Тотчас повеяло зрелым, вкусным ароматом. Затем Татарин аккуратно вырезал в двух половинках арбузов сердцевину без косточек, посек их на ломти и передал нож Бобу. И Боб, и Толик, и Бушмен сделали со своими арбузами то же самое. Когда Бушмен передал Татарину нож, к тому времени тот уже успел съесть обе сердцевины. Оставшиеся половинки Татарин отложил в сторону. К ним, описывая в воздухе сужающиеся круги, подлетели осы. С монотонным жужанием осы спланировали на рдеющую мякоть. Не тревожа друзей и не мешая друг другу осы припали к сладкому лакомству.
-Хорошо...- с наслаждением сказал Боб, облизывая липкие пальцы.
-Если бы не надо было работать... - вздохнул Бушмен.
- Ничего.. - ободряюще сказал Боб и неожиданно пристально посмотрел поверх его головы. Бушмен обернулся.
-Кто -то к нам идет. - с тревогой сказал Бушмен.
Татарин и Толик разом вскинули головы.
- Может хозяин бахчи? Тогда лучше тикать. -сказал Толик.
- Да, лучше убираться подобру -поздорову - сказал Бушмен и пригибаясь, встал на ноги.
-Погоди - сказал Боб. - Сядь где сидел.
- Правильно - поддержал Боба Татарин. - . Мы ничего плохого не делаем. Здесь урожай давно собрали, а мы всего лишь подбираем остатки.
Толика озарила мысль.
-А если это наш преподаватель?
Боб сел на корточки:
- Тогда лучше бежать.
Друзья заметались. Толик махом выдернул из под Татарина свой фартук. Взметнулась пыль, с треском оторвалась тесемка. Зажав фартук в руке, Толик понесся во всю прыть. Боб припал на колени, сгреб рукой свой фартук и пригибаясь к земле, на четвереньках рванул с места. Бушмена к тому времени и вовсе след простыл.
Татарин замешкался. Ощупывая вокруг себя рукой землю, он искал глазами нож. Как назло, его нигде не было видно. Броситься вслед за убегающими друзьями не отыскав ножа Татарин не стал бы ни за какие коврижки. Нож был замечательный, с длинным, блестящим, остро отточенным лезвием и его рукоять очень удобно лежала в руке. Как бывалый рыбак Татарин был готов расстаться с чем угодно, но не с ножом. Он сел на корточки и продолжая поиски начал было расшвыривать в стороны выеденные арбузные половинки, как внезапно его обожгла мысль.
Татарин схватился за ножны, которые сам же и сместил себе за спину перед тем как приступить к утреннему пиршеству. Его рука тотчас нащупала берестяную рукоять ножа. Оказалось он водрузил его на место! Выругавшись, он сдвинул ножны к животу и с досадой сплюнул. Потом с опаской вытянул шею. Человек приближался. О том, чтобы остаться незамеченным, теперь не могло быть и речи.
Человек шел вразвалку низко опустив голову. Руки болтались вдоль тела, в его движениях не чувствовалась спешка. Татарину показалось, человек и вовсе не глядит в его сторону. Татарин всмотрелся внимательней. Так и есть! Да этот человек попросту рыщет на бахче! Вот он смотрит себе под ноги, пригибается, затем чего-то там ворошит, а потом выпрямившись, отшвыривает что-то ногой.
-Ага! Видимо дынька или арбузик тебе не приглянулись! - догадался Татарин.
И главное. Татарин явственно разглядел в нем незнакомца и с облегчением перевел дух. Сидя на земле, он обернулся, чтобы окликнуть друзей, но они как в воду канули.
- Вот черти! - восхитился Татарин. - Будто в воздухе испарились!
Понимая, что встреча с неизвестным посетителем бахчи неминуемо состоится, Татарин решил сыграть на опережение.
- Эй! Друг! Иди сюда! -крикнул незнакомцу Татарин. Незнакомец ухом не повел. Татарин пронзительно свистнул. Незнакомец вскинул голову, и растерянно посмотрел по сторонам. Татарин свистнул еще раз и призывно подманил его рукой. Незнакомец, заметив Татарина, начал переминаться с ноги на ногу. Затем, поколебавшись, подошел к нему.
- Ассалом аллейкум! - нахально поздоровался Татарин.
- Валлейкум салам. - настороженно ответил незнакомец. Он быстро осмотрел глазами Татарина и задержал взгляд на массивных ножнах. Татарин хлопнул ладонью по земле, приглашая присесть рядом. Незнакомец сел на корточки. На вид ему было лет двадцать - двадцать пять. На нем была засаленная, расстегнутая до груди рубаха со следами машинного масла. Двух пуговиц не хватало, остальные еле держались. Мешковатые, запыленные брюки были заправлены в стоптанные кирзовые сапоги с отвернутыми голенищами. Черные как смоль густые волосы были всклокочены и припорошены пылью. Глядя перед собой на худое, заросшее многодневной щетиной и загорелое до черноты лицо, Татарин счистил ребром ладони с другой ладони прилипшие к ней арбузные семечки и комочки сухой земли.
- Как дела? - спросил Татарин.
Ничего не говоря в ответ, незнакомец кивнул.
-По русски говоришь? Нет? А понимать? По русски понимаешь?
Незнакомец покачал головой, и показал Татарину кончик указательного пальца.
- Тебе арбузы нужны? - спросил Татарин. - Арбузы ищешь? Если хочешь, возьми себе эти.
Татарин указал рукой на два целых арбуза. Незнакомец улыбнулся. Блеснули ровные, белые зубы. Приложив руку к сердцу, незнакомец снова кивнул, устроился поудобней и начал говорить.
- Не понимаю. - сказал Татарин. - Я по узбекски не понимаю. А ты арбузы забери. Мы поели. Во как наелись. - Татарин провел ребром ладони по горлу. - А мне пора. Хлопок собирать надо. Если норму не соберу, мне секир башка будет. Понимаешь? - и Татарин снова повторил свой жест.
Улыбку с лица незнакомца как ветром сдуло. В глазах мелькнула тревога. Поглядывая на Татарина, он нерешительно подкатил к себе один арбуз, ощупал, оглядел его со всех сторон, хлопнул по нему ладонью и с опаской потянулся за вторым.
- Что ты их проверяешь? - возмутился Татарин. - Да спелые они, спелые! Их же Бушмен самолично отбирал, а он на этих арбузах собаку съел!
Незнакомец насторожился. Только что он осмотрел второй арбуз и вроде бы остался им доволен. Но теперь, он отстранился, сделав два шага назад по прежнему сидя на корточках.
- Не верит. Даже обидно за Бушмена. Сейчас я ему покажу, какой это спелый арбуз. - подумал Татарин, встал и потянулся за ножом, чтобы вырезать из верхушки арбуза треугольный ломоть.
Незнакомец вытаращил глаза и попятился назад, отталкиваясь от земли руками и ногами. Татарин выхватил нож и решительно шагнул к арбузу. Лицо незнакомца перекосилось от ужаса. Татарин не успел опомниться, как с криком - Вай дод*! - незнакомец вскочил на ноги и дал стрекача. Расставив руки в стороны, Татарин растерянно смотрел, как сломя голову улепетывает незнакомец. Убегая, он оглянулся через плечо
Вай дод*! ( по узбекски -караул, помогите)
- Эй! - крикнул Татарин, тыча в его сторону сверкающим ножом. - Ты куда?
Но жест Татарина лишь прибавил незнакомцу сил. Размахивая руками и набирая скорость, он споткнулся, чуть было не упал, и через несколько секунд пропал из вида.
- Оглашенный какой - то. - с недоумением подумал Татарин. Он почесал затылок рукоятью ножа, затем вложил клинок в ножны и тщательно отряхнул сзади джинсы. К липким рукам пристала пыль. Татарин отстегнул от пояса фляжку с водой, отхлебнул, затем сполоснул руки и вытер их о штаны. Спохватившись, тщательно обтер рукоять ножа, не вынимая его из ножен.
Татарин прищурился и посмотрел на солнце. Оно поднялось выше. Бледное небо прибавило к себе синих красок. На нем по прежнему не было ни облачка. Все еще виднелась расплывчатая луна. Справа от нее слабо мерцала тускнеющая искорка и Татарин пристально посмотрел на угасающую богиню любви Венеру. Подмигнув ему на прощание, искорка погасла.
Татарин вздохнул. Потоптавшись на месте перед тем, как отправиться на поиски друзей, осмотрелся. На разбросанных тут и там арбузных половинках с вырезанными сердцевинами копошилась уже целая гурьба полосатых ос. Сластены то ползали по ним, а то вовсе неподвижно сидели тесным рядком вокруг ямок заполненных до половины выступившим розовым соком и лакомились сладкой, алой мякотью. А самые нетерпеливые из них, зависали в воздухе у самой поверхности, рискуя окунуться в прозрачный сок с головой.
Разбросанные по земле глянцевые арбузные семечки густо облепили муравьи. Шустрая ящерица, выскочив из- под листьев смятого паслена, метнулась было к ногам Татарина, но испугавшись, чиркнула брюшком по раздавленным волчьим ягодам и тотчас юркнула обратно. В воздухе мелькали редкие, разноцветные всполохи от крыльев проснувшихся бабочек. Оживленный стрекот одинокого кузнечика, один за другим подхватывали его собратья. Все живое вокруг, ползая по земле, летая в воздухе, просыпалось и желало друг другу доброго утра.
- Вот кому хорошо живется на свете - думал Татарин, шагая по бахче. - Никаких тебе забот, ползаешь куда вздумается, порхаешь в свое удовольствие, и нет тебе никакого дела, как собрать эти проклятые восемьдесят килограммов. Эх! Обернуться бы сейчас той же осой! Первым делом подлетел бы к декану с проректором, да так бы ужалил в одно место, что у них раз и навсегда пропала бы всякая охота рассиживать в машинах и разъезжать по местным дорогам!
Повеселев от возникшей перед глазами желанной картины, Татарин сам не заметил, как дошагал до окраины бахчи и внезапно остановился. В глубокой ложбинке между двух широких грядок, среди стелющихся зеленых стеблей, лежала дыня. Наметанным глазом Татарин определил в ней не меньше десяти килограммов. Татарин сел перед ней на корточки, ощупал отходящий от нее стебель и убедившись, что он наполовину усох, не раздумывая вынул нож и двумя точными взмахами вырезал из крутобокой дыни препорядочный ломоть.
Держа ломоть двумя руками, Татарин неторопливо продолжил путь, кушая на ходу. Подойдя к зарослям лоха, Татарин доел дыню и перебросил через плечо увесистую корку. Сполоснув руки, Татарин утер рот и побрел вдоль зарослей, втягивая носом воздух и жмурясь от удовольствия. Среди кустов высились их собратья - деревца бухарской джиды. Запах, исходящий от ветвей, которые были унизанны узкими серебристыми листочками и усеянны гроздьями спелых плодов, кружил голову.
Татарин вплотную подошел к деревцу, склонил к себе ветвь, и сорвал губами две ягоды. Они были созревшие и ни сколько не вязали. От мучнистой мякоти приятно заволокло во рту. Погоняв языком продолговатые косточки, чем- то похожие на финиковые, Татарин зажал их между зубов. На лице Татарина заходили желваки. Одна косточка поддалась, вторая оказалась твердой как железо. Выплюнув их на землю, Татарин нарвал целую пригорошню джиды и двинулся дальше, размеренно бросая в рот по ягоде, и сплевывая себе под ноги гладкие косточки. Внезапно, он навострил уши. Его внимание привлекли голоса по ту сторону зарослей. Стараясь ступать как можно тише, почти на цыпочках, Татарин прошел еще немного и замер у небольшого, едва заметного прохода в кустах. Теперь не было никаких сомнений, что за ними оживленно разговаривали несколько человек, причем голоса принадлежали не кому - нибудь, а его друзьям , которые говорили между собой на своем родном - узбекском языке.
- Вот вы где! - подумал Татарин - Хороши, нечего сказать! Спрятались в укромном местечке , болтаете как ни в чем не бывало, а про меня забыли! Ничего! - теперь уже злорадно подумал Татарин - Сейчас вы у меня еще и запоете!
Посмотрев по сторонам и приметив неподалеку груду небольших и подпорченных дынь, Татарин крадучись подошел к ней. Затем тщательно выбрал среди них увесистую, перезревшую дыньку, и взвесив рукой, остался доволен. Затаив дыхание, он вернулся обратно и снова прислушался к голосам. Теперь, как ему показалось, до них было рукой подать. Коварно улыбаясь, Татарин еще раз подержал на весу дыньку, замахнулся и перебросил ее через заросли, стараясь в то же время бросить так, чтобы не угодить кому -нибудь на голову. Следом не мешкая ни секунды, он изо всех сил затряс кусты и оглушительно заревел во весь голос.
По ту сторону зарослей началась полная неразбериха. Весьма довольный своей проделкой, еле сдерживая смех, Татарин ринулся в проход. Сгорая от нетерпения, цепляясь за переплетенные ветви, он продрался сквозь лазейку и остолбенел. Первым, кого он увидел, был тот самый незнакомец. Только от былой прыти не осталось следа. Он сидел на земле c широко расставленными ногами и глядел перед собой уставившись в одну точку. Правой рукой он медленно гладил себя по голове и смахивал с волос желтую слизь с вкрапленными в нее дынными семечками, а разбитая вдребезги дынька, или вернее все, что от нее осталось, оползнем стекала по шее, выпятнило всю рубаху и конфузной желтой кашицей расплывалось между ног. Рядом с бедолагой с перекошенными лицами вполоборота к Татарину стояли Бушмен и Боб. Они готовы были вот - вот дать деру, а вдалеке маячила спина удирающего во весь дух Толика.
Изумленный Татарин невольно сделал шаг назад и вот тут самообладание покинуло его напрочь, так же стремительно, как вырывающаяся наружу струя воздуха из надутого до отказа воздушного шарика. Ребра Татарина защекотали сотни незримых и проворных пальцев, в недрах живота пробудился клокочущий вулкан неудержимого смеха и этот смех, схватив Татарина за горло согнул его пополам и вырвался наружу гомерическим хохотом. Татарин прижал руки к животу, попятился назад и повалился на землю. Из глаз градом брызнули слезы. Татарин смеялся во все горло, взахлеб, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Он дрыгал ногами, хлопал себя по бедрам и никак не мог остановиться. Вскоре он обессилел. Вздрагивая от разыгравшейся не на шутку икоты, он еле поднялся на ноги. Пошатываясь из стороны в сторону, Татарин подошел к незнакомцу и опустился перед ним на корточки
- Прости, друг. - сквозь слезы сказал Татарин. - Я даже представить себе не мог, что ты окажешься тут.
Незнакомца качнуло в сторону как при морской качке.
- Ты что Т-татарин, очумел? - заикаясь спросил Боб.
Бушмен обрел дар речи.
--Татарин! Ты хоть знаешь, что натворил?!
Он и возмущенный Боб напустились на Татарина. Потом отвели в сторону и дополняя друг друга, наперебой поведали, что произошло после того, как они оказались здесь. Выяснилось. Убегая от мнимого преподавателя, друзья были уверены, Татарин бежит позади. Когда пробравшись через лазейку они не увидели его рядом с собой, поняли, что он таки угодил в цепкие лапы мнимого преподавателя.
Пока друзья жарко решали, как теперь поступить, послышался громкий топот. Кто-то тяжело дыша, с ходу начал продираться сквозь густые заросли лоха. Решив, что это Татарин, сумевший выйти сухим из воды, они было обрадовались. Но каково оказалось удивление, когда вместо друга, перед ними предстал неизвестный парень с лицом расцарапанным ветвями, в распахнутой рубахе с напрочь оторванными пуговицами и по всем признакам перепуганным насмерть.
Друзья быстро привели его в чувство перейдя на узбекскую речь. Неизвестный не сходя с места сбивчиво поведал, как на бахче он повстречал какого-то злодея с большущим ножом, который только что съел собаку и покусился на его жизнь, грозясь перерезать ему глотку. Еле унеся от живореза ноги и натерпевшись страху, незнакомец дрожащим голосом подробно описал своего обидчика. Описанный незнакомцем злодей, в глазах Боба, Толика и Бушмена быстро принял облик Татарина. Вдоволь посмеявшись над страхом, у которого как известно глаза велики, друзья познакомились с неизвестным. Он оказался местным жителем по имени Махмуд. А когда выяснилось, Махмуд водитель хлопкоуборочного комбайна, в него разом вцепились три пары рук.
В головах друзей вспыхнула одна и та же мысль. Никто не высказал ее вслух. Но она отчетливо читалась в их загоревшихся глазах, стоило лишь Бобу, Толику и Бушмену переглянуться друг с другом. Осторожно и не выдавая себя ни чем они разузнали, сколько хлопка вмещается в бункер комбайна. Услышав, что в бункер комбайна вмещается чуть меньше полутонны хлопка, парни не сходя с места взяли Махмуда в оборот и наобещали ему в обмен на хлопок золотые горы. Но Махмуд оказался не так-то прост. Как выяснилось, он хорошо понимал разницу между летающим в небе журавлем и зажатой в руках синицей. Видимо испытанное потрясение не только всколыхнуло его рассудок, но и немало поспособствовало тому, что высыпанные как из рога изобилия предложения были решительно отвергнуты Махмудом все до одного. Он ясно дал понять, что именно его интересует и предметом его интереса оказались отнюдь не обещания. А нужна ему была водка! Поэтому он с легкостью был готов отдать полный бункер с хлопком в обмен на четыре бутылки.
Друзья сочли цену комбайнера грабежом посреди белого дня и быстро сбили цену до трех бутылок. После яростного торга они вплотную подобрались к двум поллитровкам с ощутимым привеском в виде живой рыбы. Махмуд долго щурился да прикидывал в уме так и эдак и никак не мог выдать на гора принятое решение. Друзья, глядя на комбайнера во все глаза почем свет кляли его жадность. Торг разгорелся с новой силой и достиг апогея, как вдруг ни с того, ни с сего на голове Махмуда с хлюпаньем вдрызг разлетелась дыня, заросли лоха заходили ходуном, а воздух разорвал оглушительный рев неведомого животного.
Ко второму потрясению незговорчивый комбайнер оказался не готов. Его ноги подкосились. Глаза выпучились. Он как подкошенный рухнул на землю, и расставив ноги в стороны уставился в одну точку. А Боб, Толик и Бушмен, столь рьяно смеявшиеся над его страхом несколько минут тому назад, полной мерой заглянули в большущие глаза теперь уже своего страха. Причем у Толика вместе с ухнувшим в пятки сердцем, за спиной выросли крылья, и он понеся сломя голову не только не разбирая дороги, но даже не оглядываясь.
Увидев Татарина, у Боба и Бушмена отлегло от сердца. Они перевели дух и терпеливо дожидались, пока Татарин, изнемогающий от смеха и бьющийся в конвульсиях не обессилит. И дождались. А дождавшись поведали Татарину обо всем без утайки. К концу повествования с плутоватой улыбкой нашкодившего мальца, протискиваясь к ним бочком, подошел Толик и как ни в чем не бывало, пристроился рядом. Выслушав друзей, Татарин покосился на комбайнера.
- И что теперь делать? - с растерянным видом почесал затылок Татарин.
- Что делать...- буркнул Боб. - Откуда мне знать? А вдруг у него сотрясение мозга?
- Ведь все шло как по маслу - с досадой сказал Бушмен. - Он готов был согласиться, никуда бы он от нас не делся, и на тебе! Привет от Татарина! Явился, не запылился. Ты специально целился что-ли?
- Да я знать не знал, что он тут окажется! - оправдываясь сказал Татарин. - Сами виноваты, устроили галдеж на всю округу, я поначалу к вам прислушался, но ведь я по узбекски ни слова не понимаю! Конспираторы...
- А если у него память отшибло? - сказал Толик - Возьмет и скажет, мол, ничего не помню, на те ка -выкусите. Я бы так и поступил, сделай мне кто-нибудь такое невыгодное предложение.
- Твое предложение нас привело на бахчу, вот ты теперь и расхлебывай, что у него с головой. У тебя папа хирург между прочим. - сказал Татарин.
Толик долго отнекивался. Он с мольбой поглядел на Боба и Бушмена ища поддержки. Но они весело скалили зубы.
- Иди, иди! - сказал Бушмен. -Авось приведешь его в чувство.
Делать было нечего. Толик обреченно поплелся к Махмуду. Присев перед ним на корточки, стараясь не запачкаться, Толик отнял его руку от головы. Потом ухватился за вторую руку и резко дернул их на себя. Затем полами его рубахи обтер Махмуду лицо, потом руки, уши, хорошенько их растер и что-то начал говорить. Лицо комбайнера медленно прояснилось. Он слушал низко опустив голову, несколько раз кивнул, а затем они ударили по рукам. Довольный Толик вернулся к друзьям, и потирая руки, сказал:
- Порядок! Две бутылки водки, свежая рыбка , и бункер с хлопком наш!
- Здорово! -обрадовался Боб. - То-то мы сегодня всем нос утрем!
-Почему сегодня? И завтра, и послезавтра, и можно сказать, постоянно, пока он будет работать. Поздравляю! Мы только что приобрели себе дойную корову. - торжественно выпалил Толик.
- То есть, сделка не одноразовая? - недоверчиво спросил Боб.
- То то и оно! И цена твердая! Каждый день мы отдаем ему две поллитровки, рыбку и живем припеваючи.
У Боба, Бушмена и Татарина от восторга захватило дух. Их лица сияли от радости.
- Как тебе удалось? - спросил Татарин.
- Тобой припугнул - не моргнув глазом ответил Толик.
Татарин округлил глаза, но Толик не дал ему и рта раскрыть:
- Теперь давайте прикинем. Четыреста килограммов хлопка на четверых, это ровно по сто килограммов на брата. Преподаватели будут в восторге, а декан вместе с проректором просто захлебнутся от счастья. Но! - Толик выставил перед собой указательный палец . - Это означает, что мы сами, добровольно, набрасываем на себя то еще ярмо. Если мы ежедневно будем сдавать столько хлопка, то они с нас потом не слезут. Как они рассудят? Ага скажут они. Если им сегодня удалось сдать по сто килограммов на каждого, то завтра они нам определят такую норму, от которой у нас глаза на лоб повылазят! А вы сами прекрасно знаете, что пока соберешь те же шестьдесят килограммов, семь потов сойдет! Вы думаете, они всерьез верят, что Бушмен и Татарин им на блюдечке принесут по восемьдесят килограммов? Как бы не так! Им надо было прилюдно их наказать, вот они и наказали. Поэтому, предлагаю. Первое время Татарин и Бушмен будут сдавать по шестьдесят килограммов. Мне и Бобу за глаза хватит по пятьдесят. А когда они успокоятся и подзабудут, мы понемногу тоже сбавим обороты, ведь с каждым днем хлопка будет все меньше! И потом. Отныне каждый день, нам будут нужны две бутылки водки. Их нужно покупать. А на какие, извините шиши? Сегодня мы еще выкрутимся, наскребем как-нибудь денег по сусекам, а завтра? Или послезавтра? Но выход есть. Мы станем продавать излишки и на вырученные деньги покупать две бутылки водки, и так каждый день. Во всей этой истории есть лишь один минус. Магазинов поблизости нет. Чтобы разжиться водкой, придется ездить в районный центр, а он у черта на куличках. Но деваться некуда! Будем добираться на попутках, по двое и по очереди. Что скажете?
Татарин, Боб и Бушмен переглянулись. Толик был прав. Возражений не последовало. С того самого дня жизнь наладилась, забила ключом и четверка друзей в самом деле зажила припеваючи. Поэтому, услышав невероятную новость, Бушмен засуетился. В отличии от наивного Профессора, испугавшегося необычного поведения рыбы, он сразу смекнул, что она попросту терпит лишения от недостатка свежей воды. Задыхающейся от нехватки кислорода рыбе, можно было помочь двумя способами. Или напустить в пруд свежей воды, или быстренько ее переловить. Первый способ никуда не годился. И Бушмен, сунув начищенные ложки обратно под матрац, метнулся к выходу. Но остановившись в дверях обернулся: